Текст книги "Ныне и присно"
Автор книги: Константин Мартынов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)
Тьфу! Толкач поганый! Сейчас «экстези» впаривать начнет.
– Предпочитаю водку, – с недоброй усмешкой сообщил Шабанов. – Натурпродукт. Водка есть?
– Водка у бармена, – огрызнулся субьект, теряя интерес к разговору. – Я тебе о деле говорю!
– Да пошел ты со своими делами! – зверея предложил Сергей. – Чихать я на них хотел!
Субъект злобно зыркнул крысиными глазенками и отвалил.
– Это кто? – чирикнула выпорхнувшая из дамской комнаты Наташа. – Твой приятель?
Сергей обворожительно улыбнулся – мол, какие приятели, если рядом такая девушка!
– Не-е! Обознался чувак, за кореша принял.
Наталья порылась в висящей на запястье сумочке, на свет появилась новая «чупа-чупсина». Полные губы призывно вытянулись, конфета исчезла за щекой…
Сергей вытер вспотевший лоб.
– Пойдем в зал? – невнятно промурлыкала девица.
– В зале душно, потом воняет… – глядя чуть в сторону пробормотал Шабанов, – а на улице солнце полночное, птички… Лепота!
Наталья задумчиво почмокала конфетой. «За дискотеку сто рублей отдано – читалось на глуповатой мордашке, – а чего я на улице не видала? Птичек?!»
– Между прочим, в кафешке за углом пломбир с тертым шоколадом, кофе-гляссе со взбитыми сливками… и народу никого, – продолжал искушать Шабанов.
Девица скорчила презрительную гримаску. «Всего лишь кофе?!» – куцая, как заячий хвост мыслишка не нуждалась в озвучивании. Сергей заговорщицки подмигнул.
Наталья вздохнула и тряхнула завитыми локонами – словно на подвиг решилась.
– Ну если кофе… то с коньяком. Сливок я и дома поем!
– Как скажешь, – покладисто согласился Сергей и, подхватив девицу под руку, заторопился к выходу. Тратить последнее на коньяк не хотелось… но куда денешься?
Затем были мороженое, и кофе, и «два по сто» от плевавшего на возраст клиентов бармена, и прогулки в обнимку по слегка опустевшему к ночи городу… и подъезд серегиной семиэтажки с непременной бабкой на скамейке у крыльца…
«У-у, старая грымза! – Сергей мельком зыркнул на одетую в линялое черное платье и темно-коричневую шерстяную кофту старуху, – сидела бы дома, телик смотрела!»
Вслух же, приторно улыбнувшись, поприветствовал:
– Здравствуйте, бабушка Ашхен! Не спится?
– И не говори, Сережа-джан! – охотно закивала бабка. Все годы проклятые…
Острые колючие глазки царапнули девицу, бесцветные губы неодобрительно поджались, сухонькие пальцы машинально поправили черный траурный платок.
«Наверняка матери настучит, зараза!» – угрюмо подумал Шабанов, ныряя в подъезд. – «А-а, ну и ладно…»
Целоваться начали еще в лифте – жадно, словно пытались загрызть друг-друга… а секс, несмотря на все серегино усердие, получился сереньким и утомительным, как разгрузка вагона с подгнившей капустой. Наталья старательно выгибалась, стонала, изображая оргазмы, подсмотренные в эротических фильмах позы сменяли одна другую… и все без души, на чистой технике.
Наконец показушные страсти утихли, Наталья дотянулась до лежащей на стуле сумочки, достала очередную конфету. Сергей лежал, закинув руки за голову и уставившись в потолок. Молчание давило бетонной плитой, но и говорить было не о чем…
– Ты у меня второй… – ни к селу, ни к городу объявила девица и потупилась.
«Ага… в каком десятке?» – мысленно усмехнулся Сергей, но вслух не сказал ничего. Лениво повернувшись к девице он прикусил напряженно торчавший сосок. Наталья охнула и часто задышала. Шарик «чупа-чупса» по-прежнему круглился за щекой. Изо рта девицы несло синтетическим ароматизатором… и сама Наталья вдруг показалась Сергею насквозь синтетической, как надувная кукла в секс-шопе.
Сергей встал, голышом прошлепал к окну. За стеклом сонно ворочался город… провонявший бензином, одноразовым пластиком и несбывшимися надеждами…
– Знаешь, Наташа… – бросил Шабанов не оборачиваясь, Расставаться нам пора. Тебя мама еще не потеряла?
– Ч-ч… что?! – оторопело переспросила девица, едва не подавившись конфетой.
– То! Собирайся и уматывай.
Сергей присел на подоконник – так, чтобы видеть происходящее в комнате: подставлять спину разъяренной фурии – а она сейчас разъярится! – мог разве что законченный идиот.
Наталья вскочила, путаясь в тряпках, принялась торопливо одеваться…
– Гад! Скотина!
Девица театрально всхлипнула, трясущиеся от обиды руки дергали неподдающуюся «молнию» платья.
– Знаю, – равнодушно согласился Шабанов.
Наталья, подхватив сумочку, выскочила на лестничную площадку. Громко – до хруста штукатурки – хлопнула дверь. Сергей поморщился и пошел запирать замок.
На столе в пустом пивном бокале увядала забытая роза.
* * *
Он шагнул из прихожей в комнату… точнее попытался проем двери затянула невидимая пленка.
– Н-не понял, – пробормотал Сергей, машинально упершись в преграду.
Пленка мягко спружинила, оттолкнув его назад. Сердце испуганно трепыхнулось, готовое провалиться в желудок.
Преграда начала мутнеть, комната за ней быстро погружалась в неприятно знакомую сизую дымку.
– Какого хрена?! – взревел, будя ярость, Шабанов и, выставив вперед плечо, ломанул со всей дури.
Пленка натянулась… и лопнула. С тихим треском статического разряда. Сергей пролетел сквозь странный пахнущий горьким дымом полумрак… чтобы удариться о шершавую бревенчатую стену. Ноги запутались в ворохе устилавших пол шкур… оленьих шкур… Обдирая плечо о плохо ошкуренные бревна, Шабанов сполз на пол.
Опять?! Сергей застонал. В глюки больше не верилось. Не бывает таких глюков! Пропади оно все пропадом!!!
* * *
– Совсем плохой твой сын, Агафья. Не знаю я, как ему помогать, – ржавым напильником проскрипели за спиной.
Сергей осмотрелся – строжко, сквозб полуприкрытые веки. У горящего в центре тесной избушки очага сидел одетый в меховую куртку-печок толстый лопарь. Заплетенные в тонкие косички черные с густой сединой волосы обрамляли иссеченное полярными ветрами лицо. Утонувшие в морщинах подслеповато прищуренные глаза смотрели на замершую у низкой двери женщину, судя по расшитому бисером сарафану и убранным под платок волосам – русскую. В левой руке лопарь держал похожий на широкое блюдо бубен, пальцы правой машинально выбивали по натянутой коже тихий завораживающий ритм. Ведун… нойд, если по-лопарски.
– Я заплачу! Хорошо заплачу! – моляще сказала Агафья. У меня соли бочонок есть – твой будет!
– Соль, это хорошо, – согласился нойд. – Другое плохо зачем лопарю столько соли? Мы ее не любим… Твой муж на Грумант ходил… ворвань есть?
Ворвань – топленый жир морского зверя… Забыто стоявший у стены Сергей встрепенулся, напряг память – как там Суржин говорил? «Что я Агафье скажу?.. такой же бешеный, как отец…»
Прошлое?! Опять этот Тимша Шабанов? Предок хренов! Чего ему в могиле не лежится? Чего привязался?! А пришедшая к нойду Агафья кто? Пра-пра – сколько-то раз – бабка? Непутевого сыночка от контакта с будущим лечить пробует? Во попал!
Сергей нервно хохотнул, чем тут же привлек внимание.
– В себя приходит, однако, – скучно заметил шаман. Зачем нойда теребишь? К попу ходи, он молитву прочитает…
– Была я у батюшки… – уныло сказала Агафья. – Сказал, все по воле божьей деется, молись… Тоже ворвань просил…
– А ты молиться не стала, ко мне пошла? Думаешь, у нойда на всякий случай травка есть? Тимша попьет – сразу здоровый станет? Нет у меня такой травки. Будь он лопарь – сайво-предков спрашивать надо… а так кого я спрашивать буду?
– Свекровь моя покойная из лопарей… – неуверенно напомнила Агафья.
Нойд похмыкал, почухал в затылке. Вплетенные в косички резные фигурки перекатились со спины на грудь.
– Верно говоришь, – согласился он. – Была такая… Без отцова позволения за русским пошла… Думаешь, сайво о ее внуке заботиться будут?
Агафья промолчала. По щеке, блеснув отраженным светом, прокатилась слеза.
Прошлое ли, кошмар очередной, а видеть неподдельное горе и оставаться безучастным – невмоготу!
– Че кочевряжишься, дед? – ядовито поинтересовался Сергей – Цену набиваешь? Грош тебе цена в базарный день. И сам ты пенек замшелый, и бубен твой гнилой, и травки выдохлись!
– Молчи, сынок!
Агафья метнулась к Сергею, широкие рукава сарафана взвились, как крылья спасающей цыпленка клуши. Нойд меленько захихикал.
– Совсем ожил. Хорошо. Давно, однако, пора!
Агафья замерла… Сергей, только сейчас сообразив, что из одежды на нем разве что пара шрамов, мучительно покраснел и потянул на себя лежавшую под ногами оленью шкуру.
– Замерз? – по-своему понял нойд. – Ничо, скоро согреешься… Ты, баба, – обратился он к Агафье, – про ворвань не забудь. Полбочонка сейчас дашь – за труды, да бочонок когда сын совсем здоров будет.
– Побойся Христа, Сыйт! – ахнула Агафья. – В мае немцы каянские[6]6
Каянские немцы – финны. Финляндия в описываемые времена не имела собственной государственности, являясь своеобразной «буферной зоной» между шведами и русскими. Попытки шведов колонизировать «Остерботнию» (заодно прихватив Карелию и Кольский полуостров) не раз приводили к войнам.
[Закрыть] побережье зорили, мало до Умбы не дошли и ты туда же последнее отнимать! У меня кита в подполе нет – где столько ворвани взять?
– Мне ваша вера не указ – у лопарей свои боги, – мрачно отрезал нойд и, остывая, проворчал, – сын твой не лопарь, сайво помогать не будут… Хочешь, чтоб я за Тимшу Каврая[7]7
Каврай – верховный бог восточных саамов (лопарей).
[Закрыть] просил? Ворвань неси. Нет – твое дело.
– Каврая?! Ты можешь… – Агафья осеклась, прикрыла рот ладонью, словно хотела загнать обратно невольно вырвавшееся имя.
– Могу, – согласился нойд, – или своему богу молись пусть он Тимшу лечит.
– Будь по-твоему, Сыйт, – Агафья сникла, побрела к выходу. Сергей, забыв о наготе бросился следом.
– Зачем побежал? – властно окрикнул нойд. – Тебе наружу ходу нет!
В глазах шамана вспыхнуло черное пламя, окатив Шабанова сковавшим члены холодом.
«Вконец оборзел, лопарь занюханный!» – озлился Сергей. Он вскочил… точнее, попытался вскочить – ноги внезапно подкосились, юноша грузно упал на шкуры.
Нойд одобрительно покивал.
– Сиди тама, однако. Вечером к сейду пойдем, Каврая просить, чтобы тебя лечил.
Шабанов зло скрипнул зубами, но промолчал.
Любого северянина спроси – что такое сейды? Если хоть раз в сопки хаживал, сразу скажет – священные камни лопарские… а кто такой Каврай? И почему Агафья так шарахнулась?! Забытый божок? В двадцать первом веке другим идолам молятся – с электронной начинкой… Шабанов поморщился. Где они, эти идолы? И что с них толку?
Встать по-прежнему не удавалось – кое-какая сила таки у шамана была…
«Экстрасенс хренов…» – Сергей пожал плечами и неожиданно для себя зевнул – «Подумаешь… Ни моря вокруг, ни акул… можно и поспать, раз ночью не пришлось…»
Он закутался в сшитый из оленьих шкур спальный мешок-рову, поворочался, устраиваясь поудобнее…
«К науке обращаться бесполезно, так может, у шамана что получится…» – подумалось напоследок.
Толчок в плечо вернул к действительности. Шабанов лениво потянулся…
«Сейчас открою глаза, а за окном – Мурманск… Главное – очень этого хотеть… Ну, открываю…»
Родной двухкомнатной квартирой и не пахло – все та же лопарская тупа,[8]8
Тупа – лопарская рубленая изба. (Строительство рубленых домов перенято у русских). Строились тупы без сеней, топились «по-черному» – очагом.
[Закрыть] низкий закопченый потолок и маячащая рядом хитрая рожа нойда по имени Сыйт.
– Проснулся? – не то спросил, не то констатировал нойд. – Хорошо. Вставай, к сейду пойдем.
На колени Сергею полетела длинная – до колен – шерстяная рубаха-юпа и яры – шитые из оленьией шкуры колготы. Рядом тяжело грюкнули просмоленые боты-тобурки. Нойд распахнул надсадно заскрипевшую дверь, кряхтя выбрался из тупы.
– Торопись, однако, – нетерпеливо бросил он со двора. – Луна уйдет, до следующей у меня жить будешь… Придется Агафье всю оставшуюся ворвань отдавать.
Торчать целый месяц в тесной лопарской хибаре Сергею не хотелось вовсе, и он послушно заторопился.
В трех шагах от тупы шамана дожидался большой грустноглазый олень. Быка донимали оводы – он вскидывал голову, чесал бока разлапистыми рогами. На оленьей спине вороньим гнездом приткнулось сплетенное из березовых прутьев вьючное седло. Неподалеку от избушки белела ягельная полянка, олень периодически тянулся в ту сторону, однако с места не сходил, словно привязанный невидимой веревкой.
– Кавраю подарок, – сообщил нойд, пристраивая на седле большую кожаную суму-кису. – Каврай подарки лю-юбит…
Шабанов так и не понял, что он имел в виду – оленя или содержимое кисы, но переспрашивать не стал – видно будет, не его – Серегу, – и ладно.
Шли долго. Прозрачная луна бесшумным привидением карабкалась по светло-голубому ночному небу. Выше и выше.
– Быстрее надо, однако, – буркнул недовольно Сыйт и прибавил шагу. Сергей старался не отставать. Получалось плохо – непривыкшие к лопарской обуви ноги покрылись волдырями, пятки горели, как ошпаренные. Последний час он шел, не замечая ничего вокруг, и потому едва не сбил с ног резко остановившегося нойда.
Сыйт даже не обернулся. Негромко бормоча, он поклонился гряде потрескавшихся, выветренных скал.
И где здесь Кавраев сейд? Сергей очумело прокрутил головой – ветер и время превратили скалы в череду сурово глядящих лиц.
– Сайво, – торжественно пояснил Сыйт, – праудедки наши. Отсюда и до Каврая два шага…
Сейд показался, стоило обойти скалы – стопа каменных плит, увенчанная похожим на человеческую голову валуном. На макушке валуна красовалась плоская гранитная шапка.
– Мало-мало не опоздали, однако, – заметил нойд, в очередной раз глянув на почти достигшую зенита луну.
В руках нойда появились кожаная фляга и вырезанная из березового капа плошка.
– Пей! – коротко и властно приказал шаман.
Сергей недоверчиво принюхался – от плескавшейся на дне чаши жидкости остро пахло травами и чем-то незнакомым.
– Небось мухоморов намешал? – подозрительно поинтересовался Шабанов.
– Что надо, то и намешал, – отрезал нойд. – Не хочешь к Агафье иди. Меньше мороки старому лопарю.
Остаться здесь навсегда?! Ну уж нет! Сергей обреченно вздохнул и поднес чашу к губам… В желудок обрушилась огненная волна, растеклась по вмиг онемевшему телу.
К Шабанову протянулась показавшаяся невероятно длинной рука, опустевшая чашка вновь исчезла в кисе.
Сыйт обошел вокруг истукана, чтобы оказаться перед тем, что считал лицом. С невнятным бормотанием он опустился на колени, снял мох с неприметного бугорка… когда шаман поднялся, на ладони его лежал гладкий кварцевый шар.
– На-ко, – нойд подал камень Сергею и ткнул пальцем в обнажившийся бугор. – Сюда садись, на камень смотри, о хорошем думай…
– О че-ем? – пьяновато улыбнувшись переспросил Шабанов – кто знает, что здесь хорошим считается – может, врагам глотки резать?
Нойд скривился, возмущенный подобной непонятливостью. – Девку гладкую мял? О девке думай! О еде вкусной. Что нравится, то и думай!
Сергей припомнил синтетическую Наталью и уныло вздохнул – лучше и впрямь о еде… В руке Сыйта, как по волшебству возник бубен и загудел, зарокотал далеким громом… с рокотом бубна сплелся надтреснуто-гнусавый речитатив…
Шабанов прилежно вглядывался в кварцевый шар. в голове крутились образы родной семиэтажки, вечно замотанной матери, Леушина, с которым надо бы помириться…
Где-то на границе видимого мира, не прерывавший заунывного пения нойд подошел к терпеливо ждущему своей участи оленю… неуловимо-быстрый взмах ножа… кровь из вспоротой оленьей глотки хлынула на утонувший во мху постамент… смоченная алым напитком рука Сыйта коснулась каменных губ верховного лопарского бога… и снова зарокотал примолкший на полузвуке бубен.
От каменного истукана пролегла тень, сгустилась… холодная, странно-подвижная… Шар в руках потеплел, по молочно-матовой поверхности, щекоча пальцы, пробежали золотистые искры… Тень отделилась от подножия сейда, поднялась над землей… Вырезанный из клубящейся тьмы силуэт шагнул к Сергею, струящиеся руки жадно и властно потянулись к лежащему в ладонях Шабанова камню…
Сергей наклонился вперед, прикрывая сияющий шар телом. Ну, нет! Бог или демон, пусть сначала от кошмаров избавит! Раз и навсегда!
– Что ты хочешь, смертный? – сердито прошелестел призрачный голос. – Твои мысли скачут, как зайцы по тундре!
Ни громов, ни молний, ни труб архангелов… как занятый важным отец бестолково галдящему отпрыску.
Сейчас или никогда! Сергей дерзко глянул в текучее лицо Каврая.
– Домой хочу! В свое тело хочу! Надоела мне эта шиза!
– Домо-ой? – тьма запрокинула голову и беззвучно расхохоталась. Мир подернулся волнами ряби. – Где твой дом, смертный? Которое тело твое?
«Что за дурацкий вопрос?! А еще богом называется!»
– Не здесь и не это! – упрямо набычился Шабанов.
– Глупец! – голос Каврая звякнул металлом. – Разве дом это четыре стены? Разве тело всего лишь вместилище сожранной пищи? Хочешь найти себя? Ищи путь! И не тревожь меня больше!
Нависшая над Сергеем тень обернулась воющим смерчем и втянулась в кварцевый шар. Исходящее от него сияние мгновенно померкло, паутина трещин затянула поверхность, а еще через миг шар просыпался меж пальцев горсточкой праха…
– Новый делать придется, однако… – недовольно прогнусавил подошедший к Сергею нойд. – Что Каврай сказал, э?
– Сказал, что бы я сам… – растерянно ответил Сергей. – И домой не отправил… Как же теперь?
Нойд присел на корточки, шершавые пальцы уперлись в серегин подбородок, заставили поднять лицо.
– Зачем на тобурки смотреть? На мир смотри. Думаешь, Каврай шутки шутил? Вон она, твоя дорога! – нойд ткнул рукой куда-то вбок. – А куда она приведет, сам решить должен…
Шабанов поднялся. Ныли затекшие от долгого сидения колени, голова кружилась, в глазах плавали разноцветные пятна. Дорога? Сергей пошарил взглядом – за спиной начиналась почему-то незамеченная ранее тропинка. Над тропой, несмотря на прохладный ночной воздух, дрожало марево. Видневшиеся сквозь него каменные «праудедки» лукаво подмигивали.
Решить, куда приведет? Да чего здесь решать?! Валить отсюда пора! Лишь бы колдовство сработало!
– Ну, спасибо тебе, Сыйт! – заторопился Сергей. – Век помнить буду!
Сыйт насмешливо прищурился, сразу став похожим на своих «праудедков».
– Потом спасибо скажешь, однако, когда дом найдешь… настоящий дом! – зачем-то повторил он.
Сергей хотел поклониться, но передумал.
– Ты Агафью-то не обижай! – крикнул он уже с тропы.
Что ответил ведун – да и ответил ли? – Шабанов не слышал – тело облепило знакомой невидимой пленкой… Сергей напрягся, чувствуя, как преграда уступает напору. Еще шаг…
* * *
С грохотом отлетел в угол попавший под ноги стул. Сергей не удержал равновесия и повалился на пол, больно ударившись коленями о крашеный масляной краской паркет.
Подняться сразу не смог – комната внезапно дрогнула, поплыла, готовая вновь раствориться в небытии. Сергей выругался и встряхнулся, как пришедший с дождя пес – сквозь выцветший бледно-лиловый рисунок обоев медвяно проступали гладкотесаные бревенчатые стены… и широкая лавка у ближайшей, и резной ручной работы комод, и кровать, стыдливо выглядывавшая из-за широкой русской печи. Плетеного лоскутья половики то и дело проявлялись на тускло-коричневом паркете, чтобы вскоре снова исчезнуть…
Но даже не призрак русской избы вызвал сорвавшуюся с губ ругань – проклятое видение вовсе не казалось чем-то менее родным и привычным, нежели знакомая с детства квартира в обшарпанной «сталинке».
За призрачной печью послышалась тихая возня, донесся вздох… в ставшую легким колеблющимся облачком горницу, зябко кутаясь в отцов подарок – привезенную купцами из неметчины шаль, вошла Агафья… Сердце Тимши зашлось щемящей болью – остарела мать, как отец с промысла не вернулся… ох, как остарела… Тимша всхлипнул и отчаянно рванулся навстречу – оборонить, утешить!..
Винтовочным затвором клацнул английский замок, наваждение схлынуло. Входная дверь скрипнула, впуская в квартиру вернувшуюся со смены мать – запыленные растоптанные туфли, видавшее виды темно-бордовое платье, в натруженных руках раздувшиеся от покупок огромные полиэтиленовые пакеты… Светлана Борисовна посмотрела на стоящего посреди комнаты Серегу. Верхняя губа брезгливо дернулась.
– Очухался? – раздражение и усталость превратили материнский голос в квинтэссенцию неприязни. – Небось, с Венькой на пару водку жрали? Алкоголик малолетний! Вчера так добудиться и не смогла! Сутки в лежку, да еще бормочет не пойми чего… Хотела уж в психушку звонить!
Желание броситься навстречу ушло вместе с умолкшим Тимшей. Сергей ожесточенно потер ладонями запылавшее от обиды лицо. Мать сбросила туфли и, небрежно оттерев Серегу плечом, прошествовала на кухню.
– Ага, – голос Сергея дрогнул, полнясь обидой. – Третий день веселюсь. До тошноты! Рассказать как?
Сергей замер, ожидая если не интереса, пусть вялого, то хотя бы раздраженного возгласа… Сглотнув покупки хлопнула дверца холодильника, яростно загремели кастрюли, сердито зашипел газ… И ВСЕ?! Ни сказанного, пусть без всякого интереса: «ну, давай рассказывай», ни, даже раздраженного: «знаю я все твои байки»?!
Сергей подождал еще немного. Обида распирала грудь, требуя выхода. Значит так, да?
Во внутреннем кармане куртки искушающе шевельнулась сберкнижка с остатками накопленной за учебный год стипендии.
Поговорили по душам, называется… Ну и ладно. Медленно, давая матери время остановить, Сергей прошел в прихожую, влез в кроссовки… Мать звенела кастрюлями, принципиально не замечая ничего за пределами кухни.
Серегина рука нерешительно легла на замок – единый окрик, пусть незаслуженно злой, и она отдернется – появится возможность огрызнуться, поспорить… поговорить!
Окрика не последовало.
И прекрасно! Сколько можно за мамкину юбку прятаться?! Нерешительность смыло накатившей злостью. Оглушительно – как за давешней Натальей – хлопнула дверь. Кулак привычно ткнулся в кнопку лифта… ждать ползущую с улиткиной скоростью кабину оказалось невмоготу. Сергей плюнул и, рассыпав по подъезду дробный перестук адидасовских подметок, скатился по лестнице.
* * *
Винный магазин отыскался в трех десятках шагов от сберкассы. Впрочем, окажись он хоть чуточку дальше, Шабанов изрядно бы удивился – это музеев три на весь город, а выпивку на каждом углу найти можно. И отовариться без проверки на совершеннолетие тоже.
Не прошло и двух минут, а в глубоких карманах уже обещающе побулькивала пара бутылок «беленькой»… Теперь добрести до какого-нито укромного уголка… Сергей чертыхнулся – исполнить задуманное мешали возведенные в ранг традиции предрассудки.
Ну кто, скажите на милость, будучи в здравом уме станет утверждать, что в одиночестве легче спиться?! Нажираются как раз в компании. Под скудную закуску и уверения в бесконечном уважении. Стараясь доказать свою круть, перепив собутыльника – если в кармане лежит свежеполученная зарплата, или хвастаясь точностью розлива – если на продолжение банкета рассчитывать не приходится. Явный идиотизм. Всем известный. И все равно, ежели в одиночку, значит алкоголик…
Шабанов сплюнул.
Несмотря на очевидное нежелание делиться купленным на «кровные» с дальним своим, Сергей уныло осмотрелся в поисках родственной души.
Готовых составить компанию обнаружилось в избытке. От вонючих бомжей до расхристанных, с отретушированными дружеским кулаком подглазниками, девиц всех возрастов – начиная с тринадцатилеток и заканчивая пенсионерками. Сергей придирчиво оценивал варианты – один другого мерзостней… оценивал, пока не встретил взглядом смутно знакомую личность.
Драные кроссовки, зачуханная многолетней ноской одежка, изрытое фурункулезом, опухшее от долгого запоя лицо, заискивающе-молящий взгляд… именно взгляд заставил Серегу узнавающе прищуриться.
– Жорка? – неуверенно переспросил Шабанов.
В глазах пропойцы горячечно полыхнула надежда. Он расправил плечи, гоголем протолкался к Шабанову.
– Здорово, Серега! – с преувеличенной радостью воскликнул названный Жоркой. Грязная ладонь с готовностью протянулась к Шабанову. – Сколько лет, сколько зим!
– Много… – согласился Шабанов, вспоминая, программа какого класса показалась собеседнику чересчур сложной. Настолько, чтобы бросить школу и стать «вольной птицей». Седьмого? Нет, даже шестого.
– Как живешь, Жорка?
– А че? – искренне удивился тот. – Нормально живу. Тока бы поправиться… – Жорка шелкнул грязным пальцем по заросшему сизой щетиной кадыку, с надеждой покосился на оттопыренные серегины карманы, – ага! Значит, эта, поправиться, и совсем было бы здорово!
Зависшая в воздухе жоркина рука дрогнула и опустилась. Надежда в глазах истаивала сменяясь колючими огоньками безудержной зависти.
– Пойду, пару стаканов куплю, – обреченно сообщил Шабанов. – Не из горла же булькать.
Пусть лучше думает, что это приступ интеллигентности, а не элементарная брезгливость.
Потребляли «в скверу, где детские грибочки». В тени уныло шелестящих пыльной листвой рябин. Гуляющие с колясками мамаши посматривали неодобрительно, однако милицию звать не торопились – сказывалась извечная российская терпимость, смешанная со столь же извечным недоверием к властьпредержащим. Да и зачем? Сидят тихо, не буянят… а что молоды слишком, так пусть родители беспокоятся, чем детки заняты. Своих проблем хватает.
– Чем на хлеб-то зарабатываешь? – благодушно спросил Шабанов. Застрявший в груди клубок горечи постепенно рассасывался, уступая место ласковой алкогольной теплоте.
– Когда-чем… – ушел от ответа Жорка. – Голодным не сижу…
Глазенки бывшего соученика воровато забегали, и Сергей не стал развивать тему. Молчание затягивалось, понемногу становясь тягостным.
– Ты это… н-наливай! Че водке киснуть? – жадно напомнил Жорка и меленько хихикнул собственной шутке.
Шабанов молча разлил по пластиковым одноразовым стаканчикам остатки. Опустевшая бутылка полетела в кусты. Период благодушия закончился, общение с вконец опустившимся ровесником становилось все более тягостным. Будто в дерьме ковыряешься. Добровольно.
«Голь перекатная…» – нежданно и пугающе прозвучал в голове тимшин голос. – «Совсем пустой человечишка… лопари про таких говорят: Мяндашу в глаза смотрел, себя потерял…»
Сергей вскочил со скамейки, расплескав содержимое стаканчика. «Сколько можно, м-мать вашу?!»
– Чего дергаешься? – встревожено поинтересовался Жорка, сложенная лодочкой ладонь мгновенно поймала «драгоценную» влагу. – Добро переводишь…
Сергей не ответил – в голове тяжко ворочался предок, настойчиво продирался к поверхности…
И, вместе с ним, на волю рвалось прошлое.
Унылый городской пейзаж дрогнул. Сквозь рябиновые заросли сквера проступили рубленые северные избы. Целая улица. Позади изб высилась сложенная из толстенных бревен стена кольского острога.
«Прочь! Прочь отсюда! К людям!»
Шабанов замычал, как от зубной боли, метнулся к железному заборчику, отделявшему сквер от ревущего моторами проспекта… Вслед обиженно неслось: «А водка?! У тебя ж еще осталось!»
Сергей несся по тротуару, задевая прохожих. Вслед что-то рассерженно кричали. Шабанов не слышал – ругань скользила мимо сознания. Главное – подальше от прущего наружу кошмара! Куда угодно, лишь бы подальше!
Перекресток. Стадо машин, рванувшееся наперерез. Словно нарочно – хотят, чтобы остановился, влип… Хрен вам! За угол, в переулок… Подметки липнут к подтаявшему на солнце асфальту, наливаются свинцовой усталостью ноги… Дома пообочь тянутся бесконечными громадами, угрюмые, настороженные. Притворяются, гады! Уж он-то видит, что прячется за обманчиво-надежными фасадами!
Хреново прошлое. С шаманами-паранормами, богами лопарскими, рыбацкими шняками и лезущими за поживой шведами, коих поморы свеями зовут…
Вот уж и мысли путаться начинают, свеи какие-то приплелись… чтоб им пусто было!
Еще один дом позади… Воздух жжет легкие, сердце колотится у горла… Снова перекресток… Теперь направо… Что-то знакомое впереди, неприятное, злое…
– Не, ты глянь на него! Повадился бегать, гад!
Сильный удар в челюсть сбивает с ног. В кармане хрупает стекло, в воздухе разливается запах пролившейся водки…
– Во падла! – рычат напротив. – Нашу водку разбил!
Царящий в голове сумбур нехотя уступил место ясности. Странной, стеклянной. Двойственной. Мир казался одновременно знакомым и чужим. Чуть кружилась голова. Глаза резало, словно смотришь сквозь одолженные у близорукого приятеля очки. Лежавший на асфальте Шабанов снизу-вверх посмотрел на заступившего дорогу Воробья.
Он медленно поднялся на ноги, цвиркнул окрашенной в розовое слюной.
«Вшивота плюгавая. И не таких бивали!» – усмехнулся вышедший из тени Тимша.
Впервые присутствие юного предка не заставило вздрогнуть. Наоборот, Сергей почувствовал, как возвращается уверенность, а мышцы наполняются недоброй силой.
– Пшли вон, уроды! – яростно выдохнул он.
Шакальим нюхом учуявшие опасность «шестерки» невольно попятились.
Воробей щербато оскалился.
– Ты на кого пасть раззявил, чмо?!
Под низким лобиком багрово вспыхнули крысячьи глазки. Уступать вожак не умел – ума не хватало. Зато агрессия разве что из пор не сочилась. Вместе с потом.
«Давай, бей!» – скомандовал вломившийся в сознание Тимша, и Сергей, не раздумывая, впечатал кулак в прыщавую скулу верзилы.
Глаза Воробья удивленно округлились. Он пошатнулся, неловко попятился, дрожащая рука за спиной шарила в поисках опоры…
«Еще разик! По зубам его!» – азартно заорал Тимша.
Сергей в подсказке не нуждался.
Верзила сполз по стене дома и замер со слюнявой улыбкой идиота на разбитых губах.
«Этот готов, – с удовлетворением констатировал Тимша. Пора заняться подпевалами.»
Сергей грозно повернулся к «шестеркам». Щуплый, с чахоточным румянцем на впалых щеках наркомана, крысеныш истерично оскалился. Из-под длинного, не по погоде, плаща вынырнула бейсбольная бита.
– Ну давай, подходи! – истерично взвизгнул задохлик, неумело размахивая битой. – На раз порешу!
«Ты поднырни, поднырни под дубину-то!» – шепнул Тимша. Сергей раздумывать не стал.
Бита опасно чиркнула по волосам… и пролетела мимо. Щуплый потерял равновесие, раскрылся… В следующий миг удар снизу в челюсть вознес его высоко над асфальтом. Приземление сопровождалась по-жабьи мокрым шмяком. Бита со звонким клацаньем откатилась в сторону.
«Второй», – продолжил счет Тимша.
Сергей шагнул к последнему оставшемуся на ногах. Детина затравленно глянул на валявшихся без движения приятелей… В кулаке привычно раскрылся серебристый нож-бабочка.
– Боксер, да? – злобно прошипел бандит. Гнилозубый смрад окутал Шабанова плотным облаком, заставил поморщиться.
«Эк зыркает! – подрастеряв ухарскую веселость заметил Тимша. – Так равки смотрят, мертвецы неупокоенные!»
– Не-е, этот еще живой, – отозвался Сергей. Рука нырнула в карман, на свет появилось отбитое бутылочное горлышко с похожим на клык острым сколом. – Мертвяки, они приятнее…
«Брось стекляху! – моментально посуровев приказал Тимша. – Негоже так-то!»
– Ему скажи! – огрызнулся Сергей.
– Ты чего бормочешь, а? Под шизика косишь? – взревел гнилозубый. – Так я и шизика урою! Думаешь, не сумею, а?!
«Чтой-то он разорался…» – встревоженно заметил Тимша.
Насмотревшийся боевиков Сергей вмиг уловил причину, и даже успел начать разворот… на затылок обрушился тяжелый удар.
«Не по-людски это – в спину бить»! – прохрипел Тимша – болезненно, словно досталось и ему.
