Текст книги "Ныне и присно"
Автор книги: Константин Мартынов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)
Седобородый взвыл – боли еще не было, но бывалый воин знал – она придет через пару ударов сердца. Ослепительная, не оставляющая ничего, кроме сузивегося до булавочной головки мира… и пронзительного крика. Его, Ивара, крика! Второй удар – в висок, – прекратил муки.
«Круто! Чуть полбашки не снес. Кровищи-то кровищи! И дергается, как припадочный. Никак сдохнуть не может… Аж проблеваться хочется… нет, каши жалко.»
Сергей зачем-то вытер топор о траву, на глаза попалась лежащая рядом с трупом пика…
«Хорошая железяка… такую бросать… а что это, кстати, я молчком, да молчком?»
– Да пошли вы все! – зло крикнул Сергей.
Не боясь испачкатся, он стянул с трупа одежду.
– Мертвяку шмотки ни к чему, – бурчал Шабанов, переодеваясь. – И не мародерство это, а захват боевых трофеев.
«Во-первых – сапоги. Сколько можно босиком шастать?»
Лихорадочное веселье кривило губы, Шабанов едва сдерживал нервное хихиканье.
«Хороша куртка – и крепка, и подклад меховой. Великовата? Так это к лучшему – поясом утянется… а пояс тяжелый, небось золото зашито! Жаль, проверять некогда.»
Сергей подхватил пику, топор занял место за поясом… «Больше здесь делать нечего. Теперь найти одиноко стоящую ель, глянуть, с какого бока ветки гуще… И на восток. ДОМОЙ!»
Подъем – короткая, десять вдохов, передышка – спуск. Низины залиты дождем, щедро напоенный ягель брызжет прозрачной влагой, белесые веточки прилипают к штанинам… Густой ольшаник хлешет по лицу, путается в ногах… З-зараза!
Низина кончилась, впереди каменистая сопка, ноги скользят по мокрой поросшей лишайником скале, пальцы цепляются за малейшие неровности… жутко мешает зажатая в правой руке пика… Бросить жалко – оружие!
Из-под ноги выворачивается камень, Сергей, гремя засунутым за пояс топором, съезжает метра на три, на ободранных ладонях выступает кровь.
– Твою м-мать! Срань поганая!
Шабанов поднимает зацепившуюся за куст пику, упрямо лезет вверх.
Подъем становиться положе, ярко-зеленые елочки вороники сплошь покрыты россыпью сизо-черных ягод… черпнуть на ходу, смочить пересохший рот?.. нет, лучше на привале…
«Все… вершина…»
Шабанов грузно упал за оставленный ушедшим ледником валун. Легкие клокочут, словно в них кипит горшок с кашей… Хочется пить… теперь можно и вороники… горсточку. И вперед! Нельзя рассиживаться!
Ноги протестуют, мышцы сводит судорогой. Сергей нехорошо поминает Весайнена, заставляет себя подняться.
Спуск – болотистая низинка – ельник – подъем – плешивая, заросшая ягелем вершинка сопки – лесистый пологий склон – валун с хорошую избу, в трещине цепляется за жизнь каргалистая северная березка… Чуть дальше на глаза попадается высокий, по грудь, пень. По зиме рубили или елка сама упала? Если рубили, где-то поблизости жилье. Это плохо…
Сергей пробегает еще с полсотни метров и резко останавливается – в центре красневшей спелой брусникой поляны копошится охряно-рыжий силуэт.
«Люди. И что теперь? Тихо уползти? Поздно – топот, небось, за версту слышно!» Пика толкнулась в ладонь, подсказывая выход. «Верно. Отступать-то некуда – убитого шведа не простят.»
Незнакомец чуть повернулся, стали видны узкие покатые плечи, тонкая рука в отороченном узорчатой тесьмой рукаве…
«Пацан? Ха! Знаем мы этих пацанов. В пеккиной банде всякой твари по паре. Отгулял свое, говнюк!»
Сергей, вскинув пику, рванулся к притаившемуся за сосной человеку…
«Мать-перемать! Да их двое. Вон он, второй, из-за кочки лезет. Ну и здоровила, чтоб ему… Еще и в шкуре мехом наружу. Под варвара косит.»
Ноги неудержимо несут вперед. Сергей пушечным ядром вылетает на опушку. В голове бьется – здорового на пику, заморыша – топором. Главное – чтоб очухаться не успели…
Беги он чуть медленней, может, и сумел бы затормозить, увернуться от вставшего на дыбы медведя… Может, и сумел…
Пика воткнулась в заросшую косматой свалявшейся шерстью грудину. Медведь оглушительно взревел, из широко разинутой пасти дохнуло невыносимым смрадом.
«Во нарвался!»
Когтистая лапа ударила по древку пики. Толстая, предназначенная для валки леса жердина выдержала, лишь кусочки плохо счищенной коры брызнули…
Зато Шабанова от души мотнуло в сторону. Так, чтобы мельком увидеть белое от страха лицо прижавшегося к сосне подростка… искаженное гримасой ужаса, с огромными – в поллица – глазищами… Очередной удар лапой развернул спиной к юнцу. Пика затрещала. На древке появились глубокие борозды.
«Упри в землю-то! И ногой держи!»
Сергей послушался, даже не вдумываясь, от кого пришел совет. Медвежья пасть окрасилась розовой пеной. Зверь подался вперед, стараясь достать обидчика, кованое острие пики целиком погрузилось в звериное тело.
«Держи косолапого!» – азартно выкрикнул тот же голос.
«Отвали!» – огрызнулся Сергей.
Яростный рык сменился высоким скулящим воем. Пену с медвежьих губ смыло горячим алым потоком. Зверя шатнуло, утонувшие в черепе глазки затянуло смертной поволокой… Мигом позже земля содрогнулась, приняв на себя рухнувшую тушу. Сергей отер покрытый холодной испариной лоб.
«Ни хрена себе шуточки! Медведя для полноты счастья не хватало!.. А где чертов недомерок?»
Глубоко вонзившаяся в медвежью грудь пика покачивалась гротескным метрономом. Шабанов выхватил топор, стремительно повернулся к забытому было финну.
Подросток до сих пор не отлепился от дерева, да и румянец не спешил вернуться на не знавшие бритвы щеки. Сергей замешкался – рубить пацана вроде не за что… ну, скажет он, что видел беглеца, так и дураку понятно, что медведь не самоубийством жизнь покончил.
Так они и стояли: Сергей – всклокоченный, с пылающими яростью глазами, со вскинутым над головой топором… и щуплый подросток в круглой расшитой шапочке с серебряными висюльками на висках, долгополом – ниже колен, – кафтане и высоких замшевых сапожках с острыми загнутыми кверху носками. Рядом с левым сапожком берестяной туесок, доверху наполненный брусникой. По-детски пухлые щеки, тоненькие – куда там оружие держать! – пальчики, блестящие невыплаканной влагой глазищи… И такого рубить? Пошел он! Сопляк расфуфыренный.
– Эй, ты! Катись отсюда!
Пацаненок таки отлепился от сосны, но удирать почемуто не спешил. Вообще, вместо того, чтобы мгновенно исчезнуть, он зачем-то нерешительно шагнул к Сереге.
– Kukas sä oot? /Ты кто? (финск.)/ – робко спросил юнец.
Голос высокий… черезчур высокий. И черезчур мелодичный… в сознание Шабанова посребся червячок сомнения. Пацан робко шагнул навстречу. Сергей непроизвольно попятился.
– Ты че, пацан? В лоб захотел? – неуверено спросил он.
Пацан хихикнул, отчего на щеках проступили игривые ямочки.
– Вылле! – сказал он, приложив руку к груди.
– Ага, – машинально кивнул Шабанов. – А меня Серегой зовут…
Что-то этот пацан напоминал… изрядно подзабытое… Пацаненок еще раз хихикнул и потупился, глазки лукаво стрельнули из-под пушистых ресниц, пухлые щечки заалели румянцем…
«Тьфу ты! Так это ж девка! Во пельмень!»
– Кыш отсюда, поняла? Кыш! – Сергей неловко, словно отгоняя курицу, махнул рукой.
«Хорошо еще, не топором – довел бы девку до кондрашки!» Вылле надула губки и стала похожа на обиженного ребенка. По щеке проложила дорожку первая слезинка…
– Э-эй! Давай без сырости! – Сергей беспомощно шагнул к девчушке… Вылле словно этого и ждала – в следующий миг днвичье личико уткнулось в Серегину грудь, плечики затряслись от беззвучных рыданий.
– Ну хватит, хватит… – Сергей осторожно погладил выбившиеся из-под шапочки темно-русые волосы. – Все в порядке, бобик… то бишь, мишка сдох… Ну некогда мне тебя домой провожать. Понимаешь, некогда!
Вылле непонимающе отстранилась, затем девичий взгляд скользнул за серегино плечо… глаза медленно расширились.
– Ой! – вскрикнула она, ладошки испуганно прижались к губам.
Уже зная, что сейчас увидит, Сергей обернулся. По склону, не пряча злобных усмешек, неторопливо спускались бойцы Весайнена.
Шабанов еще успел оттолкнуть оцепеневшую девицу, успел вскинуть над головой топор… увенчанная свинцовым шаром стрела ударила под сердце, швырнула в беспамятство.
Он плывет над землей – бесшумно, призрачно… Далеко внизу осенний лес упрямо карабкается на каменистую сопку… кое-где меж деревьев бегают вооруженные люди… десятка полтора толпится на полянке… у ног воинов недвижное тело… его, Шабанова, тело…
Вкруг разбитого затылка собралась лужица… Темно-красная, словно просыпанная из лопарского туеска брусника.
Глава 4
Мурманск мокнет под дождем. По лужам плывут пузыри, обещая, если верить приметам, долгое ненастье. Автомобили на время превратились в катера, рассекают по стиснутым меж домами каналам, поднимая в небо веера мутноватой воды.
Люди прячутся под зонтами, суетятся, выбирая участки посуше, на лицах без труда читается желание побыстрее достигнуть вожделенного сухого подъезда… у всех, кроме пары беззаботно идущих приятелей.
– Ты хоть понимаешь, Шабанов, какие бабки нам в руки свалились?
С конопатой физиономии Веньки Леушина не сходила улыбка нашедшего таз сметаны кота.
– Двенадцать с половиной «штук», за вычетом налогов! Две «Волги» купить можно! Или «мерсюк» почти новый!
– Зачем нам какой-то «мерсюк»? – резонно возразил Тимша. – Нам станочек надо строгальный… матерьялу про запас, инструмент подходящий, точило новое… да мало ли еще чего?
– Приземленный ты мужик, Шабанов, – сочувственно вздохнул Венька. – Нет в тебе ни размаху, ни блеска.
– Ты у нас… весь из себя блестявый…
Тимша лишь печально качнул головой.
– Слушай, а может нам фирму открыть? – таки не выдержал молчания Венька. – Плотников наймем, столяров. А сами – в шикарном офисе… и секретарша в приемной… сися—ястенькая!
– Балабол, – проворчал Тимша. – Сначала руками работать научись. Офис ему…
Венька расхохотался. Шабанов недоуменно воззрился на приятеля, досадливо бросил:
– Послал Господь помощничка…
Дорога услужливо стелется под ноги. Пока еще асфальтовая, но скоро на смену вонючей смоле придет укатанная грунтовка… Тогда можно будет закрыть глаза и представить, что вернулся домой…
Гараж встретил мягким сумраком. На стеллажах белеют сохнущие доски, в центре высится стапель с заложенным набором новой шняки. Себе ли она строится, на продажу, Тимша не знает, но сделать постарается на совесть – не ковш винный, шняка. Люди ей жизнь доверять будут!
– Опять мне самую «чистую» работу… – пожаловался Венька, уныло разглядывая вязанку еловых ветвей. – Насквозь уже смолой пропитался! И скипидаром… Давай вдвоем кору драть, а?
Тимша раздраженно засопел.
– Вдвоем? Давай. Сначала я с тобой вицу корить буду, потом ты со мной шняку шить.
Леушин представил себя сшивающим гибкой еловой вицей непослушные доски – исцарапанного, злого, по уши в смоле… и содрогнулся.
– Не-е, мужик. Шей без меня.
Тимша хмыкнул, киянка, точно отмеренным ударом, вогнала клин в П-образную струбцину. Гладко струганная доска плотно, словно девица к сердечному дружку, прижалась к шпангоуту. Просверлить, прошить медвяно блестящей вицей…
«Смолой пахнет… работа привычная… если отвлечься от стоящего в углу мотоцикла – будто снова дома, в Умбе… Может, съездить? Не больно-то и далеко – с нынешними поездами да автобусами… А зачем? От родни и друзей могил не осталось. Попусту душу травить… Работай, Тимша, работа успокаивает…»
День уже клонился к вечеру, когда в дверь гаража постучали. Отрывистый стук, громкий. Властный. Вежливый гость так стучать не будет.
– Мы что, ждем кого? – недоуменно спросил Тимша. В глазах помора медленно затухал отсвет шестнадцатого века.
– Может, клиент? На вторую шняку! – радостно вскинулся уставший драть кору Венька.
– Входите, незаперто! – гаркнул Тимша.
Скрипнула врезанная в створку ворот калитка, в гараж протиснулась пара неприятного вида субъектов – квадратные, мясистолицые, со стрижками «под ежик». Стандартные деловые костюмы, из-под распахнутых пиджаков – стандартные китайские майки, на ногах – нелепые кроссовки… Даже кулаки стандартные – пудовые, заросшие густой шерстью.
Различий мало – один черняв, круглобров – видать украинских кровей, – на обтягивающей грудь майке крупно вышито «DIESEL», второй же русый, по-рыбьи светлоглазый, надпись на майке – «Adidas».
За оставшейся приоткрытой калиткой виднелся лакированный капот иномарки.
Тимша мельком взглянул на Леушина – может, знакомцы? Радость встречи на Венькиной физиономии не вспыхнула. Напротив, судя по угрюмому выражению, ожидались неприятности…
Шабанов сравнил шансы на победу… и поудобнее перехватил киянку.
– День добрый, уважаемые, – поздоровался Тимша. Вежливо – мало ли что Веньке помстилось?
– Вижу, пацаны, вы типа дело тут открыли? – пустив мимо ушей Тимшино приветствие, спросил чернявый. – Это хорошо, деловые нам нужны…
Видимо в словах крылся второй смысл – напарник коротко ржанул, но тут же вернул на морду каменное выражение.
– Да какое там дело? – пренебрежительно махнул рукой Венька. – Так, лодчонку строим, сайку на заливе дергать.
– Мы так сразу и поняли… – легко согласился «DIESEL». – когда норвег такую же за пятнадцать «штук» забрал.
Леушин вздрогнул и заметно поскучнел. Тимша уверился, что дело нечисто. На ум пришел давешний гостенек, любитель покуражиться… и то, как гостя выпроваживали. Тимша оценил сегодняшних – с этими будет потрудней… Однако, спешить покуда незачем…
– Отчего ж не продать, ежели человек просит? – спокойно ответил Тимша. – Али вам тоже восхотелось? Можем поговорить.
Теперь заржали оба, словно их под мышками щекотали.
– Хватит базарить, придурок! – рявкнул «Adidas» отсмеявшись. – Типа не догнал, с кем базлаешь?
Тимша набычился, на щеках заалели пятна румянца.
– Ты по-русски говори!
– Он че, тупой? – спросил у Веньки «Adidas». – Растолкуй долбаку, что такое «крыша». Въехал?
Венька молча кивнул.
– Давай так договоримся, – «задушевно» предложил чернявый. – За «крышу», за просрочку… Через два дня вот здесь он похлопал ладонью по стоящей у входа старинной тумбочке три «штуки» лежать должно. Врубился?
– И смотрите, счетчик тикает! – добавил «Adidas».
Громилы вывалились из гаража, лощеная иномарка визгнула шинами на развороте, и вновь наступила тишина.
Шабанов угрюмо смотрел на Веньку – Леушин старательно отводил глаза, словно чувствовал себя виноватым за современников.
– Что еще за «крыша» такая? – нарушил молчание Тимша.
Венька невесело хмыкнул.
– Бандюки. Не заплатишь – гараж разворотят, или нам головы поотрывают. У вас, небось, таких не было?
– Лихих людишек-то? Отчего ж, были… Разве что не подолгу – у нас ведь как? Хочешь удаль показать – в Каянь иди, а те, кто своих зорить повадился… в лесу пропадали.
Последние слова прозвучали со странной многозначительностью. Венька по-новому вгляделся в друга… Тимшины глаза горели мрачным боевым огнем…
– Их ведь много, Шабанов, – со вздохом протянул Леушин. – Не отмашемся. Да и не сами они по себе…
Тимша обернулся – Леушин понуро смотрел в пол, руки бесцельно теребили лохматящийся недоободранной корой еловый прут.
«Совсем парень скис, – участливо подумал Тимша, – надо бы оживить чутка…»
– Плюнь, Венька! – Тимша постарался беззаботно улыбнуться. – Там видно будет. Я о другом думаю – что мы все работа да работа? Может, погуляем малехо? Денег—то чай на гулянку заработали.
Привыкший к мрачноватому характеру приятеля Венька аж глаза выпучил, а изумленно приоткрывшийся рот окончательно придал ему сходство с морским окунем. Тимша хмыкнул и, чтобы не было сомнений, добавил:
– Хватит шары таращить. Веди-ко, где наливают – проветрится надо.
Леушин натужно проглотил застрявший в горле комок.
– Ну ни фига себе! – изумленно вымолвил он. – Наверно в лесу медведь сдох!
– И волки разбежались, – нетерпеливо подтвердил Шабанов. – Так мы идем куда-нибудь, или так и будем посреди гаража торчать?
– Идем, идем, – торопливо подтвердил Венька. – Тут одна подруга хвастала, мол, у них корпоративная вечеринка намечается… Девок полно будет, – Леушин заметил непонимание и тут же пояснил, – ну, хозяин решил работников напоить – фирме десять лет стукнуло. А у него работники – девки одни.
– Тогда чего ждем? – Тимша подтолкнул Веньку к выходу из гаража. – Нам еще переодеться надо. Да смолу отмыть. Иначе как девок охмурять-то? За чертей примут.
В зале полумрак… Вообще на дворе век полумрака. Люди боятся яркого света… как вставшие из могилы равки. Хотя… зря он так уж строго – при свете было бы хуже… а так, будто в кольский кабак попал – сейчас из-за дальнего стола поднимется Суржин и заорет, что любого с одной плюхи завалить сумеет… Тимша встрепенулся, даже пошарил взглядом… и опомнился. «Нет, не встанет – помер Суржин, четыреста лет, как помер…»
Булькает, наполняя стакан, дорогая водка, Тимша кивает осоловевшему Веньке – будь здрав, приятель! Выпивка льется в глотку, смывая накопившуюся в душе горечь… Чего былое поминать – о жизни думать надо. Вона, справа какие девки ядреные шипучим вином наливаются… Еще и глазками постреливают!
На эстраде играет оркестрик. Не вопящий сквозь грохот колонок ди-джей с допотопным винилом под руками, а настоящий, пусть немного фальшивящий, но живой оркестрик.
У подножия топчутся пары, целуются, не обращая внимания на окружающих. Дамы висят на шеях пьяноватых кавалеров, груди расплюснуты о потные рубашки. Меж телами ни малейшего просвета, отчего кажется, что пары слиплись навечно, может быть даже срослись, как сиамские близнецы – таких намедни по телевизору показывали…
Кружится голова… да и тело налилось пьяной тяжестью, словно и не закусывал жирной семгой с намазанной маслом пшеничной булкой…
– А что, брат Венька? – расплывается в улыбке Шабанов. – Водку-то пьянствовать и дома могли. Пошли, попляшем!
– Ага, ты напля-ик! – шешь! – лыбится Венька. – Всех телок перепугаешь, лось древне-ик! – русский! Присмотрись сперва, как надо! – Венька тыкает рукой в танцующих, попутно смахивая на пол тарелку с остатками салата. Тут же рядом возникает предельно вежливый официант, собирает осколки.
– Не волнуйтесь! – успокаивает он. – Просто доплатите немного – за посуду.
Тимша хмыкает – подумаешь, тарелка! – и встает. Сегодня он будет танцевать. Обязательно. Пусть даже по-новомодному – в облипку.
Стоит ему подойти к эстраде, как музыка смолкает, пары тянутся к столам, где ждут теплая водка и остывшие закуски. Напротив Тимши, почему-то в одиночестве – стройная длинноволосая брюнетка. Ножки в изящных туфельках, юбчонка в две ладошки шириной… если венькиными мерить. Полные груди соблазнительно белеют в узком глубоком вырезе блузки… А лицо! Хороша девка… жаль, пьяна, как последний лопарь. Даже глаза остановились, ровно кого вдалеке узрели. Нельзя так девке пить. Лихих людишек нынче много развелось. Надо бы за ней приглядеть…
Пауза кончилась, гитарист выдал длинное соло, ударник, дожевывая, бутерброд прошелестел метелкой по сияющей тарелке… Самое время приглашать… А как?
Тимша все же подался вперед, когда между ним и девицей втерся невесть откуда взявшийся Леушин.
– Вы позволите? – проворковал он, хватая девицу за талию. Тонкие руки сомкнулись на венькиной шее. Серебряное колесико браслета изящно скатилось к остренькому локотку…
«Ну Венька! Ну гад! Видел же, что я к ней… Может, в ухо засветить? Не-е, обоих уроню… – Тимша громко засопел. – Ладно, пусть живет. Для меня другая девка отыщется.»
Шабанов повернулся к залу, глаза сумрачно высматривали девицу потрезвее. Повисшая на Леушине девица оступилась, туфелька с длиннющим каблучком-шпилькой отлетела под ноги Тимше. Следом за туфелькой, теряя равновесие посунулся Венька.
– К-куды, оболтус! – рявкнул Шабанов, подхватывая приятеля. – Встал? Вот и стой! И девку держи, чтоб не упала.
Шабанов кряхтя опустился на колени, прямо перед носом замаячила обтянутая прозрачным капроном ножка.
«О-хо-хо!» – конфузясь подумал Тимша, но туфельку подобрал и даже сумел надеть на узкую и маленькую – меньше его ладони! – ступню.
– Блг-дарю! – выдавил Леушин. – Мы еще п-птанцуем…
«И ладно, что девку из-под носа увел, – с усмешкой подумал Тимша. – Для того и в кабак шли, чтоб Венька от страха трястись перестал. Ишь, кавалер!»
Кавалер неловко крутанулся – видимо пытаясь изобразить нечто оригинальное… под ноги Тимше откатилась вторая туфелька.
– Д-давай, обувай – я держу! – любезно сообщил Леушин. Пришлось наклоняться вторично. Поиск подруги откладывался на неопределенное время.
– Второй раз за час женским ножкам кланяюсь… что дальше будет? – проворчал Шабанов.
Ждать продолжения довелось недолго.
– Вот что, мужик, – сурово скомандовал Тимша, поднимая с пола обе туфли. – Веди-ка ты подругу в гардероб. Нечего ей здесь больше делать. На улице холодно – протрезвеет…
Венька тупо кивнул, но дальше процесс застопорился – сходить с места девица отказалась наотрез. Леушин тяжело вздохнул, потом чуть пригнулся, руки сомкнули под коленями девицы…
– Иди, расплатись, – прокряхтел Венька. – Я донесу…
Половой,[22]22
Половой – трактирный слуга.(устаревш.)
[Закрыть] угодливо согнувшись, принял расчет и щедрые чаевые.
– Я могу такси вызвать, – услужливо предложил он, глазами указав вслед скривившемуся Леушину.
– Сами доберемся, – упрямо заявил Тимша. – Ништо и выпили!
Вообще-то последний стакан оказался лишним – Тимша понял это, когда мраморные перила лестницы подло вывернулись из-под ладони.
«Врешь! Все равно устою!» – сообщил Шабанов лестнице.
Фойе встретило тишиной. Краcотка дремала в уютном кожаном кресле. Рядом уныло торчал Венька.
– С-слушай, Ш-шабанов! Она одеваться не хочет! – наябедничал Леушин. – Г-говорит, спать будет.
– Сюда донес? И дальше сможешь… – добродушно заметил Тимша.
Венька задумался… с минуту ничего не происходило.
– Ты сам-то, часом не спишь? – встревожился Шабанов.
– А ну ее! – заявил Леушин. – Одна морока… И вообще… – Венька назидательно помахал пальцем, – все зло от баб. Начиная с Евы. Какого рожна яблоки тырила?
Шабанов оперся о стену – пол под ногами покачивался, как палуба лодьи при хорошей волне.
– Так что, домой пойдем?
– Пошли… – уныло согласился Леушин, оглянувшись на гудящий пьяным весельем зал. – Правда, можно и вернуться…
«Вернуться… если бы пьянка помогла вернуться…»
– Н-не, нагулялись, – убежденно сказал Шабанов.
Подхватив друга под локоть, Тимша преувеличенно твердо зашагал к дверям. Венька прощально покосился на зал, вздохнул и покорился судьбе.
– Э-эй! А я? – подала голос на миг очнувшаяся девица.
Приятели не услышали.
Утро. Рядом с кроватью грузно топчется медведь. Толстый – аж пол жалобно скрипит. Периодически медведь урчит – видимо, ругается. Голосом лицейского мастера.
«Шел бы ты отсюда! – раздраженно посоветовал Тимша. Без тебя тошно.»
Медведь сердито засопел, затопал в сторону кухни, послышалось звяканье кастрюль.
«Кастрюли? Мастер?» Проснувшаяся память услужливо подсунула объемные картинки двадцать первого века – вонючие повозки на дорогах, голые бабы в говорящем ящике, церкви на задворках, зато в центре вертеп на вертепе – гул-ляй Рассея… весело живут потомки.
Тимша приподнял голову, кастрюльный звон тут же переселился внутрь черепа.
– О-хо-хо, грехи наши тяжкие… – простонал Тимша, прежде чем рухнуть обратно.
Медведь вернулся, осуждающе поцокал языком. Тимша осторожно приоткрыл глаз – у кровати, скрестив под грудью перевитые синеватыми венами руки, стояла… Светлана Борисовна. В цветастом засаленном халате, с шишками бигудей в крашеных волосах, в драных шлепанцах… Не получалось иной раз называть матерью эту женщину, как ни старайся. Уйти бы куда из дому, да нельзя – вдруг Серега вернется?
– Рассольчику! – жалобно прогундосил Тимша, уткнувшись носом в подушку.
– Рассольчику? – ядовито переспросила Светлана Борисовна. – У меня для тебя другое лекарство припасено!
Женщина не по годам проворно дотянулась до стоящего в изголовье стула. Тимша хотел посмотреть зачем, но головная боль пересилила желание.
– Училище бросил, пьянствует, а я ему рассольчику подавай? Ремня не желаешь?
Узкий кожаный ремень впился в задницу, заставив охнуть. Тимша взвился, забыв о похмелье, ремень намотался на подставленную ладонь. Кулак сжался – чтоб не вырвала.
– А вот этого не надо! – неожиданно твердым голосом сказал Тимша. – Такого я… терпеть не стану!
«…и родной бы матери не позволил!» – хотел сказать он, да вовремя спохватился.
Светлана Борисовна обмякла, полные обиды глаза повлажнели, жалобно дрогнула нижняя губа.
– Да живи ты, как хочешь! – всхлипнула она и сгорбившись побрела обратно на кухню. Ремень забыто болтался в Тимшином кулаке.
«Ну что я за человек такой? Что ни сделаю, все не по-людски!» Чувство вины резануло по сердцу. Больно, до крови. «А кабы то родная мать была, посмел бы голос повысить?» Ответ пришел сам собой. Тимша шмыгнул носом и поплелся следом за Светланой Борисовной.
– Ма… Прости, а? Я не хотел… – Шабанов не знал, у которой из двух просил прощения, да его это и не интересовало. – Ну дурак… ну ляпнул… Ты не плачь, ладно?
Плечи склонившейся над газовой плитой женщины мелко вздрагивали. Порывистым, таящимся движением она достала из карманчика халата платочек, отерла глаза…
– Ладно… – мягко сказала Светлана Борисовна. – Я борща наварила… Иди умойся, да завтракать садись, горе мое!
Горячий борщ развеял царивший в мозгах туман, даже головная боль отступила вглубь, лишь изредка напоминая о себе тупым нытьем в висках. Тимша почувствовал, как стремительно возвращаются силы.
– А знаешь, – похвастался он. – Мы с Леушиным к субботе шняку закончим. Венька говорит, покупателя долго ждать не придется!
Светлана Борисовна покивала, хотя было заметно, что ее мысли заняты другим.
– Вчера с ним на пару гуляли?
– Уг-гу… – Тимша с усилием проглотил недожеванный кусок говядины и, оправдываясь, пояснил, – захандрил Венька… я и решил его подправить. Кто ж знал, что вино такое крепкое попадется?
Брови Светланы Борисовны строго нахмурились, но потом она не выдержала и фыркнула:
– А ты думал, с вина только песни поют? Вроде не вчера родился…
Тимша покраснел и уткнулся в тарелку.
«Опять не то ляпнул. А ну как поймет, что в теле сына чужой человек обретается? И что тогда делать? Скорей бы в армию забрали – оттуда, говорят, другими людьми приходят…
Глядишь, не разберется…»
– Сегодня, наверное, подольше задержусь, – сказал он невпопад. – Работы много.
Светлана Борисовна внимательно посмотрела на сына – не узнать парня! Еще год назад был пацан-пацаном – девчонок за косы дергал. Приходили, жаловались… – а теперь мужик за столом сидит. И прощения просил не за то, что пил – за то, что расстроил… Даже когда училище бросил, не так страшно было – думалось, перебесится, снова учится пойдет. Ан нет… Шняку какую-то с Венькой придумали. Еще и продать сумели…
– А почему ты лодку шнякой называешь? – спросила она.
Тимша внутренне улыбнулся – ответ давно заготовлен.
– В книге вычитал, а потом в музей ходил – там полшняки стоит, и моделька… во-от такая! – он развел руки на полметра. – Как настоящая! Даже топорик на банке лежит! А Венька и говорит – давай, мол, сделаем? Мода сейчас на старину!
– Ну-ну… – неопределенно протянула Светлана Борисовна.
– А что? – слегка вскинулся Тимша – Разве плохо продали?
Светлана Борисовна подумала о лежащих на именном счете деньгах – хоть на свадьбу, хоть на институт… Большие деньги! Даже обидно – всю жизнь как пчелка, а таких деньжищ в руках не держивала! А он – раз-два, и «на, мама, положи в банк!» С другой стороны, у кого еще сын на такое способен? И насчет Леушина врет – наверняка сам все и придумал. А оболтус рыжий, небось, разве что доски подавать годится!
– Ладно… работничек, – она улыбнулась и взъерошила сыновью шевелюру. – Поел? Мой посуду и уматывайся!
* * *
Сизая пелена клубится над дальними сопками. Ветер отрывает пушистые лохмотья. Облака проносятся над головой, торопливо роняют мелкий – пыль прихлопать, – дождик. В просветы заглядывает холодное солнце, отражается в золоте опавших листьев. На лужах нетающий лед. Вчера еще было тепло, а сегодня – поздняя осень…
Заменявший выключатель пусковой автомат сухо щелкнул под венькиными пальцами… в десятый раз.
– Может, с кабелем чего? – неуверенно предположил Шабанов. – Пошли, старшого поспрошаем.
Автомат щелкнул напоследок – снова впустую.
– Пошли, – со вздохом согласился Венька.
До председательского гаража сотня метров, но добиться внимания от щеголявшего необмятым армейским камуфляжем грузного лысого мужика не так-то просто.
– А-а, это ты, Леушин! – наконец соизволил заметить вошедших председатель. – Тебя-то мне и надо!
Когда тебя ищет начальство, даже такое мелкое, как председатель гаражного кооператива, русскому человеку всегда становится не по себе. Ну, не принято у нас искать ради награждения или выдачи премий.
– Взаимно, Вадим Аркадьевич! – расплывшись в улыбке заметил Венька. – Что-то у нас со светом проблемы!
Председатель пожевал губами, начальственное чело грозно нахмурилось.
– Жалуются на вас, Леушин! – вместо ответа заявил Вадим Аркадьевич. – Говорят, гараж не по назначению используется. Так оно?
– Что значит, «не по назначению»? – взъерошился, почуяв опасность, Венька. – Я что, «паленую» водку там разливаю? Лодка – тоже транспортное средство. Машины в гаражах восстанавливают? Значит, и лодку строить можно.
При упоминании «паленой» водки взгляд Вадима Аркадьевича непроизвольно метнулся к ведущему в подполье люку.
Впрочем, председатель тут же пришел в себя. Рыхлая физиономия побурела от прихлынувшей крови. «Начальству возражают! – явственно читалось на ней. – И кто? Щенки-недомерки!»
– Значится так, – ржаво звякнул голос председателя. До прибытия пожарной инспекции всякие работы требую прекратить. И я еще выясню, какой заводик вы там открыли, и знает ли о нем налоговая инспекция!
Венька понимающе усмехнулся – о дружбе председателя с криминалом даже судачить перестали – настолько затертая тема. Жаловались ему! Даже известно кто – DIESEL с Adidas'ом.
– Свет отключен в соответствии с пожеланиями трудящихся? – дерзко спросил он.
– По всему ряду отключен, – с гаденькой усмешечкой подтвердил Вадим Аркадьевич. – И мужички уже знают, кого благодарить надо!
Несколько секунд Венька молча буравил глазами председателя. Вадим Аркадьевич с барственной нагловатостью откинулся на спинку стула, в руках, словно бы невзначай, появился самодельный нож с наборной пластмассовой ручкой.
– Разговор окончен, – выплюнул председатель, кончик ножа старательно выскребал грязь из-под ногтей.
– Пошли, Венька, – буркнул молчавший доселе Тимша и, оборотясь к председателю, бросил, – Ну и гнида ты, мужик!
В сердцах захлопнутая дверь отрезала поток хлынувшего вслед мата. Тимша догнал понуро бредущего Веньку, ободряюще хлопнул по плечу.
– Плюнь! Дневным светом обойдемся. В мои времена электричества вовсе не было, а шняки еще как строились!
– И то верно, – ответно улыбнулся Леушин, но уверенности в голосе не чувствовалось.
