Текст книги "Железная Империя (СИ)"

Автор книги: Константин Фрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 43 страниц)

Пожалуй, это были те немногие минуты молчаливого счастья и умиротворения, когда его душа не пылала ненавистью и всесжигающим желанием смерти.

Мир останавливался и замирал, и наступал покой, такой хрустящий и ломкий, неверный, словно он уже взошел на свою вершину, добившись своей угнетающей цели, и, стоя на вершине мира, вдыхал обжигающий воздух такой желанной свободы.

Да, он был не свободен.

Каждый миг его бытия словно был пронизан этой несвободой и осознанием того, что он призван в этот мир для того, чтобы снова пройти тот путь, который ему однажды не удалось завершить.

Никто и ничто не посмели бы приказывать ему сделать это. Этот выбор он сделал сам, да он и родился с ним, наверное, с ним сделал первый вздох, осознал себя, неотделимым от этой поглощающей его разум идеи.

А после… после хоть снова черная пустоты небытия…

Но когда они оставались вдвоем с Аларией, и когда пахло свежестью и не было слышно ни звука войны – ни тяжелых шагов ассасинов и повелителей Ужаса, ни шелеста их тяжелых одежд и бряцания тяжелой брони, когда сайберы не рвали воздух своими алыми лезвиями, – тогда эта занимающая все его естество мысль о мести отступала и тонкая, робкая любовь пробивалась, словно слабый росток сквозь камни.

Странно; странно.

Алария думала, что он не умеет любить, но она ошибалась.

Никто в целом мире не мог так одержимо и так верно пылать этим чувством, как он.

Но стоило ему сойти с чистого ложа и облачиться в старинные доспехи, как тень кровавого безумия зажигалась в его глазах, и вместе со шлемом он надевал лицо убийцы, одержимого только жаждой мести и кровью.

Вспыхивали алым его глаза, наливаясь гневом, и Алария сбивалась в комок, молясь, чтобы он не видел ее, чтобы не смотрел так страшно, и чтобы его мысли, наполненные кровавыми мечтами, не касались ее.

Ведь вместе с этим мыслями в нем зажигалось и то самое страстное пламя, которое воспламеняло всех, перепрыгивая с разума на разум, и которое потом, ночью, выходило из истерзанных душ криками и стонами и самой разнузданнейшей оргией.

Но даже все это не в состоянии было погасить пожара, мучающего Пробуса, и он сгорал на костре своей ненависти дальше, без остатка, заражая своей ненавистью, страданиями и страстью остальных…

И Аларии, оставшейся одной в ее остывающих белых облаках, оставалось только плакать, чувствуя, как ее душу наполняет предчувствие неминуемой беды, неизбежная обреченность и пустота, наваливающаяся и завоевывающая все больше места в ее маленькой, еле теплящейся душе.

В мире много историй; счастливых, трагичных и обычных, серых, ничем не примечательных. Все они звучат по-разному, и разные мелодии наполняет их любовь.

И ее счастливая история была рассказана кем-то уже давным-давно, а эта, начавшаяся, обязательно кончится ужасно, несмотря на то, что Алария чувствовала к этому страшному и чудовищно жестокому человеку сильное чувство, в сравнении с которым ее полудетская давняя влюбленность в Энакина Скайуокера ни шла ни в какое сравнение.

Но нет, нет, не думать об этом, даже не думать об этом…

Он захотел, чтобы Алария выманила Императора в академию, где фанатики Малакора растерзали бы его.

Целуя ее на прощание, он заклинал ее только об одном – Вейдер должен был явиться в академию.

Пробус знал, что Малакору эта затея едва ли понравится – вот так, дерзко и нахально, дразнить Императора. Малакор уж точно не пришел бы в восторг от того, что имперские войска разоряют его гнездо.

И Аларию, послушавшуюся Пробуса и поддержавшую эту опасную игру, выманившую Триумвират из его логова, наверняка ждало бы суровое наказание – пара-тройка ужасных изощренных казней, в которых Малакор был умел и искушен.

– Но всего этого не будет, – шептал Пробус, стискивая ее дрожащее в ужасе тело, и его одержимые глаза вспыхивали алыми отблесками над ее плечом. – Я уже увез один клон подальше и спрятал его там, на Ориконе. Упроси Вейдера прийти и уничтожить все твои тела, принадлежащие Малакору… и ты будешь свободна.

Алария знала, что Вейдер убьет ее. Рано или поздно, но его рука вновь сожмется на ее горле, и на этот раз он не остановится, как тогда, на Мустафаре, он доведет свое дело до конца. Слишком многое теперь разделяет их, и в череде этих бесконечных барьеров и преград стал еще один – ненависть. Теперь он ненавидел ее. Ненавидел за то, что у нее оказался второй шанс, и она, воспользовавшись им, стала другой, предав саму себя.

То, за что он казнил себя долгие двадцать пять лет, он не простил и ей.

И когда его металлическая рука завершит начатое двадцать пять лет назад и Алария умрет в очередной раз, у нее будет только один шанс вернуться.

Только один шанс.

Это обещал ей Пробус.

И она согласилась на это.

Она согласилась умереть для него еще раз, какой бы жуткой ее смерть ни была.

Нужно было только собрать и доставить с Орикона армию.

Но они не успели.

Алария не успела дать знака, Триумвират следил за каждым ее шагом, и Леди София, недобро ухмыляясь, глядя, как мается девушка, изолированная ото всех, ходила кругами, словно хищник вокруг загнанной на узкий уступ жертвы, высматривая возможного тайного посланника, шпиона, в содействии с которым Вейдер подозревал Аларию.

Но посредник оказался слишком умным, осторожным или трусливым, что, впрочем, не отменяло его хитрости.

Он не явился.

Не было ни единого подозрительного, лишнего лица, которое вызвало бы подозрения у Леди Софии, разглядывающей всех, кто приближался к дверям, за которыми долгие часы ожидания томилась Алария, словно привязанный ягненок при охоте на тигра.

… Алария, зажав в руке порядком опустевшую бутылку вина, пошатываясь, брела по коридорам дворца, и никто ее не останавливал, не задерживал, да и, казалось, не обращал внимания.

К чему лишнее подтверждение того, что и так ясно – с нее круглыми сутками не сводят глаз, и каждый гвардеец, каждый солдат из охранки под руководством Люка Скайуокера следит за всеми ее передвижениями?

Алария глотнула еще разок из горлышка, и злость накатилась на нее.

– Что-о-о, – пьяно выкрикнула она, кривя мокрые красные губы и утирая лицо тыльной стороной руки, – бои-и-итесь?

Ее разбитной, хриплый крик на миг приковал к себе внимание – из-за угла выглянул гвардеец, выдав свое незримое присутствие, но тотчас спрятался обратно, удостоверившись, что в темноте пронизанного ночным тонким светом коридора, расчерченного ажурными тенями, Алария буянит в одиночестве.

– Бои-и-итесь, – прошипела Алария, нелепо пошатываясь и ухмыляясь. – Бойтесь меня, бойтесь…

Она глотнула еще, и красная жидкость потекла из угла ее рта по шее, на грудь, Алария сморщилась, неловко отирая рукой мокрую кожу и закашлялась, поперхнувшись, обдавая все кругом красными брызгами.

– Вы все ничтожества, – яростно выпалила она, прокашлявшись, и взмахнув так, что вино плеснулось из бутылки красной лужицей. – Вы все прячетесь и боитесь! А я не боюсь ничего… Я сильнее вас всех! Когда-то меня звали королевой Амидалой, а затем я была сенатором! А сейчас – она обвела нетрезвым взглядом молчаливо выслушивающий ее коридор, – я Повелитель Ужаса! Вы не представляете, какая мощь заключена в моем теле, как я могу отомстить… как я могу отомстить…

Ей ответила абсолютная тишина. Ее хвастливые слова, отразившись от стен, эхом порхнули по длинному переходу и смолкли, растворившись, и она вновь осталась наедине с темнотой.

Алария пошатнулась, и, чтобы не упасть, ухватилась рукой за стену. Ее мутило, слюни вязкой массой наполняли рот.

Ей казалось, что темная тишина наблюдает за ней жадными глазами и дышит тяжелым хриплым дыханием в ее затылок, но ее замутненные глаза не могли отыскать никого в густых ночных тенях.

Однако, чувство опасности кольнуло где-то в глубине души, и она, насколько это было возможно, поспешила к себе, шлепая босыми ногами по холодному полу и бормоча какие-то проклятья и угрозы, заметая пол длинным платьем, и не слыша, как некто, перебегая от одной тени к другой, преследует ее в темноте и тишине, словно вор или разбойник, словно хищник, выслеживающий свою жертву.

Двери в ее покои были открыты; впрочем, нужды запирать их не было – кто бы осмелился войти в комнаты охраняемой Императором женщины?

Алария, уронив у порога бутылку, с грохотом запнувшись обо что-то, упала на ковер и подняться уже не смогла. В ее голове раскачивался мир, наполненный страхом и мертвым накатывающим безразличием, и потому чьи-то крепкие руки, ухватившие и перевернувшие ее бесчувственное тело, она восприняла как нечто непонятное, какую-то стихийную силу, мягкие толчки стремительного потока, уносящего ее в небытие.

– Моя красавица, вот ты и попалась мне, – шептал в темноте гнусный, захлебывающийся похотливый голос. – Достаточно же ты издевалась надо мной, красавица…

Алария попыталась поднять голову и открыть глаза, чтобы рассмотреть мужчину, лапающего ее. От его грубых тычков, от рук, поднимающих ее тоненькое тело и задирающих ее юбки, обнажающих ее ноги и живот, растаскивающих грубо колени, ее возило по полу, словно она была неживой, оброненной кем-то куклой.

– Пошел вон, мерзавец, – заплетающимся языком пробормотала она, но короткая сильная пощечина откинула ее бледное лицо, отвернуло его от насильника, и жестокая рука, добравшись до обнаженного тела, больно впилась между ее ног, щипая за нежную чувствительную кожу.

– Замолчи, дура, – прошипел негодяй, и его жесткая ладонь накрыла ее рот, намертво зажимая каждое слово, готовое вырваться из губ Аларии. Зашуршала одежда, звонко брякнули какие-то пряжки, освобождающие ремни, и тяжелая туша навалилась на распростертое тело девушки.

Она практически ничего не чувствовала, но в ее мозгу тотчас всплыло понимание того, что сейчас произойдет.

Из глаз ее брызнули слезы, и под жесткой ладонью, стискивающей ее лицо, взорвался крик. Ее ладони хлестали лицо, склоненную над нею голову пыхтящего насильника, овладевающего ее телом, но лишь в ее воспаленном, воспламенившемся воображении. На самом деле ее слабые руки лишь слегка коснулись, шлепнули по его голове, поранившись о корону из небольших рожек, и задыхающийся, трясущийся от похоти Аугрусс жестоко сломил и эту вялую попытку к сопротивлению, зажав еле дрыгающиеся руки.

– Мне, – шептал Аугрусс, дергаясь на безвольном тонком теле поломанной женщины, – Владыка обещал тебя мне…

* * *

Леди София ворвалась в свои лаборатории как смерч, с отвращением срывая с плеч накидку с длинными рукавами, пропитанными кровью.

Если бы не следующий за нею по пятам Фрес, она бы сорвала со своего тела всю окровавленную одежду еще на пороге, расшвыряв ее по полу, и забралась бы в ванну, оттирая и смывая пропитавшую ее тело кровь.

Но мужчина безмолвной тенью прошел за нею и сам опустил защитный экран на террариум с заметавшейся ящерицей, позволяя себе слушать охватившие женщину эмоции.

– Браво, миледи, – произнес Инквизитор, и его серые глаза сверкнули страшно и ярко. – Отличный удар, отличный.

Он нарочно повторил свою похвалу, на которую София не отреагировала там, стоя над телом убитого ею Повелителя Ужаса, чтобы еще раз насладиться бурей ярости, сжигающей все на своем пути, поднимающейся и закипающей в душе Софии при воспоминании об убийстве.

– Который из них? – холодно поинтересовалась София, потирая руки безотчетным движением. Лорд Фрес проследил за этим судорожным, мучительным движением и чуть улыбнулся, его ноздри чуть дрогнули, словно он принюхивался к какому-то невыразимо приятному аромату. – Какой вы выделяете особо?

– В сердце, – со страстью произнес он. – В сердце. Чистая работа. Женщина, наносящая такой прекрасный, точный и безжалостный удар в сердце – это прекрасно и ужасно символично, Сила вас подери. Браво.

– Благодарю, – холодно произнесла София, склоняя черноволосую голову. – А теперь могла бы я остаться одна? Мне необходимо привести себя в порядок.

Инквизитор вновь глянул на мучительно сцепленные руки женщины, и глаза его засмеялись, но то был страшный смех.

– Да, конечно, – произнес он, чуть поклонившись почтительно. – Я оставлю вас ненадолго. Но вам следует поторопиться, если вы хотите успеть.

– Успеть куда?

Брови Инквизитора удивленно взлетели вверх, на его лице выписалось вежливое изумление, слово Леди София ляпнула несусветную глупость.

– Кажется, вы предлагали мне свою помощь при решении… ммм… некоторых проблем. Так вот, я решил прибегнуть к ней. Я хотел бы с вами посетить академию Малакора еще разок и поискать там еще одного спрятавшегося Повелителя Ужаса. Его нужно изловить, и, боюсь, нашим солдатам эта миссия не по зубам. У вас получается разделываться с ними удачнее, чем у меня. Или вы уже передумали?

София еще ниже склонила черноволосую голову, скрывая свое лицо от Инквизитора, и ответила – тихо, но твердо:

– Хорошо. Я буду готова. Я буду сопровождать вас.

* * *

Основной удар по Орикону должен был нанести Император лично.

Флагман "Затмение" под командованием Лоры Фетт, кое-как оправившейся после встречи с Повелителем Ужаса, с Дартом Вейдером на борту выдвинулся к планете, притаившей в своих глубинах военную мощь некроманта, и СИД-истребители расчерчивали космос, несясь впереди стрел ИЗР-ов, сопровождающих флагман к месту предстоящего сражения.

В общем-то, эта операция была не сложна; предстояло зачистить всю орбиту планеты от возможных транспортных средств, какими располагал Орден, и нанести удар по имеющемуся флоту – по тому самому, который потрепал оборону Аугрусса.

О целесообразности наземной операции можно было подумать только после разведки. Что касается Императора, то Дарт Вейдер склонялся к тому, чтобы просто-напросто выжечь базы армии Малакора, выстрелив по ним из суперлазерной пушки, уменьшив мощность выстрела до минимальной.

Но даже в этом случае существовала угроза того, что планета просто-напросто взорвется, и это решение еще обсуждалось.

Лорд Фрес взял на себя командование операцией в академии.

Почему именно он?

На этот вопрос был целый ряд ответов.

Во-первых, длинный нос Инквизитора чуял какой-то подвох.

Тень какой-то непонятной угрозы, опасности витала над этим странным местом, над грудой этих камней, затерянных в серой бесконечной пустыне.

Но сколько бы он ни всматривался в Силу, она не открывала ему своих секретов и тайн, мутной темной пеленой скрывая предстоящие события, словно желая проверить ситхов на прочность.

Император тоже молчал относительно своих видений; вероятно, он видел больше, но тоже не все, и то, что он видел, так же не нравилось ему, а кроме того… у Вейдера, кажется, были какие-то свои планы, которыми он не спешил делиться даже с Триумвиратом.

Академия ждала именно его – Инквизитора, жаждала именно его смерти и его души, и ситхи сходились во мнении, что она не должна была получить то, чего так желала.

Во-вторых, несмотря на все предостережения, несмотря на смердящий запах опасности и страха, Фреса тянуло туда, так, словно там оставалось незаконченное дело – и закончить его должен был именно он сам.

Его не оставляло ощущение, что он что-то упустил, что-то важное, начал, но не завершил, и эта колючая, как песчинка в глазу, мысль царапала и тревожила его, заставляя снова и снова возвращаться к себе и попытаться убрать ее, исправить.

А еще…

Глубоко-глубоко на дне этих пугающих и тревожных видений, Инквизитор раз за разом рассматривал пылающий пожар, поглощающий его, манящий, обещающий множество соблазнов, и Лорд Фрес не мог не поддаться искушению пойти и узнать, что же там такое.

И София тоже была в этих его видениях, и ее оранжевый невероятный клинок раз за разом отражал удары, метящие ему в спину…

Ожидая высадки на отполированную дыханием двигателей площадку, Лорд Фрес искоса поглядывал на спокойный точеный профиль ситх-леди.

Ради вылазки с Инквизитором она оставила свои научные работы, и останки Берта были надежно законсервированы в крио-камере.

Ее роскошный алый наряд, так похожий на одеяние Инквизитора, вновь сменили какие-то унылые серые тряпки, штаны, тупоносые сапоги и теплая туника, так похожие на одежды мужчин-джедаев, с той лишь разницей, что поверх нижней рубашки, сотканной из серой тонкой шерсти, вместо положенного джедаям таббарда тело Софии стягивал жесткий черный корсет – надо полагать, с броней, подумал с усмешкой Инквизитор, – поверх которого, немного осев на бедра, был застегнут пояс с сайбером.

София заметила внимание Фреса к своей персоне, его взгляд, осматривающий ее приподнятую корсетом грудь и обтянутые брюками бедра, и поплотнее запахнулась в длинный плотный плащ, скрывая от его любопытного взора свою фигуру.

Инквизитор в который раз усмехнулся и отвел взгляд, рассматривая теперь готовящихся к десантированию штурмовиков.

Академия подействовала на Софию тотчас же, как только ее ноги ступили на двор, заметенный сухими здешним ветрами. Злобное дыхание пустыни трепало, рвало одежду Инквизитора, перемешивая черный и алый цвета, делая его похожим на неряшливый чадящий огонь, и София, подняв голову, с толикой страха взглянула вверх, в серое небо, в котором терялись древние башни.

– Чувствуете? – спросил Фрес, хотя вопросы были излишни. Он ощутил, он почувствовал, как в сердце женщины проник страх, так же ясно, как если бы это произошло с ним.

– Да, – благоговея, перед необъяснимой и жуткой мощью, прошептала София.

Штурмовики привычно рассредотачивались по объекту, и Инквизитор, в последний раз взглянув на небо над академией так, словно существовала вероятность не увидеть его больше, снова заглянул в лицо женщины.

– Вы готовы? – спросил он, и она лишь коротко кивнула головой.

– Вполне.

Фрес, обернувшись к солдатам, ожидающим его приказа, поднял руку и чуть махнул, дав знак к наступлению.

– Вперед.

Древние переходы вновь наполнились светом и шумом, топотом ног и краткими приказами, солдаты бежали впереди ситхов, проверяя каждый уголок.

Мрак отступал, и шаги Фреса и Софии гремели эхом в каменном чреве.

На месте, где Виро ранила Повелителя Ужаса и где ассасины всеобщими усилиями отодвигали пирамиду, раскрывая вход в подземелье, им пришлось ненадолго задержаться, пока инженеры смогут открыт им поход.

Но эта заминка длилась совсем недолго; из подземелья пахнуло лютой стужей, так, словно и там производились какие-то опыты и располагалось какое-то замораживающее устройство, и Лорд Фрес, свысока глядя на раскрывающееся перед ним темное пространство, лишь вновь махнул рукой, жестом посылая вниз солдат.

– Уничтожать любого, кто встанет на пути, – холодно велел он. – Без разбора.

Дарт Вейдер, вероятно, хотел бы лично встретиться с очередным адептом этого странного Ордена, но Лорду Фресу надоели эти небезопасные игры. Он отдавал должное смелости и дерзости Императора, отваживающегося принимать врагов в сердце своей Империи, но риск должен быть разумным, считал Инквизитор.

А потому он принял решение и взял на себя смелость отдать приказ об уничтожении Повелителя Ужаса. В идеале он желал бы встретить негодяя сам – и убить его с предельной жестокостью, если повезет.

Возможно, он хотел, сам того не осознавая, снова ощутить ледяное дыхание ужаса на своей коже, встретиться с той силой, которая раскаленными иглами впивается в разум, лишая воли, оставляя лишь самые низменные инстинкты… встретиться с этой силой и победить ее.

Снова.

Дорога в сердце подземелий словно сама ложилась ему под ноги, и, чувствуя возбуждение, лихорадочное и нетерпеливое, охватывающее все его тело, поглощающее все его существо, до кончиков пальцев, которые начали привычно покалывать, прося прикосновений рукояти сайбера.

Он уже ощущал, что где-то совсем близко пульсацию чужой страшной жадной Силы, тянущей к нему свои мертвенные щупальца, и его рука привычно откинула плащ, пальцы как бы невзначай погладили оружие.

– Кажется, мы ловим самую крупную рыбу, – пробормотал Инквизитор, ускоряя шаг, и маленькая Леди София, не поспевая за ним, перешла почти на бег.

Штурмовики, обгоняя ситхов, стремительно шагающих по подземелью, белыми поблескивающими призраками пробегали мимо и исчезали за поворотом, откуда нестерпимо дышало холодом, и бой, расцветив тьму, навалился тут же, сразу, мгновенно, вспышками и яростным лаем выстрелов, гудением и взвизгиванием дрожащих лучей, криками ярости и строгими короткими приказами.

Откуда-то сверху прогремел крик – несколько голосов, слившихся воедино, спешащих, обгоняющих друг друга, дрожащих от ярости, от ненависти, от упрятанного страха, от обреченности:

– Ситхи!!!

И дыхание боя рвануло одежды двоих людей, чьего появления ожидали и страшились с такой страстью.

Два алых луча, прорезав тьму, вырвались на свободу, и с первым же шагом в зал Лорд Фрес, крутя оружие в руках, образовав практически непроницаемый алый дрожащий купол, отгораживающий его и следующую за ним Софию, отбил направленные на них выстрелы, с визгом разорвавшиеся небольшими взрывами и разлетевшиеся в разные стороны.

София на бегу активировала оранжевый луч, и они с размаха врубились в черную шевелящуюся массу, круша и разрывая яростно вибрирующим оружием пыльные тела.

Зал, куда вывело их чутье Инквизитора, был просто набит ассасинами, он шевелился их многочисленными черными телами, они, словно муравьи, были повсюду – на опоясывающих зал галереях, на большой террассе посередине зала, вылезали из переходов и изо всех темных углов и щелей. Штурмовики расстреливали их десятками и наступали, скользя и спотыкаясь об их мертвые тела, и сайберы ассасинов раскидывали взвизгивающие выстрелы императорской гвардии сотнями, как фейерверки.

В навалившемся на нее бое София едва ли могла ориентироваться. Единственное, что ей удалось сделать – это закрепиться за спиной Лорда Фреса и просто отбивать направленные на нее атаки, яростно, остервенело, сцепив зубы.

Смерть оказалась близка как никогда, она смотрела в лицо, дышала своим поганым дыханием, прикасалась своими холодными мертвыми руками, словно оценивая, ощупывая, и София в панике поняла, а какова же она на самом деле – так желаемая ею ранее черная пустота.

Она была ужасна; она не манила к себе, как прежде, не пела ласковую колыбельную. Она прекратила притворяться. Она затягивала словно жадные зыбучие пески, она преследовала и хватала, она разевала зубастую страшную пасть, и ее клацающие, рвущиеся к горлу зубы грызли воздух в опасной близости…

Она была страшна.

И все существо Софии взбунтовалось, ощутив себя вдруг словно затягиваемым в эту воронку, куда с шумом неизбежно обрушивается водоворот песка, увлекая ее за собой.

Нет, нет, только не смерть! Нет!

Проклятый Инквизитор!

Ненавистный садист, пропади ты пропадом со своими изуверскими уроками!

Это ведь очередной урок от тебя, да ведь!?

И от ярости глаза Софии разгорались так, что пылали ярче гудящих сайберов, и она оплетала Силой свое оружие, расшвыривая ударами наступающих так, будто они были легкими щепками под ударами топора лесоруба.

– Ненавижу, – рычала она взахлеб, уже не понимая, на кого направлена ее ярость – на ее безжалостного циничного учителя или на наступающее бескрайнее море врагов, чьи наплывающие, возникающие снова и снова черные тела просто доводили ее до исступления, отгоняя на периферию сознания подкатившее было отчаяние.

Ситхи прорубились, прогрызлись в самое сердце зала, и озверевший Фрес, вкинув руку, послал Толчок Силы такой несокрушимой мощи и ярости, что попавшие под него ассасины подлетали, словно кегли, и, падая на пол, замолкали навсегда, переломанные и разбившиеся. В этот коридор, пробитый им в море врагов, тотчас хлынул белый поток штурмовиков, стреляя и разбивая ряды защитников академии изнутри их строя, и атака растерзала, разбила, разредила черное полотно их построения.

– Туда, – скомандовал Инквизитор коротко, кивнув на террасу посередине зала. В отличие от Софии, он успел еще и сориентироваться в этом аду, понять, где тот, кто им нужен, и даже расчистить им путь наверх, к вожделенной цели.

Прикрываемые штурмовиками, отмахиваясь от единичных нападений этих призрачных защитников, ситхи бежали по лестнице наверх, преодолевая пролет за пролетом, к огораживающей площадку балюстраде, к жадно зовущему их сгустку темной Силы, пульсирующему животной ненавистью и всепоглощающим желанием убить, и София заметила, как на бегу Инквизитор терзает, рвет застежки своего плаща, освобождаясь от его мягких тяжелых крыльев.

Чтобы ничто не мешало.

Не сковывало движений.

Содрав с себя плащ, он запустил его куда-то вперед, мимо ожидающего его золотолицего монстра, неподвижно стоящего на вершине, куда с таким рвением и страстью восходил лорд Фрес.

Тот, за кем они пришли, тот, кого называли Повелителем Ужаса и кого с такой ненавистью вспомнил перед своей смертью Берт, назвав Пробусом, был высок, широк в плечах, его тело укрывали темные фиолетово-черные одежды, лицо было скрыто за привычной уже золотой маской. Его алый клинок гудел, чуть приподнятый вверх, и подрагивал, словно в страшной злобе, ожидая атаки Инквизитора.

Лорд Фрес нанес в темноту, в шевелящиеся дымные щупальца Силы, обвивающиеся своего хозяина, сокрушительный по своей мощи и неимоверный по своей тяжести и ярости удар, и его сайбер встретился с таким же тяжеловесным и непобедимым, страстным ударом. Молнии Силы двух соперников, оплетающие их оружие, сшиблись и растрескались, взрываясь, противоборствуя и сплетаясь, и пара ситхов, сцепившись страшно и яростно, словно два железных тяжелых шара покатились по каменному полу, мелькая алыми вспышками, одевая темноту в прозрачный красный туман.

Такого ужаса София еще ни разу не видела; она ни разу не видела, как Инквизитор дерется всерьез, и зрелище потрясло ее до глубины души, до ступора, до благоговейного ужаса, от которого вдруг захотелось сжаться в комок и забиться под широкие перила на балюстраде, укрывшись от этого жестокого, страшного и слишком громкого мира.

Техника боя Повелителя Ужаса была страшной, грубой и рваной, без замахов, без плавных переходов, без игры и притворства, прямой и четкой, такой, словно он всеми путями, любыми способами рвался к глотке противника, жаждая отведать его крови, впиться клыками и вырвать кусок мяса, перегрызть тонкие хрящи, перекусить кости и отломить, оторвать голову.

И элегантному Инквизитору можно было бы только поучиться целеустремленности и накалу страсти в этой беспощадной и жуткой рубке.

Но он не стал.

Он уже умел.

Оскалившись точно так же, вмиг отбросив красоту и плавность движений, став грубым, резким и жестким, Инквизитор стал отражением своего соперника, зеркальным близнецом, таким же уродливым и беспощадным. Навалившись, придвинувшись как можно ближе, сократив дистанцию до минимума, подтягивая врага к себе, вожделея его горящими безумными глазами, так же маниакально и фанатично желая его крови и смерти, он прорубал, выгрызал, вырезал себе дорогу своим алым оружием к телу врага, и, казалось, его лицо все ближе и ближе придвигалось к укрытому черными тканями горлу Повелителя Ужаса, чтобы люто и намертво вцепиться в него зубами.

Выстрелы и вопли привлекли внимание Софии, и она, словно в полусне, обернувшись к лестнице, увидела какие-то неповоротливо, медленно взбирающиеся к ним, наверх, черные тени, размахивающие сайберами. Мир замедлился, почти встал; даже сама София вдруг стала медленной-медленной, неповоротливой, ее пальцы, нащупывающие застежку плаща, были медленны, и лишь дерущаяся пара ситхов двигалась быстро, очень быстро, невероятно быстро и яростно.

Рванув плащ, София откинула его и одним мощным ударом Силы, который она успела выкинуть в самый последний момент – занесенный над нею гудящий луч лишь чуть мазнул воздух над ее головой, – вышибла защитников академии с лестницы, раскидав их как кегли. Вертясь волчком, отбивая выстрелы, она вдруг догнала дерущихся, и медленный мир вдруг выпустил ее из своих вязких объятий.

Вот зачем он ее с собой взял.

Впрочем, он говорил об этом с самого начала.

"Если вы будете прикрывать мне спину, вдруг вы захотите умереть?"

Мужчины, все больше отдаляясь от лестницы, рубились страшно и яростно, разгоняя яростно гудящий воздух мельканием алых и черно-фиолетовых одежд.

Разумеется, он не подпустил бы ее к Повелителю Ужаса и не позволил бы с ним драться. Это блюдо он берег для себя, им он хотел насытить жажду своей мести,

Но устранять помехи и никому не позволять к себе приближаться, покуда он проверяет, а так ли крепки кости у Повелителей Ужаса – это запросто.

И она с удвоенным пылом налетела на ассасинов, спешащих на помощь к своему Повелителю в золотом шлеме, скрывающем его лицо.

Золотолиций был силен; он дрался так, словно прошел обучение у хорошего, самого лучшего учителя; словно он уже однажды выдерживал самые тяжелые удары в галактике, какие только можно нанести, и вышел из этой схватки победителем. Дрался яростно и страшно, безмолвно, так, словно ничто не сковывало его движений, словно не было недавнего ранения, сбившего его с ног, хотя под его одеждой обострившееся обоняние Инквизитора ощущало открывшуюся и кровоточащую рану, напитывающую грубые одежды утекающей жизнью.

Это ранение, эта боль и запах крови, казалось, только придавали ему сил, разжигали ненависть и ярость, и он усиливал натиск с каждым вздохом, с каждым ударом пульса, с каждым болевым ощущением, мчащимся по нервам в мозг.

Удары Фреса были сильны и быстры, но и за мельканием инквизиторского сайбера Повелитель Ужаса тоже поспевал, хотя эта скорость, вероятно, давалось ему с трудом. Противники были примерно равны, но кое-какое преимущество у Инквизитора все же было: его опыт.

Тот, кто теперь красиво и грациозно присаживался изредка на императорский трон, изящно откидывая алый шелковый шлейф, был все же удачливым наемным убийцей еще совсем недавно, и руки, теперь затянутые в алые высокие шелковые манжеты, еще недавно носили грубые перчатки и слишком хорошо помнили, как это – убивать много, очень много…

И среди противников Лорда Фреса слабых и ничтожных не было…

Эта незамысловатая формула легко легла в разум, прячущийся за золотой маской.

Силой Инквизитора было не одолеть; слишком умел, слишком привычен к бою и слишком одержим идеей мести.

Пожалуй, последнее обстоятельство было даже основным. Лорд Фрес так жадно жаждал смерти Повелителя, что тот своими неживыми черными провалами-глазами на золотом лице рассмотрел какую-то тонкую, но прочную связь между Инквизитором и Лорой Фетт.

Себе дороже связываться с тем, кто тридцать лет оставался невредим, выполняя самые страшные и трудные императорские приказы, и Повелитель Ужаса решил отступить.

Возможно, он просто не хотел драться.

Возможно, у него не было на это времени.

Или, скорее всего, это были просто не те люди, которых он хотел повстречать здесь, не те, на которых он пожелал бы израсходовать свою силу, свою страсть, свою жизнь.