Текст книги "Железная Империя (СИ)"

Автор книги: Константин Фрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 43 страниц)

– Вам показалось, – язвительно ответил неизвестный. – Не просите меня рассказать, не надо. Вы же знаете приказ Владыки – никаких имен. Никаких лиц. Чем меньше вы знаете, тем в большей безопасности Владыка. И я.

– Да уж точно, – обозлившись, зарычала Алария злобно, накинувшись на стену, словно дикий лютый зверь, с такой яростью на лице и так опасно, что неизвестный отскочил от нее, испугавшись. – Никаких лиц! Владыка и тебе меня пообещал отдать вслепую! Скажи мне, – яростно рычала она, стиснув оскаленные зубы, сверкая злобными глазами, наливающимися кровью. – Что в тебе не так? Почему ты прячешься от меня? Ты урод? У тебя каша вместо лица или нет носа? Тебя обварили кипятком, и ты похож на недопеченный кривобокий хлеб? Или жуки выгрызли тебе губы и глаза? А может, у тебя короткий, крошечный, мизерный член, и ты просто вынужден выпрашивать у сильных мира сего себе женщин, потому что по доброй воле с тобой ни одна не пойдет?! А?!

Алария зашлась в истерическом злобном хохоте, закинув голову и потрясая зеленую стену так, что с нее листья посыпались.

Это, несомненно, привлекло внимание патруля, шаги гвардейцев послышались в отдалении, и неизвестный, досадуя, отступив еще глубже в тень, вынужден был бежать, оставив объект своего вожделения.

А Алария, закинув голову, беснуясь и терзая зеленые побеги, хохотала и выла страшным голосом, в котором в равной степени перемешались безумие, слезы и ярость, и постепенно одержимый отчаянный крик становился все тише, тише, переходя в обычное женское рыдание. Скользнув по зеленой стене, зажав в кулаках пучки растерзанных листьев, Алария без сил упала на пол и залилась горькими слезами, всхлипывая жалобно и беспомощно.

Так, словно страшный обитатель этого прекрасного тела вдруг покинул его, оставив в этой оболочке, в своем временном пристанище еле теплющуюся слабенькую испуганную женскую душу, затравленно озирающуюся в темноте.

Там и нашел ее Дарт Вейдер, ступив в ее апартаменты в сопровождении двоих гвардейцев Люка.

– Я не вовремя? – произнес великий ситх, сверля взглядом всхлипывающую Аларию, размазывающую по лицу злые слезы.

Этот вопрос был скорее данью вежливости, какими-то ненужными словами, призванными заполнить неловко повисшую паузу, чем настоящим интересом.

Некоторое время Дарт Вейдер, плотно сжав губы, свысока наблюдал за вздрагивающим у его ног созданием, рассматривая покрасневшие от слез глаза, нос, вспухшие губы, не торопясь ни предложить ей руку, чтобы помочь подняться, ни пытаясь произнести слов утешения, и на его суровом лице не отражалось никаких чувств.

– Я лично пришел сопроводить вас до лабораторий, – сухо произнес Император, протягивая руку Аларии, поспешно утирающей мокрое лицо. Его вежливый жест был слишком резок и даже груб, требователен и лишен души, и Алария, в очередной раз шмыгнув покрасневшим распухшим носом, поспешила подняться и опереться о предложенную ей раскрытую ладонь, словно опасаясь вызвать раздражение своей нерасторопностью.

Император не носил перчаток, и ее пальцы столкнулись с металлическими блестящими пальцами, жесткими и острыми, но пугающе теплыми. Словно живыми.

Ее ладонь оставила мутноватый след на блестящей ртутной поверхности ладони Императора, и один из гвардейцев, заметив, в каком плачевном состоянии теперь пребывает зеленая изгородь, предложил Аларии платок.

– Благодарю вас, – прошептала она, стыдливо пряча глаза и отирая испачканные раздавленной зеленью пальцы, отряхивая неряшливые зеленые пятна со своего белоснежного одеяния. Вейдер пережидал эту заминку молча, практически не двигаясь, и его пылающие глаза все так же внимательно наблюдали за склоненным лицом женщины, приводящей себя в порядок; окончив отирать свои руки, она несмело, смущенно улыбнулась, стыдливо заглянув в глаза Великого Ситха, словно спрашивая разрешения, и он протянул ей свою ладонь, с которой она осторожно, деликатно, словно боясь причинить боль или какое-нибудь иное неудобство, отерла свои отпечатки.

Каждое ее движение, каждая улыбка, каждый лукавый взгляд из-под ровных темных бровей казался Дарту Вейдеру знакомым настолько, что у Императора начинала кружиться голова, и, словно приведения, наплывали запахи и звуки прошлого, и свет Бисса начинал превращаться в сияние Корусканта. Этот взгляд, эти губы… они словно нарочно, специально были созданы Силой для того, чтобы соблазнять и смущать его, и посланы ею же, чтобы наполнить его жизнь смыслом или болью.

Его неживая рука словно оживала, и чувствовала прикосновение пальчиков, и все сознание кричало, звало, требовало, чтобы эта ухаживающая за ним женщина, в очередной раз игриво поднявшая на него прекраснее глаза, раскрыла губы и произнесла одно только слово, разбившее бы это страшное, тянущееся много лет кровавое наваждение, пробудило бы от мучившего его затянувшегося ночного кошмара.

Энакин.

В этом ожидаемом, но не слетевшем с губ красавицы имени было спрятано спасение. В нем было надежно упрятано прошлое и шанс начать все сначала, шанс на спасение, шанс вернуться.

В невероятном порыве он почти был готов поверить в это, готов был сойти с ума и отрицать действительность, ощутить в себе Свет, но одно лишь ласковое прикосновение его Силы к разуму девушки развеяло яркий светлый морок.

Внутри, под манящей его оболочкой, жил кто-то другой.

Нечестный, неряшливый, грязный.

Не Падмэ.

Он умел искусно притворяться, да пожалуй, это было единственное, что он умел, и, ощущая это странное присутствие, Вейдер понимал, что это существо, кем бы оно ни было, никогда не поможет ему вынырнуть к свету, и никогда не вернет его прошлого, как не смогла бы сделать этого и сама Падмэ.

Прошлое было мертво.

Вместе с ее оболочкой, с ее восхитительной красотой было извлечено из старой могилы еще кое-что – ее ненависть, ее горькое разочарование, ее нелюбовь, осознание которой пришло тогда, на Мустафаре. Все это было растворено в ожившей крови, и теперь это прекрасное лживое существо просто дышало этой смесью, бессовестно глядя ему в глаза и обманывая его своими ненастоящими улыбками.

Пожалуй, это тоже было в Падмэ – она умела так улыбаться, когда ей нужно было кому-то понравиться и склонить на свою сторону особенно упрямого оппонента.

Или усмирить буйный нрав Энакина.

Разглядывая девушку, прикасаясь к ее сознанию, отмечая все знакомые черты в ее характере, Вейдер находил все больше сходства со своей Падмэ, и никак не мог понять, чего же не хватает.

Что же убрали так, что Падмэ перестала быть собою?

Или она всегда такой была, просто… просто он не замечал?!

И такое манящее, сладкое, желанное безумие отступало, уходило, и возвращалась действительность, с шелестом перелистывались годы, полные крови и смертей, и укладывались в непреложном порядке, увенчиваясь еще одним драгоценным камнем, перевешивающим чашу весов в пользу действительности – Евой.

Ева стояла особняком в череде этих лет, и ее твердая рука, протянутая ему, была сильнее манящего белого призрака.

Она сумела бы выловить его и из овладевшего им наваждения.

"Тебе не справиться с нею, призрак-обманщик…"

Отпрянув, незаметно покинув темную сущность Аларии, которую Дарт Вейдер пристально рассматривал до сих пор, он чуть усмехнулся, и под светлыми живыми глазами его залегли морщины, делая его лицо чуть более человечным.

– Лорд Вейдер, – тихо произнесла Алария, смиренно опустив глаза, – я готова следовать за вами.

Сейчас, такая покорная и смирная, она, как ни странно, еще больше походила на Падмэ, до мельчайшей черточки, до вздоха, до дрожащей надо лбом блестящей волосинки, выбившейся из прически, и Вейдер лишь покачал головой, снова ощутив вкус неумолимо и неотвратимо овладевающего им наваждения.

– Идемте, – небрежно велел он, и в голосе его послышалась тень улыбки. – Нам предстоит… небольшая прогулка. И беседа, разумеется.

Светило еще не встало в темном небе над Биссом и не разогнало ночную темноту. Сквозь колоннаду внешней галереи, отделяющей коридоры дворца от лестницы, ведущей вниз, в город, струился предутренний тонкий свет, и угадывались кусочки неба, украшенные блекнущими звездами.

Ступив на мозаичный пол, выбеленный звездным светом, Император знаком отпустил гвардейцев и неторопливо двинулся вдоль колонн, заложив руки за спину. Темные пластины на его плечах и груди, перечеркнутые массивной цепью, матово вспыхнули, когда он чуть обернулся к Аларии, и та поспешила за ним, повинуясь этому молчаливому приглашению.

Некоторое время они шли молча, бок о бок, черный, огромный каменный Император и белое эфемерное создание, поеживающееся от слишком острой прохлады, и за ними тянулись их тени, их продолжения – полы черного толстого плаща и белоснежный тонкий шлейф, похожий на нежный лепесток гладиолуса.

Обычно широко и стремительно шагающий Император сегодня словно нарочно шел неторопливо, и со стороны могло показаться, что он делает это для того, чтобы Алария поспевала за его широким шагом.

Но так лишь казалось.

Его тяжелые шаги рождали эхо под высокими величественными сводами галереи и одновременно заглушали легкую поступь и цокот каблучков ситх-леди, незримо присоединившейся к этой ночной охоте.

Она вышла из глубин дворца и двигалась теперь по внутренней галерее, чуть позади, на некотором расстоянии от виднеющейся впереди нее пары, и свет звезд уже не касался ее. В густой тьме ее темная одежда помогала ей потеряться во мраке и оставаться незаметной.

Алария, вероятнее всего, не заметила ее присутствия, но его всецело ощутил Вейдер, когда ее Сила потянулась к нему и слилась, проникая в его сознание.

И еще чуть погодя, вероятно, поспешно взбежав по бесконечной лестнице откуда-то со стороны города, блеснув в белом свете звезд алым шелком и начищенными до зеркального блеска сапогами, под тень внешней галереи ступил Инквизитор, превратившись в безмолвную пеструю рыбу среди черных теней. Его бесшумные шаги слились с ритмом шагов Императора и Леди Софии, а чуть участившееся дыхание на миг замерло и возобновилось вновь, угадывая плавность дыхания ситх-леди, чьи глаза сверкнули золотом из мрака напротив него, через коридор.

Инквизитор молча ответил на этот взгляд своими заалевшими глазами, хотя, казалось, в белом свете звезд его лицо оставалось совершенно бесстрастным и спокойным, ни одна из черт не искажалась ни яростью, ни досадой, ни каким-либо иным чувством.

Вчерашним вечером…

Она не осталась с ним.

Она обманула его, покинув его апартаменты.

Обнимая ее обнаженное тело, он был нежен, а его беспощадные жестокие руки, принесшие столько боли, смертей и увечий, оказались ласковыми и чуткими.

Странный человек.

Утонув в его жадных ласках, поцелуях, она все же сохранила рассудок холодным.

Она не хотела его; в конечном итоге, она всего лишь проверяла его теорию, и ответ теперь ей был известен.

Лорд Фрес прикасался к ней более чем откровенно, очень умело и страстно, но всего его искушенного умения было недостаточно для того, чтобы она захотела этого мужчину так, как хотят любимых.

Она не захотела большего.

Он вышел всего на пять минут, и этого ей было достаточно, чтобы надеть платье и бежать, оставив его одного, оставив в его покоях раскиданные перчатки, чулки, позабыв белье.

Можно представить ярость, охватившую вернувшегося Инквизитора, когда он понял, что остался с носом.

Спеша убраться на безопасное от него расстояние, покачиваясь на тонких каблучках, она убегала, выбирая коридоры и переходы потемнее. Ей показалось, что от далекого удара Силы Инквизитора, выплеснувшего свои ярость и досаду и ударившего так, как в бешенстве со всего размаху разбивают вдребезги посуду, пол качнулся под ее ногами, но погони, разумеется, не последовало.

Кто бы осмелился ее преследовать?

Кто бы осмелился вернуть ее назад?

Да и кому бы Лорд Фрес рассказал об очередном ее отказе?

Даже ей он не признался бы, как глубоко уязвлен, и как жажда охватывает его с новой силой, проникая в кровь и омывая разум, доводя до исступления.

Прикосновения его жадных губ горели огнем на ее плечах, груди, губах, шее, а под волосами, ниже уха, наливался алой кровью то ли слишком страстный укус, то ли слишком долгий поцелуй.

Но ее ситхские глаза, обращенные сейчас к нему, были спокойны, строги и смотрели прямо, и он, отвечая на этот смелый немигающий взгляд, не находил в нем ни намека на воспоминания о его ласках.

Словно ничего и не было.

И он отворачивался, глядя полыхающим взором впереди себя, и неторопливо шел дальше, заметая пол красным шлейфом и заложив руки за спину – наивысшая степень раздражения, – стискивая пальцы до хруста, до побелевших суставов, и его шаги все полнее наливались смертельной тяжестью.

Некоторое время они шли молча, Император чуть впереди, по среднему коридору, а Двое – на почтительном расстоянии от него, таясь, и это неспешное шествие странно напоминало приготовление стаи к ночной охоте.

Триумвират воссоединился; три пары глаз разгорелись в темноте золотым кровавым светом, призывая Силу, и Вейдер, наконец, обернулся к Аларии.

– Итак, – произнес он решительно и быстро, – хотелось бы услышать еще раз об академии Берта, только теперь более подробно. Отчего вы решили, что я стану вам помогать?

– Я могла бы обратиться к кому-либо другому, – вкрадчиво произнесла Алария, бросив на императора один из тех взглядов, который, казалось, прожигал Дарта Вейдера насквозь. – Сейчас, после становления новой Империи, есть много недовольных… много тех, кто сам хотел бы возглавить Империю… и они много заплатили бы мне за мои сведения… и все же, я выбрала вас…

– Вам свернули бы шею, – грубо перебил ее заманчивые речи Вейдер. – Или выпытали бы ваши бесценные сведения силой. Традиционным способом или же так, как это делает Лорд Фрес.

Алария усмехнулась, и на ее красивом лице появилось странное мстительное и одновременно с этим странно радостное, одержимое выражение.

– Пытки, – повторила она с чувством, понять которое Дарт Вейдер вряд ли смог бы. – Скажите, это правда, что я похожа на вашу покойную жену, Падмэ Амидалу Наберрие?

Дарт Вейдер, все так же неторопливо вышагивая, перевел взгляд горящих глаз на нее, и она ответила ему таким же взглядом – прямым, смелым, исступленным.

– Это правда, – ответил он словно нехотя. – И если уж зашла об этом речь… Малакор сказал, что это он создал вас. Он вызвал вас из небытия, он подарил вам это тело… Зачем он это сделал? Кто вы? И почему именно это тело?

Алария некоторое время шла молча, склонив лицо, такое кроткое и чистое.

Казалось, она обдумывает, что сказать в ответ на вопрос Императора, хотя он точно знал, что она давно уже приготовила слова для этого разговора.

– Вы слышали что-нибудь о Повелителях Ужаса? – глухо спросила она, наконец.

Вейдер утвердительно кивнул головой.

– Бронтес, Стирак, Раптус, Калфаюс, Бэстия, Тиранс. Древнейший Орден Шести, практикующий ситхскую магию. О них ходят легенды. Но и их уже начинают забывать и пересказывать как страшные сказки для детей.

– Шестеро Повелителей, – продолжила Алария, – чья мощь, слитая воедино, была практически непобедима. Вместе, вшестером, они были всесильны. Теперь их зовут Малакор, Берт, Дайтер, Пробус, Аденн, Анексус. Четверо мужчин и две женщины. Я… я была призвана для того, чтобы занять место одной из Шести, Леди Аденн. Малакор Строг нырнул в небытие и среди тысяч душ, в темноте, во мраке, в небытии и пустоте нашел меня и вытащил на поверхность… Некоторое время Повелителям Ужаса удавалось быть единым целым, и они смогли… смогли возродить Силу Шестерых. Но затем все рухнуло. Древний Орден, первые Шесть получили свою Силу одновременно, она связала их, превратив в генератор, в котором каждое звено важно. Они не могли существовать друг без друга, они нуждались друг в друге. Мы же все были частями единого целого, которое легко распалось на эти части. Каждый думал, что именно он достоин большего, каждый хотел власти!

– И вы тоже? – уточнил Вейдер, и Алария неприятно усмехнулась.

– А я разве чем-то хуже остальных? – спросила она презрительно. – Да, и я тоже. Словом, в Ордене началась борьба за власть. Повелители Ужаса теперь опаснее друг для друга, чем кто-либо другой.

– А это тело? Почему именно оно? Зачем вы выбрали его?

Алария встала как вкопанная, и Император тоже вынужден был остановиться, обернувшись к женщине.

– Вы что, не знаете? – произнесла Алария, тяжело дыша, словно от злости или от сильного волнения. Ее темные глаза гневно сверкали, и на миг Вейдеру вновь показалось, что он на Корусканте и его Падмэ, рассказывая об очередном заседании в сенате, негодует и мечет громы и молнии, припоминая упрямство и глупость сенаторов, споривших с нею.

– Не знаю чего? – сухо поинтересовался Вейдер.

– Сарлакк вас сожри, да об этом знает вся галактика! – злобно выругалась девушка, стискивая в бессильной злобе кулаки. – Для вас же не секрет, что это тело, эта кожа, эти руки, волосы, глаза – это клон! Малакор вырастил это тело искусственно, в лабораториях Дарта Берта! Если бы я… я заняла чужое тело, клон вышел бы безумным! Энакин, – тихо и жалобно позвала Алария, гладя в лицо Вейдера глазами, полными слез, и несмело ступая к нему, отшатнувшемуся невольно от наступающего на него призрака. – Это же я, Падмэ. Поэтому я и пришла к тебе. К кому мне еще было обратиться за помощью, Энакин?

Вмиг огни Корусканта и его живое дыхание лавиной накрыли Вейдера, и он ощутил себя Энакином, молодым человеком, к которому из вечерней темноты несмело ступает его прошлое.

Падмэ не постарела ни на день. Она была такой, какой он ее помнил, такой, какую он призывал долгие годы.

А он… он был таким, каким никогда не хотел бы появиться перед нею.

Постаревшим, налитым Темнотой, с лицом, словно вырубленным тьмой из самого твердого камня.

В доспехах ситха, которые он надел сразу после ее смерти.

Где ты разглядела Энакина, женщина?

Он умер вместе с тобой. В один день.

Дарт Вейдер свысока смотрел в темные умоляющие глаза Падмэ, и не чувствовал ничего. Как странно.

Она шагнула к нему еще ближе, и ее рука, пахнущая растерзанной недавно живой зеленью, несмело коснулась его щеки.

Никогда Падмэ не касалась этих суровых черт, неулыбчивых губ, жестко изломанных бровей, никогда не смотрела с нежностью и любовью в эти страшные глаза.

Впрочем, и теперь ей не удалось, как бы она не старалась придать своим глазам выражение тревожное и ласковое. Сквозь тонкий налет этих чувств неумолимо проглядывала ложь, притворство, и Вейдер, глядя на ее улыбку, понимал что Падмэ вернулась не к нему.

– Это же я, – шептала она, гладя его суровое лицо, прикасаясь к его молчаливым губам, и ее темные глаза, умоляюще всматриваясь в его – холодные и безразличные, – таяли крупными каплями слез. – Как же ты изменился, мой Энакин… Великий Ситх… самый великий из всех существующих… Даже сейчас ты красив, несмотря на свою суровость, несмотря на свои шрамы и годы, изменившие тебя. Я следила за тобой, я ловила каждую весть о тебе и поражалась тому, сколько силы и упорства заключено в тебе… Я почти привыкла к твоему новому имени – Дарт Вейдер, – и почти… почти полюбила тебя, нового, незнакомого мне… Я пришла к тебе! Неужели же ты не узнал меня? Я же чувствую, что узнал! Ты столько раз прикасался ко мне, ты так тщательно искал, что убрали, что оставили там, в темноте, что не увидел самого главного: не убрали, Энакин. Добавили. Сила, Энакин. Малакор дал мне Силу. Когда-то давно я была Падмэ, и ты называл меня душистым лотосом. Но Сила изменила меня – как и тебя, впрочем. Поэтому теперь я, как и ты, ношу другое имя.

– Вот как, – произнес он сухо, рассматривая тихо рыдающую Падмэ, и его металлические пальцы, поймав ее тонкую руку, отвели, отстранили ее от своей щеки. Ее ненастоящие ласки стали ему невыносимы; черт, но как они похожи на те, которые она дарила ему тогда, когда они были молоды и влюблены!

– Ты не веришь мне, Энакин? Ты думаешь, это не я? – шептала она, делая шаг ему навстречу и пытаясь обвить руками его широкие плечи, положить ладони на натертые до блеска черные пластины, но он поймал и вторую ее руку, не позволяя прикоснуться к себе. – Ты думаешь, я лгу? Вовсе нет. Я могу рассказать тебе тысячи мелочей, которые знали только мы с тобой. Я могу сказать, когда я впервые сказала "люблю". Это было тогда, когда нас везли на арену, на растерзание диким зверям, на потеху публике. Никто не мог этого знать, ведь никто этого не слышал. Я сказала это тебе. Помнишь?

– Помню, – Вейдер усмехнулся и силой принудил девушку опустить цепляющиеся за него руки. – Вот как! Падмэ Амидала Наберрие, кто бы мог подумать.

В ее имени, которое он произнес, не было больше музыки, голос его был холоден, насмешлив и отстранен, словно он говорил с кем-то другим, неважным, серым, безликим, обсуждая какие-то повседневные рутинные вопросы.

– Ты – и Сила. Ты – и Повелители Ужаса, – продолжил он, пристально разглядывая несчастное личико, подрагивающие от еле сдерживаемых рыданий губы, и в его глазах разгорелись жестокие насмешливые искры. – Когда-то от одной мысли о том, что я стал ситхом, ты предпочла умереть, не в силах простить мне предательства. Теперь, сама переступив эту же границу, ты живешь; а как же идеалы демократии?

Дарт Вейдер издевался; и Алария не могла не понять этого, не могла не услышать насмешки в его словах. И этот смех, таящийся в его груди, собирающийся в морщинах на его таком знакомом, но постаревшем за годы их разлуки, лице, острыми иглами плавающий в его выцветших жестоких глазах, когда-то смотревших на нее с обожанием, привели ее в бешенство.

– Об идеалах демократии быстро и легко забываешь, – сверкая мгновенно высохшими злыми глазами, прорычала она яростно, вырывая свои ладони из его удерживающих рук, – когда изо дня в день умираешь от голода, жажды и думаешь только о мучительной боли, которая наполняет твое тело каждый миг! Когда влачишь жалкое существование в забытой всеми каменной адской пустыне, борясь за выживание, судьбы мира беспокоят меньше всего. Тогда, двадцать пять лет назад, я этого не понимала. Я была далека, слишком далека от настоящего, я находилась в идеальных условиях. Меня охраняли; оберегали. Вся моя жизнь представлялась мне чередой приключений, приятно щекочущих нервы, и я была уверена, что ничего плохого со мной не произойдет, потому что рядом был ты, Энакин… об идеалах просто рассуждать, не касаясь грязи и вони настоящего! А сейчас… когда я вернулась, и стала никем… когда этот мир, который я так хотела изменить, коснулся меня по-настоящему и заставил жить по его правилам, а не по моему желанию… только сейчас я поняла, какой дурой я была! Только сейчас.

Молча слушая все эти горячие излияния, усмехаясь, снова и снова прикасаясь к сознанию Аларии Силой, Дарт Вейдер снова и снова вслушивался в звучание своего имени из ее уст, и понимал, что это имя мертво.

Так же, как и Падмэ.

– Я был прав, – медленно произнес он, с некоторым сожалением коснувшись ее щеки, словно разочаровавшись в чем-то.

– В чем? – удивилась Алария.

– В том, что чего-то не хватает. Ты сломалась, Падмэ.

– Сломалась! – со злым смехом выкрикнула Алария, отшатнувшись от Дарта Вейдера, стискивая кулаки. – Сломалась! Наверное, я сломалась. Легко сломаться, когда за дело берется Малакор Строг. Он истязал и мучил меня, изо дня в день.

– Выглядишь ты неплохо, – язвительно заметил Вейдер, и Алария вновь гневно вспыхнула.

– Я сбилась со счета, сколько раз он вылавливал меня из Тьмы и вновь возвращал к жизни. Это не первое мое тело. И даже не десятое. И знаешь что, Энакин? Смерть – это не самое плохое, что может произойти с человеком! Смерть – это покой и темнота.

– Зачем он это делал? – спросил Дарт Вейдер, и Алария истерично расхохоталась, хотя из ее безумных глаз брызнули слезы.

– Он называл это обучением, – хрипло ответила она, и в ее голосе проскользнула бравада, словно она хотела похвастаться чем-то. – Я была так глупа, когда захотела умереть тогда, давно, когда ты отступил… ушел во Тьму! Я позволила небытию поглотить меня и сделать беспомощной. Я не принадлежала себе, я сама от себя отказалась, и он сделал меня своей вещью. О, знал бы ты, что он делал со мной! Теперь я понимаю, – в ее голосе послышалась жестокость, – за что ты убил тускенов. Всех до единого. Тогда твоя жестокость меня ранила, и я переживала, словно… словно что-то было неправильно. Но ты сделал все правильно тогда.

– Почему тебя? – игнорируя речь Аларии, спросил Вейдер.

– А почему нет?! Он так захотел. Он сделал меня своей рабыней, подчинил своей воле.

– Он желал тебя?

– Малакор? – фыркнула насмешливо Алария. – Желал? Кого может желать брат смерти? Он ни разу не касался меня… в этом смысле. Для него не существует человеческих чувств, таких, как желание, страсть, любовь. Он мертв, Энакин. Он любит только смерть. Для него даже погружение туда, за пределы, во мрак, является не мукой, которой все страшатся, а наслаждением. Ты слишком любишь жизнь, мой Энакин, поэтому ты не смог бы найти меня там, блуждающую в темноте, а он находил. Он не боялся умереть для того, чтобы выловить мою душу из миллионов душ других умерших созданий.

– И чему же он учил тебя? – поинтересовался Дарт Вейдер.

– Он учил меня любить смерть, – прошептала Алария, и в ее зрачках запрыгал ужас. – Каждый раз, приходя в себя, я обнаруживала себя обнаженной и беспомощной, висящей на крюке, словно туша в лавке мясника, а он сидел рядом и отдыхал после путешествия во мраке. Сначала… сначала я думала, что он просто наслаждается, пытая меня. Я не понимала, чего он хочет добиться. Он мог долго мучить меня; ты же знаешь, Энакин, как долго может биться сердце, если его поддерживать Силой, – Алария отвратительно хихикнула, заглядывая безумными глазами в его глаза, но его лицо оставалось все так же бесстрастно и неподвижно. – При первых его опытах он сам поддерживал во мне жизнь. Моей Силы было недостаточно даже для того, чтобы пережить болевой шок, и я умирала от того, что истекала кровью. Лишенное кожи тело быстро теряет всю влагу, и если Малакор был неосторожен и пересекал нечаянно крупные сосуды, дольше десяти часов я не продерживалась. О, какие это были часы! Это были самые длинные часы в моей жизни! Отвратительный запах крови и мяса. Моча обжигала кислотой освежеванные ноги. От крика лопались связки в горле и я могла лишь шипеть. Между ног он просто кромсал ножом, словно срезая толстую кожуру с плода, и самый глубокий порез был не таким болезненным, как эта чистка… Я мечтала умереть под его ножом, я нарочно крутила ногами, чтобы он острием поддел артерию на бедре. Я жаждала смерти! Потом он стал добавлять Силы в мои клоны, и я стала пробовать сопротивляться, но слишком недолго. Слишком. Я умирала мучительно и долго раз за разом, и вновь воскресала, на том же крюке, и понимала, что сейчас все начнется сначала. Еще у него было развлечение – опускать меня в колодец с кипящей лавой. Ты-то должен знать, что такое поцелуи огня?

Омерзительный запах горелого мяса до сих пор меня преследует.

Он связывал меня и окунал постепенно, сначала пальцы ног, затем ступни, потом лодыжки… Это тоже могло длиться вечно. Иногда он просто запускал механизм, опускающий меня в лаву, и просто уходил, а я понимала в отчаянии, что эта пытка, эти мучения не прекратятся до самой моей смерти, и что они напрасны, и ничто их не остановит, и я сходила с ума от ужаса и отчаяния. Я чувствовала, как отваливаются сгоревшие дочерна, растворившиеся в кипящем камне ступни, и на бедрах, под пузырящейся кожей, кипит жир. Ты думаешь, Энакин, ты знаешь о боли все; так вот ты о ней не знаешь ничего. Ничего.

Тогда я научилась не пугаться потерь.

Кажется, эту науку ты постиг тоже?

Ты живешь таким, каким тебя оставил Оби-Ван на Мустафаре, и привык к этому?

Я постигала эту мысль долго.

Мне было все равно, что он сделает со мной, даже если он срезал с меня пластами мясо, которое кусками валилось на пол, ему под ноги. Я не боялась, что он изуродует меня. И изуродованная я согласна была жить, лишь бы он прекратил пытку, но потом жажда смерти побеждала, и я сдавалась.

Боль меня побеждала.

К одному лишь этому привыкнуть невозможно – к боли.

К ней привыкнуть невозможно.

А потом…

Он снова окунал меня в лаву. Пламя уже пожрало меня до пояса, и кожа кипела и лопалась пузырями уже у меня на щеках, а я все равно хотела жить. И еще мстить. Я ненавидела его и хотела убить. Больше, чем умереть.

Вот тогда он счел, что обучение окончено и убил меня сам, чтобы подарить новое тело. Так я стала Аларией; так я готовилась к роли Леди Аденн.

– Какая странная манера учить, – заметил Дарт Вейдер.

– Он сам обучался так, – сухо ответила Алария. – Как-то давно… мимоходом… он рассказывал, что однажды, чтобы получить огромную мощь, он провел какой-то тайный обряд, отчего его охватил не то магический огонь, не то болезнь, пожравшая его кожу и обезобразившая его настолько, что… словом, Малакор долго был на грани смерти. Он обрел свой теперешний внешний вид благодаря артефакту, древней маске, похожей на голову какого-то животного. Она… она помнила облик своего прежнего хозяина и сделала Малакора таким, каким запомнила человека, ее носившего. Но прежде, чем излечиться, он долго существовал в виде полуразложившегося полутрупа.

Алария замолчала, мучительно отерев взмокший лоб.

– Да, тускены, – повторила она. – Я поняла, зачем ты их убил. Я поняла, на том крюке я поняла, что все джедайские принципы ложны, когда с живого человека спускают заживо кожу. Поэтому я пришла именно к тебе, Энакин. За меня больше некому заступится. Когда-то я была твоей; ты можешь и сейчас считать меня своею… если захочешь.

Вейдер уничтожающе смотрел на Аларию, и на щеках его играли желваки.

– Если бы с моей женщиной, – четко произнес он, – некто посмел сотворить такое, он не прожил бы и дня. Но ты не моя; давно уже не моя. Ты перестала быть моею тогда, на Мустафаре. Я не приму тебя больше. И дело не в том, что нас разделило время или нечто еще. Дело в том, что у меня есть женщина. Не нужно предлагать себя в качестве оплаты. Говори прямо, что ты хочешь.

– Я хотела бы, чтобы ты убил Малакора. И я очень рада, что вы отпугнули его.

– Он придет еще, – заметил Дарт Вейдер, и Алария с криком кинулась на колени перед ним.

– Я умоляю тебя, не отдавай меня ему! – исступленно вопила она, вцепляясь в его сапоги. – Ради всего того, что нас соединяло, ради наших детей – не отдавай меня ему!

– Зачем ты ему? – быстро и жестоко повторил свой вопрос Дарт Вейдер.

– Он хочет убить меня! – в исступлении кричала Алария так, словно вновь висела на том крюке. – Я же говорила, что Повелители Ужаса перессорились. Они не поделили власть, и Орден распался. Малакор его основал; теперь он же хочет и уничтожить его! Да он и всю Галактику хотел бы убить лишь затем, чтобы посмотреть, а что же будет!