Текст книги "Расстановка"
Автор книги: Константин Рольник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 39 страниц)
Непросто вникнуть в душу земного человека, а внутренний мир жителей Мезли был на порядок сложнее. Роковое решение Янек принял внезапно, под влиянем разбушевавшейся интуиции. В нем пробудилось "шестое чувство", которое позволяло подпольщикам видеть кровь реакционеров "черной" (хотя физически цвет ее не менялся), а у Никиты Доброумова вызвало приступ рвоты при выступлении Шкуродерова. Просыпалась эта интуиция не у всех мезлян, и возникала обычно под влиянием шока.
Круговерть событий: митинг, избиение, привод в РСБ, диалог со Шкуродеровым и Подлейшиным, совет Артура, арест Наташи, предложения Зернова – вся адская катавасия последних дней – и вызвала этот шок. Янек заполучил удивительный дар внезапно, не освоившись с новой способностью, не умея управлять ей.
Он обрел способность отчетливо видеть скрытое, мгновенно уходить в транс. Ощущение времени при этом исчезало, мыслитель растворялся в окружающем, и воспринимал мир не кусочно, а как единое целое, где все связано со всем. Талант видеть больше, чем лежит на поверхности. Грозный дар!
Интуиция… Что это? В чем ее сущность? Кто владеет ею – может ухватить положение вещей, минуя рассуждения и логику. Интуиция постигает истину "одним махом", не выводя ее из других истин. Картина мира, во всей ее сложности, сразу встает перед глазами.
Но интуитивное познание не безумно. Личность в этом случае просто не осознает, какими извилистыми путями она продвигается к выводам – и воспринимает их как озарение. Промежуточные звенья не осознаются, мелькают очень быстро. Остается лишь итог. Между тем, эту скрытую цепочку можно размотать логически от начала к результату – было бы желание…
Если ограничиться событиями последних недель, то решимость Янека на самоубийство еще можно объяснить, с грехом пополам. На митинг он пошел из чувства сострадания к ограбленным пенсионерам, после избиения в полиции и беседы с Артуром – начал задумываться о силовой борьбе, будучи доставлен в РСБ ощутил себя обреченным (все рабсияне знали мрачную историю и зловещие происки этой спецслужбы), в беседе с лейтенантом юный миролюбец уже мыслил категориями "бомб", узнав об аресте возлюбленной почувствовал себя прижатым к стенке, и наконец отверг предложение Зернова уйти в подполье – понял, что у него нет на это сил и навыков. Ни одно из требований обстановки не мог он выполнить. По соображениям идейным, не мог принять предложение Подлейшина и тем спасти Наташу. Не мог принять и предложения Зернова, жить нелегально. Янек попал меж двух огней. В этой системе выхода не оставалось. Известно, что смерть – это путь наименьшего сопротивления. Жить с поддельным паспортом, бросить учебу и родных, обживаться самостоятельно в чужом деревенском доме, скрываться от полиции – все это гораздо сложнее, чем разгрызть стеклянную ампулу и одним махом разрубить все узлы.
Но и здесь возникают вопросы. Если покопаться, выход все же был: Янек мог повредить себе ногу, броситься с высоты или под автомобиль, с таким расчетом, чтобы смерти избежать – просто выйти из строя на ряд месяцев. В этих условиях шантаж РСБ терял смысл: кому нужен агент-калека? Очевидно, такого агента не вовлекут подпольщики, ценных сведений он доставить не сможет, да и чисто физически ограничен в возможностях… Такой вариант мелькал в сознании Янека, но парень его отбросил. Интуитивно выбрал убийство лейтенанта и собственную смерть.
Но почему же, почему? Ответить на это невозможно, рассматривая события последних недель в отрыве от его биографии, от дальних предпосылок.
Янек родился в 3986 году. Когда бюрократия Савейского Союза принялась растаскивать собственность и восстанавливать капитализм, бросив народу взамен отнятых социальных благ кое-какие политические свободы – малышу было пять лет. Когда, наплевав на "законность" и "демократию", расстреляли парламент – он только пошел в школу, не понимая смысла происходящей борьбы. Мировоззрение юноши начало складываться еще лет через пять. К тому времени страна уже на всех парах катилась к диктатуре. По инерции, власть еще болтала тогда о "законности" и "демократии", Однако эти принципы нарушались, и чем дальше тем больше. Как тут было не прийти к выводу: нормы закона хороши, вся беда в их нарушении чиновниками и властями. В те годы была массовой иллюзия о "правовом государстве". Янек, отзывчивый к любой несправедливости, решил стать стать правозащитником, адвокатом – для того и поступил на юридический.
Всю сознательную жизнь Янек видел только одно: стеснения, ограничения, урезания, а под конец и просто попрание ногами тех демократических норм, что по праздникам провозглашались с высоких трибун. Разноцветье партий сменилось унылым единообразием, возможность контроля граждан над ходом выборов была полностью уничтожена, выборных губернаторов сменили назначенные наместники, экономическая удавка и рейды полиции покончили с легальной оппозиционной прессой, на телевидении закрывались одна за другой острые и критические программы, власти изгоняли из эфира неугодных сатириков и телеведущих, на улицах городов воцарился произвол полиции. Неугодных журналистов, правозащитников, редакторов подстерегали убийцы, нанятые РСБ. Наконец, диктатура из области "высокой политики" вторглась и в частную жизнь каждого: обнаглевшая рабославная церковь при поддержке государства насаждала клерикальное мракобесие, что требует тотального контроля за мыслью и унификации культуры. В 4002 году в Рабсии ввели предварительную цензуру в компьютерной сети. Все СМИ, прислуживая государству, изрыгали миллионными тиражами реакционную ложь. Отныне критику властей можно было увидеть лишь в подпольных изданиях. Против оппозиции власти развернули массовые репрессии за "крайнизм". Над Рабсией все темнее сгущалась ночь реакционной диктатуры. В таких условиях рос и формировался Янек. Вся его сознательная жизнь проходила как бы в стальных тисках, которые все завинчивались и завинчивались. По мере того, как чуткий к чужой беде парень изучал нормы права, они становились все бесполезнее и бесполезнее, на них обращали все меньше и меньше внимания, перелицовывали, применяли "избирательное правосудие", и наконец полностью растоптали.
Однако Янек упрямо цеплялся за "конституционную законность". Кто не видел, как и из чего изготавливают колбасу – ест ее с аппетитом. А Янек не помнил, в силу возраста, что "священную" нынешнюю конституцию принимали под аккомпанемент танковых залпов, расстреляв законный парламент. Потому и воспринимал основной закон, как непогрешимые скрижали. Чтобы рухнули его иллюзии о "правовом государстве" и "конституционных гарантиях", Янеку понадобилось испытать на своей шкуре полицейские дубинки в участке, столкнуться с бандитским шантажом РСБ – в общем, пережить именно то, что случилось с ним в последние недели.
Но все эти события вырвали у него из под ног ту почву, которая только и связывала его с жизнью. Помимо биологического круговорота, еды и сна – у каждого есть какая-то мечта, что и отличает разумное существо от скотины. Янек мечтал защищать права униженных и угнетенных, опираясь на закон. Этому он подчинил свои силы, всю перспективу жизни. Резко отвергая идеологию правителей, Янек не интересовался и движением повстанцев: он прилежно учился на юридическом, и надеялся решать проблемы мирно, по закону. Надежды юноши рухнули в эти недели. И тут же Янек убедился, что к другой деятельности – нелегальной, боевой, единственно возможной в условиях диктатуры – он совершенно не готов. Вся его жизнь, до мелочей, была настроена по иному камертону, менять ее в основах было поздно.
Два дня назад, когда волна интуиции отхлынула, вынеся на поверхность горький итог – Янек почувствовал себя опустошенным. Ничто отныне не доставляло ему радости. Он устремлял невидящий взор на мебель, ковры, стены квартиры – и думал: "Все это не мое. В этом государстве РСБ может отобрать у меня все что угодно и в любой момент. Нет ничего моего. Так стоит ли жить в таком государстве?". Он подходил к стеллажам с юридическими трактатами и трудами по истории права, когда-то столь манящими, и с горькой усмешкой повторял: "Макулатура!". Он открывал страницы других книг: приключенческих, развлекательных – но не мог избавиться от тоски: страницы казались ему серыми и пустыми. Он отбрасывал книгу за книгой. Парень был сугубо городским жителем, любовь к природе тоже не могла стать для него отдушиной. Страстный читатель, он однако не имел склонности к писательству, и в творчестве тоже не мог найти исхода. Ничто не спасало от смертельной депрессии.
Вечером, 19-го, домой ему позвонил лейтенант Подлейшин, перенес встречу на два дня: "изменилась оперативная установка". Место оставалось прежним: сквер.
В оставшиеся два дня тоска душила Янека все нестерпимей. В добавок, пришла странная бессоница: ни сна, ни бодрствования.
"Вот и побывал на митинге… Вот тебе и свобода собраний… Бедняков, пенсионеров – обрекают на муки, а я, как гражданин, ничем не могу этому препятствовать… Бьют в полиции, а сейчас и вовсе обложен со всех сторон… Зачем жить в таком государстве? Надо мной плита… Жить, видеть мучения других и не сметь даже закричать в их поддержку, не сметь кричать о ненависти к мучителям, так невозможно… Невозможно и не нужно… Бессмысленно…"
Янек прекрасно видел источник своих терзаний. Подобно всем рабсиянам его поколения, парень всю жизнь сгибался под плитой страха перед РСБ и государством, жил меж давящих тисков диктатуры, которые все туже сжимали его личность, грозя раздавить в лепешку. Как и большинство аполитичных рабсиян, студент прежде лишь чувствовал эту удавку на горле – и только в последние недели ясно осознал, кто и что его душит.
"Но если я не могу ускользнуть от давящих тисков, то быть может в силах нанести удар по ним, пусть и ценой своей жизни? Она и без того обесценена. Нет ничего моего – все в этой стране принадлежит РСБ… Неужели я умру, раздавленный ими, превращенный в покорную скотину? Или все же, обменять ненужные и пустые десятилетия загнанного и запуганного существования, предстоящего мне, на один миг гибели – но достойной? Я хоть на миг одержу победу над этой системой, над этим государством. Я ударю по этим тискам, которые жмут не только меня а всех честных и умных рабсиян! Артур давал мне книгу Ильича Нелина. Там сказано, что глупо отдать жизнь революционера за убийство жандарма. Но ведь я не революционер… К подпольной борьбе я не способен, повстанцы не обучали меня, не тратились особо на мое содержание… Кто я? В этом море я бессильная креветка… Неужто так уж убыточно для революции обменять жизнь ничтожной креветки на жизнь такого кита, как лейтенант Подлейшин? Сколько средств затратило государство на его подготовку! Сколько зла и вреда может он еще нанести революционерам?! Скольких выследить? Скольких доносчиков найти? Офицер РСБ – мишень почти недостижимая, даже повстанцам редко удается обнаружить, выследить и истребить такую важную птицу… А тут… Если я смогу это сделать, то быть может и мою жизнь повстанцы вспомнят как осмысленную, а мое имя впишут в ряды достойных, не зря погибших? Революция только выиграет от такого неравноценного обмена…"
В этих рассуждениях проявлялся, конечно, глубокий комплекс неполноценности. Но попробуй избежать его в том государстве, где РСБшники обладают ореолом всесилия и неуязвимости! Поддерживая этот ореол, газеты и телевидение поставили сотрудников РСБ над обычными разумными существами планеты – и тем самым превратили их в хтонических чудовищ. Истребление которых, если верить древней мифологии – удел героев. Так стоит ли удивляться, что Янек поддался этой логике? Лейтенанту Подлейшину предстояло пасть жертвой того самого превосходства, которое позволяло ему высокомерно и презрительно смотреть на всех непосвященных, вне РСБ стоящих граждан. Такая вот диалектика…
"Ничто не доставляет радости… Жизнь кончена" – думал Янек – "Значит, не жить… Покончить с собой… Умереть… Но – как умереть? Умереть тоже можно по-разному. Смерть может быть гражданственной и героической. В один голос учат, что на них невозможно поднять руку, что они – некие сверхсущества. Доказать их уязвимость и смертность – какое наслаждение, какая победа может быть выше и слаще этой для любого недовольного рабсиянина?"
Рассуждая в подобном духе, Янек заметил: к нему возвращается активность. Теперь он знал, что предстоит сделать. Не желая быть пешкой ни у повстанцев ни у РСБ, Янек вдруг ощутил себя карающим мечом, призванным отомстить за страхи и запуганность всего поколения. Нажать на кнопку, потому разгрызть ампулу…. Потерять всего-то жизнь запуганной креветки – и отнять у противника жизнь целого офицера РСБ – какой неравноценный обмен! Какая предсмертная пощечина государству!
***
Янек двигался к скверу как робот, монотонной походкой. Шумная суета улиц его не трогала. Перед мысленным взором стояло вовсе не то, что окружало его сейчас.
"Только бы не сорваться, доиграть эту партию до конца… Они воображают, что уже расставили силки и навяжут мне свои правила… Но я порву силки, и навяжу им – им, всесильным! – свой вариант развития событий… А Наташу отпустят… После моей смерти держать ее в заложниках бессмысленно… Вот и сквер. Как тепло вокруг, и как холодно на сердце! А вот и мишень на горизонте… Вот он, Подлейшин."
Лейтенант приближался молодцеватой упругой походкой, со стороны бара "Субмарина". В этот момент он обдумывал предстоящую поездку в Горный Юрт, и не считал, что диалог со студентом будет особенно сложен: куда ему деваться, обложен со всех сторон… Конечно, прав Шкуродеров: исчезновение Янека из-под наблюдения весьма подозрительно… Но, черт возьми, мы здесь хозяева!
Миновав памятник древнему поэту, Подлейшин обратил внимание: студент, завидев его, нервно привстал со скамьи. "Еще, чего доброго, подает кому-то знак…" – сердце лейтенанта кольнула игла подозрительности. Ему вдруг вспомнился эпизод из истории революционного движения: однажды завербованный агент покаялся перед революционерами и заманил своего куратора в ловушку, где того и убили ударом лома[26]26
Именно так – ударом лома – 16-го декабря 1883 г. был убит подполковник Г. П. Судейкин, на квартире своего агента Сергея Дегаева.
[Закрыть]. Эге, уж не притащил ли парень с собой товарищей? Не страшно… Сквер близ РСБ особый: здесь на углу бессменно дежурят два вооруженных шпика, а на фонарных столбах укреплены видеокамеры. Незамеченным не подберешься… Он окинул взглядом окрестные лавочки: ничего подозрительного… На дальней скамье примостилась старушка, у мраморного бортика стайка студентов попивает лимонад… Не запретишь ведь им по скверу ходить…. Ну-ка…
Широко улыбаясь собеседнику – на этот раз с победным высокомерием – сыщик решил проверить догадку.
– Здравствуйте, уважаемый Янек!
– Здравствуйте! – в ответе не было иронии. Губы Янека побелели, он сосредоточился на одном: "хоть бы мне удалось!".
– Эх, погода-то какая чудесная… – лейтенант блаженно закатил глаза – Птички поют… А знаете, поблизости открылся луна-парк, там фонтанчики плещут… Кафе работает… Может, зайдем и перекусим? Что здесь-то сиднем сидеть?
"Если он кого-то привел, то идти откажется" – такова была затаенная мысль лейтенанта. И вправду, Янек отказался – поглощенный тем, что ему, предстояло, парень оцепенел. Встать со скамьи он уже не мог физически.
– Д-да нет, с-пасибо… – процедил Янек, запинаясь.
Такой ответ заставил Подлейшина еще раз пристально оглядеть окрестные скамейки. "Хм… Никого… Вот и студенты ушли… Да нет, просто это шок… Сидит, как пень, окаменел весь… Ничего, сейчас предложу ему план спасения его Наташи, и парень сразу оживиться.."
– Я слышал, у вашей подруги какие-то неприятности… – участливо поинтересовался лейтенант – Может быть, наша организация могла бы вам помочь? Вы изучаете право, но некоторые тонкости в таком деле, возможно, упустили…
– В-вот как?
– О, да… Уверен, тут есть кое-какие лазейки… Их можно использовать! Я вам сочувствую и готов выручить…
– Хм… Н-но вы же н-не просто так… предлагаете… п-помощь?
– Почему же? Поддерживать правопорядок и пресекать необоснованные преследования – наша прямая обязанность. Вот запишите пожалуйста мой телефон, и надеюсь, что вы скоро убедитесь в нашей объективности… Думаю, история с Наташей – просто недоразумение… Все выяснится. Конечно, если вы лояльный гражданин, и настроены всеми силами защищать законность и порядок, то почему вам не помочь? В этом мы союзники, не правда ли? Ведь так, согласны?
Оставалась сущая формальность: кивнуть и ответить "да". Подлейшин удовлетворенно отметил, с какой готовностью Янек сам полез в карман за авторучкой.
– Да не стоит трудиться, у меня и своя есть… Вот, давайте, я вам продиктую. Потом вы мне напишете еще один малюсенький текст на бумажке, и…
Янек, направив ручку стержнем к себе, а огнестрельным концом – в лоб Подлейшину, подвинул вперед ребристый металлический ползунок. Выстрела он не услышал. С удивлением Янек поднял глаза: уж не осечка ли? Тут он увидел на асфальте какие-то странные комья, подернутые, как ему казалось, черной дымкой…
"Холодец? Кто же его тут опрокинул? Откуда ему тут взяться?"
И только сейчас Янек понял: эти комья – мозг лейтенанта Подлейшина.
"Черные мозги…" – подумал Янек – "Я не ошибся – он был реакционером! Да еще властным! По совокупности – медвежучий нелюдь. Значит, я стер с лица Мезли крупинку Зла, убрал действительного негодяя! Но как же так быстро? Как я вообще это смог? Всего лишь я – и убил целого РСБшника?! Их ведь считают неуязвимыми! Неужто вся государственная машина, что за ним стояла, не помогла ему? А может, это сон? Может, это гипноз, и я сейчас проснусь, а РСБшники будут смеяться мне в лицо? Нет… Вот он… Действительно мертв… Ничего сверхобычного не происходит. Значит… Значит и они смертны! Значит, даже их можно победить! Теперь я достоверно это знаю… С таким знанием умирать не страшно! Добро может побеждать! Если можно убить одного злодея, то можно истребить и их всех! А значит когда-то, кем-то, это будет сделано… Не все так безнадежно на нашей несчастной Мезле… И они тоже смертны! "
Счастливая улыбка блуждала на губах затравленного студента. Ни один наркотик во всей галактике не мог бы дать ему той эйфории, что он испытывал сейчас…
Он не видел сквера, не видел деревьев и фонтанов, не видел сыщиков, что опрометью, сбивая друг друга с ног, бросились от угла улицы к скверу, не слышал их криков. Сжимая зубами стеклянную ампулу, парень думал об одном: "Они тоже смертны!".
И когда подбежавшие филеры схватили юношески тонкие руки мертвеца, их поразило выражение нездешнего блаженства на коченеющем лице Янека.
***
– Шут вас раздери совсем! Где вы работаете? Нет, я вас спрашиваю: где вы работаете! В богадельне? Всех разгоню к свиньям собачьим! – бушевал Шкуродеров – Вас что, как статуи для украшения поставили там стоять?! Немедленно удостоверения на стол! Под суд пойдете! Сорву погоны!
– Но кто этого мог…
– Ты мог! И не предотвратил! Тебе что поручено: обеспечивать! Ты хоть крабом под скамейками лазай, мне плевать как ты это сделаешь, но ты обеспечивай! Вы… калеки чертовы… Слепо-глухо-немые что ли? Увечные?! Нам таких и даром не надо. На комиссию и немедленно под суд! Все, убирайтесь к чертовой матери! Пшли вон! Э, нет, погоди! Оба ждите в прихожей, мы с вами еще разбираться будем! Это вам так даром не пройдет!
Кондратий Шкуродеров лютым зверем глянул на сыщиков-растяп. Втянув голову в плечи, они бесшумно покинули начальственный кабинет.
"Черт побери! Кому теперь ехать в Горный Юрт? Чужому такое дело не поручишь… Эх, Подлейшин – Подлейшин… Как мы славно сработались… И вдруг такой финт! А этот щенок Янек… Ну и фанатик… А ведь я предчувствовал… Я ведь лейтенанта пре-ду-пре-ждал! Еще утром, в "Субмарине". Что в лоб, что по лбу… Какой-то глупый каламбур получается… В лоб он и выстрелил… Эксперты говорят: ручка стреляющая сделана в мастерских Союза Повстанцев… Это их стандарт. Ай да Сероглазый… Переиграл меня в первых же ходах. Вот это гамбит! Офицер за пешку. Ну как им удалось этого кутенка превратить в убийцу-смертника?"
Вины своей и государства за случившееся – Шкуродеров, естественно, не чуял. Он валил все на сверхъестественные агитационные способности Сероглазого. Между тем, Рэд с Янеком даже не встречался, а Зернов сделал все для спасения парня. У Шкуродрова не укладывалось в голове, что государственная политика "закручивания гаек" за десять лет может сжать сознание обычного студента до взрывчатки, детонирующей столь мощно и разрушительно.
"Что ж… произошло то что произошло. Теперь начнут копать, с кем Подлейшин с утра разговаривал, кто его видел. А видел нас с ним в "Субмарине" официант. Так что с официантом надо решать по-быстрому. Сегодня же вечером зайду, кофе попьем, и придется сыпануть ему. кулечек… из заветного сейфа. Естественная смерть, отек легких. Никто не догадается. Так, с этим понятно. Ну ладно, раз некому ехать, взрыв на рынке пока отложим… "
Если бы Янек знал, что убийством лейтенанта Подлейшина он предотвратил гибель сотен горожан!
"..Так. Иснабара я вызову через месяц, шифрованным письмом… Отправлю связника к Карзаму, в темную. Но переговоры связнику поручать нельзя – он не в теме. Исанбар приедет, мы с ним здесь, в Урбограде, обговорим условия… Но сначала придется разгребать случившееся. Смерть офицера РСБ не шутка, затронута честь мундира. Если Сероглазый ускользнет после такой дьявольской проделки – начальство меня, глядишь, свиней пасти отправит… "
– Шкуродеров на связи! Ну что, эксперты завершили работу? Вызывай телевизионщиков. В общем, ситуацию подай так: междугородные ужасисты убили офицера РСБ, раскрывшего банду торговцев наркотиками. По заказу криминальных структур, угу. Так. Дальше. Всех сотрудников на склад, переодеть в штатское, и немедленно бросить на патрулирование улиц. Перекрыть все выезды из города: вокзалы, пристани, полустанки, автобусные стоянки. На всех дорогах расставить посты автоматчиков. Связаться с полицией и внутренними войсками. Завтра мы начнем серию обысков на квартирах, и не только подозреваемых в оппозиционности, но и связанных с ними лиц: родственников, друзей и так далее. Что? Переполох? Не обращайте внимания, сейчас это можно и нужно. Угу. Наша активность должна быть зримой. Всем раздать фоторобот Сероглазого, напечатать дополнительные тиражи, расклеить по улицам. Угу. И телефон доверия. И сумму в двести тысяч укажите, что мелочиться… Прочесать все подвалы и чердаки, заброшенные дома, садовые участки в черте города. Отчеты ко мне на стол.
Положив трубку, начальник политического сыска углубился в сводку наружного наблюдения за Янеком. "Ага! После первой беседы с лейтенантом, по дороге домой, парень долго беседовал с каким-то водителем… Машина рядом притормозила. Номер автомобиля зафиксирован. Отлично! Владельца срочно найдем, и немедленно в камеру. Наверняка это повстанческий связник. А если даже и не связник…" – Шкуродеров ухмыльнулся – "Что ж, если это не связник, а обыски и проверки ничего не дадут – мы из него связника все равно сделаем. И выведем на процесс. Да и контакты его надо покопать… Авось знаком с кем-то из оппозиции: вот вам уже и раскрытый заговор. Начальство будет довольно: хоть какие-то результаты… "
***
Репортаж об убийстве видел в «Криминальной хронике» отставник Игорь Харнакин, куратор силовой группы повстанцев. Случившееся было неприятным сюрпризом.
"Вот черт… Кого-то шлепнули, свалили на нас, и сейчас начнется шухер по всему городу… Как там наши бойцы, под чужими документами? Не зацепит ли их полицейская сеть? РСБшники взялись основательно… Ну и переплет… Это нам всем большая проверка. Теперь не раньше чем через два месяца придется первый акт ставить, против Леньки Вурдалака… Мы-то хотели рассеять ореол полицейской неуязвимости, а тут кто-то пошел на убийство аж лейтенанта РСБ! И того круче… Такого не только убить – такого и выследить-то трудно… Кто же это сделал? Какие-то внутренние разборки? Или криминальные? Эх, проклятье – из их репортажей правду не выцедишь… Приписывают нам. Что ж, опровергать не будем! Но если все утихнет, а через два месяца вслед за жандармом отправится к праотцам банда полицая Лёньки, тогда горожане и вправду стряхнут с себя оковы страха, поверят в мощь повстанцев. Пережить бы эти месяцы… Ничего. Конспирация вполне герметична."
***
Видел репортаж и повстанческий вербовщик Зернов. В отличие от Игоря, он знал предысторию убийства, и мог догадаться о мотивах Янека.
"Эх… Ведь я ему дал все для выживания… Паспорт, деньги, инструменты, адрес… Ну какого же черта он решил покончить с собой? Очевидно, не готов был уйти на дно. Или уж так обозлился на этого Подлейшина? В любом случае, я чувствую вину за его гибель. Эх, надо было мне пакет раскурочить, ампулу и ручку не давать… Но кто мог знать его психологию? У меня и досье-то не было, все в спешке…"
Артем Зернов пил умеренно и только в компании – но на сей раз до краев наполнил стакан коньяком. Музыкант сел за синтезатор, и заиграл тоскливую минорную композицию. Когда его жена вошла в комнату с сумкой в руке, она поразилась: по щекам неугомонного весельчака текли скупые холодные слезы.
***
Братья Чершевские об убийстве не знали – телевизор они не смотрели принципиально. Потому и Рэд, скрывавшийся у них, не ведал о масштабной полицейской операции. Сейчас он сидел у зеркала и накладывал грим: операция «Генезис» завершена, из города пора уходить.
Рукотворный рай
(Рэд, братья Чершевские
– Все бредни о «лимитах на революции» это мракобесная чушь. В духе лакеев из Розовой партии. – Рэд брезгливо сморщил нос, припомнив их дебильную писанину – Тут даже и обсуждать нечего. Никуда не делись причины революций – кризисы капитализма и вызываемые ими войны за передел мира. Причины в сохранности – будут и следствия. И не нам, революционерам, ужасаться по этому поводу.
Заговорщик осторожно провел по щеке упругой нейлоновой кистью. Короткими мазками он принялся наносить на лицо грим. Вчера ночью конспиратор изготовил состав, а утром извлек из морозилки: светлый тональный крем, вязкая палевая гуашь, растительное масло. Подпольщик менял внешность и готовился к отъезду.
Алексей Чершевский, закончив с делами в клинике, поспешил домой: он считал своим долгом проводить гостя. Сейчас, сидя напротив, он готовил возражения. Помешал звонок в дверь.
– Привет, Алеша! – войдя в каморку, Николай положил на тахту увесистый сверток – Здравствуйте и вы, гость дорогой! Вот, принес все, что просили. Коробочка с тальком…
– Благодарю. – Рэд оторвался от растушевки – Грим самодельный, на свету блестит. Припудрить надо. Тальк в самый раз.
– Да, как я погляжу, вы из смуглого превратились в бескровного кащея. Плюс еще мешки под глазами…
– Это от недосыпания – Рэд криво усмехнулся – Что, удалось ли достать парик в театральной лавке?
– Вот поглядите… Тамбурованный, как и просили… Черные волнистые. Вихор упрямый торчит…. С вашим светлым ежиком – ничего общего.
– Ну-ка, ну-ка… Дайте пощупать… Ой, спасибо! Парики с рынка ведь не годятся. А вот эти, плетеные на тонком тюле, в самый раз… Искусством постижера владеет не всякий.
– Что ж, это все понятно. Но я в толк не возьму, на что вам сдался коричневый карандаш для бровей? Ведь волосы-то парика черные…
– Уважаемый, родинка на щеке тоже не помешает. Чем меньше новый тип походит на ветхого, тем безусловно лучше.
Собеседники рассмеялись.
– Николай, а ведь ты своим приходом прервал рассказ нашего гостя. – нетерпеливо воскликнул Алексей – Он мне вчера обещал рассказать: как они планируют, в случае победы, избежать перерождения. Сейчас вот опять уверяет, что революция неизбежна. Но как они прыгнут от нынешней деградации к новому обществу? И не сорвутся ли при этом в пропасть?
– Ну-ка, ну-ка… Мне тоже интересно, это ключевой момент!
– Времени у меня мало. – Рэд говорил сухо и быстро – Буду краток. Итак, причины революций никуда не исчезли. Капитализм по-прежнему производит внутри страны товаров на 500 миллиардов, а зарплату работников платит 100. Это его сущность, иначе не было бы прибыли. Значит, товаров на 400 миллиардов продать внутри страны нельзя – не позволяет покупательная способность населения. Излишки товаров продают за границу. Но планета не безгранична – другие страны тоже хотят продать излишек товаров. Возникает столкновение интересов. Это ведет к борьбе за передел рынка Периодически противоречия доходят до мировых войн. У правителей хватит ума, чтобы не применить в будущей войне ядерного оружия, и воевать чужими руками – на границах, локально. Отсюда такие войны, как сейчас между Рабсией и Картвелией. Число таких войн постепенно растет, в них втягивается все большая часть населения. В условиях бед и лишений солдаты разочаровываются в патриотизме и в правителях, становятся революционными. Такие войны – первый источник революции.
Николай кивнул в знак понимания. Рэд продолжил:
– Другая причина: концентрация капитала. Двадцать лет назад каждый мог открыть ларек на улице, сейчас их вытеснили торговые центры. Мелкие мастерские вытесняются трестами… Вот вам второй источник недовольства – разорение мелких предпринимателей под напором монополий.
Николай кивнул. Рэд продолжил:
– Капитал сращивается с государством, подкупает чиновников. Конкуренция исчезает и из политики – вместо мелких партий правят "Единая Рабсия" и РСБ, остальные партии превратились в бутафорию. Против оппозиции начинаются гонения, недовольных преследуют за "крайнизм", отсекают активных граждан от возможности влиять на события в стране, и тем озлобляют их. Вот и третий источник революции: политическая диктатура одних и бесправие других.
Рэд погляделся в зеркальце, откинулся на спинку кресла и продолжил:
– Политическое бесправие переходит в бытовое: правители начинают диктовать подданным, как им одеваться, какую музыку слушать, во что верить. Начинается духовное порабощение масс пропагандой и церковью, работающими на власть. При этом грубо вторгаются в сферу убеждений каждого: например, заставляют атеистов вставать и подпевать гимн со словами о боге. В общем, проявляются черты тоталитарного режима, "нового средневековья". Под этим лежит исчерпание ресурсов и желание властей ограничить потребление простонародья, путем моральных и религиозных запретов. Но такие вещи озлобляют население куда больше, чем политическое бесправие – ведь они удавкой ложатся даже на тех, кто равнодушен к политике. Моральные и религиозные ограничения, абсурдные и выгодные только властям – проникают в быт, в стиль жизни каждого, вызывая всеобщую ненависть. Вот и четвертый источник революции.
Подпольщик остался доволен новым цветом лица. Оставалось наметить бородку. Поставив на стол стаканчик с красителем, Рэд извлек из жилетного кармана сверточек собственных волос – он аккуратно выбирал подходящие в ту в пору, когда стригся на лесной заимке. Нарезав пряди, Рэд макал их в краситель и аккуратно раскладывал на бумажный лист, не прерывая нить рассуждений:
