Текст книги "Расстановка"
Автор книги: Константин Рольник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 39 страниц)
"Целесообразность – прекрасная моральная сдержка." – помыслил Дареславец – "Если цель оправдывает средства – это и значит, что не все средства позволены. Заказаны средства, которые уводят от цели! Пример Муравьева весьма поучителен. Кажется, не было моральных доводов, способных отвратить Муравьева от задуманной мести. Сработал только аргумент целесообразности. Только им я удержал инженера от убийства неразборчивого, не адресного. От подобной "мести" режим бы выиграл. Революционеры оказались бы в глазах горожан массовыми убийцами, не разбирающими правых и виноватых, опасными для всех. И люди еще теснее сплотились бы вокруг режима – вокруг дубинки, изувечившей Наташу, жену Муравьева… До того как ее искалечили ОПОНовцы, Наташа была изумительно красива. Ярослав мне показывал ее фотографию. Но это уж через пару месяцев, при встрече в кафе "Квант". А тогда, после первой нашей беседы, он вылил отравленный раствор, тщательно промыл емкость, и согласился помогать нам. Как человек умный, Ярослав понял: только в рядах организации жажда мести ведет к полезным результатам. Иначе – катастрофа. На всех недовольных обрушились бы массовые обыски и аресты, еще до создания подполья в городе. Какое счастье, что я тогда остановил его карающую руку. Не так надо действовать, совсем не так. Удар Ярослава будет направлен точно, подчинен общему плану…"
…Раздумывая об этой истории, Дареславец открыл дверцу "Итильвагена". Услугами шофера он не пользовался, водил машину сам. Коллеги дивились этому чудачеству. Он объяснял: "Увлечен вождением, приятно чувствовать себя хозяином дороги". На самом же деле он опасался, что приставленный к нему шофер окажется агентом РСБ. Дареславец знал, что его служебная машина прослушивается. И потому не вел переговоров в ее салоне – чаще всего молчал, а иногда беседовал с попутчиками о пустяках.
Выезжая из дворика мэрии на проспект Реакции, Валерий притормозил и дружески кивнул. Навстречу ему шел старый знакомец – полицейский старшина Макухин. На общем фоне Макухин был исключением – он презирал взяточников, не использовал работу в полиции для обогащения. Но Дареславец не пытался вербовать его. Валерий знал, что неподкупность старшины вызвана глубокой религиозностью и неподдельным патриотизмом. Говоря словами известного писателя, Макухин был честен в своем поклонении бесчестности.[16]16
См. Г.К. Честертон, «Сломанная шпага»
[Закрыть] И потому для Союза Повстанцев он, конечно, не годился. Узнай старшина о двойной жизни Дареславца – он моментально донес бы на него в РСБ, искренне считая, что выполняет свой гражданский долг. При первом верховнике, Дельцине, в стране началась воровская воля. Подкупленному руководству полиции мешали добродетели честного служаки. Макухина сплавили с глаз долой, на почетный пост – охранять мэрию. Тогда он с Дареславцем и познакомился. Старшина искренне считал Валерия своим другом, не подозревая, что тот воюет в другом стане. При новом верховнике, бескорыстный патриот Макухин был повышен в звании и вернулся к оперативной работе. Старый служака одобрял жесткую линию нового правителя.
Дареславец вспомнил, что именно Макухин, сам того не зная, помог ему завербовать одного из будущих подпольщиков – Матвея Пенкина. Было это здесь же, на углу, год назад.
Тогда Макухин шел не один. Он вел, крепко ухватив под локоть, молодого человека лет двадцати пяти, тощего, с изможденным лицом и черными неухоженными патлами, ниспадавшими до плеч. Задержанный выглядел неряшливо: синяя джинсовая куртка на нем была порвана, под глазом темнел синяк. Не будь следов драки, парень ничем не выделялся бы из толпы.
– Здравия желаю, господин полковник в отставке! – расплылся в улыбке толстый Макухин.
– Ну, здравствуй, верный страж! – приветствовал его Дареславец через приоткрытое окно "Итильвагена" – Давно тебя не видел. Как поживаешь? Иногда вспоминаю тебя. Ты же пять лет у нас в мэрии на часах стоял, так? Как дети? Как работа?
– Нормально. Не жалуюсь. Дети подрастают, старший уже профессию выбирает. Одна беда – учатся теперь за деньги.
– Жаль… Когда я работал в комиссии социальной политике, то пытался отстоять квоты на бюджетное обучение. Но я ж не всесилен, сам понимаешь.
– Вы и так много сделали для горожан. А если вы насчет работы интересуетесь – в полиции лучше стало. При Медвежутине нас больше уважают. Автомобили выделили, повысили лимит на бензин, обеспечили спецтехникой. И порядку больше стало, и зарплата повыше. Так что – не жалуюсь. Выполняю, как говорится, служебный долг. Сейчас вот поймали нелегального торговца. Судить будут. – жирный палец Макухина указал на парня.
– Ну, ты полегче. – Дареславец окинул равнодушным взглядом щуплую фигуру задержанного – Мелкий вор зовется воришкой, а крупный – финансистом.
Услышав эту фразу, худой желтолицый торговец с надеждой воззрился на чиновника. Макухин же насторожился. Заметив это, Валерий невозмутимо продолжил:
– Впрочем, это не мое дело. Ты мне лучше скажи…
Они провели пять минут, вспоминая общих знакомых и делясь впечатлениями. Затем Валерий спросил у подобревшего Макухина:
– А сейчас ты куда направляешься?
– Да вот, навязали мороку… Веду этого охламона по месту проживания. Там я участковый. Надо мне разъяснительную беседу с ним провести. Кстати… Парень, погоди-ка. Лицо твое видел где-то. Да ведь ты напротив моего дома живешь. Все правильно – ты же Пенкин! Точно, Пенкин Матвей! То-то я смотрю, знакомая фамилия в объяснительной. Твоя мать с моей сестрой вместе работала, а сейчас на пенсии! В нашем дворе я ее вижу иногда. Правда, редко она выходит…
– Да – ответил парень, потупившись – У нее астма. Она тридцать лет на химкомбинате, вот и заболела. А отец давно погиб, у них на заводе "Калибр" отказал магнитный кран, в цех упала трехтонная заготовка. Пятерых рабочих – насмерть… В том числе и отца моего. Я ведь не от хорошей жизни занялся этой торговлей вразнос. Мечтал быть инженером, но сейчас образование всюду платное, возможностей мало. При Савейском Союзе обязательно бы поступил в университет, а сейчас вот мыкаюсь на улицах с лотком.
– Лоток у него изъяли при задержании – хмуро пояснил Макухин – Там всякая мелочь: лосьон, шампунь, мыло, дешевые духи, шерстяные носочки, календарики… С ним шатался повюду. В учреждения заходил, в больницы, в институты. У проходных стоял. А взяли его близ оптовой базы.
– Я табличку не заметил, о штрафе за торговлю! – воскликнул Матвей – Там вечно бабушки торговали: кто яблоками, кто чем. Очень оживленный был пятачок. Ну, я пришел, как всегда – меня повязали.
– А синяк откуда? – поинтересовался Дареслвец, стуча пальцами по баранке автомобиля.
– Он вырываться вздумал – сердито ответил Макухин – Впрочем, брал его не я. Не знаю, стоило тут силу применять, или нет… Потом еще двое патрульных подбежали, скрутили его – и в управление. Там оформили задержание, изъяли товар, записали его данные. С чего он сопротивляться вздумал?
– Да не видел я, что это полиция – нервно отозвался парень – Вообще-то, зрение у меня отменное. Но я же по сторонам смотрю, ищу клиентов, а тут на спину свинцовая ручища ложится. Ну, я и рванулся, от неожиданности. А мне по морде. И куртку порвали. Впрочем, это ерунда. Страшно другое – у нас денег на штраф нет. Двадцать минимальных зарплат. Где мне их взять? Неужели придется продать квартиру и выметаться на улицу, вместе с мамой? Она тридцать лет на государство проработала, у нее астма. Ни родственников нет, ни денег. Работы для меня тоже нет. Вы говорите, я нелегальный торговец, не имею разрешения. А что делать? За рубежом регистрация уведомительная, а у нас в Рабсии разрешительная. Значит, надо чиновникам взятки давать. Откуда у меня такие деньги?
– Так-то оно так… Но закон соблюдать надо! – нахмурился старшина, и ворчливо добавил, обращаясь к Дареславцу: – Мы решили, что брать его под стражу не стоит. Дали ему повестку в суд, а мне поручили разъяснительную беседу провести. Зачем беседа? Что я, семью Пенкиных не знаю? А если сейчас поведу его в участок, то не успею сына забрать из школы.
Дареславец, сидя за рулем, анализировал: "Итак: молодой парень в трудной ситуации. Штраф непосилен, грозит потеря жилья, мать больна, отец погиб на заводе. А между тем, у этого Пенкина отменное зрение, неприметная внешность, развитый интеллект. Даже торговлей он занялся против желания, мечтал поступить в институт. Умеет делать политические выводы. Лихо он сравнил порядки у нас и за границей! Выручу парня. Он может быть полезным."
Вслух же сказал, усмехнувшись в бороду:
– Слышь, Макухин… Какая разница, кто с ним беседу проведет? Что старшина, что отставной полковник, все едино. Так?
– Так – жирная физиономия Макухина расплылась в улыбке.
– Ну вот, я думаю – ты давай топай за сыном в школу, а я с Матвеем тут поговорю… Сниму с тебя эту неприятную обязанность.
– Ой, спасибо, Валерий! Ладно… Тогда я побежал, а ты ему мозги прочисти как следует, чтоб не нарушал в следующий раз… Да он и так не будет, я же с их семьей знаком. Ну, здравия желаю! Побежал…
Дареславец, выйдя из машины, перехватил задержанного торговца, и они отправились в парк перед мэрией, у здания театра. Пенкин быстро соображал, но стереотипы сыграли с ним дурную шутку. Торговец видел, что чиновник выехал из мэрии на роскошном "Итильвагене", а старшина к нему обратился "господин полковник в отставке".
Матвей подумал: "Полковник и старшина – одна банда. Cейчас этот холеный тип начнет вымогать деньги. Ради этого, очевидно, и затеяли мое задержание". Когда Дареславец завел речь о грозящем торговцу неподъемном штрафе, а вслед за тем – о "дружеской помощи", то подозрения Пенкина переросли в уверенность. При остром уме, Матвей никогда не скрывал своих чувств. Он был несдержан, резок и страстен. Мытарства последнего времени окончательно расшатали душевное равновесие парня. Вообразив, будто чиновник вымогает у него взятку, Матвей вскричал, яростно размахивая руками:
– Давайте этот разговор закончим сразу, денег ведь у меня нет. – глаза нарушителя засверкали, он обвиняюще уставил на Дареславца указательный палец – И вот еще что я вам скажу. Это вы во всем виноваты! Именно вы! Вы, чиновники, нам плели байки про свободный рынок! У нас миллионы людей жаждали такого рынка, чтобы работать своими руками – хоть шапки шить или торговать помидорами, и чтобы за это не били по морде и не отнимали деньги. А что получилось?
Дареславец приоткрыл рот, но Пенкин не дал ему ответить. Кровавая волна ненависти затуманила мозг Матвея, и он перешел на визг:
– Кто раньше был богачом и начальником – остался им и сейчас! Взяточники! Пауки! Где ваша хваленая свобода?! Ваше государство, господин полковник, само выращивало бандитов и рэкетиров! Вы устроили нам дефолт! Вы запретили торговать не только на улицах, но и в ларьках. Всех переводите в торговые комплексы. А кто выдержит тамошнюю арендную плату?? – Пенков, все более заводясь, кричал уже в каком-то экстазе, как древний пророк – Кто в Рабсии имеет право быть бизнесменом? Только бывшие директора и чиновники! И раньше вы неплохо жили, а теперь еще лучше. А мою мать, которая всю жизнь травилась на химзаводе, на вас работая, – палец Пенкина еще острее вытянулся в сторону Дареславца – ее выкинут теперь на улицу за какие-то паршивые календарики! Что вы нам построили? Какой-то феодализм! Административно-командный рынок со звериным лицом! Про демократию я уж вообще не говорю – ее как не было, так и нет! Смерть Медвежутину и его сатрапам! А если вы после этих слов обвините меня в "крайнизме" – мне плевать! Хуже чем есть, мне уже не будет!
Дареславец невозмутимо слушал выкрики задыхающегося от ярости молодого человека. Взгляд Валерия был все напряженнее, все внимательнее. Чиновник заинтересованно склонил голову набок, слушая поток жгучих обличений. Наконец, Пенкин умолк. Оправив черную бороду, Дареславец грустно усмехнулся:
– Ваше счастье, что парк пустует. Иначе вокруг собралась бы толпа. В крайнизме я вас обвинять не стану, хотя имею все основания. Вы сказали много верного о чиновниках. Но не обо мне. Регулирование малого бизнеса – это не моя область. Ваш стиль мышления мне симпатичен, молодой человек. Куда более, чем вы думаете. Я помогу вам решить проблему, причем совершенно бесплатно.
Пенкин ожидал услышать в ответ все что угодно, только не это. Он ошарашено взглянул на Дареславца – уж не издевается ли тот над ним? Валерий, отечески взирая на Пенкина, усмехнулся и произнес:
– Да, вы не ослышались. Денег мне от вас не нужно. Я готов оказать вам дружескую услугу. Конечно, если вы сумеете молчать о ней. Впрочем, это в ваших интересах, так?
– Хм… Дружескую? Я не понимаю. Впрочем, догадываюсь. Вы работаете в полиции, да? Вы что, хотите сделать из меня стукача? Нет уж. Пусть присуждают штраф, я как-нибудь постараюсь расплатиться, взять взаймы у знакомых. Я не способен быть провокатором. Уж такой я человек. Не смогу стать другим.
– А зачем? Вы мне нужны именно таким, Пенкин. Ну, ну… Не разевайте рот от недоумения, мезлянская ворона залетит! Вот вам номер моего кабинета в мэрии. – Дареславец протянул визитную карточку. – Когда у вас будет суд? Через две недели, так?
Пенкин устало кивнул.
– Встретимся на этой лавочке, за три дня до суда. Побеседуем. Это в ваших интересах. Ну, а теперь – до свидания. Надо спешить, уже обеденный перерыв кончается. Вот черт, сорвалась проверка на заводе…
"Да, именно так все и было" – вспомнил Дареславец – "Я тогда вернулся в мэрию, а остолбеневший торговец еще полчаса не мог прийти в себя. Сидел на лавочке, оттирая пот со лба. Уж я-то видел из окна кабинета. И к остановке шагал, пошатываясь от страха. А чего бояться? Небось, теперь не боится. Скоро начнет подпольную работу. Деньги на уплату штрафа мы ему дали тогда. Матери помогли, достав лекарства. Разрешение на торговлю выдали. Фортуна! Выехал бы я на десять минут раньше – и пропал бы молодой человек. Сколь безжалостны правила игры… А кто установил их, кто виновен? Правящая верхушка, кто же еще!"
Валерий сокрушенно вздохнул и нажал на акселератор.
План «Генезис»
(Пропаганда: переносчик Юрлов.)
Разговор подпольщика Рэда с художником Юрловым прошел как по маслу, без неожиданностей. Художник поведал, что пару лет назад назад его старый друг и коллега отправился в Моксву на выставку «Осторожно, рабославие!». Это культурное мероприятие, проходившее в музее при поддержке умеренных либералов, было направлено против попыток господствующей церкви навязать свое мнение обществу. По мере реставрации капитализма, рабсийские церковники наглели с каждым днем. Из-под маски религиозной организации, ранее вопившей о «гонениях», коим она подверглась в революционные годы, высунулась волчья морда организованной преступной группировки, торгующей водкой и табаком при льготных налогах. Кроме того, она покрывала фашистские организации. Она разносила ложь, будто подлая и преступная рабсийская власть якобы происходит от бога. Она лезла грязными лапами в государственный бюджет и в систему образования. Все это и высмеивали прогрессивные художники в своих картинах. Они напоминали обществу, что по конституции Рабсия остается светским государством. Показывали, как опасны попытки церковников навязать народу средневековую идеологию. Никто не предполагал, что выставка завершится погромом. Штурмовики-свинхеды, благославленные рабославным жрецом, явились в павильон на четвертый день ее проведения, и начали все крушить. Музею был нанесен ущерб в несколько тысяч гроблей, испорчены экспонаты, порваны холсты. Друг Юрлова, вложивший огромный труд в написание картины «Церковный сход в Туроградской области», заслонил холст своим телом – и получил по голове смертельный удар бейсбольной битой. Правительство Рабсии решительно встало на защиту погромщиков и убийц. Подняли вой фашистские и церковные издания: «Черная центурия», «Шутрмовик», «Рабсийский кулак». В Государственную Дурку фашистские мерзавцы организовали присылку сотен писем от обманутых ими людей, где художники всячески очернялись. В результате уголовное дело возбудили не против фашистских убийц, а против организаторов выставки. Художников стали вызывать на допросы. Подстрекатель убийц – «духовный отец», благословивший погромщиков, был представлен в прессе чуть ли не героем. Происходящее показало уровень влияния клерикальных сил, исходящую от них угрозу и полную безнаказанность гадов. Законные методы борьбы против них были бессильны.
Похоронив старого друга (тело его было доставлено в Урбоград), Юрлов поначалу начал было пить, чтобы заглушить боль и черную меланхолию. К ней он и до трагедии был склонен, ибо тонко чувствовал всю ложь и несправедливость жизни под игом верховника Медвежутина. Знакомство с Артемом Зерновым в арт-салоне "Кентавр" стало, однако, переломным в жизни художника. Под влиянием Артема, Юрлов бросил пить, ибо наконец нашел выход из жизненного тупика. Он решил примкнуть к подполью, чтобы способствовать уничтожению церковников и фашистов. Привлечение художника к революционной работе было делом недолгого времени. Однако, как и парикмахер Белкин, сам Юрлов был неспособен к насилию. Он не мог видеть воочию чужих страданий, даже если страдали законченные негодяи, чьи муки художник считал вполне заслуженными. Рассудок говорил одно, чувство – совсем иное.
Возмущаясь режимом, художник не стеснялся в выражениях. Но груб Юрлов бывал лишь на словах, внутренне же – миролюбив. Рэд учел эту черту его характера. Он поставил Юрлову мирную задачу: еженедельно, каждую средовицу, отправляться в городской парк – писать пейзажи на пленэре; утром спуститься по заброшенной лестнице к реке, в лесополосу; подойдя к опоре ЛЭП, взять литературу из рюкзака, с места закладки. Спрятать сверток в этюдник. Оставить рядом сигнал успешной выемки – пачку из-под сигарет "Флора". Подняться вверх, незаметно вынуть сверток из этюдника и положить между рамой и холстом одной из картин. Затем Юрлов продолжит писать пейзаж, а картину с литературой "купит" у него в 11–00 студент училища искусств Скороходов.
Этот молодой приятель Юрлова, также сочувствующий подполью, взялся быть распространителем подпольной прессы. Всей городской богеме было известно, что наряду с учебой Скороходов подбирал картины по поручению городских галерей и музеев. Он был сведущ в живописи: несмотря на молодость, считался признанным экспертом. Принеся картину домой, Скороходов должен был вынуть литературу из-под рамы, а затем распространить по городу.
Однако об этой миссии Скороходова заговорщик не осведомил Юрлова. Каждый знал только свой участок работы. Рэд соблюдал главный принцип – адресность. Он сказал художнику, что за передачей картины будут наблюдать подпольщики. Поэтому в случае опасности Юрлов должен перед приходом в парк одеть на шею красный шарф или платок – его сигнал поймут. Был обговорен и пароль, по которому Юрлов должен узнать связника – в случае, если режим работы изменится или Юрлов раздумает помогать повстанцам.
– Как я могу раздумать?! – возмущенно вскричал Альберт Юрлов – После гибели друга я в самих словах "бог" и "религия" вижу тьму, мрак, цепи и кнут![17]17
В действительности – фраза В.Г. Белинского, литературного критика (прим авт.)
[Закрыть] Кто же отразит натиск этих мракобесов, кто встанет железной стеной на их пути, как не вы, мужественные повстанцы? А я буду чувствовать себя последней сволочью, если вам не помогу… Тем более, насилия от меня вы не требуете… Помочь вам – мой долг перед погибшим!
– Я понимаю ваши чувства. Но все же помните, что наша организация добровольна – устало повторил Рэд, в который уже раз – А кроме того, обязан предупредить и о том, что помощь подполью уголовно наказуема.
– Да пусть они меня хоть распнут, хоть на костре инквизиции сожгут! – воскликнул Юрлов, потрясая кулаком – Я им не раб божий, я свободный человек и художник! Лучше умереть, чем пойти на самоубийство разума, к которому ведут церковники, фашисты и их покровитель – верховник Медвежутин! Чтоб он сдох!
– Разделаю ваши пожелания – подчеркнуто спокойно ответил Рэд – Только не стоит так волноваться… Меньше слов, и больше дела!
– О да, конечно! Я увидел свет в конце тоннеля, теперь моя жизнь осмыслена – уже смирнее, но все еще взволнованно ответил художник – Борьбе с этими тварями я посвящу остаток жизни! Спасибо вам, мне есть ради чего жить в беспросветной тьме этой подлой эпохи, чтоб ей пусто было…
– Не отчаивайтесь. Вскоре эта эпоха может смениться иной, куда более вдохновляющей. Жму руку, дружище! Удачи вам!
Художник Юрлов ушел.
Ставки растут
(Доброумов, Тулинцев)
Подполковник Доброумов был не только ученым. Курируя секретный институт, Никита часто выступал в роли администратора и своеобразного сыщика-кадровика. Он имел право вести розыск. Не уголовный, кончено. Речь шла о поиске научных кадров, необходимых для решения конкретных задач. В их числе был и проект «Нанотех-Анпасс» – подбор пароля к компьютерной сети, управлявшей миниатюрными машинами неизвестного назначения. Изобретателем этой сети был Алексеей Левшов, давно погибший.
"Проблему надо решить. И как можно скорее! "– подумал Доброумов – "Кинуть на нее все силы. Ибо ставки в этой игре неизмеримо выросли ".
Такой вывод Никита сделал из вчерашнего разговора с доктором Борисом Тулинцевым, известным специалистом по бионике. Тулинцев начинал научную карьеру в одной лаборатории с Алексеем Левшовым. Доброумов познакомился с Тулинцевым пять лет назад. Вообще-то, подполковник собрал уйму сведений о сотрудниках и знакомых погибшего изобретателя, но все они замыкались, когда он пытался выяснить специфику его лаборатории. Этот заговор молчания Доброумов сначала объяснял тем, что каждый из ученых давал в свое время подписку о неразглашении государственной тайны. На это наслаивалась и застарелая неприязнь интеллигенции к РСБ. Тулинцев был приятным исключением. Пять лет потратил Никита на то, чтобы завоевать симпатии ученого, сделаться его другом. И вот наконец, вчера состоялся решающий разговор. Выяснилось, что загадочная сеть важна не только в деле обороны страны, но и способна осуществить переворот в судьбах планеты. Если верить словам Тулинцева. А не верить им у Доброумова не было оснований.
Сидя на скамейке в тихом сквере, подполковник слушал диктофонную запись вчерашней беседы с доктором Тулинцевым. Они встретились вечером в ресторане. Сначала, как водится, говорили от пустяках. Роскошно поужинали, крепко выпили. Наконец, у Тулинцева развязался язык. Доброумов нажал несколько раз кнопку перемотки. Наконец, он услышал в наушниках первую содержательную реплику Бориса: "Вы там, в своем НИИ пытаетесь…". С этого момента он слушал напряженно, боясь проронить хоть слово:
"– …Вы там, в своем НИИ пытаетесь, пытаетесь получить доступ к сети.
– Да. Она управляет машинами.
– Никита, а как ты себе представляешь эти машины? Каковы, по-твоему, их размеры?
– Ну, я думаю, эти машины очень малы. Я исхожу из названия проекта: "Нанотех-Анпасс". Приставка "нано-"означает "одна миллиардная доля". Может быть даже, эти машины размером с бактерию…
– Похвально, дружище! – хотя голос Бориса временами был невнятен, опьянение мало сказывалось на логике изложения – Твоя догадка верна. Задачей нашей лаборатории было создание машин величиной с бактерию. Но они были похожи на нее не только размерами.
– Чем же еще?
– Способностью к размножению. Каждая такая бактерия могла создавать свои копии, захватывая для этого сырье из окружающей среды. "Новорожденные" машины сразу же подключалась к сети.
– О! Интересно… Вы что, изучили бактерии для того, чтобы создать их техническое подобие? И зачем это понадобилось? Что делают эти бактерии? Какова функция всей сети? Впрочем, догадываюсь. Она предназначена для обороны, не так ли?
Тулинцев замялся. Собеседники долго молчали.
– Знаешь, Никита, хочу поговорить с тобой откровенно – произнес, наконец ученый – Я бы никогда не заговорил с тобой на эту тему, будь ты, как все ваши…
– В смысле – как все сотрудники Конторы?
– Угу. Нет в тебе ни патриотического фанатизма… Нет религиозного ханжества… Нет вот этого… чувства элитарности. Все ваши мнят себя сверхчеловеками, высоко стоящими над простыми смертными. При этом частенько бывают замешаны в грязных историях. А ты… Сколько тебя помню, оставался честным. Прогрессивно мыслишь, атеист, лишен ксенофобии. Формально ты один из них. Как всякий интеллигент, я должен бы тебя бояться и ненавидеть. Но… Когда мы беседуем, у меня ощущение будто я разговариваю с коллегой. Даже с единомышленником. Ни один из ваших не сказал бы того, о чем говорил ты. Я ведь помню твои реплики о скатывании к средневековью, о нищете народа, о безобразном положении с правами человека… Даже о нынешней войне ты отзывался без казенного воодушевления.
– Ну, если требуется установить контакт с нужным человеком, можно всякое сказать – по тону Доброумова чувствовалось, что он улыбается.
– Клевещешь на себя – живо откликнулся Тулинцев – Я обратил внимание не только на смысл слов. Я замечал, как ты это говорил. Неподдельны эти интонации, выражение глаз и мимики. Нужно быть великим актером, чтобы такое сыграть. И вот именно потому, что доверяю тебе – хочу поделиться кое-какими соображениями.
– Хм… Я весь внимание.
– Я убежден, что в деле Алексея Левшова ты исходишь из ложных предпосылок. Очень возможно, что тебе о нем наплели лишнего. Догадываюсь, что тебе сказали.
– Что же, по-твоему?
– Твои начальники представили дело так, будто Алексей Левшов – политический шантажист, "ужасист" и преступник. А его изобретение представили как новый вид оружия. Если это так, тебя просто водят за нос. Я знал Левшова, и с уверенностью могу сказать – это абсолютный пацифист, противник насилия. Любого насилия: государственного, революционного. Какого бы то ни было.
– Но почему же… Хм… Зачем же он похитил центр управления сетью "Нанотех"? Почему его обвиняли в политическом шантаже? Да, ты прав, меня уверили что он преступник. Но какого черта ему понадобилась сеть микромашин, если это не оружие?
– Сеть может служить и оружием, но использовать ее в этих целях – все равно, что забивать гвозди микроскопом. Это самое неэффективное из всего, что можно придумать. Ты не задумывался, почему генсек Антропов вывел нашу лабораторию из-под контроля министерства обороны и службы безопасности?
– Я для себя объяснял это тем, что микромашины были оружием принципиально новым. Хотя и в этом случае решение Антропова непонятно.
– Антропов лично встречался с Левшовым. После этого лаборатория и получила независимый статус. То что она разрабатывала – не было оружием.
– А чем же оно было? Ткацким станком, что ли?
– В том числе – серьезно ответил Борис – Ткацким станком. Прокатным станом. Лекарством. Средством транспорта. Линией связи. Обобщенно говоря, сеть "Нанотех" – это новейшее глобальное средство производства, позволяющее создавать любые нужные вещи, в любой момент и в любых количествах.
Воцарилось долгое молчание.
– Хм… В смысле: как это в любых? И как вообще все это работает? То, что ты описываешь – это волшебная палочка, а не промышленное новшество. В любых количествах ничего в мире производиться не может, хотя бы по причине ограниченности ресурсов.
– Сеть берет ресурсы и энергию прямо из воздуха. Достаточно ввести в сеть информацию о каком-либо изделии, и миниатюрные машины построят нужную вещь из атомов.
– По команде из сети?
– Да. Также, как принтер по команде печатает документ на листе бумаги. А когда необходимость в этой вещи пропадает, сеть отпускает эти атомы обратно, в природую среду. Как видишь, технология очень проста. Никаких предприятий, заводов. Никаких отходов.
– Извини… Это отдает волшебными сказками.
– Всемирная компьютерная сеть тоже казалась сказкой, а сейчас это реальность. Юрий Антропов потому и вывел нашу лабораторию из подчинения минобороны, что изобретение "Нанотеха" дало бы Савейскому Союзу решающие преимущества в экономике. В мирной борьбе с Объединенными Штатами. Использование такой сети в военных целях было бы страшнее атомного удара. Но зачем война, если с помощью "Нанотеха" мы вполне мирно, экономически, вытеснили бы армариканцев с мирового рынка? И не только в этом дело. Изобретение сети "Нанотех" изменило бы всю раскладку сил – так же как изобретение колеса, обработки железа или парового двигателя. Представь себе, что произойдет с капиталистическим рынком, если каждый товар можно производить в неограниченных количествах? Это крах мировой финансовой системы, это остановка и вытеснение традиционной промышленности, это переход к совершенно новым производительным силам! Вдумайся: зачем покупать лекарства, если живущие внутри тебя искусственные бактерии способны производить антибиотики, разрушать раковые опухоли? Зачем выращивать пшеницу, если хлеб соткется из атомов на твоем столе? Зачем мебельная промышленность, если кровать появляется в указанном тобою месте, когда ты хочешь лечь – а утром исчезает по мановению руки? В такой экономике не нужны деньги, излишним становится обмен. Это крах капитализма. Это переход к новым, коммунистическим производительным силам. И к новым отношениям, на них основанным. "
В наушниках послышалось сопение. Да, Никита Доброумов тогда изумленно засопел, потом затих и разинул рот. Хмель окончательно слетел с него.
"– Теперь понимаю – шепот Никиты был срывающимся – Это не просто оборонная сеть. Подымай выше.
– К сожалению, мы не успели завершить проект до распада Союза. – быстро и горячо рассказывал ученый – Антропов предвидел угрозу распада страны, заставляя работать на износ. Но мы опоздали. Подозреваю, что Левшов в одиночку довел проект до конца. А центр управления сетью он похитил только для того, чтобы ее испытать. Мне трудно судить, я не знаю деталей происшедшего. Видимо, ваша Контора или вояки засекли какие-то эффекты, связанные с работой сети. Быстро вышли на Левшова. Арестовали его…
– А дальше?
– Сам подумай, Никита. Нужна ли твоим коллегам сеть, способная производить товары на коммунистических началах? Это подрыв их господства. Обесценивание денег их спонсоров. Сеть "Нанотех" могла бы накормить миллиарды голодных, вылечить неизлечимых, дать каждому изобилие и достаток. Но в представлении твоих коллег, такая сеть знаменует собой конец цивилизации. Ну, ну, не обижайся… Я знаю, что ты не таков. Но ты оглядись – кто тебя окружает в РСБ? Ясно, что после ареста Левшова твои коллеги хотели одного: чтобы он использовал сеть "на благо государства", как они это понимают. Скажем откровенно: в агрессивных, захватнических целях. Он конечно отказался – надо знать его характер и убеждения. И тогда с ним произошло… то, что произошло.
