Текст книги "Расстановка"

Автор книги: Константин Рольник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 39 страниц)

– Узду этого страха они сегодня сбросили… – понимающе подхватил собеседник.

– Да, Алексей. Массы, не веря в возможность нового мира, способны лишь на стихийный местный бунт. Они беспомощны как скот. Вот пастухи и наглеют, стригут и режут кого и как угодно.

– А другая мрачная тенденция?

– Она еще ужаснее. На нашей планете, как ты знаешь, динамичное развитие началось с момента, когда наука освободилась от гнета религии, инквизиции, церковной цензуры – опираясь на проверяемые знания, критическое мышление и разум. Революционное движение включило науку, разум, логику и опыт в свой идейный арсенал. Когда революция потерпела крах, церковники при поддержке власти развернули контрнаступление, возрождая средневековую дикость, нетерпимость к мысли, травлю ученых…

Скорбное лицо литератора было в этот момент особенно выразительным. Пригладив седую бороду, он снял с рукава бегущую букашку, бережно посадил на траву. Мусорная куча поодаль – черепки, ржавая проволока, консервные банки и обломки ящиков – напомнила ему, во что обратили реакционеры прежнюю гуманистическую культуру… Повисла долгая тяжелая пауза… Наконец, писатель заговорил вновь.

– Была растоптана традиция материализма, атеизма, трезвого изучения мира: а именно из этой традиции вырастали и научные открытия, и революционные движения, весь прогресс вообще. Но под властью церкви, общество становится застойным, статичным. Пример тому – средние века. Церковь – организация тоталитарная, нетерпимая, ведь она претендует на монопольное знание божественной истины. И потому ее господство ведет к тотальной несвободе. Там, где побеждают церковники, людям предписывается манера поведения и одежды, цензура царит над книгами и фильмами, научное мышление шельмуется, людям с детства прививается комплекс вины и греховности, а поскольку церковь всегда на стороне властей – то бунтари, революционеры, даже просто критики режима, подвергаются травле. Таким образом, крах революции привел к засилью церкви, а это – откат в средневековье, в несвободу, в тоталитаризм.

– Но ведь ученые, интеллигенция, молодежь, всегда восстают против этого. – обнадежил Алексей – И чем сильнее давление церковников, тем фанатичней будет сопротивление думающих….

– Да. Потому я и говорю, что Медвежутин, своей клерикальной политикой, толкает в революцию лучших, мыслящих, способнейших…

Братья несколько устали. Полочка была уже готова, инструменты аккуратно сложены. Заперев гараж, они отправились домой.

– Есть и третья мрачная тенденция? – на ходу спросил Алексей.

– Я вижу ее – поделился писатель – Экономический кризис и военная истерия. Эти вещи взаимосвязаны. Мировой рынок сейчас затоварен, расти производству дальше некуда. Монополиям невыгодно в этих условиях внедрять новые изобретения, монополисты скупают патенты и держат их под спудом. Исключение – военная промышленность.

Братья вышли на широкую улицу, продолжая беседу.

– А война с Картвелией, выходит, вспыхнула из-за рынков сбыта? – спросил Алексей

– Это лишь частность. Готовится новый передел мира. Потому участились и конфликты на окраинах. Но военная истерия требует шовинизма, отказа от ценностей "чуждых", "привнесенных извне", "нетрадиционных", "антинациональных". От "инородных" идей – как бы разумны ни были эти идеи. Отсюда фашизация, унификация культуры, патриотическая истерия, военная муштра молодежи. Милитаристы желают превратить народ в пушечное мясо, покорное своим господам. Насадить дутое "национальное единство", чтобы ограбленные массы воспринимали интересы правителей как свои собственные, как "общенациональные". В частности, наносят удар и по любителям иностранной музыки, фильмов, культуры…

– Да, в нынешнем выпуске "Инглезианской волны" упоминалось об этом.

– Ну вот. Такие запреты тоже бьют по широким слоям молодежи. Медвежутин сам создает почву для повстанческого движения в стране. Молодежь Рабсии угнетена, и это угнетение все растет: запрет неформальных движений, комендантский час… А всякая тирания есть питомник для революции, лучшая школа революционеров. Неудивительно, что повстанцы именно из молодежи вербуют кадры. А выиграть молодежь – значит, выиграть страну…

Алексей хмыкнул, почесал в затылке.

– Ну хорошо, я тебя понял. Классовая психология у людей исчезла, но режим издевается над ними. Режим вынужден издеваться – из-за причин экономических, политических, духовных, из-за общей ситуации на планете. В ответ, из чувства мести и личной ненависти, многие примыкают к повстанцам. Но повстанцы берут не всех возмущенных. "Пять принципов" их программы – отсекают недовольных реакционеров, привлекая лишь прогрессивных деятелей. "Банду" повстанцев от "банды" правителей отличает идеология. Но где гарантия, что после победы повстанцы будут ей следовать? А, Николай? Ведь они станут новой элитой, и кто даст гарантию что она будет лучше прежней?

– В древних обществах так часто бывало… – вздохнул Николай – лидеры восстаний превращались в новых угнетателей. Но, начиная с индустриальной эры, мы видим уже не бунты, а революции. Смена группы у власти меняет все общество, способ производства, уклад быта, образ жизни. Делается это благодаря внедрению в промышленность новой техники. Чтобы ответить на твой вопрос, Алеша, нам надо отстраниться от идеологии, от политики, от лозунгов – и рассмотреть новые изобретения последних десяти лет… Не появилась ли сейчас такая техника, которая при внедрении сделала бы ненужной государственную власть, рынок, национальные границы? Повстанцы считают, что появилась. И гарантии "светлого будущего" видят именно в том, что они эту технику внедрят, после взятия власти…

Впрочем, это была отдельная тема. Времени на ее обсуждение в этот день уже не оставалось. Братья распрощались: писатель Николай направился на остановку автобуса, врач Алексей побрел к дому. По пути он купил продукты, чтобы приготовить ужин для своего постояльца – подпольщика Рэда.

План «Генезис»

(Пропаганда: распространители)

Эстет подчас убегает с лекции о навозе, без которого увянут его любимые цветы. Неискушенный любитель приключений – пролистывает, не глядя, «скучные» страницы, где нет оглушительной стрельбы, роковой любви, запредельного героизма. Меж тем, если сам он ринется в водоворот событий, начав с пресловутой стрельбы – то приключения его будут недолги, а закончатся печально. Первые партизанские группы начали плодиться в Рабсии как грибы, с момента, когда слуги Медвежутина устроили провокацию с поджогом домов и в стране установилась диктатура. Эти группы проваливались одна за другой. Их лидеры, молодые и смелые, обожали книги о лихих подвигах – и морщились от скуки при чтении многотомных политических детективов, где разведчики годами плетут свою сеть, полагаясь на ум и проницательность куда более, чем на пистолет. Восемь, десять, пятнадцать лет тюрьмы после первых же непродуманных акций – оставляли молодым бунтарям время для размышлений, но уже на тюремных нарах.

Романтический бездумный героизм был чужд подпольщику Рэду. Когда он услышал шевеление ключа в двери, то положил длинный узкий палец на кнопку самоподрыва компьютера "Пелена", а ко рту придвинул край рубашки, с зашитой в нее ядовитой ампулой. Но ежеминутная готовность к смерти вызывались не героическим подъемом – сказывался привычный рефлекс. Подобно тому, как рентгенолог привыкает к угрозе радиации, и не думает о ней – Рэд не думал о смерти при поимке. Он знал, что смерти никто не избегнет, и заботился лишь о том, чтобы его компьютер, равно как и мозг, не достались потрошителям из РСБ. Подорвать свой компьютер, надкусить ядовитую ампулу – действия одного порядка. Рэд, будучи фаталистом, воспринимал то и другое равно прозаически.

Однако, в этот раз обошлось. В двери показался не полицай, а хозяин квартиры, с сумкой продуктов в руках. Рэд, увидев Алешу Чершевского сквозь щель приоткрытой двери, расслабился и откинулся на спинку кресла.

Можно было без помех поразмыслить о дальнейшей расстановке кадров. Итак, дело движется, подгруппа пропаганды формируется. Редактор будущей газеты, студент Новиков, сейчас наверное уже набрасывает в уме передовицу первого номера. Финансист, старик Сироткин, подыскивает домик для подпольной типографии, замаскированной под склад. Даны инструкции типографщикам – Изотову и Юле. Шофер Каршипаев будет брать у Новикова флешку со сверстанным номером, при моментальной встрече в магазине. Сейчас водитель, наверное, оборудует двойные стены в своем микроавтобусе – для перевозки расходных материалов и бумаги в типографию, а газет и листовок – оттуда, в тайники. Из каждого тайника забирает газеты свой переносчик – Белкин, Юрлов, Прыгачев. Друг друга переносчики не знают. Нести эти газеты каждый будет своему распространителю, за ним закрепленному…

Будущие распространители пришли сегодня порознь, в разное время: друг друга они знать не должны. Каждому из них дан подробный инструктаж. Вводная часть одинакова для каждого: правила сохранения тайны. Были и особенности…Рэд еще раз перебрал в уме биографии сегодняшних собеседников…

Хорошее впечатление произвел на него студент Василий Скороходов, бойкий парень в черной футболке, с костяным амулетом на шее. Поставлять ему газеты будет переносчик Юрлов, художник. Ведь Василий – студент училища искусств, в свободное время он подрабатывает в музеях, доставляя картины… Его встречи и беседы с художником выглядят естественно. Интересна история привлечения этого студента. Однажды он прочел доклад в клубе "Социум". Парень утверждал, что влияние рыночного спроса, церкви, цензуры – оставляет художнику узкий выбор: либо художник творит коммерческий продукт, либо агитирует за консервативные, державные, патриотические традиции. Новатор, порывающий с традициями и грубыми вкусами обывателей, с трудом находит зрительскую аудиторию, бедствует материально. Девятнадцатилетний докладчик увидел в этом трагедию художника. Политических выводов он, однако, не делал. К выводам юношу подвел музыкант Зернов, повстанческий вербовщик: он убедил Скороходова, что для спасения гуманистической культуры надо изменить ситуацию в политике, весь строй, образ жизни людей, преобладающие в обществе идеалы и стремления. Ради этого парень и согласился помочь повстанцам. Молодой искусствовед с картиной под мышкой не вызовет подозрений. Картина и послужит контейнером Парню предстоит еженедельно извлекать из тайника сверток с листовками, приносить их домой – меж рамой и холстом – а затем расклеивать на улицах или разбрасывать в почтовые ящики. Рэд с улыбкой вспомнил, как Василий рассказал о своей обиде: до запрета неформальных движений парень носил бандану и уйму значков, а теперь вынужден подстраивать одежду под вкусы пожилых мещан-ханжей…

Опасения внушал официант Станислав Рысацкий, весельчак и балагур. Его развязность и фривольные шуточки утомили аскетичного кадровика. Однако Рысацкий лишь казался легкомысленным. У официанта из кафе "Квант" были огромные возможности. Забегаловка размещалась в промышленном районе, рабочие с пивзавода и оружейного "Калибра" заходили туда перекусить в обеденный перерыв. Изучив клиентов, заведя знакомства с наиболее активными и недовольными рабочими, Рысацкий не только сообщал подпольщикам об их настроениях, не только намечал кандидатуры для вербовщика Зернова. Официант подобрал и заводчан, готовых брать у него нелегальную прессу и носить через проходную в цеха. Любовь к девушке, подбивавшей его на подпольную борьбу, благодарность Зернову за денежную помощь, склонность к риску – все мотивы Рысацкого далеки от политики. Его быт – шумные застолья. Его круг чтения – бульварные газеты… Кажется, ничто не может навести РСБ на его след. Все же Рэд не доверял помощникам, привлеченным на бытовой основе. Но в худшем случае, Рысацкий может выдать лишь переносчика Белкина, в чью парикмахерскую Станислав будет заходить еженедельно: поправить прическу и обменять пустую сумку на полную, с нелегальной литературой.

Куда сердечнее отнесся Рэд к распространителю Зайцеву – безработному учителю биологии, которого изгнали из школы. Выдающийся педагог, любимец школьников, Сергей Зайцев мог о самых сложных молекулярных процессах рассказывать просто и наглядно. После его лекций каждому становилось ясно: разумные существа на планете возникли в результате эволюции, а стало быть, церковные сказки – ложь. Ребята стали задавать недоуменные вопросы на уроках "религиозной культуры" – они поняли, что священник обманывает их, противоречит науке. Тогда рабославный жрец пожаловался директору школы. Под давлением мракобесов Сергея уволили с работы. Его увольнение вызвало негодование учеников, они прониклись ненавистью к властям и церковникам. Биологический кружок, созданный Зайцевым, продолжал собираться, уже вне школы, в заброшенном песчаном карьере. А недавно к юным вольнодумцам примкнули и школьники-неформалы – ведь государство развернуло против молодежи настоящую войну, приняв закон о "духовном воспитании"… В кружке стали читать рефераты не только о биологии, но и о культуре, рок-музыке, политике. Так естественно-научный кружок превратился в тайное общество школьников.

Из беседы с Зайцевым подпольщик с радостью узнал: бунтующими подростками верховодит пятнадцатилетний Вася Крылов. Тот самый, которого пьяные полицаи ограбили в электричке четыре дня назад, на глазах Рэда. Заговорщик вспомнил, как он утирал кровь мальчика платком, вспомнил твердый взгляд его черных глаз, рассеченную бровь. В памяти Рэда всплыли слова упрямого подростка: "Мой отец заработал аллергию на заводе… Брата избили свинхеды, меня полицаи… Нашего учителя уволили…. По телевизору повстанцев называют убийцами… Но повстанцы – благородные разбойники. Как бы я мечтал с ними связаться!" Тогда, в поезде, утерев кровь с лица избитого мальчика, Рэд сказал ему: "Запомни этот платок. Тот, кто отдаст его тебе, пришел от нас". И теперь заговорщик отдал окровавленную тряпицу Сергею Зайцеву, чтобы тот показал ее воспитаннику. Зная, что советы опального педагога исходят напрямую от повстанцев, Вася Крылов прислушается к учителю: превратит кружок школьников в ударную группу. Для подростков, от двенадцати до семнадцати лет, невозможного мало. Раздача тайной прессы, диверсии, саботаж, наружное наблюдение в пользу повстанцев – увлекательное дело для стайки ребят на великах.

"В таком возрасте человек жаждет прожить жизнь не напрасно" – подумал Рэд – "И не называйте это юношеским максимализмом. Лично меня эта жажда не покидает, хотя мне уже тридцать с хвостиком… Что ж. Распространители определены. Завтра – заключительный этап создания группы пропаганды. Предстоит беседа с ее будущим куратором – журналистом Клигиным. Надо ввести его в курс дела. Расписать логистику и временной распорядок работы подчиненных, передать пароли и шифры, указать местонахождение тайников и типографии… Связника группы, Вадима Гуляева, куратор проинструктирует сам. В конце концов, они с Клигиным друзья и коллеги, ведь Гуляев рассыльный в редакции краеведческого журнала, где трудится Клигин.

Придет ко мне и контрразведчик подгруппы, Матвей Пенкин – этого коробейника наши товарищи спасли от штрафа за нелегальную торговлю, добыли лекарства для его больной матери…. Будет работать не за страх, а за совесть! В чем работа Пенкина? Проверять, не арестован ли кто-то из подгруппы пропаганды. Он не знаком с теми, за чьей безопасностью наблюдает. Обходя город с переносным лотком, Матвей проверит сигналы благополучия: в одном случае это цветная штора на окне, в другом – появление подпольщика в определенном месте, условный жест, деталь одежды, говорящая о благополучии или о провале. Для прикрытия такой работы роль уличного торговца идеальна… Его передвижения по улицам выглядят естественно. Пенкину не угрожают подозрения. Результаты наблюдений он будет регулярно сообщать куратору подгруппы – журналисту Клигину.

Эх, скорей бы завершить с пропагандой, начать создание группы действия! "

Рэд взял со стола пластмассовую головоломку, вновь принялся вертеть ее в руках. Компьютер "Пелена" заряжался из розетки, исправно защищая комнату от прослушки.

Дверь со скрипом отворилась: доктор Алексей принес ужин. Рэд ожидал, что Алексей Чершевский, по обыкновению, покинет его и займется своими делами. Однако хозяин квартиры вдруг заговорил, глядя на подпольщика с укоризной…

«Выиграть молодежь – значит выиграть страну!»

(Вася Крылов, Сергей Зайцев)

Тайное общество школьников, выросшее из безобидного научного кружка, собралось за городом, в песчаном карьере. Ребята подтягивались по одиночке, опасливо озираясь. Глинистые откосы, поросшие елями, скрывали юных бунтарей от чужого глаза. Было тихо. Пели птицы, белые клубы облаков застилали небо. Собралось двадцать ребят. Двадцать первого лишь предстояло принять в общество. До взрослого «Союза повстанцев» тусовка юных бунтарей, конечно, не дотягивала – меры конспирации были наивны, разделения труда не существовало. Все же ребята издавали подпольный журнал, он ходил по рукам в нескольких школах города: разоблачение церковных «чудес», статьи об альтернативной музыке, рассказы о произволе реакционных учителей, о полицейских избиениях, о тупых верноподданных родителях, мешавших своим детям свободно развиваться… Пришедшего подростка приняли в тайное общество по всем правилам. Ребята любили ритуал посвящения. В нем было много от игры. Новичок растоптал символику рабсийского правительства: двуглавого грифона на монете. Затем растоптал и символ рабославной церкви – миниатюрную виселицу, которой в древности душили рабов. После этого он выбросил над головой руку, сжатую в кулак, и произнес торжественную клятву: «Веря в революцию, торжественно обещаю: не открывать никому имена своих товарищей, их вида, собраний, потайных мест. Обещаю мстить угнетателям до последнего вздоха. Если же я нарушу эту клятву, да покарает меня рука друга».

Пополнив ряды, мальчишки и девчонки приготовились слушать. Вася Крылов подготовил речь о новом законе, ущемлявшем рабсийскую молодежь. Парень выступал, как всегда, блестяще. Не бумажные цветы риторики, а искренняя уверенность в сказанном убеждала слушателей. Заброшенный песчаный карьер был недосягаем для взрослых, и Крылов мог не стесняться в выражениях.

Парень стоял на кремневой глыбе, и сам казался высеченным из кремня. Острые скулы, гордая осанка, непреклонный железный взгляд черных глаз… Бровь, рассеченная полицейской дубинкой, не успела зажить….

– Друзья! – звонко начал Крылов – Рабсийская государственная Дурка объявила нам войну! Принят закон о "духовно-нравственном воспитании" молодежи. Он призван отдать нас в рабство подлецам, ворам и тиранам!

Слушатели затаили дыхание, сжавшись от страшного предчувствия.

– Этот закон приняла власть, которая правит незаконно. – рубанул парень – Мы помним, что нынешняя конституция принята путем расстрела законного парламента.

– Да, помним! – раздался голос с низу, из толпы – Смотрели по видео в прошлый раз, как в него из пушек стреляли… У меня там дядя погиб, на защите парламента!

– Так вот. – продолжил Крылов – Правящая шайка захватчиков, бандитски оседлавшая нашу страну, считает себя в праве навязывать нам моральные нормы. Нас хотят воспитывать нелюди, которые десятками лет грабили наших родителей, дедушек и бабушек!

Щеки подростка пылали от негодования.

– Эти бандиты захватили в свои лапы собственность Савейского Союза, созданную трудом всех прошлых поколений! При этом они обесценили сбережения стариков, обрекли сотни тысяч рабсиян на голодную смерть! Пепел предков, погибших в период реставрации капитализма, стучит в наши сердца!

По толпе прошел негодующий шепот.

– Убийцы и грабители хотят, чтобы мы все забыли – добавил Вася – Чтобы мы отказались мстить за ограбленных и уничтоженных ими. Шайка правящих подонков именует наше беспамятство "психологической реабилитацией".

– Как? – спросила сероглазая девочка – Что за "реабилитация"? Что это значит?

– Щас объясню – отозвался стоящий рядом старшеклассник. – Вот допустим, бандит тебе в морду дал, шапку снял, а потом говорит: да наплюй ты на это! Вот это и есть "реабилитация", по-ихнему.

– Верно! – откликнулся Крылов – Но мы не стадо! У нас есть память! Мы помним имена этих преступников, помним как они по-бандитски захватили страну, расстреляв из танковых пушек законную власть! Нами правит шайка богачей, из бывших уголовников и расхитителей!

– А РСБ им служит – бросил Паша Борзенков, ученик девятого класса.

– А церковь их оправдывает – пискнула Лариса Корнеева.

– Угу. – кивнул оратор, и повысил голос – Эти бандиты выдвинули своего пахана Медвежутина. Ради захвата власти этот негодяй поджог дома в своей же столице!

– Помним! Помним! – раздались снизу возмущенные голоса.

– Депутаты Государственной Дурки, это верные псы Медвежутина! – взмахнул кулаком Вася – Так вот, ребята: эта банда уголовников теперь собирается учить нас морали…

Ответом был недоуменный ропот.

– И какую мораль они хотят навязать нам? – выпалила Корнеева.

– Ту, которая им служит! – ответил Крылов – Которая примиряет нас, ограбленных, с теми кто ограбил наших родителей. Мораль смирения поможет им грабить и нас!

Речь оратора все более разжигала публику, раздались негодующие выкрики:

– Не позволим!

– Хрен им!

– И горчицу заодно!

– А больше они ничего не хотят?

– Они навязывают нам рабославие, чтобы отуплять нас религией! – возвысил голос Крылов, перекрывая ропот слушателей – Нам навязывают мораль абсурда и безмыслия, чтобы промывать наши мозги ложью газет. Нам навязывают мораль "патриотизма", чтобы бросать на фронты захватнических войн как пушечное мясо, во имя прибылей властвующих хищников! Любую критику эти подонки воспринимают как "политический крайнизм". Мало им того, что они отсекли рабсиян от управления страной, устроили диктатуру. Теперь они предписывают нам, как одеваться, какие песни слушать, какие картины рисовать, в какие игры играть, с кем общаться и во что верить…

– Смерть мерзавцам! – послышалось снизу

– Не позволим!

– На фонарь диктатора!

– На виселицу сволочей!

– Под ударом личная свобода – развел руками Крылов – мысль и внутренний мир каждого из нас. Этот новый закон, фашистский и тиранический, принят с подачи депутата Гоноврухина…

– А… Знаем такого! – пробасил Толя Стяжкин – Гоноврухин подонок известный… Лгун! Он фильм про имперскую Рабсию снимал…

– Да – кивнул Крылов – Фильм о стране, где большинство населения было нищим и неграмотным, где процветали эпидемии тифа и холеры… О стране, где не было электричества и канализации, где народ жил в дурмане рабославной религии, не смея мыслить своей головой… О стране самодержавия, стране штыков и виселиц… Что же сделал этот законченный негодяй? Он эту страну представил как идеал, который мы "потеряли"!

– Гонит!

– Врёт!

– На то и Гоноврухин…

– Сперва превознёс древнюю Рабсию, а теперь силком загоняет нас в этот концлагерь?! – негодующе выкрикнула Соня Петрова

– Угу! – подтвердил Вася – Он хочет возродить все самое гнусное из нашего прошлого! Я смотрел его выступление…

– Я тоже смотрел! – выкрикнул снизу Паша – Вот негодяй! Его возмущает, когда в компьютерной игре убивают полицейского… Но его не возмущает, что рабсийские полицаи избили, подвергли пыткам каждого пятого жителя нашей страны!

– И я смотрела – добавила Корнеева – Этот мерзавец считает варварством, что в Славном Семнадцатом восставший народ жег рабославные церкви… Но мы-то знаем: варварством было церковное мракобесие, а революция принесла народу грамотность, культуру, знания!

– Верно. – откликнулся Крылов – Щипцы инквизитора не могут быть культурной ценностью! Какой изящной позолотой их ни покрой! Какими узорами ни укрась! А рабославный храм такое же орудие духовного гнета, как щипцы. Ни малейшей разницы между ними нет!

– Правильно! – послышалось из толпы – Храмы построили на деньги народа, чтобы врать народу и грабить народ!

– Чтобы наши предки работали на барщине!

– Чтобы крепостные не роптали, когда помещики их продают на рынках! Вот для чего эти храмы!

– Нечего их жалеть!

– Да – продолжил Крылов, стараясь вернуть выступление в русло, чтобы успеть сказать все – Вы правы, ребята. Когда народ подымется на борьбу в следующий раз, мы вырвем с корнем все эти сорняки, не в пример революционерам прошлого. Их великодушие было совершенно неуместным. Негодяи тогда затаились, потом окрепли, а теперь душат нас всех…

– Верно говоришь!

– Ребята, мы отвлеклись на этого чертова Гоноврухина. – напомнил Вася, перекрывая шум – Но дело-то не в нем А дело в том, что всякие подонки, воры и фашисты называют "моралью" ярмо рабства! И нам навязывают эту мораль!

– Тупость!

– Идиотство!

– Бред!

– Долой! – послышались голоса снизу.

– Друзья! – уверенно продолжил оратор, чувствуя поддержку собравшихся – "Мораль" нужна этим сволочам, чтобы запрячь нас в их телегу, чтобы мы ее тащили! В "морали", которую придумали эти негодяи, нет логики! В ней нет и крупицы разума! Только традицией – безумной и средневековой – подкрепляют эти мерзавцы те моральные догмы, которые желают навязать нам!

Голос подростка хрипел от ярости.

– Им верно служит рабославная церковь – продолжил Крылов – та, что ссылала ученых в монастыри на медленную смерть, сжигала на кострах книги и людей, в том числе детей! Подбивала уголовников на межнациональные погромы! Оправдывала преступления монархии! Проклинала народных героев-бунтарей! Приветствовала войска фашиста Хитлера… Она душит и гасит свет разума! Эта преступная организация – вернейшая опора режима! Именно ей поручено "окармливать" нас бредовой духовной сивухой!

– Не позволим вернуть темные века!

– Не ученых надо жечь на кострах! Самих жрецов жечь!

Последнюю реплику, как легко догадаться, подал самый младший – одиннадцатилетний Владик. В таком возрасте прямолинейная детская логика еще не замутнена ложным состраданием к негодяям, и терпимостью к тому, чего нельзя терпеть. Но отчего-то этот метод мышления взрослые именуют "детским максимализмом". Видимо, причиной тому – конформизм поколения отцов.

– Рабсийский патриотизм – чеканил меж тем Крылов – еще одно орудие негодяев! Подражая фашисту Хитлеру, правители убеждают нас, что у нас с ними общие "национальные интересы"…

Снизу раздался смех…

– Общие интересы! С теми, кто нас душит и грабит! – распалялся оратор – недавно началась новая война! Они считают, что мы должны покорно идти на убой, ради прибылей рабсийских монополий! Ради тирана Медвежутина, убившего сотни жителей столицы на пути к власти!

– Долой тирана!

– Судить!

– Он за это ответит!!! – над толпой взметнулись кулаки

– Не-пре-клон-ный разрыв! – рубил Крылов – Разрыв с их моралью! С патриотизмом! С религией!! Вот чем мы ответим негодяям на новый закон! Ребята! Неформалы! Среди вас есть художники и музыканты, писатели и поэты! Ладно, пусть! Пусть под угрозой репрессий мы снимем нашу яркую одежду. Пусть облачимся в предписанные нам унылые серые костюмы… Но мы ударим угнетателей ножом в спину!

– Ударим в спину!

– Месть!

– Отплатим сволочам!

– Душители мысли! Гады!

– Ударим там и тогда, когда они этого не ждут! – решительно воскликнул Крылов – Ребята! Пишите стихи и рассказы, зовущие к сопротивлению! Сочиняйте песни протеста! Рисуйте картины с бунтарскими сюжетами! Тайно распространяйте их!

– Конечно!

– А что нам еще остается?

– Да мы от власти камня на камне не оставим!

– А вы – продолжил Крылов, повернувшись к первым участникам кружка – Вы, те кто хочет быть учеными! Разоблачайте сказки о религиозных "чудесах", цифрами и формулами! Вы, будущие изобретатели – кому, как не вам, отплатить за поругание науки, основанной на материализме? Отомстим за поругание Истины! Вы знаете пиротехнику, вы сумеете вывести из строя любой аппарат, стоящий на вооружении рабсийской тирании! Так пользуйтесь же этим – устраивайте диверсии!

Внизу раздался одобрительный ропот.

– Все, кто страдает от истязаний родителей, от эксплуатации богачей, от тирании властей, от муштры милитаристов… От всех видов гнета, освящаемого церковью, моралью и прессой… Дадим отпор душителям!!!

– Отпор!

– Война насмерть!

– Рвать лгунов и мерзавцев!

– Не смиримся с моралью злодеев!

– Не дадим себя обмануть! – бушевала толпа подростков

Вслед за Крыловым, на камень взобралась Оксана Кондратьева – они учились в одном классе.

– Ребята! – воскликнула она – Хорошая новость! Наши защитники, бойцы Союза Повстанцев, недавно казнили в Моксве депутата Остолопова!

– О-о-о!

– Ура!

– Слава повстанцам! – что есть силы, рявкнул длинноволосый Витька

– Этот подонок мечтал закутать нас в древние одежды, и восстановить в Рабсии сословия! – возмущенно звенел голос Оксаны над буйной толпой.

– Пусть кровью умоется!

– Чтоб у него челюсть сгнила!

– Ребята – продолжила она – я уверена, что депутат Гоноврухин заслужил такую же судьбу!

– Верно!

– Истребить весь род его!

– Не позволим повернуть историю вспять!

– Смерть тиранам!

– Нет средневековью!

– Нет– морали рабства! Да– морали бунта! – выкрикнул Крылов

– Свобода или смерть!!!! – слились в едином порыве голоса собравшихся.

– Что-то вы чересчур расходились, ребята. – голос учителя Зайцева был чуть насмешлив. Его благообразная фигура и спокойный тихий голос неотразимо подействовали на буйную ватагу. Впечатление было таким, будто в жарко натопленную комнату вошел путник, покрытый инеем. С неожиданной ловкостью забравшись на камень, Зайцев заметил, по-прежнему негромко: – Я тут подошел, послушал… Понимаю конечно ваши чувства… Новый закон, мягко говоря, не мед… Но вы, друзья, что-то непонятное удумали… Какие диверсии? Вы хоть представляете, что вам за это будет? Нет. Если вы хоть чуточку уважаете мое мнение…

Тишина вокруг была такая, что пение цикады в траве казалось оглушительным – мнение любимого учителя, пострадавшего от режима, воспитанники уважали.

– …Так вот, если вы уважаете мое мнение, то бессмысленных выходок себе не позволите.

Воцарилось долгое молчание.

– А что же нам делать? – робко спросила самая бойкая из девочек.

Зайцев поправил очки, как часто делал на уроках, при объяснении сложной темы.

– Вот это уже хороший вопрос. Вопрос того, кто перестал беситься и начал думать. Я вам посоветую – прислушиваться к тому, что вам скажет Вася Крылов. Он парень авторитетный.

– Но ведь он же и говорил, что мы должны…

– Он говорил это, не подумавши. С каждым случается. Давайте так: мы с ним останемся тут, спокойно побеседуем… Чтобы эмоции разума не затемняли… Потом вы уж с ним сами решите, что надо делать… А пока что я вам советую разойтись по домам. – учитель мягко улыбнулся – Вечереет. А новый закон, который вы так бурно обсуждали, установил комендантский час для подростков. Так что я вам советую добраться до дома, пока светло еще. Ну, удачи ребята! В добрый час…