Текст книги "Сливово-лиловый (ЛП)"
Автор книги: Клер Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)
Роберт раздумывает о моих словах и сворачивает с кольцевой дороги.
– Ты не слаба, просто не склонна к конфликтам. Что ты почувствовала, когда поняла, что я здесь?
– Я была счастлива и расслабилась. Мне хотелось бы вползти в тебя, даже не смотря на то, что ты был так зол.
Он улыбается, а затем спрашивает:
– Что ты чувствовала, когда он прикасался к тебе?
– Это было неправильно, это было ни приятно, ни возбуждающе. Я знаю, что принадлежу тебе, и что ты не выносишь, когда кто-то прикасается ко мне. Теперь это глубоко укоренилось. Я не забыла урок.
– Хорошая девочка, – хвалит он, потом вздыхает, – придется подать петицию в городской совет. Мне срочно нужна башня, чтобы запереть мою собственность.
– Архитектурный советник Дрекслер, безусловно, будет в восторге от этой идеи.
– Ох, нет, так нет. Я просто женюсь на тебе и перееду с тобой в гребаный канадский лес. Или в австралийскую глухомань. Далеко-далеко от других людей. Только мы вдвоем.
– В австралийской глубинке потребность в градостроителях не будет особенно высокой.
– Снова правда. Тем не менее, я думаю, что идея продлить наши безмятежные выходные до 365 дней в году абсолютно заманчива.
– М-м-м, но, к сожалению, я умру от голода до конца первых 365 дней, если мне придется сидеть на том вибраторе, чтобы поесть.
– Ты действительно необыкновенная женщина… – говорит Роберт, въезжает на задний двор, паркует машину и глушит двигатель.
– Почему?
– Любая другая зацепилась бы за «выйти замуж». Ты зацикливаешься на важных вещах. Еда и работа.
– Мне необязательно замуж…
– Я знаю это. Феминистка в тебе всегда проявляется не в том месте, да?
Роберт улыбается и наклоняется, чтобы меня поцеловать.
– Похоже на то. Я принадлежу тебе, Роберт. Даже без свидетельства о браке. Ты знаешь это.
Я выхожу и наблюдаю поверх крыши машины за ним, подошедшего к багажнику и достающего продукты. Он захлопывает багажник и запирает машину, смотрит на меня и говорит:
– Ты возьмешь мою фамилию. В этих вещах я старомоден и абсолютно антифеминистичен.
Я смеюсь и качаю головой.
– Нет.
Классическое «Да, я хочу. Пожалуйста, заставь меня» нет.
Роберт усмехается. Он понял.
Глава 54
Два дня спустя во время обеденного перерыва моя мама приходит и приносит мне переданные от Мони схемы вязания крючком – копии из книг и журналов. «Спасибо небесам за шредер», – думаю я.
– Мони была в восторге от тебя. Ты очень помогла ей.
– Я ничего не делала, мама.
– Кто был тот парень, который приходил?
Ну, ясное дело, что Мони по горячим следам все рассказала моей матери – и что мама, не теряя времени, желает уточнить последние сплетни у первоисточника.
– Его зовут Дэвид, и он коллега моей подруги.
– Мони говорит, что вы выглядели довольно близкими? Настолько близкими, что сначала она подумала, что это и есть Роберт. Что случилось, дорогая?
– Нет. Мони ошибается. Ей следует сосредоточиться на своих шапках и перестать совать свой нос в то, что ее не касается. Хочешь кофе?
Мама кивает, и я веду ее на кухню, которая, к счастью, оказывается пуста. Мы наливаем себе и садимся.
– Аллегра, ты не могла бы подменить меня еще раз через шесть недель? – спрашивает мама, и я пожимаю плечами.
Желания нет, но я знаю, что она просит меня только тогда, когда это действительно важно для нее.
– Я знаю, что ты должна сначала спросить Роберта… – продолжает она, неверно истолковав мое пожимание плечами. – Можешь дать мне знать в ближайшее время? Тогда я смогу забронировать курс.
– Что на этот раз?
– «Созерцание, путешествие в эго». Семинар с групповыми и индивидуальными беседами и сидением в тишине.
– Ради Бога!
– Знаю, знаю. Но для меня это важно. Мне нужно это пространство для моих чувств, иногда я даже могу поплакать, и это приносит мне много пользы.
– Я никогда не пойму.
– Чего? – спрашивает она, добавляя в кофе еще одну ложку сахара.
– Почему ты сидишь в комнате полной незнакомцев, думаешь о своих чувствах, а потом плачешь.
– Я бы тоже предпочла остаться наедине с кем-то близким, но не могу. А ты можешь, Аллегра?
– Да. Я научилась этому, это был сложный процесс, но теперь могу это сделать. Однако, я выбираю не такой путь, как ты.
– Путь боли? Или что ты имеешь ввиду?
– Иногда боли. Однако чаще «лежание в тишине». Так сказать.
– Что ты имеешь ввиду?
– Когда Роберт привязывает меня к кровати, оставляет меня с завязанными глазами и неспособную двигаться, тогда в этом также есть что-то от созерцания, медитации. Иногда он дает мне пищу для размышлений, иногда спрашивает о вещах и чувствах, которые я считаю очень, очень личными, настолько личными, что я запираю их внутри себя. Он необязательно требует ответа, но хочет, чтобы я подумала об этом. Чаще всего я даже отвечаю. Добровольно. Потому что приняла решение по-настоящему дать волю своим чувствам и прожить их в безопасном пространстве, которое предлагает Роберт, в атмосфере, где я знаю, что он никогда не осудит меня за то, что я чувствую.
– Ты плачешь перед ним?
– Да. Даже часто. По разным причинам, но всегда приятно выпустить слезы.
– Я никогда не плакала перед мужчиной, с которым была в интимных отношениях.
– Вау, – говорю я, – это грустно, мама.
– Я чувствовала бы себя слабой, если бы сделала это. Я не хочу этого, это не для меня.
– Я знаю, мне это знакомо. Но не считаю слабость чем-то уж плохим. Только не перед Робертом. Мы с тобой совершенно разные в этом, мама.
– Во время последнего посещенного мной подобного семинара, я плакала так ужасно, как никогда в своей жизни. Ты знаешь почему?
– Нет, не знаю.
Кладу ладонь на руку матери и ободряюще улыбаюсь ей. Она хочет рассказать мне, я чувствую это.
– Потому что отобрала у тебя твоего отца. Я ведь никогда его не искала. Я украла у тебя самого важного мужчину в твоей жизни, а у него дочь. Это было неправильно, и в глубине души всегда чувствовала, что то, что я делаю, – полная ерунда. Но смогла позволить этому чувству выйти на поверхность только сейчас, на этом семинаре. Прости, дорогая. Но я не могу исправить это.
– Мама, это нормально. Это была твоя философия, это есть твоя философия, твоя вера. Я никогда не скучала по отцу. Невозможно тосковать по тому, чего не знаешь. Мы были командой, и у меня было хорошее детство. Ты не должна сожалеть об этом из-за меня. Но есть кое-кто, кому ты причиняешь гораздо больше боли, чем мне, своим отношением.
– Правда? – удивленно спрашивает мама, прищурив глаза. – И кому же?
– Ты всегда говорила о том, что мне не нужен отец, что отцов вообще переоценивают, и что они все равно только гнездятся в детских головах с их патриархальным мировоззрением. Ты считала мужчин полностью переоцененными, и даже никогда не давала спуску отцам моих подружек.
– Да это так. Я была очень радикальной и бескомпромиссной.
– Правильно. Интересно, как дедушка относится к этому?
– Дедушка?
– Да, дедушка. Твой отец. Кого ты этим уничижала и унижала. Мужчина, который тебя вырастил и выкормил, который, по его рассказам, научил тебя плавать и кататься на велосипеде. Чтобы услышать от своей взрослой дочери, что он совершенно бесполезный и патриархальный мудак, единственной целью которого было угнетение женщин.
– Я никогда не смотрела на это с такой стороны.
– Потому что ты думаешь только в одном направлении. Вперед.
– Ты нет?
– Да, конечно, большую часть времени. Ты научила меня так думать. Но мой образ жизни требует определенного количества раздумий и размышлений, меньшей импульсивности, чем ты показывала своим примером.
– Ты всегда думала, прежде чем говорить, Аллегра. И я всегда этим очень гордилась. Спасибо за пищу для размышлений, дорогая. Я поговорю с дедушкой.
– Хорошо. Он будет счастлив. Я спрошу Роберта о субботе, а потом позвоню тебе, мама.
– Разве это не слишком… глупо для тебя? – спрашивает она и качает головой, потому что не может понять.
– Нет. Это заземляет меня. Мне приходится сосредоточиваться на этом, это почти медитативно. Я должна следить за своим тоном, за своим выбором слов. Роберт обычно улыбается, когда я спрашиваю его о чем-то подобном. Он рад этому, потому что я проявляю к нему уважение, выражаю почтение. И всегда говорит «да». Это формальность, ритуал, который мы соблюдаем и который нравится нам обоим. Не более того.
Дверь открывается, и входит Роберт, чтобы взять себе кофе. На нем черный костюм, потому что до обеда он, как и большинство коллег из «Фишер и Грау», был на похоронах бывшего коллеги. На самом деле в бюро оставались только Михаэль, Инга и я, потому что мы не знали покойного. Остальные сотрудники присутствовали на похоронах.
– Привет, – говорю я, и он улыбается.
– Привет, моя красавица, привет, Регина. Что привело тебя сюда?
– Я просто хотела принести Аллегре схемы вязания и выпить кофе. Как раз собиралась уходить.
Роберт использует интимный момент и целует меня – только в щеку, но все же.
– Было плохо? – спрашиваю я, и он кивает.
– Ужасно. Думаю, что на похоронах было не менее двухсот пятидесяти скорбящих. Я никогда не видел, чтобы столько людей плакало одновременно.
– А кто умер? – обеспокоенно спрашивает мама.
Она боится, что это был кто-то из семьи Роберта, и об этом не знает. Я улыбаюсь, зная свою мать достаточно хорошо, чтобы понимать, что ей будет за это стыдно.
– Архитектор, который работал здесь еще три года назад. Вышел на пенсию, и вскоре после этого у него диагностировали рак. Он умер на позапрошлой неделе.
– О, его звали Ритер?
– Да, – подтверждает Роберт и достает молоко из холодильника.
– Я читала объявление в газете. Их было очень много.
– Да, было прилично.
– Роберт, – говорю, пользуясь благоприятным моментом, – маме нужно, чтобы я снова была в клубе в субботу через шесть недель. Будет ли это нормально?
Роберт улыбается, как я и предполагала. Мама внимательно за нами наблюдает. Он смотрит на календарь на стене и считает недели.
– Это будет двадцать второе, верно?
– Да, двадцать второго.
Мама кивает и достает из сумочки дневник.
– Да, все в порядке, – отвечает он, и я благодарно улыбаюсь ему.
***
Вечером мы с Сарой и Фрэнком идем в очень идиллический ресторан с фантастически красиво оформленным задним двором. «Как будто из фильма», – думаю я и восхищаюсь многочисленными растениями, старыми каменными стенами и искусной иллюминацией. Атмосфера действительно классная. Если еда будет вполовину такой же, это может стать моим новым любимым местом в городе. Сара и Фрэнк обнаружили эту жемчужину и пребывают в полном восторге.
– Кстати, меня вызвали, – говорит Сара, пока мы ждем выпивки.
– Действительно? По какому поводу?
– Потому что за ним начали следить, когда он был со мной. Я совершенно не знаю, что какие дела прокручивал Марек, но прокурор хочет допросить меня об условиях жизни, особенно о жилищных условиях и подарках, которые он мне дарил.
– Сара подумывает не упоминать «пояс верности», – усмехается Фрэнк и берет Сару за руку.
– Что за подарки он тебе сделал, чтобы заинтересовать прокурора?
– Нижнее белье Victoria’s Secret, сарафан от Vera Wang, брючный костюм Gucci. Что-то в том же роде.
– Ну, – говорит Роберт, немного сбитый с толку, – это не так уж невероятно дорого или необычно… В частности, белье Victoria's Secret действительно не так уж и дорого. Бюстгальтеры стоят около пятидесяти евро.
Я бросаю на Роберта недоуменный взгляд. Откуда он так точно знает, сколько стоят эти бюстгальтеры?
– Это даже не главное. Дело в том, что Марек летал со мной в Лос-Анджелес на шопинг. Дважды за четыре месяца.
– Ох. Ну, это уже выглядит совершенно иначе. Вы были в Лос-Анджелесе дважды?
– Да, – радостно отвечает Сара, – а после второго раза он натянул поводья, и стало плохо. Он, наверное, думал, что сделал мне достаточно добра, и теперь моя очередь.
– Он тоже ездил с тобой в Лос-Анджелес? – спрашивает меня Фрэнк, и я качаю головой.
– Нет. Он был со мной только один раз в Брегенце. И мы ничего там не покупали.
– Чем же вы занимались?
Я прочищаю горло и смотрю вниз.
– М-м-м, он пошел на фестиваль, а меня связал и оставил ждать на кровати в отеле, пока не вернется.
Я вижу, как Роберт рефлекторно сжимает кулак. Такие истории его бесят. Никогда нельзя оставлять связанную нижнюю одну, никогда! Можно покинуть комнату в своих четырех стенах – тоже ненадолго – но никогда не покидать дом. В отеле должен оставаться в номере. Я знаю, о чем он думает: «Если бы у меня возникли проблемы, если бы бондаж оказался слишком тугим и кровообращение было прервано, или, в худшем случае: что, если бы отель загорелся?»
Я знаю, что Роберт никогда не оставит меня одну связанной, тем более тогда, когда у меня кляп во рту. Даже если не использует его, то никогда не выходит из комнаты более чем на четверть часа и находится в пределах слышимости. И обычно прокрадывается назад в спальню, стоит у двери, наблюдает за мной, созерцает объект, в который превращает меня. Он обожает лицезреть меня.
– Он особо не дарил мне подарков, – говорю я, быстро возвращаясь к нашей предыдущей теме.
Официантка приносит наши напитки и принимает заказ на еду. Сара рассказывает о допросе и разговоре с прокурором, о попытках Марека повлиять на нее.
– Он звонил моей маме, – делюсь я, и Сара тихонько смеется, качая головой.
– Марек в отчаянии. Мне его почти жаль. Но только почти.
– Точно, – говорит Фрэнк, – пожалуйста, не забывай, как он с тобой обращался. И, пожалуйста, не забывай, что он «запер» тебя.
– Да, – отвечает она и кладет свою руку на его, – но, пожалуйста, не забывай, как невероятно тебя это возбуждало.
– Возбуждало. Ну и?
– Роберта это оставляет совершенно холодным.
– Не мое, – говорит Роберт, обнимая меня за плечи. – Если я хочу Аллегру, мне не хочется искать ключи, отпирать замки, убирать металл. К тому времени, как закончу с этим, я забуду, чего действительно хотел. Особенно в моем преклонном возрасте…
Фрэнк улыбается и смотрит на Сару. Выждав для приличия две минуты, оба исчезают.
– Хм, как жаль… – говорит Роберт и оглядывается, – было бы слишком хорошо…
– Что? – спрашиваю я, кладя руку ему на бедро.
Мне нравится, что я всегда могу касаться его, что он не держит меня на расстоянии, чтобы создать искусственно холодную дистанцию. Демонстрация власти между нами присутствует всегда. Нам не нужны эти холодные игры – и я бесконечно благодарна за это. Вот так мне всегда хотелось жить. Это кажется правильным, наполняющим и освобождающим.
– Двор здесь очень красивый. Но теперь, когда Фрэнк и Сара собираются заняться сексом в туалете, можно рассчитывать на то, что нас выгонят отсюда с дальнейшим запретом еще до десерта.
Роберт улыбается и целует меня в висок. Я скрещиваю ноги, откидываюсь назад и наблюдаю за пламенем свечи на столе. Свет мерцает, и я представляю, как Роберт берет меня в дамской комнате. Наверное, сзади, прижав к двери. В туалете тусклое освещение, стены терракотового цвета, и преобладающий там красно-оранжевый мягкий свет делает все вокруг мягким и теплым. Ну да, запах чистящего средства для унитаза меня совсем не возбуждает, но Роберт все равно заткнул бы мне рот. И я бы чувствовала его запах.
– Нестрашно, – бормочу я и решаю наброситься на него сразу же по приходу домой, – десерт мне не нужен.
– М-м-м. И у меня есть ты. Раздвинь ноги, Аллегра.
– Что? – спрашиваю я, с ужасом глядя на него.
– Ты меня поняла, и советую делать то, что я говорю.
Я нерешительно ставлю ступни рядом, немного выпрямляюсь и раздвигаю ноги. Роберт не двигается. Посторонний человек, вероятно, даже не смог бы сказать, увидел ли он то, что я только что сделала. Роберт не собирается щупать меня между ног, он просто хочет посмотреть, послушаюсь ли я.
– Хорошая девочка, – шепчет тот мне на ухо, – ноги остаются открытыми весь вечер. Ты не закидываешь ногу на ногу, не скрещиваешь в лодыжках, ты просто все время будешь держать их слегка расставленными.
Я ничего не говорю, как раз находя свое место в Зоне, готовясь сконцентрироваться до конца вечера.
– Ты меня поняла, Аллегра?
– Да, Роберт.
– Хорошо. Видишь вон ту семью под оливковым деревом?
Я смотрю в том направлении и вижу пару и двоих детей – близнецов, кажется, – около четырех лет от роду.
– Да я вижу. Ты знаешь их?
– М-м-м-хм-м. Она заканчивала школу вместе со мной, будучи в то время на седьмом месяце беременности. Она отдала ребенка на усыновление. Нам всегда было интересно, кто отец. Главным подозреваемым был молодой учитель биологии, проявлявший чрезмерный интерес к беременности. Но она молчала, как могила. Мы так и не узнали.
– Тебя это действительно интересовало в то время? – спрашиваю я, откидываясь назад.
Не могу представить, чтобы Роберта так волновали сплетни, только не в школе. Представляю его действительно крутым парнем, которому было наплевать на подобные вещи и на то, что другие люди думают о нем. Он, конечно, только позже обнаружил, что ему нравятся сплетни, и сегодня довольно ярко продемонстрировал это, по крайней мере, я так себе это представляю.
– Нет. Но это стало большим событием в школе. Было невозможно пройти мимо. Помни о своих ногах, Аллегра, – напоминает он, и я понимаю, что скрестила их в лодыжках.
– Извини, пожалуйста, – говорю я, тут же исправляя осанку.
Фрэнк и Сара возвращаются, выглядя возмутительно натрахавшимися и сияя, как медные гроши.
– У тебя на шее помада, друг мой, – замечает Роберт, постукивая себя по шее, чтобы показать Фрэнку, где следы. – Слева.
Фрэнк берет салфетку и вытирает шею.
– Бабулька в поддельном Prada посмотрела на нас довольно подозрительно… – усмехается Сара и продолжает, – наверное, я была слишком громкой.
– Здесь вас никто не слышал, определенно не так уж здорово-то и было, – самодовольно замечает Роберт.
– О, небеса… – стону я и закатываю глаза, – с вами просто невозможно куда-либо пойти…
– Будь благодарна, – говорит Роберт, улыбаясь официантке, которая ставит передо мной тарелку, – Сара могла отсосать ему под столом.
Официантка замирает, смотрит на Роберта и явно не знает, как лучше сохранить самообладание.
– Спасибо, – бормочу я, одаривая ее извиняющейся улыбкой.
– Приятного аппетита, – хрипит та и удирает.
Ее коллега, который как раз вручает Роберту тарелку, ухмыляется.
«Мужчины!» – думаю я, внутренне качая головой.
– Это было чересчур, Роберт, – говорю я, мягко ударяя его по плечу. – Бедная женщина…
– «Профессиональные риски»… – отвечает он, пожимая плечами.
– Если хочешь кого-то выбить из колеи, делай это со мной. Или, хотя бы, с Сарой.
– Сара все еще находится в посторгазмическом состоянии, она даже не заметит ничего. Да и ты станешь достаточно неуверенной, когда я скажу, что тебе нужно еще поработать над положением ног, мой зайчик.
Роберт ухмыляется мне и берет вилкой морковку с моей тарелки.
– Мой зайчик… – стону и раздвигаю ноги, которые уже рефлекторно скрестила. – Мой зайчик, я не могу в это поверить. Если нам сюда запретят приходить, то это будет из-за тебя.
– Или из-за тебя.
– Из-за меня? С чего это? Я единственная, кто ведет себя здесь прилично, – отвечаю я и одариваю его очаровательной улыбкой. «Если не учитывать того, что я должна сидеть здесь, словно ковбой с отеком яичка», – добавляю мысленно.
– О, может быть, потому что ты отсосешь потом под столом?
Слова Роберта звучат абсолютно серьезно, его взгляд суров и непреклонен. Я издаю мучительный, недоверчивый стон и вынуждена заметно сглотнуть. «Он же не собирается… Нет, я не смогу», – думаю я. Это недопустимо, и Роберт тоже это знает.
Фрэнк и Сара хохочут, а я продолжаю смотреть на Роберта, как будто тот сошел с ума. Затем он ухмыляется мне своей неотразимой улыбкой, и у меня перехватывает дыхание. О, черт, кажется, я ненавижу этого ублюдка всем сердцем. Он умудряется вывести меня из равновесия одним предложением, хотя должна была догадаться, что подобное последует. Во всяком случае, я только что сама говорила об этом. Ненавижу его, ненавижу его, ненавижу его. И люблю его так сильно, что это почти больно.
– Я знаю, что ты любишь меня, мой зайчик. Ешь, иначе остынет.
– Да, Роберт, – говорю я, выбирая нарочито насмешливый тон и демонстративно скрещивая ноги.
Взгляд, который Роберт бросает на меня, прежде чем вернуться к еде, очень многообещающий. Сара и Фрэнк уже повеселились сегодня по-своему, а я собираюсь повеселиться. Позже. Дома.
Глава 55
Входная дверь захлопывается позади нас. Роберт наблюдает, как я снимаю обувь – туфли на высоких каблуках, которые он купил мне прошлым летом.
– Хочешь сначала сходить в ванную? – вежливо спрашиваю я и стараюсь делать вид, будто меня ничего не беспокоит.
– Аллегра, – рычит он, и я почти вижу, как растет его эрекция.
– Да, Роберт?
Поймай меня, поймай. Мое сабмиссивное «я» скачет перед Зоной и дразнит Роберта, строя козьи рожицы – и он это чувствует, знает, чего я хочу. Отступаю, застывая в дверях гостиной, и смотрю, как он идет за мной. Тигр, молчаливый и опасный, внимательно наблюдающий за своей добычей. Я улыбаюсь и возвращаюсь в гостиную. Роберт стягивает через голову рубашку и бросает ту на диван.
– Раздевайся.
– Нет.
Пожалуйста, заставь меня Роберт. Я хочу быть побежденной, как физически, так и морально. Хочу, чтобы он показал мне, насколько я слаба на самом деле. Жажда этой маленькой игры написана у него на лице, его ухмылка дьявольская и невероятно эротичная. Он расстегивает кожаный ремень, который носит с джинсами, и смотрит на меня. Бесконечно медленно вытягивает кожу из шлевок, и мне приходится сглотнуть. Роберт такой сексуальный, такой чертовски сексуальный. Он складывает вдвое ремень в левой руке, правой расстегивает верхнюю пуговицу брюк и, пользуясь оказываемым им на меня гипнотическим воздействием, медленно приближается. Я начинаю дышать быстрее, мой взгляд прикован к ремню и выпуклости в его паху.
– Нет, – шепчу я, врезаясь в книжную полку при моем следующем шаге назад, когда тот тянется ко мне.
– О да… – он усмехается, хватает меня за талию и поднимает, перекидывая через плечо. Я пинаю и шлепаю его по заднице ладонью, но тот крепко удерживает меня.
– Отпусти меня, неандерталец! Ой! Прекрати! Не смей тащить меня в свою чертову пещеру!
Роберт смеется и открывает дверь спальни.
– Неандерталец, да? Я запомню это, Аллегра.
Через несколько секунд он опускает меня на нашу кровать, переворачивает на живот и левой рукой держит за шею, прижимая к матрацу. Я слышу свист ремня в воздухе и стону, когда тот с приглушенным ударом приземляется на мою задницу. Моя одежда хорошо смягчает, как шум, так и боль.
– Раздевайся, или я сделаю это за тебя.
В голосе Роберта столько обещания, столько угрозы, что у меня начинает кружиться голова.
– Нет, – шепчу я.
– Ты уверена? – спрашивает он и бьет снова, на этот раз сильнее.
– О-о-о, – выдыхаю я, – Роберт…
Его тренировки не прошли даром, и Роберт полностью раздевает меня за минуту, несмотря на мое сопротивление. Мы оба смотрим друг на друга, тяжело дыша, и он снова берет ремень.
– Пятнадцать. После этого ты попросишь у меня мой член.
– Нет, – выдыхаю я и улыбаюсь, пытаясь оттолкнуть его от себя.
Он намного превосходит меня физически и не двигается с места. Поднимает меня к себе на колени и умудряется сделать вид, что даже не замечает, что я сопротивляюсь. Ясное дело, что он не жалеет меня. Впрочем, даже пятнадцать сильных ударов кожаным ремнем не могут меня довести до предела – да и суть не в этом. Это чистая демонстрация его власти, его силы, и я наслаждаюсь каждой секундой.
– Пятнадцать, – говорит он после последнего удара. – Итак?
– Нет, – отвечаю я, хрипя. Задница горит, внутренности сжимаются в предвкушении. Ощущаю жидкое блаженство удовольствия и боли, пульсирующее в моих венах. Я хочу утонуть в нем, я хочу кричать и просить еще, еще и еще больше.
– Ну, тогда не надо.
Роберт хватает меня за волосы, тянет вверх, пока мое ухо не оказывается рядом с его ртом.
– Я беру то, что принадлежит мне. Когда хочу. Как хочу. И так часто, как я хочу.
Роберт проводит языком от моего уха до шеи, нежно прикусывает, затем ласково посасывает это место, игнорируя мой теперь уже нерешительный протест, мои стоны. Затем чувствую, что меня поднимают, как его вес вдавливает меня в матрас. Левой рукой он фиксирует мои запястья над головой, правой – направляет член к моему входу. Я хнычу, все еще сопротивляясь и не облегчая ему задачу сегодня. Но я уже проиграла. Роберт врезается в меня одним толчком. Я влажная, мокрая и готовая. Улыбаюсь. Обожаю это ощущение. Мой мужчина завоевал, победил, покорил меня. Мое тело охотно ему служит, его не обманешь, не одурачишь. Я лежу неподвижно, ожидая, когда Роберт начнет двигаться, возьмет меня, использует. Но ничего не происходит. Поэтому я открываю глаза и вижу, как он ухмыляется, взирая на меня.
– Мой член только оказался в тебе, и ты совершенно успокоилась. Ты замечаешь это, что ты голодная до члена сучка?
Он кладет правую руку на мою левую грудь и скручивает сосок. Эта легкая боль заставляет меня застонать, еще больше разжигая желание.
– Роберт… – шепчу я и прижимаюсь к нему тазом.
Это не так просто, потому что он эффективно зафиксировал меня. Я практически не могу двигаться, а только тяжело дышать, что еще больше накаляет обстановку. Я беспомощна, в его власти – даже без бандажа. Но он – это он. Использует только свое тело, и у меня нет шансов против него, и мне не нужен шанс, да я бы и не воспользовалась им, даже если бы таковой представился.
– Я все еще жду.
– Трахни меня, пожалуйста, – шепчу я, – используй меня.
– Послушная, маленькая сучка, – отвечает Роберт с ухмылкой и начинает двигаться.
***
Через час я сижу на стуле в гостиной, мои ноги широко разведены распоркой. Роберт сказал, что я должна упражняться, чтобы избавиться от старых привычек, что не в его интересах напоминать мне о своих приказах каждые 15 секунд, что заученные автоматизмы работают против этого. Он сковал мои запястья наручниками за спинкой стула, чтобы я сидела прямо.
– Что тебе больше всего нравится? – спрашиваю я, глядя на него.
Роберт прислоняется к подоконнику и задумчиво смотрит мне между широко расставленными ногами. Он уже одет, но без туфель и носков.
– С тобой?
– Да.
– О, всего и не перечислишь… – вздыхает он, потирая лицо. – Особенно нравится заставлять тебя снова и снова кончать, доводя до точки, когда ты… не в силах больше сосредоточиться, думать или вообще бороться. Когда в какой-то момент твои оргазмы становятся настолько интенсивными, почти мучительными, что ты плачешь и пытаешься умолять меня о пощаде, даже не будучи в состоянии сложить два слова. В такие моменты я почти готов кончить только от испытуемого чувства всевластия.
Он улыбается, лезет в карман и достает два зажима, становится слева от меня и хватает за левую грудь. Я стону. Мне не нравятся эти штуки. Но Роберт от них в восторге. Потому что на моем лице отражается чистая, неприкрытая боль, когда тот их снимает. И, черт возьми, да, это действительно больно, гораздо больнее, чем, когда их одевают.
Мой сосок твердеет в считанные секунды только от прикосновения, и я задыхаюсь, когда зажим сжимается на нем.
– У-х-х, – произношу я, глубоко дыша, чтобы справиться с болью.
– Что? – спрашивает он, поднимая бровь.
– Больно… – отвечаю я, прикусывая губу.
Роберт усмехается, его голос сочится насмешкой, когда бормочет:
– О? Действительно? Больно? Вот ведь…
Роберт ждет, он всегда ждет, пока я не привыкну, потом обходит меня и накладывает второй зажим.
– Дай угадаю, тварь: тебе больно?
– Да-а-а, – хриплю я, откидывая голову назад.
Зажимы тугие, настолько тугие, что это практически на грани. И я уже знаю, что слезы навернутся на мои глаза, когда он их снимет. Я буду плакать, кончать, умолять, плакать, кончать, умолять и, в конце концов, все одновременно. Роберт хватает меня за волосы и снова наклоняет голову вперед.
– Открой рот, – командует он и улыбается той дрянной улыбкой, которую я нахожу такой невероятно эротической.
– Ну, давай.
Требовательно, когда я не реагирую быстро. Он отвешивает нежную пощечину, нет, это больше похоже на легкий шлепок по щеке, и я открываю рот, пытаясь держать глаза открытыми, потому что знаю, что тот этого хочет.
– Умница, – тихо говорит он, – можешь же. Язык наружу.
Указательный и средний пальцы его правой руки ложатся мне на язык, скользят в рот все глубже и глубже. Я издаю рвотный звук и пытаюсь вытолкнуть их своим языком, который затем снова исчезает во рту.
– Эй, высунь язык. Что с тобой сегодня, Аллегра, м-м-м? Ты непослушна, строптива и продолжаешь не подчиняться моим приказам. Ты огрызаешься и оскорбляешь меня – я тобой недоволен.
Пальцы у меня во рту мешают ответить, Роберт намеренно вызывает рвотный рефлекс снова и снова, пока у меня на глаза не наворачиваются слезы, и я начинаю умолять самым невнятным образом.
– Что ты хочешь сказать? – шепчет он мне на ухо и убирает пальцы изо рта.
Я вздыхаю с облегчением – и в то же время желаю продолжения.
– Прости, Роберт, – шепчу я.
– У меня есть огромное желание заткнуть тебя за твою дерзость, Аллегра. Знаешь ли ты, для чего в первую очередь предназначен твой рот?
– Да, Роберт.
– И это? – спрашивает он с ухмылкой и толкает меня вместе со стулом к балконной двери, пока мои колени не упираются в стекло.
Интересно, что он задумал, но я сосредотачиваюсь на ответе.
– Чтобы доставлять тебе удовольствие.
– Поразительно. Ты это знаешь, но не придерживаешься. Ты будешь практиковаться в этом сейчас, сука. После того, как ты не захотела лезть под стол в ресторане, будешь теперь тренироваться здесь. И в то же время это поможет снова научить тебя немного большему смирению.
Роберт выходит из комнаты, и мне интересно, что он задумал. Я смотрю на свое отражение в балконной двери и жду его возвращения. Знаю, он всерьез не ожидал, что я отсосу ему под столом в ресторане – публично, с Фрэнком и Сарой рядом – но это часть игры, он заставляет меня думать, что хотел этого. Это его предлог, его вход в сценарий, который он строит. Соски мягко пульсируют, а вынужденно раздвинутые ноги слегка дрожат от предвкушения и напряжения. Мои глаза расширяются, когда Роберт снова возвращается, и понимаю, что он запланировал для меня сделать. Я сглатываю – это будет очень, очень унизительно. Глубоко познавательный урок. С громким чмоком длинный черный фаллоимитатор пришвартовывается присоской на оконном стекле балконной двери прямо перед моим ртом. Мне придется ублажать этот дилдо, как будто это член Роберта, и я буду вынуждена смотреть себе в глаза, пока это делаю. Принудительно. Не думаю, что мне будет разрешено закрывать их. Грузики на зажимах будут беспрестанно раскачиваться взад-вперед, причиняя боль и заставляя стонать. Мне придется задыхаться и кашлять, Роберт хочет видеть мои слезы, чистые эмоции, хочет, чтобы моя душа распростерлась перед ним. Он пододвигает стул и садится рядом.
