Текст книги "Сливово-лиловый (ЛП)"
Автор книги: Клер Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)
Глава 36
На выходные, после появления Марека в офисе, мы приглашены на свадьбу за город. Один из одногруппников Роберта женится в старом замке, и у Роберта плохое настроение, когда он смотрит на костюм, который собирается надеть.
Я стою в нижнем белье рядом с ним и улыбаюсь.
– Ты смеешься надо мной, потому что я так страдаю? – спрашивает Роберт, поднимая бровь.
– Нет. Никогда.
– Хорошо. А что ты собираешься надеть?
– Я думала, что возьму это платье… – говорю я и вытаскиваю платье из шкафа. Скромное, с длинными рукавами, черное и длиной до колена.
– Не то шикарное черное нечто, что мне так нравится? – нахмурившись, спрашивает он.
– Ну, – отвечаю я, – сейчас февраль, и в этих замках обычно довольно холодно…
– Хорошо, ты права, забудь об этом. Я просто не подумал головой.
– Могу ли я что-нибудь сделать, чтобы поднять тебе настроение? – спрашиваю я и улыбаюсь.
Роберт задумчиво смотрит на меня и склоняет голову.
– Я все время раздумываю, как провернуть так, чтобы на этой свадьбе я выглядел как твой милый заботливый парень, и все же ты все время ощущала, кто ты есть. Яйцо делает тебя слишком возбужденной, а это все-таки слишком на весь день и весь вечер. Пробка тоже.
– Должна ли я помочь тебе в твоих раздумьях, милый Робби? – спрашиваю я, смеясь.
Роберт подходит ближе и сжимает в кулак мои волосы.
– Синей задницы недостаточно для меня. Это недостаточно унизительно для того, кто так нагл. Но после того, как ты меня так мило попросила, мы начнем с задницы. Сними трусики, встань у стены, руки над головой.
Он целует меня долго и интенсивно, прежде чем отпустить.
***
Через полчаса я знаю, что моя задница будет болеть весь день – и следующий. Роберт не пощадил меня ни капли. Он тянет меня на кровать, намеренно грубо, и я чувствую жгучее желание в паху. Он поворачивает меня на спину, фиксирует запястья левой рукой над моей головой, проверяет правой, готова ли я.
– Мокрая. Снова. Ненасытна, я прав, сука? – Он усмехается и затем резко вонзается в меня. – Ты не кончаешь, Аллегра, – рычит он, начиная сильно и быстро трахать. Непосредственно перед тем, как кончить, он отстраняется от меня и мастурбирует, брызгая спермой на вульву, между ног, везде. Затем падает на кровать рядом со мной и приказывает, чтобы я оставалась на месте. На спине, ноги широко расставлены. Когда он снова приземляется, снова может дышать, то рассказывает мне о женихе и невесте, о том, как он познакомился с женихом. Каждый раз, когда я пытаюсь пошевелиться, он удерживает меня.
– Я сказал, оставайся так, Аллегра.
Через полчаса у меня начинают болеть ноги, и я прошу Роберта разрешить мне размять их. Взгляд на часы говорит мне, что уже пора идти в душ, если мы не хотим опаздывать. Хотя я и приняла душ всего два часа назад, но не могу же пойти на свадьбу так.
Роберт, бросив взгляд мне между ног, запрещает это и вместо этого требует, чтобы я открыла рот. Делаю, как он приказывает, чувствуя, как снова начинает пульсировать мое возбуждение, хотя знаю, что на этот раз я тоже не кончу. Мне придется очень быстро принимать душ. Очень, очень быстро. Его полутвердый член скользит мне в рот, и я усердно стараюсь как можно быстрее его заставить подняться. Роберт снова использует меня и снова отступает перед тем, как кончить. Я вижу, как он хватает мои трусики, пока себя стимулирует, и задыхаюсь разочарованно, когда он орошает их спермой.
Он осторожно, чтобы не пропало ни капли, протягивает мне полностью забрызганный кусок ткани, и с усмешкой говорит:
– Надевай.
– Это?
– Да.
Я указываю на следы его спермы между ногами и тихо говорю:
– Я хотела принять душ и…
– Ты уже приняла душ, Аллегра. Сейчас ты наденешь свои трусики и отправишься со мной на свадьбу. С трусиками и пиздой, полной спермы.
– Но… – говорю я и сглатываю. О Боже! Я буду чувствовать влажные трусики, даже если они уже будут сухими в течение нескольких часов. Каждая капля будет разжигать огонь унижения в моей душе, и всякий раз, когда он посмотрит на меня своим особым взглядом, мне будет стыдно – и я буду возбуждаться от этого стыда. И когда мы вернемся домой, мои трусики снова будут мокрыми. На этот раз от меня.
– Аллегра.
Тихо, предупреждающе. Еще больше аргументов, и я почувствую его строгость. Я беру трусики и надеваю, прикусывая губу, когда чувствую влагу – его сперму на моей коже. То, что он делает сейчас со мной, так же эффективно, как и любой ошейник. Только это никто не заметит. Это вопрос головы, невидимая связь между нами. Ни единая душа не увидит, но для меня это будет абсолютно пластично и ощутимо.
Я встаю, оправляя трусики, пока он не останавливает мои руки.
– Перестань. Одевайся. Наведи красоту. Возьми красную помаду. Ту, что выглядит так здорово, когда я трахаю тебя в рот.
Я вздрагиваю, между ногами распространяется сильное напряжение, щекоча и делая меня маленькой. Я больше не хочу идти на эту свадьбу, хочу остаться здесь и быть доступной для Роберта. Я иду в ванную, и Роберт следует за мной. Он следит и контролирует меня – это часть игры. Я делаю макияж, нанося красную помаду, как и приказано. Роберт наблюдает за мной, застегивая свою рубашку. Прежде чем я начинаю укладывать волосы, он встает позади меня и вонзает пятерню в волосы на затылке.
– Посмотри на себя, Аллегра, – шепчет он мне на ухо, – Посмотри на себя. Блядская красная помада, полностью обкончанные трусики и это шикарное платье. Ты знаешь, что ты?
– Да, Роберт.
Мой голос звучит приглушенно, и наши взгляды встречаются в зеркале.
– И что ты есть?
– Я шлюха, Роберт.
– Именно это ты и есть, Аллегра. Маленькая, жаждущая члена блядь. И чья ты шлюха?
– Твоя, Роберт, – шепчу я, он отпускает мои волосы, хлопает меня по заднице и улыбается. Я там, где он хочет меня иметь, и он будет наслаждаться свадьбой, несмотря на костюм. Потому что сможет пировать моим позором и унижением, которые будут снедать меня весь день.
***
– Аллегра, – говорит Роберт, припарковав машину у замка и выключив двигатель, – два напитка, не более того. Поняла?
– Да, Роберт.
Я улыбаюсь и наклоняюсь, чтобы поцеловать его.
– Подожди, – шепчет он, удерживая меня на расстоянии. – С каких это пор шлюшки целуются в губы?
Унижение течет, как лава, через мое сознание, и моментально позорное состояние моих трусиков снова выходит на первый план.
– Ты не будешь целовать меня сегодня, Аллегра. Я буду брать то, что хочу, до завтрашнего утра включительно.
– Да, Роберт.
– Хорошо. Оставайся на месте.
Он подмигивает мне и выходит. Я знаю, что он только что сказал это, чтобы напомнить мне, кто командует парадом. Он хочет, чтобы я находилась «в зоне», желательно весь день, хочет наслаждаться тем, как я борюсь с собой, моими внутренними метаниями, и все же всегда послушно соблюдая место, которое он мне назначил. Я слышу и чувствую, как открывается багажник, но смотрю прямо на стену, перед которой мы припарковались. Я ощущаю внутри себя глубокую умиротворенность, которую всегда чувствую, когда нахожусь в абсолютном равновесии с собой и своей сабмиссивностью, когда мне удается прочно закрепиться в «зоне». Роберт хлопает крышкой багажника и открывает пассажирскую дверь, галантно помогает мне выйти из машины и поддерживает мое пальто.
– Спасибо, – говорю я, ища его руку, и съеживаюсь, когда мои пальцы касаются его, – можно? – тихо спрашиваю я, и он, улыбаясь, берет меня за руку.
Мы должны пройти немного до входа, и Роберт шепчет мне на ухо:
– Мне нравится, когда ты такая. Покорная, мягкая, послушная, податливая и ласковая. Когда позволяешь вытворять с тобой все, что мне вздумается – это дико заводит меня. Если бы я знал, что с тобой делают обкончанные трусики, я бы сделал это гораздо раньше…
– Роберт… – шепчу я и обхватываю его руку, умоляя, отчаявшись. Он так возбуждает этим голосом – голосом, которым он может заставить меня резонировать.
– Ты мокрая, Аллегра? – тихо спрашивает он, толкая дверь во внутренний двор.
– Да, Роберт.
– Очень хорошо. Я так и хочу, – улыбается он и пропускает меня вперед.
***
Десять минут спустя мы, поприветствовав всех присутствующих и найдя места в маленьком зале, где разместился представитель ЗАГСа, усаживаемся. Роберт берет мою руку и переплетает пальцы с моими. Я люблю его за этот нежный жест в этот момент, когда речь идет, надеюсь, о связи на всю жизнь. Я хотела бы поцеловать его, но мне не позволено это делать, поэтому я сдерживаю это желание. Речь регистратора не особенно оригинальна или воодушевляющая, и я разглядываю людей, сидящих в поле моего зрения. Мои мысли блуждают к нашему с Робертом совместному будущему, и мне интересно, думал ли Роберт когда-нибудь о женитьбе. Не на мне, ради всего святого, а вообще. Думаю, что для меня не обязательно быть замужем, даже без свидетельства о браке я принадлежу своему мужчине гораздо больше, чем среднестатистическая женщина в браке. Захочет ли Роберт когда-нибудь иметь детей? Мы никогда не говорили об этом. С одной стороны, он любит Лотти и так чудесно справляется с ней, с другой стороны, наш образ жизни не идеальный образец подражания для маленьких и больших детей. От детей невозможно ничего утаить, я знаю это по собственному опыту. Как бы осторожна ни была моя мама со своей интимной жизнью, я всегда это замечала. Я вздрагиваю, вспоминая ту ночь, когда застала маму с Петером, ее долговременным любовником. Петер был автомехаником и у него всегда были грязные руки. Я очень хорошо помню, как его испачканные машинным маслом пальцы впивались в бледную плоть моей матери. Они трахались на диване, и Петер был самым громким мужчиной, которого я когда-либо встречала. Ни моя мама, ни он не заметили меня, несколько секунд стоявшую в дверях гостиной, а потом с отвращением отвернувшуюся и ушедшую в свою комнату. Думаю, мне было лет девять, потому что когда мне было десять лет, Петера уже не было.
– Тебе холодно, красавица? – тихо спрашивает Роберт на ухо, и я понимаю, что меня передернуло не только внутренне, но и внешне.
– Нет, все в порядке, – отвечаю я так же тихо и улыбаюсь ему.
Церемония заканчивается, и сияющая пара наконец-то супруги. Перед дверью подают шампанское, Роберт снимает два бокала с подноса, который держит рыжеволосая официантка. Он протягивает мне один из бокалов, и мы присоединяемся к очереди поздравляющих. Пока мы ждем, я чувствую руку Роберта на моей заднице, властную, требовательную. Интересно, может ли он чувствовать сквозь ткань, насколько все еще тепла кожа от ударов.
– Ты чувствуешь это? – тихо спрашиваю я и смотрю на него.
– Да, – отвечает он, – очень даже. Болит, а?
– Да.
Он наклоняется ко мне и целует, прижимает крепче, в то же время вцепляясь рукой в мою задницу, вызывая боль. Я чувствую его ногти сквозь платье и трусики и тихо стону ему в рот. Роберт улыбается и заканчивает поцелуй. Его глаза сверкают, когда он говорит одними губами «хорошая девочка».
***
Стулья в празднично украшенном зале чудесно мягкие, и я с облегчением вздыхаю. Мы беседуем с парой за нашим столом – сокурсниками Роберта и жениха. Роберт так же очарователен, как и всегда, но когда парень слева от меня заказывает всем шнапс, Роберт предупреждающе и властно кладет руку на мое бедро. Два напитка. Не больше. Роберт с благодарностями отказывается от шнапса – со ссылкой на то, что он за рулем – но у меня нет шансов. Не успев опорожнить шот, кто-то заказывает еще один раунд, но я вежливо отказываюсь. К сожалению, это возражение неприемлемо, потому что, как мне сказали, Роберт же за рулем, значит, я могу пить. Я смотрю на Роберта, который критически поднимает бровь, наклоняясь ко мне и шепча мне на ухо:
– Выпей, и ты пожалеешь. Вспомни Сару…
– Пожалуйста, Роберт, я не могу сказать «нет».
– Да, ты можешь. Всем, кроме меня. Пора тебе этому научиться, Аллегра.
– Пожалуйста… – шепчу я, потому что я хотела бы еще немного выпить.
– Нет.
Взгляд Роберта становится холодным и суровым, мое дыхание углубляется, и я автоматически думаю о своих трусиках, о том, что я есть, и чего он ожидает от меня.
– Нет, спасибо, правда, нет, – говорю я, сдвигая стакан в середину стола.
– Давай, Аллегра! Роберт же за рулем, как всегда. Роберт никогда ничего не пьет, старый кайфоломщик, но ты можешь немного выпить… – говорит одна из женщин и протягивает мне шнапс.
– Нет, спасибо.
Мысль о Саре и о том, что меня ожидает, если я напьюсь, довольно быстро заставляет меня расхотеть пить. Я знаю, что именно этого и добивался Роберт. Он не выпускает меня из поля зрения, наблюдая, как я взвешиваю послушание, к которому он призывает, и конфликт с моими собутыльниками. Он наслаждается моей внутренней борьбой, в которой только он может победить. Либо он накажет меня, преподаст мне урок, либо он сможет наградить меня. Что для него так же классно.
Опять под громкие подбадривания рюмка скользит передо мной. Роберт ничего не говорит, только улыбается.
Я знаю, что такие сценарии будут повторяться, когда Роберт будет или не будет рядом. Его жутко возбуждает, когда он вынуждает меня принимать эти маленькие решения на публике – послушание в усложненных условиях. Это не бросается в глаза, не то, чтобы кто-то смог бы это заметить – Роберт не заходит слишком далеко, мы это обговорили – но, как и история с моими трусиками, это своего рода ментальный ошейник, секрет, который мы разделяем.
На этот раз я действую, как ему угодно, и вижу в его глазах, что он ценит мое поведение. Я больше ничего не пью этим вечером, и все равно мы веселимся.
***
– Все дело трусиках? – спрашивает он по дороге домой поздно вечером.
– Да, отчасти.
– Тебе понравилось?
– Да. Каждый раз, когда я думаю об этом, мне стыдно.
– Я знаю. Я вижу это. Это выглядит действительно очень горячо.
– Тогда тебе тоже понравилось?
– О, да. Очень.
Он кладет руку на мое бедро, и я улыбаюсь ему.
– Мне жаль, что мне не позволено целовать тебя. Я бы хотела целовать тебя почаще.
– Я заметил, – он усмехается и просовывает руку с моего бедра между моих ног, поглаживая меня сквозь мои трусики. – Ты опять мокрая, верно?
– Да, Роберт, – шепчу я, прижимая таз к его руке как можно теснее.
– Ненасытная шлюха… – улыбается он и убирает от меня пальцы.
Вскоре после этого мы приезжаем домой, и Роберт заталкивает меня в квартиру.
– Платье прочь, – шепчет он мне на ухо, – накрась губы и опустись на колени перед диваном.
Я тороплюсь и, стоя обнаженной перед зеркалом, крашу губы той блядской красной помадой предвкушая, как Роберт будет трахать меня в рот. Я глубоко дышу, делаю пару вздохов, чтобы немного унять возбуждение, которое сразу возникает только при одной этой мысли, иду в гостиную, опускаюсь на колени и складываю руки за спиной. Роберт делает шаг ко мне, смотрит на меня, обходит, молча осматривая свое имущество. Затем покидает комнату и вскоре возвращается с моими трусиками. Он помахивает ими перед моим лицом, и я опускаю глаза.
– Мокрые, – насмешливо говорит Роберт, и я киваю.
– Почему они мокрые, Аллегра?
– Потому что я была возбуждена весь день.
– Почему?
– Потому что мне пришлось носить обкончанные трусики и потому что ты ясно дал мне понять, что я есть.
Мой голос тих, но тверд. Мне даже удается взглянуть на него, чтобы встретить этот жесткий, пронзительный взгляд.
Я слышу, как Роберт расстегивает молнию на своих штанах.
– Рот открыла, шалава, – тихо приказывает он, и я делаю то, что он требует, в то время как унижение отдается пульсацией во влагалище, вызывая настоящие потоки влаги.
Когда спустя короткое время слизываю помаду и вылизываю свои соки с его члена, а Роберт распаковывает презерватив, чтобы взять меня анально, я впервые в жизни чувствую, как моя влажность действительно стекает по моим ногам.
Оргазм, который он дарит мне после того, как кончил, заставляет меня быть настолько громкой, что Роберт, тихо смеясь, прикрывает мне рот.
– Вставить кляп? – тихо спрашивает он, когда у меня восстанавливается дыхание.
– Нет, пожалуйста, не надо, – поспешно отвечаю я.
– Ты уверена? Я сделаю это еще раз, и на этот раз не хочу слышать ни звука…
Я чувствую его ухмылку, прежде чем он нежно кусает меня за плечо и снова посвящает себя моему удовлетворению.
«О! Мой! Бог!» – думаю я, и сразу после этого перестаю думать до конца ночи.
Глава 37
– Да, пожалуйста!
Голос Роберта звучит крайне раздраженно, и я секунду колеблюсь, прежде чем открыть дверь. Я знаю, что он не спал полночи, сидя перед телевизором в гостиной, не в силах уснуть. С усталым Робертом каши не сваришь. Лучше всего оставить его в покое. Ханна сообщила, что заболела, а Инга куда-то исчезла, поэтому я была вынуждена занять место в приемной, отвечать на постоянные телефонные звонки и выполнять работу Инги. Как только я отнесу Роберту адресованный ему факс – с пометкой «Срочно!» – я поищу Ингу и напомню ей, в чем заключаются ее обязанности.
Я открываю дверь и вижу Ингу. Она стоит рядом с креслом Роберта, немного наклонившись и открыв вид на декольте, держа палец на органайзере.
– А если я перенесу встречу с Хольцманом на четверг утром? Тогда вы могли бы провести митинг в ратуше в пятницу и пообедать с Берингером…
– Нет.
– Почему «нет»?
– Потому что я говорю «нет», – отвечает Роберт, и я вижу, как сильно он пытается себя контролировать.
– Это не является удовлетворительным ответом, так мы не сможем продвинуться дальше, – резко указывает Инга и поднимает взгляд, когда замечает, что дверь открылась. Она улыбается мне улыбкой «Не волнуйся, у меня здесь все под контролем», а затем снова поворачивается к Роберту, который нервно захлопывает календарь и смотрит на нее прищуренными глазами.
– Мне все равно. Ответ «нет» и остается таковым. Держитесь подальше от моего графика, – отвечает он тоном, не допускающим возражений.
– Но Берингер может только в пятницу, а я…
Инга совершает большую ошибку, я это чувствую. Она возражает там, где это не к месту. Она не понимает, когда нужно остановиться. Не очень умный ход, но Инга уперта, как танк, и ей не хватает сенсоров, которые немедленно сообщают, когда лучше прекратить раздражать и давить на мужчину. Роберт почти на грани терпения, он ненавидит бессмысленные дискуссии вокруг да около. Он сказал «нет», больше чем один раз, и то, что Инга просто не хочет принимать это «нет», его действительно раздражает. В конце концов, он – начальник, и мало что ненавидит Роберт больше, чем чужие указания по поводу его распорядка встреч.
Роберт глубоко вздыхает и смотрит на меня.
– Что так чертовски трудно понять в слове «нет», м-м-м?
– Я просто хочу…
Роберт поднимает руку, призывая Ингу замолчать.
– Да? – спрашивает он в моем направлении.
– Факс для тебя, – говорю я и кладу документ на стол перед ним. – Инга, – продолжаю я, когда Роберт берет и пробегает глазами написанное, – можешь ли ты вернуться снова в приемную, я…
– Фрау Вайзер остается здесь, – отвечает Роберт. – Нам нужно уточнить пару очень важных моментов.
По его тону я слышу, что существует только один возможный ответ, и, что он ожидает получить от меня именно его. Без колебаний, без возражений.
– Да, Роберт. Пожалуйста, извини, что помешала.
Я выхожу и мне даже немного жаль Ингу.
– Садитесь, фрау Вайзер, – слышу я слова Роберта, прежде чем закрыть дверь. «Бедная Инга», – думаю я, не хотелось бы оказаться в ее шкуре.
***
Пятнадцать минут спустя она падает в кресло Ханны, кладет руки на стол и смотрит на меня искоса. Она ждет, пока я не закончу беседовать по телефону, а затем говорит:
– Ничего себе, он может злиться…
– Роберт? Да, он может. Я же говорила тебе держать руки подальше от его расписания.
– Все в порядке? – спрашивает она и кладет руку мне на предплечье.
– У меня? Конечно. Ты только что получила нагоняй, а не я. Вообще-то я должна спрашивать у тебя…
– Забудь нагоняй. На меня как сядешь, так и слезешь. Я дала ему достойный отпор.
– Ты сделала что? Серьезно?
Инга кивает и улыбается. У меня пересыхает в горле. Ничего себе! «Уважение к такой смелости», – думаю я. Какими разными могут быть люди. Я бы извинилась тысячу раз, попробовала бы все, чтобы его успокоить – а Инга дает отпор. Мне бы такое даже не приснилось. Я слышу шаги Роберта в коридоре, он выходит из-за угла и идет к нам. В его руке я вижу коробку красных «Gauloises» и роюсь в ящике в поисках зажигалки, и, когда нахожу, молча протягиваю ее через стойку. Роберт курит, когда в стрессе. Это случается нечасто, но Инга, очевидно, довела его. Он рассказывал, что выкуривает около полутора пачек в год.
– Аллегра, – говорит он, указывая следовать за ним.
Выходя, я хватаю свою куртку и надеваю ее – февральское солнце еще не очень греет. Оказавшись снаружи, Роберт идет направо, останавливается на подъездной дорожке заднего двора и достает сигарету из пачки. Подкуривает, глубоко затягивается, закрывает глаза и потирает лицо. Я молча смотрю на него. Он кладет сигарету в уголок рта и застегивает молнию на толстовке.
– Аллегра, – начинает он и делает еще одну глубокую затяжку, – Ты ее начальство, верно?
– Да.
– Она не хочет понять или не может?
– Я не знаю. Я говорила ей несколько раз, все мы. У нее есть свое собственное представление о том, как должен работать этот офис. Она хочет максимально возможной эффективности.
– А я не готов подчиниться вайзеровской мании эффективности, Аллегра.
– Да, Роберт.
– Я хочу, чтобы ты ясно дала ей понять, что даже тебе не позволено вмешиваться в мое расписание, не говоря уже о ней.
– Я попробую это.
– Этого недостаточно для меня. Я не желаю вмешательства в мое расписание. Точка. Ни от кого. Я ненавижу это.
Он стряхивает пепел на землю, и я смотрю на его красивые руки, думая о том, как не подпускать Ингу к расписанию Роберта.
– Она просто хотела, как лучше, – лепечу я и смотрю на улицу, где двое владельцев собак громко приветствуют друг друга.
– Мне абсолютно все равно, – рычит Роберт, наклоняясь, тушит сигарету в снегу и бросает ее в пепельницу, установленную для курильщиков на подъездной дорожке на заднем дворе. Он тянется ко мне, притягивает ближе и целует. Я чувствую, что он мерзнет, настолько сильно он меня прижимает, ощущаю вкус сигареты на его губах, на его языке и лихорадочно дышу, когда он заканчивает поцелуй. Он достает следующую сигарету из пачки и прикуривает.
– Ты замерз, Роберт, – тихо говорю я, обнимая его за талию и прижимаюсь, чтобы согреть. Он обнимает меня и молча продолжает курить. Я закрываю глаза, наслаждаясь близостью. Каким бы плохим ни было его настроение – ничто не удержит меня от него.
***
Десять минут спустя Роберт уже в своем кабинете, а я присоединяюсь к Инге в приемной.
– Итак, еще раз, – говорит она, – все в порядке?
– Да, конечно…
Я смотрю на Ингу, хмурясь и задаваясь вопросом, в чем ее проблема.
– Вы ведете себя так вежливо-отдаленно. Ты всегда говоришь: «Роберт», а не «дорогой», «зайка» или что-либо подобное.
– Мы здесь на работе, Инга. Мы ведем себя профессионально.
– Ну и? Можно все равно относиться дружелюбнее друг к другу.
– Мы делаем это.
– Я так не думаю. Он дома тоже такой бука или только на работе?
– У него плохое настроение, потому что ты всегда вмешиваешься в его расписание. Пожалуйста, прекрати, Инга. На самом деле. Просто исключи из своей работы, притворись, что его не существует. Он ненавидит, когда мы вмешиваемся в его работу. Даже мне не разрешено что-то менять в его расписании или назначать за него встречи. Поэтому, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста: прекрати это. Он действительно очень раздражен.
– Он тоже тебя так отчитает, если попытаешься сделать его работу лучше и эффективнее?
– Да, если бы я сделала это… определенно.
– Но вы же пара…
– Да. Вот именно поэтому, Инга. Я лучше знаю его… м – м—м… требования… И если не буду придерживаться, я получу самую большую взбучку из всех вас. Именно потому, что я должна знать лучше.
– Он говорил на улице с тобой обо мне?
– Да. И он еще раз дал однозначно понять, что я должна убедиться, что ты будешь держать свои руки подальше от его расписания.
– Но он мог бы организовать работу намного лучше, если бы я…
– Нет, Инга. Забудь это. Пусть он делает свое дело, не вмешивайся. Просто игнорируй его, ограничь ваше сотрудничество лишь на самом необходимом. Как я, как Ханна, как и все остальные. Если ему будет нужно, чтобы кто-то что-то сделал для него, он скажет.
– Он мог бы сосредоточиться на своей работе гораздо интенсивнее, если бы передал всю рутину нам. Я имею в виду, он даже обрабатывает свою корреспонденцию сам, верно?
– Да, он это делает.
– Почему?
– Потому что тогда он знает, что все сделано правильно и вовремя. Он быстро печатает сам, потому что диктовать кому-то так же долго, как и сделать самому. Пока он говорит: «смотреть Постановление об использовании в строительстве земельных участков, параграф двадцать первый, абзац четвертый», то сам уже дважды напечатает аббревиатуру, понимаешь? Таков он, и ты не изменишь его. Даже не пытайся.
– Хорошо, хорошо… – вздыхает Инга, – Я постараюсь.
– Нет, – отвечаю я и улыбаюсь, – мне этого мало. Обещай мне, что ты просто оставишь Роберта в покое. Не вмешивайся.
– Хорошо, – говорит Инга, – обещаю.
Думаю, что взбучка от Роберта, вероятно, принесла плоды, Инга выучила урок, даже если она не хочет этого признавать.
– Ты пыталась изменить его? – спрашивает Инга через несколько секунд молчания, удобно подперев подбородок рукой.
– Нет, – говорю я, – я даже не задумывалась о подобном. Я хочу его таким, какой он есть, Инга.
Опускаю глаза на документы на письменном столе и представляю, что бы мне грозило, вздумай я попытаться изменить его.
***
По дороге домой Роберт молчит, и я чувствую себя немного неловко, потому что его настроение не улучшилось за весь день.
– Я еще раз переговорила с Ингой, – говорю я, глядя на его профиль.
– Нет, – отвечает он, – ни слова об этом. Я не хочу слышать извинения, никаких оправданий и, конечно, никакой защиты. Я хочу покоя. И сейчас я не хочу слышать об этом.
Я знаю, к чему это приведет. Он должен выпустить пар, уменьшить стресс. Он удовлетворится мной, когда-нибудь сегодня вечером. Он возьмет меня, чтобы очистить голову. Когда мы возвращаемся домой, Роберт идет прямиком в гостиную и снова оборачивается в дверях:
– Дай мне пару минут, хорошо?
– Да, конечно. Я на кухне, если понадоблюсь.
– Я возьму то, что мне нужно, не волнуйся, – отвечает он, и его голос звучит низко и глубоко.
Он решительно закрывает за собой дверь, и я иду на кухню, сажусь за стол, просматриваю почту и жду. Мне не нужно готовить, у нас еще осталась еда со вчерашнего дня, которую можно разогреть. Я знаю Роберта уже достаточно хорошо, чтобы знать, что сейчас ему нужен покой. Абсолютный покой. Сейчас он не потерпит шума, поэтому я ничего не могу сделать по хозяйству. Кроме того, он все равно меня скоро позовет. «Он нуждается во мне, – думаю я, – чтобы снова почувствовать себя хорошо». Эта мысль вызывает во мне гордость. Для этого я здесь, чтобы служить ему, ему и его удовольствию, его благополучию.
– Аллегра, – говорит Роберт, стоя в дверях.
«Я не слышала его прихода», – думаю я.
– Да?
Я встаю и складываю руки за спиной, смотрю в пол. Это значит: я готова.
– Жди меня в спальне. Голая. На кровати лежит тканевый мешок. Ты натянешь его на голову.
Я собираюсь пройти мимо него, но он задерживает меня за руку.
– Я еще не закончил, – шипит он и его голос звучит угрожающе.
– Извини, – говорю я, прикусывая губу и чувствуя, как бабочки в моем животе начинают порхать.
– Возбуди себя, Аллегра, я хочу, чтобы ты была мокрой, когда я приду в спальню.
– Да, Роберт, – отвечаю я.
«Объективация», – думаю я и внутренне ликую. С помощью мешка он лишает меня лица, низводит до уровня вещи, которую он использует, только ради его удовлетворения. Он не будет заниматься мной, не будет меня воспринимать. Он просто будет вдалбливаться в меня членом, пока не будет удовлетворен. После этого он оставит меня лежать – и, если повезет, позже снова использует меня. Я люблю этот сценарий. Для меня это что-то вроде высшего пилотажа унижения. Я знаю, что не кончу, но кайф, который меня ожидает, уравновешивает весы.
***
Спустя четверть часа я лежу на кровати – мне не пришлось ничего делать. Одной мысли было достаточно, чтобы произвести достаточно влаги для нескольких заходов. Я слышу шаги Роберта перед кроватью, прислушиваюсь, как он расстегивает штаны, а потом ощущаю руки на себе. Он устанавливает меня в положение на коленях, подтянув к краю кровати, бьет ладонью по заднице, четыре раза, пять раз, шесть раз. Я стону от силы ударов, чувствую жжение кожи и громко всхлипываю, когда он толкается в меня мощным рывком. Мешок абсолютно непрозрачен, оказавшись в полной, непроницаемой темноте, я могу только чувствовать. Каждый квадратный сантиметр моей кожи чрезвычайно чувствителен к прикосновениям, моя душа обнажена перед Робертом. Он просто должен пнуть ее. Я уже распахнула её для него.
Роберт молчит – он не разговаривает со мной, кода берет меня таким образом. Я сжимаю губы, концентрируясь на унижении, на том факте, что он использует меня. Хотя он вбивается быстро и жестко, у него замечательная выносливость, и я понимаю, что, несмотря ни на что, он не желает супербыстрого перепихона. Он хочет наслаждаться этим, в конце концов, это все только для него. Мое удовлетворение не имеет значения, потому что ловлю свой кайф от того, что я объект, который можно совершенно спокойно заменить и который он использует, а затем отбрасывает в сторону. Чем дольше это происходит, тем отчетливее становится это чувство, тем неприятнее становится быть молча, грубо и без любви оттраханой – и он истинный мастер, позволяющий мне чувствовать эту холодную отчужденность. Я замечаю, как слезы унижения выступают на моих глазах, и тихо всхлипываю, когда осознание того, что я позволяю делать со мной, поражает меня, словно удар молота. Роберт останавливается, когда слышит, что я достигла глубин долины унижения и позора. Я чувствую его руку на своем плече, он тянет меня вверх. Его беспокойное, горячее дыхание овевает мою кожу.
– Цвет?
– Зеленый, – хнычу я, и он отпускает меня, позволяя снова упасть вперед.
Он не спрашивает больше ничего, восстанавливает свой беспощадный ритм и вскоре, хрипя, кончает. Я тихо стону, когда он отстраняется от меня, и слышу, как он покидает комнату. Я знаю, что он стоит в дверях, наблюдая, пируя и наслаждаясь видом. Я прижата верхней частью тела к кровати, выставив задницу – даже само это положение позорно. Он знает, что я растоптана, что он может делать со мной все, что захочет. Я в прямом смысле ощущаю, как сильно он наслаждается своей властью, знаю, что теперь он чувствует себя намного лучше, потому что я послушно ему служила. Он снова входит в комнату, даже не потрудившись двигаться тихо. Он обходит вокруг кровати, любуясь своим творением, вещью, в которую он меня превратил. Его угрожающая аура и ясно ощутимое, изысканное чувство страха добавляют унижения. Он играет со мной и моим страхом. Он может чувствовать запах того, что я боюсь, запах того, что это он пугает меня, и он обожает мой страх так же сильно, как и я. Я вздрагиваю, когда он, для меня в прямом смысле слова непредвиденно, хватает меня за запястья и связывает руки за спиной. Затем переворачивает меня, растягивает, делает меня доступной, и телесный контакт снова разрывается. Я рассчитываю на все, что угодно. От ударов между ног или по груди, до зажимов и воска. Нет, воск я вычеркиваю. Старого одеяла не было на кровати, и я не чувствовала запаха свечи или спичек.
