Текст книги "Сливово-лиловый (ЛП)"
Автор книги: Клер Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)
– Абсолютная холодность. Она не говорит со мной. Я – самое дно.
– Пфф… – делает Роберт, – Это же «тотальный мейнстрим», не так ли?
Он ободряюще улыбается, придерживая для меня дверь.
***
Через час Роберт заходит в приемную.
– Фрау Вайзер, будьте так любезны пройти со мной в мой кабинет. Сабина, пожалуйста, никаких звонков в следующие полчаса. Меня нет. За исключением известных тебе исключительных случаев, ты в курсе, не так ли?
Сабина кивает, улыбаясь. Известными исключениями являются Гонконг и Анна, родители Роберта и я, когда я не на работе. Я смотрю на него хмурым взглядом. На самом деле, нехорошо перекладывать на Роберта прояснение ситуации. Это вопрос между Ингой и мной. Поэтому решаю присоединиться к разговору и пойти в кабинет Роберта. Дверь захлопывается практически прямо перед моим носом. Я стучу и жду, что меня пригласят войти.
– Роберт, – говорю я, стоя в дверях, – я бы хотела присутствовать. Это нормально?
– Да, – отвечает он, – входи. Пожалуйста, присаживайся.
Я сажусь и смотрю на Ингу, которая с отвращением смотрит на нас обоих.
Глава 46
Роберт снова переводит взгляд на Ингу, и даже глазом не моргнув, позволяет ей оглядеть себя с ног до головы. Никакого дискомфорта, никакой неуверенности. Он садится и немного отъезжает на своем кресле назад. С одной стороны, чтобы смягчить барьер, который образует письменный стол, с другой – чтобы иметь возможность вытянуть свои длинные ноги, не касаясь ни одной из нас.
– Пожалуйста, – нарушает тишину Роберт и улыбается, – начинайте, фрау Вайзер. Мы слушаем.
– Вы хотели поговорить со мной, почему же сейчас должна начать я?
– Потому что у Вас есть проблемы с тем, что Вы узнали вчера. И мне хотелось бы устранить эту проблему, потому что ценю дружескую рабочую атмосферу в нашем коллективе. Вы это знаете. Но я смогу решить эту проблему, только если буду точно знать, в чем собственно дело.
– Это отвратительно.
– Что отвратительно?
– Как вы оба живете.
– И как мы живем? – спрашивает Роберт, чуть сильнее откидываясь в кресле.
– Извращенно.
– Разве Вы не сказали вчера, что это – мейнстрим?
– Я лояльный человек, но есть вещи, которые противоречат моим принципам. Мейнстрим или нет. Это… отвратительно.
Инга с отвращением кривится.
– Дело в том, фрау Вайзер, что здесь мы на работе. И то, что мы с Аллегрой делаем дома, не имеет здесь никакого значения, как и то, что делают Майкл и его жена или Сабина и ее муж. Или Клаус и его муж.
– Это имеет значение.
Роберт игнорирует эту упрямую настойчивость, которую мне он никогда не спустил бы с рук, и улыбается Инге. Что однозначно выводит ее из равновесия. Она не ожидала в этом разговоре ни дружелюбия, ни шарма, а Роберт ни секунды не звучал так, словно был зол или расстроен.
– Скажите мне, фрау Вайзер, Вы обращаетесь с Клаусом так же, как сейчас с Аллегрой?
– Нет.
– Клаус – открытый гей.
– Да, я это знаю. И?
– Почему это нормально, а наш образ жизни, по-Вашему, нет?
– Господин Каспари, есть разница, между тем, что мужчина любит мужчину, и тем, что мужчина любит пороть и унижать женщин.
– Хм-м, так я и думал. Две, нет, скорее три вещи необходимо прояснить. Во-первых, гомосексуализм – это предрасположенность, Вы согласны?
– Да.
– Тип сексуальности, который я предпочитаю, также является предрасположенностью. Правильно?
– Да, думаю, что так…
Инга звучит немного неуверенно и задумчиво прищуривает глаза.
– Это так и есть. Без сомнений. И то, и другое – предрасположенность. Я не выбирал это. Я такой. Так же, как Клаус не выбирал своих сексуальных предпочтений, так и я не имел выбора в своих. Или Вы в своих.
Инга молчит и зыркает на меня.
– Я тоже не выбирала своих. Я была такой всегда. И признать это, вероятно, так же сложно, как осознать собственный гомосексуализм, Инга. Потому что чувствуешь, что ты выбиваешься из нормы.
Она медленно кивает, а затем снова смотрит на Роберта, который проводит рукой по волосам и глубоко вдыхает, прежде чем продолжить.
– От Клауса никто не требует, чтобы он женился на женщине, верно? Почему Вы обвиняете меня в том, что я живу по своим предпочтениям? То, что я делаю, абсолютно законно по немецкому законодательству и делается при полном согласии Аллегры. Искренне не понимаю, почему одно предпочтение считается нормой, а другое нет. Понимаете, о чем я?
Инга неохотно кивает.
– Я понимаю, что вы хотите сказать. Но мне это претит.
– И это нормально. Вам это не обязано нравится. Никто не требует этого от Вас.
– Очень щедро.
Роберт насмешливо поднимает бровь и продолжает:
– Пункт второй. Вы сказали, что есть большая разница между тем, любит ли мужчина мужчину или мужчина порет и унижает женщин. Взгляните на это под другим углом, госпожа Вайзер. Любовь, в любом контексте, является решающим фактором любых отношений, все остальное – вторично. И у нас также. – Роберт улыбается мне, а затем продолжает. – Третий пункт: я против обобщающей формулировки, что я якобы бью и унижаю женщин.
– Ах, а Вы не делаете этого?
В голосе Инги отчетлива слышна насмешка, но Роберт не ведется. Он остается дружелюбным и объективным.
– Я воплощаю свои предпочтения только с одной женщиной, с Аллегрой. Чьи предпочтения идеально дополняют мои. Вероятно, для Вас это является загвоздкой, потому что в этом месте заканчивается Ваше понимание.
Инга кивает. С этого момента все тормозят. Как всегда.
– Разве это не странно, – говорю я, – что большинство людей могут легко представить себе, как мужчина порет и унижает женщину, но в то же время то, что есть женщины, которые этого хотят, вызывает полное непонимание?
– Потому что это невозможно понять.
– Так и есть. Для большинства людей. Вот почему мы и большинство других людей, которые так живут, делают это в своих домах, в условиях, гарантирующих, что никому из посторонних не будет доставлено беспокойство или что кто-то почувствует дискомфорт.
– Нет. Вы постоянно живете этим. Клаус здесь такой же гомосексуалист, как и дома. Это его предрасположенность. Точно так же, как предрасположенность, которая, как Вы утверждаете, есть у Вас и которой подвержена, как она предполагает, Аллегра.
– Я не предполагаю, она у меня есть. Я уверена.
Затем до меня доходит смысл первой части предложения Инги, и я смотрю на Роберта, который задумчиво склонил голову.
– Угу. Аргумент, с которым тяжело поспорить. Но! Клаус не проявляет здесь свою сексуальность. Мы тоже нет.
«Наглая ложь», – думаю я, отчетливо представляя себя на коленях перед этим самым креслом.
– Да, вы проявляете.
Я испуганно вздрагиваю. Кто-то услышал наш кабинетный перепих?
– Аллегра ведет себя по отношению к Вам… иначе. Я не могу это описать, но это очень отчетливо.
– Ну, – улыбается Роберт, – Аллегра относится ко мне уважительно, вежливо и очень любезно. Разве не так положено в так называемых нормальных отношениях? Или обычно необходимо постоянно выцарапывать друг другу глаза? Я не в курсе, у меня никогда не было таких отношений.
– Любая нормальная женщина засунула бы Ваши пресловутые прихоти Вам куда подальше. Аллегра принимает это, и все поражены этим. Все.
– Мои «пресловутые прихоти»? – Роберт усмехается, а затем серьезно продолжает. – Один ноль в Вашу пользу. Да, она исполняет мои «прихоти» без комментариев. Потому что воспринимает меня и, к моему великому счастью, любит меня таким, какой я есть. Не вижу в этом ничего плохого. Это что-то, что других людей раздражает, беспокоит, вызывает отвращение? Что мы с моей женщиной относимся друг к другу уважительно на публике? И, пожалуйста, не обвиняйте меня в том, что я отношусь к Аллегре как монстр, за которого Вы меня держите. Это было бы большой ложью.
Я не могу сдержать улыбку. В животе начинают порхать бабочки. «Моя женщина». Ничего себе! Это звучит великолепно.
– Аллегра не Ваша женщина.
– Для меня она именно такова. Она женщина, она принадлежит мне. Моя женщина. Фрау Вайзер, Вы хотите попридираться к мелочам? Это не Ваша проблема. Ваша проблема в другом. А именно, неправильное представление о том, как живет Аллегра, и смутные домыслы о том, что происходит у нас дома.
– Это неправда.
– Неужели?
Взгляд Инги мечется туда-сюда между мной и Робертом. Она размышляет, и Роберт дает ей время на раздумья. Он аккуратно, но неумолимо, подталкивает ее в нужном ему направлении. Я восхищаюсь им за это его умение, потому что он мог бы просто использовать свой авторитет, свою позицию, чтобы четко и ясно заявить, что не потерпит подобного. Уважительный подход, дружелюбие, профессионализм. Любой, кто хочет «детский сад», должен работать в детском саду. Но он этого не делает. Пытается апеллировать к пониманию, толерантности, расширить ее горизонты. Хочет, чтобы после этого разговора она вышла с поднятой головой, но при этом продолжала делать то, что ему нужно.
– Да, Вы правы. Это правда, – соглашается Инга через несколько секунд, вскидывая руки вверх в приступе отчаяния.
– Хорошо. Спасибо за вашу честность. Забудьте все, что когда-либо читали или слышали об этом. Реальность совсем другая.
– Инга, не можем ли мы просто поставить точку и начать с нуля. Это возможно? Мы так живем. Это факт, и никто не изменит этого. Мы не делаем ничего противозаконного и не мешаем этим посторонним лицам. В отличие от Марека. И мне очень жаль, что ты была во все это втянута.
– Я подумаю об этом.
Все еще звучит холодно и пренебрежительно, от веселой, беззаботной Инги в этой комнате не осталось и следа.
– Фрау Вайзер, Вы хоть понимаете, что делаете с Аллегрой, когда относитесь к ней так, как все утро?
– Что Вы имеете в виду, господин Каспари?
Инга звучит агрессивно.
– Вы унижаете Аллегру. Совершенно неприемлемым способом. Пожалуйста, подумайте и об этом. Почему это должно считаться нормой, если Вы делаете это публично – хотя Аллегра попросила Вас прекратить. И почему для Вас неприемлемо, когда я делаю это в частной атмосфере, хотя у меня есть неоспоримое разрешение Аллегры делать это?
Я вижу, что это попало в самую точку. Инга выглядит так, будто он дал ей пощечину. И ей становится стыдно за свое поведение.
– Спасибо за Ваше понимание. И спасибо, что подумаете об этом, – говорит Роберт, давая этим понять, что мы обе свободны.
– Кофе? – спрашиваю я, когда мы оказываемся перед кабинетом Роберта в коридоре.
– Непременно.
***
Кухня пуста, и мы садимся. Инга задумчиво смотрит на меня, и я стараюсь ответить как можно более открытым и дружелюбным взглядом.
– Почему он так сильно тебя ненавидит? – спрашивает она через некоторое время, помешивая кофе.
– Кто? Марек?
– Да.
– Ох, это длинная история. Главным образом, думаю потому, что он обломался на мне, ведь никогда не мог безгранично царить в моей голове. Этого он мне простить не может. Возможно, чувствует, что потратил впустую свою жизнь со мной. Я точно не знаю. Мареку не хватает некоторых очень положительных черт, которые есть у Роберта.
– Роберт имеет доступ к твоей голове?
– Да, к моей голове, моему сердцу, моей душе. Роберт знает, что я чувствую, еще прежде, чем я сама ощущаю, что со мной будет, понимаешь?
– Звучит как родственная душа.
– Это так. В каком-то роде.
Инга молчит, попивая кофе маленькими глотками.
– Много ли людей знают, как ты живешь?
– Нет. Моя мама и моя лучшая подруга знают, пара, с которой мы дружим и которая также… ну ты понимаешь… живут также. Мои бывшие парни и бывшие подруги Роберта. Несколько человек еще знают об этом, и некоторые, вероятно, подозревают. Мы не посещаем «Сцену», поэтому количество тех, кто об этом знает, очень ограничено.
– Семья Роберта не знает?
– Нет, не думаю. Это не то, что вот так просто можно мимоходом упомянуть за воскресным обедом, не так ли?
Я улыбаюсь Инге, и она улыбается в ответ.
– Я все еще считаю это отвратительным.
– Это нормально. Я тоже многое считаю отвратительным, но это существует.
Инга встает и идет к двери.
– Прости, – говорит она, кладя руку на дверную ручку. – Я просто… в шоке и…
– Не переживай, Инга. Просто выбрось из головы. Мы должны ладить здесь на работе. Дома ты живешь своей жизнью, я – своей.
– Ты собираешься рассказать об этом Арне? – спрашивает она, прикусывая губу.
– Нет.
– Спасибо, – говорит она и уходит.
Я остаюсь сидеть и смотрю на стену. Возможно, работать здесь оказалось не очень хорошей идеей, хотя ни Роберт, ни я, ни в чем не виноваты. То, что я чувствую, что все уходит из-под контроля – это вина Марека и только его. Мне приходит в голову, что нужно позвонить тому комиссару, и лучше сделать это сейчас. Чем быстрее сделаю, тем лучше. Когда у меня назначена встреча – к счастью, только в понедельник через две недели – я чувствую облегчение. Комиссар был очень любезен по телефону, и его голос звучал открыто и дружелюбно.
***
Вечером я сижу на диване, разговариваю с Мелиндой, рассказываю ей о Мареке, его попытках получить мои показания и об Инге. Мои ноги покоятся у Роберта на коленях, и он наблюдает за мной.
– Включи громкую связь, пожалуйста, – говорит он, и я нажимаю соответствующую кнопку.
– Следи за своим языком, Роберт слушает сейчас, – говорю я, и Мелинда смеется.
– Как будто я боюсь Роберта, ты, хлопушка!
Он закатывает глаза и улыбается.
– Я могу ее понять, – снова серьезно говорит Мелинда, – эту Ингу. Это полный шок. Об этом знают только из телевизора, а вы сами знаете, как это обычно изображают. Неудивительно, что она полностью выпала в осадок. Я чувствовала то же самое. А потом, если начать узнавать из третьих рук, например, от Google – ради всего святого!
– О чем ты подумала, когда узнала, что Аллегра сабмиссивна? – спрашивает Роберт, его глаза впиваются в мои, в то время как руки покоятся на моих ногах.
– О типичной пыточной камере. О черных шмотках, кнутах и собачьих поводках.
– Это всеобщее представление, да. Но, в свою очередь, многие люди так живут.
– Невозможно себе это представить, Аллегра. Если никогда не имел с этим ничего общего. Не знала, что существует так много разных способов жить этим. На слуху только… хм-м-м… скандальные истории. Я ужасно переживала за тебя, потому что думала, что ты позволяешь каким-то левым мужикам куда-то тебя утаскивать, отдаешься полностью в руки каких-то пускающих слюни мудаков.
– Значит, нужно проводить больше разъяснительной работы, – говорит Роберт и хмурится.
– Люди не заинтересованы в разъяснениях, Роберт. Они интересуются историями типа «о, боже, ты только представь себе…», чем извращеннее, тем лучше. Им не интересна зачастую довольно неприглядная реальность, они хотят крови, пота и слез.
– Тоже верно… – бормочет Роберт, и его большой палец с давлением двигается по моей ступне, что вызывает у меня довольный звук.
– И посмотри, как… Эй, что вы там делаете?
– А что?
– Что это был за звук?
– Пардон. Роберт массажирует мне ноги и…
Мелинда громко смеется:
– То, о чем я только что говорила. Супер злой Дом массирует ноги бессловесной курице. Обычная реальность. Скучно, как и…
– Сама ты бессловесная курица. Я считаю, что это здорово.
– Вы могли бы пригласить ее на обед, – предлагает Мелинда, – чтобы она увидела, что нет никакого погреба для пыток, никаких черных стен и Андреевских крестов. Совершенно нормальная квартира, абсолютно нормальная пара.
– Спасибо, но мои потребность гармонии и потребность просвещать непросвещенных не на столько велики. Я не хочу приглашать в свою квартиру кого-либо, кто, как Инга, гребет меня под общую гребенку, – отвечает Роберт, слегка царапая ступню ногтями. Я вздрагиваю – это щекотно.
– Но она же совершенно не в теме.
– Тогда она должна спросить. Воспитанно и вежливо. Я просвещу ее, нет проблем. Но не здесь.
– Это было просто предложение, большой злой Дом, – стонет Мелинда, и Роберт ухмыляется. – Мне нужно идти, тупая жаба. Мой Ромео ждет.
– Повеселись, Джульетта. Держись подальше от яда и кинжалов.
– О, заткнись, обломщица.
– Я тоже тебя люблю.
Я вешаю трубку и тихо вздыхаю, потому что Роберт делает это так замечательно. Я откидываюсь назад, еложу взад и вперед, пока не чувствую себя совершенно комфортно, и смотрю на него. Мужчина моей мечты массирует мои ноги и улыбается мне с такой любовью, что мое сердце тает. Я любуюсь его профилем, когда он снова возвращается к моим ногам. Прямой нос морщится, он большим пальцем скользит по внешнему краю моей стопы. Размышляет.
– Мне нужен тайм-аут от всего этого безумия.
Я подскакиваю из своего удобного положения.
– Что?
Роберт смеется и притягивает меня ближе к себе.
– Я говорю о длинных выходных. Отпуск.
Он притягивает меня еще ближе, целует в висок и шепчет на ухо:
– Три, а лучше четыре дня, когда ты будешь полностью принадлежать мне. Без помех, без перерыва. Только мы вдвоем. Как это звучит?
– Сказочно, – шепчу я и глубоко вдыхаю его аромат.
– Мы останемся здесь, выключаем телефоны, отключаем дверной звонок и говорим всем, что уезжаем.
– Угу. Шикарный план, Роберт. А когда?
– Как можно скорее. На выходных.
– С удовольствием, даже очень.
– Мы снова попробуем что-то новое, моя красавица, и поработаем с твоими границами.
Я тихо стону, желая начать немедленно. Только бы подальше от мучительной реальности. В сладкие муки, которые дарит мне Роберт.
Глава 47
Инга пытается делать вид, что ничего не произошло, и я ей очень благодарна за это. Настрой все еще так себе, но очень надеюсь, что все наладится – и я уверена, что она скоро начнет кружить вокруг меня, как кошка вокруг сметаны. Любопытство о том, что же реально кроется за всем этим, всегда побеждает. А Инга – любопытный человек, так что это только вопрос времени. Первые три дня недели довольно спокойные, и я с каждым днем чувствую себя лучше. Роберт ведет переговоры с Арне о наших совместных долгих выходных – что непросто из-за нехватки персонала. Но Роберт уверен в успехе, а Арне вполне понимает желание сделать небольшой перерыв.
На мои осторожные вопросы о том, что новенького он хочет испробовать, Роберт отвечает лишь улыбкой. Инге с ее любопытством, вероятно, повезет больше, чем мне с моим. Роберт нем, как могила, и он слишком хорошо знает, что эта неопределенность щекочет мне нервы.
В среду вечером нам звонит Анна в большой панике. Детский сад закрыт, потому что все, действительно все, воспитательницы больны, и у нее нет никого на примете, чтобы присмотреть за Лотти. Родители Роберта улетели в Гонконг, отец Лотты тоже должен работать, поэтому Роберт решает взять девочку с собой в офис. Анна должна просто привезти ее к «Фишер и Грау», а не в детский сад. Один день мы справимся, уверен Роберт. У него обычно нет встреч вне офиса по четвергам, и Лотти сможет поиграть в его кабинете. Если это не сработает, он уйдет с Лотти и просто поработает дольше на следующий день.
***
Ровно в восемь часов утра Анна и Лотта появляются в приемной.
– Привет, Аллегра, – приветствует меня Анна и обнимает, – спасибо, что взялись присмотреть. Вы бесценны.
– Нет проблем, – отвечаю я. – Доброе утро, Лотта. Ты готова провести день в офисе?
– Да, – отвечает она, указывая на рюкзачок за спиной, – у меня все с собой. Еда, питье, рисование и игры.
– Мне пора, я уже опаздываю, – говорит Анна и склоняется к Лотте. – Приятно провести время, мышонок. Веди себя хорошо и не беспокой Робби. Поцелуй?
– Я всегда веду себя хорошо. Увидимся позже, мама, – отвечает Лотта, чмокая Анну в щеку.
Девушка уходит, а я иду с Лоттой в кабинет Роберта. Стучу и открываю дверь, подталкивая Лотту в комнату. Он расплывается в сияющей улыбке, когда видит ее, и она так же лучится в ответ.
– Привет, Лотти. Садись. Как дела в детском саду?
– Хорошо, – отвечает она, снимает рюкзак и садится на стул для посетителей. – Лукас бросил коробку с конструктором и попал Люси по голове. Она плакала, и Дагмар позвонила маме Лукаса и…
Я закрываю за собой дверь и оставляю их одних, чтобы обсудить последние сплетни. Лотта любит рисовать и проявляет при этом невиданную усидчивость, поэтому Роберт наверняка сможет поработать. Когда я прохожу в приемную, Инга улыбается мне.
– Это четверговское свидание, да?
– Да, это она.
– Сколько ей лет?
– Ей исполнилось шесть в феврале. Она идет в школу в этом году, поэтому свидания по четвергам находятся на завершающей стадии. С началом школы их больше не будет.
– Почему же? Школьные занятия заканчиваются еще раньше, чем детский сад. В первом классе занимаются даже не до двенадцати часов.
– М-м-м, но Лотта идет в класс с полным днем. Там заботятся о детях до 17 часов, а потом ее будет забирать Анна.
Я иду к своему столу и посвящаю себя моей работе. Время до обеда пролетает незаметно, из кабинета Роберта ничего не слышно. Совместная работа между дядей и племянницей, кажется, функционирует очень даже хорошо.
– У нас обеденный перерыв. Ты тоже с нами?
Я поднимаю глаза и вижу Роберта и Лотту, стоящих у перегородки, разделяющей помещение.
– Да, конечно.
Я сохраняю то, что писала, беру свою сумку и иду за ними на кухню. Инга уже сидит там, ест и листает журнал. Она ненадолго поднимает взгляд, улыбается и продолжает читать.
– Как было у твоего папы в прошлые выходные? – спрашивает Роберт, наливая кофе для себя и меня и молоко для Лотты. Девчушка достает из рюкзака ланч-бокс с губкой Бобом и ставит его на стол перед собой.
– Хорошо. Но у него теперь новая девушка. Это глупо, потому что теперь я не могу ложиться спать с папой, и с мамой тоже. Это вечно им мешает. Почему вас это не беспокоит, а маму и папу да? – спрашивает Лотта и пристально смотрит на Роберта.
Каждые несколько недель с субботы по воскресенье, если Анне нужно уйти куда-то вечером, Лотта ночует у нас. В воскресенье рано утром малышка всегда приходит к нам в кровать и спит с нами. Роберт рассказал мне, что она это делает, с тех пор как начала ходить, со своими родителями, с бабушкой и дедушкой, с ним.
– Я не знаю, почему твоим родителям это мешает, все, что я знаю, это то, что это не беспокоит ни Аллегру, ни меня, – не задумываясь, говорит Роберт, а затем продолжает, – что ты имеешь в виду, что ты не можешь спать с мамой?
– Ну, потому что у мамы тоже новый парень. Его зовут Алекс. Мама и дедушка сильно ругались из-за этого, до того как бабушка и дедушка полетели к Тамаре в Гонконг.
– Я этого не знал. Почему дедушка ругался с ней?
– Я не знаю точно, я не поняла. Деда сказал только, что, если мама снова от такого приблудившегося Вете… Вретри…
– Ветреника? – предлагает Роберт, и Лотта кивает.
– Да. Итак, если она и ему позволит сделать ребенка, то она может не стучать в дедушкину дверь. И в твою тоже.
Роберт давится от кофе и закашливается.
– Я не знаю, почему дедушка так рассердился. Потому что на самом деле Алекс очень милый. Ты знаешь, что у него есть, Робби?
– Нет, не знаю, я даже не знал, что он существует.
– У него повсюду татуировки, но только страшные вещи: черепа, призраки, зомби и все такое.
– Ага, ладно. Очень круто. Откуда дедушка узнал об Алексе?
– На прошлой неделе мы ходили в кафе-мороженое, я, мама и Алекс, и встретили дедушку, который был в книжном магазине по соседству, и когда он вышел, то увидел нас, – объясняет Лотта, и Роберт прищуривается.
Я вижу грозящую Анне бурю. Следующий раунд будет не от ее отца, а от Роберта. Сегодня же. Но не из-за Алекса как личности, а потому, что Лотта больше не желанна в постели собственной матери, и потому что она позволила ей услышать ссору.
– Итак, Лотти, чтобы все было ясно: твоя мама всегда может постучать в мою дверь, а я всегда открою. И к дедушке с бабушкой тоже. Дедушка был просто зол, а когда тот зол, он говорит то, что не имеет в виду.
– Я знаю это, Робби. Я уже не младенец.
– Тогда хорошо, – бормочет Роберт.
Лотта ковыряется в своем рюкзаке и достает бумагу и карандаши.
– Ого, это нарисовала ты? – спрашивает Инга и берет лист бумаги, очень внимательно смотрит на него.
– Да, – с гордостью говорит Лотта, протягивая альбом для рисования Роберту.
– Это очень красиво, – хвалит Инга, и Лотта сияет.
– Спасибо. Мама говорит, что я унаследовала свой талант от Робби.
Роберт обладает бесспорным талантом к рисованию, не только с точки зрения сухих, скучных технических чертежей в своих планах, он также может рисовать животных, персонажей мультфильмов и – особенно любимых Лоттой – замки принцесс и единорогов. Но сегодня она настроена на что-то другое.
– Итак? Что должно быть сегодня? – спрашивает Роберт, держа карандаш в руке.
– Бегемот, – отвечает Лотта, – бегемот-каратист.
– Хорошо. Бегемот-каратист. Давай подумаем…
Роберт на секунду задумывается, и я говорю Инге:
– Лотта постоянно придумывает самые дикие комбинации, чтобы бросить вызов Роберту. На прошлой неделе он нарисовал жирафа-строителя на строительных лесах. Это был отличный рисунок.
Роберт рисует, и через две минуты мы можем лицезреть толстую даму-бегемотика с ленточкой на голове и костюмом для каратэ на теле.
– Почему ты нарисовал бегемотиху? – спрашивает Лотта, – Ленточка совсем не подходит для каратэ.
– Да, но серьги нужно вынимать во время занятий спортом. А я хотел нарисовать девочку, потому что важно, чтобы девочки могли за себя постоять. Ты могла бы пойти заниматься каратэ, Лотти. Твоя мама тоже занималась.
– Не-е-е, мне больше нравится балет. Ты можешь нарисовать муравьеда, танцующего балет?
– Конечно, – говорит Роберт и берет новый лист.
– Женщины должны быть в состоянии защитить себя? – бормочет Инга, пока Роберт рисует.
– Абсолютно верно, – отвечает он, не отрываясь от листа. – Происходит столько нападений, фрау Вайзер, и многие женщины испытывают большие проблемы с самооценкой и уверенностью в себе. Тех, кто источает страх и неуверенность, легко видят и на них нападают. Женщина, которая идет по жизни с высоко поднятой головой, уверенная в себе и бесстрашная, не выглядит как легкая жертва. Это сводит к минимуму вероятность быть подвергнутой нападению. Любого вида.
– Вам нравятся сильные и уверенные в себе женщины? – спрашивает Инга, откладывая журнал.
Роберт вручает Лотти законченный рисунок муравьеда в пачке и пуантах и смотрит на Ингу.
– Да. И я придаю большое значение тому, чтобы Лотти стала такой.
Инга смотрит на Лотти, которая уже начала разрисовывать муравьеда.
– То, что это Вас удивляет, фрау Вайзер, является явным признаком того, что у Вас совершенно неверное представление.
– Тогда просветите меня.
– Охотно. Но не сейчас. Время сейчас неблагоприятное.
«Ох, – думаю я, – это было быстрее, чем ожидалось: ее проснувшееся любопытство».
Инга и Роберт договариваются встретиться вечером в пятницу в «нашем» баре.
– Ты пойдешь со мной? – спрашивает Роберт, но я качаю головой.
– Нет. Я же завтра иду на фестиваль короткометражных фильмов.
– Ах, да, верно.
– Это в эти выходные? – спрашивает Инга, и я киваю.
– Остались ли еще билеты?
– Конечно. Полно. Сколько людей, кроме Аллегры, имеют слабость к исландским фильмам о проблемах с французскими субтитрами? – отвечает Роберт, качая головой.
После просмотра программы он решительно отказался от просмотра даже одного фильма. Так что я иду одна. Может быть, Мелинда составит мне компанию. Или кто-то еще.
***
Лотту заберут вечером после восьми часов. Анна позвонила после обеда и предупредила, что будет позже. Мы трое лежим на диване и смотрим «Мадагаскар», как вдруг раздается звонок в дверь. Роберт встает и открывает своей сестре.
– Пойдем-ка со мной на кухню, будь так добра, – просит он, и я знаю, что Роберт сейчас подробно выскажет Анне свое мнение.
Дискуссия на кухне быстро становится горячей и эмоциональной и, соответственно, громче.
– Я сейчас вернусь… – шепчу я в ухо Лотте, зачарованно уставившейся в телевизор и, вероятно, ничего не воспринимающей вокруг, но лучше перебдеть, чем недобдеть.
– Как долго это уже длится? – спрашивает Роберт. – И почему я не знаю об этом?
– Потому что это не твое собачье дело, Роберт.
– Это не мое собачье дело? Но я достаточно хорош, чтобы играть няню для Лотты, в то время как этот тип преспокойно тебя трахает, или как?
Я делаю успокаивающий жест и закрываю дверь кухни.
– Почему ты считаешь, что только у тебя есть право на чертову личную жизнь, а? Каждую ночь у тебя в постели женщина, которую ты можешь трахать и сколько тебе влезет. Тебе легко говорить, Роберт, черт побери! Однажды я допустила ошибку, хорошо, но это не значит, что я должна жить как монахиня до конца своей жизни, верно?
Анна вот-вот заплачет, это видно. Мне ее жаль, сначала она получила взбучку от своего отца, а теперь и Роберт упрекает ее. Я возвращаюсь к Лотте и на всякий случай закрываю дверь гостиной. Но и двадцать минут спустя, когда мультфильм заканчивается, Роберт и Анна все еще продолжают спорить.
– Я посмотрю, как долго эти двое… эм-м…
– Собираются кричать друг на друга, – продолжает Лотта и пожимает плечами. – Когда мама и дядя Робби ссорятся, летят перья. Бабушка говорит, что так было всегда. Они потом успокаиваются и продолжают любить друг друга. Ты тоже споришь с Робби?
– Да, иногда. Но нечасто. Знаешь, я не люблю ссориться.
– Я тоже.
Я улыбаюсь ей и иду на кухню, стучу в дверь и открываю ее.
– Я… я ухожу сейчас. Уже поздно, и Лотте пора ложиться спать. Спасибо, что присмотрели за ней, – говорит Анна и проходит мимо меня.
Ее глаза красные от слез, и она кажется отчаявшейся. Роберт прислоняется к столешнице и сильно потирает ладонями лицо. Затем он откидывает голову назад и вопрошающе смотрит в потолок.
– Пока, Робби! До свидания, Аллегра! – кричит Лотта из коридора, и Роберт также проходит мимо меня, чтобы попрощаться с Лоттой и Анной. Я следую за ним в коридор, ломая голову над тем, что же здесь произошло.
***
– Она встречается с ним четыре месяца и познакомила его с Лотти четыре недели назад, – говорит Роберт через пятнадцать минут. – Он не в восторге от Лотти. Он не любит детей. Не хочет своих.
– М-м-м, – мычу я, – нехорошие условия для длительных отношений с Анной.
– Это и не будет долговременными отношениями.
– Почему? Он ветреник?
– Понятия не имею. В любом случае, Анна обладает бесспорным талантом влюбляться в самых больших мудаков, поэтому, я предполагаю, что Алекс один из них.
– Почему она плакала?
– Потому что я высказал ей свое мнение. Потому что она в отчаянии. Потому что чувствует, что это снова всего лишь жаба, а не принц, которого она ждет. Я не понимаю, почему Анна связывается с парнем, который имеет наглость сказать матери-одиночке, что он не любит детей.
– Хм, с другой стороны, Роберт: почему он связывается с женщиной с ребенком?
– Это же совершенно ясно. Он – мужчина, и хочет три вещи, и все три она дает ему. Все остальное вторично.
– Какие три вещи?
– Секс, еда и кровать, чтобы спать, о которой ему не надо самому ни заботиться, ни менять постельное белье.
– Он живет со своей мамой, верно?
