Текст книги "Сливово-лиловый (ЛП)"
Автор книги: Клер Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)
– О чем ты думаешь? – тихо спрашивает Роберт, снова привлекая мое внимание к себе.
– Марек ее не любит.
– Нет. Он любит только три вещи: деньги, власть и тебя.
– Марек не любит меня, Роберт. Он меня ненавидит.
– Да сейчас. Потому что ты любишь меня, а не его.
Роберт снова целует меня и улыбается, затем поворачивается к Лотте, которая бежит к нам.
– Что думаешь об экскурсии? Позже ты сможешь снова покататься на карусели. Мы еще не видели детскую площадку, а она моя гордость и радость…
Роберт призывно протягивает руку Лотте, она тут же хватается своей ручкой, другой берет у меня сладкую вату и тащит за собой Роберта. Детская площадка все же очень заманчива. Особенно, если можно похвастаться, что ее придумал ваш собственный дядя. Я же беру Роберта за другую руку и смотрю через плечо, прежде чем мы сворачиваем за угол. Марек за нами не идет. Слава богу!
Глава 52
В пятницу после праздника по поводу открытия старых бараков мы навещаем мою мать, собравшую тонну ревеня в саду моих бабушки и дедушки и полную решимости поделиться им со мной. Прослушав ее сообщение на автоответчике, Роберт состроил щенячьи глазки, вымаливая приготовить ему пирог. Я покорно вздыхаю, перезваниваю маме и объявляю, что мы скоро приедем. Роберт хочет ревень. Он его получит.
– Подождешь в машине? – спрашиваю я, стоя перед входной дверью и ища нужный ключ.
– С чего бы? Я что, собака?
– Судя по тому, как ты смотрел на меня ранее, я бы предположила, что ты раненый щенок бигля… – ухмыляюсь я, указывая на «Volvo 460» 1995 года выпуска. – Это машина Барбары. Твой заклятый враг в гостях.
– С ней я справлюсь, не волнуйся. Она что, серьезно покрасила свою машину в сливово-лиловый цвет или у меня галлюцинации? – спрашивает Роберт, прищурившись.
– У тебя нет галлюцинаций.
Отпираю входную дверь и захожу в коридор. Дверь захлопывается за нами, и я поднимаюсь по лестнице на второй этаж. Роберт удерживает меня на лестничном пролете, хватая за руку и прижимая к стене.
– Вернемся к твоему сравнению, детка. Я выглядел как кто? Как раненый щенок бигля? Это относится к прозвищам или просто к общему неуважению, Аллегра?
Я сглатываю и прикусываю губу. Затем ухмыляюсь и встаю на цыпочки, чтобы поцеловать его. Мы теряемся в нашем поцелуе, который, начавшись нежно, становится все более и более страстным. Лучи вечернего солнца, падающие через окно на лестничную площадку, заливают лицо Роберта золотым светом, когда тот, отстранившись от меня, несколько секунд молча смотрит на меня.
– Ну и? – тихо спрашивает он, слегка наклонив голову.
– Это можно отнести к категории неуважения, – отвечаю я, поднимая руку прежде, чем он успевает что-то сказать, – но…
– Есть «но»? Это что-то совершенно новенькое…
Роберт скрещивает руки на груди и выжидающе смотрит на меня. Явно в предвкушении от того, что же будет дальше.
– Нельзя кусать руку, которая испечет пирог с ревенем… – ухмыляюсь я, и Роберт разражается смехом.
– Во-первых, это шантаж, во-вторых, я вовсе не собирался тебя кусать.
– А что ты собирался? – тихо спрашиваю я и смотрю в пол.
Он снова прижимает меня к стене, шепча мне на ухо:
– Я подумал о приличном тугом кляпе, который предотвратит дальнейшие наглые словоизлияния и визит полиции заодно, об очень большой дозе имбирного сока для твоего клитора, о строгом бондаже с интегрированным «Magic Wand». Пока ты не начнешь рыдать от отчаяния, от похоти, от желания. Пока не раскаешься и не извинишься искренне, моя красавица. Я загоню тебя так далеко, что ты не сможешь глаз на меня поднять еще несколько дней после этого. Тебе знакомо это чувство, и ты его любишь, верно? Когда ты так глубоко в Зоне, что каждый взгляд заставляет тебя краснеть, каждый маленький жест заставляет хотеть опуститься на колени и предложить себя мне, независимо от того, что я решу сделать с тобой.
– Да, – тихо стону я, прислоняясь лбом к его ключице.
Роберт так хорошо меня знает. Он точно знает, что вызывает во мне, как довести меня именно до той грани, где желает меня видеть.
– Смотри на меня, когда говоришь со мной, сука, – тихо говорит он и усмехается, когда я поднимаю глаза.
Последовавший за этим горячий поцелуй прерывается тем, что один из соседей моей матери громко топочет вниз по лестнице – и своим появлением выбрасывает меня из Зоны. Это кстати, ведь мне действительно не хотелось бы в таком состоянии предстать пред светлыми очами Барбары и моей мамы. Роберт берет меня за руку и прижимается к стене рядом со мной, чтобы не пострадали ни мы, ни соседка, ни корзина для белья, которую та несет.
– Добрый вечер, Аллегра, – приветствует она, увидев меня над краем своей корзины.
– Здравствуйте, фрау Кнопп, – отвечаю я и улыбаюсь.
Она останавливается на нижней ступеньке и разглядывает Роберта сверху вниз. Затем кивает ему и продолжает свой путь.
– Поздравляю, – шепчу я, когда мы уже стоим перед дверью маминой квартиры, – ты снискал благосклонность строгой Кнопп.
– Я не ожидал ничего другого. Единственные женщины в мире, которые имеют полный иммунитет к моим чарам, это Барбара и Инга. Хотя у Инги он развился только тогда, когда она узнала все мои темные секреты.
Я улыбаюсь и отпираю дверь.
– Привет, мама! – кричу я и иду прямиком на кухню.
– Привет дорогая. Привет, Роберт, – отвечает мама, и мы приветствуем Барбару, которая улыбается нам, поджав губы.
Я запрыгиваю на столешницу рядом с микроволновкой, Роберт присоединяется к Барбаре за кухонным столом.
– Как бабушка и дедушка? – спрашиваю я, бросая ошарашенный взгляд на огромную гору ревеня в ящике под кухонным окном. Думаю, там не менее двадцати пяти килограммов.
– Бабушка в порядке, дедушка тоже. Аллегра, дорогая, у меня есть к тебе просьба.
– Даже не думай, мама, возьму максимум три кило, – отвечаю я и указываю на гору ревеня.
– Нет, нет, я вовсе не это имею в виду. Барбара и я собираемся на семинар на выходных, Марайка в отпуске, а Констанца заболела. Моника не хочет открывать женский клуб одна в субботу. Как думаешь, смогла бы ты помочь с восьми до двух? Все, что тебе нужно будет делать, это готовить кофе и отвечать на телефонные звонки. Мони сделает все остальное. Вообще-то, она легко могла бы сделать это одна, но не хочет… Ты же ее знаешь. Это возможно?
Я глубоко вздыхаю и смотрю на Роберта, молча прося его одобрения. Выходные обычно принадлежат ему – и, возможно, он уже что-то запланировал.
– Лады, – говорит Роберт и кивает.
– Хорошо, я приду. С восьми до двух, ни секундой дольше.
– Ты только что спросила его разрешения?
У Барбары падает челюсть.
– Да, спросила. Это называется договоренность, Барбара. Это делается в гармоничных отношениях.
– Регина, вряд ли ты серьезно можешь позволить работать там женщине, которая должна просить у мужчины разрешения провести утро вне дома.
– Барбара, пожалуйста, оставь это. Ты тоже вполне можешь обойтись без семинара и заняться этим, если тебе не нравится мое разрешение ситуации.
– Что за семинар? – спрашиваю я, изящно меняя тему.
Не потому, что мне интересно. Эта феминистско-эзотерическая дребедень, которой увлекается моя мать, никогда не входила в мои интересы.
– Двухдневный семинар. В субботу идем на «Женский принцип – широк как небо», а в воскресенье на «Осознанное самосознание и самолидерство». Я в предвкушении, это определенно откроет несколько новых перспектив.
– Может, тебе стоит найти кого-нибудь другого и взять с собой Аллегру. Ей, наверняка, будет очень интересна тема самолидерства, – ехидно продолжает Барбара, и я вижу, что Роберт с трудом сдерживает ухмылку – впрочем, весьма неудачно.
Он всегда находит подобное забавным. И даже спустя месяцы не позволяет Барбаре наезжать на него. Ей еще ни разу не удавалось вывести его из себя, показать нам, что на самом деле он женоненавистник, каким та его считает. И это бесит ее все больше и больше от встречи к встрече.
– Почему бы тебе не решить самой, где провести свою субботу, Аллегра? Он, наверняка, сможет прожить без тебя несколько часов – вы все равно видите друг друга двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю.
– Это очень просто, Барбара, но ты все равно не поймешь. Я могла бы попытаться объяснить даже стенке, но это имело бы мало смысла.
– Попробуй, я открыта ко всему.
Барбара разводит руками, и я вздыхаю.
– Потому что он босс, Барбара. Ты же уверена в этом. Я пеку ему пирог с ревенем и раздвигаю ноги, когда он возжелает. А потом, в качестве благодарности за кулинарные изыски, я позволяю ему избить меня до полусмерти.
Я закатываю глаза, и Барбара насмешливо фыркает. Очевидно, она находит мой сарказм неуместным.
– Мы пара, Барбара. Я считаю крайне невежливым объявить без каких-либо объяснений, что буду отсутствовать половину субботы. Может быть, он что-то запланировал для нас.
– Запланировал, ага. И он это решает. Единолично.
– Именно. Решение остается за Робертом.
Прищурившись, Барбара смотрит на меня.
– Вы решили в договорном порядке об этом?
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я, притрагиваясь к своему кольцу.
– Рабский договор. Так они это называют, не так ли?
– Ты углублялась в Тему, Барбара? – спрашивает Роберт и усмехается. – Нет, никакого договора. Нам это ненужно, мы этого не хотим, это не наш мир. Но определенно есть пары, которым это действительно нравится.
– Кстати, о рабском контракте. Угадай, кто мне звонил, – вставляет мама, и я бесконечно ей благодарна за смену темы.
– Понятия не имею. Твой бухгалтер? Телеком? Кабельный провайдер?
– Марек.
О-ла-ла. Таки не смена темы. Я вижу, что Роберт немного выпрямляется, что его внимание полностью сосредотачивается на моей матери.
– Марек? Мой бывший? Он никогда не звонил тебе раньше…
– Чего он хотел? – спрашивает Роберт, но я уверена, что он уже знает ответ.
– Я должна убедить тебя подписать какой-то там вексель. Ты должна ему денег, дорогая?
– Нет, я ему ничего не должна. Когда он звонил?
– Где-то три недели назад. Я только сейчас вспомнила об этом. Боюсь, я старею.
– Мама, тебе чуть за пятьдесят… Что еще он сказал?
– Ничего больше. Марек не стал долго утруждать себя любезностями. Все, что он сказал, это то, что это очень важно и что мне нужно убедить тебя. О чем вообще речь?
Я глубоко вздыхаю и объясняю, что происходит.
– О, – говорит мама, когда я заканчиваю, – тогда хорошо, что я забыла.
– Она бы ничего не подписала, так что ты бы зря пыталась ее уговорить. Она подпишет только то, что он… – Барбара показывает большим пальцем на Роберта, – …ей скажет. И Марек это знает, поэтому и предложил Роберту столько денег.
– Ты ошибаешься, Барбара. Я бы ничего не подписала, даже если бы за это выступал Роберт. Я точно не сяду в тюрьму из-за Марека.
– А из-за Роберта?
– Подобный вопрос не возникнет. А если бы и возник, ответ был бы «нет».
– Лучшая новость дня. Если она верна…
Теперь моя очередь пренебрежительно фыркать. Рассказываю о появлении Марека на празднике, о том, что он наблюдал за нами у карусели, о том, как неоднократно появлялся в нашем поле зрения.
– Но он к нам не подошел. По крайней мере, хотя бы так.
– А эта новая подружка – она ничего об этом не говорит? Когда он шпионит за своей бывшей, да к тому же тащит ее с собой? – спрашивает мама, и Роберт качает головой.
– Нет, – объясняю, – она ничего не говорит. Не ее дело подвергать сомнению или критиковать планы и решения Марека.
– Так, как ты не имеешь права с Робертом. Я не вижу разницы, Аллегра. Между ним и Мареком. Марек – чертов мудак, а Роберт – своего рода бог, которому ты поклоняешься. Почему? Если они оба одной породы? – спрашивает Барбара с торжествующим видом «вот-я-тебя-и-поймала».
– Так может показаться постороннему вроде тебя, Барбара. Но это заблуждение. Я могу подвергнуть сомнению или раскритиковать планы и решения Роберта в любое время. Он позволяет это, слушает меня и воспринимает всерьез. Единственное, о чем просит Роберт, это чтобы я излагала свою критику фактологически и уважительно. Марек не слушает, не поддается влиянию и очень злится, если его статус не признают с трепетом и молчанием. Кроме того, Барбара, Роберт делает то, что я хочу. Марек делает только то, что хочет сам. Но, боюсь, ты никогда этого не поймешь.
– Я поняла, дорогая, – улыбается мама, и я благодарно смотрю на нее.
– Марек предпочитает бить женщин так долго и так сильно, что они в конечном итоге истекают кровью. Есть женщины, которым это нравится, например, его новая подруга. Аллегре это не нравится. Мне тоже не нужно видеть кровь, чтобы жить своей жизнью. Это тонкости, которые имеют серьезное значение. Как посторонний человек, ты не понимаешь этих тонкостей.
– Что ты думаешь о том, что она пойдет в женский клуб в субботу и займется там волонтерской работой? – провокационно спрашивает Барбара, и Роберт задумчиво постукивает указательным пальцем по подбородку.
– Что вы делаете в этом клубе? – спрашивает он, притворяясь, что ничего не знает.
– Мы помогаем угнетенным женщинам, особенно тем, кто находится в отношениях с насилием. Мы поддерживаем в осмыслении прошлых, жестоких отношений, пытаемся восстановить уверенность и самооценку. Мы предлагаем беседы и практическую помощь.
– Мне это нравится. Это важно и необходимо. Делала ли Аллегра это раньше?
– Да. Только когда была с Мареком, она сделала перерыв.
– Мне было запрещено. Марек запретил это.
– Можешь ли ты сказать, Аллегра, что отношения с Мареком были насильственными? – спрашивает меня Роберт, и я киваю, бормоча в знак согласия. – Ты отработала те отношения, снова обрела уверенность в себе?
– Да, я это сделала. Благодаря тебе, Роберт. И я не хочу сейчас углубляться в эту тему. Мы достаточно поговорили о Мареке. Сейчас мы возьмем ревень и поедем домой.
Я спрыгиваю со стойки и целую маму в щеку.
– Так точно, шеф, – усмехается он, вставая, беря принесенную нами корзину и наполняя ее.
– Достаточно, – говорю я, когда он кладет столько, что хватит на три противня.
– Ты собираешься приготовить пирог сегодня, дорогая? – спрашивает он, выпрямляясь и беря корзину.
– Нет. Завтра. Сегодня нет больше желания печь. К тому времени, когда пирог будет в духовке, будет половина девятого, для меня это слишком поздно.
Роберт следит за моим взглядом на часах и затем говорит:
– Если поторопимся, мы еще сможем быстро закупиться.
– Что ты хочешь купить? У меня дома есть все для приготовления пирога.
– У нас нет сливок. И они незаменимы. Кроме того, у нас закончился имбирь.
Я прикусываю губу, изо всех сил стараясь не покраснеть.
– Ты добавляешь имбирь в пирог с ревенем? – спрашивает мама, и Барбара тоже удивленно поднимает брови. – Никогда не слышала о подобном.
– Э-э, нет, – отвечаю я, краснея, к величайшему удовольствию Роберта. – Имбирь не для пирога.
– Меня бы это тоже удивило… – говорит Барбара и тоже прощается, берет немного ревеня и снова напоминает мне о субботнем утре.
– После того как обработаешь имбирь, принеси Мони что-нибудь попробовать. Она очень любит имбирь, – говорит Барбара, и Роберт улыбается.
– А кто не любит? – спрашивает он и, протиснувшись мимо меня, несет корзину к входной двери и там оборачивается. – Ты идешь, Аллегра?
– Да я… – Я едва могу говорить (проклятье, мои колени превратились в желе), – …я иду…
Он галантно придерживает входную дверь для меня. Когда я прохожу мимо него, бормочет:
– Сегодня я бы на это не поставил, Джинджер.
Тут же между ног распространяется томительное покалывание, и я чувствую, как теку. На площадке Роберт снова останавливает меня. Он стоит позади меня, свободной рукой сжимает мое плечо, и я чувствую его дыхание у уха.
– Твои трусики мокрые, Аллегра?
– Да, Роберт.
– Хорошая девочка, – хвалит он, – так держать. Мне нравится идея, что ты сможешь попробовать свое возбуждение, когда я потом заткну тебе рот твоими трусиками.
***
Вскоре после этого, когда Роберт подъезжает к парковке супермаркета, я тихо говорю:
– Роберт, можно кое-что попросить?
– Естественно. Говори. Что ты хочешь?
– Если я буду плакать позже, и мне будет очень плохо, не мог бы ты снять кляп и трахнуть меня в рот?
Он какое-то время смотрит на меня, потом кладет руку на мое бедро и слегка сжимает.
– Клуб исполнения желаний, м-м-м?
– Пожалуйста, Роберт.
– Хочешь проглотить мою сперму?
– Да, пожалуйста.
– Ты заслужила это, сука?
– Не знаю, я надеюсь.
Роберт насмешливо приподнимает бровь.
– Остаешься здесь и думаешь об этом. Мне нужен четкий ответ с обоснованием. А я пошел закупаться.
С этими словами он выходит и оставляет меня сидеть в машине. «Я люблю его, – думаю я, – люблю так сильно!».
Глава 53
В следующую субботу в весьма плохом настроении иду от центрального автовокзала по еще довольно пустому центру города, едва слыша симфонию машин-дворников, работающих кофемашин и щебетания птиц. И думаю о выспавшемся, а потом наслаждающемся на балконе под ярким солнцем чашкой кофе Роберте, из объятий которого выбралась часом ранее. Я же напротив, буду сидеть в душном, тесном, пахнущем ароматическими палочками помещении, и мне будет ужасно скучно. Просто потому, что Мони не хочет работать в одиночку. «Почему именно Мони? – думаю я, – была бы это хотя бы Марайка, с которой я всегда хорошо ладила». Мы с Мони совершенно не на одной волне. Её разговоры – помимо феминистских тем – в основном вращаются вокруг красивых интерьеров, очаровательных пластиковых эльфов, маленьких фарфоровых зверюшек на подоконниках и вязаных крючком салфеток. Последнее ее увлечение – это странные вязаные шапочки, которые сейчас в тренде. Боши или как там это называется. Мони будет вязать и надоедать болтовней. Я вздыхаю и останавливаюсь у пекарни. Мне нужна чашка приличного кофе, прямо сейчас у меня нет ни малейшего желания пить сублимированный кофе с Мони. Пока нет особого наплыва посетителей, так что мне не приходится ждать своей очереди и трех минут.
– Большой кофе с молоком с собой, пожалуйста, – говорю я, ища́ кошелек.
Пока жду заказа, слышу, как открывается и закрывается входная дверь.
– Доброе утро, – приветствует голос, который кажется смутно знакомым. – Латте, пожалуйста.
Я с благодарностью принимаю свой стаканчик, оборачиваюсь и направляюсь к выходу.
– Привет, Аллегра, – звучит тот же голос, и я поднимаю голову.
Дэвид. Коллега Сары и Фрэнка, который напоил меня на дне рождения Сары. Которого я встретила на кинофестивале три-четыре недели назад.
– Привет.
– Все хорошо? Ты мне не позвонила.
– Эм, да. Я… у меня…
– …не было времени? – подсказывает он и усмехается.
– Вроде того, – неопределенно отвечаю я, проводя большим пальцем правой руки по кольцу Роберта.
– Что ты здесь делаешь в этот безбожно ранний час? – спрашивает он, беря протянутую ему через прилавок кофейную кружку и, вытащив из штанов банкноту, зажав ее между указательным и средним пальцами, передает продавщице. Я замечаю, что у него на руке шина.
– Помогаю в женском клубе. Я, так сказать, отпускная замена мамы.
– Женский клуб? Что-то новое? Где он находится?
– Это не новое, клубу уже тридцать лет. В Капелленгассе (прим. пер.: Капеллном переулке). А что ты здесь делаешь?
– Две с половиной недели назад мне сделали операцию на руке, и у меня назначена встреча с физиотерапевтом. Она ведет прием и по субботам с утра, так что мне очень удобно. Я все еще не могу правильно двигать большим пальцем, поэтому приходится ходить туда два раза в неделю.
– Мне жаль это слышать. Скорейшего выздоровления. И удачи.
– Ты тоже – если это возможно.
Я улыбаюсь ему на прощание и выхожу на улицу. До Капелленгассе всего несколько метров. Мони уже ждет меня, и мы начинаем день с односторонне восторженной беседы о вязаных крючком шапках. Как и ожидалось. Я вздыхаю про себя и смотрю на часы. Осталось пять часов пятьдесят минут.
***
День тянется безумно долго, стрелки часов ползут, словно черепаха. Здесь тихо, лишь периодически заглядывают постоянные посетительницы, которых Мони хорошо знает. Большинство для того, чтобы просто поболтать с ней и обменяться схемами вязания крючком, и несколько, которые действительно ищут помощи. В половине второго, когда я уже борюсь с желанием трусливо покинуть свой волонтерский пост пораньше, дверной колокольчик возвещает о новом посетителе.
– Чем я могу вам помочь? – раздается голос Мони, а я начинаю мыть использованную посуду. Ее немного, десяток чашек, но не хочется оставлять грязную посуду до понедельника.
– Я к Аллегре. Она еще тут? – спрашивает Дэвид, и я замираю, глядя на кольцо, которое сняла во время мытья чашек.
– Да, она сзади. Проходите.
Я на секунду смиренно прикрываю глаза и оборачиваюсь.
– Эй, – говорит он, хватает кухонное полотенце со стола и, забрав из моей руки мокрую чашку, вытирает ее.
С шиной это неудобно делать, и я качаю головой.
– Оставь. Я сама. Зачем ты пришел? Явно не для того, чтобы сушить посуду.
– Я хотел спросить, когда ты закончишь работу и не хочешь ли выпить со мной кофе.
– Дэвид, это очень мило с твоей стороны, но… нет. Спасибо. Нет.
– Почему ты здесь, в этом заведении, Аллегра? У тебя проблемы в отношениях?
Очевидно, последние несколько часов он использовал не только для физиотерапии, а также переоделся и провел исследование о клубе на Капелленгассе, в котором я провожу день.
– Нет. Я здесь работаю, как видишь. Женщинам, которые обращаются сюда за помощью, не нужно мыть посуду. Заменяю маму, которая обычно проводит здесь свои субботы, а сегодня не может. Ничего более.
Дэвид подходит ближе, не касаясь меня, но достаточно близко, чтобы я уловила его запах. «Он пахнет кедром и мускусом», – думаю я и опускаю глаза, прочищая горло. Он меньше Роберта, максимум метр семьдесят пять, очень спортивный и чрезвычайно самоуверенный. Тщеславный тип, который любит использовать женщину рядом с собой, как аксессуар. Кто-то, кто гордится своей предполагаемой интеллектуальностью. Он думает, что неотразим, потому что красивый, подтянутый ботаник. Саре он очень нравится, я это знаю, и она считает, что тот действительно отличная партия.
– Аллегра, – тихо зовет он, – почему ты не хочешь дать мне шанс?
– Я живу со своим парнем, Дэвид. Я в отношениях.
Мой взгляд падает на кольцо, тянусь к нему и надеваю на палец. Звенит дверной колокольчик, и я слышу, как Мони кого-то дружелюбно приветствует. Дэвид подходит еще ближе и шепчет мне прямо на ухо. Его дыхание согревает мою кожу, он берет меня за руку, переплетая наши пальцы.
– Ты бы не пожалела. Твой парень – высокомерный мудак, который плохо с тобой обращается. То, как он разговаривал с тобой в баре, отличается от того, как нужно разговариваешь со своей девушкой. Нет, если ты любишь ее.
«Ты понятия не имеешь», – думаю я, убираю руку от него и делаю шаг назад.
– Пожалуйста, уходи, Дэвид.
– Я хочу тебе помочь. Ты заслуживаешь лучшего, чем тот занудный тип, который не дает тебе повеселиться. Знаю, ты была немного пьяна, но тебе понравилось. У нас был веселый вечер. Тебе нравилось, когда я целовал тебя в шею, тебе нравилось ощущение моих рук на твоей коже. Мы также отлично беседовали на кинофестивале. Нам нравятся одни и те же вещи, у нас схожие интересы. Дай мне шанс, Аллегра.
– Нет. Я в отношениях, я счастлива.
– Это звучит неубедительно. Пошли, выпьем кофе.
– Нет.
– Почему нет?
– Сколько раз ты хочешь, чтобы я повторила это, Дэвид? – спрашиваю, ставя последнюю чашку в шкафчик. Можно было бы, конечно, высказаться грубее и доходчивее, но это не мой стиль. Я стараюсь, пока возможно, мирно решать проблемы. Ненавижу конфликты, ненавижу споры и всегда боюсь кого-то обидеть.
– Я знаю почему.
– Ну, наконец-то. Долго же доходило.
Вытаскиваю заглушку раковины и наблюдаю, как уходит вода. Снова чувствую, как Дэвид приближается. Думаю, что пора выбираться отсюда. Даже если только в зал к Мони.
– Ты лояльна и верна. Ты боишься, что захочешь переспать со мной.
– Что? Нет!
– Да. Ты испытываешь слабость ко мне.
Он нежно кладет руку на мою поясницу и очень деликатно и искусно ласкает меня в этой чувствительной точке.
– Не смей. Руки прочь, – рычу я и сбрасываю его руку со своего тела.
– Тебе это нравится, – шепчет он, – твой пульс учащается, это сводит тебя с ума. Я вижу это.
Глубоко вздохнув, я оборачиваюсь, упираясь взглядом в шею Дэвида, переходящую в широкие плечи. Видимо, мужчина действительно проводит много времени в спортзале. Словно в танце, протискиваюсь мимо него, который в свою очередь тоже разворачивается и неожиданно останавливается, не следуя за мной, когда я делаю два шага назад.
– Нет, Дэвид, – говорю я. – Просто нет. Да, я была пьяна, но я никогда не хотела флиртовать с тобой или поощрять тебя. Мне жаль, если у тебя сложилось подобное впечатление. Мне не хочется с тобой ни дружить, ни пить с тобой кофе и уж точно не хочется с тобой…
Я врезаюсь во что-то, чего не должно было бы быть на том месте. Теплое и твердое. Мой нос осознает это первым. Роберт.
– Привет, – тихо говорю я, поворачиваясь и утыкаясь в грудь Роберта, облаченную в футболку «Колумбийского университета», которая так ему идет.
– Привет, – отвечает он, но смотрит не на меня, его взгляд прикован к Дэвиду.
– Вон отсюда, – говорит тихо, но угроза в его голосе безошибочна.
Я сглатываю и хочу протиснуться мимо него.
– Не ты. Он.
Он сжимает руку на моем плече. Крепко держит меня, притягивая к себе. Дэвид понимает, что проиграл битву, и уходит, не сказав ни слова.
– Что здесь происходит? – с любопытством спрашивает Мони, появившаяся в дверях. – Вокруг много негативных вибраций… Вы двое, проваливайте, я закрою. Спасибо за помощь, Аллегра. Я передам через Регину схемы вязания крючком, о которых мы говорили.
– Это так мило, Мони, но необязательно. Я не вяжу крючком.
– Значит, тебе стоит начать. Это так легко и так весело. Знаешь, вязать крючком можно и детскую одежду?
– Я…
Я совершенно не могу придумать, что сказать в ответ на это.
– До встречи, – говорит Роберт, – хороших выходных.
***
Он берет меня за руку, вытаскивает на улицу, осматривается и направляется к киоску. Оставляет у двери, и я чувствую себя ужасно, даже не зная почему. Спустя несколько секунд Роберт разрывает пачку сигарет с невиданным ранее пылом.
– Почему… – спрашивает он, беря сигарету в рот и поджигая ее, – почему мужчины всегда испытывают потребность всунуть свой член в женщину, которая уже принадлежит другому, а?
– Я не знаю.
Вяло и тихо. Хочется заплакать. Роберт делает две глубокие затяжки и начинает двигаться. Я следую за ним через несколько секунд, бегу, чтобы догнать, и, когда оказываюсь на одном уровне с ним, осторожно вкладываю свою руку в его. Он переплетает наши пальцы и крепко сжимает. Думаю, что это хороший знак. Он не отталкивает меня. Роберт сворачивает направо в переулок, и я останавливаюсь, наши руки расходятся. Он поворачивается и смотрит на меня.
– Домой же туда… – тихо говорю я, указывая в противоположном направлении.
– Я на машине. Я еще закупался и не хотел опаздывать.
Голос у него напряженный. Я знаю, что ему необходимо переварить позыв во что-нибудь врезать, чтобы избавиться от агрессии, пульсирующей в его венах.
– Хорошо… М-м-м, может мне лучше пройтись?
– Что? Нет, черт возьми! Я хочу, чтобы ты оставалась со мной.
Роберт выдавливает кривую улыбку, хватает меня за руку и продолжает идти. Молчит всю дорогу до машины, затем раздраженно рычит из-за субботнего трафика и ругается, когда не удается преодолеть светофор даже на третьей зеленой волне. Плотность потока зазевавшихся сонь перед нами сегодня чрезвычайно высока. Когда по перпендикулярной улице начинают проноситься машины, он хлопает рукой по рулю. Я вздрагиваю, как будто тот ударил меня.
– Прости, – тихо говорю я, краем глаза замечая, как он поворачивается ко мне.
– За что ты извиняешься?
– За все. Это моя вина.
– Ты сошла с ума, Аллегра? – спрашивает он, глядя на меня так, словно я действительно не в себе.
– Нет. Я… я, наверное, действительно могла послать ему неправильные сигналы и поощрить его и…
– Стоп!
Роберт кладет ладонь мне на бедро и слегка сжимает.
– Но…
– Ты шутишь, да?
– Нет.
– Ты только что закончила смену в этом женском заведении, верно? Там к тебе прикасался чувак, хотя до этого ты несколько раз четко заявила, что он тебе неинтересен. Распустил руки он, а винишь себя ты? Это неправильно, Аллегра, и я не хочу больше об этом слышать. Это не твоя вина. Его.
– Я не помню, что я ему на дне рождения Сары…
– Ты его не поощряла. Совсем наоборот. На кинофестивале ты тоже дала ему понять, что несвободна, да?
– Да.
– Итак, ты говорила ему при каждой встрече, что не заинтересована в отношениях. Он игнорирует эту четко очерченную границу и лапает тебя – и ты должна быть в этом виновата? Аллегра, иногда немного больше феминизма пошло бы тебе на пользу. И я не могу поверить, что говорю это…
– Возможно, я недостаточно ясно выразилась и…
Роберт снова прерывает меня.
– «Нет» есть «нет». Я придерживаюсь твоего «нет» всегда и без исключения. Я. Как мужчина, которому позволено прикасаться к тебе и спать с тобой. Но этот случайно мимо пробегавший чувак, разве он не должен придерживаться этого, или как?
Роберт вздыхает с облегчением, когда сворачивает на кольцевую дорогу, и светофоры наконец-то остаются позади. Еще три светофора, и мы дома.
– Ты знаешь меня, и иногда «нет» также означает «да, я хочу, но, пожалуйста, заставь меня». Может быть, он…
– Я осознаю эту тонкую разницу, верно. Я. Но, по всей видимости, не он. Потому что для этого необходимо быть близкими друг другу – как ты сама только что сказала. Чужой определенно берет на себя слишком много, если думает, что может это чувствовать. Ты хоть приблизительно помнишь, сколько времени мне понадобилось, чтобы начать игнорировать твое «нет» и двигаться дальше?
– М-м-м, не совсем. Но прошло много времени, прежде чем мы впервые так… играли.
– Вот именно. Вначале «нет» всегда остается «нет». И чтобы не было никаких недоразумений, чтобы я действительно не мог ничего неправильно истолковать, у нас есть стоп-слова, верно?
– Да, верно. Но это не его мир. Он не Дом. Значит, ничего не знает ни о стоп-словах, ни…
– Дело совсем не в этом, Аллегра. Ты сказала «нет», он прикоснулся к тебе. Ни больше, ни меньше. Это не твоя вина.
– Так ты на меня не сердишься?
– Я чертовски зол, но не на тебя. Ты не сделала ничего неправильного. Кроме того факта, что должна была сильно врезать ему по яйцам. Куда подевалось твое воспитание, Аллегра? Твоя мать перережет себе вены, если узнает.
– Она смирилась с тобой и с тем, что ты делаешь со мной, что я делаю для тебя. Она переживет и это, если когда-нибудь узнает.
– Почему ты не осадила его словесно, как это сделала бы твоя мать? Или Барбара – бесспорный мастер унижения мужчин?
– Я не знаю. Может быть, потому что моя покорная сторона раскрывается все больше и больше. Потому что я слаба и избегаю конфликтов. По крайней мере, в частном порядке. Я могу на работе это лучше.
