Текст книги "Сумерки человечества"

Автор книги: Кирилл Тимченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 40 страниц)

  Глава 4. Тихая гавань.

– Готовность минута! – прозвучала неожиданная команда, когда снайпер, а по совместительству и командир отряда, вышел из грузовика.

После этих слов все свободные от дежурств или обычной работы, связанной с чисткой или ремонтом машин, солдаты начали быстро возвращаться на свои машины. Меня со Светой, лишенных собственного средства передвижения, приютил водитель «Хаммера», представившийся Иваном. Это было и его настоящее имя, и позывной в группе. Достаточно молодой, ему вряд ли перевалило больше, чем за тридцать, он оказался контрактником, всего неделю назад перебравшемуся сюда, на новое место службы. Приняв новые лица в экипаж машины, Иван разговорился, все больше расспрашивая про то, что происходило в городе. Все это ему было в новость, так как ни самого города, ни названий еще толком не запомнил, поэтому разъяснять приходилось медленно, и постоянно отвлекаясь на картографические особенности наших приключений. Слушателем он оказался весьма эмоциональным, постоянно охая и переспрашивая, иногда это раздражало, но в большинстве случаев именно такую реакцию от своих рассказов видеть и хотелось. Света тоже немного отошла от пережитого путешествия и активно включилась в разговор, постоянно меня перебивая и вставляя многочисленные подробности, иногда просто придуманные, а по большей части эмоционально приукрашенные.

Пока мы так развлекались, в кабину влезли еще два солдата, составлявшие основной экипаж. Один был одновременно и за механика, и за связиста, а второй был борт-стрелком, сразу же полезшим на свое место. Тут, кстати, салон машины больше всего и страдал. Кресла, поднятые выше, чем в военном варианте машины, делали возможным только сидячее положение в салоне, поэтому чтобы вылезти на крышу, приходилось бы вставать на сидение, вылезая из верхнего люка больше, чем по пояс, что делало стрелка весьма уязвимой мишенью для любого стрелка. Чтобы избежать это, недолго думая, отхватили середину кресла, просто его вырезав и куда-то выкинув. Поэтому сейчас получалось только сидеть сзади, в то время как между вами стояли две ноги, обтянутые в камуфляж. Зрелище, не слишком подходящее для дальнейшего продолжения разговора.

Стрелок представился Валентином, а второй солдат, севший на переднее сидение рядом с водителем, оказался Игорем. Оба были молодые, недавно начавшие служить контрактники. Семья была только у Игоря, уже как три года переведенного в Рязанский гарнизон из Тульской области. Там же у него и остались почти все знакомые и родственники. И единственное, почему он не двинул туда, когда офицеры объявили солдатам вольную, оказалось семьей. Ни жена, ни трехлетний ребенок не выдержали бы такого пути, особенно при всех опасностях, возникших по пути. Как оказалось, бандиты проснулись не только в виде крупных группировок, тут же сцепившихся за остатки городов друг с другом и укреплявшимися армейскими и гражданскими анклавами, но и огромного количества мелких банд, состоящей из шатропы или ошалелых гопников, потерявших всякий страх. Все они выходи туда, где больше всего вероятен шанс найти беззащитную, но нагруженную заработанным добром жертву – на большую дорогу. Из-за них так же приходилось ослаблять кордоны вокруг анклава, расставляя посты и регулярные разъезды вдоль дорог, по которым продолжали двигаться колонны беженцев. И даже это было не самым страшным – под боком Москва, город, считай, входит в Третий МКАД. Достаточно вспомнить собственные поездки в столицу и обратно. Город, так считай, и не закончится. И люди повсеместно бегут из столицы, перенаселенной сверх всякой меры. Повсюду пробки, которые постепенно обрастают мертвецами, превращаясь в непроходимые заторы. Бандиты нередко взрывают дорожное полотно, чтобы задерживать беженцев, но потом же сами отступают, теснимые зомби.

Несколько аварий вызвали пожары, которые тушить и некому, и не добраться до эпицентра. Вокруг Москвы растут лесные пожары, отрезая всякие возможности к отходу. Рязань превратилась в один из перевалочных пунктов из столицы, все дороги до города забиты, да и долго удерживать их не получится, даже с танками и вооруженными разъездами, мертвяки начисто выжирают беженцев, вырастая в быстрых и прытких мутантов. И Игорь рассказывал, что и в сторону Владимира происходит примерно то же самое, сам недавно вернулся из разъезда по окружной дороге, до сих пор дрожь бьет. Заинтересовавшись его рассказом, я наклонился ближе и спросил:

– Получается, и до Владимира тоже нереально добраться? – спросил все же с небольшой надеждой.

– Не знаю, – пожал он плечами, обернувшись в мою сторону, – во всяком случае, не в эти дни. На всех главных шоссе, насколько я знаю, вообще хаос. Бандиты зверствуют хлеще всяких мертвяков, милиции там тоже, считай, не существует. Которые не перебежали к бандам, либо сами укрепляются, либо перебиты давно. Да и те же заторы никто не отменял. И так по всем дорогам. Железные дороги даже в расчет не бери, поезда как встали, так и стоят, разве что пешком. И то не получится, наши отряды, что грузы полезные ищут, дважды уже обстреливали, сам понимаешь, сколько по дорогам всего развозили. Делится никто не будет. А что у тебя там?

– Родители, они у меня инженеры, завод какой-то там строят, – пожал я плечами, – точнее, строили…

– Дозвониться не пытался? – спросил водитель  с сочувствием, заводя мотор.

– Сначала, когда только началось, возможности не было, – пожал я плечами, – а потом до телефона было не добраться. Когда понял, что происходит, межгородская связь уже не работала. Так что представления не имею, что с ними происходит.

– Когда приедем на полигон, обязательно зайди в центр связи, – сказал

Валентин, показавшись из своего «гнезда» на крыше, – командование вроде наладило связь с несколькими городами, там тоже гарнизоны смогли укрепиться, кто совсем мозги не растерял, не знаю, правда, есть ли

Владимир в их числе.

– А что, надежная связь? – заинтересовался я, почуяв настоящую зацепку.

– Через спутник, – сказал солдат, ткнув пальцем в небо, – аппаратура пока работает, да и сигнал такой, что даже сквозь ядерные облака пробираться должен. Ведь не врут, когда говорят, что военная аппаратура лет на двадцать опережает гражданские технологии. Наши яйцеголовые на самом деле чего-то стоят.

Машины одна за другой выкатились на дорогу чуть дальше того места, где бандиты устроили на нас засаду. Теперь об этом уже ничего не напоминало, кроме перевернутого внедорожника, так и лежавшего в кювете. Яма, в которой закопали тела, уже привлекла внимание одного мертвеца, измазанного кровью. Этот уже успел где-то мутировать, потому что резво заскакал по дороге, увидев подъезжавшую группу. Далеко уйти не успел – крупнокалиберная очередь догнала его и разорвала гнилое тело почти посередине, свалив мертвеца в грязь, прямо под колеса машин. «Хаммер» несильно тряхнуло, когда под колесо попало тело, но на это внимание уже никто не обратил, только водитель выругался, сказав между яркими и лестными эпитетами, которыми он наградил зомби, что колеса после такого очень сильно воняют.

Примерно через двадцать минут однообразной езды показался выставленный армейский пост, собранный из бетонных блоков, украденных с какой-то стройки. Здоровый пост из трех отдельных укреплений, связанных между собой укреплениями из мешков. Бетонные укрепления, широкие и высотой чуть больше человеческого роста почти наполовину были закопаны землей, отчего стволы, вытащенные в небольшие бойницы, лежали почти на земле.

Это было явно укрепление, предназначенное не только против мертвецов.

Такую стенку, наверное, и из гранатомета не прошибешь. Проезд перегораживал шлагбаум, с решеткой из сваренных железных прутьев, перекинутый от одного укрепления к другому. Позади первых двух дотов, оборудованных как огневые позиции, стояло третье укрепление, сделанное специально для танка. Небольшая насыпь посередине дороги, на которой танк и стоял, заставляла любую машину делать объезд, находясь под прямой наводкой пушки. Сам танк был обложен мешками для большей защиты, а насыпь, чтобы не расползалась под тяжестью железной махины на ней, была укреплена несколькими бетонными блоками и длинными стальными прутами от строительных лесов.

Следы огромных протекторов указывали, что даже сюда пригоняли строительную технику, чтобы возвести эти укрепления. Именно на системе таких постов и разъездов в будущем должна будет держаться безопасность района. Военные решили в буквальном смысле отрезать мертвецам все пути к отступлению. Влекомые постоянным голодом и запахом человеческой плоти, мертвецы рано или поздно будут выходить прямо на пулеметные стволы.

Солдаты будут отстреливать их одной рукой, второй спокойно потягивая пиво из кружек. Только на этом посту, являвшемуся, по сути, первой линией из рубежей обороны самого полигона, установили еще и танк, здоровый Т-70 с овальной башней и пушкой, установленной прямой наводкой на дорогу.  Из УАЗика уже сигналили, что подъезжают свои, иначе военные вполне могли открыть огонь, особенно учитывая недавно поднятую тревогу из-за обнаруженной банды.

Здесь дорогу уже разровняли, и она не выглядела похожей на грязевую кашу, как до этого. Обыкновенная проселочная дорога, выровненная и помеченная свежеокрашенными белой краской столбиками. Похоже, военные решили полностью изменить дорожную систему, улучшив ее в несколько раз.

И самое удивительное, что сразу нашлись и силы, и средства.

Своих армейцы проверять не стали, пропустив почти сразу через шлагбаум, но вот потом все равно пришлось останавливаться. Офицер, вышедший из тени танка, замахал рукой, требуя, чтобы автомобили немедленно заехали на остановку.

Нормальной парковкой это назвать было весьма сложно, скорее, просто огороженный участок поля, слева которого стоял измазанный в грязи строительный кран и строительная платформа, на которой, наверное, блоки и развозили. Чуть дальше, меньше чем в двух сотнях метров, виднелась деревня, где тоже велись какие-то работы, разобрать толком через окно двигающейся машины никак не получалось. Командир отряда велел всем оставаться около машин, пока он спросил, почему их остановили. Как разумно при этом заметил Игорь, открывать двери и подышать свежим воздухом он не запрещал, как, собственно и сидеть в самих машинах.

Кроме нас, на остановке никого не было. Все происходило возле бетонированного поста, где, как я разглядел с внутренней стороны, раскинули даже тент из полевой палатки. И не маленькой, как я привык, туристической, а большой штабной, из толстого брезента, который даже вряд ли пробьешь ножом. Такая палатка может послужить защитой даже против мертвеца. Не мутировавшего, а обыкновенного ходячего трупа. Он так и будет скрестить, не в силах пробить такой толстый слой. Именно туда командир и направился, на разговор с начальником поста.

– Слушай, – обратился я к нашему водителю, стоящему рядом и курившему какой-то особенно вонючий сорт сигарет, – а почему он командует, если доброволец? Они же вроде даже не полноценные солдаты.

Водитель лишь присвистнул и сплюнул окурок. Продолжая с ухмылкой смотреть на меня, он достал из нагрудного кармана пачку и вытащил новую сигарету, после чего предложил мне. Я отказался.

– Ну, парень, это долгая история, – сказал солдат, запихивая пачку обратно в карман, – и сам ее толком не знаю. Только наш Кантемиров не такой простой, как кажется. И история у него еще сложнее. В общем, он весь Афган протопал или прополз, когда как получалось. И стреляет он почти из любого оружия прямо в голову с любого положения. Он из спецназа, говорят, там такое пекло повидал, что не каждому и во сне приснится. В тыл к духам ходил, за языками и в разведку, сам представь, через какие вещи прошел. Точно не скажу, сам просто не знаю. Только знаю, что он не местный, его даже не хотели сразу в боевые отряды брать, а потом он один из города двадцать человек вывел, как ребята рассказывали. Из самых замертвяченных районов. Там ведь еще остались люди, в своих квартирах с первого дня сидят. И мертвяки их съесть не могут, и они сами не вылезут. После этого уже не он к начальству обращался, а они к нему. Вот такие вот дела…

Он сплюнул и внимательно на меня посмотрел, словно ожидая какой-то реакции. Я же задумался о том, сколько же этот человек всего пережил.

Ведь такие навыки не настреляешь в тире, и по-пластунски не отработаешь.

Самому, своей кровью и потом оплачивал каждое уверенное движение, каждый отработанный навык, из-за которых ему сейчас завидуют. И что стало с его душой после всего этого.

Снайпер у палатки развернулся, словно почувствовал мои мысли, и помахал рукой, кого-то подзывая. Я даже обернулся, чтобы убедится, что не меня вызывает. Облегченно вздохнув, понял, что не меня. Связист, стоявший рядом с грузовиком и лениво соскребавший грязь с подошвы, заметил знак командира, кивнул и направился к нему, насвистывая под нос. Там он быстро переговорил с командиром и через минуту вернулся. И сказать мне о том, что теперь туда зовут меня и Свету.

– Что-то серьезное? – вяло поинтересовался я у солдата, дожидаясь девушку.

– Да нет, какие-то формальности, – пожал посыльный плечами, – что-то с документами, наверное, простая запись.

Не разобрав, что он имеет в виду под словом «запись», и решив разобраться с этим уже на месте, мы подошли к палатке, возле которой еще разговаривали наш временный командир и офицер поста. Второй выглядел совершенно задерганным и растрепанным. Это можно было легко понять, проболтавшись несколько дней среди военных, даже не видя лица человека.

Когда военные поняли, что являются едва ли не единственной действенной силой на огромных территориях, гибнущих под ударами мертвецов, форма из простой одежды и определенного знака отличия в обществе превратилась в настоящий символ спасения. Она даже стала больше, чем просто формой.

Солдаты стали единственной надеждой для сотен людей, не способных выбраться самостоятельно. А один только вид армейской формы снова зажигал в людях надежду. И солдаты понимали это. Ежедневная чистка и уход за формой превратились в настоящий ритуал, форму содержали в идеальной чистоте и гордились даже самым маленьким знаком различия на одежде. Даже те солдаты, ехавшие вместе с нами, были в чистой и свежей форме, хотя уже в движении не первый день. Теперь, чтобы заставить военного человека забыть о том, что на нем одето, требовалось с головой завалить его работой, выбить из головы все сторонний мысли, загрузить до самого предела.

Этот офицер был в не по уставу распахнутой куртке, открыв всем взорам полосатую матроску, одетую на голую грудь. Штаны почти вылезли из ботинок, висев замызганными складками, а портупея была ослаблена.

– … нет, я уже с этим замучался, – доказывал он что-то снайперу, тряся у него перед лицом наполовину скуренным окурком, – кто я им? Ломоносов или сразу Эйнштейн. В конце концов, у меня только одна голова, а не двенадцать. У меня всего семь человек в штате, а разгрести надо семь с половиной тысяч эвакуированных. И это без новых поступлений! И каждого еще надо, блин, спросить о том, сможет ли это выдержать, устроит ли его!

А только одно все твердят – чтобы легко и не трудно. Беженцев полно, а рабочих рук нет. Да еще их по пунктам разнеси, перепиши, данные разбери, с поиском соотнеси, – офицер даже сам обалдел от нарисованной им картины бюрократического аппарата, появившегося словно из воздуха, и ничего не смог уже выговорить, уставившись взглядом в пустоту и нервно куря остатки сигареты.

В этот момент мы и подошли. Снайпер, видно, ожидавший продолжения речи офицера, заметил нас и с облегчением вздохнул. Может, думал, что по пути мы выпали, пока он не видел.

– Вот те двое, про которых я тебе говорил, тоже в первый раз прибыли на полигон, – с некоторой ироничной улыбкой сказал он, подталкивая ближе к офицеру. Тот от неожиданности схватился не за тот край окурка, обжегся, выронил его и выругался, дуя на обожженные пальцы.

– Господи, Паш, и ты меня расстроить решил, – сказал он, с непонятной тоской глядя на новоприбывших, то есть меня и Свету, – начали за здравие, а заканчиваем за упокой. Ведь только папку тебе передать хотел, чтобы завез в администрацию. Нет, тебе обязательно надо было подкинуть мне работы. Семь с половиной тысяч человек! Ты представляешь?

– Да успокойся ты, – махнул Кантемиров рукой, прерывая дальнейшие жалобы, – все не так уж и плохо. Ты хотя бы на зомби не смотришь. Опиши ребят, и мы поедем.

– На зомби не смотришь! – раздраженно повторил офицер, доставая пачку сигарет из кармана. Там оказалось пусто, раз уж он обиженно вздохнул и зашвырнул пачку через всю дорогу, – Лучше уж мертвецу в пасть залезть, чем на эти бумаги без конца смотреть! Сам бы посидел, волком взвыл бы.

Нет, нам же надо с пушкой наперевес и голым задом носится по всей округе!

– Опиши ребят, – спокойно сказал снайпер, не обратив внимание на раздраженный выпад, – и мы поедем. С твоей папкой.

– Надоело! – взмахнув руками, рявкнул офицер, но тут же успокоился и как-то сник, – Пошли, жертвы бюрократии.

Он вернулся в палатку, приглашая нас зайти следом. Внутри было душно и накурено, несмотря даже на пробитые в крыше дополнительные отверстия для вентиляции. Прямо на голой земле расставили столы и большие железные шкафы, сейчас наполненные кипами бумаг. Почти за каждым из десяти столов сидел офицер чином не меньше лейтенанта, с невиданными мною раньше знаками различия. Все были так же уставшими и нервными, постоянно что-то переписывая или сверяя. Наш офицер сразу выдал каждому из нас по ручке и листочку с ровно отпечатанными вопросами.

– Заполняем быстро и глупости не пишем, – сказал он, – а то мне уже написал один, что он эльф по национальности. Сначала сразу застрелить хотел, но меня удержали. Во второй раз так уже не получится.

– По эльфов не пишем, – сказал я, – напишу, что орк.

Если бы человек мог взрываться, то нас бы всех сейчас снесло бы взрывной волной. До того жуткое выражение лица было у офицера. Испугавшись, что он сейчас на самом деле сердечный приступ получит, я извинился и сказал, что пошутил.

– Еще раз так пошутишь, лично расстреляю, – уже несколько более мягким тоном сказал он, все же продолжая буравить меня взглядом.

Вопросы, напечатанные в анкете, были даже более подробными, чем при переписи населения. Военные пытались вытащить как можно сведений из каждого, кто переезжал на полигон, собирая огромную общую базу данных.

Вещь, конечно, интересная, но как они собирались ее проверять, я представлял слабо. Только потом, после первых вопросов, содержавших самые примитивные сведения, которые каждый из нас запоминает гораздо раньше, чем учится читать, до меня дошло, чем же занимались большая часть офицеров, находившихся здесь. Как раз и сверяли полученные сведения со старыми архивами, увезенными из города. Такая работа, тем более лишенная современных электронных систем, должна была быть на самом деле весьма трудной. И разместили их не на полигоне по той же причине.

Архивы занимали слишком много места, чтобы отводить под них отдельные помещения, особенно если учитывать, что большая часть из них превратилась в обыкновенную макулатуру, как и люди, про которых в них написано, превратились в жутких зомби.

– Ну, долго вы еще там будете размусоливать? – несдержанно спросил нас офицер, пытавшийся с новыми силами углубиться в дебри очередного списка.

Тот был не склонен разделять его энтузиазм и заваливал голову кучами непонятных цифр и фамилий. Это лишь усиливало в человеке раздражение.

– Почти все закончили, – соврал я, остановившись где-то в первой половине анкеты. Хотя я и понимал, что сведения о роддоме, где я родился, или о номере аттестата заметно облегчат поиск, но в голове такого попросту не было, заставляя меня ставить все новые и новые прочерки.

Интерес во мне проснулся чуть позже, когда закончились бюрократические выспрашивания про мою личность, и пошли более конкретные вопросы, связанные со сложившейся ситуацией. Военные уже успели организовать связь с другими подобными человеческими анклавами, выраставшими на окраинах крупных городов или где-то далеко в пустошах, которыми изобиловала наша страна. Та же Сибирь или заполярные области. С кем именно наши поддерживали связь, я не знал, хотя догадывался, что хотя бы с Москвой, если там кто-то уцелел, связываться должны были обязательно.

Чтобы там не происходило, это фактически крупнейший центр страны.

Достаточно вспомнить бесчисленные промзоны, как на дрожжах растущие вокруг города. Такое место безлюдным точно не останется.

Вот именно из-за этой связи и создавались общие базы данных. Никакой катаклизм не заставит людей забыть, что у него есть родственники или близкие люди. При любой возможности они отправятся их искать. Если создавать общие данные по выжившим, десятки людей смогут узнать друг о друге без всяких проблем, просто сверившись с вывешенным на доступном месте списком. Конечно, это не решит проблем с тем, как люди смогут встретится, но зато успокоит душу, что уже немаловажно для человека.

Интересно, а во Владимире есть такой анклав, или там военная структура так же развалилась, как и все остальные. И анклавов нет вообще, за исключением бандитских группировок, такое, извиняюсь, дерьмо не потонет ни в одном унитазе. Рязани, можно сказать, серьезно повезло, что в военной верхушке города оставались люди, больше преданные делу, чем своему карману, и достаточно смелые, чтобы выступить против десятилетиями укоренившийся схемы «наворуюсь, а после меня хоть потоп».

А вот как там дело произошло, мне оставалось только гадать. Если примерно такой же результат, то вполне можно попытаться пробить своих родителей по этой базе. Инженеры, как не крути, интеллектуальная рабочая элита, их с руками оторвут гораздо быстрее всяких топ-менеджеров и пиар-агентов. И фортификацию, и основы военного строительства они точно знают, что сразу ставит их на ступень выше в списках спасаемых. Если только, конечно, они выжили в самом начале, когда никто не понимал, что происходит, и каждый был сам за себя. Я даже отложил ручку и задумался, как все это могло произойти. В случае моего выживания они наверняка уверенны, что не стоит даже искать. Про мои увлечения отец говорил не иначе как про пустую трату вполне работоспособного мозга, из серии «умная голова дураку досталась», а мама просто хваталась за сердце при виде косухи и значков радиации. Посмотрели бы они на меня сейчас… Если они сами, то папа сразу бы догадался о том, что власти врут. Он им доверял только тогда, когда они говорили про обломы политики, а это случалось крайне редко. В таких случаях он говорил «ну, если уж они говорят, что плохо, то там на самом деле полный абзац». А мама… Мама согласно кивала головой, добавляя, чтобы не забыл про вчерашние чертежи, которые собирался доделать. И уж если по радио говорили, что надо сохранять спокойствие, то он точно должен был поднять тревогу. Только вот из оружия дома были только кухонные ножи да швабра, вот и весь выбор. И на стройки они часто приезжают…

– Ты уже все написал? – мой вид с затуманенным взором вывел офицера из себя. Спохватившись, я начал судорожно вписывать в оставшиеся пробелы все, что мог выудить из мозга на скорую руку.

Света, уже все записавшая, спокойно стояла и ждала меня у входа, грызя ноготь большого пальца. Быстро заполнив оставшуюся часть бланка, и оставив на листке там не менее половины вопросов сиротствовать белыми пропусками, я отдал все это офицеру, наградившему меня очередным свирепым взглядом. На оба бланка он смотрел так, словно они должны были ожить и вцепится ему в руку.

– Все записал? – спросила она, когда я вышел, потирая уставшие с непривычки пальцы. Странно, но отучаются от ручки руки гораздо быстрее, чем от курка, – А то ты с таким задумчивым видом сидел.

– О родителях вспомнил, – пожал я плечами, глазами отыскивая нашего командира. Его не было, поэтому мы сразу пошли к машинам.

– Кто у тебя? – спросила она, стараясь не смотреть мне в глаза. Ведь у нее родители точно погибли, мы сами их тела сожгли, чтобы мертвецам не достались.

– Отец и мать, они во Владимире, а ты сама помнишь, мне даже связаться с ними не удалось, – сказал я, вспоминая прошедшее.

– Ты за ними поедешь? Ведь так?

– Конечно. Я же должен узнать, что с ними случилось. Если выжили, то найти их, если погибли, то… – заканчивать фразу я не стал, и так это было понятно, – Как только все успокоится, так и выдвинусь. Не могу вот так просто о них забыть. Вот с вами разберемся до конца, тогда и поеду.

– А сейчас поему не едешь? – спросила Света, как-то странно на меня поглядывая, словно ожидая от меня чего-то.

– Потому что сейчас это самое обыкновенное самоубийство, к тому же в извращенной форме, – сказал я, сам приводя мысли в порядок, – Это раньше купил билет и поехал. Сейчас сама слышала, что на дорогах происходит. Я удивлюсь, если процентов пятнадцать из тех, кто сейчас выжил, смогут выжить в последующие месяцы. Надо ждать, пока наплыв беженцев кончится, и бандиты уйдут хотя бы с объездных дорог, потеряв добычу. Каждые пару километров вступать в перестрелку меня как-то не прельщает. Да и подготовиться к этому делу надо. Если мои живы, – я сплюнул три раза через плечо, – то хочу их сюда перевезти, если нет… Мне в любом случае возвращаться придется. Оружие, патроны, еда, в конце концов. Без этого я, скорее всего, до Владимира так и не доберусь. До него в лучшие времена несколько часов без пробок, а сейчас несколько дней ехать придется. Дороги наверняка забиты брошенными машинами. И я даже думать не хочу, сколько уже укушенных сидели в автомобилях, которые успели выехать на автострады. Не знаю, может, стоит по железной дороге двигаться, но это пешком получится. Машина все-таки какая-никакая, но защита, а пешком меня первый же мутант разорвет.

– Миш, а почему ты все время говоришь в единственном числе? – спросила она, я даже рот раскрыл. Ответить, правда, не успел, нас поймали солдаты из машин, уже накурившиеся и дожидавшиеся нас, понося на чем свет стоит и нас, и всю бюрократическую систему, появившуюся вопреки всем ожиданиям.

Дорога значительно изменилась после того, как мы пересекли второй блок-пост на нашем пути. Здесь, наверное, первоначально проходила граница занятой военными территории. Видны были следы многочисленной строительной техники, постоянно перегоняемой с место на место, и так же постоянно ремонтирующей дорогу. Хотя дорогой это назвать было сложно, скорее просто пропаханная в земле снующими в обе стороны машинами колея, мокрая, грязная и вонючая. Используя огромное количество ресурсов с многочисленных строек, военный закладывали дорогу бетонными перекрытиями будущих супермаркетов и высоток, так никогда до конца и не отстроенных.

Сверху все по новому засыпали землей, чтобы не очень трясло, а чтобы все снова не расползалось, насыпи укрепляли деревянными перекрытиями и гравием. Ехать было не то, что по автостраде, но гораздо легче, чем по расхлябанной грязи, начинавшееся сразу после поста.

За окном мелькали быстро возводимые панельные домики и деревянные избы из свежесрубленных деревьев. Строили ровными квадратами жилых районов, ни на секунду не забывая о чрезвычайном военном положении, введенном, похоже, на веки. Вдоль дороги стояли доты, ощетинившиеся пулеметами и автоматическими гранатометами. Поднимая тучи пыли, по позициям разъезжались танки, только снятые с консервации и ехавшие, чтобы превратится в неподвижные бронированные точки на самых опасных участках.

Шлагбаумы с колючей проволокой перегораживали каждый съезд. Уже достроенные квадраты из десяти двенадцати домов огораживались отдельными стенами. Если где-то будет новая вспышка инфекции, локализовать и уничтожить в таком кубике будет очень легко.

И было много людей. Усталые, разбитые, у многих полная потерянность в глазах и моральное опустошение. По своему опыту могу сказать, что так часто выглядели люди, потерявшие все во время нашествия зомби. Сейчас они входили в составы работрядов. Отряды, созданные по необходимости, с тяжелой и выматывающей работой. Туда чаще всего определяли людей, для которых просто не нашли другой подходящей работы или они сами отказались от предложенной. Эти ребята выполняли почти всю работу, которую считали необходимой в начальстве полигона. И рвы копали, и кирпич клали, и лес валили, и поле пахали.

Всех спасшихся делили на несколько категорий, по их, так назовем, необходимости анклаву выживших. Три категории: А, Б и В с тремя подпунктами один, два и три. Категорию тебе назначали после просмотра и определения анкеты. Всем военным, кадровикам и офицерам автоматически присваивалась категория А1, что значило боевую подготовку и способность к отражению атак как зомби, так и людей. Рядовым срочникам и уже прошедшим военную службу, только сейчас вернувшихся под ружье, присваивали категорию А2, что значило чуть хуже, но тоже вполне приемлемую боеспособность. Добровольцам, за редким исключением, присваивали категорию А3, то есть больше, чем против зомби их ставить не стоило. Категория Б обозначала интеллектуальную среду и полезность человеческому социуму. Б1 получали учителя, воспитатели, педагоги, в общем, все те, кто мог обеспечить сохранение и передачу знаний и сохранение культуры, даже несмотря на то, что цивилизация рухнула. Б2 получали специалисты узких специальностей, технических, инженерных и связанных с энергетикой, те, кто смогут сделать анклав достаточно автономным и не зависимым от внешних источников, как города до этого. Б3 получили уцелевшие, обладающие знаниями чрезвычайно важными для цивилизации, но не применимыми на практике, или не нужных для задач выживания. Специалисты-историки, ядерщики, климатологи и прочие – кто мог входить в эту группу. Категория В определяла людей без особого образования, но с важными практическими навыками, такие как слесари, сантехники, специалисты по сельскому хозяйству. Самой большой, как оказалось, была группа В3 – люди, не обладающие никакими знаниями, ничем не способные помочь анклаву кроме как чисто физическим трудом. Это были те самые менеджеры, торговцы и банкиры, которые необходимы для огромного, сложно функционирующего общества, размазанного по всей планете. Они быстро богатели, подсев на финансовые потоки, но абсолютно ничего не делали практически. Когда пришлось спешно бежать, эти люди первыми оказались в бесконечной очереде автомобильных пробок. Им было легче добраться до машин, да и машин у них было больше. Только вот приехав в безопасность, они узнали, что уже никому не нужно умение составлять обширные и мутные договоры, в которых можно спрятать какие угодно сведения. Никому больше не надо защищать свои права, так как даже самих судов больше не существует. Никто больше не собирается брать кредиты и заверять документы у нотариусов. Все их знания оказались совершенно ненужными. Теперь они отрабатывали свое право на существование в работрядах, сместившись на самую нижнюю ступеньку нового общества. Если бы мы так же приехали бы на полигон, то никого бы не интересовало, кого мы убили, и через что прошли. Студенты, без высшего законченного образования, без специальных навыков, мы бы попали в такую же категорию.