Текст книги "Сумерки человечества"

Автор книги: Кирилл Тимченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 40 страниц)

Когда я попытался приподняться и уперся ладонями в пол, он так же спокойно наступил мне кованной подошвой своего сапога на пальцы.

Закричав от боли, когда захрустели почти раздавленные суставы, я потерял равновесие и снова упал.

– Я сказал тебе встать! – зло рявкнул офицер, подтвердив своей приказ ударами другого сапога чуть ниже ребер. Согнувшись от дикой боли, я не мог даже застонать. Мира просто не существовало вокруг, только новые и новые болевые разряды, прокатывающие по нервам от каждого удара и перекручивающие мышцы в тугие узлы. Когда полковник, наконец, решил, что этого с меня достаточно, глаза застилала пелена, никак не желающая сходить, а дыхание вырывалось резкими, неровными толчками, каждый раз отдаваясь болью в груди.

– Встать! – снова я услышал голос полковника, чуть отошедшего назад.

Справедливо опасаясь нового избиения, я зашарил руками по полу в поисках точки опоры, измазывая их в чем-то теплом и влажном. Это наверняка была кровь, но чья именно, моя или Андрея, точно сказать было нельзя.

Пока я медленно поднимался, вставая сначала на колени, а потом с трудом разгибаясь и принимая стоячее положении, опираясь на стену, этот человек терпеливо ждал, стоя в стороне и наблюдая за моими потугами, его нетерпение выдавало только постукивание каблука по полу. Палач уже куда-то скрылся, так что кроме нас двоих здесь больше никого не было.

Когда я смог распрямиться, он резко схватил меня за ворот рубашки и одним рывком подтянул к себе, уткнув свой нос буквально мне в лицо. Изо рта у него пахло водкой и чесноком, да и склонностью к чистке зубов он тоже явно не страдал. Жаль, это была моя не самая большая проблема.

Сверля меня своими глазами, полковник почти прошептал, но очень ясно  с расчетом на то, что я услышу каждое слово и буду принимать его как единственную и непреложную истину.

– Сейчас ты никто, – четко, выделяя каждое слово, выговорил он, почти держа меня на весу, – и будешь никем, пока я не скажу иначе. Даже последний из рабов здесь имеет больше прав, чем ты. Если думаешь, что за тебя заступились сверху, то, значит, можно пальцы крутить и мне указывать, то сильно ошибаешься. Я здесь, рядом, и, будь уверен, сделаю все, что даже котел в аду покажется тебе лучшей альтернативой, чем нахождение здесь. Я с ложки тебя дерьмом кормить буду, пока не подавишься.

Что-либо сказать на такой откровенный монолог было очень сложно, поэтому я просто болтался в захвате, даже не шевелясь, ожидая, пока он закончит.

Внутренне, конечно, хотелось поинтересоваться насчет обещанного кормления, эта фраза имела значение в прямом смысле или все же в переносном. Кроме того, все же очень хотелось дождаться того момента, когда можно будет рассчитаться с ним. А для этого все  же придется помучиться.

Полковник еще несколько секунд пытался взглядом проделать во мне дыру, после чего неожиданно разжал кулак, выпуская мой воротник. Однако я не упал, а остался стоять, только наградил его презрительным взглядом.

Покачиваясь и еле удерживая равновесие, выглядел более чем смешно, но упрямо отказывался сдаваться. В голове продолжала стучать фраза «я выживу», даже если ради этого придется пройти через все круги ада. Моя последняя опора, хребет, который никому не переломить, кроме печально известной госпожи, приходящей к человеку в черном балахоне и с острым сельскохозяйственным инструментом.

– Взял труп и пошел за мной, – холодным тоном произнес полковник, толкнув меня к Андрею, – и не тормози, нам еще много работать.

Я наградил его еще одним ненавидящи взглядом, а потом повернулся к телу

Андрея, чувствуя себя препаршиво. Иначе, чем унижением это назвать было нельзя. Казалось, будто он специально испытывает меня на прочность, ища, где же тот уровень, дальше которого я не прогнусь. И все же приказание надо было выполнять, я не чувствовал, что смогу бросить ему вызов, а геройски помирать уже не собирался.

Чуть помедлив, оттащил тело от стены, пачкая руки в крови Андрея, и попытался подхватить тело за подмышки, чтобы не волочить по земле.

Полковник, заметив это, развернулся и ударил меня каблуком по внутренней стороне колена, разом поставив на колени. Заскрипев зубами от боли, я снова попытался встать, и он снова меня ударил, но уже в другую ногу.

Упав на четвереньки, я выронил труп, шлепнувшийся на пол со звуком набитого мешка.

– Не так, – спокойно, словно на уроке, пояснил полковник, – Бери его за ноги. По-другому трупы здесь не таскают. Всегда есть вероятность, что он воскреснет и бросится на тебя. При мне одного парня зомби загрыз. Вроде все по науке, с пулей в башке. А оказалось, что ему выстрелили в голову из травматики. Какой-то шибко умный придурок решил патроны поберечь.

Шарик свинцовый череп пробил, но в мозг ушел на считанные миллиметры, не порвал какие-то там нервные узлы. Вот зомби и воскрес. Хоть пой, хоть пляши.

Его добродушный тон мне нравился не больше, чем грубые окрики и приказания. Хотя я не мог не признать, что какая-то логика в его словах есть, но тащить своего друга за ноги, разбивая в кровь голову и лицо, не мог себе позволить. Упрямо стиснув зубы, снова я снова начал подниматься на ноги, держа Андрея за руки. И снова упал, когда мне снова дали ногой под коленку. Достав из кобуры пистолет, полковник встал рядом со мной и ткнул стволом в основание черепа.

– Еще раз сделаешь не по указанию, – мягко, почти по отчески сказал он мне, – выстрелю тебе прямо сюда, так, что ты еще успеешь понять, что умираешь. Знаешь, на лице тогда застывает выражение такого ужаса, какой и повторить не получается. Их прямо так и хоронят, все такие морды крючат, хоть смейся. А пока…

Выстрел обжег руку, а пуля, просвистев совсем рядом с локтем, попала в ладонь и, срикошетив, начисто срезала мизинец. Взвыв от боли, я прижал раненную руку к груди, поднимаясь с пола, скребя ботинками по цементу.

Усмехнувшись, он только ткнул меня ботинком и сказал, чтобы снова тащил тело.

Больше терять пальцы было нельзя и я, морщась от боли и отвращения к самому себе, проливая на пол тонкую струйку крови из остатка отстреленного пальца, обошел тело и взял его за ноги, стараясь тащить как можно аккуратнее, о все равно оставляя на полу протяжный и широкий кровяной след из раны на голове. Иногда оборачиваясь, чтобы убедиться, что следую за полковником, я медленно тащил тело, ругая самого себя последними словами и одновременно жалуясь на жестокий мир, который никак не хочет выстраиваться так, как надо, только ломает людей все сильнее и все быстрее.

Коридор, ведущий в сторону, неожиданно закончился небольшой комнатой, на полу которой зачем-то были выставлены поручни примерно в метр высотой, от пола до перил закрытые мелкоячеистой решеткой, сквозь которую было сложно что-либо рассмотреть. И воняло оттуда как из выгребной ямы, хотя нет, гораздо хуже. Только один раз я чувствовал что-то похожее, около общей могилы на границе военного анклава. Получается, не только у них есть братские могилы.

Полковник безмятежно облокотился на перила и закурил сигарету, дожидаясь, пока я подойду ближе. В центре комнаты было отверстие примерно два на два метра, откуда и шло зловоние, настолько сильное, что казалось почти осязаемым, поднимался даже тонкий зеленоватый дымок, почти сразу же рассеивавшийся в свете одинокой лампочки, врезанной в стену под самым потолком. Когда я прислонился к поручню, чувствуя, как в левой руке постепенно разгорается пожар, распространяясь от остатков пальца по всей ладони и дальше, по нервам к самому мозгу, и там прожигая очередное отверстие. Пальцы на перилах заскользили от жира, и я тут же отдернул руку, боясь получить заражение.

Заметив мое напряжение и явно ощущение не своей тарелки, полковник ухмыльнулся и бросил вниз сигарету, явно наблюдая за моей реакцией. Еще не совсем понимая, что именно мне ждать, глянул вниз, в темноту, успев проследить за красноватым огоньком падающей зажженной сигареты. И тотчас отпрянул, когда оттуда, из глубины, донесся животный рев, голодный и злой. Там, внизу, было что-то живое и очень опасное, вечно голодное и неспособное утолить собственное чувство голода. Сигарета, брошенная вниз, раздразнила это «что-то», невидимое в темноте, и вот сейчас оно металось в собственной, клетке, бросаясь на стены и хрустя костями прежних жертв, пытаясь добраться до тех, кто был наверху, но каждый раз соскальзывая со стен, только оставляя глубокие борозды в кирпичах.

– Бросай, – вяло сказал полковник, перегнувшись через перила и плюнув вниз, – нечего там рассматривать, все равно не углядишь, в шахте почти сто метров. Один Бог знает, зачем только ее здесь вырыли. Раньше и лестница вниз была, да мы ее сняли.

– Туда? – поразился я, оглядываясь на тело.

– А куда же еще, – пожал он плечами, – не хоронить же его. А так раз и готово. Там уже так, наверное, отъелись, что уже и на людей совсем не похожи. Раньше все шумели. Рвали, значит, друг друга, с голодухи, а теперь перестали. Один только остался. Все хочется посмотреть, на что похож стал, на таких харчах, да только спускаться туда никто не рискует.

– Я не буду его туда кидать, – тихо сказал я, отступая от поручней.

– Будешь, – так же спокойно сказал полковник, – иначе сам туда отправишься, могу тебе гарантировать. Кроме того, в пределах охраняемой территории никто тебе кладбище делать не позволит, а за ее пределами все равно зомби отроют, а здесь все же какой никакой, а ритуал. Так что давай, работай.

Наклонившись к телу Андрея я, как можно незаметнее расстегнул у него воротник и сорвал цепочку с крестиком с шеи, оставив себе как напоминание о своем поступке.

Перекрестившись, я поднял труп и подтащил его к перилам. Внизу, словно чувствуя будущее пиршество, завыли еще сильнее, а когда кровь из раны на голове закапала вниз, то вопли срослись в единый, раздирающий ушные перепонки рев, прерывающийся только на секунды, когда тварь бросалась на стену, скребя когтями по кирпичам и вырывая оттуда целые куски, с грохотом падающие на пол. Сказав последнее «прости», перевалил труп через перила вниз. По странной иронии судьбы тело падало спиной вниз, перевернувшись в воздухе. То ли от инерции движения, то ли по другим, уже непонятным мне причинам, глаза распахнулись в полете, подарив мне посмертный, осуждающий, как показалось, взгляд. Это видение, мало похожее на реальное, длилось буквально секунду, после чего тело исчезло в темноте, а голодный рев сменился радостным воем, прервавшимся, когда мутант накинулся на свою добычу. Осев, я с трудом держался за перила, в который раз спрашивая себя, а правильно ли поступил, отступившись и не погибнув в самом начале.

– Пошли, – полковник толкнул меня за плечо, указав обратно на коридор, – пора глотнуть свежего воздуха, а то здесь совершенно нечем дышать. И пора тебя познакомить с планом нашей будущей совместной и, как надеюсь, очень плодотворной работы. Пойдешь впереди, проверим твою зрительную память, как дорогу запомнил. За каждый лишний поворот получишь плетей.

Я посмотрел на него уже без всяких эмоций, чувствуя, что уже не способен сильнее злиться, и просто согласно кивнул головой. Пусть уж лучше думает, что сломали меня, если вообще этого хотят. Не знаю, был ли доволен этот человек или нет, но дорогу я запомнил достаточно хорошо.

Сказался опыт выживания в замертвяченном, когда необходимо в деталях запоминать пройденный путь, отмечая все дополнительные пути и ответвления, ведь не знаешь же, откуда на тебя зомби выскочит, а ведь первый укус он же обычно и последний для человека, второй попытки больше никому не дается. Тогда же и отмечаешь возможные пути отхода, даже сейчас я мог примерно сказать, где повороты или выходы в другие коридоры. Возможно, когда-нибудь и пригодится, но только не сейчас.

Сейчас я просто брел, чуть опустив голову и механически воспроизводя пройденный путь, только в обратном порядке. Сзади, стуча каблуками по цементному полу, шагал командир, что-то едва слышно насвистывая себе под нос. Не перестал он насвистывать, когда мы вернулись в тюремную камеру, больше походившую на пыточную. Теперь там было уже не так тихо, где-то, совсем рядом, может, даже за соседней тонкой стенкой перекрытия, рассекал воздух хлыст, размеренно опускаясь на живое тело со звонким свистом. Каждый такой удар сопровождался новым криком боли. Стараясь не обращать на это особого внимания, я повернулся к полковнику, ожидая дальнейших указаний. Он же, невозмутимо пройдя мимо меня, остановился около двери, ведущей на поверхность. И только там остановился, словно ему только пришло в голову, что забыл какую-то вещь внизу, обернулся и посмотрел на меня.

– И чего стоишь как истукан? – поинтересовался с явным интересом, не сводя с меня немигающего взгляда, – Отдельное приглашение требуется? Или хочешь здесь остаться? Только скажи, я все устрою.

Я отрицательно замотал головой, но увидев, как полковник нахмурился, тут же спохватился, вспомнив о его первых указания относительно общения с ним.

– Никак нет господин полковник, – сказал я, вытянувшись и ответив по всей форме, – не имею ни малейшего желания.

– Вот и хорошо, поднимайся сюда, – кивнул он головой, а когда я подошел ближе, продолжил начатое нравоучения, – кроме того, запомни еще кое-что.

Не стоит быть здесь таким молчаливым. Не только мне одному кажется, что твою шкуру зря не повесили в комнате гостей как лишнее напоминание для вежливого общения, но твое угрюмое поведение лишь усиливает предвзятое к тебе отношение. Если так и дальше будешь вести себя, то твой приговор всегда можно пересмотреть из положительного в отрицательное решения. И будь уверен, я буду первым, кто поднимет за это руку.

– Положительное решение? – я даже позволил себе ухмыльнуться, удивленный таким двойственным значением этого слова, – Как– то не чувствуется.

– А чего ты хотел? – искренне удивился полковник, пока мы поднимались по лестнице. Сейчас, как ни странно, он не пытался меня обгонять, идя лишь на шаг впереди, показывая меня почти как равного себе по положению, – Цветов и торта? Растянутого транспаранта с приветствиями и пожеланиями счастливой жизни? Не кажется ли тебе это слишком для человека, столько всего натворившего?

– Убийство собственного друга мне кажется не слишком хорошим началом, – сказал я, пользуясь благодушным тоном полковника и надеясь хоть немного прояснить ситуацию.

Теперь, уже несколько протрезвев от побоев и снова обретя возможность четко мыслить, понимал, что сказанные мне слова там, в комнате, где меня избивали на протяжении нескольких дней, были лживыми насквозь, при этом даже плохо подобранными. Единственное, на чем строился расчет, то, что пленник схватится за любую спасительную соломинку, насколько бы грубой она не была. Естественно, этот расчет полностью оправдался, я повелся как глупец.

– А как же еще можно было проверить, стоит ли с тобой возиться, или нет, – пожал плечами полковник, будто говорил о совершенно обыденной вещи.

После этих слов мне  жутко захотелось вцепиться ему в шею и придушить, наслаждаясь тем, как из него медленно утекает жизнь, как он борется за нее, хватаясь за отсутствующую ниточку к спасению. Может, хоть тогда передумает и посчитает, что человеческая жизнь имеет чуть большее значение, чем ему кажется сейчас.

Окинув меня взглядом, он вышел в коридор, с которого мы и начали этот спуск вниз. Охранник рядом со входом, увидев наше возвращение, подскочил как ужаленный и хлопнул по переключателю, включив освещение. Пес рядом с ним отреагировал гораздо спокойнее, приподняв голову и посмотрев на меня большими, умными глазами, словно пытаясь сказать: «ну как, понял, каково это на цепи быть?»

Отослав охранника жестом руки, полковник встал неподалеку от двери и вытряхнул из пачки еще одну сигарету, взяв ее в рот, но не поднес зажигалку, словно о чем-то задумался, забыв о происходящем. Так прошло с минуту, пока он смотрел на меня с сигаретой во рту, но взгляд был абсолютно пустым, не на меня, а куда-то сквозь меня. Потом, вспомнив, все же закурил сигарету.

– Так вот, – ткнув в мою сторону зажженной стороной, он снова начал разглагольствовать. Похоже, эта была у него такая же неотъемлемая черта характера, как и холодная жестокость, – Про все это можешь забыть.

Считай, ты прошел проверку и тебе дан испытательный срок. Без работы ты, естественно не останешься, свой хлеб будешь отрабатывать, а если проявишь усердие, то можешь получить и надбавку. Главное, что тебе следует сейчас запомнить, так это всего один единственный пункт. Тебе подарили жизнь, – четко и раздельно произнес он, внимательно глядя мне в глаза, – и ты обязан этим людям и, соответственно, мне, как их законному представителю. И знай, что почти никто здесь не знает, кто ты такой есть на самом деле. О всех нежелательных свидетелях уже позаботились. Никогда и никому о тебе ничего не скажут.  Для всех остальных ты очередной молодой новобранец, присланный из центра вместе с пополнениями. Если будешь себя вести соответственно своему рангу, то никто и не догадается.

– Новобранец с собственной комнатой? – скромно поинтересовался я, чувствуя нестыковку. Лучше разобраться во всем этом сразу, чем потом снова получать побои или вовсе пулю в затылок, как было обещано.

– Про комнату можешь забыть, – сказал полковник, сразу отмахнув это приобретение, – тебя туда положили, чтобы ты не вызывал ненужного внимания остальных солдат. Охрана, что тебя стерегла, считает, что из этого здания ты уже никуда не выйдешь. Не волнуйся и с этой стороны.

– А раб, что мне прислали? С ним что делать.

– Забудь, – снова махнул он, говоря как о какой-то ненужной вещи, – С этим проблем тоже нет. Как только ты ушел, его расстреляли. Просто было интересно посмотреть, как ты себя поведешь с ним. И его бесхребетность меня ничуть не устроила. Никому не нужна прислуга, которая не может выполнить даже простейшего задания. От нее надо избавляться как от ненужного мусора.

– Значит, вы и там за мной следили, – эта фраза больше походило на обвинение, но полагать обратное было бы абсурдом, который до меня не сразу дошел.

– Почти, – согласился полковник, бросив окурок сигареты на пол и затушив носком ботинка, – Как только ты скрылся из виду, он тут же помчался к моему денщику рассказывать о том, как все прошло. Естественно, утаить что-то он боялся еще больше, чем вовсе не рассказывать. Узнав об учиненном тобой допросе и о том, как он бесстыдно провалился, сой человек тут же пустил ему пулю в лоб. Я думаю, что и тебя такой бы слуга не очень устроил.

Я принял это как должное. С рабами здесь обращались как с вещами, поэтом нет ничего удивительно в том, что отбрасывали их с такой же легкостью, как и заношенные носки. Да и сам этот человек мне не очень понравился. Я еще тогда почувствовал, что он забудет нашу договоренность и продаст меня так же легко, как и своего прежнего хозяина, пославшего его шпионить за мной. Теперь же ситуация даже прояснилась. Наивный дурачок, я даже почти пожалел раба, он ведь на самом деле надеялся на то, что останется в живых. А ведь приговор ему подписали уже тогда, когда отправляли ко мне.

– Принимай это как должное, – предложил полковник, не совсем понимая мои сомнения, – ведь в такие времена приходится терпеть, иначе быстро окажешься в рядах хромающих и хрипящих ребят, охочих до человеческого мяса. Ведь главное в наше время – просто выжить, все остальное приходящее и уходящее.

Если бы он даже влепил бы мне сейчас пощечину, то я бы не почувствовал себя хуже. Из его уст эта фраза, которой я все это время жил и придавал себе хоть какую-то цель, стала звучать совсем по-другому, неприятно и мерзко. То, что я раньше понимал как единственно достойное в такое время, оказалось самым низким и подлым, что можно только придумать.

Неужели в этом и есть главный смысл выживания, перешагивать через себя, через окружающих, не считаясь с чувствами и жизнями других людей, поступая только так, как тебе нужно. Стать таким же бездушным и бесчувственным, как тот человек, что сейчас со мной разговаривает, который не видит никого и ничего кроме собственного пути, извиваясь так, как ему надо, не считаясь ни с моралью, ни с честью. Только так?

Я задумался, размышляя над этой неожиданной мыслью, так не вовремя пришедшей в голову, почти не слушая того, что говорит полковник. Если он прав хотя бы наполовину, то все, чем я раньше руководствовался, превращается в обыкновенную труху, раздуваемую первым же порывом ветра, даже не сильным.

Хотя, с другой стороны, может, все как раз изменилось. И именно сейчас все это принимает четкую опору, тот монолитный стержень, держась за который, можно не только уцелеть во всем этом неспокойном и беспорядочном барахле, называемом «нашим временем», в котором знания и умения, раньше очень востребованные, превратились в ничто, по сравнению с навыками быстро и умело нажимать на курок, выцеливая на мушке шатающиеся головы мертвецов или, как не прискорбно, быстрые и прячущиеся человеческие силуэты. Выживать, оглядываясь только на самого себя, не усложняя себе путь другими людьми, за которыми надо присматривать или каким-то принципами, из-за которых постоянно попадаешь в опасные ситуации. Даже со мной, как все было бы проще, если бы не стал все усложнять и послал бы Андрея со всей его потерянной любовью куда подальше и как можно быстрее, но ведь я в который раз решил погеройствовать и не отступать от своих идей. Оба были бы живы и сидели спокойно, попивая прохладительные напитки где-нибудь в безопасности.

Андрей, конечно, еще немного помучался бы, но потом успокоился, новую девушку бы нашел и все было бы прекрасно.

Я затряс головой, пытаясь отогнать эту жуткую мысль. Неужели мне все это на само деле в голову пришло? Осознание только того, что в голове могла появиться такая мысль, ломало хребет и сбивало с ног. Неужели у них действительно что-то получилось? Неужели они действительно смогли сломать меня внутри, заставить думать также, как та мерзость, вышедшая на улицы и пользующаяся общим горем?

С усилием отогнав от себя все эти сомнения, я твердо сказал себе, что у них ничего не получилось. Я оставался таким же, каким и в начале, побитом жизнью и основательно покрывшемся дорожной пылью, пороховой гарью и кровью, своей и чужой, но ничуть не изменившийся внутри.

– Да что с тобой такое? – я услышал настойчивый вопрос полковника, даже прервавшего свой очередной монолог, слишком заинтересовавшегося моим столь невнимательным поведением, – Ты меня вроде и не слушаешь?

– Почему? – я сделал искренне удивленное лицо, – Я вас внимательно слушаю.

– Тогда ты хорошо понимаешь свое место здесь, – согласился полковник, даже не выказав никакого сомнения по поводу моих слов. А даже одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что они были, – Пошли.

Он открыл дверь, и мы снова вышли на улицу, где день уже разыгрался во всю силу. Оказалось, мы пробыли там не так уж долго, как мне сначала показалось. Солнце, непривычно для весны, ярко светило с голубого неба, на котором почти не было облаков, нагревая асфальт и стены домов.

Деревья весело шелестели на тихом ветру, играя бликами лучей на листочках, еще совсем свежих и не пожухших. Где-то даже чирикала птичка, словно ничего и не происходило. Кстати, я до сих пор не видел ни одной зомбированной птицы. Хотя уже кое-что про них слышал, какие-то байки про ворон, наевшихся зараженной мертвечины.

Мысли о том, что не все так свежо и ярко, как эти деревья, растущие перед входом, сразу испортило начинавшее подниматься настроение. Даже было достаточно вспомнить, что скрывалось за неприметным фасадом низко сидящего серого здания, сложенного из неприметного кирпича. Шагая следом за полковником, ведущем меня в казармы, передавать с рук на руки какому-то прапорщику, бывшему солдату, дезертировавшему из действующей армии с первые дни всеобщего развала, скрытно и бесчестно, угнав со склада грузовик с припасами. И с таким же удовольствием присоединившегося к республиканцам, обещавшим ему все земные удовольствия. Вот он и пахал на них с таким рвением. А мне придется пахать уже на него…

Размышляя об этом, я даже и не очень заметил дорогу, по которой меня вели, все равно все одинаково. Казарма занимала большое здание почти около самых линий укреплений по периметру, сложенное из красного кирпича и до сих пор достраивавшееся. Я по привычке окинул взглядом все здание, представляя, где именно окажусь. И на крыше дозорной вышки, установленной на углу здания, стоял уже знакомый силуэт в темном балахоне и с закрытым капюшоном лицом, почти напротив солнца.