Текст книги "Сумерки человечества"

Автор книги: Кирилл Тимченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 40 страниц)

Снизу, по лестнице, как успел заметить, проходя мимо, поднимались еще несколько человек с белыми повязками на правой руке, на которых красовался красный крест. Значит, про пленников не один я помнил.

Вот, наконец, и эти двое поднялись и направились сдавать оружие. Бросили в общую кучу свои автоматы и пистолеты, подняли вверх руки и направились к выходу. Я притормозил одного из них и задал единственный интересовавший меня вопрос:

– Где пленники?

Бандит смерил меня презрительным взглядом, но ничего не сказал, только приподнял от лица маску респиратора и смачно сплюнул мне под ноги.

Посчитав свое дело сделанным, он спокойно направился дальше к выходу.

Разозлившись, я схватил его за плечо и резко развернул к себе лицом.

– Я вроде как с тобой разговариваю! – на уважение к собственной персоне со стороны пленного бандита, как мне казалось, я имел полное право рассчитывать. Только сам он, напротив, так совершенно не думал. И стремился доказать это на ярком примере. Обыскать его не успели, поэтому он бросил в кучу только то, что хотел бросить. Кроме оставленного автомата и пистолета у него в разгрузнике оказались еще кое-какие вещи, способные нанести вред ничему не ожидавшему человеку. В частности, остро отточенный охотничий нож.

Молниеносным движением выхватив его из ножен, он с силой ударил меня под ребра. Если бы не бронежилет, все еще одетый под разгрузник, то он имел все шансы распороть мне брюшину. К счастью, лезвие просто скользнуло по прочному материалу защиты, только распоров верхний, тканевый слой. И все же удар получился очень сильным, такой, словно тебя со всей силы ударили кулаком, я даже согнулся, не успев не отреагировать, ни просто отступить. Единственной возможностью не получить очередь из автомата в спину, какая была у бандита, это спрятаться за меня, что он и сделал, не забыв приставить нож к моему горлу. Резко приподняв меня, вернув в горизонтальное положение, он прижал его к самому горлу. Холодная сталь лезвия прижалась к моей коже, одной капли не хватало на то, чтобы перерезать мне горло. Зашипев от удовольствия, бандит отступил на пару шагов назад, от солдат, целившихся в него из автоматов.

– Я хочу говорить с главным, – сказал он противным, немного визгливым голосом, – а то я прирежу этого парня! Я не шучу, мне терять нечего!

– Брось нож, – сказал один из солдат, делая шаг вперед, – тебя отсюда все равно не выпустят, даже если всех нас перережешь. Бросай нож, а то я сам выстрелю!

Таких слов бандит сам явно не ожидал. Мне тоже было не очень приятно это слышать, поскольку торг шел явно не в пользу моей жизнью. Да я и слабо слушал, в голове все просто помутило от бешенства, холодного и кристально ясного бешенства, поднимавшегося из области желудка, заливая вены и мозг. Как же я ненавидел этого человека именно в эту секунду.

Страха я не чувствовал, собственная смерть уже не очень пугала, после столь частого общения с ней, когда она едва ли не каждый день заглядывает тебе в глаза и шепчет на ухо « я жду тебя». Мне было больше стыдно от того, что я так легко попался, подставил себя и товарищей под удар, дав шанс такой гадине на то, чтобы устанавливать свои сведения.

– Что?! – взревел тот уже не столь уверенным тоном, но решив до конца разыгрывать единственную выпавшую ему счастливую карту, – Зови своих начальников, я только с ними разговаривать буду!

Бандит заметно нервничал, особенно после того, как количество невольных наблюдателей происшествия увеличилось, когда подошли ребята из отряда медицинской помощи. Такого санитары увидеть не ожидали и замерли в нервном ожидании, сложив руки в нервном ожидании. Один даже достал висевший на поясе пистолет и снял его с предохранителя.

Стрелять не решался, но и просто стоять без оружия не мог. Да и вообще никто оружие не собирался прятать, только мерили бандита тяжелыми взглядами. Сам он под этими взглядами нервно дергался, не зная, куда прятать спину. Приятеля его почти сразу же положили мордой в пол, где он сейчас и лежал под коленкой одного из солдат, пуская кровавые пузыри разбитым носом и что-то мычал.

– Ну, кто пойдет? – не выдержав, рявкнул бандит, тщетно надеясь, что хоть кто-то отправится выполнять его указание, – я же зарежу парня! Не шучу!

– Тогда ты будешь умирать очень долго и мучительно, – тяжелым голосом сказал один из санитаров, тоже доставая пистолет, – лучше брось нож, тогда все сделаем вид, что ничего и не было. Просто опусти свое оружие…

Он сделал шаг вперед, вытягивая не занятую оружием левую руку, явно для того, чтобы забрать лезвие из рук бандита. Тот судорожно отступил еще назад, увлекая и меня за собой, нервно сглатывая набегавшую слюну.

– Отойди! – рявкнул он и махнул своим ножом, чтобы удержать санитара на расстоянии. Всего чуть больше секунды, в течение которых остро заточенное лезвие не прижималось к моему горлу. Слишком мало времени, но я не мог не воспользоваться представленной возможностью. Резко выбросив вверх обе руки, одной инстинктивно прикрывая горло, а другой пытаясь схватить руку бандита, в которой он держал оружие. Естественно, промахнулся, рука только ткнулась куда-то в районе локтя, лишь немного ослабив возвратное движение ножа. Бандит, взвизгнув то ли от страха, то ли от бешенства того, что жертва сейчас пыталась вырваться, ткнул меня ножом куда-то в районе шеи, но удар прошел криво, и получилось, что он ударил кулаком в горло, а лезвие глубоко разрезало и противогаз, и мою щеку. Повторно схватив руку бандита, я резко дернул ее вперед и перекинул его через себя. Продолжая возвратное движение, попытался вывернуть руку так, чтобы он выпустил нож, но для этого слишком уж неудобно держался. Надо хватать за запястье, а я ухватил немного ниже, поэтому ничего у меня не получилось, добился лишь только того, что сам ослабил свой захват.

Это оказалось не опасно, первым же делом один из военных подбежал к бандиту, ткнул стволом автомата ему в живот и спустил курок. Выпущенные в упор пули пробили тело насквозь, с неприятным чмокающим звуком выходя из спины и утыкаясь в камень пола. Кровь, в момент хлестнувшая из нанесенной раны, обрызгала и меня, и самого солдата. Отпустив руку мертвеца, без сил сполз по колонне на пол, чувствуя, что дрожат колени.

Солдат отошел на шаг и следал бандиту контрольный выстрел в голову.

Мышцы в последний раз непроизвольно сократились, словно по телу ток пустили, и бандит умер окончательно.

– Молодец, – похвалил солдат, – отлично сработал.

– Вы ведь не шутили насчет того, что и меня застрелите? – спросил я, срывая уже ненужный противогаз, – Или просто перед ним комедию ломали?

Раненная щека ныла при каждом слове и обильно кровоточила. Сорвав перчатку, приложил руку к ране, и через несколько секунд она была вся в крови. Говорить было трудно, казалось, что при каждом произнесенном слове на щеке рвутся все  новые слои кожи и мышц. Один из санитаров уже распаковал медицинский пакет и, ни слова не говоря, повернул меня к себе, готовя нитку и иголку.

– Конечно, нет, – на полном серьезе ответил солдат, перезаряжая свое оружие, – если бы дело дошло до такого, то пришлось бы стрелять. Я бы целился бандиту в голову, честно скажу, а уж задело бы тебя или нет, уже твои проблемы.

Я невольно содрогнулся, понимая, что сейчас чудом избежал смерти. Ведь в самом бы деле выстрелили…

– Не дергайся, – остудил меня санитар, присаживаясь рядом, – а то шов неровно наложу.  Перетянет щеку, и будешь до конца жизни ходить будто под носом воняет.

– Док, а без шва никак нельзя? – спросил я, но снова скривился от боли в щеке, словно туда горячих углей напихали, – ведь даже без анестезии.

– Потерпишь, не девица на выданье, а иголка с ниткой стерильные, за это не беспокойся, – продолжал бурчать санитар, примериваясь, с какого края лучше начать.

Без анестезии это было очень больно. Даже уколоться не очень приятно, а когда тебя вот так методично штопают, кажется, будто доктор специально затягивает процесс и упивается твоей болью. Я даже зажмурился, крепко сжав зубы и стараясь не вертеть головой. Пальцы рук сами собой скреблись по полу, пытаясь хоть за что-то ухватится, пока просто не нашли друг друга и не вцепились до побеления. Умом я понимал, что без этой процедуры велика вероятность заражения крови или даже загнивания, но мозгу ведь не прикажешь не чувствовать боль.

Когда, наконец, санитар завязал кончик нитки в узелок и закончил шов, мне уже начинало казаться, будто у меня в голове стадо слано оттанцевало африканские пляски, прыгая по самым больным нервным узлам. К этому прибавлялись протестующие сигналы обоняния, бесившегося от жуткой вони, проникавшей, казалось, повсюду. Потом санитар наложил на щеку пару слоев бинта и закрепил все пластырем и боль немного отступила. Открыв рот, я почувствовал, как натягиваются нитки шва, вызывая тихую зудящую боль, но те жуткие спазмы, которые были раньше, больше не наблюдались. Сердечно поблагодарив санитара, я нацепил респиратор, более свободно ложившийся на место ранения, чем противогаз.

За то время, пока меня штопали, остальные уже успели найти пленников и сейчас выводили их из места прежнего заточения. Выглядели почти все весьма в плачевном состоянии. Бандиты не забивали себе голову такими вещами как условия жизни своих рабов. Зато за малейшее неповиновение жестоко избивали. Мужчин избивали даже просто так, ради пресечения возможных бунтов. Хотя та же система заложничества, использовавшая здесь, была гораздо эффективнее, чем любые избиения. Почти все попавшие в рабство, оказались беженцами из города, захваченные на дорогах, и почти все с семьями или родственниками.

Даже за простое неповиновение избивали не только тебя, но и твоих родных, не считаясь с тем, кто это – женщина или ребенок. Самое удивительное, среди пленных не было ни одного старика или старухи. С почтительным отношением к старшему поколению, которое из нас до конца не смогла выбить западная культура, я этому моменту удивился. Вряд ли бы кто-то решился оставить на произвол судьбы своих бабушек и дедушек.

Позднее мне рассказали, что причина оказалась очень проста – когда бандиты захватывали очередной автомобиль с беженцами, они просто убивали всех, кто не был способен работать. В расход шли как старики и старухи, так и маленькие дети. Рассказывали, что у этих тварей даже развлечение было такое – бросали ребенка мертвецам и ставили пари на то, какой зомби его первым укусит или сколько времени ребенок будет от них бегать. Были и извращенцы-педофилы, обрадовавшиеся всеобщему произволу, и насиловавшие даже младенцев. Некоторые из пленниц, когда их проводили в эвакуационные машины мимо пленных, поставленных на колени, с перекошенными от ненависти лицами кидались на бандитов, в бешенстве выкрикивая имена своих детей. Солдаты тоже были людьми и прощать такое не собирались. Троих таких извращенцев со связанными ногами столкнули в ров с мертвецами. И еще некоторое время над Кремлей разносились жуткие вопли поедаемых заживо людей сопровождаемые урчанием мертвецов, лакомившихся свежим мясом.

Большую часть оставшихся пленных отправили на погрузку трофеев на еще свободные машины. Грузили все, что только можно было увести, начинала от продовольствия и снаряжения, кончая доспехами и оружием из музейных коллекций, которым могло найтись вполне разумное применение в нынешних условиях. Солдаты грузили вместе с ними, подгоняя зазевавшихся окриками или пинками. Торопится был вполне очевидный смысл – мертвяки все сильнее и сильнее давили на оборонительные позиции мародеров, подкатывая уже не группами или по одиночке, а сплошным потоком, пытаясь в наспех развернутых мотках колючей проволоки,  подрываясь на небольших противопехотных минах или падая под прицельным огнем. Этот выход из

Кремля не могли взорвать или завалить, как поступили с мостом, в таком случае сами солдаты оказались бы в положении окруженных – техника нигде больше не смогла бы проехать. Да и пешком пробиваться значило бы нести огромные потери, во много раз превысившие общие потери во время операции по ликвидации бандитской группы.

Все, кто оставался свободным от погрузки, были заняты на постах охраны или наблюдения за мертвецами.  Меня, как раненного, поставили на неопасный участок, определив на место возле остатков колокольни. Там же, в двух шагах от меня, расположился командный состав, определявший, что делать дальше. Слабый ветер дул в мою сторону, поэтому я прекрасно слышал весь разговор от начала и до конца.

– Значит так, – стоял над картой города лейтенант спецназа, водя по ней испачканным в крови пальцем. Шальная пуля зацепила запястье, а на толковую перевязку он не посчитал нужным тратить время. Кровь каплями просачивалась сквозь наспех наложенный бинт и попадала на перчатку, – мертвяки лезут на шум боя, это ясно без объяснений. Снимки, что мы получаем со спутника, подтверждают предположение о их стечении со всего города. Толпы мертвецов стекаются даже из пригородов. Я буду не я, но они как-то сообщают друг другу о живых людях. Может, своими хрипами, может еще чем.

Черт! Нам даже не понятно, специально ли они это делают, либо просто реагируют на стоны друга…

– Командир, – спокойно напомнил Кантемиров, облокотившись о свою неразлучную снайперскую винтовку.

– Да! Так вот, оставленных людей в «Детской мире» мы уже эвакуировали на

Театральную. Похоже, некоторые толпы идут напрямую и налетают на укрепления площади. Оттуда помощь вряд ли будет. Не будет подмоги от заводских, они сидят за крепкими стенами и просто дождутся, когда зомби пройдут мимо.

– А связаться с ними пробовали? – спросил один из сержантов, участвующих в обсуждении, – они должны же понимать, что мертвяки не уйдут отсюда сами по себе. Хотел бы я тогда посмотреть на их машины, буксующие в этом море мертвячины.

– Мы уже пытаемся связаться с ними не менее получаса, – сказал один из радистов, выходя чуть вперед, – но пока у нас не получается установить с ними контакт. То ли частоты разные, то ли слишком много помех. Связь налажена только с Театральной, а через нее с полигоном.

– Хотите оттуда помощи дождаться? Да пока они доедут, нас всех тут уже сожрут десять раз, – возмутился командир мародеров, – решать все надо сейчас и быстро, пока мертвяков не собралось слишком много, – он еще что-то говорил, оживленно жестикулируя, но уже никто его не слушал.

– Мы вызовем с полигона вертолет, чтобы разогнал мертвецов и дал нам возможность проехать, не забуксовав, – спокойным, но резким, не принимающим возражений тоном, сказал лейтенант, – Мертвяки уже научились различать шум взрывов и уходят из таких мест, если при этом не чуют человека.

– Шарахнем по ним ракетой, они и разбегутся, – сказал кто-то и нервно засмеялся, его поддержало несколько человек, но обстановка от этого не расслабилось.

Я закрыл глаза и глубоко вздохнул. Надо же было так попасть. Из огня да в полымя, а так ведь сидел бы сейчас спокойно где-нибудь на полигоне или на Театральной и спокойно болтал бы с ребятами обо всяких глупостях или выслушивал очередную охотничью байку дяди Коли. Шов несильно кольнул и я потер его, пытаясь унять боль. Нет, я все правильно сделал. Здесь мое место и нигде иначе.

– Есть связь с заводскими! – раздался обрадованный крик радиста, с наушниками подбежавшего к лейтенанту. Тот что-то тихо сказал, я не расслышал слов, но потом над столом раздалось резкое шипение, характерное для радиопомех, постепенно смолкшее, но до конца не затихшее. Радист с напряженным видом подкрутил какие-то кнопки на полевой рации, и сквозь почти затихшие помехи раздался незнакомый голос, искореженный к тому же радиосигналом. Значит, командир велел увеличить громкость, чтобы все слышали.

– Говорит Завод! – громко раздалось из наушника, положенного на стол, – Говорит Завод! Просьба назвать себя! Повторяю, назовите себя!

Лейтенант взял наушник и поднес встроенный микрофон ко рту.

– Говорит командир сводного отряда с полигона. Повторяю, говорит командир сводного отряда военных с полигона, просьба соединить меня с начальством.

На другой стороне провода, наверное, несколько офигели, извиняюсь за выражение, от такого ответа, но быстро пришли в себя и попросили подождать. Лейтенант бросил на стол наушник и разразился гневной и длинной тирадой в адрес заводских, обильно снабжая свою речь нецензурной лексикой. Не успел он закончить, как в наушнике снова раздался треск, сообщающий о новом подключении. Кто-то их схватил и поднял выше для того, чтобы было лучше слышно.

– Говорит начальник обороны внешнего периметра Андреев Петр, – четко раздалось из наушника, пробившись через помехи, – прошу назвать себя.

– С вами разговаривает Владимир Козлов, лейтенант спецназа, сейчас командир сводного отряда военного анклава. Рад вас слышать, – он снова переключил на прием, ожидая ответ заводских.

– Мне тоже приятно, – наконец, раздалось с другого конца провода, – значит, это вам обязаны таким движением среди мертвецов. У нас тут целый парад ужасов под окнами марширует, не знаем, что с ними  делать. А несколько отрядов так и остались отрезанными в городе. Так что, с вас причитается.

– Должен буду, – сказал лейтенант, – только сейчас я не по этому поводу.

У меня к вам просьба. Мертвецы нас зажали в Кремле, вырваться не можем.

И с каждым часом их все больше, так что без вашей помощи нам из этой ловушки не вырваться. Нужно отвлечь хотя бы часть мертвяков, чтобы мы смогли проехать до Театральной.

– Зачем вам Театральная? – удивился голос по рации, – Вы ведь сейчас в

Кремле, как я понимаю? Вы там так шумели, что вас разве только в Африке не слышали. До нас вам ближе. А к себе поедете уже после того, как все успокоится. Командование не против, будете как дома, разве только гамаков под пальмами не обещаю.

– Спасибо за приглашение, – лейтенант посмотрел на остальных и они согласно закивали головами, – через сколько времени вы сможете выступить?

– Если вы согласны на наше предложение, то мы выступаем прямо сейчас, – сообщил начальник внешнего периметра, задержавшись с ответом на несколько секунд, наверное, сверялся с командирами своих отрядов, – попытаемся отогнать мертвецов с площади Ленина и от кинотеатра. Там вам дворами ехать придется, по центральным улицам не советую – мы там колючки наставили у съездов с площади Победы, да и там какие-то банды ошиваются, все никак руки не доходят с ними разобраться. Могут обстрелять, но это не страшно, у них ничего нет, кроме легкого стрелкового оружия. У нас по дороге несколько секретов, они вам укажут, куда двигаться дальше, а то во дворах и заблудиться можно.

– Мы выступим как только сможем, – сообщил лейтенант, – чтобы вы нас опознали, на головной машине будет триколор и флаг области, позывной

«Кремль».

– Вас понял, – согласился начальник периметра, – до встречи. Конец связи.

Сразу выступить не получилось, потому что у выезда уже собралась приличная толпа мертвецов, а на крышах ближайших домов снайперы заметили оживленных мутантов, прыгавших и скакавших по кровли. Пришлось дожидаться вертолета, который поднялся в воздух сразу же, как только установили связь с полигоном. Мощная машина несла сразу несколько ракет класса «воздух-земля», снабженных не кумулятивными, как обычно, зарядами, а самоделками, набитыми крупной дробью. Такие ракеты на асфальте даже особенно больших воронок не оставляли, зато просто выкашивали ряды мертвецов. Разлетающиеся во все стороны куски железа буквально рвали разлагающиеся тела на куски, ломая кости и перерубая конечности. И даже в таком случае шанс попасть в голову оставался ничтожно малым.  Единственным эффектом такого обстрела оставалось то, что изуродованный, разорванный на части зомби не представлял серьезной угрозы, не мог даже как следует укусить.

Вертолет, подлетевший со стороны центра города, солдаты приветствовали бурными аплодисментами и радостными криками. Словно красуясь, машина, с подвешенными под крылышками ракетами, сделала круг над Кремлем, после чего обрушилась на толпу мертвецов на дороге. Первый залп был особенно мощным, там оставались еще брошенные машины, с бензином в баках и смазкой в моторах. Шрапнель, яростно воя, пробивала тонкие корпуса машины, воспламеняя остатки топлива. Те, в которых бензина оставалось мало, ярко пылали, стоя на асфальте и поджигая отлетающих от разрывов мертвецов. В которых было хотя бы полбака, расцветали красивыми, ярко желтыми или красными цветами, только прибавляя шума ко всеобщему грохоту. Оставляя инверсионные следы, ракеты падали в самые скопления мертвецов, раскидывая куски мертвой плоти далеко в стороны. Одна ракета прошла выше, пилот несколько промахнулся, и угодила в стены ближайшего дома, почти полностью ее обрушив.

Уже после первого взрыва мертвецы начали расходиться, злобно воя и поглядывая на небо, откуда на них, словно орел, набросилась боевая машина, до которой ни дотянуться, ни допрыгнуть. Некоторые, немного отъевшиеся, быстрыми скачками удалялись под защиту стен домов, но большая часть мертвецов не была способно быстро перемещаться и едва передвигала ноги, хрипя и натужно воя. Зомби толкали друг друга, впивались в спины шедшим впереди, угрожающе рычали и махали руками с посиневшими пальцами. Упавших даже не думали обходить, затаптывая многочисленными ногами. Один зомби, бывшая старушка лет шестидесяти, так и оставшаяся в домашнем халате, медленно шла, охваченная пламенем горящей машины, при этом так душераздирающе воя, что перепонки лопались.

Скрытые от разлетающихся во все стороны осколков склоном вала, мы могли наблюдать лишь отдельные картинки и растущие столбы черного дыма, поднимающиеся почти вертикально вверх. Выехать не могли, своя ракета могла бы случайно угодить в любую из машин, поэтому просто ждали, пока вертолет отстреляет боезапас.

– Пошли! – велели пилоты по рации, – мертвяки разбегаются во все стороны, кроем их пулеметами, а так дорога свободна.

Меня во время погрузки сунули в грузовик с открытым верхом, где уже успели рассесться пехотинцы, остатки контрактников, служивших в рязанском гарнизоне. Кузов был сделан по старинке и на мой вкус, совершенно гадски. Скамейки для сиденья, уже давно отполированные многочисленными пятыми точками, до нас трясшихся в этих машинах, располагались вдоль бортов, поэтому сидеть было можно только спиной к улице. И конечно, если мертвяк заберется внутрь, увидеть его можно было только когда он вцепится кому-нибудь в спину. Место мне, конечно, уступили, но отсутствие хоть какой-то крыши плохо сказывалось на нервах, заставляя постоянно крутить головой, убеждаясь, что ни один мертвяк не повис на стенках кузова и не хватается за деревяшки, подтягиваясь вверх с твердым намереньем вцепиться в затылок именно тебе. Хотя можно было оглядывать окружающее пространство, изогнув шею под определенным углом.

Асфальтовое покрытие дороги превратилось, конечно, в нагромождение обломков различного размера, от мелких кусочков до целых плит, отколовшихся от земли в результате взрывов. Машины, сделанные по принципу вездеходных, вполне могли ехать по такой дороге, хотя их и заметно трясло. Главное, что практически все окружающее пространство было усеяно разодранными телами, ни одного целого я не заметил. С отодранными руками и ногами, распоротыми животами, зомби валялись по всей дороге, путаясь подняться или отползти от колес грузовиков. Шины были военными, ненакачиваемыми, сделанные из одного куска резины. Ни одна гражданская машина здесь бы не прошла, изодрав все колеса об осколки костей, теперь так неприятно потрескивавших под тяжелыми грузовиками. Мертвых зомби, как я и думал, оказалось мало, по большей части в этом адском крошеве тел все шевелилось и пыталось отползти

Жуткие оскалы обгорелых черепов, с содранной кожей и вытекшими от жара глазами торчали, казалось, отовсюду. Из, казалось, совершенно искрошенных куч мяса неожиданно появлялись обгорелые руки, хватавшиеся плохо послушными пальцами за любые выступы, тащившие за собой искореженные куски фарша, в которых с трудом угадывались очертания человеческого тела. Какофония смерти, развернувшаяся прямо у нас на глазах.

А вдалеке, на крышах зданий, ничуть не скрываясь, словно уверенные в том, что стрельбы не будет, страшно выли мутанты. Не меньше десяти перекачанных монстров, не похожих ни на одно живое существо и состоявшие, казалось, только из мышц и зубов, в полный рост, опершись на все четыре конечности, выли в унисон, кошмарно напоминая волков. Выли без легких, так, как воет ветер, залетев в лесную чащу. Злобно и не похоже ни на один другой звук. Вой, казалось, пробирался сквозь каждую пору в теле, забираясь под одежду и кожу, сжимая сердце и душу ледяной рукой. И даже зная, что в руках автомат, сам сидишь в безопасной машине, а вокруг полно товарищей, которые помогут отбиться, начинаешь бояться.

До онемения в мышцах, до стучащих коленок и клацающих зубов. А в голову пробирается только одна, немая, лишенная звуков мысль, в то же время звонкая и яркая, как неоновая реклама – «нам не победить, они слишком другие, чтобы с ним сражаться».

Пилоты, словно почувствовав этот заразный ужас, развернули свою машину, до этого спокойно висевшую над Кремлем, и шарахнули по зданию разрывной ракетой, оставив на месте крыши большой, дымящийся пролом, края которого продолжали медленно осыпаться. Я не обольщал себя мыслями о том, что мутанты погибли от взрыва, реакция у них даже лучше человеческой, а болевой порог, как и у зомби, фактически отсутствует. Им ничего не стоило спрыгнуть с крыши, увидев отделившийся от вертолета огонек. Что такое ракета они наверняка знают. И научились их опасаться.

Зато вой прервался, а вместе с ним отступил и страх, вновь вернув в сердце надежду. Все же мы выполнили задачу и выбрались из Кремля почти без потерь. Один из особо опасных участков в городе ликвидирован, превратившись из яркого, помеченного красным, пятна на общей зоне, ослаб до обычного уровня опасности, ничем не выделяясь из общего положения чрезвычайной ситуации.

Военная колонна растянулась в узкую цепочку, стараясь не задевать брошенные машины и остатки укреплений, в самом начале возводившихся в глупой попытке остановить распространение заразы. Первым шла БМП, с приделанным впереди мощным ковшом, под которым, в теории, должны были срабатывать любые установленные на дороге мины. Дальше выстроилась почти все остальные боевые машины, после шли грузовики с трофеями и пленными, потом грузовики с военными, отрядами мародеров и освобожденными рабами бандитов, а замыкал всю колонну БТР, на крыше которого установили АГС.

Внешний эфир молчал, ловя только отдельные, отрывочные фразы, большей частью непонятные без общего контекста, принадлежащие, наверное, выведенным отрядам заводских. Кто эти ребята вообще такие, я ни разу не видел. База их основывалась на мощном, стратегически важном заводе, построенном еще в советское время едва ли не в самом центре города.

Почему именно там, я не знал на сто процентов, в пригороде было бы гораздо удобнее и безопаснее. В любом случае, даже про сам завод достоверно известно очень мало, в большинстве своем такие же слухи и недостоверные сплетни, как и вообще про любой объект в России, относящийся к делам обороны страны. Известно, хоть и не достоверно, что так собирались какие-то части от стратегических ракет или какие-то элементы для управления ими. Один мой знакомый, раньше живший в домах неподалеку от него, рассказывал, что подземные корпуса и бомбоубежища этого и так громадного здания тянуться чуть ли не на весь квартал. И иногда, неизвестно, то ли во время учений, то ли каких-то испытаний, там все оживает и начинает страшно шуметь, что слышно особенно хорошо в подвалах домов. По его словам иногда даже страшно становится, как бы ни развалился фундамент от такого напряжения. Страшно даже подумать, какие у них там могут быть запасы и снаряжение. Хотя, если брать с другой стороны, при нынешнем подходе любого начальства к любому объекту, главной задачей всегда становится собственная нажива, поэтому если бы там и было что-нибудь очень ценное и важное, давно уже перекочевало в другие руки, заодно сильно утяжелив карманы начальства бумажными купюрами. Интересно, а проводили ни заводские расстрелы среди «варягов», как презрительно называли солдаты командиров, больше заботивших о собственном кармане, нередко даже приезжих, совершенно не думавших о той работе, которой должны были, по идее, заниматься.

Первых заводских мы встретили на той же площади Ленина, на скорую руку организовавших блок пост возле полуразрушенного памятника вождю революции. Здесь тоже было множество мертвецов, но уже в большинстве разогнанных с дороги. К этому делу заводские подошли творчески, разместив на открытой грузовой платформе, пристегнутой к фуре, старую четырехствольную зенитную пушку, пролежавшую на хранении, судя по виду, лет шестьдесят, никак не меньше. Гильзу снарядов, размером с человеческую руку от кисти до локтя, усеивали асфальт возле машины.

Стреляли, похоже, как только услышали взрывы около Кремля, потому мы ничего и не знали, как и когда нам зачистят дорогу. На дороге лежало не меньше сотни изуродованных мертвецов, некоторые из которых еще слабо шевелились.

Кроме платформы с зениткой, на блокпосту еще стояли два БТР-60 и один небольшой автобус, похожий на наш институтский, только более приземистый и с забранными крупноячеистой сеткой окнами. Несколько заводских, одетых в одинаковый зеленый камуфляж и вооруженные СКС с оптическими прицелами, стояли на крыше транспорта и платформе, отстреливая одиночных мертвецов, постепенно снова начинавших выползать из подворотен. Оба Торговых ряда были их территорией, без поддержки техники и достаточно количества стволов туда и соваться не стоило, поэтому отряд заводских просто разогнал зомби с центрального проспекта, пропуская нас. Большая часть мертвецов отступила именно туда или к зданиям, что дальше по дороге, а сейчас вылезала обратно, раззадоренная шумом и запахом человека. Пока они опасности для тяжело загруженного конвоя не представляли, но задерживаться здесь все равно не стоило, мертвецы очень быстро могли снова собраться в огромную толпу, закупорив проезд. Заводские тоже, пропустив нас и приветственно просигналив, пристроились в хвост колонны, сразу же связавшись с командованием, указывая дальнейший путь.

Дальнейшая прямая дорога к площади Победы, как и в первые дни, утыкалась в пробку на мосту, проложенном прямо над железнодорожными путями. В тот раз я, еще сидя в институтском автобусе, сам насмерть перепуганный и вооруженный только какими-то палками и двумя автоматами, едва не погиб вместе со всеми, зажатый с одной стороны перевернувшимся грузовиком, а с другой накатывали какие-то отморозки, веселившиеся за счет смерти других. Сейчас же мост был взорван, причем так, что обрушился почти весь, от начала до конца, полностью засыпав проезжавший в тот момент под ним поезд. Раздавленные и сбитые с рельс вагоны, усеянные крупными обломками дорожного полотна, так и лежали внизу, вместе с оставшимся стоять локомотивом. Если присмотреться, то можно было увидеть нескольких мертвецов, бродивших среди обломков.