Текст книги "Вторая радуга (СИ)"

Автор книги: Ким Сатарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 36 страниц)

Юноша чувствовал, что по крайней мере с Сашкой Богачевым это было не так. Да и Ольга – непохоже, что она страдала от незнания происходящего. Скорее, она рассчитывала на что-то другое, и никак не собиралась плыть на этом катере.

"А ведь какая аналогия с расщепом! То же самое – горстка людей вдруг оказалась отделена от остальных. Кем отделена, почему, что будет дальше? – неизвестно; совсем как с нами. Только мы сидим, надеясь, что придет кто-то и даст ответ, а кто даст ответ о причине расщепа?".

Пришел всё тот же Муртаза, прошёл вперед – двигатель катера тихо заурчал – и встал посредине салона.

– Вы успешно прошли испытание и вам предложат обучение в одной из Школ Радуги, – юноша мгновенно понял, что Муртаза недоговаривает. И то, что он не договаривает, само по себе не менее важно, чем успех испытания. – Но обучение начнется только первого сентября, как полагается, а поход и испытание Краем уже сейчас пробудили в вас способности, которые обычно называют паранормальными. Для Школ Радуги такие способности – дело самое обычное…

Ольга внимательно слушала, и Ермолай ощущал, как нарастает в ней злость. Странно, она всегда отличалась такой выдержкой – а сейчас он мог читать на её лице малейшие переживания.

– … лучше среди обычных людей не демонстрировать, потому вас отвезут сейчас в лесную школу. Каждому дадут инструктора, который за несколько дней обучит вас контролировать свои способности. Ну, а потом развезут по домам…

Вопросов не было. Неизвестность исчезла, хотя любой здравомыслящий человек мог сообразить, что везут их не совсем в школу. Скорее, это заведение выполняло функции психолечебницы. И юноша, положа руку на сердце, не мог сказать, что вполне готов был сейчас предстать перед обычными людьми.

Катер плыл недолго; тихо урчащий мотор нёс его по обским просторам со скоростью гоночного автомобиля. Причалили к небольшой барже, зачаленной в круглой мелкой заводи. Прыгать на баржу пришлось без всяких сходней, и Муртаза стоял рядом, страхуя. Сквозь кусты выбрались на невидимую с реки поляну. Посредине стоял вертолет, и Муртаза заранее извинился за возможные неудобства.

– Он, когда взлетает, ревёт так, что разговаривать невозможно. Инга, тебе вон туда, – он показал рукой на небольшой домик, выглядывающий из зарослей.

Каждому, оказалось, отведен свой домик. Ермолай обнаружил в своём прихожую и две комнаты: спальню с окном в лес и обитую мягким материалом комнату без окон и мебели. В нём шевельнулось подозрение, что комната предназначена для буйных больных – чтобы не повредили себе чего, бросаясь на стены. Он вслух обозвал себя параноиком и сел на единственный стул. В спальне были ещё два кресла и полка с книгами. Половину занимали всякие энциклопедии и справочники, другую – популярные книги по психологии. В дверь осторожно постучали.

– Входите, не заперто, – откликнулся юноша и усмехнулся.

– Добрый день, меня зовут Ирина Егоровна, – вошедшая, черноволосая женщина в зеленой узорчатой кофточке и салатного цвета брюках, доброжелательно на него посмотрела. – Присядем?

Харламов пожал плечами, понимая, что вопрос ответа не требует.

– Нет, если тебе лучше остаться на ногах, тогда можем по лесу прогуляться…

– Сядем, – решил молодой человек, – по лесу я уже досыта нагулялся.

Ничего страшного его не ожидало. Его всего-навсего учили усилием воли тормозить свои способности. А проверять успешность он мог в комнате с мягкими стенами. Ему объяснили, да он и сам это понимал, что стены эти никакие виды биополей не экранировали, они обеспечивали чисто психологический эффект изоляции. Выходить из домика и ходить в гости не возбранялось, Однако Ирина Егоровна сразу предупредила, что это чревато его задержкой здесь. Вероятно, другим сказали то же самое, так как за три дня на поляне он так никого и не увидел. А к концу этого дня он даже присутствие Ольги перестал ощущать.

– Тебя только это беспокоит? – уточнила инструктор, – кроме неё ты никем не интересуешься?

Юноша подтвердил, и ему показали прием, с помощью которого он мог настроиться на любого человека.

– Это приём из учебной программы Школы Радуги, я тебе его не обязана была показывать, – уточнила Ирина Егоровна, когда у него всё сразу получилось. – Но ты не забывай, что твоя Ольга способна, если захочет, закрыться от чужого внимания. Я ведь не знаю, в чем её сложности и чему её учат.

– Значит, если у меня вдруг не получится, причина может быть не во мне, – уловил мысль юноша.

– Да, ты правильно понял.

На следующий день ему объявили, что его пребывание здесь закончилось, и после обеда он, пригибаясь под вращающимся винтом, забрался в кабину вертолета. Кроме пилота, там находились еще двое подростков, плывших с ним на катере. Они едва кивнули друг другу, как рев мотора усилился, вертолет задрожал и пополз назад. Оглянувшись, Ермолай обнаружил, что они уже поднялись над поляной. Он бросил взгляд на домик, в котором оставалась Ольга: окна не видны, дверь закрыта. А затем вертолет опустил нос и, набирая скорость, понесся на восток.

Их высадили там, где можно было без труда найти попутку до дома – на окраине Троицка. Они попрощались, подростки пошли на автостанцию, а юноша вышел на проселок в сторону Ручейного. Ему повезло – километра через четыре подобрал попутный лесовоз, и дома он оказался ещё засветло.

– Ну, сын, хвастайся, куда тебя взяли, – радостно встретил его отец.

Ермолай принялся выкладывать на стол документы: приглашение явиться на организационное собрание, рекомендуемый список дисциплин для дистанционного изучения и варианты факультетов, обучение на которых включало бы в себя все или большинство этих дисциплин.

– Мне всё это в последний момент отдали, я пока сам не разобрался, – признался он.

– Школа "У ледяного озера", место сбора – Абакан, первого сентября с восьми до семнадцати, улица… Ну, это просто место сбора, сама школа будет находиться где-то вдали от людных мест, – мать просмотрела документы и ласково погладила сына по голове, отчего он привычно попытался уклониться.

– А ты задержался, многие уже позавчера вернулись, – спокойно заметила мать.

Отец ничего не сказал, и даже не посмотрел в его сторону, просматривая рекомендуемый список.

– Нас сразу после испытания разделили, меня пару дней неподалеку от Края держали, тренировали…

Родители кивнули, как будто это было делом обычным. А может, и было? – он отчего-то не хотел спрашивать. Юноша не смог сдержать огорчения, когда мать сказала, что звонила Ольга и попросилась сразу в школу. С её родными связаться было невозможно, но Бордусей заранее указал Анастасию Сергеевну Харламову как законного представителя интересов Ольги Аникутиной. И руководство школы, получив согласие матери Ермолая, разрешило дочери шамана отправиться в школу сразу.

– Ну, я думаю, возвращаться к своим, в лес, ей уже не так хочется. Её теперь другая судьба ждет, – говорила мать, заметив на лице сына недоумение. – А к нам зачем? Аня ей подружка, конечно, но Аня ведь самая обычная девушка. А больше у неё в поселке друзей и нет. Сам её спросишь первого сентября – она в той же школе, что и ты, учиться будет.

Вечером сидели на кухне. Мать и Аня пекли блины, Маринка с двумя подружками-одноклассницами слушали рассказ Ермолая. Рядом сидела Гришина, она тоже кое-что иногда добавляла: про сплав, про пеший переход. Соседке предложили обучение в школе "Саянская", срок – от трех до шести месяцев.

– Они сказали, всё будет зависеть от моих успехов. Возможно, мне потом предложат еще один курс.

– И что ты думаешь, Инна? – спросила Анастасия Сергеевна.

– Соглашусь, наверное. Полгода – это не так много. Хоть о себе кое-что узнаю. А вот Косте то ли повезло, то ли нет. Ему школу в Тибете предложили, начало занятий – первого августа. Да к тому же преподавание там на их языке, пока его не выучишь, будешь бессловесным бараном.

В ту же школу, что и Харламова с Ольгой, пригласили Вику. Но пригласили лишь через год, когда она закончит обычную школу. Виктория, как отмечали все, ходила, гордо задрав нос.

– Это пройдет, – успокоительно сказал Харламов-старший, – такое со многими бывает. Через месяц все про это забудут.

Вечером Ермолай зашел к Косте и они договорились пойти поутру на рыбалку, на хариусов. С утра прошел получасовой дождик, и по мокрым камням надо было ступать осторожно. Конечно, клёв был, но рыбачить они бросили довольно быстро и сели на берегу, чтобы без помех поговорить.

– В общем, мне сказали, что это не секрет. Уж прошедшим испытания точно можно рассказать. Так вот, на Краю я увидел большую планету…

– А радуги не было? – потрясенно спросил Харламов.

– Радуга тоже была, четырехцветная. Слабенькая, с такой ни в какую школу не возьмут. А вот планета, да ещё большая – это редкость. С такими способностями, как у меня, имеет дело только одна школа, в Тибете. Причём они честно предупредили, что обучение в этой школе никаких преимуществ в обычной жизни может не дать. Я вообще подумал, что меня там не столько учить будут, сколько изучать. Как думаешь, может так быть?

– Думаю, может. Только такое изучение вряд ли возможно без твоего активного и заинтересованного содействия.

Друг признался, что к такому содействию он не готов. Смущало его само место обучения – Тибет, смущала и необходимость учить язык.

– Ну, знание тибетского языка в жизни может пригодиться, – рассудил юноша. – Ты же всё равно никаких определенных планов не строил…

– Так оно и есть. Но ты представь – высокогорье, четыре тысячи метров над уровнем моря, постоянный холод, ветер, разряженный воздух, отсутствие всяких удобств… И для чего?

Ермолай намекнул, что для науки: вдруг редкие Костины способности смогут оказаться полезными всем жителям расщепа? Но одноклассник, полностью соглашаясь рассудком с такой возможностью, душой такую возможность не принимал.

– А если я откажусь, то что? – вопрошал он, – в лесотехнический пойти, как Витька? Так у меня к этому делу вообще никакого интереса нет. В торговый колледж в Канске? Тем более не прельщает…

– Не хочешь учиться – женись, – обрезал его Харламов.

– Жениться… Почему жениться? – не врубился Богомолов.

Пришлось объяснить, что это пословица такая есть. Но Костины мысли, что для него было делом обычным, скачком переместились на другую тему. По его словам, Надька Белова, вернувшись с Края, Громяка в упор не замечала. И состоялось у них крупное объяснение при свидетелях, в ходе которого Наденька заявила, что не прошедшие испытание Краем ей вовсе не интересны, и тратить на них время она не намерена. Витька снес оскорбление, как зрелый мужчина. Только тихо что-то Беловой ответил, и пошел себе своей дорогой. А Надька вся покраснела, чуть не изжевала свои губы, и сразу убежала домой. Оба они о произошедшем говорить не желают.

– А что, Наде никакой школы не предложили?

– Что-то предложили – она не уточняла – но Надька же ещё до испытания говорила, что образование в Школах Радуги её не интересует. Так что она сразу отказалась. Даже документы брать не стала.

– А ты взял?

– Я взял, – сознался Костя, опустив голову, – сказал – подумаю. Не появлюсь в назначенном месте первого августа – будут знать, что я отказался. Да черт с ними всеми! Слушай, надо бы нашу белку навестить. Вдруг после Края твои способности усилились?

– Ну не с рыбой же туда идти!

К белке они сходили попозже. Позвать её не получилось и юноша, разрешивший себе использовать свои таланты, мысленно поискал её. Белка нашлась немного в другом месте, видимо, ей пришлось сменить гнездо. Она спустилась к ним, и ребята оставили ей под деревом горсть орехов.

– Помнишь, с нами на плоту тунгус плыл, я его имени так и не узнал? Так вот он мог к себе любого зверя подманить. И даже рыбу. Я сам видел, как он рыбачит: напрягается весь, глаза закрывает, что-то поет – а потом сачок в воду опускает и давай рыбин одну за другой вынимать, – сообщил Костя, ласково глядя на белку. – Я кому ни рассказывал, никто не верит.

– Наверное, большую жертву Калу принес, раз дух ему такое позволяет, – сумрачно ответил Харламов.

Другу он поверил сразу, но отчего-то на душе стало муторно. Он постарался отключить свои способности. Белка, видимо, ощутила его усилия, потому что разом стремглав взлетела на дерево. Вернувшись, Ермолай уныло слонялся по дому. Мать посоветовала было обдумать рекомендуемые ему варианты обучения, но даже она понимала, что принимать окончательное решение сейчас – нелепо. Школы Радуги славились также и тем, что давали точнейшие рекомендации по выбору дальнейшего жизненного пути. Никто, им последовавший, в дальнейшем о своем выборе не пожалел. Хотя, можно было предположить, в Школах Радуги просто учили не сожалеть о собственных решениях и сложившейся судьбе.

Время тянулось, приводя в уныние своей бесконечностью. Все привычные занятия и увлечения разом перестали его интересовать. Костя устроился на временную работу, работал он в лесу, так что даже потрепаться по-дружески было не с кем. Родители вместе с Мариной уехали в отпуск, на Алтай, звали его с собой. Сын не поехал, остался дома с Анькой. Инна Гришина, узнав, что Харламов с Аникутиной будут учиться вместе, перестала заходить в гости и даже на глаза не показывалась. Витька Громяк и другие ребята, которым не довелось путешествовать на Край, его сторонились. Да и он к ним не очень-то тянулся: говорить с ними, если честно, было не о чем.

Гришка уехал в свою школу. Его тоже пригласили в Саянскую, но почему-то в начале августа. Из ребят Ермолай оказался единственным провожающим. Пришла также Гришина, которую больше интересовало, отчего это Гришу пригласили так рано. Рахимов только плечами пожимал, но потом, улучив момент, прошептал на ухо:

– Мне намекнули, что там я долго не задержусь. К новому году меня в другую школу переведут. Но для всех родных и знакомых я буду считаться учеником Саянской школы, понимаешь?

Едва машина, увозящая Григория, тронулась с места, соседка быстрым шагом направилась в сторону клуба. Разрешив себе на мгновение использовать свои способности, Ермолай настроился на чувства девушки – и ему стало не по себе от чувства безнадежности и разочарования.

– Ань, а Инка чем вообще занимается? – спросил у сестры юноша вечером. – Я её совсем не вижу. Настроение у неё, по-моему, ужасное…

– До тебя, как до жирафа, на седьмой день доходит, – упрекнула его Анна. – Она, как узнала, что ты с Олькой в одну школу попал, сразу вообразила себя третьей лишней. Вот и переживает.

– Почему сразу – вообразила?

– А потому, Ерёма, что Ольга тебе не обычная поселковая девчонка. И не пытайся сказать, что ты тоже не лыком шит – тут дело не в этом. Её мировосприятие – это взгляд на жизнь взрослого человека, ей с тобой на равных общаться невозможно. Ты не её герой, Ерёма, ты слишком молод. Она тебе этого не скажет, так что тебе повезло, что у тебя есть старшая мудрая сестра, способная наставить на путь истинный.

– Я что, и через год останусь ребенком? Ты так думаешь?

– Человек взрослеет, совершая поступки, за которые несёт ответственность. Ты и сам это знаешь, не зря же всю отцовскую библиотеку перерыл. А Ольга несет ответственность не только перед своим отцом и родом…

Брат мгновенно понял, что Анна проговорилась. Отбросив все опасения и запреты, он призвал к себе все свои способности и безмолвно приказал сестре продолжать.

– … она с четырнадцати лет Посвященная Слияния, а это ответственность не меньшая, чем у президентов или патриархов, – осознав, что сказала больше, чем можно было, Анька поспешно зажала рот руками.

– В общем, Ерёма, забудь про ухаживания и всякую любовь: ей, честное слово, не до этого. Наговорила я тебе тут…

Юноша после этого случая с сестрой разговаривал осторожно, внимательно на неё поглядывая. Его поразило, что безмолвный его приказ смог вырвать из Анны всего несколько слов – а потом она сумела ему противостоять. Он же чувствовал, что его способности в тот момент проявились в полную силу. Только вот оказалось, что сила его на собственную сестру почти не действовала. В чём тут было дело, он не понял, но, чтобы убедиться в себе, повадился ходить в лес.

Лесные звери и птицы слушались неохотно, но всё же приходили на его зов. Пробовать свою силу на людях Харламов не рискнул: он знал, что до конца свои способности не контролирует. А вот чувствительность его возросла, он мог вчувствоваться в переживания другого человека, если тот находился в поле его зрения. Юноша проверил почти весь поселок, изрядно по летнему времени опустевший, и лишь переживания нескольких человек оказались для него недоступны.

Выяснить, что это за Слияние, и кто в него посвящен, он не сумел. Ждал возвращения отца, чтобы спросить. Хотя и допускал, что Харламов-старший мог этого не знать. Ермолай уже понял, что есть знания, доступные только для ограниченного числа людей, и придется проделать трудный и длинный путь, чтобы получить к ним доступ. И вполне может оказаться, что это – не его путь.

В лесу, без людей, он чувствовал себя лучше. Инка Гришина уехала в Красноярск, чтобы больше в поселок не возвращаться. С ним она не простилась. Юноша чувствовал себя бездельником – все кругом, кроме малолетней ребятни, где-то работали. Но сестра, когда он спросил, нельзя ли и ему вместе с ней временно поработать, насмешливо фыркнула:

– Ну, такое чудачество в Ручейном запомнили бы надолго! Ты же приглашен в Школу Радуги, тебя на время обучения обеспечат по высшему классу. Зачем тебе работать? Мы же не бедствуем. Там, куда ты поедешь, насколько мне известно, не только учатся, но иногда вкалывают так, что простым людям и во сне не приснится.

Дом возле озера

Старенький автобус дребезжал на ухабах проселочной дороги. Ермолай с чувством ожидания смотрел на голые сопки, вздымающиеся над реденьким лесом. Сбор в Абакане оказался на редкость коротким: на его документы мельком взглянули и попросили пройти в автобус, стоявший тут же на улице. Едва автобус заполнился, как пришел уже знакомый по Краю Муртаза, поздоровался, сел за руль и завёл двигатель. Чуть не час они ехали по степи, а затем дорога полезла в гору. Сидевший рядом Игорь Жолудев мрачно пробормотал, что озеро не иначе как высокогорное, оттого и прозвано ледяным.

– Здесь поблизости нет высокогорья, – лениво ответил ему Харламов. Едва почувствовав присутствие Ольги неподалеку, он сразу успокоился. – Озеро может прятаться в тени горы, тогда лёд в нем сохранится надолго. Нам до школы осталось несколько километров, – добавил он, предупреждая назревающий вопрос Игоря.

– Это по прямой – несколько, – скептически заметил тот, хватаясь за спинку сиденья спереди на резком повороте.

Лёшка Константинов сзади выдал очередную хохму, и девчонки заливисто захохотали. Среди них была уже знакомая по давнему путешествию Мариэтта, с прочими предстояло познакомиться в школе. На переднем сидении, возле Муртазы, сидел еще один старый знакомый – Сашка Богачев. С ним юноша поздоровался с полным безразличием. Странно, но к нему он ни испытывал ни интереса, ни каких-либо чувств. И, похоже, Сашка прекрасно это понимал. Может, оттого он выглядел настороженным и молчаливым. Ещё трое незнакомых ребят, сев в автобус, сразу начали заигрывать с девчонками, так что Ермолай в общий разговор не вписался, и молча глядел в окно.

Автобус, завывая мотором, огибал очередную сопку. Места вокруг были безлюдные – это юноша чувствовал безошибочно. Лишь за сопкой находились люди, но, кроме присутствия Ольги, он не мог определить ни их особенностей, ни даже их количества. Зато Богачев на переднем сидении, едва из-за леса показался серый двухэтажный дом с такого же цвета башней рядом, весь словно сжался. Он явно смог воспринять нечто, Харламову недоступное.

Автобус проехал в распахнутые ворота низкой – по подбородок стоящему человеку – каменной ограды и остановился возле другого дома, прежде неразличимого из-за деревьев. Перед этим домом, тоже двухэтажным, но пониже, находилась мощеная площадка. На неё вновь приехавшие ученики и вылезли, осматриваясь по сторонам. Меньший дом, стоявший возле самого леса, явно был жилым: небольшие окна, дымящие над высокой крышей трубы, люди внутри. Напротив него, на другой стороне двора, возвышался дом побольше. Те же серые камни стен, островерхая крыша – но окна в доме были высокими, большими, и они были открыты, несмотря на стоявший вокруг ощутимый холодок.

Большой дом соединялся с башней одноэтажным зданием. Сама башня, с плоской крышей, зубцами над ней и узкими окнами-бойницами словно перебралась в расщеп Енисей-Иравади из средневековой Европы. От башни тянуло запахом свежего хлеба.

– Школа – там, – протянул руку в сторону большого дома Игорь.

Над входом в дом красовалось изображение радуги, а рядом, на камне, было высечено несколько строк. Поскольку Муртаза сразу уехал, ученики оказались предоставлены сами себе, и Ермолай подошел ко входу в школу.

* * *

«Красный – действие; оранжевый – готовность к действию. Желтый – восприятие, зеленый – понимание. Голубой – проникновение, синий – взаимодействие, фиолетовый – слияние». Оглянувшись на Жолудева, он кивнул на выбитые в камне строчки. Игорь пожал плечами. Сашка Богачев подошел к ним, и хотя его никто не спрашивал, тихо сказал:

– Это должны быть ступени постижения, которых мы сможем достичь здесь. Последние три, по правде, я слабо могу себе представить.

– Последние – это какие цвета? – недоумевал Игорь. – Начинать надо с красного или фиолетового? Что проще: действие или слияние?

– Знать бы ещё, что под этим слиянием понимать, – в сердцах произнес Харламов.

Он так и не сумел ничего узнать о Посвященных Слияния, одной из которых была дочь шамана. Его отец ничего про них не знал. Лишь полагал, что Посвященные Слияния – одна из многочисленных сект, возникших после расщепа. И появление этого слова здесь, в школе Радуги, никак не могло быть случайным. Считать ступени обучения, ясное дело, надо было с красного цвета радуги. Действие, если брать его видимую, финальную часть, в жизни чаще всего оказывалось делом простым. Да, может быть, требовавшим усилий, отваги, но – простым. А вот всё, что само это действие подготавливало…

– Начинать надо с красного, – уверенно сказал Сашка. – Физическое действие – лишь окончание сложной последовательности проявлений жизненной активности. И если человека нельзя научить действию, то вообще нет смысла учить его чему-либо другому.

Ермолаю последнее суждение показалось ошибочным, но он промолчал. За входом, он чувствовал, находилась женщина и слушала их разговор с легкой усмешкой. Вообще в большом доме было довольно много людей, но состояния большинства из них он не мог ощутить. А Ольга находилась под башней, но дух её в это мгновение отправился в свойственное шаманам путешествие, так что увидеться сейчас с нею было невозможно.

Юноша потянул на себя высокую дверь, и та на удивление легко подалась. Дверь оказалась двойной, за второй дверью находился короткий коридор, в котором сидела и вязала за столом тощая пожилая женщина с красной повязкой на голове. Игорь и Сашка зашли вслед за ним и стояли за спиной, ожидая развития событий.

– Новенькие? – тётка прищурилась. – И сразу зашли в школу, не поинтересовавшись условиями проживания? Похвально.

Она опустила голову, всматриваясь в лежащие на столе бумаги, потом подняла глаза на стоявшего ближе новичка.

– Харламов, – в голосе была констатация очевидного факта. Она взглянула ему за спину и неуверенно спросила: – Богачев?

Сашка сзади подал какой-то знак, скорее всего – кивнул, и взгляд тётки переместился в сторону Игоря. Она пожала плечами и спросила его фамилию.

– Да, Жолудев, есть такой, – произнесла она с интонацией, смысла которой Ермолай понять не смог. – А я Елизавета Семеновна Минаевская, здешняя распорядительница. Нас трое, распорядительниц. Когда всех новичков привезут, состоится общее собрание, а потом – распределение по комнатам. А пока вы свободны.

– Мы хотели узнать… – начал Игорь, и распорядительница кивнула, а Сашка дернул Игоря за рукав, отчего тот замолчал.

– Вы хотели узнать, что означают слова, выбитые на входе в школу. Я немного слышала ваши рассуждения, в том числе и мысленные, – она сделала паузу, любуясь произведенным впечатлением.

Игорь мгновенно покраснел и отступил назад. Видимо, ему было стыдно за свои рассуждения. Сашка Богачев просто ждал ответа, его навык понимания окружающих подготовил к возможности того, что и его мысли станут известны кому-либо, и он давно ничего не стыдился и не боялся. А Харламов припомнил, что думал он больше об Ольге, чем о цветах радуги и оттого ощутил злость на человека, вникшего в не предназначенные для посторонних чувства.

– Да, красный цвет – это цвет действия, и ему уделяется наибольшее внимание. Вы видите, что я в повязке красного цвета. Первое время новички у нас ходят без повязок, – она хихикнула, – это называется ходить гололобым. А потом, когда сдадите экзамен, получите право на красную повязку. Если же вам суждено, со временем смените её на оранжевую, а там, если таков ваш удел, и на желтую. У нас нет первого, второго и последующих классов, иногда новички и ребята, обучающиеся уже по десять лет, посещают одни и те же уроки.

– Десять лет? – изумился Жолудев, а Сашка и Ермолай, умевшие понимать других людей, почувствовали – десять лет здесь занимались не учебой, а чем-то другим.

– Обучение строго индивидуальное, – радостно пояснила распорядительница. – Но об этом вы всё узнаете, со временем. А пока можете пройтись по школе. Большое здание у нас учебное, переход к башне – жилье преподавателей и служащих, башня – кухня, столовая, спортивный зал. А живут ученики в малом доме, через двор от школы.

На первом этаже учебного дома по обе стороны от длинного коридора, пронизывающего здание насквозь, шли ряды дверей, ведущих в небольшие помещения. Столы и стулья в классах располагались произвольно. Легко было догадаться, что их постоянно переставляют с места на место. Лишь в большом зале, высотой в два этажа, сиденья стояли ровными рядами, как в обычной студенческой аудитории, и обращены они были к кафедре, за которой виднелась обычная школьная доска. Удивительно, но вид этой доски сразу снял владеющее ими напряжение.

– Странно, что здесь позволяют бродить, кому попало, – произнес Игорь, когда они поднялись по узкой каменной лестнице на второй этаж, обнаружив там такие же классы.

– Кто попало сюда вообще не попадает, – возразил ему Богачёв. – А учеников ограничивать в получении знаний ни в одной школе мира не принято.

Ермолай, который точно знал, что очень даже во многих школах доступ учеников к знаниям если не ограничивали, то – регулировали, вновь промолчал. В школе Радуги, как легко было понять, настроения и желания учащегося значили для успеха обучения намного больше, чем где бы то ни было в другом месте. Они поднялись на третий этаж, который ограничивался четырьмя большими классами, в каждый из которых вели двойные двери. И каждая дверь была выполнена из перемежающихся слоев камня, металла и дерева. Едва школяры решили, что все это сделано для звукоизоляции, как в открытую дверь вошла Инга Баканова. Девчонка, одетая в пышное, но довольно короткое платье, ребятам обрадовалась.

– А я только что приехала, и сразу наших искать. Мне и сказали, что вы в школе. Тягу к знаниям не убьёшь, верно?

При виде девушки лица Игоря и Сашки несколько поскучнели. Они прекрасно её знали по совместному походу на Край, и там Инга оказалась особой, требовавшей к себе усиленного внимания. Это внимание возвращалась сторицей – все быстро уловили, что её хорошее настроение служит гарантией прекрасного самочувствия любого члена группы, но всё равно необходимость постоянно об этой девице заботиться напрягала. Харламов не раз думал, как же им повезло, что Баканова лишена способности к чтению мыслей.

– Там ещё Лёшка и Мариэтта во дворе, – сообщил Жолудев.

– Да, я их видела. А со мной приехала Галка и братья.

– Почти все наши собрались, – повеселел Сашка. – Ольга тоже здесь. Нет только Женьки и Виктории.

Ермолай сообщил, что Вика присоединится к ним через год.

– А ты откуда знаешь, что Ольга здесь? – спросил он Сашку.

– Ну, тебя и её я издалека чувствую, – заскромничал тот.

– Издалека… Это в километрах сколько?

– С десяток-другой. А ты за сколько?

На лице Инги явственно проступило разочарование, и Игорь предложил им всем спуститься во двор. Во дворе, кроме сжавшихся в кучку новичков – гололобых – лениво прохаживались юноши и девушки с красными повязками на голове. Один из них подошел к юноше и протянул руку.

– Лёня Кутков. А ты Ермолай?

– Он самый, – пожал протянутую руку новичок. – Я уже и здесь известен?

– Мне про тебя Ольга Аникутина говорила, наш второй тренер. Ах, да, ты же наших порядков не знаешь… У нас здесь есть преподаватели, есть инструкторы, есть старшие и вторые тренеры. Тренерами могут быть и ученики школы, если у них оранжевая или более высокая повязки. У Ольги повязка желтая.

– И что же она про меня говорила? – поинтересовался юноша, краем глаза ловя заинтересованные взгляды новичков.

– Про тебя – как раз не особенно много, – поправился Лёня, – больше про твою семью. Я ведь впервые встретился здесь с людьми, родители которых тоже вступили на Путь Радуги. В моей семье всё по-другому, – признался он печально.

– Мои родители – учителя. Работают в школе. А старшую сестру даже на Край не отпустили.

– Я знаю. Но ведь это не мешает им идти Путем Радуги? Тебя же никто в твоем окружении прокаженным не считает?

Внезапно Ермолай почувствовал Леонида. Это было похоже на неожиданный мягкий толчок. Он сразу понял – каково это… Когда собственная мать громко причитает, не стесняясь посторонних, считая божьей карой рождение такого урода, как её единственный сын. Когда отец с тобой не разговаривает, а только кричит, отыскав истинные или мнимые провинности. Когда в школе ты изгой и немногие одноклассники, согласные с тобой говорить, соглашаются делать это только без свидетелей. Оскорбления, унижения, даже побои – до определенного момента.

– Зато потом ты решил все проблемы?

– Не решил, – покачал головой Леонид, – я-то ведь знаю, что они со мной говорят исключительно по моему приказу, пусть даже никто из обычных людей об этом не догадывается. Они со мной не общаются, они мне подчиняются. Да, мне стало легче, но от одиночества я не избавился.

Кутков завидовал. В его представлении Харламов получил от жизни всё, чего был лишен он сам – заботливых и любящих родителей, уважающих его сестёр, друзей и одноклассников, для которых его способности были не печатью проклятия, а всего лишь определенными особенностями, ничего не решающими.