Текст книги "Вторая радуга (СИ)"

Автор книги: Ким Сатарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 36 страниц)

– Меня тоже не учат. И мне, в отличие от тебя, преподаватели сказали, что мой путь даже объявлен мне сейчас быть не может. И что? Я сама разобралась и сделала выбор. Отчего и тебя прошу отпустить меня из группы.

– Да что я, держу тебя, что ли!

Он вновь не понимал Мариэтту. Она, это чувствовалось, говорила с ним искренне. Но – не договаривала. И ведь нашла время вникнуть в эвенкийскую мифологию, знала, что есть несколько разновидностей души, и хэян из них – высшая, определяющая духовный облик человека.

– Держишь. Вернее – держишься, потому что боишься сделать свой выбор. Отпустишь меня, встанешь на тот путь, на котором способен себя проявить – а эти события, кажется, связаны между собой – тогда откроешь свой мир и всё-всё узнаешь, чего сейчас полагаешь тайной. Только пути назад у тебя уже не будет. Ты последний человек в группе, Харламов, кто ещё не ступил на Путь Радуги. Всё, большего я сказать тебе не могу.

Здесь, на вершине башни, он внезапно понял, что говорила ему Мариэтта. Есть некий выбор, некая ступенька. Путь Радуги начинается с неё, а не со школы, и не с повязки на голове. Женька Шатохин на Путь не ступил. И он, Ермолай, не ступил. А Мари ступила – и неожиданным следствием этого стала её просьба об уходе. И понятно теперь – а Узоян поняла это раньше него – отчего вдруг Ольга заговорила о браке. С её стороны это был толчок на ту самую ступеньку. Подталкивая его, она отрезала себе все другие пути, связывая свою судьбу с судьбой юноши куда крепче, чем это делали брачные узы.

Но как прошла свой путь Мариэтта? Её не учили, не отвечали на её вопросы, даже отказались сказать ей, в чём её талант. Но было ли это ограничением? Ведь он сам, Харламов, сколько раз говорил товарищам по группе, что самостоятельно добытое знание многократно ценнее полученного из чужих рук. И он всегда это знал, просто в школе столько всего на него свалилось… Он инстинктивно пошел самым легким путём, а всё отчего? – оттого, что настоящей его целью была Ольга. Он направился в эту сторону, его уже не интересовал Путь Радуги. И если Мариэтта права, если он стал повелителем хэян Аникутиной, то и это получилось наполовину случайно.

Похоже, в школе не зря практиковали блудную ночь. Если бы не его любовь к Ольге, сейчас он обдумывал бы совершенно другие проблемы. "Да на что мне любые проблемы и повязки без неё? Разве что – для неё, не для меня. Она собралась разделить мой жизненный путь, надеясь, что я пойду Путём Радуги. Я не могу свернуть. И не хочу".

– Значит, мне не доверяют… Недостаточно лоялен, не проверен, кровью не повязан… Что, последнее имеет смысл? – юноша уловил реакцию собеседницы.

– Не прямой, Ерёма, смысл. Убивать людей тебе, даст бог, не доведётся. А вот монстров и чудищ, возможно, придётся. Во всяком случае, ты к этому должен быть готов.

– Да я готов…

Мари усмехнулась и провела двумя пальцами по его щеке. Его слова она всерьёз не приняла. А потом добавила, что лишь немногие школяры смогли сохранить дружеские связи с людьми из обычного мира.

– Понимаешь, рано или поздно возникает определённое пренебрежение к простым обывателям. Избежать этого невозможно. Ты этого пока не ощутил? Запаздываешь, молодой человек, не иначе на тебя Ольга отрицательно повлияла. Я слышала, у нас ещё один твой одноклассник объявился? Да у тебя и родителей обычными людьми не назовёшь. Ты пока меньше других ощущаешь ту пропасть, которая отличает нас от обычных людей. А ты представь, каково сейчас Женьке приходится? Воззрения у него – как у обычного человека, а по сути, он один из нас. С нами он быть не считает возможным, а простолюдины его никогда не примут, всегда будут смотреть с недоверием и опаской.

– Он отказался идти Путем Радуги. И знал, что делает.

Мариэтта засмеялась, и сказала, что хоть здесь Ольга повлияла на него положительно. По крайней мере, отступника он воспринимал, как и полагается, в качестве предателя. И не жалел его, такого несчастного. Она вообще пришла в игривое настроение и нежно потёрлась о его щеку носом. Юноша ощутил некоторое напряжение, а затем стыд и испуг.

– Ты что, в новогоднюю ночь не могла свои проблемы решить?

– Испугался, что сейчас твоя Оля прибежит и сцену устроит? Правильно, бойся, ко мне она приревновать вполне способна. А свои проблемы, Харламов, я стану решать, когда вы с Аникутиной меня из группы официально отпустите. Ну, что замялся? Злости в тебе нет, вот в чём твоя проблема.

Мари отвернулась и через двадцать секунд, не услыхав новых вопросов, молча ушла. А юноша уставился в пространство, обдумывая услышанное. Вдали, на горизонте, заснеженные равнины сливались с темнеющим белесым небом. Там, на берегах невидимой отсюда реки стояли посёлки, в них шла обычная жизнь: топились печи, хозяйки кормили скотину, готовили еду, мужчины отдыхали после рабочего дня. Правда ли, что эта обычная жизнь отныне не для него? Неужели он становится навсегда чужим тому миру, в котором вырос? Ответа у него не было. Да его и не могло быть. На такие вопросы отвечает сама жизнь, а что за прошедшую зиму увидел он в этой жизни? Только школу, да ещё ольгин приват-мир, а это, как не смотри, не очень-то много.

* * *

– Значит, нет злости? М-да, – пробурчал себе под нос Юрий Константинович. – Зайдём, пожалуй, в класс.

В некоторых отношениях школа напоминала сказочный мир. Например, если тебе очень хотелось встретить определённого преподавателя или инструктора, то ты мог смело выходить во двор или идти в любое другое место школы. Почти наверняка нужный человек появлялся у тебя на глазах. Удивляться было нечему – среди персонала было такое количество слышащих, что любое явное желание всегда становилось известным нужному человеку. Никто из учеников не удивлялся, когда посредине занятия преподаватель внезапно извинялся и вдруг выходил из комнаты. Мало ли кому он мог срочно понадобиться?

Свободный класс найти труда не составляло. Ученик, повинуясь жесту Лысого, присел на стул, а директор расхаживал по классу, потирая щёку правой рукой.

– Ты ставишь меня в трудное положение, Харламов. У нас есть определённые правила, касающиеся безопасности, и они тебе известны. Право на наши тайны нужно заслужить, и заслужить не только своими успехами, но и тем, что ты называешь лояльностью. К сожалению, нам приходится требовать лояльности в тех случаях, когда человек ещё не способен достоверно представить, с чем он способен столкнуться в будущем. Ситуация, собственно, не столь уж нова: она периодически возникает в любой закрытой организации. Раз организация закрыта, то некоторые стороны её деятельности и внутренних норм неизвестны посторонним. В том числе и желающим стать членами этой организации. Они проявляют к ней лояльность, не ожидая, что став её членами, им придётся пересматривать свои моральные или мировоззренческие принципы. Не все к этому готовы, да, далеко не все, – покачал головой Лысый.

– Кто мешает сразу отобрать людей с подходящими принципами? Среди мастеров Радуги полно специалистов по психологии, – возразил ученик.

– Ты прав, – кивнул Селиванов. – Именно их трудами такие случаи у нас единичны. Иначе школа отчисляла бы ежегодно половину всех учеников. Для большинства наших школьников Путь Радуги сам по себе более ценен, чем психологический ущерб от множества мелких компромиссов. Многие, пусть это кажется отвратительным, беспринципны, преданы только своей тесной группе.

– Это не отвратительно, это нормально. Психология обывателя, – пожал плечами Ермолай.

– Обыватель не обладает способностями мастеров Радуги. И не сталкивается со столь неоднозначными ситуациями. Я вижу, ты ещё не представляешь, с чем ты можешь столкнуться в дальнейшем. Скажи, как ты относишься к охоте?

Ученик признался, что охотиться ему приходилось, и никаких эмоций это занятие не вызывало. Зайцы, птицы – их он убивал за компанию и чтобы опробовать себя в этом ремесле.

– Злости нет, это так. Ты не охотник. А вот представь, мысленно, такую ситуацию. Ты в сказочном Средневековье, дракон жжет деревни, поедает людей и скот, и лишь ты способен его убить. Идёшь, убиваешь, тебя провозглашают героем-избавителем, устраивают в твою честь праздник. А ты всё время вспоминаешь, что дракон перед смертью с тобой разговаривал… Пусть не просил пощады, не травил душу рассказами о бедных голодных дракончиках, коих ждёт без него верная гибель, но – разговаривал. Ты убил мыслящее существо, Ермолай Харламов! Как ты будешь спать после этого? Не проклянёшь свою руку, способную держать меч?

Юноше враз припомнился Гришка, прыгающий среди стволов сосен, перебрасывающий из руки в руку деревянный меч. "Вот оно что. Похоже, на Пути Радуги придётся воевать по-настоящему. И, видимо, не только с драконами. Оттого тебя и не спрашивают прямо, способен ли ты убить за своё дело невинного человека, ибо ситуация такая весьма маловероятна и прямой ответ будет отрицательным для большинства людей. А если ситуация та же, но в обстоятельствах самообороны? Да и вообще, сколько может возникнуть ситуаций, в которых и куча профессоров не разберет, какое поведение будет безупречным! А решение принимать приходится конкретному человеку. Принимать быстро, не успевая обдумать и оценить всю информацию. Случай с драконом – это как раз предельно ясный случай. А если тот же дракон просто встретился тебе на лесной тропинке, и притом на твоём языке не говорит?"

– С этими проблемами могу столкнуться именно я?

– Ты среди тех, кто почти наверняка с ними столкнётся. Если твои успехи на Пути Радуги окажутся близки к ожидаемым, – подтвердил Лысый.

– И мне не удаётся открыть свой мир оттого, что я не готов убить говорящее существо?

Директор пожал плечами. Открытие приват-мира было весьма сложным явлением, закономерности коего известны, но чересчур многочисленны. Скорее, предполагал Лысый, ученик пока не знал, какой выбор он сделает в реальной ситуации. И эта неопределённость решающим образом тормозила всё дело. Примерно то же, но другими словами, говорила Мариэтта.

– Но ведь есть же программируемые сновидения? – спросил юноша, глядя в глаза директору. – Я сам как-то такое делал, но я дилетант, а в школе должны быть мастера. Запрограммировать меня, и поутру я буду знать, какой выбор я сделал.

Юрий Константинович оборвал его на полуслове, выставив вперёд раскрытую ладонь. В программировании было столько нюансов, такое большое значение имели детали, что осуществляющий программирование человек легко мог бы юношей манипулировать. Даже простое упоминание цвета или животного, заведомо ему неприятного, уже резко сдвигало вероятность определённого ответа. А в школе, сомнений не было, все были заинтересованы в его успехах. Непредвзятого человека найти было невозможно.

– К тому же человек не автомат, он способен пересмотреть уже принятое решение. Вообще выбор лучше делать, очень хорошо представляя его последствия…

И опять ничего не изменилось. Разговор с директором, как и с Мариэттой, оказался немного изменённой версией разговоров с Ольгой. Всё то же самое: надо повзрослеть. А как – о том никто и речи не заводил. Наверное, правильно: взрослеют не по чужим подсказкам.

* * *

А в школе тем временем наступил период аскезы. Часть персонала ушла в отпуск, их функции взяли на себя школяры первого года обучения. Снега на равнинах таяли, и сообщение с внешним миром на три недели прекратилось. Событие было запланированным и, следовательно, несло в себе какой-то смысл. Пока что Ермолай обнаружил лишь то изменение, что ему пришлось координировать работу группы и прочих первогодков. Дочь шамана взяла на себя работу столовой. Хоть более опытные школьники с усмешкой стращали новичков, что тем придётся сидеть на хлебе и воде, особых перемен в питании не произошло.

Инструкторы остались почти все, а вот из преподавателей юноша встречал немногих. Артемовны тоже не было, так что он остался без присмотра. Прибавилась и ещё одна, довольно серьёзная, обязанность – обеспечение безопасности школы. В период аскезы этим занимались все способные к этому первогодки. Галка, Сашка, еще несколько экстрасенсов и слышащих по очереди дежурили, пытаясь уловить возможную опасность, несколько кинетиков патрулировали окрестности. Хотя по тающему снегу вряд ли кто полез бы в сопки, с безопасностью никто не шутил.

– Ты там что делал? – удивился Ермолай, когда однажды и Игорь вернулся из ночного дозора.

Сам он получасовой медитацией восстановил силы после ночного дежурства в кочегарке, и впереди ещё предстояли весьма неприятные обязанности по распределению нарядов на грязные работы.

– Я же тоже кинетик, – гордо провозгласил сосед.

– Так ты вроде по деревьям мастер?

– Больше по флоре, это так. А вообще – по живому. Животные к моим воздействиям податливы не меньше. Только само воздействие не такое прицельное. Но оглушить человека, не владеющего защитой, я смогу без труда.

Конечно, на практике он своего умения не испытывал. Зайцев, случалось, парализовал, но что там заяц, один из самых слабых зверей.

– А сильные кто?

– Волк, медведь, крыса. Человек, вышедший на охоту. Все пресмыкающиеся.

– Ну-ну. Лес патрулировать, ясное дело, приятнее, чем картошку в кухню поднимать или уголь лопатой ворочать.

– Распределять приятное и неприятное поровну – твоя обязанность, – напомнил Игорь.

– Вот оттого я сам и взял на себя первые непрестижные дежурства, чтобы потом иметь моральное право послать по своим стопам других. А я сам в патруль отправлюсь…

Школяры от тяжелых работ открыто не отказывались. Мариэтта вообще, всем на удивление, подавала пример образцового поведения. Даже Инга восприняла мытьё тарелок как важный элемент школьной программы.

– Да я сейчас просто отдыхаю, – простодушно улыбнулась она юноше, когда тот её похвалил. – Думаешь, поддерживать усилия других легче?

Харламов только что сгрузил на пол замороженную рыбину в полцентнера весом, и присел отдохнуть возле разделочного стола.

– Я думал, ты к домашнему хозяйству равнодушна.

Но Баканова, как и другие девчонки, именно в стенах школы вдруг нашла неизъяснимую прелесть в приготовлении пищи. Оказалось, многие заходили порой на кухню, чтобы помочь поварихам приготовить то или иное блюдо. Сама она, правда, дальше простых салатов не продвинулась, а вот Мариэтта и Вера хоть сейчас могли заменить любую из поварих.

– Я на Мари удивляюсь, – призналась девушка, – обычно никто из команд готовить не любит. Она даже пошутила однажды: выгонят из команды, так хоть на кухне примут. Мне кажется, она бы не расстроилась, если бы всё так и получилось.

– А ты бы расстроилась?

– Кому я без нашей команды нужна, Ерёма? – удивилась девушка. – Вы все – это моя судьба на годы вперед, и никакой другой я не представляю. Моё место в жизни – здесь. У тебя разве не так? – она посмотрела на него долгим оценивающим взглядом и на глаза у неё внезапно навернулись слезы.

Юноша разом почувствовал, насколько сильно способна воздействовать она даже на него, обладающего мощной защитой. Его как будто придавило к земле, кишки в животе разом скрутились в узел и отчаянно зачесались, а в голове словно зазвонил колокол, и мысли разом застряли на одном пункте: немедленно остановить Ингу. Он что-то ей бормотал, успокаивая, гладил по рукам, а вокруг собрались растерянные школяры, которых упадок Ингиного настроения разом лишил работоспособности.

– Ой, прости, Ермолай, – рыдала девушка у него на плече, пока незаметно подошедшая Ольга прикрывала окружающих от последствия её истерики. – Я давно так не расстраивалась, меня теперь очень трудно зацепить. Только если кто-то из наших вдруг меня огорчит…

– Это ты меня прости, Инга, – каялся в ответ юноша, – я так привык в дебрях психоанализа бродить, что и со своими иногда заговариваюсь.

Он тихонько поглаживал её по спине, одновременно передавая быстро вызванное из памяти ощущение спокойствия и уверенности в будущем. Вот теперь он понял, отчего Артемовна в первую очередь отрабатывала с ним умение управлять собственным внутренним миром.

Баканова успокоилась. Пришлось, правда, прочитать ей короткую лекцию по психоаналитическим методикам. Но основной удар приняла на себя дочь шамана, закрыв всех вокруг от воздействия расстроенной девицы. Получилось это у неё, как можно было заметить, без видимых усилий. Девушки на кухне вернулись к работе, неприятные ощущения в организме прекратились, хотя Инга в норму пришла далеко не сразу. Как-то неожиданно в кухне появился Игорь, глазами указал юноше на дверь и тот с облегчением вышел во двор. Там он обнаружил Сашку.

– Ты здорово её напугал, – дипломатично высказался Богачёв, сам порядком встревоженный. – Ей показалось, что ты хочешь бросить группу. Да я-то понимаю, что ты озабочен несколько другими проблемами, но Инга в такие тонкости вникнуть не смогла.

Харламов с изумлением обнаружил, насколько далеко продвинулась группа, пока он тратил время на самокопание. Ребята чувствовали друг друга: местонахождение, физическое и психическое состояние, легко устанавливали мысленную связь. То, что он считал особенностью своих отношений с Ольгой, с недавних пор стало доступным для остальных. Его самого тоже чувствовали все, а вот Ольгу – только Сашка и Леонид. Да еще оставалась непонятной Мариэтта, которая воспринималась наполовину своей. Даже Баканова, изначально глухая к восприятию чужого настроения, легко устанавливала связь с Игорем, Галкой, братьями и Лёшкой.

– Это что же, пока я пытался открыть свой мир, группа ушла вперед, а я отстал? – поразился про себя юноша.

Сразу же он получил мысленный ответ Сашки: это его усилия так продвинули группу. Мир он открыть не смог – зато другие обрели новые способности. И даже Ольга смогла добиться чего-то экстраординарного, но пока она предпочитала об этом помалкивать. Можно ли было верить Богачеву, не приписывал ли он ему чужие заслуги – вникать в это не стоило. Группа в него верила, в их глазах он был локомотивом их будущих успехов. Юноше стало стыдно за то, что он всех подвёл, и он постарался закрыть своё сознание от Сашки.

Действительно, теперь он заметил, как часто группа собиралась без всяких поводов. Не в полном составе, и не по взаимному уговору, да и друзья членов группы присутствовали не реже своих. Былая отстранённость кое-кого к Инге бесследно исчезла. Даже Мариэтта, которая держалась в стороне, вроде с ней подружилась. Лёшка хохмил теперь значительно меньше, и часто подавал дельные советы. А Кутков, тот вообще был вездесущ, как та затычка для любой бочки.

– А я продолжаю открывать свой мир, – похвастался он, когда они случайно встретились в Большом доме. – В кочегарке. На дежурстве всегда есть свободное время, вот я его и употребляю с пользой.

– Ты смотри, угля у нас уже ушло больше, чем по норме полагается, – остудил его радость Харламов. – И почему ты про открытие мира говоришь, как про длящееся действие? Это же одномоментное явление, насколько мне известно.

– Это во время удачной попытки открытие происходит мгновенно. А самих попыток знаешь сколько должно быть… Вот я их и накапливаю.

Вряд ли Лёнька совершил попыток больше, чем Ермолай, но относился он к ним, похоже, с большим энтузиазмом. Юношу, надо сказать, оптимистичное настроение Куткова весьма задело. Он полагал, что его роль лидера группы неоспорима. И тут выясняется, что группа живёт своей жизнью, а его лидерство, никем не подвергаемое сомнению, на поверку оказывается каким-то неполноценным. Как человек, изучавший психологию, он знал, что лидерские функции бывают разными. Могло быть лидерство эмоциональное, когда человек заражал всех вокруг своим настроением и желаниями. Могло – инструментальное, когда к лидеру обращались с вопросом, как именно достичь цели. Лидер мог определять цели группы, или же устанавливать её внутренние нормы. В общем, как осознал юноша, ни одну из этих функций он не выполнял. В группе он был, как ему показалось, в роли мотора. Включили мотор, кто-то сел за рычаги, кто-то наметил путь по карте – и агрегат поехал в далекую счастливую страну.

Да, группа без него бы не состоялась – но сейчас она приближалась к тому состоянию, в котором уже могла обойтись без Ермолая Николаевича Харламова. Всего-то и оставалось ничего: подождать до момента, когда Кутков или Константинов сумеют открыть свой приват-мир. Почему-то их успех казался несомненным. И какова тогда окажется его роль?

Пользуясь своим руководящим положением, он поставил себе побольше дежурств в кочегарке. И при первой возможности, присев на табуретке возле щедро накормленной углем красной глотки печи, привычно сосредоточился. Условия, как немедленно подсказал привыкший всё анализировать мозг, были подходящими: накопившаяся физическая усталость, некоторый недосып, уединение, ответственность за печь, а не за людей. К тому же он был уверен в поддержке группы. Почувствовав его усилия, они его поддержат, чем бы ни занимались.

Натренированное сознание мгновенно отбросило в небытие картину окружающего мира. Это произошло несколько быстрее, чем при предыдущих попытках. Воображение выстроило мысленный образ, отправным элементом которого стала пылающая печь и подземный коридор – и в следующее мгновение юношу затянуло в неведомый мир. Печи не было: вместо неё багрово светился кусок стены пещеры, источая обжигающий жар. По раскаленной стене скатывались капли расплавленного металла.

В тот миг он постиг сущность этого мира, который назывался Гволн. Мир состоял из жарких подземелий и вечно зимнего заснеженного леса наверху. И внизу, и вверху водились злобные лиходейские твари, против которых только у него была защита. Оглядев в тусклом свете плавящегося выхода оловянных руд своё тело, Харламов остался им доволен. В Гволне он был во плоти. И плоть была великолепной – мускулистое приземистое тело с могучими длинными руками. На голове, плечах, поясе – валики собранной шерсти, при необходимости разворачивающиеся и закрывающие собой почти всё тело. Ноги ниже колена – птичьи лапы с пятисантиметровыми когтями. Где-то на спине топорщились сложенные крылья, в подземельях их негде было развернуть. Как выглядит его лицо, он не знал. Но этим можно было заняться и позже.

Чутьё подсказало дорогу наверх. Он шёл, бесшумно ступая по спекшейся корке шлаков и пыли. От коридора вправо ушло ответвление, там, в озаренной оранжевым свечением потока лавы пещере на полу копошились существа, похожие на гигантских черепах. Огнееды выискивали расплавленный металл, чтобы укрепить ими свои панцири. Против них у него средств не было. К счастью, огнееды были существами мирными, не стоило только приближаться вплотную к их детёнышам. Взрослые особи могли обеспокоиться и ударить смертоносной звуковой волной.

Дальше, поднимаясь по коридору, он шёл в полной темноте. Даже псевдо-гномы, создатели этих коридоров, совсем без света обходиться не умели. Им хватало огонька свечи, чтобы рассмотреть всё в деталях на триста шагов вокруг, но в полной темноте слепли даже они. Ермолай тихо порадовался этому обстоятельству, припоминая, что псевдо-гномы весьма не жаловали в своих владениях любого пришельца сверху. У него было преимущество зрения, у владельцев подземелий – слуха. Не было никаких сомнений, что его шаги кто-то из псевдо-гномов услышал, и сразу понял, что по коридорам расхаживает чужак.

Чужак был абсолютно гол: только тело, никакого оружия. А любой из псевдо-гномов, обутых в прочные ботинки, носивших крепкие штаны и кожаные безрукавки, всегда имел при себе кирку. А через одного – ещё и топор с двумя лезвиями, лабрис. Одно лезвие широкое, тяжелое, а второе больше напоминало клюв, лишь немного расширяясь на конце. Узкой стороной топора псевдо-гном мог прорубить даже панцирь огнееда. Юноша мысленно поздравил себя с тем, что он, как создатель, обладал полнотой знаний о Гволне. Но даже он, открыватель, не смог бы предсказать исход собственного сражения с отрядом псевдо-гномов. Его здешнее тело умело метать молнии из указательных пальцев обеих рук, и молнии этой хватило бы любому псевдо-гному, но насколько быстро он устанет и утратит эту способность, проверить можно было только опытным путем. Проверять совершенно не хотелось.

Вновь расширение, подземный зал, уже не жаркий. Вдоль одной из стен – колонны из черного камня, за ними – ряд возвышений. Темно и тихо, помещение то ли брошено, то ли используется время от времени. А вот коридоры, ведущие в три стороны, оснащены железными воротами, и на каждых воротах – надпись. Русский язык, лишь буквы начертаны непривычно, как будто расплющены тяжестью каменной толщи над головой. "Солгэр, икневду, тургандэй" – эти слова ничего ему не говорили. Странно, он думал, в своём мире ему полагалось быть всеведущим. Или всеведение имеет свои ограничения, как и всё на свете? Чутьё подсказывало, годится коридор, уводящий вправо. Оператор миров прошёл сквозь открытые ворота, подивившись их толщине и прочности засовов. И шагов через двадцать увидел свет…

* * *

– Я в тебя верила, – выдохнула Ольга между поцелуями и прижалась к нему, зарывшись лицом в его грудь.

А по лестнице уже вбегал в кочегарку Игорь, а где-то сзади спешили Инга с Галкой. Подруга успела к нему первой, но все остальные тоже разом почувствовали его успех.

– Расскажешь вечером? – Сашка был в дальнем дозоре и воспользовался мысленной связью.

Юноша пообещал, недоумевая, к чему слова человеку, способному легко воспринимать гораздо более ёмкие образы. Кроме Богачёва и Мариэтты собралась вся группа. Хлопали по плечам, жали руку, лезли целоваться. Кутков деловито выспрашивал подробности.

– Горячие подземелья и холодная поверхность? Как у нас сейчас. И как же ты одолел псевдо-гномов?

– Да я просто пробежал мимо них. Зал огромный, в середине я расправил крылья и взлетел. Метательного оружия они не знают, взлетишь – и в безопасности. Ты знаешь, ругаются они на чистом русском языке…

Успех окрылил, сейчас Ермолай не чувствовал усталости, восторженно припоминая перипетии своего погружения. Вообще-то потом ему пришлось сложить крылья и бежать по богато украшенному коридору, освещённому факелами. Хорошо, что попавшиеся ему навстречу псевдо-гномы не были вооружены.

– А охрана у входа находилась снаружи, на площади перед скалой, там я снова взлетел и приземлился уже в лесу…

Лёшка поинтересовался, не оставило ли путешествие на теле каких отметин. Оператор миров снял рубаху, его быстро осмотрели при свете раскрытого жерла печи. Отметин не было.

– Я же не дрался ни с кем, – доложил юноша. – Хотя мой мир, надо признать, небезопасен. Не знаю, только ли я способен появиться там во плоти…

Братья деловито уточняли, какими возможностями располагало во Гволне тело земного путешественника. Членам группы предстояло поочередно побывать там, и если кому-то было суждено явиться Гволну в физически ощущаемом теле, следовало быть готовым к схваткам с тамошними обитателями. Харламов подробно описал своё тело.

– А лицо?

– Инга, у меня там зеркала не было. Глаза, во всяком случае, впереди на лице, как у человека. Кстати, видят в полной темноте. Нос, насколько я успел разглядеть, довольно большой…

– Это твои глаза видят в полной темноте, потому что ты и здесь на это способен, – урезонила его Ольга, – у кого другого может такой способности не оказаться. Так говоришь, там все обитатели разумны?..

Когда ребята разошлись, дочь шамана вновь прижалась к нему.

– Ты в Гволн во время дежурства больше не возвращайся, хорошо?

Юноша легко согласился. Он чувствовал себя порядком вымотанным.

– Ночевать ты у себя будешь, или ко мне придёшь?

– Странный вопрос, – его руки сомкнулись в районе талии девушки.

– Ничего странного. Для многих свой мир настолько притягателен, что они на месяц-другой словно выпадают из обычной жизни.

Вечером вся группа, исключая Мариэтту, жадно слушала его подробный рассказ. Кутков ушёл первым – он должен был топить печь в кочегарке ночью. Харламов нарисовал карту той части мира, которую он успел увидеть.

– Ты не можешь знать всё в деталях о Гволне. Ты его или создал, или открыл, но существует он самостоятельно, – убеждённо заявила дочь шамана. – Постарайся понять, что там ты не бог, и опасности тебе угрожают куда более серьёзные, чем в расщепе.

– Ты считаешь, Гволн совершенно реален? – удивился Сашка.

Юноша тоже посмотрел на свою подругу вопросительно. Зато Инга с Игорем одобрительно кивали словам Аникутиной.

– Не стану утверждать однозначно, но с практической точки зрения лучше всего придерживаться такого мнения.

В комнате подруги он разом забыл усталость. Но после удовлетворения любовной страсти собственное тело вдруг показалось неимоверно тяжелым, а все дневные заботы представились несущественными. Оля что-то говорила ему, ероша волосы и покусывая за ухо, но он уже не мог сосредоточиться на её словах и проваливался в спасительный сон. И лишь утром, её голос достиг, наконец, его сознания. Лениво открыв один глаз, оператор миров обнаружил, что подруга полностью одета.

– Ты что, уходишь куда?

– В кочегарку, к Лёне. У него вот-вот смена кончится. Я тебя ночью разбудить не смогла, но больше ждать уже невозможно. Кутков открыл свой приват-мир.

– А наши что? – сквозь сон юноша сообразил, что они могли остаться единственными, кто не поздравил его, и сел на постели, собрав все силы.

Ольга протянула стакан воды с кусочком лимона. Оказывается, ночью Лёню поздравили только Сашка и Лёшка, а остальные собирались в кочегарке сейчас. Мариэтту никто не известил.

– Она вообще попросила у меня разрешения покинуть группу, – Харламов поспешно натягивал штаны. – Может, отпустить её?

– Я бы отпустила, но решать тебе, – отозвалась дочь шамана, подставляя ему стул, чтобы он мог обуться.

Пока они шли через тёмный двор, Аникутина объяснила, что покинуть группу, в которой уже есть два оператора миров, почти невозможно. Как правило, группа, теряя члена вследствие добровольного ухода или изгнания большинством членов, распадалась. Терялся эффект взаимного усиления способностей. Но в случае с Мариэттой можно было говорить о её фактическом уходе ещё до того, как ребята открыли свои миры. И всё равно: процедуру ухода следовало обставить со всей торжественностью.

В кочегарке они застали стоявших кольцом обнявшихся членов группы. Молча им предоставили место и группа, уже полным составом, вновь сомкнулась в кольцо. Инга тихонько плакала, но Ермолай чувствовал – это слезы счастья.

– Мариэтту позовем? – нарушил всеобщее молчание Лёня.

– Она уходит от нас, – ответил Харламов и почувствовал, что никто не удивился.

– Тогда позовём, чтобы попрощаться.

* * *

– …в общем, я не возражаю, если ты хочешь оставить группу, – кляня себя за неуверенность, сухо вымолвил Ермолай.