Текст книги "Вторая радуга (СИ)"

Автор книги: Ким Сатарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 36 страниц)

Юноша вежливо кивнул. Действительно, чего тут не понять: он пока не дозрел, и алчные почитатели его талантов ревностно друг за другом присматривают, как бы кто его прежде времени не совратил в свою веру. А на скромную просьбу хотя бы назвать ту группу, к которой относилась сама преподавательница и, – или, – Лысый, Артёмовна ответила твёрдым отказом.

* * *

– Слышала о таких – «окруженцы»?

Ольга покачала головой. Артёмовна напрасно понадеялась на мощь близкого Края – название группировки, к которой она сама относилась, ученик всё же вытащил из её незащищённого сознания. К сожалению, только название – и ничего более. Лысый же, как ни странно, вроде бы ни к одной группировке не принадлежал.

– А ничего удивительного. Если они устроят свару внутри школ, кто будет готовить мастеров? Педагоги только и будут заняты перетягиванием способных учеников на свою сторону. Ну, и кого они тогда в итоге получат? – рассудила Аникутина.

Елена Артёмовна покинула замок после этого единственного разговора. Но она оставила им рекомендательные записки и координаты мест, где можно было с пользой для себя провести время: мотоклуб, автошкола, секции боевых единоборств без оружия, центр подводного плавания, стрелковый клуб. Средств для оплаты услуг инструкторов им вручили предостаточно. А вот времени было немного – и супруги решили остановиться на автовождении и рукопашном бое. В мире Алатау-три это могло пригодиться.

А пока они ждали, когда на Камете закончится ночь. Дождавшись, погрузились, Ольга пролила кровь на прондаги Зрачка Истины, и начала просмотр миров. Через несколько минут она шагнула одной ногой за пределы начерченного сточерами овала.

– Ерёма, в мире, который я полагаю Материнским, видны огни большого поселения. В расщепе – то же самое. Алатау-три – те же огни, но ещё к востоку заметила движущиеся огни. Похоже, поезд.

– Отлично. Продолжай, – молодой мастер не сказал жене, что, едва она пролила кровь, он ощутил чьё-то присутствие.

Не рядом, вообще непонятно, где. Но кто-то настороженно смотрел за их действиями. Или слушал. Привычные определения здесь не подходили. Вспомнились впечатления от его загадочных снов – так же он себя чувствовал, когда в небе на него смотрели внимательные глаза. Но на этот раз он ничего такого не видел, а на Камете – наверняка – никого из людей поблизости не было. Оставалось выбирать между вероятностью собственных бредовых переживаний и возможностью слежки из другого мира. Ермолай последнему не удивился – в некоторых мирах он и сам такое умел. Но отследить чужое внимание и установить его источник… Эта задача пока превышала его возможности.

Миры, на которые могла смотреть Оля, и о которых она восторженно рассказывала во время их недолгих прогулок по лесу, поражали своим разнообразием. Леса, степи, пустыни, горы. Встречались даже пещеры и холмы среди бескрайних болот. А вот морей и океанов не попадалось. Случайное ли то было совпадение, или же Зрачок Истины отражал неприязнь его создателей, сточеров, к воде, они довольно долго безрезультатно обсуждали. Сошлись на том, что география всех миров в основе совпадала – и раз Зрачок Истины в Камете располагался на континентальной коре, то и во всех остальных мирах он проецировался на неё.

В следующем погружении Аникутина уже считала миры, а супруг внимательно наблюдал за её движениями. Каждый мир соответствовал определённому направлению вытянутой руки. Точность здесь требовалась высокая, чуть ли не до углового градуса, и можно было ожидать, что Зрачок откроет доступ к тремстам-четыремстам мирам. Но некоторых миров не было – в избранном направлении Ольга видела лишь Камет – а другие тонули в непроглядной темноте. За три погружения она просмотрела полный круг, около двухсот пятидесяти миров. Материнский мир размещался чуть ли не на 90 градусов в сторону от мира Алатау-три, и был намного ближе к расщепу.

Вообще примерно пять миров, соседствующих с Материнским, почти ничем не отличались от него визуально. Так же походили на него соседние с Алатау-три миры. А вот расщеп был одинок, соседние миры разительно на него не походили – болота слева, глиняно-каменная пустыня справа. Надо сказать, что молодой мастер вскоре неизвестным чувством научился улавливать различия между мирами. Материнский Мир вызывал у него одни ощущения, Алатау-три и его соседи – другие, гораздо менее приятные, а большинство миров, озираемых Ольгой, в том числе и расщеп, порождали в нём более спокойные и приятные ощущения. Миры явно группировались по каким-то признакам.

– Всё, хватит для сточеров кровь сдавать, – сказал решительно Харламов после пятого погружения, – ты уже ослабела, а прондаги эти могут и сточерам как-то пригодиться. Не зря же они с таким сочувствием к твоим опытам относятся. Пора заканчивать. Нас ждут баранка джипа и руль мотоцикла.

Супруга не возражала. Они посвятили свой последний день в Саянской отдыху: выспались, сходили в душ – лимита на воду здесь не знали, – и отправились напоследок прогуляться по лесу. На этот раз Оля утащила его подальше от Края.

– Здесь Край тебе не помешает. Попробуй связаться с Чжань Тао. Спроси, какие два процесса мы объединяем под понятием прямого чувствования?

Попытка окончились безуспешно. Мастер Радуги находился недалеко, ищущую мысль он уловил, но отвечать не пожелал. Зато Ермолай мог сравнить свои ощущения от сеанса связи с ощущениями чужого присутствия на Камете. И здесь он отметил несомненное совпадение. Да, за их погружениями в общий мир присматривал из расщепа Чжань Тао. Он, судя по всему, тоже положил на молодого мастера глаз. Но до времени вёл себя тихо, общества своего не навязывал и лишнего не говорил.

– Вот так. Рассчитывать можно только на себя и друзей, – разочарованно подытожил Харламов результаты попытки.

– Не расстраивайся. Когда тебе навязывают определённый путь, ты ведь стараешься вырваться на свободу, не так ли? И вот сейчас ты на свободе, так что нечего жаловаться, – урезонивала Ольга.

* * *

Под колеса мотоцикла летела изрытая земля, двигатель натужно ревел, руки затекли от попыток удержать руль прямо. Возле финишной отметки он сбросил газ и медленно вкатился на площадку, где стояли свободные байки. Двигатель взревел в последнем усилии и затих. Инструктор, сидящий на стульчике под навесом рядом с площадкой, не шевелился, внимательно наблюдая за ездой Аникутиной. Подождав, пока она поставит свой мотоцикл рядом, инструктор встал и подошел к супругам качающейся походкой.

– Харламов, не надо так руль сжимать. Байком можно управлять и ногами, и наклоном тела. Сил меньше потратишь. А так езда грамотная, аккуратная. Соревноваться в дальнейшем не думаете?

Ермолай отрицательно покачал головой. Инструктор пожал плечами и повернулся к Ольге.

– Аникутина, теперь о вас. Слишком осторожная езда, слишком экономичная. Так ездят, когда время прохождения дистанции значения не имеет. Байк не лучший транспорт для спокойных путешествий, он создан для скорости. Дело хозяйское, но если вы оба не планируете в дальнейшем гонять на кроссах или ралли, то заниматься дальше вам незачем.

– Спасибо, Кеша, – протянул ему руку юноша. – Я думаю, ты прав.

* * *

Дочь шамана всё называла попросту – мордобой. Хорошо, что инструкторы, придающие несуразно большое значение традициям и ритуалу, её слов не слышали. Аникутина дисциплинированно молчала, никто из тренеров ведь не знал, что задавать им вопросы и получать ответы она могла мысленно. И вскоре она уже переходила от одной группы к другой, и во всех инструкторы, как бы по своей инициативе, быстро ставили её в спарринг с более опытными бойцами, и те поражались, оказавшись против неё бессильными.

Она и здесь руководствовалась принципом экономии сил. Рукопашный бой мог пригодиться ей в Алатау-три, и оттого Ольга неутомимо отрабатывала приёмы защиты от атаки одного или двух человек с оружием, а равно от атаки плохо подготовленного бойца-рукопашника. Ясное дело, в расщепе она свои способности полностью "выключить" не могла, оттого на шаг вперёд предвидела любые действия соперника. Учиться бою, обладая таким преимуществом, очень трудно. Поэтому Аникутина доводила себя до изнеможения, раз за разом выполняя один и тот же приём, чтобы мышцы его запомнили и при надобности воспроизвели практически без участия сознания.

– Твоя жена там захваты отрабатывает? – подсел к молодому мастеру один из бойцов.

– Так точно, – ответил Харламов, не поднимая головы от борцовской тапочки, которая разорвались по шву.

– Я за ней второй день наблюдаю. Не то ей вообще единоборства противны донельзя, не то она какую-то странную цель перед собой ставит. Я же видел, что она умеет уходить от самых сложных ударов в комбинации. Это высочайший уровень. А она полирует простейшие захваты…

– Готовится к бою на автоматике, когда дыхалка вырубится и сознание потускнеет, – объяснил Ермолай. – У нас мало времени.

– То-то я смотрю, ты тоже удары и комбинации почти не отрабатываешь… Хулиганов опасаетесь, или толпы дикарей с копьями и дубинами?

– Кто попадётся, – неохотно ответил юноша.

Его собеседник и раньше подозревал, что эти двое – мастера Радуги, изучающие боевые искусства для своих загадочных целей, а сейчас и вовсе в этом уверился. Но вслух он об этом не сказал. К ученикам и выпускникам Школ Радуги отношение было отстранённо-брезгливое. Связываться с ними боялись, понимали разницу в соотношении сил, а уважать – не уважали, считая дармоедами.

– Слышь, Харламов, а ты по жизни кто?

– Учусь на психолога, – Ермолай сбросил уцелевшую тапку, встал, и с места подпрыгнул вверх, выбросив обе ноги в стороны с воинственным кличем.

Собеседник остался сидеть, с недовольным видом наблюдая, как юноша носится по поляне, стремительно нанося удары по различным грушам или деревяшкам. Больше молодой мастер перерывов в занятиях себе не позволял, а попытки заговорить с ним незаметно пресекал ещё на стадии оформления мысли. Через неделю супруги внезапно прекратили занятия.

– У зятя отец умер, он поехал хоронить. Сестра в положении, одна осталась, – объяснил своему инструктору Ермолай. – Надо поддержать.

– Да, куда тут денешься, – согласился тот, – надо так надо. Жаль, из тебя интересный боец получился бы. Ты мне так и не сказал, какому виду боя ты раньше учился.

– Да не учился я вообще, – ответил чистую правду ученик. – То есть бою с холодным оружием учился, а рукопашному – нет.

Инструктор молча покачал головой и явно ему не поверил.

* * *

Анна по квартире уже не ходила – передвигалась, озабоченно прислушиваясь к бьющейся в ней новой жизни. Рожать она собиралась на третьей неделе октября.

– Лёня задержится на пару дней. Там мать плоха, её одну оставлять нельзя, а на тёток надежды никакой. Только ещё больше её заведут, – она безмятежно зевнула. – Я винегрет сделала, а если мало покажется, вы уже сами о себе позаботьтесь.

– Спасибо, Аня, нам хватит, – Ольга глянула на мужа, прикрывшись мыслезащитой, и спросила, что делать.

Во дворе стоял микроавтобус, в котором сидели шесть человек, приехавших по их душу. Пара пистолетов, дубинки, монтировки, ножи, кастеты. Самые обычные бандиты, ждущие приказаний. Тот, кто отдал им такой приказ, также оказался самым обычным человеком, выполняющим письменный приказ, исходивший от другого простого человека, криминального авторитета. Кто отдал приказ авторитету, проследить не удалось – тот находился в Монголии, и его кто-то прикрывал.

– Я, пожалуй, в магазин схожу, рыбы копчёной куплю. Аня, где у вас тут… Спасибо, я уже понял, – весело проговорил Ермолай, обуваясь.

– Идти-то зачем? – мысленно спросила супруга.

– Машину заберу. В хозяйстве пригодится…

Идти для того, чтобы нейтрализовать бандитов, конечно, было незачем. Этих шестерых он мог убить, усыпить, заставить делать что угодно, не выходя из квартиры. Обладатель синей повязки заменял роту спецназа, а с Ольгой вдвоём они могли полностью контролировать территорию в двадцать квадратных километров. Но Харламов решил раньше времени своих возможностей не раскрывать. Спускаясь по лестнице, он сжёг мобильники бандитов, а потом вывел из строя их пистолеты. Двор он накрыл мыслезащитой, заметив мимоходом, что то же самое сделала Ольга.

* * *

– … незначительность, так что на меня никто не обратил внимания. Вытащил водителя, дал ему в лоб, чтобы на ногах стоял, но в происходящем не участвовал и запихал его в салон.

– А остальные что в это время делали? – деловито спросил Лысый.

– Я им не разрешал что-либо делать, – ответил ученик. – Отвёз их к Енисею, выгрузил, и убедил, что им очень хочется купаться, а обо мне и задании они и думать забыли. Ну, а потом поехал за копчёной рыбой…

– И кто за этим стоял, ты выяснил?

– Выяснил. Наш общий знакомый, Чжань Тао. Я ему летом задал мысленный вопрос – какие два процесса мы понимаем под прямым чувствованием? Он ответил действием. Уже через день я лишился прямого чувствования. Мастер Чжань Тао его блокировал. Но Олю он не блокировал, она задала вопрос и ответ был такой: наше сознание либо напрямик преобразует поступающую от завитка Раковины Мироздания информацию, либо берёт отражение непосредственно от Края. Но ко второму процессу способны только те, кто касался Края либо подобных ему объектов. Второй способ точнее, потому что информация от Края первична, а от Завитка – уже преобразована чьим-то сознанием. Так что я теперь владею обоими способами. Мастер Тао узнал, что я использовал его подсказку, и снял блокировку. А машину, мне кажется, он прислал мне в подарок.

– Вместе с бандитами? – рассмеялся Константинов.

– Это была бригада доставки. Зато никто никогда её искать не станет. Я на ней уже почти месяц езжу.

Ольга стояла у окна кабинета Лысого и молчала, глядя на двор. Там привычно рубились мечами, вполне настоящими, так что лязг железа временами заглушал негромкую беседу. Лысый повернулся к ней и спросил, добились ли они чего интересного в ходе своих погружений. Про Зрачок Истины Аникутина промолчала, зато изложила беседу с колдуньями Реденла и то, как они с мужем освоили прямое чувствование от Края.

– Как там, в моём мире, зима? – спросил зять, который эту часть истории пока не слышал.

Дочь шамана сказала, что наступила ранняя весна, но снег на сопках ещё держится, и что они порядком промокли, пока настраивали свои способности, топчась у Края.

– Противоречий между двумя видами чувствования нет?

– Прямого, Юрий Константинович, нет. Просто они позволяют получать ответы на разные вопросы. Прямое чувствование от Завитка проходит через сознания множества людей, и его лучше использовать для вопросов о мыслях, намерениях. А напрямик через Край – о природе, о фактах, и оно намного точнее, – ответила Аникутина. – Леонид, например, воспринимает историю предметов. Это возможно только через Край, так что Лёня уже настроен…

– И где я мог? – пожал Кутков плечами.

– Оля же сказала, что есть в расщепе объекты, обладающие свойствами Края. И в Камете есть, это прондаги. Верно? – скосил глаза на Ольгу Лысый.

– Верно. А мы ведь с вами на эту тему никогда не разговаривали, – ответила та, одарив Селиванова недоумённым взглядом.

Директор пробормотал себе под нос, что он давно работает, и весь свой опыт точно передать не сможет, никакого времени не хватит. И предложил рассказать о своих достижениях Куткову. Но тот, кроме десятка погружений в Реденл, в ходе которых он добрался до первого настоящего города, ничего примечательного не добился.

– Отца вот хоронил, мать успокаивал. Она ко мне хотела переехать…

– У вас, вроде, отношения были не лучшие, – осторожно заметил Селиванов.

– Они и сейчас не самые замечательные. Только она одна осталась, сеструха у меня вышла замуж и уехала в Кемерово, она мать забрать не может, они в общежитии живут.

В общем, Куткову пришлось восстанавливать контакты со всеми знакомыми, чтобы убедить мать, что он не оторванный ломоть и будет временами возвращаться в родной посёлок. Только при таком повороте событий она согласилась остаться дома.

– Сказал бы ей, как есть – "не хочу всех вас видеть", – недовольным тоном прервала его рассказ Ольга.

– Был бы в этом уверен, так и сказал бы, – пожал плечами Лёня. – Я немного иначе теперь на них смотрю. Несчастные, закомплексованные и завистливые люди. Каково им было ощущать, что среди них растёт человек, самой природой предназначенный для иной жизни?

– Моцарт и Сальери, – пробубнил Лысый, как обычно, себе под нос.

– Мне и на похоронах, и потом, стольких приходилось придерживать, чтобы они драку без повода не устроили. Для них ведь это единственный способ доказать, что ты личность, а не шестёрка…

Лёшка летом отметился тем, что прошёл полный курс психомедицины и мог теперь заменить Ернигея. Он, как и супруги, занимался боевыми единоборствами, а также совершенствовался в мыслезащите и мыслепередаче. Он и задал вопрос, который остальные аккуратно обошли:

– А что это за объекты, которые обладают свойствами Края? Всеми ли свойствами? И как они их получили?

Юрий Константинович крякнул, зачем-то подёргал себя за усы и с интересом посмотрел в окно. Не обнаружив там ничего существенного, он перевёл взгляд на Константинова и нахмурился.

– У Ольги Аникутиной, несомненно, есть свой ответ на этот вопрос. Но, раз уж мне приходиться быть здесь директором, отвечу и я. Мне представляется, что можно основываться на аналогии Хромого Воеводы, которую вы знаете. Край в этой схеме – не только граница, разделяющая миры, это ещё и информационный канал. Кому дано, тот с рождения несёт в себе его отпечаток. Как вы четверо, к примеру. Но по этому каналу информация идёт не только из окружающего мира к нашим сознаниям, существует и обратный поток. Он, проходя через наши сознания, накладывает отпечаток Края на некоторые внешние объекты. Какие объекты? Зависит и от их свойств, и от нашего сознания. Для Ольги такими объектами могли стать фигурки духов, речные омуты, пещеры. Для нас, несколько более удалённых от природы, ими обычно становятся рукотворные объекты. Например, в школе это Верхний дом, и даже не весь дом, а входы в его башни. Школы Радуги не зря придерживаются классических канонов архитектуры, в этом заключён глубокий смысл. Таков ответ на первый вопрос. Идём далее. Эти объекты обладают отдельными свойствами Края. Границей они быть не могут, зато воротами или точками активации уже заложенных в человеке свойств – вполне. Третий вопрос – ответ на него очевидным образом вытекает из ответа на первый вопрос. Мы сами, своими усилиями наделяем объект этими свойствами. Мы, наши предки, любые другие существа, несущие в себе отпечаток Края.

– Звери, – тихо произнесла Аникутина.

– Со зверями и птицами вопрос спорный. Я лично полагаю, что отпечаток Края налагают на них мастера Радуги. Иногда он получается настолько сильным, что передаётся по наследству. Но передаётся только одному из выводка или помёта, наследственность здесь не генетическая. Я вижу, Ольга не возражает, – обрадовался Лысый молчанию лесной шаманки.

– Получается, мы сами поддерживаем Край в нашем мире? – сделал вывод напряжённо слушавший Кутков.

Лысый внёс поправку. В понятие "мы" в данном случае входили не только мастера Радуги. Свою лепту вносили все разумные существа, хоть в малой степени способные воспринимать влияние Края, и неразумные – тоже.

– Но если от Завитка идёт поток информации, который проходит через сознание мастеров Радуги, и те осознанно его опредмечивают, то наши миры своим обликом обязаны нам самим? – настаивал зять.

– Может, Завиток, или Материнский Мир, есть просто общая база данных для всех персонажей игры под названием "Край" – предположил Константинов, – а в физическом смысле его вообще не существует?

Кутков в лице не изменился, как будто услыхал невероятную глупость, но воспитание не позволяло отреагировать так, как хотелось. Ермолай с интересом взглянул на Лёшку, Ольга надула губы, а директор даже обрадовался. И с удовольствием объяснил, что три гипотезы являются принципиально неопровержимыми. Первая – то, что весь мир нам снится. Вторая – что весь мир создан промыслом Божьим и каждая тварь в нём для чего-то предназначена, только узнать это можно исключительно с дозволения Творца. А третья в том и заключается, что мнящие себя людьми создания суть персонажи компьютерной игры, где правила и задачи определены программистом, а персонажу они заведомо недоступны.

– Но из любой такой гипотезы можно сделать только один практический вывод – надо сложить лапки и смирно ждать конца. Ну, если кого такая жизнь устраивает…

Константинов возмущённо заявил, что имел в виду совсем другое. Что, если прямое чувствование и память о Материнском Мире всего лишь некая матрица, с помощью которой мастера Радуги и им подобные строят свои миры? Оттого и сходство между ними присутствует, что многие попросту копируют с незначительными изменениями кусочек матрицы. И тогда они обречены вечно бродить по мирам-копиям в надежде достичь Материнского Мира.

– Но и в таком случае какой-то мир всё равно должен быть исходным, – возразил Леонид. – И даже если он лежит за пределами миров Края, наверняка что-то копировалось с него.

Лысый поглядывал на них с терпением счастливого дедушки, наблюдающего за игрой внучат в песочнице. Ольге стало неинтересно, а молодой мастер тщетно искал неопровержимые доводы против концепции Лёшки. Ему интуитивно казалось, что Материнский Мир должен быть физическим, и физическим в куда большей степени, чем расщеп, но аргументов он не находил.

– Меня больше устраивает аналогия проекции, – сказал он, когда Лысый всё же заставил его высказаться. – Материнский Мир преломляется в сложном многомерном пространстве, где отдельные области обладают меньшей размерностью, и проецируемые миры вынуждены либо ограничивать размеры, чтобы более-менее уподобиться оригиналу, либо сильно искажать его облик. Край – это своего рода призма, и мы – отражения, что мечутся внутри…

– Или, наоборот, снаружи, – хмыкнул Селиванов, – продолжай, моё замечание несущественно.

– Или снаружи, – повторил Ермолай задумчиво, – как листья вокруг капустной кочерыжки. Тогда то, что мы считаем Завитком, и есть Материнский Мир!

Лысый приподнял брови, но промолчал. А супруга спросила, есть ли вообще смысл говорить об этом. Они, как ей кажется, собрались обговорить дела наступающего учебного года.

– Смысл есть, Оля. Огромный смысл, даже определяющий. Но вы пока к этому разговору не готовы. И ничего страшного, – утешил всех Селиванов, – время есть, до мая, мне кажется, вы сможете обдумывать своё отношение к миру не спеша. Только обдумывайте сами, ведь любой советчик непременно потянет вас на свою сторону. Чжань Тао вот и взятку всучил Харламову, да так изящно, что официально его и обвинить невозможно…

* * *

Пока в школе продолжались сражения мастеров меча и топора, ребята жили в Верхнем доме. Здесь почти не было охраны, пищу приходилось готовить самим. Они погружались с перерывами на сон и еду. Леонид водил в Реденл исследователей, иногда его сменяла Ольга, а Константинов дежурил на случай экстренного возвращения раненных из двадцать третьего мира. Он заодно и прикрывал замок, и следил за окрестностями. Предоставленный сам себе Харламов подолгу обдумывал возможность, которая всё больше казалась ему вполне вероятной.

"Если живое существо тоже может обладать свойствами Края, то некоторым "монстрам" не нужны переходы, чтобы проникать из мира в мир. Таковы, наверное, горкозы и снежные пауки Реденла. Возможно, таковы и те создания, облик которых он сам принимал в Гволне. Если так, ему в его приват-мире не нужен Край. Он, вернее его тамошнее тело – уже врата в бесконечность миров. И, если верить Лысому, то создали его образ со всеми способностями псевдо-гномы. Не он их выдумал, он их только открыл, и открыл в том теле, которого они более всего опасались".

Размышления молодого мастера приводили его к странным выводам. Воображение рисовало некий "затравочный" мир, внезапно со всеми обитателями скопированный в некую среду, в которой мысль могла становиться материальной. Нет, далеко не любая, и даже не единичного существа мысль, но – могла. И вот эти мысли-образы: привидения, маги-волшебники, разнообразные демоны, монстры из фильмов ужасов, персонажи компьютерных игр нашли способ воплотиться. Миров стало множество. Те из них, чья создающая и поддерживающая мысль было слабо распространённой, получились маленькими и изменчивыми. Живущие в гармонии с природой народы, вроде эвенков, породили миры, населённые духами из преданий предков. А многочисленная группа людей, лишённых всякой фантазии, породила безымянные миры, в которых всё было, как полагается – никакой магии, никакого видимого Края.

Край, наверное, понадобился тем создателям, чей мир был непоправимо мал, и только прочная ограда могла защитить его самобытность. А кто-то, кому Харламов уже заочно был искренне благодарен, создал расщеп – кусочек Материнского Мира, наделённый магией. Пусть досталась она не всем, но благодаря ей расщеп не знал природных катаклизмов и её обладатели могли проводить жизнь в увлекательнейших путешествиях.

" Тогда, скорее всего, кроме изначального, Материнского Мира-1, мысли-образы обитателей вторичных миров создали и второй матричный мир. Как мечту об изначальном, о непоправимо утерянном. Так обязательно должно было случиться в мирах, где желаемое воплощается. И если Материнский Мир-1 расположен неведомо где, и может быть, уже вообще для нас реально не существует, то Материнский Мир-2 должен быть столь же достижим, как Камет, как 23-й мир, как миры Алатау. И если Материнский Мир-1 реален, то вполне возможно, что Материнский Мир-2 является его точной копией. По крайней мере, этого желали и желают огромные массы людей. Эти миры, возможно, даже совпадают во времени и пространстве, отличаясь лишь плотностью, или какой другой, не визуальной, характеристикой. Но даже если и так, то способы достижения этих миров должны кардинально различаться".

Дух захватывало от подобных мыслей. И казались они логичными, непротиворечивыми, многое объясняющими. Но вот доказательства… Их не было. И не было даже мысли, как их можно получить. Да и Лысый, которому Ермолай всё же верил, рекомендовал ни у кого не просить совета. И, надо думать, он имел для такой рекомендации основания. Почему эти основания пока от молодого мастера оберегали – другой вопрос; на него, кажется, ответ можно будет получить лишь через год.

Тридцать первого августа в школу вернулся Игорь, отпустивший за лето бороду. Инга вообще провела в ней почти всё лето, а пару дней назад прибыли братья – им не терпелось позвенеть мечами. Всё это молодой мастер воспринимал, продолжая пребывать в Верхнем домен. Расстояние для него преградой не являлось. Приехала в одном автобусе с Жолудевым и Мариэтта, и она сразу отправилась пешим ходом к Верхнему дому. Лишь на середине дороги Харламов заметил, что рядом с нею шагает Чжань Тао. Мастер Радуги казался выцветшей тенью даже в прямом чувствовании. Ермолай разом почувствовал себя вновь желторотым птенцом, лишь воображающим, что на что-то способен.

– Командир, ты нынче к плите приставлен? Здорово, Алексей!

На этот раз Мари, ещё не войдя в замок, уже знала, где их искать. Похоже, её способности продолжали развиваться. Чжань Тао чинно ушёл в комнату для гостей, где спокойно ждал.

– Привет, Мари. Дела какие?

– Ты ведь можешь Ольгу отозвать, если она погрузилась?

– Могу. Она в Реденле, с исследователем на попутках к столице движутся. Примерное время возвращения – через четыре часа.

– Долго. Отзывай. Ни ты, ни она себе не простите, если такой шанс упустите.

Речь шла о возможном погружении в Материнский Мир. Без подробностей – Мариэтта и сама их не знала. Знал Чжань Тао, и ему были нужны и Харламов и Аникутина.

Ольга вернулась спокойная. А вот исследователь выражал своё недовольство достаточно бурно. Пришлось раньше времени будить Леонида, чтобы последние сутки, отпущенные мастеру-исследователю, тот смог использовать полностью.

– Мариэтта, ты мне тоже понадобишься, – кивнул ей мастер Радуги, поздоровавшись с ребятами. – Готова?

Обсуждалось срочное погружении в Гволн. В физической форме там могли воплотиться трое – Харламов, Аникутина и Чжань Тао. Мариэтте Узоян предстояло присутствовать в виде фантома-невидимки. Мастеру требовались свидетели и помощники.

– Есть в Гволне такое место, где бы моё тамошнее тело могло полежать пару часов?

– Песочница, – кивнул юноша, – и не холодно, и псевдо-гномы туда не полезут. Есть, правда, муравьи, но они вроде не хищные.

– Я попытаюсь воспользоваться тамошним телом, чтобы попасть в Материнский Мир. Есть одна гипотеза… Если мои предположения окажутся справедливыми, моё тело в расщепе исчезнет. Присмотрите, чтобы опустевшее кресло никто не занял…

– Сделаем, – пообещала Мари.

– А с тем телом что должно произойти? – напрямик спросил Харламов.

Мастер мог только предполагать. Предполагал он, что оно потеряет телесность. В таком случае Мариэтта должна была его увидеть: в Гволне даже фантомы-невидимки были друг для друга видимы. Но могло случиться иначе – тело могло просто стать бесчувственным, а могло видоизмениться или вообще пропасть.

– Вы поймёте сразу, как оно изменилось. В любом случае ждёте два часа, а потом возвращаетесь в расщеп, – невозмутимо приказал Чжань Тао. – Если моё тело останется материальным, отгоняйте от него муравьёв и прочих хищников.

– Селиванов такое погружение санкционировал? – вдруг спросила Ольга.

– И Юрий Константинович, и более высокие инстанции дали своё согласие, – подтвердила Мари.

Молодой мастер понял, чем был вызван вопрос супруги: история знала весьма немногие случаи попыток погружения в Материнский Мир. Чаще они кончались ничем – исследователь оставался в расщепе или же оказывался в одном из общих миров. Но в некоторых случаях смельчак исчезал безвозвратно, и невозможно было сказать, достиг ли он желанной цели. Мастер Радуги явно на что-то рассчитывал, осознавая весь риск попытки. Харламов о многом хотел бы его спросить, но времени для вопросов уже не оставалось. Они погрузились, и Чжань, пройдя несколько шагов по песку, удовлетворённо заявил, что место просто идеальное.

Он прилёг на песок возле стены, по которой зелёным ковром расползлась светящаяся плесень. Ермолай держался рядом, дочь шамана стояла возле муравейника, а над её плечом висело прозрачно-синее облако с двумя движущимися и моргающими белыми глазами. Такой облик в Гволне приняла Мариэтта.

Тело на песке внезапно расслабилось, а по песочнице словно порыв ветра пронёсся. Чжань Тао погрузился. Куда – этого он никому не сказал. Существовала ли возможность напрямик из Гволна попадать в Материнский Мир, или же должны были быть промежуточные миры – можно было только догадываться. Пока что молодой мастер ощущал, что мастер Чжань ещё способен поддерживать связь с оставленным им телом, и значит, он всего лишь в одном переходе отсюда.