Текст книги "Дьявол в музыке (ЛП)"

Автор книги: Кейт Росс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)

Джулиан наклонил голову.

– Мне пришлось покинуть Милан, – подытожил Карло, – я нашёл убежище в Парме, где моя жена стала фрейлиной при эрцгерцогине. Мы жили как придворные, хотя были бедны, как церковные мыши. Мне пришлось продать виллу и миланский дом. Лодовико твёрдо решил не дать вилле утечь у него сквозь пальцы второй раз. Он дал намного лучшую цену, и завладел ей.

«И там его нашла смерть», – подумал Джулиан. Думал ли об этом Карло? Чувствовал ли он удовлетворение, сознавая, что вилла – его творение, которое он так любил и которым так гордился – погубила брата, что отнял её у него? Понять невозможно – на лице Карло была лишь грусть.

– И каковы были ваши отношения после того, как маркез купил виллу? – спросил Джулиан.

– О, они значительно потеплели, – Карло иронично улыбнулся, – Лодовико всегда стремился победить, а победив, не таил обид. Мы не были близки и редко виделись. Но приезжая в Милан, я останавливался в Каза-Мальвецци – там мы встречались и общались как цивилизованные люди.

Когда Франческа ушла от Ринальдо, я предложил себя в посредники. Я сочувствовал юноше – уход жены и презрение отца наполняли его жизнь несчастьем. Лодовико предпочёл по-своему решить это дело, но мы с Ринальдо успели подружиться. Совсем недавно я пытался убедить его с умом распорядиться наследными богатствами. Он может многое улучшить в жизни своих арендаторов и осовременить методы сельского хозяйства.

– Я полагаю, он больше всех выиграл от смерти отца, – задумчиво сказал Джулиан.

Карло надел маску вежливой, патрицианской сдержанности.

– Он унаследовал собственность. Да, это принесло ему преимущества.

– И немалые, я думаю. В Англии наследник большого поместья при жизни отца обычно получает твёрдо установленное содержание. Здесь же молодые люди, вроде маркеза Ринальдо, зависят от отцов до самой их смерти.

– Это не значит, что Ринальдо убил своего отца из-за денег!

– Да, это маловероятно. Я никого не обвиняю, синьор граф. Я лишь пытаюсь понять, как смерть маркеза Лодовико повлияла на близких ему людей.

Карло помрачнел.

– Беатриче предупреждала, что вы будете подозревать членов семьи. Я вынужден сказать, что считаю болезненным и оскорбительным предположение, будто кто-то из моих родственников запятнал руки кровью Мальвецци.

– Я понимаю, синьор граф. Я очень благодарен, что вы готовы помогать мне, так полно отвечая на мои вопросы.

– У меня нет выбора, синьор Кестрель. Мы с Беатриче знаем о вашем уме и опыте в подобных делах, но ещё вы – единственный, кому мы можем доверить такое расследование. Никто из итальянцев не рискнёт наступать на пятки австрийской армии и полиции. Это небезопасно даже для вас.

– Вы пытаетесь отговорить меня, синьор граф?

Карло рассмеялся.

– Если бы пытался, то всем сердцем бы надеялся потерпеть неудачу! Послушайте, нет толку говорить в таком духе. Вы любезно решили помочь нам, и действуете так, как считаете лучшим. Когда я служил в правительстве, я понимал, что лучше вовсе не обращаться к знатоку, чем потом отмахиваться от его советов. Allora^[29], что ещё я могу вам поведать?

– Поскольку мы начали обсуждать деликатные темы, скажите, где вы были в ночь убийства вашего брата?

– А, – Карло медленно откинулся на спинку, – когда Лодовико поехал на озеро Комо к своему тенору, у меня были денежные трудности. Долги намного превосходили возможности. У меня три сына и три дочери, и всем старшим уже пора осваивать профессию или выходить замуж. Говоря вашим жаргоном, я проживал на Улице невыплаченных долгов. Я мог попросить денег у Лодовико, но должен признаться, что моя гордость восставала против этого. Единственная надежда была на ту ценную собственность, что у меня оставалась.

Я всё ещё владел ложей в «Ла Скала» – покинув Милан, я стал сдавать её в аренду. Ложа, пара лошадей и последние драгоценности жены позволили бы нам продержаться. В начале марта… или, быть может, в конце февраля, не могу припомнить – я тайно приехал в Милан, чтобы устроить продажу. Стань я продавать столько в Парме, наши заимодавцы поняли бы, как плохи мои дела, и слетелись бы на нас en masse^[30].

Я пребывал в Милане уже две недели, когда услышал о смерти Лодовико. Я остался, чтобы помочь Ринальдо и Беатриче, чем бы смог, а ещё, чтобы встретиться с нашим поверенным Пальмиери и обсудить завещание Лодовико.

– А где вы были непосредственно в ночь убийства?

– Это было четыре или пять лет назад, мистер Кестрель. Я думаю, что был дома в постели – в Великий пост не бывает опер, и вряд ли я кутил в миланских кофейнях.

– Может ли кто-нибудь помнить, где вы были той ночью?

– Я не думаю. Я жил очень уединённо. Я снимал комнаты на окраине города и старался оставаться незаметным. Так что никто не сможет присягнуть, что я не ускользнул из своего жилища той ночью, если только мой слуга этого не помнит. В Милан я взял с собой только его.

– Он всё ещё состоит у вас?

– Да. Его зовут Гвидо Дженнаро. Он здесь, в Милане, если вы хотите с ним поговорить.

– Благодарю вас, сейчас я не стану его беспокоить, – Джулиан предпочитал, чтобы со слугами говорил Брокер, если речь не шла о каком-то выдающемся откровении, – Поскольку вы были душеприказчиком маркеза Лодовико, я бы хотел узнать, как он распорядился своим имуществом.

– Майорат ушёл к Ринальдо – городской дом, замок и земля вокруг него. Беатриче унаследовала виллу и всё её содержимое пожизненно – потом всё отойдёт Ринальдо или его наследникам. Также Лодовико оставил ей свою ложу в опере и почти всё, что не входило в майорат, если не считать отказы слугам и церкви.

– А вы, синьор граф? Вам было что-то отказано?

– Пустячок, – на лице Карло появилась ироничная улыбка – несколько тысяч лир на заупокойные мессы по брату. Шиллинг на свечки, как говорят у вас в Англии.

– Вы знали заранее о том, как ваш брат распорядится своим имуществом?

– О, да. Он говорил мне несколько лет назад, когда просил стать его душеприказчиком.

«Тогда к чёрту версию о том, что граф Карло убил брата, чтобы поправить свои дела», – подумал Джулиан и спросил:

– Эрнесто рассказывал вам об анонимной посылке, что оставили для маркеза Лодовико у ворот замка?

– Да. Он сказал Беатриче и мне. Ни я, ни она не представляем, откуда она могла прийти и что в ней было.

Джулиан прижал платок к носу и чихнул.

– Если бы маркез Лодовико перед смертью писал музыку, вы бы об этом знали?

– Нет. Почему вы спрашиваете?

– Эрнесто думает, что он писал.

– Я помню, что Лодовико пытался писать музыку, когда мы были молоды, но у него не было никакого таланта. Он горько разочаровался. Я никогда не слышал, чтобы он возвращался к этому творчеству.

– Возможно, что-то могло найтись в его бумагах.

– Я не знаю. Я просматривал лишь его юридические документы – акты, договоры и так далее. Письма и частные документы я запечатал и отдал Ринальдо, – Карло нахмурил брови. – Вы думаете, там было что-то важное?

– Это оборванная ниточка – в расследовании они доставляют мне столько же неприятностей, сколько на фраке, – Джулиан задумчиво посмотрел на Карло, – Синьор граф, кто по-вашему убил Лодовико?

– Орфео – очевидный подозреваемый. Но я всегда испытывал привязанность к обречённым, потому ловлю себя на том, что сочувствую ему.

В комнату ворвался лакей.

– Ваше сиятельство, её светлость послала меня сказать вам и синьору Кестрелю скорее идти к ней!

– Спокойно, мой мальчик! – ответил Карло. – Что случилось?

– Приехал комиссарио Гримани, ваше сиятельство. И он мрачный как туча!

Глава 12

Комиссарио Гримани не стал тратить времени на вежливости. Он стремительно вошёл в гостиную и, не обратив внимания на Карло и Джулиана, приблизился к дивану, где сидела маркеза. Поприветствовав её кратчайшим из возможных поклонов, он отчеканил:

– Насколько я понимаю, маэстро Донати остановился здесь.

– Какое удовольствие видеть вас, синьор комиссарио. Да, маэстро Донати мой гость.

– Почему вы не сообщили мне?

– Мой дорогой комиссарио, было бы оскорбительным уведомлять вас о том, что вы и сами могли и должны были узнать. Позвольте познакомить вас с моим другом синьором Кестрелем.

Гримани окинул Кестреля пренебрежительным взглядом – его глаза были холодны и бесцветны, как лёд. Комиссарио оказался жилист и худощав. У него была узкая голова, тонкие губы, а прямые каштановые волосы росли очень ровно. Джулиан подумал, что они не посмели бы вести себя иначе.

– Рад знакомству, синьор комиссарио, – сказал Джулиан.

Гримани был неприятно удивлён – вероятно, не ожидал, что англичанин бегло говорит по-милански.

– Маркеза Мальвецци писала мне о вас. Вы взялись за это дело, потому что думаете, что превосходите всю миланскую полицию?

– Ни в коем случае. Но поскольку ваш подозреваемый – англичанин, моя помощь могла бы пригодится.

– Что именно вы предлагаете?

Джулиан изложил свой план – изучить виллу и окрестности, расспросить всех, кто был в ссоре с Лодовико Мальвецци незадолго до его смерти, или выиграл от неё. Гримани слушал с возрастающим нетерпением.

– Столь обширное расследование – пустая трата времени, – сказал он, – и просто оскорбительно для семьи и друзей маркезы. Мы знаем, что в ночь убийства неразумный молодой человек оставался с маркезом Лодовико почти один на один, а потом сбежал. Я полагаю, вы защищаете Орфео потому что он англичанин?

Джулиан пожал плечами.

– Среди англичан рождается не меньше висельников, чем среди других народов. Но Орфео ничего не выиграл от смерти маркеза и немало потерял. Одним выстрелом он превратил себя из многообещающего протеже могущественного и влиятельного покровителя в беглеца, что не может появляться на людях, не рискуя выдать себя, и которого повесят, если сумеют поймать.

– Это было преступление на почве страсти или политики, – отрезал Гримани. – Ваши рассуждения с этим не согласуются. – Он повернулся к маркезе. – Когда вы собираетесь на озеро Комо?

– Утром в пятницу, – отозвалась та.

– Позвольте мне присоединиться. Я хотел бы осмотреть виллу и беседку, а также обсудить преступление с местными чиновниками, что расследовали его тогда. И хотя я считаю, что намерения синьора Кестреля легкомысленными и ненадёжными, они убеждают меня, что он сможет найти полезные мне доказательства, и я не могу рисковать пропустить или утратить их.

– Но мой дорогой комиссарио, – возразила маркеза, – я никогда себе не прощу, если наши легкомысленные и ненадёжные занятия отвлекут вас от серьёзных дел в Милане.

– Сейчас меня здесь ничто не держит, ваша светлость. Я послал своих людей разыскивать Лючию Ланди и Антонио Фарезе, и их доклады найдут меня на вилле так же легко, как в Милане. Это дело решённое. Если у вас есть возражения, вы можете обсудить это с генеральным директором полиции. А теперь я бы хотел расспросить маэстро Донати. Будьте добры послать за ним.

– Ваше очарование озаряет всё вокруг, синьор комиссарио, – маркеза взглянула на деверя, что стоял, опёршись о каминную полку, сложив руки и глядя на Гримани с нескрываемой неприязнью. – Карло, ты позвонишь?

Карло поклонился, показывая, что выполняет её просьбу, а не приказ комиссарио. Он позвонил; появился лакей, и маркеза велела ему позвать маэстро Донати.

– Пока мы ожидаем, я бы хотел кое-что показать вам, – Гримани запустил руку во внутренний карман сюртука и вынул предмет, завёрнутый в коричневую бумагу. Джулиан немедленно заинтересовался – особенно мельком увидев имя Лодовико, написанное на боку крупными, угловатыми буквами.

– Это та самая посылка? – немедленно спросил Карло. – Та, которую оставили у замка вечером перед тем как мой брат был убит?

– Откуда вы знаете об этом? – требовательно спросил Гримани.

Карло невесело улыбнулся.

– Если судить по вашему тону, синьор комиссарио, невозможно предположить, будто вы не хотите оскорблять родственников покойного. Мы узнали о посылке от слуги.

Гримани развернул бумагу и показал, что внутри – лист тонкой серебряной бумаги и дамская оперная перчатка. Последнюю он протянул маркезе.

– Вам не приходилось видеть это прежде?

Она осмотрела перчатку с разных сторон, прошлась пальцами по вышивке в виде листьев мирта и рубиновому сердцу, пронзённому бриллиантовой булавкой. Карло и Джулиан также подошли посмотреть.

– Она очень старая, – проговорила маркеза. – Ей не меньше четверти века, я думаю. Но работа очень тонкая. Нет, я никогда не видела этой перчатки.

– А вы, синьор граф? – спросил Гримани.

Маркеза намеренно передала улику Джулиану, а не Карло. Глаза комиссарио гневно сузились, но хозяйка будто не заметила этого

– Что вы думаете, синьор Кестрель?

Джулиан осмотрел находку.

– Это определённо свидетельство каких-то affaire de coeur^[31] – она украшена символами любви. Если эти камни – настоящие, то её владелец был очень богат. – Кестрель посмотрел на Гримани. – Я думаю граф Карло задал верный вопрос – именно это лежало в анонимной посылке для маркеза Лодовико?

– Да, – кратко ответил комиссарио.

– А там было что-нибудь ещё?

– Да, – Гримани протянул маркезе сложенную бумагу. Та зачитала вслух:

– «Я знаю, чья это перчатка и как она получила её. Если вы не хотите, чтобы весь мир узнал её историю, приходите ночью четырнадцатого марта после одиннадцати вечера в мавританскую беседку на вилле Мальвецци». – У неё сбилось дыхание. – Так вот почему он был в этой беседке ночью и один! Тогда кто бы не оставил посылку…

– Почти наверняка будет убийцей, – закончил Гримани. – Да.

– Как эта посылка попала к вам? – спросил Джулиан.

– После убийства граф Раверси устроил обыск в покоях маркеза в Кастелло-Мальвецци. Он нашёл перчатку и записку внутри сундука в ножками в виде когтистых лап.

– Почему мы не сказали об этом? – воскликнул Карло. – Даже если были причины скрывать факт убийства – что я считаю возмутительным…

– Полиции известно ваше мнение по таким вопросам, синьор граф, – ответил Гримани.

– Было бы странно, если бы ей оно было незнакомо, – вспомнил Карло, – она ведь следила за мной как стая ястребов, стоило мне пересечь границу австрийской Италии. В любом случае, граф Раверси должен был показать эту перчатку мне. Это могло бы пролить свет на убийство.

– Граф Раверси решил держать перчатку и записку в тайне, наряду с иными доказательствами убийства. Я уверен, что он не только боялся разжечь восстание, но и не хотел скандала вокруг имени своего покойного друга.

– Кто, в имя Господа, дал ему право принимать такие решения? – Карло метал громы и молнии, – Это семья Лодовико должна была судить, что важнее – отомстить убийце или защитить имя жертвы!

– В этом случае я с вами согласен, – ответил Гримани. – Если бы расследование с самого начала вёл я, я бы не позволил такой щепетильности удержать меня от преследования убийцы всеми силами. Но что сделано, то сделано. Вы узнаёте перчатку?

– Нет, – Карло с сожалением покачал головой.

– Вы не помните никакого скандала в молодости маркеза?

– Нет, – повторил Карло, – ничего необычного.

– Это не мог быть скандал, – задумчиво вставил Джулиан. – История этой женщины была неизвестна, ведь тот, кто послал перчатку, угрожает маркезу Лодовико тем, что разгласит её.

Гримани посмотрел на него с холодным удовлетворением.

– Не нужно так расплывчато говорить о «том, кто послал перчатку», синьор Кестрель. Мы знаем, кто это.

– Кто? – немедленно спросила маркеза.

– Именно тот, о ком подумала ваша светлость – Орфео.

В комнату вошли двое. Первый был худощавым юношей лет двадцати с кудрявыми тёмными волосами, синеватой верхней губой и тёмными глазами, что настороженно смотрели из-под густых, прямых бровей. Вторым был хрупкий с виду старик с невидящим взглядом. Его венец белых волос озарялся ярким светом, будто ему даровали нимб раньше положенного. Старик шагал медленными, неверными шагами, тяжело опираясь на руку спутника.

Джулиан подвинул ему стул. Помощник пробормотал слова благодарности, усадил своего подопечного, после чего расправил на нём сюртук и взбил подушки с той резкой энергией, что не лишена заботы. Справившись со своими обязанностями, юноша отошёл в угол, откуда принялся беспристрастно созерцать присутствующих.

– Мой дорогой маэстро, – обратилась маркеза, – благодарю, что присоединились к нам. Конечно, вы уже знакомы с графом Карло, но ещё не встречались с синьором Кестрелем, знаменитым английским денди – я уже говорила вам, что он вызвался провести расследование.

– Для большая честь познакомиться с вами, маэстро, – произнёс Джулиан.

Донати наклонил голову в сторону гостя.

– Вы очень добры, синьор Кест-ер-ель. Простите… я не совсем точно произнёс ваше имя.

– Это неважно, маэстро.

– Боюсь, вы нездоровы, – вежливо продолжил Донати, – я немало знаю о насморке и простуде – певцы живут в смертельном ужасе перед ними. Вы не пытались добавить лекарство в кипящую воду и вдыхать пар? Существует устройство, что называется «ингалятор» – Себастьяно может одолжить вам такой. Это мой ученик и слуга – мои «глаза», как я его называю.

Себастьяно встревожился, когда на него обратили внимание и нахмурился ещё сильнее.

– Мы здесь не для того, чтобы обсуждать здоровье синьора Кестреля, – отрезал Гримани. – Маэстро, я – комиссарио Гримани. Я здесь, чтобы расспросить вас об убийстве Лодовико Мальвецци.

Донати вздохнул.

– Я постараюсь ответить так хорошо, как смогу, синьор комиссарио.

– Вы можете идти, – бросил тот Себастьяно.

– Комиссарио Гримани велит вашим «глазам» уйти, маэстро, – подсказал композитору Кестрель.

– Мне не нужен толкователь, синьор Кестрель, – отрезал Гримани.

– Я толкую не для вас, синьор комиссарио.

– Спасибо, синьор Кестрель, – поспешно вставил Донати. – Себастьяно, ступай и отрабатывай messa di voce^[32]. Позже я тебя послушаю.

– Да, маэстро, – Себастьяно вышел.

– Я не вижу причин вам оставаться здесь, мистер Кестрель, – сказал Гримани.

– Ни единой, – согласился Джулиан, – я с большей охотой поговорю с маэстро Донати, когда вы уйдёте.

Комиссарио сверкнул глазами. Они оба понимали – Гримани не хочет, чтобы композитора расспрашивали без него.

– Думаю, вам стоит остаться, – сдался следователь, – Но будьте добры, не задавайте неуместных вопросов. Итак, маэстро, давайте начнём.

Донати терпеливо рассказал, как Лодовико убедил его поехать на озеро Комо и учить юного английского тенора, чью личность держат в тайне. Гримани немедленно спросил:

– Орфео говорил вам, откуда именно из Англии он приехал?

– Нет. Он никогда не говорил об Англии.

– Долго ли он жил в Милане, когда его встретил маркез?

– Я не знаю. Наверное, совсем недолго, ведь, когда маркез впервые привёл его ко мне, он ещё учил миланский. Но через несколько недель, когда мы собирались на озеро Комо, он уже говорил бегло.

– Где он жил перед тем, как оказаться в Милане?

– У меня сложилось впечатление, что во Франции.

– Почему вы так думаете?

– Я пытаюсь вспомнить, – Донати наморщил лоб. – А, конечно. Я сказал ему, что его акцент больше похож на французский, чем на английский, и он ответил, что выучил французский прежде итальянского. Так что я предположил, что раньше он жил во Франции.

– Вы не рассказывали об этом при расследовании, – обвиняюще указал Гримани.

– Меня никто не спросил об этом, синьор комиссарио, – взмолился композитор, – и я никогда не думал, что это важно. Много англичан ездит и во Францию, и в Италию.

– Уверены ли вы вообще, что он англичанин? – спросил Гримани. Глаза маркезы расширились. Она перевела пытливый взгляд на Донати.

– Маркез казался совершенно уверен, – медленно произнёс композитор. – Я никогда не задумывался об этом после нашего первого разговора. Хотя должен сказать, в нём совершенно не было английской надменности – простите, синьор Кестрель.

– Виновен по всем пунктам, маэстро, – с улыбкой отозвался Джулиан.

Гримани удостоил его испепеляющего взгляда.

– Маэстро, вы можете предположить, что Орфео намеренно ничего не рассказывал о себе?

– Он был очень сдержан, – позволил себе признать Донати, – Я думаю, он чувствовал свою зависимость от маркеза. Кажется, англичане куда больше стыдятся бедности чем мы. С Орфео мы почти всегда беседовали о музыке. Его очень интересовали упражнения голоса, и обсуждать с ним и маркезом такие приёмы было очень полезно. Также он любил поговорить об орнаментике – сколько её должно быть и стоит ли композитору о ней заботиться или можно доверить певцу импровизировать…^[33]

– А политика? – оборвал его Гримани. – Говорили ли он что-нибудь о разных формах правления, о восстаниях в Неаполе или Пьемонте?

– Насколько я помню, нет, синьор комиссарио.

Гримани велел описать последний день в жизни Лодовико. Донати рассказал, что маркез приехал на виллу к началу утренних уроков Орфео один, без слуг, и сказал, что переночует здесь же. Он был чем-то взволнован, вспыльчив и винил Орфео в том, что тот ночью приходил в замок. Орфео признал, что проник за ворота, открыв их ключом, что нашёл на вилле, но отрицал, что в него было свидание с Лючией.

– Я не сомневаюсь, что он говорил правду, – сказал Гримани. – Теперь мы можем сказать, зачем он туда ходил – оставить посылку в перчаткой и запиской.

– Но синьор комиссарио, – начал Джулиан, – посылку нашли за воротами замка. Орфео был внутри – фактически, для этого он украл ключ. Зачем ему тогда оставлять посылку снаружи?

– Это очень просто, синьор Кестрель, – ответил Гримани, – Орфео собирался совершить покушение на маркеза Лодовико ночью, но ему не удалось. Тогда он составил иной план – с использованием перчатки и записки, чтобы выманить маркеза в беседку следующей ночью. Он оставил их перед воротами, чтобы маркез не догадался, откуда они взялись.

– Это возможно, – признал Джулиан. – А что-то, кроме ночного визита в замок связывает Орфео с посылкой?

– Довольно и этого. Никто другой не уходил в замок той ночью. Продолжайте, маэстро.

Донати описал ссору Орфео и Тонио, а потом дрожащим голосом поведал, как нашёл тело маркеза в беседке на следующий день и как граф Раверси убедил всех держать убийство в тайне. Сам комиссарио неохотно ответил на несколько вопросов Джулиана о состоянии тела.

– Не нашлось ли улик, что указывали бы на то, как убийца пришёл или ушёл? – спросил Кестрель.

– Ему не нужно было «приходить», – ответил Гримани. – Он уже был на вилле. А что касается того, как он ушёл, то за воротами сада полиция нашла следы копыт и лошадиный навоз. Вероятно, там ждал конь, но не маркезов – тот был в стойлах «Соловья». У Орфео была лошадь, что ждала его, дабы облегчить побег.

Карло сдвинул брови.

– Тогда не мог ли кто угодно другой приехать на виллу верхом и убить моего брата?

– Он бы не смог проникнуть в сад, – возразил Гримани, – ведь ворота запираются на ночь.

– Были ли они заперты утром после убийства? – спросил Джулиан.

– Нет, – признал комиссарио, – Орфео должен был открыть их, чтобы выбраться наружу после убийства.

– А не выглядит ли более правдоподобной идея, что это маркез не запер их ночью? – задумчиво протянул Кестрель.

– Лодовико? – спросила маркеза. – Почему?

– Потому что у него была назначена встреча в беседке с тем, кто послал перчатку и записку. У него не было причин подозревать, что шантажист – Орфео, а значит, он считал, что ночной гость должен будет как-то попасть в сад снаружи.

– Я поняла! – воскликнула маркеза. – Как вы умны, синьор Кестрель! Но, возможно, Лодовико ожидал, что визитёр прибудет в лодке.

– В беседку можно попасть из лодки? – заинтересовался Джулиан.

– Не напрямую, – ответила та. – Беседка стоит на насыпи, примерно в пятнадцати футах над озером. Кое-где она осыпается. Чужак мог бы оставить лодку прямо у берега, на гальке, и взобраться наверх.

– При всём уважении к вам, ваша светлость, – сказал Гримани, – такие спекуляции бесплодны. Неважно, кто оставил ворота незапертыми или откуда маркез Лодовико ждал гостя. Перчатку и записку прислал Орфео, что уже был внутри, и который убил хозяина и сбежал на приготовленной лошади.

– Но синьор комиссарио, – отважился вступить Донати, – не может ли смерть маркеза и побег Орфео в один день был совпадением? Маркез грубо оскорбил его после драки с Тонио. Возможно, Орфео не потребовал удовлетворения, памятуя, как щедр был с ним маркез и из уважения к его годам, но решил, что больше не станет этого терпеть.

– И сбежал бы, не сказав ни слова? – возразил Гримани.

Композитор поник.

– Я понимаю, трудно такое вообразить. Я привязался к Орфео, и думаю, что он ко мне тоже. Я не могу не думать, что если бы в его отъезде не было ничего преступного, он бы обязательно попрощался.

– Возможно, он не убивал Лодовико, – предположил Карло, – но боялся обвинений в этом, и потому бежал.

– Нет, – твёрдо возразил Донати, – со всем уважением, синьор граф, это невозможно. Орфео не оставил бы меня одного, зная, кто рядом могут быть разбойники или душегубы.

– Это преступление совершила не банда с большой дороги, – сказал Гримани. – Маркеза убили тихо и незаметно. Скажите, маэстро, Орфео писал или получал письма, когда жил на вилле?

– Я не знаю, – ответил Донати. – Я почти ничего не знаю, о том, чем он занимался, когда меня не было рядом.

– О чём он, без сомнения, позаботился сам, – закончил комиссарио.

– Заботиться о тайне своей частной жизни – это не преступление, – объявил Карло.

– Напротив, синьор граф, – строго ответил Гримани, – никто во владениях его императорского величества Франца I Австрийского не имеет права утаивать своё имя, поступки или мнение.

– Но синьор комиссарио, – возразил Донати, – вся секретность вокруг Орфео была идеей маркеза.

Гримани это не поколебало.

– Пока Орфео находился под покровительством человека такого положения и бесспорной преданности, как маркез Лодовико, ему не требовалось собственное имя. Но теперь маркез мёртв и больше не защищает своего убийцу.

Джулиан понял, почему Гримани так настроен против Орфео. Юноша оскорблял политические воззрения комиссарио. Он нагло появился из ниоткуда, скрывал свои занятия и пропал без следа. Этот человек провёл закон и власти – и за это Гримани стремился покарать его не меньше, чем за убийство.

– Почему у полиции там мало сведений о внешности Орфео? – спросил Джулиан. – Разве садовник и его дочь не описали его?

– Их расспрашивали, – ответил Гримани, – но из их показаний ясно, что они намеренно препятствовали правосудию.

– Вы слишком суровы, синьор комиссарио, – запротестовал Донати. – Это крестьяне. Они не умеют читать и не привычны описывать что-либо словами.

– Если бы на них надавили посильнее, у них бы нашлись слова. Граф Раверси хотел лучшего, но наделал грубых ошибок. Вот что случается, когда за следствие берутся любители.

Джулиан понял, что это выпад против него.

– А ваши профессионалы сумели разыскать Лючию и Тонио?

– Пока нет, – признал Гримани, – но расследование было передано мне всего пару дней назад. Я ожидал быстрого успеха – особенно в поисках Лючии. Она крестьянка и не поселилась бы далеко от знакомых гор и озёр.

– У неё есть семья? – спросил Джулиан.

– Нам о такой ничего неизвестно, – ответил Гримани.

– Я также ничего об этом не слышал, – подтвердил Карло. – Её отец был моим садовником, когда вилла принадлежала мне. Это был хороший человек, упокой Господь его душу. Лодовико не ошибся, что оставил его у себя.

Гримани пристально посмотрел на графа.

– Вы что-нибудь слышали о нём или Лючии после того, как продали виллу?

– Нет, – ответил Карло.

– Я готов завершить этот допрос, – объявил Гримани. – Если мне потребуются ваши показания под присягой, я пришлю секретаря. Вы не хотите что-то добавить?

– Только одно – я не верю, что Орфео был убийцей. Возможно, он что-то скрывал, но в глубине души был хорошим человеком. Злобная душа не смогла бы так мягко, пылко и красиво петь. Он мог лгать мне, но мог ли он лгать искусству? Моё сердце говорит «Нет».

Маркеза опустила глаза, но поражённый Джулиан успел заметить сверкающие в них слёзы.

– Когда я спросил, не хотите ли вы что-то добавить, – сказал Гримани, – я имел в виду что-то полезное. Доброго дня всем вам. Маркеза, я присоединюсь к вам в пятницу утром, когда вы поедете на озеро.

Маркеза подняла глаза – весёлые и безмятежные, лишь чуть более яркие, чем обычно.

– Я с трудом смогу дождаться нашей новой встречи, дорогой комиссарио.

Гримани чопорно поклонился и ушёл.

– Итак, синьор Кестрель, – сказала маркеза, – что вы скажете о нашем комиссарио?

– Я думаю, что он умён и был бы очень умён, если бы умел мыслить шире, – Джулиан повернулся к композитору. – Я надеюсь, мы не утомили вас, маэстро.

– Я немного устал, – признался Донати. – Разговор был недолгий, но на такую тему… Чем больше я думаю об этом убийстве, тем меньше я знаю, чему хочу верить и чего желать. Я бы хотел, чтобы преступника нашли, но ужасаюсь тому, кто может им оказаться.

– Стакан вина придаст вам сил, – ответила маркеза.

Карло позвонил лакею, и хозяйка велела ему подать напитки.

Джулиан поднёс платок к носу и чихнул.

– Что стало с графом Раверси?

– Сейчас он в Милане, – ответила маркеза. – Как всегда, ведёт крестовый поход против карбонариев. Несколько лет назад он участвовал во многих арестах и судах. Правительство считает его немного сумасшедшим, но полезным.

– Мне нужно с ним поговорить, – сказал Джулиан.

– Я постараюсь устроить вам беседу ещё до того, как мы поедем на виллу, – пообещала маркеза. – Я не думаю, что он будет против, если я попрошу. Граф винит себя за то, что скрывал от меня насильственную смерть Лодовико. Он говорил, что не собирался хранить тайну так долго. Я верю этим словам, но простить его оказалось трудно, – она замолчала и всмотрелась в лицо Джулиана. – Вы задумались.

– Я думал, маркеза, о том, как вас тронули словами маэстро Донати о голосе Орфео.

– Почему бы им меня не тронуть? – легко возразила она. – Вы думаете я выточена из камня?

– Для вас, маркеза, камень – слишком земной материал.

Но всё же он не верил, что эта женщина из тех, что легко плачут, – в ней правила голова, а не сердце. Кем же был для неё Орфео, если удостоился её слёз?

Глава 13

Джулиан пошёл на уступки своей простуде и провёл весь вечер в гостинице. Брокер рассказал ему всё, что узнал от слуг Каза-Мальвецци. Он быстро подружился с ними и понял, что их всех интересует убийство былого хозяина. Некоторые служили в замке на озере ещё тогда, но никто не видел Орфео. Маркез приказал всем держаться подальше от виллы, и никто не рискнул ослушаться. Странное дело, прислуга будто бы побаивалась Лодовико, но любила его. Маркез не терпел непочтительности, но был щедр с теми, кто хорошо ему служит. Он мог навредить своим людям, но он и защищал их. Всякий, кто носит герб Мальвецци, мог свободно чувствовать себя в Милане – даже австрийские солдаты уважали ливреи со змеем и мечом. А ещё слуги явно не испытывали такого же уважения к новому господину. Джулиан немного сочувствовал Ринальдо. Как он мог надеяться стать вторым Лодовико?