Текст книги "Дьявол в музыке (ЛП)"

Автор книги: Кейт Росс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

– Я сбит с толку. Что, во имя всех чудес мира, заставило его сделать это?

– Его выдала Лючия. Я не уверен, но кажется для того, чтобы спасти тебя.

– Боже правый. Что за адский узел.

– Ты можешь как-то помочь ему? – спросил МакГрегор.

– Да. У меня остался ещё один козырь. И, похоже, мне придётся разыграть его.

Глава 38

Брокер явился в комнату Джулиана спустя четверть часа, настолько чистый и аккуратный, как будто этим вечером и шага не ступил за пределы виллы. Он принялся раскладывать вечерний костюм Кестреля, делая вид, что не слышит предложений отдыхать всю ночь.

– Ты хотя бы перекусил? – спросил Джулиан. – Я хочу, чтобы ты упал от усталости и заснул прямо на ковре.

– Я выпил вина с печеньем, сэр.

– Это прекрасное подкрепление сил, если ты мышь.

– Сэр, – Брокер положил щётку на для одежды и посмотрел на Кестреля с болезненным несогласием. – Я не могу отпустить вас вниз, если вы будете выглядеть не как с иголочки. Это выставит меня в дурном свете, сэр, ведь все будут знать, что это я вас подвёл.

– Да, я понимаю. Я не могу ставить под угрозу твою репутацию, – он попытался прийти к компромиссу, разделив с Брокером холодное мясо, сыр и другие угощения, что вскоре принесли на подносе. После трапезы, Джулиан закончил одеваться и посмотрел на себя в зеркало. Казалось невероятным, что он выглядел так же, как в любой другой вечер – белый галстук, повязанный с вычурной простотой, чёрный фрак и брюки, облегающие тело, белый кашемировый жилет с белой атласной вышивкой и чёрные, блестящие ботинки. Белые лайковые перчатки скрывали царапины на руках. Он посмотрел на костюм, который был на нём сегодня, кучей лежавший в углу, как сброшенная змеиная кожа. Он надеялся, что ботинки можно спасти. Он бы не нашёл новую пару вне Англии.

Кестрель понял, что бессознательно откладывает неизбежное. Он спустился вниз. От него ждали объяснений, и пришло время отдавать эти долги.

Не успел он выйти из своей комнаты, как из дверей напротив показалась Беатриче.

– Я услышала тебя, – прошептала она. – Зайди на минуту!

Он подчинился. Маркеза закрыла ними дверь, прижалась к ней спиной и посмотрела на него печальными, но смеющимися глазами.

– Мне нужно поговорить с тобой наедине. Я ждала этого как юная крестьянка – своего возлюбленного.

– Это тебе идёт, – улыбнулся он.

– Я знаю, я поступала ужасно. У тебя есть сотня причин злиться на меня. Прошлой ночью ты отверг меня – мне даже показалось, что ты подозреваешь меня. Гордость должна удерживать меня и не давать первой обратиться к тебе; обида должна ожесточить моё сердце. Но как только ты попал в беду, я забыла свою злость, а когда ты вернулся, я утратила и гордость. Я не боюсь сделать этот шаг первой. Прости меня, Джулиано, за всё.

Она протянула ему руку. Он взял её и с поклоном поцеловал. Когда Джулиан выпрямился, маркеза смотрела на него затуманенным взором.

– Приходи ночью, Джулиано, – выдохнула она. – Скажи своему другу-доктору что-нибудь, сочини что угодно, но приходи.

Он привлёк её к себе, а она – бросилась к нему. Джулиан почувствовал, что она целует его не губами, но душой.

Когда они отстранились друг от друга, он спросил:

– А как же Орфео? Ты забыла свою злость на него?

Её лицо застыло.

– Теперь мы знаем, кто это. Я оставлю его в руках Гримани. Я знаю, что он испытывает к нему не более тёплые чувства, чем я, – её лицо смягчилось. – Теперь я свободна от него. Нам больше не нужно думать о нём.

Он ещё раз прижал её к сердцу и поцеловал, позволив этому мигу поглотить его и стереть всё, что было и всё, что будет.

Наконец, она отстранилась.

– Нам нужно идти вниз. Все ждут нас.

– Беатриче…

– Я знаю, любовь моя. Я тоже хочу послать их всех к дьяволу. Но мы не можем разочаровать их, – маркеза мягко рассмеялась. – Но этого бы не случилось, если они пришли искать нас здесь, правда?

В полночь в гостиной было светло, как днём. Беатриче, должно быть, велела зажечь все свечи, что были в доме. Они стояла на столах, в канделябрах, на каминной полке, у окон. Вся комната походила на часовню в день её святого покровителя.

Карло уже увели в Соладжио, а Флетчера – заперли в бильярдной. Остальные собрались здесь: Беатриче, Франческа, Валериано, де ла Марк, Сент-Карр, МакГрегор, Гримани, Донати и Себастьяно. Эрнесто, Брокер и Нина были приглашены господами, но почтительно держались позади. Эрнесто стоял, Брокер и Нина сидела на ковре, держась за руки. Лючия также была здесь – она сидела на оттоманке в центре комнаты, где Гримани не спускал с неё глаз. Занетти со своим переносным столиком был готов всё записывать.

Джулиан встал перед камином и начал рассказ.

– Отчасти я действовал методом исключения. Признание синьора Валериано было ложным. Маркеза Франческа слушала это с такой болью, что я убедился – она поверила в признание, а значит, сама не может быть убийцей. Тем не менее, я чувствовал, что убийства как-то связаны с родством между синьором Валериано и семьёй Мальвецци, но не мог понять, как именно.

Чем больше я размышлял, тем более невозможным мне казался фиктивный брак маркеза Лодовико. Если он сделал это, то почему потом так это скрывал и избегал интрижек с певицами? Простите, синьор Валериано, но друзья благородного человека вряд ли станут думать о нём хуже, если узнают о том, что он обманул женщину такого происхождения, как Джульетта Петрони. Меня заинтересовала противоположная возможность – не был ли этот брак настоящим.

Валериано уставился на него.

– Я спрашивал себя, кто может быть живым свидетелем этого венчания. Джульетта, её служанка Елена и сам Лодовико уже мертвы. Остаётся только священник. Я представлял себе неаполитанца лет шестидесяти, достаточно образованного, чтобы быть священником или успешно выдавать себя за него. Кроме того, он должен быть достаточно бесчестен, чтобы совершить фиктивный брак или оспорить настоящий.

– И вы подумали о Гвидо, – сказала Беатриче.

– Да, о Гвидо, который, как мне удалось выяснить, знает латынь и который появился у Карло внезапно и незадолго до убийства Лодовико. Я предположил, что это он рассказал Карло о браке Лодовико и Джульетты. Но эти сведения ничего не значили для Карло, если только брак не был настоящим. Я изучил фамильное древо, – он прошёл к нему, – и узнал, что Лодовико женился на Изотте в 1790 году. Джульетта не могла умереть раньше 1793-го. Я знал это, ведь Валериано упоминал, что через три года после смерти его матери в Италию вторглись французы.

Я спрашивал себя, мог ли Лодовико быть настолько опрометчив, что женился на Изотте, уже имея законную жену. Я вспомнил слова Эрнесто – он говорил, что единственным, кого боялся маркез, был его отец. Поскольку Лодовико был старшим сыном, отец мог требовать от него женитьбы. И Лодовико скорее пошёл бы на двоеженство, чем сказал отцу правду.

Если Гвидо рассказал Карло, что брак Лодовико и Изотты был незаконным, это давало Карло веские причины убить брата. После убийства он мог бы сделать вид, что узнал правду о тайном браке, который делает Ринальдо незаконнорождённым, а самого Карло – прямым наследником.

– Именно то, чего я ожидал от либерала, – заметил Гримани. – У них нет ни религии, ни уважения к власти. Как им отличить правое от неправого?

– При всём уважении, синьор комиссарио, – ответил Джулиан. – Я думал, что столь ценимые Карло либеральные идеи были не причиной, а следствием его жестокости. Он связал свою судьбу с французами, потому что видел в этом лучший способ возвыситься. Когда французов изгнали, он бы ничего не выиграл, откажись от либерализма. Он уже так глубоко скомпрометировал себя в глазах австрийских властей, что ему бы никогда не доверили важный пост. Отказавшись от образа принципиального человека, он бы ничего не получил. Но Карло невыносимо раздражало, что его брат оказался на вершине богатства и могущества, когда его собственная звезда закатилась, оставив только долги и воспоминания. Он как-то говорил мне о Колесе Фортуны. Когда Гвидо пришёл к нему с историей о первом браке Лодовико, ему могло показаться, что сама Судьба делает поворот этого колеса, позволяя ему снова вознестись наверх, низвергнув брата.

Но в этой теории была немалая прореха – прошло четыре с половиной года, а Карло ничего не говорил о незаконности брака Лодовико и Изотты. Возможно, он слишком поздно понял, что не может этого доказать, но я в это не верил. Карло не стал бы рисковать, убивая брата, если бы не был уверен. Значит, уже после смерти Лодовико он узнал что-то, что погубило его планы.

Я вернулся к родословному древу. Оно сказало мне, что Ринальдо родился в 1795-м году, через два года после смерти Джульетты. Я помню, как Валериано говорил – его мать верила, что Лодовико шпионил за ей. Это могло быть не фантазией: возможно, Лодовико надеялся узнать о её смерти и сделать свой брак с Изоттой законным, просто повторив церемонию.

Такой повторный брак он хотел сохранить втайне, но не мог не оставить доказательств – именно на тот случай, если законнорождённость Ринальдо будут оспаривать. Самым лучшим хранителем стал бы семейный поверенный – Пальмиери. Более того, если Пальмиери знал о повторном браке Лодовико, он мог рассказать об этом Карло. Карло был душеприказчиком своего брата – совершенно естественно, что юрист посвятил его в такие подробности после смерти Лодовико.

У Карло не было выбора, кроме как проглотить неудачу и сохранить тайну о браке брата с Джульеттой. Он лишь обновил свой замысел и стал выжидать удачной возможности избавиться от Ринальдо. Это и объясняет большой промежуток между двумя преступлениями, из-за которого я сперва полагал Карло маловероятным подозреваемым – по крайней мере, если мотив заключался в деньгах.

Возможно, мы никогда точно не узнаем, как был убит Ринальдо. Но вот что я могу предположить: ночью Карло не спал и вышел из своей комнаты. Он случайно выглянул из окна на южную террасу и увидел, как Франческа карабкается по балкону. Он подумал, что Ринальдо, должно быть, запер дверь. Более того, маркез глубоко спит, иначе Франческа не смогла бы сбежать. Поэтому он хладнокровно убил Ринальдо и попытался сделать виновной Франческу, зная, что если её признают виновной, то между ним и наследством останется только её сын Никколо, и он будет у него в руках.

– Слава Богу, что вы не дали мне привезти его сюда! – воскликнула Франческа.

– Я всё же не считаю Карло настолько опрометчивым, чтобы убить Никколо так скоро после Ринальдо, – ответил Джулиан, – но можно ли было полагаться на случай? Кроме того, вы отправили меня к своим детям, а это дало мне отличную возможность поговорить с Пальмиери. Увы, Карло узнал о моих намерениях, – Джулиан не считал нужным рассказывать, как именно, за что Нина посмотрела на него с благодарностью. – Отдаю Карло должное – он умеет быстро составлять планы. Когда я вернулся с собранными сведениями, он уже подготовил ловушку, что чуть не стала смертельной.

МакГрегор нахмурил брови.

– Но разве он не боялся, что Пальмиери раскроет, как ты приходил к нему и задавали вопросы? Если ты это сделал это, кто-нибудь другой мог бы прийти к тем же выводам.

– Вы не знаете синьора Пальмиери, – ответила Беатриче. – Он бы ничего никому не сообщил добровольно. Вся его карьера построена на умении хранить тайны.

Валериано больше не мог сдерживаться.

– Если всё это правда, значит Лодовико Мальвецци ещё больший злодей, чем я представлял! – он вскочил и зашагал по комнате, хватая себя руками за горло, будто ему не хватало воздуха. – Представлять, что он соблазнил мою мать, сделав вид, что женился, – это отвратительно. Но узнавать, что он сделал её своей законной женой, а потом заставил поверить, что она просто шлюха, а её ребёнок – бастард Божий… Будь он жив, я бы действительно убил его!

– Пьетро! – Франческа подошла к нему и нежно взяла под руку. – Дорогой мой, не нужно думать о прошлом. Слишком поздно менять его. Подумай о будущем, которое будет у тебя, меня и моих детей, твоих племяннике и племяннице! – она повернулась к Гримани. – Синьор комиссарио, можем ли мы поехать к ним сейчас?

– Вы будете оставаться на вилле, пока расследование на будет завершено, – ответил Гримани.

– Мы можем послать за детьми, – предложил Валериано. – Маркеза Беатриче, не будете ли вы добры помочь нам?

– Я не думаю, что вам теперь требуется моя помощь, – сказала та с улыбкой.

Валериано был озадачен. Через мгновение он неуверенно обратился к Эрнесто.

– Можете ли вы послать слугу с посланием для учителя моих детей?

Эрнесто поклонился.

– Вам достаточно приказать, ваше сиятельство.

– Вот видишь, – обратился Валериано к Франческе, – это… – он замер и медленно повернулся к Эрнесто. – Как ты назвал меня?

– Если я правильно понял синьора Кестреля, вы – старший законный сын моего бывшего господина. Значит вы – маркез Мальвецци.

– Но это невозможно! Я не могу быть маркезом! Ты знаешь, что я!

– Это не мешает унаследовать титул, – сказала Беатриче.

– Но у меня не может быть наследника.

– Ты не обязан иметь наследника! – Франческа сжала его руку. – Если Ринальдо тоже был законным сыном, значит наследником стал Никколо. Мой сын – твой наследник. О, Пьетро, это почти…

Они посмотрели друг другу в глаза, с трудом веря в такой поворот Колеса Фортуны. Остальные пробормотали какие-то поздравления, а потом тактично разбились на маленькие группы – все, кроме Сент-Карра, что почти заснул на своём стуле.

Как раз прибыл солдат и доложил Гримани, что они нашли Гвидо в таверне в одной-двух милях на побережье. Его отвели в казармы Соладжио. Гримани сказал, что допросит обоих завтра утром.

– Что ждёт Карло и Гвидо? – спросил МакГрегор у Джулиана.

– Я уверен, что Гвидо повесят, если он не сговориться с Карло. Было бы неудобно вешать только одного, а власти здесь ненавидят казнить людей такого происхождения, как у Карло. Но Карло убил своего брата и племянника – двух маркезов. Он может и не избежать казни. Я думаю, он будет настаивать, что происходит из древнего рода, а потому достоит обезглавливания, а не петли.

Появился ещё один посланец. На этот раз это был жандарм Руги с ордером на арест Флетчера и заключение в деревенской тюрьме. Гримани велел секретарю привести Флетчера сюда.

– Какие у вас основания удерживать его? – спросил Джулиан.

– Возможно, он был в сговоре с Карло, – ответил комиссарио. – Но в любом случае я хочу раз и навсегда выяснить, почему он сбежал с виллы в ночь убийства и почему объявил о своём присутствии здесь в ночь праздника, продолжая скрывать свою личность. Это похоже на карбонария.

Две солдата ввели Флетчера. Гримани подошёл к пленнику.

– Синьор Флетчер.

Тут Сент-Карр проснулся.

– Послушайте, комиссарио, вы не можете сделать этого.

– Не могу? – Гримани резко повернулся к нему. – Я советую вам держаться подальше от этого дела, синьор Сент-Карр.

– Я не могу «держаться подальше». Я не буду. Вы во всём неправы, если думаете, что Хьюго как-то связан с этими убийствами. Он мог выдумать себе дурацкое греческое имя и петь под окнами по ночам. Он достаточно странный для этого. Но он был не стал совершать убийство, особенно такое подлое и малодушное убийство безоружного. Он человек чести.

– Он лжец и обманщик, – отрезал Гримани. – Он обманул нас, не говоря уже обо всех остальных.

– Если так, – Сент-Карр медленно и мучительно обдумывал услышанное, – значит, у него была веская причина. Он мог служить какой-то цели, что была важнее, чем сказать нам правду.

– У него будет достаточно времени поразмышлять об этом, – пообещал Гримани. – Он не выйдет из тюрьмы, пока не выложит все свои тайны.

– Я не верю, что у него есть тайны, – ответил Сент-Карр, – А если и есть, то вас они не касаются.

– Беверли, – встревожился Флетчер.

– О, не будь ослом, Хьюго! – воскликнул Сент-Карр. – Сейчас не время спасать от неприятностей меня. Какого черта тебя сажают в тюрьму? Мой отец знает британского консула в Милане и посла в Вене, и я позабочусь, чтобы вам задали жару, если вы хоть волос на голове мистера Флетчера тронете!

– Будьте осторожны, синьор Сент-Карр, – предостерёг Гримани. – Я могу счесть вас сообщником.

– Сэр, – дрожа от негодования проговорил Сент-Карр, – я не советую вам этого делать!

– Синьор комиссарио, – мягкий голос Донати заставил обоих замолчать. – Прошу вас о милости. Прежде чем вы отведёте моего ученика в тюрьму, я хочу послушать его пение.

– Не говорите глупостей, – сказал Гримани.

– Возможно, это мой единственный шанс, – взмолился Донати, – я оттачивал этот голос. Для меня это много значит – услышать его ещё один раз.

Флетчер жестоко замотал головой.

– Нет. Нет. Я не могу.

– Вы будете, если я прикажу! – прикрикнул Гримани.

– Но я не могу…

– Мы знаем, что у тебя не было практики, – успокоил его Донати. – Мы поймём, если ты сегодня не в голосе.

– Я разрешаю, – сказал Гримани, – но забудьте обо всяких трюках, синьор Флетчер. Я знаю, как узники передают сообщения друг другу через выбранные ими песни и выдуманные слова для них.

– Тогда песню выберу я, если позволите, – сказал Донати. – Или, ещё лучше, синьор Кестрель. Он заслужил эту честь после всего, что сделал.

– Спасибо, маэстро, – Джулиан подумал секунду. – «Мир и покой твой я охраняю»^[95].

– Моцарт! – просиял Донати. – Любимый автор Орфео!

– Я не лучшем состоянии, – пробормотал Флетчер, который и правда позеленел. – Я скомкаю всю песню. Быть может, завтра.

– Не беспокойся. – Лючия сжала его руку своей. – Всё будет хорошо.

– Проведи меня в музыкальную, Себастьяно, – попросил Донати. – Я хочу аккомпанировать Орфео, как раньше.

Себастьяно провёл учителя и усадил за инструмент. Все остальные собрались вокруг. Лючия всё ещё держала Флетчера за руку. Донати сыграл начальные аккорды. Орфео сделал вдох и запел:

Мир и покой твой я охраняю

Радости милой я разделяю…

– Браво! – Донати перестал играть и зааплодировал. – Это мой ученик! Это его голос!

Никто не проронил ни слова. Все ошеломлённо уставились на певца – это был не Флетчер, а Джулиан Кестрель.

– Ты! – взорвался МакГрегор. – Ты Орфео!

– Я – Орфео, – сердце Джулиана колотилось. Он не мог смотреть на маркезу.

– Но, Боже правый! – гремел доктор. – Не хочешь же ты сказать, что проделал весь этот путь, чтобы охотиться сам на себя?

– Не на себя. На убийцу маркеза, а я был единственным, кто точно знал, что это два разных человека. Как видите, я был в уникальном положении – мне требовалось раскрыть убийство, не став обвиняемым раньше этого.

– Но постой! – МакГрегор свёл брови. – В ночь праздника я видел тебя на балконе библиотеке, когда Орфео пел на южной террасе. Как ты оказался в двух местах сразу?

– Это овеянная годами традиция комической оперы – я поменялся одеждой со слугой. Брокер вышел на балкон в моём фраке и шляпе и с подкладками, что сделали его выше. Свет падал позади него, так что вы видели лишь силуэт. Брокер смог повторить мою походку и стойку достаточно правдоподобно, чтобы вы ошиблись, увидев меня с расстояния. А пока все искали Орфео на южной террасе, Брокер побежал на север и прыгнул в озеро. Там он оставил белый клочок ткани на ветке – это знак, показывающий мне, что он спасся.

Джулиан повернулся к Лючии. Она улыбнулась, и узнавание, которое она так долго скрывала, просияло на её лице. Он подошёл к девушке и взял её за руку.

– Моя дорогая Барбарина, как я могу отблагодарить тебя за то, что ты сделала? Если бы не твоя храбрость, твоя преданность и вера в меня, я бы уже был в тюрьме, убийство осталось нерешённым, а Карло творил бы злодейства, какие бы пожелал. Всё, что случилось сегодня, – твоя заслуга.

– Простите, я что я была так жестока, – ответила она. – Я не хотела, чтобы вы выдали себя. Чем дольше я молчала, тем больше времени было у вас на поиски настоящего убийцы.

Гримани был белым от ярости.

– Синьор Кестрель, вы арестованы именем императора Австрии и вице-короля Ломбардо-Венеции, – он повернулся к солдатам. – Заковать его в наручники и бросить в тюрьму!

– У нас нет ордера! – замялся Занетти.

– Я отвечаю за это! – зарычал Гримани.

– По какому обвинению я арестован? – спросил Джулиан.

– За препятствование полицейскому расследованию.

– Правда? – де ла Марк весело поднял брови. – А я думал, что раскрытые мистером Кестрелем убийства оказали расследованию какую-никакую помощь.

– Должен сказать, – с сочувствием обратился к Гримани доктор, – Я понимаю, что вы хотите разорвать Кестреля на части. Мне это чувство знакомо. Он провёл нас всех в танце, какого я прежде не видел. Но он не преступник. И у него есть могущественные друзья – например, маркез Мальвецци.

Валериано вошёл к непривычную себе роль, подобно опытному исполнителю, которым и был.

– Конечно, мне предстоит обсудить это с вице-королём.

– А мне – с британским консулом, – вставил Сент-Карр. – И послом.

– Я уже слышал о ваших знакомых! – выплюнул Гримани. – Дьявол со всеми ними! – он махнул рукой. – Отведите его в тюрьму!

– Синьор комиссарио, – пробормотал Джулиан. – Не будет ли вам немного неловко объяснять генеральному директору полиции, что ваш главный подозреваемый был вашим соратником в расследовании?

– Вы никогда не были моим соратником! Я терпел вас – и не более!

– Не думаю, что генеральный директор увидит это в таком свете. Вы можете сделать вид, что с самого начала раскрыли во мне Орфео, но подозревали, что я невиновен, а потому держали здесь, как непосредственного свидетеля последних дней маркеза Лодовико.

Ноздри Гримани раздувались. Джулиан ждал. Всё это время он остро ощущал присутствие маркезы в углу комнаты, но не видел её. Наконец, он набрался смелости и повернулся к ней. Но голос Гримани вернул его назад.

– Прежде чем я что-нибудь решу, я хочу получить ответы. Почему вы сбежали в ночь убийства маркеза?

– Я ничего не знал об убийстве. Я услышал о том, что маркез мёртв лишь спустя несколько дней. Мы с ним несколько раз ссорились, и я решил, что наши характеры разняться настолько, что мы никогда не станем ладить.

– Вы продолжали практиковаться?

– Нет.

– Почему, если ваш голос бы многообещающим?

– Мне было бы непросто найти учителя, способного сравниться с маэстро Донати, – сказал Джулиан более спокойно. – И я никогда так и не принял идею выступать на сцене. Меня захватил энтузиазм маркеза, гениальность моего наставника и собственная любовь к музыке.

– Вы выказываете такое почтение к маэстро Донати, – усмехнулся Гримани. – Тогда почему бросили его в ночи, даже не попрощавшись?

– Вы правы, – печально признал Джулиан. – Это было вопиющей невежливостью. Прошу прощения, маэстро.

– Ты его получил, сынок, – в голосе Донати слышалось едва различимое веселье.

Джулиан испытал прилив привязанности.

«Мой дорогой маэстро, – подумал он, – вы всегда знали, что я что-то скрываю!»

– И всё же, – задумчиво сказал Донати, – мне жаль, что обучение пошло прахом.

– Вовсе нет, маэстро. Вы научили меня не только петь, но и слышать и понимать музыку, чего я не умел прежде. Вы научили меня тому, что такое быть артистом. Я навсегда запомнил это и благодарен вам.

– Я бы хотел узнать, какие приёмы ты ещё помнишь. Ты не практиковался, но твой голос обрёл лучшую форму, нежели я ожидал.

– Вынужден признать, – сказал Джулиан, – что я всё же практиковался.

– Я так и думал, – сказал Донати с улыбкой. – Но где?

– В гротах. Я заходил туда, когда отправлялся на прогулки ещё до того, как смерть Ринальдо загнала нас в дом.

– Так вот зачем ты проверял, слышен ли звук, издаваемый в гроте, снаружи! – воскликнул МакГрегор. – Ты уже тогда задумал этот розыгрыш с серенадой в саду?

– Нет. Это пришло мне в голову, когда комиссарио Гримани сказал, что расследование не движется, а граф Карло предложил нанять ищеек для поисков Орфео в Англии. Теперь мотивы Карло очевидны. Но его предложение было разумным само по себе, если не знать, что Орфео невиновен – а это знал только я. Я не хотел, чтобы наша компания разбилась, и не собирался тратить силы на охоту в Англии. Так что я решил дать всем понять, что Орфео здесь.

– Но зачем ты тогда писал ищейкам и просил помощи? – спросил МакГрегор.

– Мне нужен был предлог, чтобы уйти в библиотеку, пока все будут на террасе. Также я решил, что в долгу у Вэнса и должен предупредить его, что если поиски Орфео в Англии и правда начнутся, там не найдут и выеденного яйца. Я бы нашёл способ неявно передать это в письме.

– Но сынок, – сказал Донати, – если ты не собирался изначально отвлекать всех серенадой, зачем ты практиковался в гроте?

– Маэстро, – просто ответил Джулиан, – как я мог вернуться в это место и не захотеть петь?

Донати улыбнулся.

– Я хочу знать, – продолжил Гримани, – как вы, маэстро смогли провести больше десяти дней под одной крышей с синьором Кестрелем и не узнать в нём Орфео.

– В это нет ничего удивительно, – немедленно ответил Джулиан. – Маэстро Донати знал меня, как ученика-певца без гроша в кармане, и вряд ли ожидал, что я перерожусь в денди. Кроме того, представляясь ему как Джулиан Кестрель, я был нездоров, и простуда помешала ему узнать мой голос.

– Очень удобное совпадение, – отрезал Гримани.

Джулиан печально улыбнулся.

– Небольшая понюшка табака в носовом платке очень помогла мне устроить это совпадение. За это, маэстро, я также прошу вашего прощения. Я не мог рассказывать вам о том, что предпринимал, а если бы меня раскрыли, я хотел, чтобы ваше незнание об том, кто я, было искренним. Конечно, я был обескуражен, узнав, что вы едете на виллу с нами. Нельзя вечно изображать простуду. Мне оставалось только избегать вас и надеяться на лучшее.

Но, конечно, Донати довольно быстро раскусил его. Джулиан понял это, когда композитор рассказал, что велел Себастьяно никогда не оставлять его одного. Донати доверял Джулиану достаточно, чтобы не выдать его, но боялся, что доверие будет предано и потому дал понять – он начеку. В ответ Джулиан посоветовал Себастьяно держать под рукой заряженный пистолет, таким образом, советуя вооружиться против себя самого. Кажется, композитор принял это за жест доброй воли, которым это и было.

В воспоминания вмешался Гримани.

– Куда вы отправились после того, как покинули виллу в ночь убийства?

– Я бродил в горах около недели, а потом пробрался в Швейцарию через Лугано.

– Откуда у вас такая резкая любовь к горам?

Джулиан улыбнулся.

– Я решил, что это полезно для здоровья.

– Каждый ваш поступок попахивает тайнами и интригами. Гримани переводил взгляд с одного лица на другое, но потом вернулся к Джулиану. – А история месье де ла Марка о протеже графа д’Обре? Это были вы?

Джулиан помолчал миг.

– Граф д’Обре и правда много для меня сделал.

– Он печально известный либерал, – сказал Гримани.

– У него слишком много вкуса, чтобы быть печально известным хоть за что-то.

– Как бы то ни было, он был либералом. Он послал вас в Италию шпионить на себя и, возможно, помогать карбонариям.

– Граф д’Обре – не разжигатель революций. У него был открытый, пытливый ум, что создал ему репутацию либерала среди ярых роялистов из предместья Сен-Жермен. Но каковы бы не были его взгляды, он не навязывал их мне. Он строго советовал держаться подальше от итальянской политики.

Гримани повернулся к де ла Марку.

– Вы знали, что синьор Кестрель – это и есть протеже графа д’Обре, чьё имя вы отказались называть?

– У меня не было и тени такой мысли, – де ла Марк рассмеялся. – Но я могу представить, мистер Кестрель, как вы старались сохранить самообладание, когда я рассказывал о графе и его протеже! Должно быть, вы сочли это очень забавным, mon vieux. А может и нет. Рискну предположить, что вы пережили одну-две не слишком приятных минуты, гадая, уж не вспомню ли я имя этого протеже и не выдам ли вас. И, конечно, вы должны были передать такие сведения комиссарио Гримани, даже рискуя тем, что он будет искать этого человека. Если бы раскрылось, что вы утаили такую важную улику, люди бы задумались, почему.

Гримани задумался, его глаза превратились в щёлочки. Наконец, он спросил Джулиана:

– Я ни на миг не верю, что вы рассказали мне всё. Но прошло столько времени, что теперь нет толку вести дело против вас. Вот, что я решил. Завтра утром вы покинете Ломбардию. Официальная версия будет состоять в том, что вы нажили себе врагов в ходе расследования, и я не могу отвечать за вашу безопасность. Я дам вам жандармов, что проводят вас до швейцарской границы и проследят, чтобы вы пересекли её.

Джулиан поклонился.

– Вы очень добры, синьор комиссарио.

– И ещё одно, синьор Кестрель, – ледяные глаза Гримани встретились со взглядом Джулиана. – Я советую вам в будущем, ради вашего же блага держаться подальше от австрийской Италии, – он повернулся на каблуках и вышел.

Все начали расходится. Валериано и Франческа тепло благодарили Джулиана за то, как он изменил их жизни. Не успели они отойти, как их место заняли МакГрегор, Флетчер, Лючия и Сент-Карр.

– Я должен поблагодарить вас за то, что вы приняли маску Орфео, – сказал Флетчеру Джулиан, – но я не очень понимаю, почему вы сделали это.

– Меня попросила Лючия, – ответил Флетчер.

– Я рассказала комиссарио Гримани о тайной пещере, – объяснила девушка, – но он ответил, что не верит мне и не поверит, пока я не выдам Орфео. Я боялась говорить ему, что это и есть вы. Он ненавидит Орфео, и я подумала, что он мог бы отказаться спасать вас или даже причинить вам вред и обвинить во всём графа Карло. Так что я решила солгать, что Орфео – это один из тех трёх мужчин. Я знала, что когда вы будете спасены, всё можно будет объяснить. А если произойдёт самое страшное, и вы погибнете, я скажу комиссарио Гримани правду.

– Почему вы выбрали меня? – застенчиво спросил Флетчер.

Лючия улыбнулась.

– Просто увидела что-то в вашем лице, – она повернулась к Джулиану. – Доброй ночи, синьор Орфео. Вы не возражаете, что я снова буду вас так называть?

– Нисколько, Барбарина. Но где ты останешься на ночь?

– Я вернусь к дом синьоры Руги, – ответила она. – Она была очень добра ко мне. Я уверена, она позволит переночевать, пусть я и больше не пленница.

– Могу я проводить вас? – спросил Флетчер. Он немного покраснел и поспешно спросил Джулиана, – Если, конечно, вы…

– Мне был очень хотелось, – ответил Джулиан, – но сегодня это право заслужили вы.

– Я пойду с вами, синьор Флетчер, – сказала Лючия.

– Я тоже, – предложил Сент-Карр.

Джулиан критически посмотрел на него.

– Кажется, вы устали. Возможно, вам куда больше пойдут на пользу несколько часов сна. Выглядеть измождённым – это не то, что вам требуется.

– Правда? – переспросил Сент-Карр. – Я и правда измотан. Вы справитесь без меня, Хьюго?

– Я думаю, да, – ответил он с усмешкой и бросил на Джулиана благодарный взгляд. – Доброй ночи, Беверли, мистер Кестрель.