Текст книги "Дьявол в музыке (ЛП)"

Автор книги: Кейт Росс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

– Великолепная реконструкция! – воскликнул де ла Марк. – Могу я сказать, mon vieux, что если вы и не совершали этого преступления, то должны были совершить его?

– Вы очень добры.

Карло побледнел.

– В ваших устах это звучит чудовищно настоящим.

– Сын мой, – дон Кристофоро положил ладонь на предплечье Карло, – нам нужно позаботиться о теле.

– Да, конечно, – Карло слегка встряхнулся и жестом пригласил дона Кристофоро следовать за ним. Священник покинул зал с благословением и шуршанием чёрной сутаны. Карло вышел следом.

Флетчер подошёл к Джулиану и МакГрегору.

– А что теперь будет с Лючией Ланди? Все как будто забыли о ней.

– Я не забыл о ней, мистер Флетчер, – сказал Джулиан, – но если Гримани забыл, то это к лучшему.

– Он вспомнит о ней очень скоро, – предрёк Флетчер.

– Но она уже ничем не может помочь. Гримани почти убедился, что Ринальдо убила Франческа. А если так, значит она убила и Лодовико. Если её арестуют, Лючия сможет раскрыть личность Орфео без страха, что его обвинят в убийстве.

– Мне не кажется, что Гримани готов арестовать маркезу Франческу, – сказал Флетчер. – Он вцепился в Беверли и меня, когда понял, что мы выходили из комнаты ночью.

– Он просто был скрупулезен. И он хочет выстроить обвинение против вас или де ла Марка, потому что считает одного из вас Орфео, которого он ненавидит за то, что тот ускользнул у него сквозь пальцы. Но доказательства против Франчески слишком весомы.

– Понимаю. Спасибо, мистер Кестрель, – Флетчер засунул руки в карману и ушёл, немного обнадёженный.

– Кажется, он очень заинтересован в этой юной леди, – заметил МакГрегор.

– Лючии? – Джулиан улыбнулся. – Да, видимо, она произвела на него впечатление.

– Но сделала она это пару дней или четыре с половиной года назад?

– Мой дорогой друг, я думаю это совершенно не имеет значения.

– Хорошо, а что тогда его имеет? Кто по-твоему убил Ринальдо и его отца?

Джулиан задумался.

– Я всё ещё считаю, что Франческа невиновна, но Гримани может оказаться прав, а я – ставить суждения о характере превыше фактов. Мысль о том, что она – убийца, просто не кажется мне правильной, – он замолчал, а потом уверенно продолжил. – Если Ринальдо и убила какая-то женщина, то это скорее маркеза Беатриче. Он оскорбил её, напомнил о её бездетности, угрожал отнять виллу. Именно по её настоянию он остался здесь, а не поехал в замок. Она говорила мне, будто боялась, что Франческа сделает что-нибудь ужасное, если останется с ним, но это могло быть частью её плана.

МакГрегор установился на него.

– Ты можешь обвинять её в убийстве – эту женщину, которой оказываешь такое внимание?

– Я оказываю ей внимание. Именно поэтому я так стараюсь заподозрить её. Это непросто.

МакГрегор сокрушённо покачал головой.

– Но во всём, что было сказано и сделано, нет доказательств против неё. У Карло был мотив не хуже. Как указал Гримани, Лодовико и Ринальдо стояли между Карло и богатством Мальвецци. Конечно, остаётся ещё сын Ринальдо…

– Никколо – ещё ребёнок, и Карло станет его опекуном. А дети умирают постоянно, от множества причин. Избавиться от него будет намного проще, чем от двух других жертв.

– Ты же не предполагаешь, что он может убить маленького мальчишку?

– Если считать, что человек мог застрелить брата и перерезать горло племяннику, то разве его остановит детоубийство? Но я не верю, что Карло совершил хоть одно из этих преступлений – по крайней мере, ради денег. В этом нет смысла. Когда Лодовико убили, Карло был по уши в долгах. Он мог бы убить брата, если бы эта смерть немедленно принесла что-то ему. Но я не верю, что он составил опасный план убийства, которое не принесло ему никакой выгоды – и, возможно, не принесёт. Он не мог рассчитывать, что у него будет возможность расправиться и с Ринальдо. Шанс мог не подворачиваться годами, а Франческа могла вернуться к Ринальдо или умереть – в любом случае, у племянника могли появится новые сыновья. Мальвецци – нетерпеливая порода, а хотя Карло кажется уравновешенным и рассудительным, он был не стал рисковать столь многих ради такого далёкого приза, который может и не получить.

МакГрегор всплеснул руками.

–Но кто-то же совершил эти убийства!

«Да, – подумал Джулиан, – и чем быстрее мы поймём, кто это, тем лучше. Убивать в доме, полном людей, прямо под носом у Гримани, необычайно безрассудно. Наш убийства становится смелее… или отчаяннее. И один дьявол знает, что он или она сделает дальше».

Тело Ринальдо увезли в Соладжио на задрапированной чёрным лодке, в которой плыли дон Кристофоро и доктор Куриони. Гости виллы, что собрались на террасе увидеть отбытие, мрачной толпой вернулись внутрь, подобно узникам, что возвращаются с прогулки. Тогда на виллу вернулся Валериано.

Он вошёл в Мраморный зал в сопровождении четырёх жандармов, как раз в тот миг, когда сверху спускалась Франческа под конвоем ещё двух.

– Пьетро! – воскликнула она, и бросилась бы в его объятия, но солдаты, повинуясь жесту Гримани, загородили её пути. Она с мучительным нетерпением смотрела поверх скрещённых штыков.

– О, любовь моя, что ты здесь делаешь? Я думала, ты уехал! Почему ты под стражей?

Взгляд Валериано бесстрастно скользнул по ней и её конвойным, потом обратился к другим гостям, стоявшим вокруг как греческий хор, и, наконец, остановился на Гримани.

– Вы посылали за мной, синьор комиссарио?

– Почему вы всё ещё в Соладжио? – отчеканил Гримани. – Я полагал, вы собирались вернуться в Венецию.

– У меня осталось здесь незаконченное дело, синьор комиссарио.

– Какое?

– Маркез Ринальдо был ещё жив, синьор комиссарио.

Повисло потрясённое молчание.

– Что вы сказали? – резко спросил Гримани. – Вы хотите сказать, что имеете какое-то отношение к его смерти?

– Я хочу сказать, что это я убил его, синьор комиссарио. Я думаю, вы знаете это. Разве не для этого вы послали за мной людей?

– Это неправда! – закричала Франческа. – Он говорит это просто, чтобы защитить меня!

Валериано обратил на неё невидящие, мёртвые глаза.

– Ты здесь не при чём.

– О чём ты говоришь? – её голос дрожал. – Что с тобой?

– Прости, – тихо сказал он, – я многое должен тебе рассказать.

Она подняла трясущиеся руки ко лбу.

– Этого не могло произойти. Все и всё вокруг просто сошли с ума…

– Это очень удобное признание, синьор Валериано, – вмешался Гримани, – но у вас есть мотив лгать. Мне не нужен подозреваемый, которого я не смогу осудить.

– Вы не верите мне? – Валериано сунул руку во внутренний карман сюртука. Жандармы с обеих сторон сделали шаг к нему. Но певец лишь слабо улыбнулся.

– Это не оружие. Я достану её очень медленно.

Как и обещал, Валериано вынул и показал всем кремовую лайковую перчатку, украшенную вышитыми зелёным шёлком листьями мирта и рубиновым сердцем, пронзённым бриллиантовой булавкой.

– Откуда у вас это? – воскликнул Гримани.

– Она принадлежит мне. Это пара к той, что я оставил на пороге маркеза Мальвецци в ночь перед его убийством.

– Вы хотите сказать, что это вы убили его?

– Да, синьор комиссарио.

– Нет, Пьетро! – Франческа схватилась за скрещённые штыки, что разделяли их, – Не делай этого…

– Франческа, – сказал он, – отпусти штыки.

Она подчинилась. Несколько капель кровь сорвались с её пальцев на мраморный пол. МакГрегор шагнул к ней, взглядом требуя от солдат не мешать. Он взял её руки, осмотрел порезы и остановил кровь своим платком.

Франческа вовсе не обратила не него внимания.

– Я не позволю тебе сделать это! Я не позволю тебе жертвовать собой ради меня!

– Я же сказал, – устало повторил Валериано, – ты здесь не при чём. Я решил убить Лодовико Мальвецци задолго до того, как познакомился с собой.

– Почему? – спросил Гримани. – Что связывало вас с Лодовико Мальвецци?

– Он был моим злейшим врагом, – спокойно сказал Валериано, – а также моим отцом.

Глава 32

– Отцом! – Карло сделал шаг вперёд в изумлении уставился на Валериано. – Это не может быть!

Все остальные глядели на этих двоих, сравнивая. Джулиан понял, что по-новому смотрит на графа и певца. Он никогда не задумывался о том, сколько в них сходства – в приятной внешности Валериано и, конечно, в его росте. Да, кастраты часто бывали высоки. Но в его элегантной фигуре, лёгкой грации и манере гордо держать голову будто отражался Карло, которым был очень похож на своего покойного брата.

Гримани спросил Карло и Беатриче:

– Маркез Лодовико когда-нибудь давал хоть один намёк, что этот человек – его сын?

– Нет, никогда, – ответил Карло.

Беатриче медленно и молча покачала головой.

– Он не знал, – хладнокровно пояснил Валериано.

– Но… но это значит… – Франческа запнулась, – что я сбежала с …

– Братом мужа, – подсказал Валериано. – Единокровным братом. Да.

Франческа так затряслась, что МакГрегор положил руки её на плечи.

– Этой женщине нужно лечь, – сказал он Гримани, – а мне – перевязать её порезы.

– Мы пойдём в гостиную, – сказал Гримани. – Вы сможете позаботиться о ней там. Я хочу, чтобы она присутствовала, когда я буду допрашивать синьора Валериано, чтобы увидеть, что она думает о его рассказе.

Через несколько минут все собрались в гостиной. Франческа лежала на диване, её глаза были пусты от потрясения. МакГрегор дал её глоток вина, но это не вернуло цвет её лицу. Когда он пододвинул стул, устроился рядом и взял её руку, чтобы наложить пластырь, она подчинилась, точно кукла.

Валериано стоял спиной к камину. С каждой стороны от него было по два жандарма. Гримани встал перед обвиняемым, не сводя с него холодных, оценивающих глаз. Занетти устроился на оттоманке с переносным столиком на коленях. Беатриче заняла кресло и сложила руки на коленях, сдержанная и безмолвная, будто ожидала поднятия занавеса в «Ла Скала». Карло, Джулиан, де ла Марк, Флетчер и Сент-Карр устроились где кто. Присутствовал даже Донати, что сел в углу вместе с Себастьяно.

Валериано окинул всех невозмутимым взглядом. После стольких лет на сцене его было не напугать публикой.

– Вы будете удивлены, узнав, кем была моя мать. Джульетта Петрони – это имя должно кое-что значит для вас, маэстро, если не для всех остальных.

Карло резво выдохнул. Донати свёл брови:

– Она была певицей, да? Красивая девушка, венецианка. Я не думаю, что хоть раз слышал её, но знал, что у неё выдающийся голос, и слишком нежный, чтобы сохраниться надолго. Она пела в неаполитанском «Сан-Карло», но всего сезон или два. А потом, – Донати покачал головой, – я не знаю, что стало с ней потом.

Джулиан посмотрел на Карло.

– Синьор граф, кажется вы бы потрясены, когда синьор Валериано назвал имя своей матери.

– Вполне возможно, что это так, – с жаром ответил Карло. – Я тоже узнал это имя. Я знаю, что она была певицей в Неаполе много лет назад. И я помню, что Лодовико послали в Неаполь, когда ему было восемнадцать, чтобы завершить образование. Это безумная история может оказаться правдой, а Валериано – моим племянником.

– Я – ваш племянник, – сказал Валериано.

– Как вы можете доказать это? – спросил Гримани.

– Доказательств у меня в изобилии – письма, безделушки и прочее. Если мои слова не убедят вас, вы можете послать за ними в Венецию. Моя мать – венецианка, как и сказал маэстро Донати, но училась музыке в Неаполе, где тогда готовили лучших певцов. Там же она дебютировала, и, если верить её служанке – моей дорогой Елене, которая меня воспитала – весь город был в неё влюблён. У них были для этого все причины. Она была молодой и пылкой, её голос был сладок, и даже когда я встретил её – опустошённую и несчастную – она всё ещё была мучительно красива.

Беатриче на миг закрыла глаза. Остальные едва дышали, ожидая продолжения.

– Лодовико Мальвецци был влюблён в неё, – продолжал Валериано. – Конечно, он не мог жениться на ней. Для человека из такой древней фамилии брак с дочерью гондольера грозил остракизмом – несмываемым позором. Если бы он просто соблазнил её, я бы мог простить его, как могла бы и она. Но он поступил куда хуже. Он подкупил одного образованного мерзавца, чтобы тот изобразил священника и якобы тайно обвенчал их. Моя мать простодушно попала в эту ловушку. Она верила, что стала его женой и потому позволила ему сделать себя его шлюхой.

Она оставила сцену и уехала в маленький домик за городом, где он тайно её навещал. Он говорил, что не решается объявить о своём браке, пока не достигнет совершеннолетия. Вскоре он устал от неё, привёл того актёра-священника и раскрыл весь трюк. Он дал её денег, как будто это могло искупить разрушенную карьеру, потерянную добродетель и разбитое сердце. Моя мать всегда безоговорочно отдавалась страсти, что захватывала её. Весной её жизни это была музыка. Летом стал Лодовико Мальвецци. А осень и зиму она хотела одного – умереть.

Она бежала в Венецию, но не пыталась увидеться со своими родными. Всю оставшуюся жизнь – а её было суждено прожить ещё восемь лет – она была затворницей. Больше всего она боялась, что Лодовико узнает про ребёнка. Она не вынесла бы, узнай он об этом, и страшилась, что он может забрать дитя. Она родила меня за городом и оставила с верной Еленой. После этого мать вернулась в Венецию и лишь иногда навещала нас в строжайшей тайне. Она всегда считала, что Лодовико следит за ней. Один или два раза она не пришла, потому что думала, что за ней шпионят.

Елена выдавала меня за своего внука, так что я получил её фамилию – Брандолин. Я знал, что моя мать – Джульетта, но Елена говорила, что та слишком больна, чтобы жить с нами. Она рассказывала, что мой отец умер ещё до моего рождения и именно поэтому мама всегда так печальна.

Учить меня петь – это было единственная отрада моей матери. Её голос был погублен горем и болезнью, но она тщательно воспитывала мой. Я быстро полюбил музыку, но если бы этого не случилось, я бы сделал или выучил всё, чтобы порадовать её. Так что я с детства делал большие успехи.

Валериано глубоко вдохнул.

– Когда мне было восемь, здоровье матери пошатнулось так, что нас с Еленой позвали к её одру. Мать приняла два решения. Во-первых, когда я стану достаточно взрослым, я должен буду узнать имя моего отца – только если пообещаю никогда не говорить ему, что я – его сын. Во-вторых… – Валериано замолк и тихо продолжил, – У моей матери не было денег, что она могла бы мне оставить, и я знал, что должен жить своим умом. Моим явным даром была музыка. В восемь лет мой голос был красив, но когда он сломается, всё станет хуже. Так что она решила, что он не должен сломаться.

Елена никогда не могла ей ни в чём отказать. Она пообещала, что сделает всё, и моя мать умерла у неё на руках. Через неделю меня кастрировали, – Валериано грустно улыбнулся. – Через три года в Италию вторглись французы, и запретили кастратам петь в опере. Потом запрет сняли, но эпоха кастратов всё равно уходила. Моя мать жила затворницей и, наверное, не осознавала этого. Она хотела мне лучшего. Я не виню её за это решение, – едва уловимая дрожь в голосе показывала, насколько велико было искушение обвинить, – Я винил Лодовико Мальвецци. В её смерти, одинокой и почти лишённой друзей, и моей неестественной жизни я виню его.

Валериано замолчал. В комнате царила тишина – только тикали часы, а вдали плескалось озеро. Франческа села на диване и смотрела на Валериано с мучительным состраданием. Лицо Беатриче осталось непроницаемым. Карло дрожал и закрывал глаза рукой.

– На те небольшие деньги, что остались от матери, Елена отправила меня в музыкальную школу в Венеции. Я жил там несколько лет и прилежно изучал ремесло. Когда мне было двенадцать, я приехал к Елене. Там на меня накинулись мальчишки, называя евнухом и случайным сыном венецианской шлюхи. Первое для меня ничего не значило, но второго я снести не смог. Я плакал от ярости и пытался драться с ними. Они жестоко били меня, пока не появилась Елена и не спасла меня. Я просил её рассказать правду о матери. Я помнил её нечастые визиты и тайну, окружавшую их. Я был всего лишь ребёнком, но я жил среди взрослых и видел жизнь их глазами. Я страдал не потому что мои насмешники были неправы, а потому что я боялся, что они правы.

Наконец, Елена открыла мне правду – ту, что я пересказал вам сейчас. Она скрыла только имя моего отца. Я умолял открыть его мне. Я полыхал жаждой возмездия. Меня сводила с ума мысль о том, что мать родила меня вне брака, как и говорили мальчишки, но только из-за этого злодея – моего отца, заставившего её думать, что она – честная женщина. Но Елена держала слово, что дала матери. Она ничего мне выдала мне, пока я не поклялся, что не скажу отцу ни слова о том, кто я. Я принёс такой обет. Я должен был знать правду. И я узнал, что моим отцом был Лодовико Мальвецци – если бы не его подлая выходка, моя мать стала бы знатной дамой, а я унаследовал бы фамильные земли. Странное дело, да, Франческа? Я, а не Ринальдо, мог бы жениться на тебе. Твои дети могли бы быть моими. Вместо этого я оказался ублюдком и отцеубийцей, а ты – женой моего брата…

– О, прошу тебя! – она простёрла к нему руки, – я не могу это слышать!

Он отвёл от неё взгляд и спокойно продолжил:

– Я сдержал свою клятву Елене. Я ничего не сказал Лодовико о нашем родстве. Я скорее позволил бы говорить, что моя мать была проституткой, чем дал бы Лодовико хоть какой-то намёк. Но я никогда не обещал не мстить ему – за мать или за себя.

– Вы очень долго ждали, – заметил Джулиан.

– Мои главные амбиции были связаны с местью, но не только с ней. Я принёс большую жертву, чтобы стать певцом, и не хотел, чтобы это было зря. Так что я решил сделать себе имя, прежде чем совершать преступление, которое положит конец моей жизни. А потом… – Валериано отвёл глаза, но потом снова заговорил твёрдым, уверенным голосом. – Я понял, что кровопролитие – не единственный способ мщения, доступный мне. А для такой гордой семьи как Мальвецци он был и не лучшим.

Франческа медленно подняла глаза.

– О, нет, – прошептала она.

– Я разорвал эту семью в клочья, – сказал Валериано с тихой гордостью. – Я унизил не только моего отца, но и брата, который занял место, что должно было быть моим.

– А я, Пьетро? – вскрикнула Франческа. – А кем была я?

Он посмотрел на неё не без сочувствия.

– Ты была очень полезной.

– Полезной! – Франческа судорожно сцепилась в диванные подушки. Её всю трясло. – Ты хочешь сказать, я бросила моего мужа, оставила моих детей на шесть долгих лет потому что была… полезной для тебя?

– Мне жаль, – сказал он.

Её голос стал низким, будто рык животного.

– Ринальдо был прав. Ты чудовище. О, Мадонна! Когда я думаю о твоей доброте, твоей нежности все эти годы! Все это игра? Всё притворство? Конечно, почему нет! Ты ведь был на сцене годами! И всё же тебе нелегко было сделать меня счастливой и помешать вернуться к детям и дому! Для существа, вроде тебя – без сердца, без чувств в груди – да, синьор Валериано, это был бенефис всей вашей жизни!

Она разразилась диким, беспомощным смехом. МакГрегор сжал её плечи и осторожно, но крепко встряхнул. Беатриче поднесла к её носу флакон с нюхательной солью и растёрла женщине руке. Постепенно она успокоилась. Валериано всё это время стоял неподвижно и молчал.

Всеобщее замешательство уступило жёсткому голосу Гримани:

– Это полицейское расследование, а не театральные подмостки. Синьор Валериано, я более не желаю слышать вашего злорадства в адрес семьи Мальвецци. Ваши мотивы убить маркеза Лодовико достаточно ясны. Всё, что я требую сейчас – рассказ о самом убийстве.

– Вы получите его, – сказал Валериано. – Через год или два после того как маркеза Франческа стала жить со мной, я был удовлетворён. Я восторжествовал над Лодовико. Я дал Ринальдо вкусить стыда и бессилия, которые всегда чувствовал сам. Но Лодовико нанёс ответный удар, очернив моё имя и погубив мою карьеру. Без музыки мне не было покоя. Моя победа не была полной. Когда Франческа предложила вернуться в Ломбардию и просить Ринальдо о встрече с детьми, я согласился, но у меня была своя цель. Чтобы воплотить её, я позаимствовал виллу на берегу Комо, напротив виллы маркеза Лодовико. Я знал – весь музыкальный мир знает – что маркез Лодовико ездит на виллу к загадочному англичанину, которого готовит к сцене.

Уже на озере я узнал, что Лодовико остаётся в Кастелло-Мальвецци, а Орфео и маэстро Донати живут на вилле. Я должен был выманить его наружу – в своём замке он был недосягаем. Устраивать засаду на дороге по пути к вилле было слишком ненадёжно. Мне нужно было завлечь его в какое-нибудь безлюдное место ночью. У меня оставались перчатки матери, которые когда-то подарил он, и я мог использовать их как приманку. Я был уверен, что он вспомнит. Я был не меньше уверен, что он никому не скажет о такой встрече. Он всегда держал свой поступок в тайне. Быть может, он даже чувствовал уколы стыда, когда вспоминал о ней.

Я решил встретиться с ним в беседке. Я знал виллу и её сады. Лодовико однажды сам приглашал меня спеть на fête champêtre^[90]. И как заметил синьор Кестрель, – Валериано поклонился Джулиану, – я выезжал на лошади в ночь перед убийством и в ночь самого убийства. В первый раз я оставил свёрток с перчаткой и запиской. Во второй раз я пошёл в беседку.

Голос Валериано упал. Он смотрел вдаль, будто перед ним снова разверчивалось всё произошедшее.

– Я приехал около полуночи и привязал лошадь за воротами виллы. Они не были заперты, и я вошёл, последовал дорожкой вдоль берега и добрался до беседки. На озере была одна или две лодки, но на берегу не горело огней, так что они бы не увидели меня. У меня был фонарь, но я опустил на нём заслонки и шёл в темноте. Когда я добрался до беседки, – он помолчал, вдохнул и продолжил, – отец уже ждал. Я дал ему возможность задать вопросы или искусить меня нарушить клятву и бросить наше родство ему в лицо. Возможно, в последний миг перед смертью он догадался, кто я такой, и почему он должен умереть. Но я сдержал букву своего обещания.

Он распростёрся у моих ног, головой к балкону, что выходил на озеро, и раскинув руки. Я выстрелил с такого близкого расстояния, что пуля оставила большую дыру в его груди, почерневшую от пороха.

– Из чего вы сделали пыж? – спросил Джулиан.

Валериано вздрогнул и вышел из транса.

– Я не помню. Разве что важно?

– Пыж нашли в ране, синьор Валериано.

Валериано был удивлён.

– Я не могу сказать, что это было. Когда заряжаешь пистолет, то берёшь любой комок бумаги, что попадётся под руку.

– Это был кусок бумаги с нотным станом, – коротко ответил Гримани. – В этом не было ничего примечательного. Вы певец и должны были иметь с собой много такой бумаги.

– Да, – сказал Валериано, – конечно.

– Продолжайте ваш рассказ, – велел комиссарио.

– Мне оставалось только одно, – снова заговорил Валериано. – Я обыскал карманы Лодовико, надеясь найти свою записку или перчатку матери. Я думал, что никто не сможет связать их со мной, но мне хотелось бы их вернуть. Я нашёл его часы, записную книжку и заряженный пистолет, но ни перчатки, ни записки не было, а рисковать, обыскивая виллу, я не стал. Я вернулся домой. Маркеза Франческа беспокоилась обо мне и опрометчиво отправилась искать меня в темноте. Никаких иных трудностей не было, благодаря чему я хранил эту историю в тайне до этого дня.

Карло перекрестился – его глаза были пусты от потрясения. Беатриче смотрела на Валериано с отвращением. Франческа раскачивалась взад и вперед, тихо постанывая. Де ла Марк стоял до странности непринуждённо, прислонившись к стене, а его взгляд был заинтересованным и отрешённым. В углу комнаты Флетчер, что с трудом понимал миланский язык с венецианским акцентом, шёпотом объяснял потрясённому Сент-Карру, о чём была речь. Джулиан отвёл взгляд от певца и изучил соотечественников, убеждаясь в их реакции, после чего снова перевёл взор на признавшегося отцеубийцу.

– Хорошо, – сказал Гримани. – Теперь расскажите о маркезе Ринальдо.

Валериано склонил голову.

– Долго время мне хватало унижения Ринальдо. Я бы не стал убивать его, если бы не последние унижения, свидетелями которых были вы все.

– На самом деле, – вставил Джулиан, – в своё время вы скорее рисковали своей жизнью, не желая повредить ему.

– А, – Валериано замолчал на миг, – вы говорите о дуэли.

– Да. Дуэли, на которой вы позволили выстрелить в себя дважды, а сами стреляли в воздух.

– В этом не было доблести, синьор Кестрель. Ринальдо был напуган и трясся как лист. Он почти наверняка бы промахнулся. И я знал, что любая рана от пули будет пустяком по сравнению с позором человека, которого победил евнух, даже не стрелявший в ответ.

Итак, счёты между нами были сведены – у меня его жена, я растоптал его честь, но у него моё имя и наследство. Равновесие нарушил он. Это Ринальдо забрал маркезу Франческу и оскорбил меня – так, что ни один джентльмен не сможет вынести, и даже кастрат сочтёт нужным отомстить.

– Вы решили отказаться от маркезы Франчески, – напомнил ему Джулиан.

– Да, – согласился Валериано, – когда я увидел, что он хочет расстаться со мной ради своей детей, я подумал: «Раз нам суждено расстаться, пусть это сделаю я». И Ринальдо никогда не сможет сказать, что последний удар был за ним.

– Вы просто притворялись, когда отрывали себя от неё и называли её своей единственной любовью?

Валериано поднял глаза – он был слегка раздражён.

– Я певец, синьор Кестрель. Влюблённый, разлучённый со своей возлюбленной, – частый элемент репертуара. Это первое, что учатся играть в опере.

Джулиан вспомнил, как Валериано пел для собравшихся «Parto, parto, ma tu ben mio».

– После того как я оставил маркезу Франческу, – продолжал Валериано, – я задержался в окрестностях, надеясь, что мне выпадет шанс ударить по Ринальдо. Прошлой ночью я пришёл на виллу.

– Как вы прошли через ворота? – спросил Джулиан.

– Я не пользовался воротами. Я прошёл по гальке у подножья насыпи и взобрался в сад. Я стоял под окном Ринальдо, гадая, там ли он, и как мне попасть внутрь. Внезапно, я увидел невероятное – кто-то вылез из окна и прошёл по карнизу до соседнего балкона, откуда перебрался на южную террасу. Сперва я различил, что это женщина, а потом понял, что это Франческа.

Я прятался среди деревьев, пока она не спустилась со стены и не ушла. Всё это время я думал – тем способом, что она ушла, я смогу пойти. Я взобрался на стену и дошёл до балкона – вашего, синьор комиссарио. Я ступил на карниз и прошёл по нему до балкона Ринальдо так же, как это сделала Франческа.

– Когда это было? – спросил Джулиан.

– Я не смотрел на часы. Между полуночью и рассветом – точнее я сказать не могу. На балконе я посмотрел через французскую дверь и увидел, что Ринальдо лежит на спине и спит.

– Значит в комнате был свет, – заинтересовался Джулиан.

– В комнате не было света. У меня был собой ночной фонарь.

– Вы карабкались по карнизу с фонарём?

– Я зацепил его за одну из подтяжек. Могу я продолжить?

Джулиан поклонился.

– Я снял ботинки, – сказал Валериано, – чтобы не издавать шума и не оставить грязных следов. Я оставил их на балконе и вошёл в комнату. Первые несколько шагов я сделал с фонарём в руке, но он так звенел, что я боялся разбудить Ринальдо. Так что бы открыл его и достал оттуда свечу.

Джулиан и Гримани обменялись взглядами. Потом на губах комиссарио появилась мрачная улыбка. Капля воска, наконец, получила своё объяснение.

– На столе Ринальдо стоял несессер, – продолжал Валериано. – Я нашёл бритву и перерезал ему глотку.

– Как вы собирались убить его, если бы не нашлось бритвы? – с любопытством спросил Джулиан.

– У меня с собой был нож.

– Тогда зачем было использовать бритву? – тут же спросил Гримани.

– В этом нет ничего странного, синьор комиссарио. Я всю жизнь ждал возможности воспользоваться бритвой.

Такой ответ вывел из равновесия даже Гримани.

– Продолжайте, – сказал он, наконец.

– Осталось намного. Убив Ринальдо, я увидел у него на шее цепочку с ключом. Я понял всё с первого взгляда – он запер себя и Франческу в комнате, и именно поэтому она убежала через окно. Я отпел дверь и вышел через дом, не рискуя своей жизнью на балконе. Я решил, что пусть меня лучше поймают на вилле целым и здоровым, чем найдут в саду с переломанными ногами.

– Но вы понимали, что обвинение падет на маркезу Франческу? – спросил Джулиан.

– Это не приходило мне в голову. Но если я поступил с ней дурно, то теперь я загладил эту вину.

– Ты никогда не загладишь то, что сделал со мной! – Франческа с трудом поднялась на ноги. – Я карабкалась с балкона потому что Ринальдо обошёлся со мной хуже, чем с рабыней, чем с уличной девкой. Он насмехался и унижал, он насиловал меня. И я говорю, что лучше бы пережила эту ночь снова сотню раз, чем узнала бы, что ничего для тебя не значу! Что ты такое, раз мог так поступить со мной? Что ты такое?

– Я – то, что Бог и Лодовико Мальвецци сделали из меня, – тихо ответил он.

Комиссарио повернулся к Занетти.

– Подготовьте письменные показания для подписи. Потом отвезите их в Соладжио и пусть Руга подпишет ордер на арест.

– Да, синьор комиссарио. А что делать с ним сейчас?

– Заприте в одной из комнат, – сказал Гримани, – и поставьте жандармов у дверей.

– Можете использовать бильярдную, – бесцветным голосом предложил Карло. – Она в задней части дома, там никто не ходит.

– Хорошо, – Гримани обратился к жандармам, окружавшим Валериано. – Проследите, чтобы он оставался там и ни с кем не говорил. Отнимите всё, что он сможет использовать как оружие против себя же, – Гримани улыбнулся с хладнокровным удовлетворением. – Я не допущу, чтобы виселица лишись своей добычи.

Глава 33

Когда жандармы увели Валериано, Франческа предалась безудержной, пронзительной скорби. МакГрегор растёр её виски уксусом с водой и велел выпить успокаивающий настой из трав. Беатриче послала слугу за доном Кристофоро, который мог бы помолиться с ней. Джулиан, к своему собственному удивлению, сел рядом с Франческой и взял её руки в свои. Женщина прильнула к нему и заплакала. Кестрель подумал, что в своём горе Франческа и не осознает, на чьём плече рыдает.

Когда изнеможение немного успокоило её, МакГрегор помог её добраться до её комнаты. Беатриче пообещала остаться с Франческой, пока та не уснёт. Когда они вышли, маркеза посмотрела на Гримани ясными и горькими глазами

– Поздравляю вас, синьор комиссарио. Вы нашли вашего убийцу, и вам даже не пришлось ударить пальцем о палец.

– Это удовлетворительный исход, – коротко ответил Гримани. – Слова синьора Валериано о родственной связи с маркезом Лодовико нужно проверить. Но остальные его показания говорят сами за себя. Он знает такие подробности о смерти маркеза, что никогда не были обнародованы – в том числе положение тела, содержимое карманов и заряженный пистолет.

Джулиан подумал, что у Гримани есть все причины быть довольным. Он раскрыл убийство Ринальдо в тот же день, когда оно было обнаружено. Более того, найденный виновный очень понравится вышестоящим. Австрийским властям Милана претил бы арест кого-то из семьи Мальвецци. Валериано же, венецианский певец-бастард, не требует такой щепетильности. Но Джулиан видел, что комиссарио чем-то недоволен. Почему? Потому что расследование окончено, а Орфео всё ещё не свободе.