Дьявол в музыке (ЛП)

Текст добавлен: 1 июля 2025, 11:32

Текст книги "Дьявол в музыке (ЛП)"

Автор книги: Кейт Росс

Жанр:

Исторические детективы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)

Назад к карточке книги

– Это довольно странная мысль, – сказал МакГрегор.

– Он любил такие. Он легко умел ставить себя на чужое место

– Если бы ты был обычным уличным мальчишкой, ты бы не заботился о том, кто видит, как ты ешь.

– Но граф подозревал, что я не совсем обычный. Он даже поспорил с друзьями об этом. Когда он нашёл меня на мостовой, то заметил, что моя рубашка грязная, но ногти чистые. Это была одна из его максим: если хочешь узнать происхождение человека, изучи его руки.

– Он, как будто, любил эти детективные гадания не меньше тебя.

– Он любил, раз вы упомянули об этом. Он немного поговорил со мной, понял, что я англичанин, у меня хороший почерк и взял меня в свой дом работать с английской корреспонденцией. Он жил в Англии несколько лет после Террора и завёл там много друзей. Но писем было недостаточно, чтобы это сошло за занятие, так что мне находили и другую работу. Какое-то время с помогал ему с одеждой.

– С одеждой? – изумился МакГрегор. – Ты хочешь сказать, что был… камердинером?

– Нет совсем, – весело ответил Джулиан. – Его настоящий камердинер, Джастин, не позволил бы этого. Но иногда мне позволяли помочь Джастину с мелкими поручениями – например, глажкой, которую он не любил.

– Глажкой, – ошеломлённо повторил доктор. – Откуда ты вообще узнал, как это делается?

Губы Джулиана скривились. МакГрегор явно думал, что он провёл всё детство, зубря латинские глаголы.

– У меня есть неожиданные таланты. Во всяком случае, я достаточно часто путался у графа по ногами, когда он одевался утром или отходил ко сну, и он немало говорил со мной о разных вещах, чтобы не забывать английского. Вскоре он стал делиться и своим мнением – о политике, театре, любовных похождениях. Незаметно моё положение стало меняться. Граф мог сказать: «Твой акцент нужно улучшить, Жюльен, тебе нужно учиться ораторскому мастерству». Или: «Ты должен научится ездить верхом, Жюльен, на тот случай, если я захочу, чтобы ты составил мне компанию». А когда он узнал, что я играю на пианино, ему ничего не оставалось, как посоветовать мне продолжить занятия музыкой.

Его друзья не понимали, в чём дело, но я думаю, что понимал. Графу было тридцать пять, и он не был женат. Ожидалось, что он найдёт себе блёклую жену, что училась в монастыре, а их дети будут поглощены отжившим своё миром предместья Сен-Жермен, где его мать и сёстры пытались воссоздать ancien régime^[99]. Д’Обре был либералом и циником – предателем своего сословия и христианином только по поступкам. Его семья терпеть его не могла, а появись у него ребёнок, они бы постарались отнять его. Но никлому не было дела до какого-то английского бродяги, которого он подобрал на улице и взялся воспитывать и учить.

– Это звучит ужасно напыщенно. Тебе не приходило в голову, что он просто был одинок, а ты пришёлся ему по душе?

Джулиан задумался на мгновение, а потом улыбнулся.

– Спасибо, мой дорогой друг. Я думаю, именно это я и пытался сказать.

– А когда ты начал петь?

– Это вышло случайно. Я рассказывал графу о мотиве какого-то произведения, добавляя к нотам бессловесные звуки. Тогда он странно посмотрел на меня и будто между прочим сказал, что мне стоит взять несколько уроков пения. Потом я узнал, что он нашёл мне учителя. Я ничего об этом не думал. Я всегда любил музыку, но считал себя не более чем одарённым пианистом-любителем. Я никогда не думать быть певцом.

Учитель дал мне дюжину уроков. Он сказал, что мой голос нуждается в обработке, я не знаю азов пения и едва отличаю один регистр от другого. Я был просто… прирождённым певцом. Граф сказал, что теперь я на распутье – я мог бы жить прежней жизнью или развить свой дар и выйти на сцену.

Я не хотел становиться певцом. Это была не та жизнь, о которой я мечтал. Но я чувствовал, что у меня нет выбора. Я вдруг осознал, насколько завишу от графа. Мои обязанности стали пустяковыми, а траты на моё образование – очень большими. Я не мог вечно жить из его милости. Я был обязан встать на ноги, а он указал мне путь.

Я сказал, что хотел бы стать певцом, и, если он поможет мне, я отплачу ему, когда буду зарабатывать на жизнь сам. Он не обманулся. Язык долга и обязанностей был чужд нам. Граф сказал, что был эгоистом. Он привязал меня к себе золотыми нитями покровительства и денег, и видит лишь один способ освободить меня. Он выделил мне содержание – достаточное, чтобы одеваться, держать коня и вести жизнь джентльмена. Он сказал, что это fait accompli,^[100] и я ничего не могу изменить. «А теперь, – добавил он, – мы можем быть добрыми друзьями. Я больше ничего не буду делать для вас, а вам не нужно беспокоиться о том, чтобы не показалось, будто вы выслуживаетесь. Вы сильно разочаруете меня, выказывая чувство долга. Джентльмен должен иметь принимать чужие услуги, а для человека с чувством собственного достоинства это труднее, чем оказывать их самому».

– Похоже, он хороший человек, – сказал МакГрегор, – несмотря на нерегилиозность. Я бы хотел быть с ним знакомым.

– В каком-то смысле, вы знакомы. Многое хорошее, что досталось мне не от отца, вложил Арман д’Обре.

– И ты поехал в Италию, – продолжал расспросы доктор, – и маркез Лодовико взял себе в голову сделать из тебя певца.

– Да. Но эту часть истории вы уже знаете.

– Я знаю то, что теперь знают всё, – проворчал МакГрегор. – Ты не счёл нужным рассказать раньше.

– Я боялся, что так вы не дадите мне приехать в Милан.

– Тогда почему ты продолжал всё скрывать, когда я приехал сюда за тобой?

– Присоединившись ко мне в расследовании, вы подвергли себя большей опасности, чем сами подозревали. Единственное, что я мог сделать, чтобы защитить вас – это оставить в неведении.

– Ты решил, что мне нельзя доверять, – обвинил МакГрегор.

– Я решил, что вы – самый честный и прямой человек, которого я знаю, и не хотел, чтобы вы шли против своей природы ради меня.

– Вздор! Ещё не слышал такого учтивого способа сказать, что человек не умеет хранить тайны.

Джулиан прекрасно понимал, что даже сейчас не рассказал МакГрегору всей правды. Но стоит ли ему знать о задании от «Ангелов»? Они с доктором покидают Италию. Пусть лучше ему будет нечего скрывать от полиции.

– Я думаю, Брокер знал всё с самого начала, – заявил МакГрегор.

– Да. Полагаю, я немало вырос в его глазах, когда он узнал, что меня ищет полиция целой страны. Но когда он осознал, что я собираюсь сам отправиться в их когти, он был потрясён. Это противоречила каждой догме его кредо.

– А что скажут твои лондонские знакомые об этих эскападах в роли Орфео?

– Скорее всего, подробности всего случившегося никогда не поймут даже в Милане. Когда они доберутся до Лондона, они будут едва напоминать правду. Всё будет казаться пустой забавой, на которую я пустился из-за пари.

– Люди могут захотеть услышать твоё пение, – предупредил МакГрегор.

Джулиан пожал плечами.

– Я скажу, что бросил петь, когда узнал, что теноры носят фланелевые шейные платки и корчат невыразимые гримасы, когда берут любую тону ниже высокой «Си».

– Такими остротами ты сможешь отделаться от своих лондонских друзей. Но я знаю, что ты искренне говорил маэстро Донати, что для тебя значило пение. Как с таким даром ты можешь его бросить?

– Меня к этому не приучали. Моя мать выступала на сцене, но она умерла родами. Отец воспитывал меня как джентльмена, пусть и жил в стеснённых обстоятельствах.

МакГрегор кивнул.

– Ты рассказывал, что семья отвергла его из-за этого брака. Ты хочешь сказать, он бы не одобрил, если ты бы стал певцом?

– На самом деле, он мог бы обрадоваться, – задумался Джулиан. – Он всегда говорил, что у матери был прекрасный голос.

– Так что же тебя останавливает?

– Это не занятие для джентльмена.

– Ты хочешь сказать, что позволишь Божьему дару уйти впустую, потому что это не понравилось бы людям из лондонских гостиных?

Какое-то время Джулиан молчал. Он подошёл к открытому окну и смотрел, как деревья купаются в лунном свете, а на востоке мерцает озеро.

– Когда мне было девять или десять, мы с отцом отправились отнести несколько рукописных страниц книготорговцу на Патерностер-роу. Отец стал писателем после смерти матери. Он переписывал тексты красивым почерком, переводил, составлял указатели – брался за любую работу, что давали книготорговцы. Это было в январе – в холодный и ветреный день. Отец тогда закутался в старый плащ и залатанные ботинки, а на плечи накинул побитую молью зелёную шаль. У него был синий нос и пальцы – я видел это в прорехах на перчатках. Каким жалким казался я, один Бог знает.

Мы шли по мостовой, когда увидели, как в книжную лавку заходит джентльмен. Это был солидный и явно обеспеченный человек в плаще с пелериной, чёрной фетровой шляпе и блестящих гессенских сапогах. «Это же Рэнтем! – воскликнул тогда отец. – Я знаю его по университету!» Он поспешил к джентльмену с распростёртыми объятиями. Мистер Рэнтем оглянулся. Я различил на его лице удивление, потом узнавание, а потом – неловкость и отвращение. Не успел отец дойти до него, как тот перешёл улицу и сделал вид, что не узнал своего знакомого.

Не так давно сын этого человека попытался вступить в «Уайтс» – самый престижный джентльменский клуб Лондона, как вы можете знать. Какое решение его ждало, было неочевидно, но я использовал своё влияние.

– Ты не позволил принять его?

– Мой дорогой друг, это было бы проявлением злобы. Нет, напротив – и теперь он у меня в долгу. Это была месть.

МакГрегор уставился на него.

– Но ты не можешь провести всю жизнь, мстя за оскорбления своего отца, – неуверенно произнёс он.

– Почему нет? Так я коротаю время. И время от времени раскрываю убийства.

МакГрегор мрачно покачал головой. Наконец, он спросил:

– Что теперь, когда расследование закончено?

– Я полагаю, наша компания быстро распадётся. Гримани хочет вернуться в Милан как можно скорее, чтобы собрать все лавры за расследование и изложить свою версию событий. Маркеза вернётся в миланский высший свет, а де ла Марк будет ухаживать за ней, пока у него не найдётся более важных дел. Валериано займёт место во главе семьи Мальвецци вместе с Франческой. Я предупрежу их пристально следить за Никколо – у Карло три сына, и было бы слишком беспечно надеяться, что они не похожи на него. Флетчер пойдёт за Лючией куда угодно и не будет об этом сожалеть. Если у Сент-Карра есть мозги, он поедет дальше один и научится жить своим умом. Вы же вернётесь в Англию, я считаю.

– И после Италии это будет просто прекрасно, спасибо тебе. Но что будешь делать ты?

– Я не знаю. Быть может, поеду туда, где ещё не бывал – скажем, в Испанию.

– Я бы не прописывал тебе такого лекарства, – МакГрегор подошёл к окну, где стоял Джулиан и встретил его взгляд своими спокойными, карими глазами. – Сейчас у тебя болит сердце так же, как болело у меня, когда ты убедил меня ехать на континент с тобой. А сейчас я говорю, что лучше всего для тебя будет вернуться в Англию.

Где-то среди далёких холмов мальчишеский голос затянул крестьянскую песню.

«Пастух, – подумал Джулиан. – Уже почти рассвет. У него такой чистый и уверенный голос. Где в этой стране деваться от музыки?»

– Мне нужно кое-что объяснить, – тихо сказал он. – Я говорил вам, почему не хочу становится певцом. Но с того дня, как я вернулся на виллу, я сожалел каждый день. Я думал, что сделал правильный выбор, вернувшись в Англию. Но сейчас я больше в этом не уверен.

– Я уверен, – ответил МакГрегор.

Джулиан удивлённо посмотрел на него.

– Нет, я не одобряю, что ты посвятил свою жизнь битвам своего отца. Я не могу поверить, что ты этого хотел. Но теперь я понимаю, что на сцене ты не был бы счастлив. Маэстро Донати сказал, что у тебя нет темперамента, и он был прав. Ты помнишь, как говорил мне, что петь на публике – это всё равно, что оказаться голым перед толпой незнакомцев? Тебе бы это никогда не подошло. Ты самый одетый человек, которого я знаю. Тебе нравится быть на публике, но только пока публика видит то, что ты готов показать. Став певцом, ты бы вкладывал душу в каждое выступление перед всем миром. Ты по-своему отважен, Джулиан, но не так. И ты достаточно мудр, чтобы понимать это.

Мальчик всё ещё пел. Джулиан прислушался к нему лишнюю секунду, а потом закрыл окно и на миг с теплотой положил руку МакГрегору на плечо.

– Все в порядке, мой дорогой друг. Едем домой.

Примечание о языках

«Программа-переводчик немного барахлит… Возможно, тебе попадаются итальянские словечки. Извини»

– Ребекка Крейн, Assassin’s Creed 2

Четвёртый роман о Джулиане Кестреле переносит нас в Италию и сталкивает с соответствующим языком. В первых трёх книгах действие происходило в Англии, и подразумевалось, что все герои говорят на английском, лишь изредка вворачивая французскую фразу или щеголяя латынью. В таких условиях я, без сомнений заменяя английский текст и речь русскими, оставлял кусочки иных языков, как есть, лишь снабжая сносками, – если персонажу в оригинале хочется козырять своими познаниями, он должен делать это в переводе.

Однако «Дьявол в музыке» ставит нас в иную ситуацию. Сама Кейт Росс в примечании указывает, что хотя книга написана на английском, нам предлагается представлять, что герои общаются на итальянском, а отдельные вкрапления самого итальянского нужны для придания происходящему колорита и встречаются лишь в тех разговорах, что персонажи ведут беседы на английском. Однако кроме обычных фраз и слов, в авторском тексте и речи встречается и то, что в науке о переводе называют реалиями, то есть слова и выражения, обозначающие предметы культуры, а также устойчивые выражения, содержащие такие слова, – например, обращение «signor», должности «comissario» и «podesta», блюдо «polentina». В таких условиях невозможно следовать единой системе перевода – если переносить все итальянские слова на русский, потеряется замысел автора, а если все бережно сохранять, у читателя начнёт рябить в глазах от многочисленных «signor» и «marchese» латиницей на каждой странице.

Осознав, что оба подхода ведут в тупик, я пришёл к простой мысли, что теперь кажется очевидной, – отказаться от жёстких правил передачи таких вкраплений и заботиться лишь о том, чтобы эта итальянская «глосса» выполняла ту же роль, что и в оригинале – подчёркивала, где происходит действие и насыщала тест итальянскими реалиями. Как именно она будет это делать – вопрос скорее технический и может иметь разные ответы в разных обстоятельствах.

Когда персонажи произносят что-то на итальянском – как правило это отдельные самодостаточные фразы и восклицания – я это сохранял, отказавшись разве что от некоторых мелочей. Что же касается реалий, то их можно передавать в языке перевода самыми разными способами в зависимости от цели, которой пытается достичь переводчик: озвучивать на своём языке, калькировать, подбирать аналоги, заменять иностранное слово его кратким объяснением и так далее – учёные об этом пишут целые монографии. У меня задача была несложная – требовалось лишь не утратить колорит, а уникальных реалий было не настолько много, чтобы их передача обычной транскрипцией перегружала текст непонятными терминами. Именно поэтому итальянский или миланский signor превращался в «синьора», comissario – в «комиссарио», а comandante – в «команданте», благо значение этих слов очевидно из контекста или понятного русскому уху корня. При этом те реалии, что были неясны мне самому (например, «panettone» или «sediola»), оказались снабжены пояснением от самого автора прямо в тексте – видимо, для английских читателей эти слова так же неочевидны, как для нас.

Отдельной проблемой стали титулы. Супруги Мальвецци в оригинале «marchese» и «marchesa» вместо «marquis» и «marquise», Карло – не английский «count», а итальянский «conte», граф д’Обре носит французский титул «comte», а где-то в девятой главе мелькает эпизодическая «contessa». Конечно, на русский язык это без труда переводится давным-давно устоявшимися соответствиями – Мальвецци станут маркизом и маркизой, Карло и д’Обре – превратятся в графов, а эпизодическая дама – в графиню. Однако мне не хотелось совсем утрачивать эту иностранную специфику. Покрутив в голове разные варианты, я решил всё-таки оставить Карло, д’Обре и даму из девятой главы графом, графом и графиней, но отыграться на самом частом и важном титуле в книге. У Беатриче я оставил его на итальянском – «маркеза» звучит достаточно красиво, чуть необычно, но понятно. Что же до Лодовико, то его титул я слегка приспособил под русский язык – так из несклоняемого и какого-то бесполого «маркезе» получился «маркез».

И, наконец, оперы. В книге встречаются несколько коротких стихотворных отрывков из разных произведений, причём в оригинале часть дана на итальянском, а часть – на английском. Итальянские арии я просто оставлял на их родном языке, а вот с английскими оказалось непросто – логика подсказывала, что в русском переводе их нужно привести на русском языке, но существующий перевод я обнаружил далеко не у всех, а обнаруженный иногда звучал очень плохо. Впрочем, возможно, я просто не понимаю музыку. В итоге там, где это не имело значения, я подставил итальянским произведениям оригинальный текст, а там, где имело (в той грустной песне, что исполняет Орфео в главе 5), кое-как перетолмачил строки на русский.

notes

Примечания

Это довольно странное замечание – Маттео служит садовником у Мальвецци, чья вилла называется просто «Вилла Мальвецци», а Вилла Леальта не упоминается в книге больше ни разу. Здесь и далее примечания переводчика.

Перевод С. Я. Маршака.

Если вас удивляет, почему вроде бы привычный титул «маркиз» здесь звучит как «маркез» – добро пожаловать в традиционные авторские примечания о конце книги.

Северная Италия в те времена входила в состав Австрийской империи, как Ломбардо-Венецианское королевство.

В оригинале Эрнесто титулует господина словом «Excellency», что точнее переводится как «ваше превосходительство». Однако в русском языке такое обращение вызывает ассоциации скорее с важным чиновником, чем с потомственным аристократом – возможно, отчасти потому что в системе обращений Российской империи, знакомой нам по урокам истории и литературы, «вашим превосходительством» именовали обладателей определённых чинов в Табели о рангах, а у титулованных дворян были другие обращения, имевшие над «табельными» преимущество. Поэтому я решил заменить «ваше превосходительство» на «ваше сиятельство» – существующее в языке обращение, применявшееся к титулованным дворянам, в том числе маркизам.

Русскоязычное либретто я нашёл вот здесь – https://libretto-oper.ru/rossini/sevilskii-ciryulnik.

Певучесть, напевность исполнения.

Доменико Чимароза (1749-1801) – итальянский оперный композитор.

Так называется техника пения, при которой исполнитель плавно переходит от одной ноты к другой, а не берёт каждую отдельно.

В оригинале ещё грубее: «There was a joke in Milan that Rinaldo and his wife’s lover had not enough balls between them to make up one whole man», то есть «В Милане шутили, что у Ринальдо и любовника его жены не наберётся яиц и на одного мужчину». Мне кажется, такая формулировка на русском звучит слишком современно, так что слегка изменил. Сперва даже хотел смягчить до «…шутили, что у жены Ринальдо есть муж и любовник, но никогда не было мужчины», но это уже далеко от изначальной грубой остроты.

Слова из комической оперы «Любовь с препятствиями или Мельничиха» Джовани Паизиелло. Перевод Александра Кузьмина (https://glaurungopera.blogspot.com/2020/01/nel-cor-piu-non-mi-sento-la-molinara.html).

Речь идёт о песне «Son tutta duolo». В книге она приведена на английском («I am all sorrow, / I have only cares, / A cruel pain is killing me. / For me, the stars, fate, the gods, Heaven are nothing but tyrants»), но предполагается, что Орфео поёт на итальянском, т. е. на понятном Лодовико и Донати, а на языке Шекспира она тут приведена лишь для того, чтобы её смысл был ясен читателю. Соответственно, в переводе она должна быть озвучена на русском. Вменяемого перевода я не нашёл, поэтому пришлось что-то сообразить самому. Поскольку моё творение идеально соответствует английскому варианту в вопросах отсутствия склада, лада и рифмы, я считаю, что справился. Возможно, если зачитывать это под музыку и нараспев, то это даже будет похоже на песню.

Здесь и далее Библия цитируется в синодальном переводе. Лючия и Донати читают сто двадцать девятый псалом «Из глубины».

Миланское издательство, основанное Джованни Рикорди в 1808 г.

В оригинале есть приписка «из перевода 1818 года» – возможно, смысл в том, что цитируется поздняя редакция романа, в может – в том, что сам переводной текст достаточно стар. Я же воспользовался существующим русским переводом издательства В. В. Чуйко 1883 г., лишь избавив его от твёрдых знаков, ятей и иных особенностей дореволюционной орфографии.

Красавчик, франт (франц.)

В оригинале Брокер говорит слова «Италия» и «итальянский» с придыханием – «h’Italy», «h’Italian», так что я решил слегка покалечить эти названия в его речи. Точно так же он изобретает «неполитанский» и «венецкий» язык.

В оригинале «got the bee in his bonnet», то есть «пчела залетела под капор», по смыслу – «у него навязчивая идея/пунктик». Ради сохранения просторечия и «насекомой» тематики поменял пчелу на клеща.

Тут у Брокера такая же проблема – «h’Austria» вместо «Austria», но решение есть готовое – он будет говорить не слишком литературное «австрияки» вместо грамотного «австрийцы».

Дворцы (итал.)

Речь явно о Корсо-Венециа, одной из центральных и очень престижных улиц Милана.

Профессия, род занятий (франц.)

Тише! Тише! (итал.)

Хотя подразумевается, что поют на итальянском, в книге эти строки даны на английском, стало быть в переводе должны быть на русском. Русскоязычное либретто я нашёл вот здесь – https://studfile.net/preview/2957383/.

При французах (франц).

Здесь – нечто вроде «Будьте здоровы!» (франц.)

Так же, как маркеза Лодовико регулярно называли «Excellency», так его вдову постоянно титулуют «Your Ladyship». Я остановился на варианте «ваша светлость» – возможно, это слишком громко, но «ваша милость» было бы слишком мало для вдовы могущественного аристократа. Кроме того, Беатриче и сама происходит из знатной семьи, по крайней мере называет своего отца «патрицием», так что я думаю, «светлость» не будет сильной натяжкой.

Песню Эрнесто называет «To see her in another man’s arms», но устоявшегося перевода её на русский я не нашёл.

Итак (итал.)

Все скопом (франц).

Сердечных дел (франц.).

Сложная техника пения, при которой исполнитель постепенно делает голос громче, а потом тише, поддерживая одну высоту тона.

Орнаментика – способы украшать мелодию вспомогательными тонами.

Раверси говорит о Филиппо Буонаротти (1761-1837) – итальянском и французском революционере.

Итальянское «carbonari» переводится как «угольщики».

Дамского угодника, услужливого кавалера (итал.)

Отпуске, выходном (франц.)

Перевод. В. В. Левика

В оригинале средства передвижения у всех героев тоже называется по-разному – господа едут в «barouche», т. е. четырёхместной комфортной и скорее дамской коляске со складной крышей; маэстро Донати и слуги усажены в «chariot», что в контексте происходящего явно не «колесница», а «фаэтон», т. е. также лёгкий двух– или четырёхместный экипаж; комиссарио же нанял «chaise», что тоже может переводится как «фаэтон», но я оставил его «коляской». Ну а багаж везут в «wagons», которые просто «повозки».

Это очевидно (франц.)

В устной речи на севере Италии иногда ставят определённый артикль перед личным именем, чтобы подчеркнуть, что речь идёт «именно об том обладателе этого имени, которого мы оба знаем», то есть «Ла Беатриче» – это нечто вроде неформального «та самая Беатриче», «наша Беатриче».

Насколько я понимаю, обращение «сэр» не используется во множественном числе, но этот персонаж и в оригинале говорит «sirs», так что ошибку можно списать на недостаточное владение английским.

Речь о Ланселоте Брауне, английском ландшафтном архитекторе и авторе пейзажных парков.

Обман зрения (франц.)

Раздвоенные зубцы в всплывают в тексте уже второй раз. Возможно, это просто указание на особенность миланской архитектуры, а возможно – намёк на политические воззрения прошлых поколений Мальвецци. Считается, что гвельфы (итальянские сторонники Папы Римского) строили замки с прямоугольными зубцами, а гибеллины (итальянские сторонники императора Священной Римской империи) – с раздвоенными «ласточкиными хвостами». Судя по зубцам Кастелло-Мальвецци, предки семейства поддерживали императора, и эти убеждения по наследству перешли и к Лодовико, лояльному Австрийской империи (которая явно наследовала Священной Римской, и которой правила та же династия).

В оригинале название песни дано на английском – «In vain I call for sweet forgetfulness of my sorrows», но русскоязычного названия нигде не нашлось.

Великой армии (франц.), то есть армии Наполеона.

Доступ (франц.)

Подруга (итал.)

В оригинале Брокер пытался «suck his brains», т. е. «высосать его мозги», что звучит ещё хуже чем «распотрошить».

Знаменитое дело (франц.), здесь скорее в значении «достояние общественности».

Старина, дружище (франц.)

Недомолвку, намёк (франц.)

Что поделать? (франц.)

Плохая погода! (итал., хотя скорее миланск.)

Кстати, к слову (франц.)

Здесь – встреча, светский приём (итал.)

По контексту – испытание способностей (франц.)

В оригинале стоит английский текст – «I go, I go, but you, my love / Make peace with me. / I shall be whatever pleases you; / Whatever you wish, I shall do…».

Забавно, что Розу, дочь трактирщицы, в обоих случаях описывают словами, которые применимы также и к еде – при встрече с Джулианом у «Соловья» употреблялось «mouth-watering» («аппетитная», буквально – «от которой слюнки текут»), а сейчас – «luscious» (среди прочих, имеющее значения «сочная», «сладкая», «приторная»).

Песня выше – ария Феррандо из оперы «Так поступают все женщины» Моцарта.

На месте [преступления] (лат.)

Цитата из «Венецианского купца», У. Шекспира (пер. Т. Щепкиной-Куперник)

Доброго вечера, господин мой (итал.). Кстати, это единственный раз, когда вместо миланского «signor» звучит итальянское «signore».

Мой дорогой англичанин (франц.)

Мой дражайший товарищ (франц.)

Встречу с глазу на глаз (франц.)

Боже мой (франц.)

Видимо, речь о том, что в больших домах при наплыве гостей слуги (особенно камердинеры и камеристки) могли называть друг друга фамилиями господ, чтобы не путаться, кто чей. Ну а служба у знатного или богатого хозяина увеличивала авторитет слуги среди «коллег».

Бедняжка! (итал.)

Здесь Кестрель употребляет не обычное «Islam», а причудливое «Mohammedanism».

В оригинале Ринальдо говорит «fill my father’s shoes», что буквально переводится как «надеть башмаки отца», нечто вроде «занять место отца», «почувствовать себя в шкуре отца».

В оригинале Ринальдо говорит «You ought to be thanking God on your knees that I’m still willing to take you back. But I expect you only pray with your knees in the air!», то есть «Тебе стоило бы благодарить Бога на коленях, что я ещё готов принять тебя назад. Но я боюсь, молишься ты только с поднятыми коленями!» Как нетрудно догадаться «молиться с поднятыми коленями» («pray with your knees in the air» или «pray with the knees upward») – это грубое «заниматься сексом, совокупляться» в адрес женщины. Кстати, де ла Марк, говоря, что не верит в историю о святой Пелагии, употребил выражение «open her legs», которое пришлось заменить, чтобы здесь не было повтора, а во второй книге встречались не менее красочные «lift your heels» и «let poke you».

Брокер называет лакеев «rainbows» («радуги»), видимо за яркие ливреи – естественным аналогом презрительного обозначения кого-то важного и разряженного стал «павлин». Маркеза Ринальдо он титулует «His Nibs», насмешливым жаргонизмом, пародирующим обращения вроде «His Lordship» или «His Excellency». Лакеи хотят «cut whinds», от «whinds» – «слово» на воровском арго. Скудо и в оригинале было «scudo».

По тексту означенный предмет везде называется «notebook», но для «блокнота» и «записной книжки» указанный Бруно размер довольно велик. Конечно, это может быть и просто «тетрадь», но я остановился на «альбоме», да и горизонтальный формат как будто указывает на это.

Де ла Марк говорит, что его пригласили на «comfortable coze», и добавляет: «как говорите вы, англичане». Слово «coze» со значением «дружеская беседа» использовала Джейн Остин в «Мэнсфилд-парке» («…where they might have a comfortable coze, without disturbing Dr. and Mrs. Grant…», что переведено Р. Е. Облонской как «…где они смогут уютно поболтать и не побеспокоят доктора и миссис Грант…»). Сначала я хотел вовсе заменить эту реалию на что-то уместное и сразу ассоциирующееся с англичанами, вроде «как отрадно, что вы пригласили меня в этот уютный джентльменский клуб», но потом решил, что проще и правильнее вынести Остин прямо в реплику де ла Марка.

Туше́, т. е. прикосновение (франц.) – фехтовальный термин, означающий признание одним из участников поединка того, что противник сумел его достать, нанёс укол.

Эмигрантами (франц.)

Мой дражайший лекарь (франц.)

Замке (франц.)

Кафе в Париже, где собирались люди искусства и политики.

Греческая любовь (франц.), т. е. мужеложство.

Доброй ночи (итал.)

Евангелие от Марка, 10:9.

В оригинале доктор использует устойчивое выражение «отправиться в графство Бедфорд» со значением «лечь спать», где обыгрывается созвучие «Bedford» (Бедфорд) и «bed» (Кровать). Замена, сохраняющая смысл и национальную окраску, нашлась легко – вместо BEDfordshire доктор собирается в СОНмерсет.

Перевод В. В. Левика.

Отпуск, выходной (франц.)

Карло говорит о династии герцогов Висконти, что правила Миланом в XIII-XV веках.

Вот и всё (франц.)

Загородном празднике (франц.)

Доменико Скарлатти (1685-1757) – итальянский композитор, один из основоположников фортепианной музыки.

Русскоязычное либретто взято отсюда – https://libretto-oper.ru/gluck/orfei-i-evridika.

Отцу, священнослужителю (франц.)

Здесь – шедевр, нечто, достойное восхищения (франц).

Это ария Оттавио из «Дона Жуана» Моцарта (https://libretto-oper.ru/Mozart/don-giovanni)

Назад к карточке книги "Дьявол в музыке (ЛП)"