Текст книги "Дьявол в музыке (ЛП)"

Автор книги: Кейт Росс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

– Что вы думаете об этом признании, синьор Кестрель? – спросила Беатриче.

– Если всё сказанное – правда, я легко поверю, что он ненавидел маркеза Лодовико достаточно, чтобы убить его. Но роль, что в этом рассказе отведена самому маркезу я считаю неубедительной, – он повернулся к Карло. – Завлечь женщину при помощи фиктивной свадьбы – разве это похоже на вашего брата?

– Нет, – медленно ответил Карло, – не похоже. Он ничего не делал скрытно… и ничего не добивался обманом. Он считал, что говорить открыто и диктовать свою волю другим – его право, как маркеза Мальвецци. Он был честен… Я говорю не о религиозных или моральных принципах – нет, он был честен, потому что считал, что это его долг.

– Он усиленно скрывал личность Орфео, – напомнил де ла Марк.

– Это другое, – ответила Беатриче, – он любил знать то, чего не знают другие. Он видел в этом власть, а он любил власть во всех проявлениях. Но иметь тайны – это не то же, что и лгать.

– Тем не менее, – сказал Карло, – я не могу сказать, на что Лодовико был способен, а на что нет, когда учился в Неаполе. Тогда я не видел его два или три года.

– А кто видел его? – спросил Джулиан.

– Если бы я был вами, – ответил Карло, – то поговорил бы с Эрнесто.

Джулиан нашёл Эрнесто в комнате господина, прибирающего его вещи и присматривающего за слугами, что меняли постельное белье и вытирали кровь. Сперва он не хотел уходить.

– Одно Небо знает, что они натворят, если оставить их без присмотра, синьор Кестрель. Половина думает, что призрак маркеза Ринальдо выскочит из-за угла, а остальные пытаются подсчитать пятна крови, чтобы потом поставить на такой номер в лотерее.

– Мне жаль отвлекать тебя, Эрнесто, но мне нужны сведения, которых не может дать больше никто.

– Но я думал, что убийство раскрыто, синьор.

Джулиан улыбнулся.

– Мне трудно угодить.

Эрнесто уставился на него в недоумении, но сказал только:

– Я пойду с вами, синьор.

Они прошли в комнату Джулиана на другой стороне зала. Эрнесто рухнул на стул с невольным вздохом облегчения. Джулиан осознал, что убийство уже второго маркеза Мальвецци подкосило старика сильнее, чем он хотел признавать. В его глазах было мучение, а кожа свисала с костей.

– Ты слышал признание Валериано, – начал Джулиан, – особенно его рассказ о том, что его отец – маркез Лодовико?

– Да, синьор.

– Граф Карло говорил, что в то время с маркезом Лодовико в Неаполе был ты.

– Да, – ответил Эрнесто, – меня приставили к нему как раз перед тем, как послать его в Неаполь. Мой отец был слугой старого маркеза, его отца. Это было – Пресвятая дева, это было сорок лет назад. Мы с маркезом Лодовико были ровесниками – нам было семнадцать-восемнадцать лет.

– Ты когда-нибудь слышал о фиктивном браке маркеза Лодовико и Джульетты Петрони?

– Нет, синьор. И мне сложно в это поверить.

– Это было невозможно?

– Нет, – Эрнесто мрачно потряс головой, – возможно, синьор. Мой господин тогда немного сошёл с ума.

– Что ты имеешь в виду?

– Он впервые вкусил свободы, синьор. Он никогда не улетал так далеко от семейного гнезда. Всю жизнь старый маркез следил за ним, как ястреб и указывал. Он был единственным, кого мой господин боялся. Нет, боялся – это неправильно слово. Отец его ужасал.

А тут он оказался сам по себе в городе, что славился лучшими певцами в мире. Господин всегда любил музыку, но в Неаполе он упивался ею. Он навсегда отдавал своё сердце одному или другому голосу – а если это был женский голос, то рано или поздно он находил дорогу в постель к его хозяйке.

– Маркеза Мальвецци говорила, что у него никогда не было любовниц из певиц.

– Их и не было, – медленно ответил Эрнесто, – после Неаполя.

– Что ты можешь вспомнить о его отношениях с Джульеттой Петрони? Он упоминал её имя? Ты видел их вдвоём?

Эрнесто прищурился, будто заглядывал в прошлое.

– Кажется, я помню, что он влюбился в примадонну, что внезапно покинула сцену. Я думал, он устроил ей где-нибудь уединённый дом. Он часто куда-то уезжал, а деньги у него уходили сквозь пальцы. Но этого и ждут от юного господина, что впервые выехал в мир.

– Ничто из этого не доказывает, что он обманул эту женщину, устроив фальшивый брак, – задумчиво сказал Джулиан. – Мог ли он устроить такую долгую и продуманную интригу втайне от тебя?

– О, он мог, – печально сказал Эрнесто. – Он старался держать это втайне от меня. Тогда он не доверял мне. Он думал, что раз мой отец служит старому маркезу, то меня послали шпионить за ним. Он был неправ – я его человек, а не его отца. Но господин понял это лишь через несколько лет.

– Отец маркеза Лодовико был бы очень зол, узнай он, что его сын соблазнил певицу?

– За это – нет, синьор, и даже за ребёнка бы не попрекнул. Но прикидываться, что женился на ней, – это низко и подло, и старому маркезу бы совсем не понравилось.

Джулиан задумался.

– Как ты думаешь, Лодовико мог знать или догадываться, что Валериано – его сын?

– Я уверен, что он никогда не знал, что у него вообще есть такой ребёнок, синьор. Он хотел его. Он всегда жалел, что у него нет больше сыновей. Узнай он о бастарде, он бы не успокоился, пока не получил бы его, чего бы это не стоило.

– Валериано говорил, что его мать именно этого и боялась, – вспомнил Джулиан. – Она считала, что маркез шпионит за ней.

– Об этом я ничего не знаю, синьор.

– Мог ли маркез Лодовико выяснить что-то о своей связи с Валериано после того, как тот вырос и стал певцом? Это бы объяснило, почему он предлагал ему покровительство.

Эрнесто покачал головой.

– Он бы действовал прямо, синьор.

– Быть может, он колебался, не желая признавать сына в кастрате?

– Если это так, – спокойно ответил Эрнесто, – то он бы ошибся. Синьор Валериано – больший мужчина и сын своего отца, чем его покойный брат. Его преступления ужасны, но несправедливость по отношению к нему и его матери тоже ужасны. Он отомстил за себя, как мужчина, и мой господин уважал бы его за это. И, синьор, кажется очень уместным…

– Что кажется?

– Что убить моего господина смогла только его собственная кровь.

Расставшись с Эрнесто, Джулиан решил вдохнуть свежего воздуха. Он вышел через парадную дверь и остановился у перил, глядя на террасу.

Маркеза сидела в плетёном кресле у пруда с лилиями и наклонялась, чтобы погрузить пальцы в воду. Чёрная вуаль была откинута, и лежала на плечах. Лучи послеполуденного солнца, косо падавшие на террасу, делали её платье немного прозрачным, показывая изящные руки под длинными рукавами и тонкие лодыжки под юбкой. Он был поражён её красотой, как будто видел эту женщину в первый раз. Убийства просто не имели права случаться в одном мире с ней. Ничто не имело права её беспокоить.

Он стремительно спустился вниз и присоединился к маркезе у пруда. Она подняла голову, чтобы увидеть, кто пришёл.

– Джулиано.

– Я побеспокоил вас?

– Нет, – она снова погрузила пальцы в воду, золотые рыбки бросились врассыпную.

Джулиан занял соседнее кресло.

– Могу я вам помочь?

– Помочь с чем?

– С тем, что вас тревожит.

– Меня ничто не тревожит, Джулиано. Я просто размышляю.

Он посмотрел, как он распугивает золотых рыбок. Почему он не мог влюбиться в такую как Франческа? Женщину, которая доверчиво, как ребёнок, искала утешения и хотела простых вещей – любить и быть любимой, защищать и быть под защитой?

– О чем вы размышляете? – спросил он.

– Об Орфео. Как вы думаете, он выдаст себя теперь, когда ему не грозит арест за убийство Лодовико?

– У него могут быть иные причины скрываться.

– Я думаю, что это неважно. Теперь мы знаем, что в смерти Лодовико виновен не он, так что Орфео больше неважен. Он никогда не был важен – просто обманка. Вы сразу это почувствовали, и я должна была вам поверить.

– Почему вы так горюете? – спросил он.

Она не ответила сразу. Через мгновение она всё же спросила:

– Что вы будете делать теперь?

– В следующие полчаса или вообще?

– После того как покинете виллу.

– Я предложу МакГрегору показать всё, что он захочет увидеть в Италии. Но думаю, что он уже сыт по горло поездкой на континент. Всё, что ему теперь нужно – это курьер, с которым он уедет в Англию.

– А вы? Куда поедете вы?

Он задумался.

– Я никогда не был в Перу. На самом деле, я очень мало знаю о Перу – только название.

Она вновь склонилась над прудом, беспокоя пальцами водную гладь.

– Вам нравится смеяться надо мной.

– Ваш вопрос заслуживает моего ответа. Вы должны понимать, что я поеду туда, куда поедете вы.

Она медленно выпрямилась, по-прежнему пряча глаза.

– Я не думаю, что вам понравится жить в Милане.

– Ризотто, опера шесть вечеров в неделю и вы? Я постараюсь это вынести.

Она посмотрела на него с улыбкой, которая могла бы заставить его упасть на колени. Он схватил её за руку.

– Я знаю английский, французский и итальянский, но ни в одном нет слов, что опишут, как я люблю вас.

Он поднёс её руку к губам. Она легко коснулась его щеки. Он вспомнил ночь в беседке, представил, как она, затаив дыхание, прижимается к нему. Он не мог повторить этого сейчас. На озере было много лодок, а слуги могли выглядывать в окна. Он неохотно отпустил её руку.

– А что вы будете делать в следующие полчаса? – спросила она с улыбкой.

– Я собираюсь поставить опыт – из тех, что одобрил бы наш учёный друг мистер Флетчер.

– Что за опыт?

– Я хочу попробовать вскарабкаться с южной террасы до балкона маркеза Ринальдо.

– Зачем? – в изумлении спросила она.

Джулиан пожал плечами.

– Я думаю, это позволит мне лучше понять преступление.

– Но вы можете сломать шею! Это чудо, что Валериано не… – она замолкла, и её глаза расширились. – Вы хотите понять, возможно ли это.

Джулиан уклончиво улыбнулся.

– Я думаю, кто-то ведь должен это выяснить, верно?

Разумеется, эксперимент Джулиана стал зрелищем. Все слуги высыпали из виллы посмотреть, покричать ободряющие слова и предупреждения, помолиться, повизжать и просто отвлечься от своей работы. Несколько человек страховали Джулиана снизу со старым лодочным тентом, но Кестрель не хотел проверять, насколько он ему поможет. Брокер и МакГрегор также наблюдали снизу – доктор держал в руках медицинскую сумку, а на его лице было ясно написано неодобрение. Беатриче ждала на балконе Ринальдо, как будто награда, за которой будет карабкаться Джулиан.

Кестрель снял фрак и отдал де ла Марку, которого развлекала роль камердинера при покорителе горных вершин. Затем Джулиан взошёл по лестнице на стену южной террасы. Оттуда он мог, встав на цыпочки, схватиться за балкон Гримани и забраться на него. Здесь началось самое трудное.

Он осторожно перенёс ногу на декоративный карниз между окном Гримани и Ринальдо. Выступ шириной был едва ли с половину его стопы. Джулиан поборол желание посмотреть на гравийную дорожку и восхищённых зевак тремя этажами ниже. Он перекинул через перила вторую ногу и двинулся вперёд.

С земли карниз не казался длинным, но сейчас он всё не кончался. Джулиан шёл боком, как краб, вжимаясь в стену и разведя руки в стороны, чтобы сохранять равновесие. Он восхищался тем, что Франческа и Валериано смогли провернуть это же ночью под дождём. Его ладони подсознательно скребли стены, ища опоры. Прямо над головой был карниз – глубокий жёлоб с дразняще выступающим краем – но вытяни Кестрель руку, он бы не достал до него шесть или восемь дюймов.

Правая нога соскользнула. Снизу раздался испуганный крик. Джулиан перенёс весь вес на левую ногу, распластался по стене, как только мог, и выпрямился. Зрители застонали об облегчения. На лбу Джулиана выступили капли пота, а сердце колотилось часто и тяжело. Он сделал с полдюжины глубоких, размеренных вдохов, и двинулся вперёд.

Наконец рядом оказался балкон Ринальдо. До него три фута… два фута… он уже достаточно близок, чтобы закинуть ногу на перила. Беатриче схватила его за руку и помогла влезть.

– Джулиано! – она едва дышала.

Он видел, что она, как настоящая итальянка, преклонялась перед физической силой и отвагой. Видя в её глазах наивность, столь же редкую, сколь очаровательную, Джулиан пожалел только о том, что ему раньше не пришло в голову лазать по стенам.

МакГрегор не собирался дать ему так легко отделаться

– Ну? – раздался снизу его отрывистый, от сдержанного беспокойства голос. – И чего ты добился своей выходкой?

Кое-чего очень важного, если Джулиан всё понял правильно. Но он не был готов объявлять об этом с балкона. Они всё скоро узнают.

Следующие три четверти часа Джулиан был очень занят. Ему требовалось кое-что осмотреть и кое-кого допросить. Он не успел закончить эти дела, как позвонили к обеду. Для обеда было поздно – уже полшестого. Маркеза сказала, что после всех треволнений этого дня никому не стоит утруждать себя переодеванием.

Все собрались в гостиной – кроме Франчески, которая вряд ли появилась бы и за столом. Гримани стоял у окна, вытянувшись как струна и сложив руки за спиной. Джулиан подозревал, что комиссарио ждёт, когда из деревни вернётся Занетти с ордером. Флетчер и Сент-Карр заняли другое окно и с деланной непринуждённостью беседовали о крикете. Карло задумчиво опирался о каминную полку. МакГрегор ходил перед камином. Беатриче и де ла Марк тихо говорили о чём-то в углу. Из музыкальной комнаты доносилась соната Скарлатти^[91], которую играл маэстро Донати.

Джулиан подошёл к богато украшенному родовому древу Мальвецци с золотыми яблоками, отмечавшими имена покойных и здравствующих членов семьи. Он разыскал Лодовико – родился в 1765 году, в 1790 женился на Изотте Марини. Один сын – Ринальдо, рождён в 1795 году. Второй брак – в 1817 году на Беатриче де Гонкур, детей нет…

– Синьор комиссарио! – поспешно вошёл Занетти и передал Гримани какую-то официальную бумагу. Гримани пробежал её глазами и сказал:

– Отлично. Приведите Валериано.

Занетти исчез и вернулся минуту спустя с Валериано и четырьмя жандармами. Валериано был бледен и вял. Когда Гримани сообщил певцу, что отныне он под арестом и будет содержаться в деревенской тюрьме, откуда позже будет перемещён в миланскую темницу Санта-Маргерита, он будто не слушал.

Внезапно вперед выступил Джулиан.

– Синьор комиссарио, я хотел бы просить о милости от имени узника.

– Мне не нужны просьбы от милости от моего имени, синьор Кестрель, – сказал Валериано с натужной вежливостью.

Джулиан сделал вид, что не слышит.

– Я хотел бы попросить Валериано спеть для нас ещё раз, прежде чем он будет заключён в тюрьму.

– Это смешно, – сказал Гримани.

– Это не смешно, – в дверях музыкальной комнаты появился Донати, опиравшийся на руку Себастьяно. – Это проявление большой доброты к певцу – быть может, самой большой, которую вы можете позволить.

– Мне не нужна эта доброта, – сказал Валериано. – Я не хочу петь.

– Подумайте, – настаивал Джулиан. – Возможно, это ваша последняя возможность не только спеть для слушателей, но спеть вовсе, – он повернулся к Гримани. – Я не думаю, что в Санта-Маргерите узникам позволяют петь?

– Конечно нет, – подтвердил Гримани. – Если узники буду петь, они смогут обмениваться сообщениями через свои песни.

Валериано был потрясён.

«Он был готов к бесчестью, тюрьме и смерти, – подумал Джулиан, – но не к тому, что у него отберут его дар и утешение всей жизни».

Наконец, он тихо спросил:

– Если вы согласны, синьор комиссарио, я бы хотел спеть в последний раз.

Гримани раздражённо закатил глаза.

– Хорошо. Одну песню.

Джулиан предложил Донати опереться на его руку и провёл композитора в музыкальную.

– Маэстро, – прошептал он, усаживая того за инструмент, – сыграйте «Che farò».

Донати не стал задавать вопросов. Он сыграл вступление к знаменитой арии для кастратов – плачу Орфея над телом его возлюбленной Эвридики. Гости почтительно проследовали в музыкальную. Валериано всё ещё окружали стражи. Он начал:

Потерял я Эвридику,

Нежный цвет души моей…

Зазвучала мелодия, изысканно нежная и мучительная, умоляющая землю и Небеса дать ответ на то, ответа чему нет.

Дверь, ведущая в Мраморный зал, открылась. Там стояла Франческа и смотрела как Валериано поёт. На ней было плохо сидевшее чёрное платье – Джулиан вспомнил, что оно принадлежало Беатриче. Лицо Франчески было белым и измождённым, а глаза выражали чувства куда яснее любых слов. Как ты можешь произносить такие слова? Как ты смеешь петь о любви?

Эвридика! Ответь мне! О мученье!

Здесь я с тобой, я, супруг твой верный!

Франческа продолжала смотреть. Голос Валериано задрожал.

Потерял я Эвридику,

Нежный цвет души…^[92]

Он закрыл лицо руками и заплакал.

Джулиан подошёл к нему и положил руку на плечо.

– Маскарад окончен, синьор Валериано. Вы знаете, что не убивали ни маркеза Лодовико, ни маркеза Ринальдо.

– Я убил их. Это был миг слабости… Он ничего не значит…

– Я говорю не о том, что подозреваю это, – терпеливо ответил Джулиан. – Я знаю это. И сейчас объясню, почему.

Слушая ваше признание, я усомнился в нескольких частях, но первое веское доказательство я получил, когда взобрался на балкон маркеза Ринальдо так же, как якобы, это сделали вы. Над выступом, по которому приходится идти, есть ещё один карниз. Я пытался ухватиться за него, но не достал на шесть или восемь дюймов. Маркеза Франческа также не смогла бы дотянуться до него. Но вы намного выше меня и Франчески, синьор Валериано. Вы могли бы достать до него – и вы бы сделали это. Любой, кто будет ступать по такому узкому выступу, воспользуется любой опорой.

Потом я поднялся на чердак и выглянул из окна, чтобы посмотреть на этот карниз сверху. Это глубокий жёлоб, в котором нет воды от вчерашнего дождя. Там лишь изысканная коллекция листьев и паутины, совершенно не потревоженная. Вы никогда не ступали на выступ, синьор Валериано. Ваше признание было хитроумной ложью.

…Хотя скорее я должен сказать – хитроумной смесью правды и лжи. Я верю, что Лодовико был вашим отцом, и что вы заманили его в беседку на встречу, используя перчатку своей матери. Но вы не собирались убивать его. Вы хотели шантажировать его и заставить отдать маркезе Франческе её детей. Записка гласила, что встреча состоится «после одиннадцати», но вы ранее вы сказали, что прибыли только в полночь. Когда вы пришли, он был уже мёртв.

Именно поэтому вы знаете, как лежало тело. Вы знали даже о заряженном пистолете, потому что нашли его, когда обыскивали карманы покойника в поисках своей записки и перчатки вашей матери. Но я сбил вас с толку, спросив про пыж. Этого вы не знали и не могли знать.

– Но… но убийство Ринальдо? – вмешался Карло. – Как он мог узнать об этом так быстро? Он даже не был в доме, когда его обнаружили.

– Верно, – согласился Джулиан, – но был в Соладжио. Утром комиссарио Гримани послал в деревню Бруно, чтобы передать записки команданте фон Крауссу и другим. Он велел Бруно не болтать по пути, но я уже немного знаю Бруно и не думаю, что он способен выполнить такой приказ. Он видел тело маркеза Ринальдо и комнату. Он не смог бы воспротивиться желанию поделиться с деревенскими такой новостью. Я загнал его в угол и заставил признаться. Он собрал слушателей на пьяцце и пересказал всё, что запомнил: об окровавленной бритве, расстёгнутой цепочке на шее и всём остальном. И он хорошо запомнил, что среди слушателей был синьор Валериано.

В глазах Гримани загорелся гнев.

– Конечно, Бруно не знал о том, как маркеза Франческа спускалась с балкона, – продолжил Джулиан, – но эта история разнеслась очень быстро – её знали солдаты, что нашли её в часовне, а им никто не приказывал молчать.

– Но как синьор Валериано узнал о капле воска? – возразил Гримани. – Ни Бруно, ни солдаты не могли сказать об этом.

– Меня это тоже интересовало, – признал Джулиан, – но потом я вспомнил, что мы с вами обсуждали это в присутствии жандармов, которых вы послали привести Валериано из «Соловья». Готов побиться об заклад, они болтали об этом по дороге. Так синьор Валериано узнал всё необходимое, чтобы убедительно сознаться в убийстве маркеза Ринальдо. Ему нужно было многое запомнить за короткий срок. Но он привык за несколько дней заучивать длинные оперные роли. Это не слишком отличается.

Джулиан повернулся к Валериано.

– Уверен, у вас были веские причины желать маркезу Ринальдо смерти. Но имея возможность убить его на дуэли, вы не воспользовались ей, а рисковали своей жизнью. Ваше объяснение этому было умно, но неправдоподобно. Вы выстрелили в воздух, просто потому что не хотели убивать своего брата.

– Не знаю, почему вы пытались убедить маркезу Франческу, что никогда не любили её, но думаю, что вы хотели замаскировать тот факт, что всё, сделанное вами, было ради неё. Вы понимали, что её могут арестовать за оба убийства, и единственный способ спасти её, что вам удалось придумать, – это принять вину на себя. Быть может, вы надеялись, что она не будет пытаться доказать вашу невиновность, и потому не станет рисковать своей жизнью. Маркеза Франческа сказала, что ваше притворство было бенефисом всей жизни. Но на самом деле ваш бенефис был сегодня, когда вы говорили, что ничего не чувствуете к ней – в тот самый миг, когда жертвовали своей жизнью ради неё.

– Это правда? – не дыша, спросила Франческа.

– Прости, – прошептал он. – Я пытался спасти тебя. Я не мог выдержать.

Дальше он ничего не сказал. Франческа бросилась на него, била кулачками, пинала и рвала его одежду.

– Как ты мог? Как ты мог разбивать мне сердце и говорить, что это для моего блага?

– Я пытался защитить тебя! – пытался оправдаться он. – Я был без ума от страха за тебя! И я подумал, что без меня ты сможешь снова выйти замуж и родить детей…

– О! – она с отвращением оттолкнула его от себя. – Как ты можешь быть таким глупым и себялюбивым!

– Себялюбивым? – переспросил он в изумлении.

– Да! – она обвела взглядом остальных. – Я думаю, вы считаете его храбрецом. Это не так! Он бросается своей жизнью, потому что думает, что она ничего не стоит! Осмелься жить, Пьетро! Осмелься поверить, что заслуживаешь жизни! Вот что лучше всего сделает тебя настоящим мужчиной!

– Ты презираешь меня, – бесцветно сказал он.

Её лицо сморщилось.

– Нет, я люблю тебя. Иначе почему бы я так страдала?

Они без сил упали в объятия друг друга.

Сцену прервал Гримани.

– Почему вы оставались в Соладжио этим утром, синьор Валериано, когда сказали, что собирались сразу вернуться в Венецию?

Валериано повернулся к нему, раскрасневшийся и счастливый, всё ещё обнимая Франческу за плечи.

– Таково и было моё намерение. Но оставить Франческу оказалось трудно, а оставить её совсем одну – выше моих сил. Кроме того, я беспокоился за её. Я едва знал, чего боюсь, но когда подумал о жестокости Ринальдо и её отчаянии, то понял, что не могу уехать. Так что я остался в «Соловье», решив подождать несколько дней, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке, – и только тогда уехать.

– Вы отказываетесь от своего признания в убийстве? – спросил Гримани.

– У меня нет выбора, – Валериано опустил глаза. – Всё, что сказал синьор Кестрель, – правда.

– Я должна была поверить в тебя, – с раскаянием сказала Франческа. – Я должна была знать, что ты не убийца.

Валериано нежно, но твёрдо взял её за плечи и посмотрел её в глаза.

– Ты должна понять, любовь моя – моё признание было таким убедительным именно потому что в нём было много правды. Я говорил о своих самых низменных и мерзких чувствах. Я ненавидел моего отца. Я хотел убить его, когда впервые узнал, что он сделал с моей матерью. Но Елена напоминала, что это смертный грех. Я учился на певца и воспитывался на античных мифах. Я думал об Оресте и Эдипе. Если я пролью кровь своего отца, то буду проклят, осквернён. Не этого хотела бы моя мать. Она хотела, чтобы я пел. Я пытался избегать Лодовико. Но он этого не хотел. Он охотился за мной и не давал мне проходу. И тогда я встретил тебя, Франческа.

Я не хотел любить тебя. Я никогда не мечтал о том, что буду любить. Когда я осознал, что ты значишь для меня, я был в ужасе. Я пытался отговорить тебя. Я не мог вынести, что будто использую тебя, как орудие мести. Я боялся, что когда ты узнаешь, что я – брат твоего мужа, то придёшь в ужас от меня – и, что хуже, от себя. Но в конце концов, – он беспомощно поднял руки. – Я слишком желал тебя.

В воссоединение снова вмешался Гримани:

– Вы говорили правду, когда рассказывали о том, что прибыли в беседку около полуночи в ночь убийства Лодовико?

– Да. Как догадался синьор Кестрель, я нашёл его мёртвым, – Валериано снова повернулся к Франческе. – Странное дело, но я сожалею. Против своей воли, против всех разумных причин – что-то во мне говорит, что Лодовико был моей плотью и кровью.

– Тело уже остыло? – спросил Гримани.

– Да.

– Значит он был мёртв не менее получаса. Значит, был убит между половиной одиннадцатого и половиной двенадцатого.

Джулиан считал это второстепенным. Куда важнее другое – из слов Валериано выходило, что убийца и шантажист, выманивший маркеза в беседку – это два разных человек. Откуда убийца знал, что найдёт Лодовико в нужном месте? У маркеза был фонарь – быть может, убийца увидел свет в беседке и решил проверить? Но тогда придётся признать, что человек, имевший мотив убить Лодовико и оружие при себе, оказался в тот вечер на вилле случайно – слишком большое совпадение. Джулиан был готов поспорить на что угодно – убийца знал, что его жертва будет одна. Как он это узнал?

Лодовико приезжал на виллу утром и объявил, что переночует здесь же, но не взял с собой слуг. О его планах знали Донати, Орфео, Тонио, Лючия и Маттео. Мог ли кто-то из них передать сведения убийце? Лючия и Маттео могли просто упомянуть об этому какому-нибудь незнакомцу – или, что более вероятно, уважаемому и достойному доверия знакомому. А Тонио… Тонио выгнали именно в тот день. Мог ли он проболтаться до того, как напился до беспамятства в «Соловье»? Возможно, именно поэтому на следующий день он и сбежал – испугался, что в убийстве обвинят его…

Нет, такой номер не пройдёт. Никто ведь не объявлял, что смерть Лодовико была убийством. Когда Тонио покинул трактир в восемь утра, тело ещё даже не нашли. Джулиан не был уверен, но у него появилось очень нехорошее предчувствие касательно того, что стало с Тонио.

– Что теперь, синьор комиссарио? – спросил Карло.

– Убийство не раскрыто, – ответил Гримани, – так что расследование продолжиться. Вы все должны оставаться на вилле.

– Я надеялась, что смогу поехать в Милан к детям, – запинаясь, проговорила Франческа.

– Это не обсуждается, – отрезал Гримани. – Теперь вы снова главная подозреваемая в убийстве своего мужа.

Валериано закрыл глаза рукой.

– Но её ничто не связывает с убийством Лодовико, – указал Карло.

– Она была на озере, когда оно произошло, – возразил Гримани, – но я не думаю, что маркеза Франческа убила маркеза Лодовико своими руками. Это преступление требовало расчёта и отваги за пределами тех, на которые способна женщина. У неё должен быть сообщник.

– Не Пьетро! – тут же сказала Франческа.

– Верно, – согласился Гримани. – Орфео.

Джулиан вздохнул. Он мог бы догадаться, что комиссарио попытается снова превратить следствие в поиски Орфео. Идея о том, что Орфео был нанятым Франческой убийцей не сходилась с версией об Орфео-карбонарии. Но Гримани, вероятно, смог бы совместить и их.

Франческа не думала ни об Орфео, ни об опасности для себя.

– Могу я послать за моими детьми?

– Для меня это не имеет значения, – сказал Гримани.

– Беатриче, ты позволишь? – умоляюще спросила она.

– Да, конечно, – ответила та. – Я пошлю за ними Эрнесто, если хочешь.

– Маркеза Франческа, – вмешался Джулиан. – Я должен посоветовать вам не делать этого. Подождите, пока все дела не будут улажены.

– Вы не понимаете, синьор Кестрель, – ответила та, – дело не просто в том, что я хочу их увидеть. Они услышал об убийстве своего отца. Они будут одиноки и напуганы. Если я не могу поехать к ним, пусть их привезут сюда.

– Простите мою прямоту, маркеза Франческа, – деликатно продолжил Джулиан, – но два последних маркеза Мальвецци были убиты. Теперь маркезом стал ваш сын. Вы правда хотите привезти его в этот дом?

Она замерла.

– Но… но это просто маленький мальчик!

– И, скорее всего, ему не грозит никакая опасность. Но если есть хоть крошечный шанс…

– Да, да, – сказала она, – ему лучше оставаться в Милане, – она огляделась. – Может ли кто-нибудь из вас поехать к ним, передать мою любовь и убедиться, что с ними всё в порядке?

– Я поеду, – предложил Валериано, – хотя не хочу оставлять тебя.

– О, нет, – она схватилась за него, – я не могу расставаться с тобой. Быть может, Карло или Беатриче…

– Они подозреваются в убийстве, – возразил Гримани. – Я не могу позволить им уехать.

– Я полагаю, что вы не можете всерьёз подозревать меня, синьор комиссарио? – спросил Джулиан.

– Вас? – Гримани прищурился. – Вы хотите поехать в Милан?

– Всего на один день, – ответил Кестрель. – Я мог бы уехать завтра с утра и вернуться к закату – если маркеза Франческа доверит мне эту миссию.

Франческа колебалась.

– Но дети не знают вас…

– Я даю вам слово, что буду к ним так добр, как смогу

Её лицо смягчилось. Она подошла к Джулиану и положила руку ему на грудь.

– Вы верили в Пьетро, когда никто другой не верил – когда от него отказалась даже я. Вы воссоединили нас. Я доверяю вам своих детей. Я бы доверила вам свою жизнь.

– Это честь, маркеза Франческа. Вы не пожалеете о своём доверии, – он повернулся к Гримани. – Могу я поехать в Милан, синьор комиссарио?

– Сколько угодно, – Гримани презрительно скривил губы. Джулиан без труда прочитал его мысли: «Если ты хочешь сбежать в город и быть нянькой для пары детей, то вот моё благословление. Я никогда не хотел, чтобы ты был здесь». Он не сердился на такие мысли. Комиссарио лучше не знать, зачем на самом деле Джулиан поедет в Милан.

Глава 34

Ужин был быстрым и тихим. Собравшихся утомил потрясения и неопределённость. Нераскрытое убийство и осознание того, что преступник может быть среди них, лежали на гостях тяжёлым грузом. Если бы кто-то об этом забыл, то солдаты в коридорах и саду служили постоянным напоминанием.

Франческа и Валериано держались вместе и, кажется, обретали спокойствие, видя друг друга, несмотря на угрозу Франческе. Карло время от времени бросал на певца озадаченные взгляды, как будто не мог поверить, что за сутки потерял одного племянника, но обрёл другого. Только де ла Марк был бодр. С каждым часом он всё больше и больше походил на кота, наевшегося сливок. Джулиан должен был понять причину.

По спальням все разошлись рано. Гримани выставил солдат у дверей, но маркеза воспротивилась.

– Если вы думаете, что мы сбежим, вы можете просто поставить стражу у дверей виллы и под окнами. Или вы хотите, чтобы ваши люди подслушивали у замочных скважин?

Гримани нехотя убрал солдат вниз, и все отправились спать. Но Джулиан не спешил раздеваться.