Текст книги "Библиотека литературы США"

Автор книги: Кэтрин Портер

Соавторы: Юдора Уэлти
сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 59 страниц)

Она, видимо, крепко спала, откинувшись на спинку, как ребенок, и шляпа лежала у нее на коленях. Ее профиль был рядом с ним и чуть сзади, потому что он пригнулся к рулю, стараясь выжать как можно больше скорости. Ее пляшущие сережки мерно позвякивали. Они словно бы о чем-то рассказывали. Он смотрел прямо перед собой, и скорость, с которой он гнал этот старый, перегревшийся, взятый напрокат «форд», была поистине сатанинской.

Теперь мимо стали то и дело мелькать похожие на сарай одинокие строения в свете неона, очерчивающем крыши и контуры, – кинотеатры на перекрестках. И у него появилась надежда, что эта длинная, плоская дорога, по которой они доехали до самого ее конца, развернулись и вот теперь возвращаются, все-таки приведет их когда-нибудь домой.

Мы перестаем верить в то, что с нами произошло, только если кому-то все рассказали и вернули событие в мир, из которого оно к нам пришло. Ни он, ни она, думал он, каждый по своим причинам, никогда не расскажут о сегодняшнем дне (разве что их принудят силой): как они, двое незнакомых людей, уехали от всех в неведомый им край и вот теперь благополучно возвращаются – все висело на волоске, но волосок выдержал. За стеной дамбы, на том берегу, небо над Новым Орлеаном неярко переливалось – точно это играло северное сияние. Сейчас они пересекли реку по высоко вознесенному мосту и влились в длинный поток огней, несущихся к городу.

Потом он затерялся в шумной путанице улиц, вместе с другими машинами сворачивая наугад то вправо, то влево, пока наконец не сообразил, где он. У следующего указателя он остановил машину и, вытянув шею, сощурившись, стал разбираться в нем, и тут она выпрямилась на своем сиденье. Это был перекресток Араби. Он развернулся по кругу.

– Ну вот мы и вернулись, – тихо сказал он и наконец-то позволил себе закурить сигарету.

И то, во власти чего они были весь этот день, вдруг исчезло. Оно мгновенно взметнулось, огромное, как ужас, крикнуло голосом человека и кануло.

– Я так и не выпила там воды, – сказала она.

Потом назвала ему гостиницу, где остановилась, он отвез ее туда и простился с ней на тротуаре. Они пожали друг другу руки.

– Простите меня… – Он вовремя понял, что она ждет от него этих слов.

И она простила его. И не только простила – если бы она не спала так крепко и проснулась раньше, она бы рассказала ему о себе. А сейчас она подняла руку, поправляя волосы, и вращающаяся дверь закрылась за ней, и ему показалось, что навстречу ей в холле двинулся какой-то мужчина. Он вернулся к машине и сел.

Домой, в Сиракьюс, ему ехать только завтра утром. Он долго вспоминал – почему и наконец вспомнил: жена просила его остаться здесь лишний день, чтобы пригласить без него, на свободе, своих незамужних университетских подруг.

Он тронул машину, и в горячем, как тело, воздухе улицы, где запах выхлопа неразделимо сливался с запахом спиртного, уловил сигнал, возвестивший, что ночная жизнь Нового Орлеана началась. Когда он проезжал мимо заведения Дики Грогена, знаменитая Джозефина играла на своей фисгармонии «Лунный свет». Он благополучно привел потрепанный «форд» в гараж и, сдав его, вдруг вспомнил, впервые за много лет, какие дерзкие мечты переполняли его в юности, когда он учился в университете в Нью-Йорке, а адский грохот, духота, столпотворение метро дохнули на него, как встарь, музыкой и ожиданием любви.

Пожарища
^{(Перевод Л. Беспаловой)}

Далила вприпляску бежала к парадному ходу – ее послали с поручением, – вот отчего она увидела все первая. В дом через парадную дверь входил конь. Дверь была растворена настежь. За конем валила толпа, всю обсаженную кедрами дорогу от ворот до самого дома забила, за ней хвостом волочилась пыль.

Она пробежала в гостиную – где ж им еще быть. Там они и стояли перед камином, спиной к ней, белое шитье упало к их ногам – обе хозяйки. У мисс Тео, у нее глаза и на затылке.

– Ступай к себе, Далила, – сказала она.

– Да я-то что, а вот они, – выпалила Далила, и в ответ ей по нижним покоям разнесся топот: и Офелия и все небось давно уже его слышали. Во дворе надрывались собаки. Мисс Тео и мисс Майра так и стояли, поворотясь спиной к бунту – в каком бы обличье, каким бы призраком он ни ввалился, – пока он со двора поднимался по крыльцу, пересекал веранду и даже когда он вперся в переднюю, а с ним и звериный дух наподобие змеиного, – только хочешь не хочешь, а они его увидят, если, конечно, он в гостиную ввалится, белый конь то есть. Его морда выросла над двустворчатой дверью – ее распахнула Далила, – и хозяйки разом подняли головы и поглядели в зеркало над камином, оно называлось венецианским, и там они его и увидели.

Белый очерк, точно вырезанный из комнатного сумрака: на дворе было светлым-светло – стоял июль, а в занавешенной от жары гостиной темно, и поначалу их увидела одна Далила.

Потом тишину нарушил захлебывающийся голос мисс Майры:

– Посадите меня к себе на лошадь! Меня первую, ну пожалуйста!

Белый конь, высоченный, весь в мыле, грыз удила, скалился, артачился. При нем двое солдат, глаза красные, искусанные москитами лица раскорябаны, один, с отвислой челюстью и вислыми плечами, сидел на коне, другой шел рядом, в гостиной послышалось их громкое – ну чисто трубный глас – сопение.

Мисс Тео, едва мисс Майра закрыла рот, не поднимая глаз, сказала:

– Далила, раз ты ворвалась сюда и не потрудилась фартук переодеть, говори, зачем пришла.

Не размыкая рук, сестры повернулись лицом к гостиной.

– Пришла сказать, что черную несушку согнали с яиц, только они уже все порченые, – сказала Далила.

У синего всадника челюсть совсем отвалилась – это он так смеялся. Другой солдат встал на ковер, половица под его сапогом скрипнула. Раззадорил его, что ли, этот скрип, только он выпучил глаза и давай к мисс Майре, взял ее за тонюсенькую – того и гляди, переломится – талию. И как-то само собой получилось, что он подхватил ее на руки, точно ребенка: в ней же весу и вовсе нет. Второй крякнул, слез с коня и давай к мисс Тео.

– Отойди от греха подальше, Далила, – сказала мисс Тео так, как всегда при гостях разговаривала, ну, Далила и решила, что грехом зовут одного из солдат.

– Подержи моего коня, черномазая, – сказал тот, которого так звали.

Далила держала маячившего в зеркале коня под уздцы – можно подумать, она сроду только тем и занималась, – теперь он ей был виден совсем хорошо, покуда другой солдат – он, напротив, виделся в зеркале туманным, расплывчатым – метался по комнате между зеркалом и дверью, отшвыривал столы и стулья со своего пути: гонялся за мисс Майрой, а она перебегала с места на место, но вот остановилась, и он повалил ее, опрокинул на пол и сам упал на нее. Потом в зеркале видно было только гостиную, увешанную блестящими, без единой пылинки, картинами, после шести всегда затемненную от зноя и докучной гари, по-прежнему всю сверкающую: ведь сколько в ней понаставлено всяких красивых ломких штучек, которые дамы страсть как любят и никогда не бьют – разве что поскандалят из-за чего. За спиной у нее разинула пасть передняя, отбрасывала тень парадная лестница, высокая, как дерево, и пустая. За ней присматривали: чтоб никто ни по ней не взошел, ни с нее не сошел. Только если чашка, серебряная ложка или там связка шпулек на голубой ленточке лягушкой скакали вниз по лестнице, Далилу посылали порой подобрать их и отнести наверх. А вот чего она в зеркале не увидела – это как мисс Тео солдат по щекам отхлестала, да так, что гул пошел.

Потом мисс Тео, ни слова не говоря, подхватила мисс Майру. Мисс Майра глаза закрыла, но спать не спала. Мисс Тео – черные волосы у нее разбились, платье жестко шуршало, как они только в зимнюю пору шуршат, – повела, только что на руках не понесла мисс Майру к креслу, это Далила уже в зеркале увидела, и усадила. В красное бархатное в рубчик кресло, прелесть что за кресло, не хуже мисс Майриной шкатулочки, где она кольца держит. Мисс Майра запрокинула голову, лицо ее смотрело в окаймленный гипсовыми цветочками потолок. Что-то в ней заснуло, пусть глаза и не спали.

Один из мужчин сказал, и голос у него был такой, будто ему плюнули в душу:

– Мы приехали только для проверки.

– Да как вы смеете, да что вы себе позволяете, – сказала мисс Тео.

Рука ее опустилась, стала гладить запрокинутую мисс Майрину голову – двигалась сильно, грозно, мерно. Финни бросил вниз тарелку из-под завтрака, но Далила не тронулась с места. Мисс Майрины горящие золотом волосы рассыпались по спине, в них, точно, листья, запутались гребни. Как знать, может, мисс Тео и не хотела, чтоб она очувствовалась, чтоб сердце у нее проснулось, оттого и гладила, все гладила, без нужды налегая рукой на ее голову.

– У нас приказ произвести предварительную проверку, – сказал солдат, какой, она не знала.

– Ну и проверяйте, – сказала мисс Тео. – Здесь некому вам помешать. Брат – без вести. Отец – умер. Благодарение Господу. – Она говорила отрывисто, как обычно разговаривают дамы, которые не рады гостям, всяким, всегда.

Финни бросил вниз чашку. Конь встрепенулся, ткнул Далилу мордой – она все еще держала его под уздцы – примерная, вышколенная рабыня в наглаженном белом в яркую полоску платье под черным фартуком. Она и тюрбан повязала бы, знай она наперед, как мисс Тео, что будет.

– Зато Финни никогда не уходит. Финни всегда с нами. Мужчина в доме, – сказала она.

Лицо мисс Майры все смотрело вверх, и не поймешь даже, на кого она походила – на покойницу или на отчаянную голодную пичужку. Мисс Тео задержала руку в воздухе, не сразу опустила ее на голову мисс Майры.

– Уж не стыд ли мешает вам сделать проверку? – спросила мисс Тео. – Боюсь, вы не вполне понимаете, как вести себя с хозяйками этой усадьбы. Моя сестра, да вы и сами это заметили, еще более хрупкого здоровья, чем я. Не удовлетворитесь ли вы этой негритянкой, кухонной девчонкой, насколько мне известно, вы…

Северянин вдумчиво посмотрел на мисс Тео, так, словно, запоминал на будущее ее слова, – можно подумать, она сообщила ему, по каким дням приходит почта.

– Бедная моя сестричка, – теперь мисс Тео обратилась к мисс Майре. – Не слушай – это не для твоих ушей, не замечай, что творится вокруг.

Но мисс Майра сбросила руку сестры с головы. Киска прокралась в комнату, уселась между передними ногами коня; ее кликали Ласочкой.

Один солдат повернул голову к другому:

– Что ты мне сказал, Вердж, когда мы въезжали в усадьбу?

– Я сказал, сдается мне, они еще тут.

– А мне сдается, их тут нет.

И тут оба ну хохотать, ну тузить друг друга, и нешуточно, так, что поначалу даже показалось – уж не дерутся ли они. Потом один, враз посерьезнев, сказал:

– У нас приказ поджечь вашу усадьбу, – а другой добавил:

– Приказ генерала Шермана[55]55
  Шерман, Уильям Текумсе (1820–1891) – один из крупнейших военачальников Севера во время Гражданской войны 1861–1865 гг.


[Закрыть].

– Продолжайте.

– Вы что думаете, мы только так говорим? Сожгли же мы Джексон, и не один раз, а два, – сказал первый солдат, а сам все косился на мисс Майру.

Голосу его, совсем как в былые времена, отозвалось гулкое эхо в передней – давно здесь не слышалось мужских голосов. Конь ржал, мотал головой, перебирал ногами.

– Сказано же – вам, хозяйки, давно бы пора уйти. Вам что, не передавали разве, что мы наступаем? – Другой солдат наставил палец на мисс Тео. Она прикрыла глаза.

– Вам все было сказано. – Мисс Майрин солдат буравил мисс Майру взглядом. – Когда ваши же люди говорят, что усадьбу придут жечь, дома останется только тот, кто не думает о себе. И о других тоже. Сказано же было вам, и я не обязан одно и то же повторять.

– Раз так, приступайте к делу.

– Людей мне пока еще не доводилось жечь.

Под взглядом мисс Тео он опустил глаза.

– Не вижу разницы.

Так что это мисс Майрин солдат оторвал Далилину руку от уздечки, повернул Далилу кругом и обругал взбесившегося коня, но конь уже бил копытами в передней у нее за спиной. Далила прислушалась, но Финни больше ничего не бросал вниз: небось выполз на лестницу, свесился с площадки и смотрит. Испугался не коня, так мужчин. Он ведь одних только женщин и видел. Копыта процокали по передней, столовой, библиотеке, но наконец солдат мисс Тео все же поймал коня. И как поймал, посадил Далилу ему на спину.

За дверью она оглянулась через плечо – мисс Тео тряхнула мисс Майру, потом ухватила одной рукой ее за лицо, измученное, с покрасневшими глазами, и раз – другой рукой ей по щеке.

– Майра, – сказала она. – Очнись! Мы должны выйти из дому раньше их.

Мисс Майра плавно занесла белую руку – можно подумать, ее пригласили танцевать, – и крикнула: «Далила!» Она видела, кого посадили на седлистую спину коня, кого вывезли верхом через парадный ход. Скользя между железных подков, киска неслась следом за ними, рысила ходко – чем не лошадь, только что махонькая, – первой добежала до леса, и только ее и видели; но Далила – ни когда сидела на коне, ни когда ее стащили на траву – ни разу не позвала ее.

Наверное, берегла силы: ведь сколько еще придется кричать, и вот уже ее крики заполонили двор, охлестнули дом, который – теперь она это поняла – вот-вот подожгут.

И молодая, крепкая, кричала за них всех – и за тех, кто хотел бы, чтобы за них кричали, и за тех, кто не хотел; порой ей казалось, что громче всего она кричит за Далилу: ведь теперь она пропадет – из дому ее увезли, а вернуться обратно она не сумеет.

Хозяйки сидели в доме, заставляли себя ждать.

В конце концов мисс Тео все же вывела мисс Майру через распахнутую настежь парадную дверь, провела через веранду, на которой все такие же красивые и неподвижные, будто ничего не случилось, лежали тени виноградных лоз. Под деревьями замяукали по-кошачьи, заухали по-совиному.

– Осади, ребятки, эти дамочки больно для вас нежные.

– С дамочками на скорую руку не сладишься.

– А и не на скорую, все равно от них толку чуть, – донесся звонкий молодой голос, и где-то под деревьями забренчало банджо – звало разводить костры все дальше и дальше, ближе к вечеру, когда здесь все будет кончено.

Сестер ничуть не удивило ни что и солдаты и негры наравне (старая Офелия путалась у них под ногами и говорила, говорила без умолку) снуют взад-вперед, тащат из дому и через парадный, и через черный ход кровати, столы, канделябры, рукомойники, ведерки для льда, фарфоровые кувшины, тащат, согнувшись в три погибели; ни что кони стоят под седлом, ни что еду из их кухни уписывают за обе щеки, а то и выбрасывают – по второму разу они, что ли, обедают; ни что собаки надрываются от лая – их свора смешалась с чужаками, и теперь они грызлись почем зря из-за костей. Последние, почти пустые, мешки грузились на повозки – остатки муки, все, что нашли у Офелии на полках, даже перечную мельницу и ту прихватили. Серебро, которое Далила научилась считать, пересчитали на чужих одеялах, закатали вместе с чайником – то-то грому было – и перевязали: казалось, они скелет перевязывают. Мальчишка-барабанщик с барабаном на шее изловил одного за другим павлинов мисс Тео, Марко и Поло, и скрутил обоим шеи прямо во дворе. Ни у кого не хватало духу посмотреть на мертвых птиц, все отводили глаза.

Сестры спустились с крыльца в мятых платьях – у них только те и остались, что на них, – и в ногу, не размыкая рук, пересекли давно не стриженную лужайку, пошли по аллее. И вдруг остановились как вкопанные под густым раскидистым деревом, тем самым, на котором качели, словно лунной лужайкой залюбовались, гордыня сошла с их лиц, и они стали на одно лицо, и лицо это было ничье. Это просветленное лицо смотрело направо и налево, сквозь кусты, сквозь деревья замечало всех до единого солдат, запоминало всех до единого рабов, растаскивавших господское добро, будто их, как певцов, исполняющих серенаду под балконом, вдруг осветила луна. Только старая Офелия болтала без умолку, рассказывала всем на свой лад, что за напасть приключилась, но никто не хотел ее слушать, не хотел понять – до того ли в такой день.

– Что они собираются делать, Тео? – спросила мисс Майра.

– Что хотят, то и сделают, – сказала мисс Тео и скрестила руки на груди.

Далиле показалось, что дом (к нему сейчас подносили факелы) появился перед ней впервые – точно так же, как-то раз, всего раз, в самое половодье, появился из-за деревьев плавучий театр, – пышущий неведомым, сыплющий искрами, залитый красным светом, когда до вопля каллиопы, от которого у них едва не лопнули барабанные перепонки, оставалась всего минута.

И вот он раздался, ревом быка исторгся из недр дома – и тогда Далила подобралась поближе, выглянула из-за юбки мисс Тео, а мисс Тео опустила к ней свое страшное – смерть смертью – лицо и сказала:

– Запомните это навсегда. Вы, черные обезьяны, – и тут, все и вся перекрыв, загудело пламя.

Когда дом сгорел и усадьба опустела, мисс Тео с мисс Майрой разыскали Далилу – она лежала ничком в канаве с вытаращенными от ужаса глазами: оно и немудрено после такого пожара, – вцепились в нее, вышли наконец за поваленные ворота и просторными полями, которым уже не родить – ведь их выжгли еще загодя, – пошли прочь.

Полуденное солнце нещадно пекло, в открытом поле и подавно, пéкло морочило, выдавало гарь пожаров за предвещание осени. Растрескавшуюся чашу пруда, из которой торчали пни, затянула бурая жижа, горячая, как кофе, и такая же горькая. Повсюду, где бы они ни шли, заслоняя солнце, стлался дым.

Но вот наконец долгий путь по июльской жаре позади – и перед ними возник Джэксон, сожженный двукратно, а может, и стократно. Джэксон походил на привидение – через него было видно все насквозь: от него уцелели одни трубы, все прочее будто выскоблили. Солдаты с винтовками ковырялись в золе, только здесь зола уже остыла. Вскоре даже хозяйки – а им ли не знать, где тут что: это ж сколько раз они здесь бывали, – признались друг другу, что заблудились. Пока какие-то солдаты их осматривали, они указывали то на одно, то на другое, но ни того, ни другого не было и в помине, очерчивали в воздухе сгинувшие шпили, а мимо них тем временем протрусил конь без всадника, задел их боком, не спеша свернул в выгоревший дочерна проулок – и был таков.

Они бродили там-сям, порой по уже не раз хоженным местам, держались, все три, за руки – так уже когда-то было, только не припомнить когда: тогда еще пошел снег, и белые, и черные вместе отправились в примолкший лес играть в снежки. Руки они размыкали лишь для того, чтобы указывать и называть.

– Ратуша. – Школа.

– Школа для слепых. – Тюрьма.

– Манеж. – Школа для глухонемых.

– Помнишь, мы как-то проходили тут, а на пригорке сидело сразу трое глухонемых?

И так без конца – старались превзойти друг друга: одна называла одно пепелище, а другая должна была в ответ назвать другое.

– Сумасшедший дом. – Ратуша.

– Нет, нет, ратушу я уже показывала. Послушай, где же мы? А вот это наверняка коновязь капитана Джека Каллоуэя.

– Как могло статься, что коновязь уцелела, а дом не уцелел?

– Наш тоже не уцелел.

– Наверное, Майра, мне надо было тогда тебе сказать…

– Скажи теперь.

– Нас ведь тоже предупредили, когда всех на Виксбергской дороге предупреждали, чтобы они уходили. За два дня. Наверное, генерал Пембертон[56]56
  Генерал Пембертон, командующий Виксбергским гарнизоном. Очевидно, предупреждал о сдаче Виксберга, после которой началось стремительное наступление северян.


[Закрыть] послал всех оповестить.

– Зря ты об этом сейчас беспокоишься. Да нет, конечно же, мы не могли уйти, – сказала мисс Майра.

Какой-то солдат засмотрелся на нее, но к ним не пошел, и она продекламировала:

 
Жил в городишке человек,
Был чудо как умен.
Он прыгнул в ежевичный куст.
И глаз лишился он.
 

Замолчала и стала переглядываться с солдатом.

– Он послал оповестить всех, – продолжала мисс Тео, – генерал Пембертон послал оповестить, чтобы мы ушли, пока они не нагрянули. Ты была тогда в летнем флигеле. Нас предупредили за два дня, но у меня, Майра, не хватило духу сказать тебе. Наверное, я никак не могла осознать, все не могла поверить, что они на самом деле нагрянут и предадут нас на разорение.

– Тео, бедняжечка! А я бы поверила.

– Да нет, ты бы не поверила. И я не больше Далилы могла понять, что это означает. Теперь я, конечно же, вижу, что во всем должна винить себя.

И они гуськом решительно направились прочь из выжженного города, вон из его пределов,

– Ну уж никак не во всем, Тео. А у кого родился Финни? Помнишь? – пылко возразила ей мисс Майра.

– Тсс!

– Если б я не родила Финни, ничего страшного бы не было. Финни бы не…

– Тихо, голубка, ты же знаешь, Финни не твой. Он брата Бентона. И сейчас не время для твоих вечных глупостей. – Мисс Тео шла первой по выжженному городу, вела их за собой. Далила с трудом поспевала за ними, боялась отстать.

– …погиб. Милый Бентон, какой он добрый. Кто бы еще на его месте взял все на себя, – сказала мисс Майра.

– Иначе и быть не могло – я же сказала ему, что на нем ответственность за дитя. Когда на свет появляется дитя, всегда виноват мужчина. Я так и сказала. Господи, можно ли забыть тот страшный день?

– Вот Бентону, если он умер, все забыто. Он и потом был добрый, так и не женился.

– Остался дома, заботился о сестрах. Хотел одного – чтобы его простили.

– Надо же кому-то обо всех заботиться.

– Я ему сказала: пусть не выдумывает, будто он покрыл бесчестьем своих сестер. Сестры на то и созданы.

– Да никакого бесчестья бы и не было. Мы бы могли преспокойно прожить так хоть до самой смерти. Пока они не нагрянули.

– И как – через парадный ход верхом, – сказала мисс Тео. – Будь только Бентон дома!

– Никак не пойму, что их так привлекло, чтобы прямо на коне въехать в дом, – не без лукавства вставила мисс Майра, и мисс Тео обернулась.

– Ты что сказала?

– Что-то не то, – тут же согласилась мисс Майра. – Извини, Тео.

– Нет, я виню себя одну. Надо было сразу увести тебя из дома – ведь я же знала, что он обречен. Я думала, мне это по силам, и доказала, что это так, но тебе-то не по силам.

– Ты же видела мой позор! Почему тогда ты говоришь, что это не мой ребенок?

– Оставь, пожалуйста, опять ты со своими глупостями, – сказала мисс Тео, обходя рытвину.

– Я родила Финни. Еще когда мы жили дома и были счастливы. А теперь ты хочешь забрать его у меня?

Мисс Тео примяла руками щеки, обернулась через плечо, и они увидали ее примятую невеселую улыбку.

Мисс Майра сказала:

– Мне ли не знать, чей это ребенок, кого он больше всех любил?

– Я не допущу, чтобы ты клеветала на себя.

– А я вовсе и не собиралась клеветать.

– Тогда помолчи, не говори ерунду.

Хозяйки вздохнули, вздохнула и Далила – сколько можно идти, пора и отдохнуть. Мисс Тео по-прежнему шла впереди, но видела все позади себя – у нее же и на затылке глаза.

– Если хочешь, спрячь его, – сказала мисс Майра. – И пусть папа запрет верхние покои. Но родила его я, сестричка. От офицера, да нет, что это я, от одного из наших вздыхателей, из тех, что приезжали к Бентону охотиться. Я же всегда была такая пылкая, возбудимая, вот и увлеклась… Ну а если Финни родила я…

– Ты что, забыла, что он черный? – Мисс Тео загородила ей дорогу.

– Он был белый. – И чуть погодя: – Это он теперь почернел, – прошептала мисс Майра, кинулась к сестре, схватила ее за руки. Они прижались друг к другу и, не поймешь, то ли смеялись, то ли ждали, что на них еще что-то обрушится.

– До чего же есть хочется! – прорыдала мисс Майра, мисс Тео снова привлекла ее к себе, и мисс Майра не оттолкнула ее. Из-за плеча мисс Тео – она была гораздо выше – глядел мисс Майрин глаз. – Ой, Далила!

– А может, он выбрался, – крикнула ей Далила. – Он же крепкий, наш мальчик.

– Кто – он?

– Финни, может, он убег. Не горюйте.

– Посмотри-ка туда. Что это там? Там у Диксонов в ореховой роще целехонький гамак, – сказала мисс Тео мисс Майре и показала, куда смотреть.

В гамаке обнаружилась небольшая серебряная чаша, хозяйки ее сразу признали. Они даже улыбнулись – смотри-ка, лежит себе на боку, и на донышке капли.

Двор наводнили бабочки. Мисс Майра тотчас же, будто у нее не было больше мочи ждать, забралась в гамак и улеглась, скрестив ноги. Взяла чашу, точно забытую накануне книжку, поднесла к глазам и стала вытаскивать своими веснушчатыми пальцами оттуда обстоятельно, одного за другим, муравьев.

– Здесь так тихо, – сказала мисс Майра. – И небо такое большое. Удивительно непривычно, правда? И смоквы все пересохли. Хорошо бы пошел дождь.

– До субботы дождя не будет, – сказала Далила.

– Далила, не уходи.

– Посмей только уйти, Далила, – сказала мисс Тео.

– Как можно.

Мисс Тео опустилась на землю, посидела немного, хоть и не привыкла сидеть на земле, да и боялась кузнечиков, а чуть погодя встала, отряхнула юбку и кликнула Далилу – та пятилась-пятилась и отклонилась в сторону: там носились разбежавшиеся цыплята.

– Сейчас же вернись, Далила! Все это уже ни к чему! – И обернулась к мисс Майре: – Господь нас не оставит. У нас, голубка, есть еще Далила, и, пока она у нас есть, она нам послужит.

Мисс Майра перестала раскачиваться. Протянула руку, чтобы ее вытащили из гамака, мисс Тео помогла ей, а сама без всякой помощи отвязала гамак. Надолго склонилась над ним, мисс Майра тем временем любовалась бабочками. Чашу она поставила под дерево на землю. Но вот в руках у мисс Тео оказались две веревки – раскрутившиеся белые и красные пряди волнились, точно волосы хозяек, когда их расплетешь поутру.

Далила по знаку мисс Тео вскарабкалась на дерево, уцепилась пальцами ног за сучья и привязала веревки по соседству друг от друга, как велела мисс Тео. Соскользнула вниз, стояла, ждала, пока они не договорились, пока мисс Майра не повторила, сколько надо раз, ласковым – ну как ей, баловнице, откажешь – голосом: «Первая буду я». А мисс Тео только того и хотела. Вот тогда Далила села на корточки, переплела пальцы, а мисс Майра подоткнула юбки и ступила перепачканным в золе башмачком на ее черные руки.

– Просунь голову между ног, Далила.

Мисс Майра – это она распорядилась – перешагнула через Далилину голову и встала ей на спину: Далила ощущала такую тесную связь с мисс Майрой, будто мисс Майра не стояла у нее на спине, а трепыхалась на удочке, ощущала, как мисс Майра рвется прочь от мисс Тео, от Далилы, от этого дерева.

Далила завела глаза вверх. Морщинистые руки мисс Тео завязывали петлю, точно ленты шляпки в ветреный день, из нее выглядывало юное запрокинутое лицо мисс Майры.

– Я еще в детстве этому выучилась, по книжке с картинками из папиной библиотеки, но до сих пор мое уменье мне не пригодилось, – сказала мисс Тео. – Я, видно, всегда была сорванцом. – Она поцеловала мисс Майрину руку, чуть не тут же схватила Далилу за бока и, хихикающую, задом наперед вытащила из-под мисс Майры, только все равно опоздала – мисс Майра успела садануть Далилу ногой по голове, и еще как: будь на месте мисс Майры мисс Тео, а то и мужчина, тогда бы понятно – с них станется и со зла садануть.

Мисс Тео стояла, не выпуская Далилину руку из своей, смотрела вверх – горевала, но и в горе ничего не упускала из виду. То-то мисс Майра норовила укрыться с книжкой в летнем флигеле и вскрикивала, стоило Далиле выплеснуть помои на землю, а чего тут пугаться.

– Я доказала, – сказала мисс Тео, – что я смела, как лев[57]57
  Книга притчей Соломоновых 28.1: «Праведник смел, как лев».


[Закрыть], хотя я, собственно, всегда это за собой знала. Да, да, так оно и есть: погляди на меня. Прикажи я тебе влезть на дерево и положить мою сестру в тень на землю, только бы я тебя и видела: мне ли вас не знать. Ты бросила бы меня, а ведь пока сделана только половина дела. Так что я ни словом не обмолвилась о ней. О благостыне. Когда все будет кончено, иди куда хочешь, а нас оставь на этих суках, где мы не без твоей помощи очутились, – мы изопьем чашу до дна, равно. И так предстанем перед ними. После всего, что они сотворили, так им и надо. – Она пригнула Далилу, встала ей на плечи и чуть не раздавила – тяжелая, ну прямо булыжник.

Петлю для себя мисс Тео смастерила уже на спине у Далилы: обошлась без зеркала, без сестриной подсказки. И все равно на этот раз она управилась быстрее, но и Далила оказалась быстрее. Она свернулась клубочком, откатилась, вскочила и побежала прочь, оглядываясь, захлебываясь плачем. Мисс Тео шмякнулась на землю. Уж очень она была тяжелая, прямо как мужик. Куры всполошились, закудахтали – тени ее, что ли, испугались. И вот она уже лежала в траве.

Далила – что ей еще оставалось делать – схоронилась, заползла в буйные заросли бурьяна, розги, росянки – они щекотали ее раздраженную потную кожу, на их колыхавшихся чашечках качались бабочки, через них скакали кузнечики, по ним ползали муравьи, над ними метались москиты, – заползла в эти шумные, щемяще тоскливые заросли, где вымахавшая трава, казалось, застилает небеса. Раз, когда ей стало совсем невтерпеж, так ее закусали, искололи, она подбежала к дереву, спросила мисс Тео:

– А теперь что мне делать? Куда идти?

Но мисс Тео, хотя ее глаза с земли глядели прямо на Далилу, ничего ей не ответила. И Далила вприпляску пустилась прочь и снова сховалась в траве. Пока не зашло солнце, ей все чудилось, что мисс Тео извивается в траве, как издыхающая змея. Сама она затаилась в траве недвижно, как богомол, пока не пала роса и трава, распадаясь и образуя прогалы, не склонилась к земле. Цыплята об эту пору уже устроили себе насест на далеком дереве – места потише, что ли, не могли найти: за ним стояло облако, там все еще бухали пушки, и зарево заливало дорогу на Виксберг. Только тогда Далила нашла в себе силы подняться на ноги.

Она знала, где лежит мисс Тео. Могла еще различить в темноте мисс Майру – у нее белели чулки. Дальше, у болота, ей встретилась птица, спавшая, засунув голову под крыло: не иначе как призрак мисс Майры.

Проплутав сутки, если не дольше, то укрываясь в траве, то крадясь сквозь пустынные заросли шиповника, она снова вышла к Розовому холму. Она узнала его по трубам и по лавру, росшему в стороне от дома, рядом с летним флигелем, – там теперь зиял лишь фундамент, пустой, как корзинка, откуда вынули яйца. Почернелые цветы походили на чуть подгоревшие цыплячьи ножки – так и хотелось впиться в них зубами.

Она обошла дом, перемахнула через порог оставшегося без единой ступеньки черного хода и, бредя по щиколотку в золе, снова заплуталась – на этот раз уже в доме. Нашла чугунок, высокий мужской сапог, дверную ручку, книжку – пестрые, распушенные, точно перья цесарки, ее страницы трепыхались. Подобрала книгу, стала читать: «Б-а, б-а, б-а – чушь». Так, бывало, мисс Тео отрывала от книги мисс Майру. И тут увидела в хайле трубы лежавшее в золе, лицом вверх, венецианское зеркало.

Позади нее единственная уцелевшая стена дома торчала огромным рваным ухом – казалось, что в него, как в ухо царя Соломона[58]58
  По преданию, птицы, рыбы и звери являлись на суд Соломона и творили его волю.


[Закрыть], изливают свои бесконечные жалобы птицы. Дерево было усыпано цветами. Что ей делать? Ненароком пригнувшись к земле, она услышала гром пушек, конский топ, приглушенный гул распространяющихся все дальше и дальше пожарищ. Подползла на коленях к зеркалу, протерла его слюной, склонилась над ним и увидела там лицо – показались шея да уши и тут же пропали. Развела руки в стороны: она видела, как мисс Майра и так, и этак вертелась перед зеркалом. Но зеркало было порченое, не блестело.