Текст книги "Мистер Дориан Грей (СИ)"
Автор книги: Каролина Янис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)
– Дориан, я хочу с тобой жить, а не играть. Но в твоём мире без игры и притворства – я не смогу. Ты прав, Дориан, всё сложно. Всё очень сложно. Но не я здесь мужчина. Решения принимаешь ты.
– Но выбор всегда за тобой.
– Не всегда, – она тяжело сглотнула, – Я не выбирала любить тебя, Дориан Грей.
========== upheaval ==========
Комментарий к upheaval
ДОРОГИЕ МОИ ЧИТАТЕЛИ!
Во-первых: спасибо, что вы есть!
Во-вторых: спасибо, что вы есть!
И в-третьих, и в-четвёртых и так далее – тоже самое!
Эта глава открывает тайм-аут на ДВА МЕСЯЦА. Причина уважительная, ручаюсь!
Ручаюсь так же, что половина истории написана!
Обещаю подарить Вам фееричные эмоции от новой главы, когда вернусь!
Группа работать продолжать будет, (надеюсь, что да), – если будет актив – то и будет ответ!
Спасибо за вдохновение, которое вы мне дарите!
Спасибо!
Всех с наступающим НОВЫМ ГОДОМ!
Встретимся в 2018!
Люблю всех.
Дориан
Истерзанные друг другом двое лежали на постели. Желанные друг для друга. Сходящие с ума друг по другу. Невероятно откровенные и открытые друг для друга. Мы. Я и Лили.
Я пристально смотрел на её нежное хрупкое тело, растянувшееся на кровати. Глаза Лили были прикрыты, грудь медленно вздымалась и опускалась. Нежно глажу рукой по мягкой щеке – она улыбается от прикосновений. Она призналась мне в любви, а я вознаградил её за эту честность, целуя её ночь-напролёт и показывая, что значит «жёсткий трах» на кровати. Она выдохлась, она хочет спать. Я стараюсь не разрушить этого мирного желания покоя в моих руках. Она снова отдалась мне, потому что я не мог сопротивляться ей, а она не может мне. Не умеет контролировать свои краснеющие щёки, пухлые губы, которые часто ловят воздух, едва мои руки касаются её кожи. Она вспыхивает от каждого моего прикосновения, как бензин от спички. Она сводит меня с ума тем, что желает меня, борется с собой, а затем снова хочет отдаться мне одному… Нега накрыла её красивое лицо. Я хочу зацеловать её. До боли. До ужаса сильно. До крика. Эти её слова, признание – выстрел мне в сердце и внезапно чары, касающихся моих представлений о любви, эти иллюзии стали падать. Это не яд, это не капкан, это не наркотик. Это хуже, но слышать это – новое рождение. Что я сделал, чтобы она вдруг поняла, что любит меня? Что я сделал для того, чтобы она решила вслух признать то, что является правдой, ведь эта девочка не может лгать, хоть и актриса. Она живёт и не притворяется, потому что последнее у неё получится скверно, и она это знает.
Попытаться. Надо попытаться жить без того, что всё это время являлось моим главным предпочтением. Надо рискнуть. Я не могу и не хочу делать ей плохо, больно, вселять в неё страх. Если она призналась мне в этом, это значит… что она не хочет никого другого? Ведь я предложил ей время… Она уверена в том, что не хочет терять меня, но не пойдёт на уступку, давая понять, что камень преткновения в наших отношениях лишь мои увлечения? «А что, если показать ей это со стороны?» – я не на шутку задумался об этом. Ведь есть же здесь ещё клубы, вполне легальные и порой даже не такие скрытые и криминальные, эстетичные. Возможно, увидев ни одну только изнасилованную Доминику, она поймёт, что это не так страшно?.. Мысленно я молился об этом. Я обязательно отведу её в один из секс-клубов и она увидит, что всё гораздо интереснее, что всё менее страшно и более приятно.
Но пока она лишь спала рядом со мной. Она измучена тем длинным разговором, моими поцелуями и страстью. Я смотрел на её тонкую бледную кожу, которая краснела бы от удара ремнём и покрывалась мурашками от того, как скользило по ней страусовое перо. Как бы изгибалась её шея в плотной ткани ошейника, как бы она рычала сквозь зубы от давки мелких зубчатых шипов, по телу неслась боль, а внутри росло не с чем несравнимое возбуждение, постепенно перерастающее в оргазм. Я был морально готов к тому, чтобы убрать наказания. К чёрту их. Плевать. Я хочу сессию с ней. Без всяких контрактов. Без всего. Я просто хочу её в той комнате из синего бархата и тёмной кожи, с мебелью красного дерева… Я хочу заставить её маструбировать для меня. Я хочу заставить её визжать от удовольствия… Дрожь бежит по телу от представления, а боль в паху даёт о себе знать, заполняя ноги свинцом. Сдерживаю рычание, приметив наглого вставшего дружка и встаю с постели, на ватных ногах, кое-как добираюсь к ванной…
Я стоял под струями кипятка, пытаясь сжечь прожигающей до костей водой своё возбуждение. Господи, если кто-нибудь, хоть когда-то вызывал во мне такой всплеск желания, потребности, жажды, необходимости, я бы даже не задумывался о том, что со мной происходит. Но этого никогда раньше не было. Так меня сводит с ума только она. Она, всё она… По-хорошему надо её отпустить. Но что будет со мной? С нами двумя? Понятия не имею. Ни одного малейшего представления. В моей голове мысли только о ней, чувства – все о ней. Пока она рядом этот поток бьющих в голову мыслей задерживается, течёт плавно, мягко, как по нотам. Пока она рядом я чувствую себя живым. И желаю жизни. А без неё, я…
– Дориан.
Я вздрогнул, едва её всегда звонкий, но тихий голос, точно трель отдалённого колокольчика прозвенел за моей спиной. Тёплое дыхание щекотало позвоночник, лопатки свела приятная судорога. Сочные губы коснулись спины, заставляя меня прикрыть глаза.
– Я думала, что ты уже утонул в душевой кабине, – снова тонкий шёпот и хриплое хихиканье, заставляющее меня растянуть пересохшие губы в улыбке.
– Я просто задумался, – прохрипел я.
– О чём?
– О ком. О тебе.
– Так печально, – как бы умиляясь, протянула она, положив ладони на мои локти, проскользнула к плечам, – Я могу помочь тебе не думать обо мне?
– Будь со мной, – шепнул я, – Всегда.
Шумной выдох сорвался с её губ. Ласковые руки – горячее горячего, нежнее нежного – пронеслись к моей шее и опустились к локтям, острые ноготки очертили тонкие полосы, опускаясь к запястьям.
– Лили, ты… – судорожно сглатывая, пробормотал я.
– Тш-ш, – шепнула крошка. Кислород каменел в лёгких.
Детка прижалась грудью к моей спине: её твёрдые соски, уже смоченные водой, стремительно брызгающей на наши тела из-под душа, до полос пронзительного тока вонзились в мою кожу. Я приоткрыл губы, выпуская громкий выдох – стон Лили последовал в ответ, подобный песне сирены, заманивающей в пленительный омут чувственности. Я изогнулся, когда маленькие пальчики накрыли мои грудные мышцы и прошипел что-то матерное, мало имеющее значение, но говорящее только о том, что эта молодая женщина с подростковой страстностью и харизмой сводит меня с ума. Я накрыл её ладони своими, пытаясь справляться с самим собой, но при этом прекрасно понимая, что эрекция – как бы я не старался держать себя в узде – уже не опуститься, теперь так точно. В Лили, чёрт возьми, если это только возможно – врождённая сексуальность, которую нельзя спутать с чем-либо другим.
– О, Лили, что же ты делаешь? – пробормотал я, чувствуя горячий язык, скользящий по моему позвоночнику и собирающий капли воды. В теле кипела буря, в голове тайфун наслаждения рассеивал сбившиеся столбы мыслей.
– Я хочу вас, мистер Дориан Грей, – этот хрип был последней каплей.
– О, крошка…
Что-то похожее на звериный рык издал мой проголодавшийся по её вкусу рот. Схватив Лили руками за запястья, я прижал малютку к прохладному стеклу кабины: оно заставило её содрогнуться, гоня мурашки по тонкой бледной коже. Моя фарфоровая куколка простонала и выгнулась, когда в контраст с холодным стеклом вступили мои обжигающие губы и язык, жадно поглощающий её соски – хаотично, не последовательно, но долго и издевательски-томительно. Я, точно укротитель тигрицу, дразнил её укусами. С каждым поцелуем обладал ею. С каждым стоном понимал, что она моя, моя и, чёрт подери, точно – моя. Невероятная, сладкая, прекрасная и безудержно чувствительная. Моя.
– О, Лили, – язык дважды ударился о нёбо, я смаковал её имя, как дорогое французское вино. Мои губы с трудом оторвались от её сосков.
Она, как голодный котёнок, смотря на меня сквозь прикрытые глазки, искала губами мои – я дал их ей.
Одному Богу известно, где она так научилась целоваться. Мне всегда были по силам ласки на женском теле, с поцелуями – я давал себе верную оценку – дело обстояло сложнее. С её поцелуями я отпускал, отпускал себя, осознавая, что теряю себя, теряю контроль рядом с ней. Она простонала в мой рот. Ослабшие, ватные руки совсем запутались в её волосах. Мой пах уже не мог терпеть такого непрерывающегося возбуждения – этих судорожных, диких спазмов – и я вжимался им в её лоно. Когда член коснулся складок, она завопила в мой рот, чем прервала кровожадный поцелуй. Я доминантно развернул её к себе – с грохотом, хрипением и её звонким криком, похожим на ангельский, благодаря хорошей акустике. Её руки прижались к стеклу, оставляя на запотевшей поверхности следы маленьких ладошек. Мои пальцы в хомут поймали её и крепко сжали. Меня колотило, бросая то в жар, то в холод от ощущения её раскалённого тела. Член проскользнул между ягодицами – я вошёл в неё.
– О, Дориан, да!
Её крик был горячим, раскалённым кинжалом, летящим мне прямо в сердце и распускающим шипы возбуждения на бёдрах. Я тут же начал двигаться, слушая её частое, хриплое «да», её постанывания, вздохи, сбивчивые и громкие вскрикивания. Мои бёдра жёстко били её маленькую попку, заставляя её вставать на носочки, прижимаясь всё ближе и ближе к стеклу от дерзкого наслаждения, что окутывало её нежное тело. Мой рот был широко открыт, пока я громко, хрипло дышал в её затылок. Я начал спускаться поцелуями по её влажным волосам и, настигнув ушко, прикусил мочку. Новая симфония стонов прозвучала под шум воды, моё либидо не могло и не хотело останавливать этого наслаждения.
– О, боже, Дориан, Дори…ан, о, да…
Я грубо имел её и ей, моей маленькой крошке это нравилось. Я молился на неё каждый толчок своих бёдер. Моя грудь и тело накрывало её волной, а спина ограждала от струек воды, от обжигающих потоков влаги, от взглядов стен и любопытных зеркал. Я ожесточал свой темп, одержимый мыслью, что хочу всю жизнь быть её спиной. Её защитой. Стеной. Я хотел сказать ей каждым своим движением внутри, что я её вечная защита. И она чувствовала, чувствовала меня, ведь её вход сжимался вокруг моего члена, а пальцы крепче и крепче стискивали мои… и вот – вздох, крик, вздох. Обжигающие проникновение и леденящая дрожь удовольствия, мокрые тела не от воды, а от страсти, от оргазма, что разрывает моё горло стоном, а её ротик – пронзительным, острым криком. Я кончил в неё, от ощущения того, что она моя. От чувства, что она любит меня. Я кончил в неё впервые.
– Я не чувствую своего тела, только твоё, – прошелестели её губы.
Она отлепилась от стекла и скатилась на мою грудь. Я сжал её в свои крепкие руки, утыкаясь губами в шею.
– Дориан…
«Её голос – всё, что мне нужно. Её запах – всё, что мне нужно. Её тело – всё что, мне нужно. Её сердце – всё что мне нужно. Она – всё, что мне нужно», – пронеслось мантрой в моей голове. Бездыханные, растерзанные в клочья друг другом, мы лежали на дне душевой кабины. Капли орошали нас обоих, её раскалённое тело прижималось к моему, чуть скользя сверху вниз. И обратно. Её дыхание согревало мою кожу. Она обволакивала меня снаружи и изнутри. Дурман гулял по голове, нещадно сбивая всё на своём пути.
– Ты знаешь, – говорит Лили, лениво улыбаясь и застёгивая на своём обнажённом, всё ещё мокром от воды теле, мою рубашку, – Ты самый настоящий зверь…
– Есть во мне такое, весьма, первобытное начало. Но знаешь, каждый из нас извращенец, в том или ином смысле. Люди по природе своей максималисты и извращенцы. И битва с этим глупа, – растягиваюсь на постели, и в наглую смотрю на неё. Шумно ухмыляюсь, разглядывая эту прелесть: она стоит на коленях на кровати, со своими влажными волосами и мокрыми грудями, соски которых просвечиваются через сорочку. Сглотнув, хриплю. – Ты мокрая и мочишь мою рубашку.
– Нравится? – она кусает губу.
– Безумно, – выдыхаю. Лили склоняется к моему лицу и проводит влажной рукой по щеке. Улыбка на её губах тает.
– Эта ночь… это утро… Всё, что ты мне дал сейчас, – её глаза темнеют, – Ты что-то решил? – она задерживает дыхание.
– Я хочу попробовать… без своих наклонностей, – прошептал я.
Понимаю, что хитрю, но иначе сейчас нельзя. Нам двоим надо насладиться друг другом, посмеяться, поговорить о пустяках, потрахаться ещё… то есть, отдохнуть от сложных разговоров. Лили часто моргала на мой ответ. Мне показалось, что она заплачет, когда она прижалась грудью к моей, крепко обнимая меня за талию.
– Лили, – шепнул я. Она резко поднялась и накрыла мои губы пальчиком.
– Ничего сейчас не говори. Сейчас и так самый счастливый момент в моей жизни, – она прижалась губами к моим.
Я закрыл глаза, чувствуя её прекрасный вкус пьяно-медовой вишни. Внутри сердца бежала дрожь, разгоняя по венам не кровь, а хмельное вино. Я положил ладони на попку Лили, прижимая её ближе к себе, и тяжело дышал от удовольствия, волнения и возбуждения. Всё в моём теле горело, когда грудь в вымокшей ткани коснулась моей, а шаловливый язычок проскользнул между губами. Тяжёлый выдох. Ледяной пот на раскалённом теле и горячие капли воды. Она так близко. Моё желание так невыносимо сильно!.. Резко, до дерзости резко валю её под себя и кусаю нижнюю губу до того момента, пока не чувствую привкус крови во рту. Сдавленный сладкий крик – я уже на небесах, где-то за границей неизведанного. Сухо. О, как сухо во рту, когда желание до боли сковывает тело и смывает разум. Мои губы вновь скользят по её горячему телу, по стоячим соскам, по животу, который максимально приближен ко мне, и даже ткань ему не помеха, чтобы залезть в мой рот. Спина Лили выгнута до самой последней возможности. Я наслаждаюсь её вдохами, судорожными всхлипывающими. Мои губы сползают к её лобку, – она так плотно стискивает ноги, что я применяю обе руки, чтобы за ляжки расцепить их друг от друга. Хриплый стон пронзает заполненную дурманом желания грудь, а мои губы и язык начинают медленно скользить по её бёдрам, таким влажным… таким мокрым… таким сладким, пахнущим только так, как пахнет Лили. Мои пальцы до боли плотно сжимают её лодыжки, раздвинув шире, а ногти Лили вонзаются в кожу головы.
– О, блять, Дориан! – я впервые слышу грязный мат, сорвавшийся с её уст, и это ещё больше возбуждает меня. Я поднимаю взгляд на этот сладкий извергающий стоны рот. Она облизывает губы, мыча, кусая их, пока мой язык наяривает вокруг её клитора, мокрого и сладкого, такого сводящего с ума. Она дрожит и вьётся на простынях, как змейка. Дрожащими руками она освобождает себя от рубашки, разрывая на них пуговицы. Она вся пылает в пламени и громко стонет, когда ей удаётся избавиться к липнущей к телу ткани. Её соски напряжены и смотрят высоко вверх – мои зубы непроизвольно прикусывают, а затем сосут складки, заставляя её визжать и биться бёдрами в моё лицо. Ох, сука, она сладкая. Мокрая, текущая и сладкая. Её влага заливает мой язык, рот, а я мычу, стону от удовольствия, не позволяя ей не на дюйм сдвинуться от моего рта. Она стонет. Очень. Блять. Громко. Она пьянее вина, слаще мёда, сочнее вишни. Я чувствую, как горят мои губы, желая большего, желая поглотить её в себя. Мой язык соскальзывает к её входу – я обвожу заманчивый сладкий кружок языком, заставляя её взвизгнуть и затрястись на постели. Когда мой язык вонзается внутрь, я слышу замеревший в безмолвии крик и тихое шипение сквозь зубы, от удовольствия и желания. Пот струится по её напряжённому прессу, соскальзывает на киску, которая хлюпает всё больше и больше. Оттого, что мой язык набрал скорость, внедряясь в её горячую вкусную малышку, она громко кричит моё имя севшим от страсти и возбуждения голосом, взлетает корпусом с постели и шлёпает меня кулаками по спине. Рычит, царапая лопатки и плечи до крови, сев и вцепившись в меня. Я слышу её хрипящее звуки, полные желания и жажды – всё в моём теле наполняется свинцом. Она громко, дрожаще вскрикивает, дыша так прерывисто, часто и судорожно, что всё в моей груди переворачиваться от страсти. Я не отрываюсь от её мокрой, липкой и сладкой киски, погружая в неё язык всё чаще и чаще. Крик. Раздирающий от желания пах крик проносится по моему телу, и я стону, тяжело дыша в её лоно. Она, как тряпичная кукла, падает назад, выпуская из тисков мою израненную её ногтями и раскидывает руки, как распятая… Оторвавшись, тяжело сглатываю, смотря, как она судорожно вздрагивает и поскуливает от наслаждения, которое снова заставляет её стиснуть ноги, – она будто бы пытается не выпускать из себя свой оргазм. Мой язык снова скользит по нежной гладкой коже лобка, по её животику, груди, ключицам, – которые я прикусываю, что есть мочи, – по шее. Дрожащей вдох срывается с её губ, и когда наши лица снова равняются друг с другом, она кладёт обе ладони на мои щёки и плотно их сжимает. Её глаза смотрят глубоко в мои.
– Это было… впервые, – хрипит она, краснея.
– Понравилось? – шепчу в губы. Она пунцовеет ещё больше.
– Ещё, пожалуйста, – хрипит она и толкает мою голову вниз, ближе к своим бёдрам. Я широко ухмыляюсь и смотрю на мокрую кроху. Накрываю губами, внедряя язык между складок. Слышу благодарное, дрожащее «да» и делаю то, что заставляет нас обоих сходить с ума.
Два дня с Лили прошли, как во сне. Мы просыпались вместе, стараясь не думать ни о чём постороннем и неважном. Она любила меня. Да, я впервые увидел воочию, ощутил на себе, что значит: «женщина любит». Я хотел думать о том, что к ней у меня: и неужели, тот трепет, эти постоянные улыбки на лице и стоны, которые она срывает с моих губ – и есть любовь? Я чувствую, что у меня в груди растёт что-то мощное, когда я с ней. Мощное, мешающее дышать и затмевающее рассудок. Особенно это чувствуется во время танца, тех репетиций, которые проводил у нас Марсель. Я смотрел в её глаза и видел только её одну. Её силуэт отражался во всех зеркалах, в стёклах панорамных окон. Она не просто танцевала – она летала по воздуху, я наслаждался этой нимфической плавностью, с которой она передвигалась. Я чувствовал себя безумно счастливым, когда в поддержках отрывал её от пола и кружил над собой. Она была моим наваждением, а стала чем-то… большим, ахеренно большим. Я мог уверенно сказать, что терпеть её не мог за то, что она так въелась в моё сознание, стерев всех, что были до неё. Но без неё мне было слишком трудно. Без неё я чувствовал свою слабость, которую не переносил…
– Так, хорошо, теперь ещё раз, – произносит Марсель после очередного кружения Лили в моих руках.
– Можно перерыв, у меня уже голова кружится? – Лили крепко сжимает мою руку в своей, и дует нижнюю губу, смотря на Марселя. Он обречённо вздыхает.
– O`кей, лентяи. Дам вам минут пять. Хотя не должен, ибо вы опоздали на пятнадцать, – говорит Марсель, садясь на сцену. – Что, увлеклись домашними тренировками? – он широко ухмыляется.
– Было такое, – говорит Лили, краснея, и прячет глаза в пол. Конечно, ведь полчаса назад, мы в машине… Коснувшись моих губ своими сладкими устами, она тихо шепчет, – Я ненадолго.
После чего выходит из зала, закрывает за собой дверь. Я смотрю ей вслед даже тогда, когда Марсель подходит ко мне и пытается заглянуть в глаза. Наконец, я обретаю силы перевести дух и взгляд и смотрю на брата. По нему видно, что он хотел заговорить со мной ещё на прошлых двух репетициях, но, видимо, так и не решался:
– Что? – смотрю ему в глаза.
– Что у вас? – вполголоса произносит он.
– Она сказала мне, что любит меня, – Марсель чуть отшатывается. Выдержав паузу, произносит:
– А ты?
– Что я?
– Ты, что к ней чувствуешь?
– Не знаю, – шепчу, смотря вдаль стены, – Знаю только, что… без неё я ничего не чувствую. Марсель, она категорична в своей позиции по поводу БДСМ. Слишком категорична. Я не собираюсь её уговаривать, но одну попытку, определённо, предприму.
– О чём ты? – щурится Марсель.
– Тебе незачем об этом волноваться.
– Дориан, – слышу шипение и изумлённо смотрю на Марселя, – Если ты сделаешь ей больно, клянусь, я больше не буду отговаривать её бежать из Сиэтла. Ты не видишь, как она счастлива сейчас? А ты, разве, не чувствуешь приход жизни в душе? Эта плётка тебе так обязательна?
– Она обязательна мне в Игровой. Я знаю, что ей понравится. Я не хочу наказывать её.
– Ты хочешь подчинения.
– Да, хочу, – Марсель зло кипятит меня взглядом. – И не надо так смотреть, Марсель. Эта девочка всё, что мне нужно, но я должен показать ей, отчего она отказывается. Хотя бы раз…
– Ты разрушишь её любовь.
– Не разрушу, если она крепка, Марсель. Я не могу без неё, но ставить крест на всём, что составляло меня все эти годы… Я не смогу и не буду.
Марсель, сглотнув, кивнул и посмотрел в стену.
– Считаешь, что не делаешь ей достаточно хорошо, поэтому прибегаешь к своим «штучкам»? – он выгибает бровь. Я снимаю с себя майку и становлюсь к нему спиной, демонстрируя царапины. Смотря через плечо, вижу в отражении зеркала, как Лили постаралась и широко улыбаюсь, против собственной же воли. Перевожу взгляд на Марселя, натягивая ткань обратно. – Что ж… Доказал, – ухмыляется Марсель, однако в его глазах я вижу какую-то досаду. Тяжело сглотнув, подхожу к нему и смотрю ему в глаза.
– А что у тебя к Лили?
– Это не имеет значения, – коротко отзывается он, – Мы оба об этом знаем.
– Она ведь зацепила тебя?
– А кого она не зацепила? – он хмурится.
– Однако больше всего ты, Марсель, подтягиваешься на крючке. Лили стала моей женщиной, понимаешь? Я не отдам её, даже если ты очень попросишь.
– Я не буду просить, Дориан. Я никогда ни у кого ничего не прошу. Если я чего-то хочу, то хватаю и держу обеими руками, боясь выпустить даже на одно-единственное мгновение. А ты со своей фантастической жаждой подчинить эту девочку себе можешь потерять её навсегда. Но тебя это не останавливает. Ты давишь на своём, будто планета вокруг тебя одного вертится. У тебя появился шанс открыться чему-то новому, но ты хочешь упустить его из-за собственной жажды владения человеком, властвования над Лили!
– Любовь – это и есть овладение человеком.
– Но не такое слепое, к которому ты стремишься, брат. Лили сказала тебе своё слово, а ты продолжаешь…
– Разве? – раздаётся шёпот крошки, и я вздрагиваю, оборачиваясь. Она смотрит мне в глаза, затем Марселю. И снова мне. – Неужели, ты солгал, Дориан? Неужели ты правда так… зависим от этого? – я вижу, как дрожат её плечи, опускаются, а всё лицо будто бы мрачнеет, укрываясь беспросветной тенью. С шумом выдохнув, я широкими шагами покидаю танцевальный зал.
К чёрту! Всё к чёрту! Лучше умереть, чем постоянно разочаровывать её. Лучше… чёрт знает, что лучше! Нет, нет, нет, Дориан. Это невозможно. Ты слишком плох для Лили Дэрлисон. Ты дьявол и зверь, который толком не может в себе разобраться, а лишь только мечется, мечется, как тигр в клетке. Я загнан эмоциями в тупик: чувства, всё внутри твердит мне, что я не смею, не могу, не должен её отпустить. Однако разум отрезвляет, напоминая мне о моей сущности. Я заточен на причинение боли. Мне нравятся женщины, которые получают от этого удовольствие. Мне нравится, что шлепок для них, как высшая награда. Что в придушивании, пощёчине и укусам во время секса есть самое прямое место. На что я подписался? На эмоции, серьёзно? А что случается, когда страсти, – этот самый бурлящий костёр, – начинают угасать? Что остаётся после этого? Не только пустота и неудовлетворённость, но и всё, что вкладывается в голову за период восприятия этих смешанных эмоций. Лили надо быть с Марселем. Они оба знают, что такое любовь. Он не причинит ей боль, а не поймут друг друга. Надо просто им не мешать. Просто дать им больше времени наедине: обтереться, привыкнуть друг к другу, начать понимать. Пошёл я к чёрту сам со своими желаниями и предположениями. Надо дать Лили время. Страсти поулягутся, всё пройдёт, она забудет, что испытывала, забудет, что когда-то называла это любовью. Единственное, что она будет помнить, кто подарил ей первый секс, первый оргазм, первый взрыв эндорфинов. Всё это моя глупость, мальчишество. Надо было сразу же принять факт того, что она против. Она никогда не изменит своего решения. Надо с этим смириться.
– Дориан! – слышу крик позади себя и оборачиваюсь. Лили сбегает по ступеням следом за мной и, нагнав, тяжело останавливается, пристально смотря на меня. Грудь её часто колышется от бега. Она хватает меня за лацканы пиджака и крепко сжимает, утыкаясь носом в грудь.
– Прости меня, Лили. Мне совестно за то, что я хотел юлить. Но это была… не совсем ложь, я… Я от многого решил отказаться. От наказаний, например. От сверхконтроля над твоей жизнью, над твоим личным пространством, которые предписывают условия контракта. Я отказываться решил от… всего, кроме как… попробовать дать тебе насладиться так, как ты думаешь, что никогда бы не хотела. Впрочем, это бессмысленно уже. Бессмысленно находить оправдания, когда уже облажался. Я должен отпустить тебя, Лили. Дать вздохнуть спокойно. Лучше ненавидь меня сейчас, зато потом ты скажешь мне «спасибо». Нас разделяют километры непонимания. Видимо потому, что мы не… совсем друг для друга.
– Тебе нужно было сказать это сразу, – прошептала она, всхлипнув и отстранилась, – Сразу, а не сейчас, когда ты уже успел дать надежду! Я повторю снова, Дориан, – она до боли, что тут же исказила её лицо, укусила губу, – Я не жалею о минувшем. Жалею о несбыточном. Мне не стыдно за то, что я призналась и никогда не будет стыдно. Видимо, я сама придумала человека, которого всецело полюбила, но… Настоящему всё это не нужно. Я устала метаться, Дориан. Я исчезну из этого города после выпускного в академии. Обещаю, – она кивнула, вздрогнув, и убежала обратно в зал. Я молча стоял, тёр руками лицо и всё, что чувствовал, так это не притупленную, хлещущую боль.
***
И эта боль не покидала меня на протяжении тех дней, что я мысленно зачёркивал. На каждом из них можно было действительно поставить крест, как и на мне самом. Я думал о Лили постоянно. Ежечасно. Круглосуточно. Все эти пять дней – я не мог спать ночами, рисуя её портреты, куря сигарету за сигаретой. За день до её выпускного, сегодня, –двадцать девятого мая, я решил, что это сумасшествие надо прекратить. Я напился, а потом попросил своего охранника Олсена покатать меня по городу. Такое состояние, когда не хочется совершенно ничего, у меня появилось впервые. Я подозревал, что не смогу удержаться и не прийти на этот вечер: меня звала Дэйзи, которая заканчивает в этом году хореографическую школу при маминой академии. У всех своя жизнь, которая имеет смысл и хронологический ход: крошка Дэйз станет студенткой, а Лили… уедет. От этой горечи сердце ёкало снова, и опять, и опять. Я загонял себя мыслями: в чём кайф? Расстаться, сказать: «извини, Лили, мне нужно с тобой поставить точку», а потом страдать из-за этого долбанными, блять, сутками.
Даже работа меня не спасала, хоть Кларк говорил мне ежедневного о новопоступающих проблемах, которые в большинстве своём были связаны с Батлером. Шон Батлер начал пестрить в заголовках газет, в колонках популярных журналов. Из обычного адвоката-теоретика стать настоящим бизнесменом, поддерживаемым несколькими самыми крупными банками мира?.. Акционер. Вот, в чём его фишка. Я поставил Кларка на слежку за ним, чтобы тот, денно и ночно, не выпускал его шаги в направлении моего холдинга из виду. Надо расширить роль авиа в нашем холдинге – это я знал точно, по всем меркам наш люкс класс оставался на первых позициях рейтингов в рентабельных опросах. Да, на пьяную голову меня больше всего тянет строить великие планы!.. Ох, чёрт бы побрал этого Батлера. Мне даже захотелось с ним увидеться. Я ни один раз слышал фразу, что врага надо знать в лицо, поэтому моя идея фикс, заключающаяся как раз-таки в встрече с этим сэром – была единственной, что отвлекала меня от мыслей о Лили. Сейчас, по крайней мере. А ведь я могу. А ведь я сделаю это! В кошки-мышки играть слишком затяжно – нельзя. Всё равно, глаза рано или поздно откроются и тебя будет ждать конец всему, – если верить большинству подобных случаев.
Олсен остановил автомобиль у казино, совмещённого с гоночным клубом, с весьма ироничным названием «Coca In Time», в котором я сам лично резвился, будучи студентом. Только я приезжал, – и приезжаю сюда, почти что, каждый день лета ко времени гонок: уличных, трассовых, на мотоциклах и спортивных машинах, которые зачастую привожу сам из личного автосалона, – а вот мистер Шон Батлер любит играть на деньги. Признаюсь: покер не выношу, однако с пустыми карманами не уходил никогда. Отец объяснил мне стратегию, когда я был ещё шестнадцатилетним юнцом, – так что карт-бланш мине был не страшен. В клубе говорят, что Шону всегда везёт, – что ж, ничего удивительного, дуракам везёт всегда. В это время казино было забито до отвала. Я думал, что пьяный, но увидев здешних завсегдатаев понял, что я лишь «под шафе». Ко мне буквально сразу подошёл Мэттью Кларк: он что, буквально имел в виду, что следит за каждым шагом Батлера? Вот тебе раз. Он кивком поздоровался со мной.
– Мистер Грей, это может быть опасно, думаю, он подозревает, что за ним идёт слежка. Если он увидит вас здесь…
– Мэтти, он вернёт мне мой миллион долларов, – сверкнул глазами я, чуть качаясь. – Где его столик?
– Нет, Дориан, пожалуйста, будьте благоразумны.
– Я более, чем благоразумен. Я, как видишь, не убивать его иду и не вырывать волосы, как ты Хейну…
– Мистер Грей!
– Всё, Кларк, свободен. Я беру его на себя, – я похлопал его по плечу.
– Я буду рядом, Дориан. Не спущу с него глаз.
– Я сказал, уйди. Сейчас же. Это приказ, – зло прорычал я. Перепуганный Мэтт кивнул и вышел.
Я обвёл глазами столики и почти сразу увидел долговязую стройную фигуру в тёмном дорогом костюме. Даже рубашка этого хрена была чёрного цвета. Яркие карие глаза, – это объединяло их с Лили, как и копна густых тёмных волос, – большего подтверждения их родства я не наблюдал. Лицо Шона было, – или только казалось в свете тусклых ламп казино, – неестественно длинным, с техасскими скулами и мощным подбородком. Некоторые женщины, наверняка, склонялись бы пред его внешностью. Однако смех его был отвратительно зол, взгляд тяжелый и неказистый, как у ловкача и карточного шулера. Конечно, провернуть такую аферу… Что этот мерзкий тип сделал Лили, помимо дёрганья за косички? Чем шантажировал Хейна, как он смог переманить на свою сторону династического работника нашего холдинга? Сколько он ему заплатил? Что пообещал? Я смотрел на него с ненавистью и, по всей видимости, он её почувствовал. Его взгляд медленно проскользнул по сафьяновой скатерти и задержался на мне, как будто кто-то нажал на «паузу». Его верхняя губа вздёрнулась в улыбке, улыбке того самого проклятого клоуна из «Оно». Зло от зла – может сеять рядом с собой только зло. Он встал, расправив плечи, извинился перед компанией свиней, которые перекатили далеко за состояние, именуемое «трезвостью», и подошёл ко мне, держа в руках полупустой бокал виски.
