Текст книги "Приключения Петра Макарыча, корреспондента Радиорубки Американской Парфюмерной Фабрики "свобода" (СИ)"
Автор книги: Карэн Агамиров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)
Он с потолка задирал вшестеро тарифы за пользование водопроводом, канализацией, хозяйственным мылом, стиральным порошком и электроэнергией, вздувал квартплату на двести процентов, чтобы затем милостиво скинуть до ста.
Более всего чинодрал обожал вырубать по воскресеньям свет и воду в гоуродской бане, в самый разгар помывки. Весельчак располагался в доме напротив у своей глухонемой любовницы, и она заливалась беззвучным хохотом и хлопала по ушам, наблюдая, как недомытым, нечесанным и общипанным дядькам и тетькам опять обломилось.
Главный Коммунальщик Веер Отключкин считал себя добропорядочным прихожанином, исправно посещал Храм, но и в обители Божьей, не в силах сдержаться, сбондил-таки деревянную икону Николая Угодника, медный крестик с шеи отпеваемой старушки и мокрые ползунки младенца, оставленные без присмотра на время крещения.
В канун главных литургий, облачившись в лохмотья и прикинувшись спидоносцем (натягивал на черепаший череп вшивый парик с тремя волосками, крючкообразный нос предохранял презервативом, а в уши набивал попкорн), примазывался Веер Подчубайсович Отключкин к вратам Господа поперек глотки воистину нищим, за что не раз был ими нещадно бит.
Брак коммунальный воевода почитал делом святым, подвластным небесам и поэтому исключительно добровольным. "Тинку-блондинку" Отключкин волочил к Алтарю третий год.
Устраняя всевозможные препятствия, настырный жених заморозил к Рождеству потенциальную тещу, пенсионерку-блокадницу, славную тихую старушку, отключив под видом аварии отопление в ее дохлой коммуналке.
Окончательно осиротев, Тина осознала, что от судьбы не убежишь, и дала отмашку на подготовку к брачным торжествам.
В объятиях дерзновенного матроса Димона затурканные дамочки забывали обо всем на свете, и когда инспектирующий адмирал Голяк Гальюнович Шкентильколгуев склонился над извивающимися телами и запустил озабоченные ручонки в женские прелести, то поначалу был принят за профессионального соблазнителя-фантома. Со стороны могло показаться, что дока-змеелов проводит сеанс гипноза скрещивающихся тварей.
В грудничковом периоде, а также детстве, отрочестве, юности, зрелости, словом, всю сознательную жизнь, Шкентильколгуеву не везло в любви. Соседка по детсадовскому горшку, яркая расцветка которого возбудила знойного мальчугана, обвинила Голяка в прицельном косогоглазии на горшок и выше. В школе "Феония-Полчервония" (такса за месячную платоническую любовь), после того как будущий адмирал переслал ей в конверте-сердечке аванс в виде зелененькой (трехрублевой) бумажки, в ответном послании, вываленном в черном гуталине, черканула воздыхателю:
"Шкентильколгуев! Я попрусь с тобой в кино только в том случае, если каждое утро в шесть ноль-ноль, в течение целого месяца, ты будешь кукарекать из форточки на протяжении десяти минут, одновременно высунув в нее обнаженную, напудренную и напомаженную задницу".
Будучи от рождения человеком дисциплинированным и напористым, как и положено будущему адмиралу, влюбленный Голяк выполнил наказ от сих до сих.
Прохожие настолько привыкли к расфуфыренному седалищу, извергающему на весь Куракинский проезд победный петушиный клич, что по их заявкам-аплодисментам исполнитель продлил бесплатное шоу еще на две недели. Однако романтическое рандеву пришлось отложить на неопределенное время, так как школьная секс-бомба вляпалась в очередную историю.
Неустрашимая Полчервония в битве при помойке взяла вверх над безруким глухим инвалидом, вырвала с барабанными перепонками слуховой аппарат и вонзила в порожний ушной тоннель велосипедную спицу, которая прошла навылет и ослепила другого убогого, блаженно созерцавшего разгром конкурента.
Феония загремела в Пермскую колонию для несовершеннолетних и сразу же зарекомендовала себя с наилучшей стороны. В Новогоднюю ночь заключенная ╧ 123 пробралась в гостевой блок, окатила бензином и заживо сожгла веселивший оступившихся девчушек заезжий квартет безногих плясунов.
Втрескался Шкентильколгуев и чуть позже, в двадцать пять с хвостиком, в нареченную местными бомжами "Помидором" красномордую физиономию, в полной мере отражающую последствия наследственного гипертонического алкоголизма. На сей раз объект страсти ответил непросыхающей взаимностью, и дело едва не закончилось свадьбой. Но за три дня до знаменательного события "Помидор" и дружок-наркоман из Томской облясти по кличке "Огурец", которой соответствовал размер "L" опорномножительного аппарата, разогревшись ударной дозой "экстази", заявились в магазин "Интим" в Ананьевском переулке и устроили в нем грандиозный погром, обвиняя продавцов в моральной распущенности.
Наконец, в тридцатник, будучи уже капитаном второго ранга, Гальюнович сделал предложение молодой жене Заместителя Главнокомандующего Военно-Морского Флота.
Чтобы отвязаться от навязчивого поклонника, могущественный Замглавкома "присобачил" ему очередную звезду и отправил в поход по Северному Ледовитому Океану с целью исследования процессов миграции из Баренцева моря морских ежиков и гребешков.
Экспедиция принесла ведомому Шкентильколгуевым кораблю титул "гвардейского", а капитану судна – звание контрадмирала "За проявленную доблесть и героизм в осуществлении руководства операцией по обезвреживанию особо опасного пирата", оказавшимся на поверку одноглазым испанским путешественником, терпящим бедствие на веслах. По стечению обстоятельств, битва с лодкой "пирата" произошла у Ханты-Мансийского острова Колгуев, полутезки адмирала.
Словом, карьера Шкентильколгуева развивалась стремительно и гордо, как режущий ветер Андреевский Флаг, а личная жизнь трещала по всему корпусу и неуклонно погружалась на дно.
И вот, наконец-то, Тетка Удача смилостивилась и повернулась к нему пышной грудью! Адмирал сбросил обмундирование и с победоносным воплем разомкнул "треугольник". Марианна Судоходовна и Тина Медузовна построили несгибаемым железным расчетом деморализованные конечности морского волка и направили их боевой эскадрой на взятие Порта Артура.
По завершении "боевых действий", Димон был немедленно представлен к присвоению внеочередного флотского звания "старшина шестой статьи" и направлен для дальнейшего прохождения службы в столичную шкентильколгуевскую Инспекцию на должность "посыльного по делам одиноких женщин".
Гражданский Димон не бросил отставного Голяка. Адмирал собирался уже усыновить преданного матроса, многие лета исправно исполнявшего роль гонца за невостребованными сердцами, и завещать ему почерпнутый в "Кишках и Печени" словарный запас людоеда, однако реализовать великодушный замысел помешала досадная случайность. В канун Международного Женского Дня Шкентильколгуев был ошибочно утрамбован в асфальт на пятачке у родного шестого подъезда дома номер девятнадцать по Адмиралтейской улице. Ревнивый сосед адмирала, знатный бетонщик Каток Лужокович Отрезайкин, вернувшись домой внеурочно, застукал "его" со своей женой-массажисткой в тот момент, когда она проводила "с ним" сеанс тайского массажа максимальной степени сложности.
Дух умерщвленного возмущается по сей день, так как к жене бетонщика (снимавшей на самом деле стресс с Вице-Мэвора по строительству) адмирал не имел никакого отношения.
В чудные мгновения райского пассажа он мирно кувыркался с благоневерной совсем другого осла, разжалованного в этой жизни в Министры, а обезумевшему рогатому Катку просто попался тем же вечером под руку, когда дал ему прикурить без должных признаков уважения.
Московский Гоуродский Суд ревнивого бетонщика, тем не менее, оправдал, так как в ходе судебного заседания один из свидетелей (в лице Вице-Мэвора) представил документы, подтверждающие, что именно Каток Лужокович Отрезайкин руководил работами по расширению столичной кольцевой автодороги, в результате которых трасса недосчиталась с обеих сторон десяти сантиметров, что привело к очередным финансовым вливаниям в луженую глотку московского чиновничества, ответственного за строительный подряд.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАЯ
Демобилизовавшись с матросской тахты, Димон взял на абордаж Радиорубку Американской Парфюмерной Фабрики «Свобода», на волнах которой он и Макарыч вот уже второй десяток лет вели героический морской бой с «зеленым змием», успевая в редких перерывах выпускать бездарные, но с претензией на оригинальность, репортажи и программы.
С Инкой, огненной терской казачкой, чувственной и импозантной девчушкой, Димон познакомился в окрестностях подмосковной Рузы, в свином хлеву.
Случилось так, что, возвращаясь с бурной ночной рыбалки, старый матрос принял свинарник за охотничий домик. В нем и заночевал.
Инка, студентка Ветеринарного Техникума, командированная в местный совхоз на преддипломную практику, проводила утренний обход хрюшек. У девушки было спецзадание от научного руководителя, старого педераста и начинающего зоофила, проверить в деле новейшую зоотехнику – вибратор для свиней, запатентованный его старшим братом, художником-оформителем известного Дома Высокой Моды, отбывающим в застенках подиума условное наказание за развратные действия в отношении несовершеннолетнего верблюженка.
Втиснув вибратор, как обычно, в анус, свинке по имени "Кристинка", Инка включила диктофон для записи звуковых ощущений очередной подопытной, как вдруг случилось неожиданное. Хрюшка как с цепи сорвалась, взревела косолапым и заскакала по хлеву вороным конем, пока не увязла в куче яблочных очисток, в которой, как выяснилось, и дрыхло нечто человекообразное по имени Димон, вызвавшее в душе у "Кристинки" столь сложную гамму сексуальных переживаний.
Переселившись к бойфренду в Марьину Рощу, Инка первым делом закодировала его от горячительного. Она накачала истерзанного змием старого матроса коктейлем из смеси этилового спирта, глицерина, экстракта подорожника, клесола, тетразина и уложила в постель, а ночью, совместно с троюродным дядей по кличке "SAAB" (ювелирно переделывал в шведскую ласточку отечественных стервятников), они вмонтировали в правую ягодицу Димона японский кодовый замок с шестью уровнями сложности.
Как ни пытался старый матрос вывести верный код, все было понапрасну. Замок не поддавался!
У Димона появилась масса свободного времени. Лишенный подпитки, он, чтобы не рехнуться, собирал ночью под кухонным столом "Lego" и макетики МИГ-29, мастерил родственных суперистребителю бумажных голубей и клеил коробочки из картона. По утрам старый матрос высовывался в окошко и смачно сморкался с пятого этажа на головы прохожих.
Страдания несчастного растянулись аж на целый месяц, пока он с помощью приятеля, слушателя факультета новейших подслушивающих систем Академии Рыцарства Плаща и Кинжала, не приспособил к левой ягодице еще более хитрый домофон, ключ к которому раскодировал-таки замок на соседней половине тазобедренной части туловища. Теперь, наконец, можно было фанерить с новой силой.
Приняв в "Перед смертью не наквасишься" на грудь стопятьдесят, старый матрос Димон воспарил чайкой и принялся объяснять Макарычу разницу между кораблем и подводной лодкой.
– Если объект движется на воде, то это еще не означает, что он является кораблем. На поверхности воды может перемещаться и буксируемая в подводные ремонтные боксы подводная лодка, и затаившийся в территориальных водах у берегов Аляски гидроуправляемый МИГ-29, а также водный лыжник с катером на привязи.
– А разве водный лыжник скачет впереди катера? – попытался уточнить Макарыч.
Вместо Димона ответил прокуренный бас.
– Бывает, что и так. Я, например, всегда тащу на себе пьяного Горбатого, хотя он и старше меня на год, и ростом выше на пять сантиметров.
Бас принадлежал здоровенному детине, с зашитой суровыми черными нитками правой ноздрей, но зато с шестью пальцами на левой руке.
Он продолжал.
– Вот, например, вчерась сбондил я из рукавчика одной славной бабульки пенсию, когда она выплелась из сберкассы. На ее блаженном лице стояла такая светлая печать, что я никак не мог сдержаться. Надо было срочно спустить старушку с небес на нашу грешную землю, тем более, что к ее старческим харчам присоединились проценты от билета золотого государственного заема, приобретенного ею в 1974 году за четыре тысячи рублей, составившие сегодня аж целых четыре рубля!
Теперь вот проклинаю ее и себя на ком бл... лежит (верзила хотел выразиться "на чем свет стоит". – Авт.). Купили мы, значит, с Горбатым на бабкины бабки тридцать мерзавчиков "Боярышника", одну пару носок на двоих, чтоб было во что высморкаться, когда проблюемся, и шесть рулонов туалетной бумаги, чтобы, когда пронесет, не бежать в киоск за газетами.
Так на тебе, пакет с водярой забыли на остановке, а в носки не сморканулись, а проблевались, так как накушались заместо посеянного "Боярышника" салицилового лосьона.
И сейчас у меня в сумке незамаранная задницедрайка, так как салициловый лосьон оказывает на кишечник закрепляющее воздействие, подобное таблеткам "imodium", и я выставляю сие гигиеническое средство к бартеру – шесть моих дерьмозачисток на двести граммов вашей "Завалинки".
Предложение шестипалого встретило полное взаимопонимание у раскодированной печени Димона, и она послала хозяину сигнал проявить великодушие и угостить детину просто так, без всякой "дерьмозачистки", а заодно подогреть и ее.
Старый матрос резво подскочил к стойке бара. Осознав, что вмешательство ни к чему не приведет, Макарыч тупо наблюдал за манипуляциями Гибельбабы.
Подоконник привокзального кафе "Перед смертью не наквасишься" тяжко вздохнул и покорно подставил натруженное полотно под новые составы с горючим.
Опрокинув залпом содержимое разового стаканчика, детина, столь бездарно распорядившийся старушкиной пенсией, погрузился в воспоминания солнечного детства.
– Обижали меня в младенчестве, – захныкал он, что никак не вписывалось в его габариты и рык. – Когда исполнилось три годика, батяня заставил выкушать бидончик пива. Объяснил, что поскольку я обрел частичную детскую дееспособность (пахан отсидел "пятнашку" за двойное изнасилование трех взрослых супружеских пар, сопряженное с растлением четырех годовалых четвероногих, наблюдавших за его шалостями, и знал законы назубок), то с этой поры должен выдувать в день до трех литров пива, иначе никогда не обращусь в мужчину.
Я добросовестно исполнял папашкин наказ, вот только мужиком так и не стал. Участвую в шестом брачно-кольцевом "Gran-Pri", и ни разу не поднялся на оргазмовый подиум! Стоит лечь с бабой в койку, как мысли уносятся к пивнушке.
С последней "конюшней" мы столковались уже перед "поул позишен". Как только к ней подваливаю, она надувается и изображает пивной бочонок. Я цапаю свою "ферарьку" за нос и поворачиваю, как будто открываю краник, а она в ответ писается в постельку, словно пивко полилось.
Вот тогда мне становится хорошо, я живо соскакиваю с раскладушки и даю деру в пивнушку по-настоящему. – Шестипалый (пальцы, видимо, вырастали у него с каждой новой женой) жалобно взглянул на Димона, гордо расправившего крылья.
Через минуту убранство подоконника было дополнено шестью кружками со "Старым Мельником".
– А курить я начал в четыре года, – набирал обороты пивной гигант, так и не познавший мужицкой радости, – и если не выдую в день три пачки, то помру от изжоги.
Анастасия пробила шесть пачек "Marllboro". Наличность старого матроса таяла на глазах, и Макарыч решил вывести друга из приступа альтруистического психоза.
– Бывают такие дни, – вставил он веско, припечатав своей кружкой добавочный палец пивного извращенца, – когда все складывается у человека на ять. И выпивка, и курево, и девочки, словом, живет дядька по первому зову души.
Но столь же неожиданно может наступить и облом, как, например, с конфискованной Вами пенсией благообразной старушки с четырехрублевыми процентами от билета золотого госзаема.
Как-то раз довелось фотографу Объектору Негативистовичу Диафрагмочкину с Мосфильмовской улицы с утра нахлестаться и отправиться на другой конец Москвы, на улицу героев Панфиловцев к своему дружку, спившемуся комсомольскому активисту Молодняку Партократовичу Ленкомову.
По пути в винный они отмутузили Ленкомовского знакомого, библиотекаря Заплета Стелажевича Каталожкина, совершенно безвинное создание, каким и положено быть библиотекарю в очечках минус три, и отобрали у паренька двухмесячную зарплату, составляющую в пересчете килограмм отборной волоколамской говядины. Затем в подворотне наткнулись на дипломат с дорогой вьетнамской парфюмерией. У качелей детсадика набрели на обкаканный ребячий шарфик. В беседке разжились бесхозным веником. В самом магазине Негативистович и Партократович надули продавщицу на пять рублей тридцать копеек. Несчастная Ревекка Лопоуховна Одинокая находилась в глубоком сексуальном трансе и ни черта не соображала, так как ночью от нее смылся совсем еще свежий муж. Коварный обманщик вышел за дверь якобы только покурить, а сам слинял к восьмой жене, которая жила этажом ниже, на седьмом. – Макарыч подавил смех, припомнив, как однажды тоже точно таким же "макаром" пытался сбежать в канун очередной свадьбы от Эмилии к Эмме. Та, правда, обитала совсем в другом районе, но Эмилия все равно вовремя учуяла опасность (все ж таки служила кинологом) и настояла на том, чтобы суженый-ряженый подымил на очке сортира.
– Словом, до поры до времени делишки шли у мужиков хоть куда, – вещал журналист, не выпуская из-под кружки шестипалого, – и не уверуй они в беспредельность человеческого счастья, то, возможно, денек завершился бы на мажорной ноте.
Однако надравшись в подворотне на трофейное библиотекарское жалованье, корешки окончательно удостоверились в том, что поймали удачу за хвост, и отправились к избитому Заплету за пополнением казны.
А в библиотеку как раз притопал схорониться на время от сварливой жены двоюродный братан Каталожкина, Ушу Распоясович Черноголовкин, мастер восточных единоборств. Он прислонился к стеллажам и выслушивал грустную историю изрядно помятого родственника о неблагодарном читателе Ленкомове с улицы Героев Панфиловцев.
"А ведь всегда был такой ве-е-е-жливый, – протяжно мычал Заплет, причмокивая разорванной нижней губой, – сидит, бывало, в читальном зале, почитывает в "Жизни" веселые Шаховские байки, посасывает "Лидию" и матерится под нос". – И тут живописный Ленкомов проделал в мозговом тоннеле Каталожкина суперкульбит. Сбитый с понталыку, библиотекарь предпринял судорожную попытку облизнуться, но у него ничего не вышло, так как язык провалился в губную расщелину. – Макарыч решил наглядно продемонстрировать участникам подоконного застолья, как это случилось. Он наклонился, вытащил язык, слизнул с губищ пивную пену и что есть мочи шлепнул им о подоконник привокзального кафе. Шквал аплодисментов облагородил "Перед смертью не наквасишься". Удовлетворенный оратор продолжал.
– И только Ушу вознамерился отправиться в гости к неблагодарному Партократовичу по указанному в каталоге адресу, чтобы воздать за брата по заслугам, издал протяжный бойцовский вопль, мастерским ударом кованого ботинка в пах проверил на пострадавшем родиче состояние боевой формы (она оказалась стопроцентной, так как Заплету Каталожкину на следующий день, по его просьбе, провели кастрообрезание в единственной на планете мусульмано-иудейской мечегоге), как вдруг в избу-читальню заявился искомый бузатер Молодняк Ленкомов собственной персоной, да еще с подельником Объектором Диафрагмочкиным впридачу.
Что было дальше, нетрудно догадаться. – Дополнительный посиневший перст шестипалого запросил пощады. Макарыч великодушно добил "Старого Мельника" и ткнул пустой кружкой в нос побледневшему верзиле. – Если сейчас сюда прикатится обиженная Вами старушка и треснет по Вашей башке вот этим пивным сосудом, то нет никаких сомнений, что ее оправдают за убийство, совершенное в пределах необходимого идиотизма. И Ваш Горбатый прошествует, наконец-то, впереди Вас. Он потащит окаменевший труп в камеру хранения Курского вокзала, но по ходу следования плюнет в Вашу единственную ноздрю и сбросит никчемное шестипалое тело во-о-н в тот канализационный люк. – Макарыч выразительно вытянул шею и зажмурил глаза. Жердь зашевелил ушами, сквозь зашитую ноздрю заструилась бурозеленая соплина, а халявный палец на левой руке задергался и встал перпендикулярно ладони.
"Тот канализационный люк" мог серьезно осложнить продвижение по его большой шестипалой дороге.
– Мне надо в туалет, – промямлил орясина. – Если я не схожу по нужде, то потом целый день сам не свой. Одноноздрево-распальцованный исчез. Вместо него к Макарычу и Димону притерлись две особы с некоторыми претензиями на женский пол.– Моча и Герцогиня! – бодро отрапортовали они.
Димон, явно на излете, использовал подвернувшийся шанс на все сто.
– Присел "Мельник" на "Завалинке"! – более чем внятно скомандовал он Гибельбабе.
Девушку все более увлекал необычный клиент. Бывалый матрос заинтриговал хозяйку бара до такой степени, что она изменила незыблемым правилам и оприходовала разовые стаканчики настоящей кристалловской "Завалинкой" вместо обычной гибельной смеси, состоящей, как правило, из "Хромого Шамиля" (производство Грозненского Ликеро-Водочного Зенитно-Ракетного Комплекса), разбавленного "Беременной Роженицой" (фирменный продукт Ивановской Винно-Текстильной Мануфактуры).
"Герцогиня" совокупила беленькую со "Старым Мельником" и сделала такой глоток, что даже спиртоконстантная корабельно-подводная душа Димона восторженно крякнула.
Пришлось заказать для дамы новую порцию. История повторилась. Герцогиня блаженно заулыбалась, скаля единственный зуб. Вот она разрумянилась и зашепелявила.
– Моя суточная доза – двенадцать с половиной ершей. Впервые отведала эту прелесть желторотой девчонкой в пивном кабаке "Заупокойное Утро Рабочего", что у метро "Пролетарская". Бацилле, дружку по медпрофтехучилищу (он шастал по инфекционным больницам и пополнял коллекцию холерных палочек), тетка из Венгрии прислала "Палинку" (венгерская водка. – Авт.), на закусь обзавелись яблочком и завалились в кабак. – Герцогиня чавкнула и почесала черным ногтем указательного пальца немного пониже спины. – Ну а в самом "Заупокойном Утре..." срезались под стол. "Палинка" с пивом – это даже не ерш, это что-то свыше. – Она запрокинула голову и уставилась в потолок. Кадык Герцогини, напоминающий бильярдный шар, сделал две-три ходки и провалился в лунку.
Вдруг ершистозависимую госпожу обуял чих. Макарычу стало интересно, на сколько ее хватит. "Куранты" отбили чертову дюжину. Обработав ершистый нос о лацкан Макарычева пиджака, Герцогиня продолжила чувственный обсос романтических испытаний на пути к полноценному членству в партии Бахуса.
– Очухались мы с Бациллой в вытрезвителе на улице летчика Водопьянова. Причем оба в женском. А по выходу оттуда опять налимонились, на сей раз в рюмочной "Сдохни, но тяпни", что в предбаннике Хованского колумбария. Обнаружили себя в пять утра под мостом.
Так продолжалось две недели. За это время нас выкинули из медпрофтехучилища, а мне вдобавок кто-то, кажись сам Бацилла, повышибал все зубы, акромя одного.
Так как наша с ним любовь выдержала сущие муки ада, то через месяц мы и поженились, а на следующий день после свадьбы (веселились на Котляковском кладбище) суженый укокошил тещу, то есть мою мамашку, посидел годик да и помер на зоне от гайморита.
– А за что он укокошил тещу? – недобро поинтересовался Димон.
– Да эта козлятина, – Герцогиня выдавила одинехоньким зубом прыщ над верхней губой, – проникла ночью к нам в спальную и стала шарить по койке в поисках доказательств сохранения моим родненьким досвадебной девственной плевы. А откуда ей взяться-то? Бациллка расстался с этой гадостью еще в двенадцать. Он на спор с учителем труда вставил свое достоинство в слесарные тиски и обработал его крупным наждаком, да так, что остались одни ошметки.
Матушка моя и давай выгонять бездевственника на улицу, и это ночью-то! Ну я и успокоила ее, хватанув графином по кибесу.
И стала с той поры "Герцогиней", так как титул "Графиня" был присвоен на зоне самой родительнице. А я ее, почитай, опустила.
Так вот, наутро, хватанув стакан самогонки, холерное мое солнышко взошло на кухню, где маман валялась за холодильником, обернуло ее в половую тряпку да и выкинуло в окошко.
– А с какого этажа? – Димон проявлял явно нездоровое любобытство.
– Да не очень высоко-то было, всего-навсего шестнадцатый этаж. Но Графиня неудачно приземлилась – на особо хрупкий затылок.
Адвокат уверял на закрытом для инородцев процессе всех честных славян, что жертва во сне так ничего предосудительного и не почуяла, вроде как просто сиганула с дырявым парашютом. Да не прислушался судья, потомственный чернорубашечник, к родовому беловоротничковому еврею. Упекли нас с Бациллой за милу душу.
Пустая кружка Герцогини заскользила по подоконнику в направлении Димона, и тут к разговору подключилась Моча.
– А у меня был случай, – пустила она в ход вставную челюсть, – купила я на рынке молочного поросенка. Тогда еще деньжата водились, потому как подворовывала санитаркой в наркодиспансере.
Приперла его, значит, домой, запендюрила в духовку, а он возьми да и захрюкай от возмущения. Ну, я ему правым кроссом в пятак, а он мне левым джебом в ухо. На счете "девять" очухалась, изловчилась и заапперкотила чушкарика табуреткой по соскам, волоком за дверь и сварганила с лестницы. – Моча загоготала, да так, что кружка Макарыча съехала с подоконника, шлепнулась ему на ботинок и медленно сползла на пол.
Целехонькая, невредимая и полная, она жизнеутверждающе таращилась снизу вверх: "Какая я ловкая, а?". Журналист поднял ее, погладил, щелкнул по донышку и опустошил под одобрительные возгласы собутыльников.
– Так поросенка продали живого, что ли? – старый матрос Димон изображал штормовое предупреждение и чутко реагировал на повороты в сюжетах.
– Да нет, он тут вообще ни при чём, – поморщилась Моча. – Недосвин так и пролежал тихо-мирно в духовке. Просто я, оказывается, с похмелюги перепутала его с соседом по коммуналке. У этого синусоида был вечно заложен нос, вот он и подхрюкивал, как хавронья.
"Старый Мельник" в который уже раз плюхнулся на "Завалинку" привокзального кафе, и ерш зашерстил в извилинах Петра Макарыча.
– А я однажды стоял в очереди за рыбой, – внес он лепту в копилку идиотизма, – как вдруг одноногий мужик снял с костыля кованый ботинок и принялся колотить им тощую бородатую тетку, приговаривая: "Камбала – костлявая рыба, камбала – костлявая рыба".
Когда его вязали, он все бубнил нараспев: "Камбала, камбала, ну зачем ты мне дала?".
История попала в сводку происшествий "Вечерней Москвы". Оказывается, дядька был заядлым рыбаком из древней династии амфибий, вот и принял худосочную дамочку за камбалу, с которой у его прапрапрадеда состоялся бурный роман с чешуйно-венерическими последствиями.
Веселье набирало славные обороты. До отхода поезда на Воркуту оставался еще целый час, и Макарыч вырвал удочку из левой мозолистой ладони старого матроса, прославляющую российский флот полинезийским тату "ВМФ", и поправил на запястье друга дембельские наручные часы "Пьяному море по колено". Свежие ерши забились на подоконнике.
Герцогиня, лязгнув клыком, взяла Димона под локоть и затянула:
"Если б не было б ерша,
Не была б я хороша,
А поскольку ерш на месте,
Я прекрасна, словно бестия".
Димон подхватил:
"Полюбил я Инку в святки,
И напился для порядка,
А проснулся на заре -
Нету Инки на дворе".
Моча не отставала:
"Я купила поросенка,
Он визжал и пукал звонко,
И сосед по коммуналке
Получил по морде скалкой".
Макарыч присоединился:
"Я влюбился в Ирму с Флоркой,
А они гуляли с Жоркой,
Но я парень не промах,
Засандалил Жорке в пах".
Гибельбаба из-за стойки бара выдала о своем:
"Наливаю водку я,
И ты пьяный, как свинья,
А свинья, когда пьяна,
Спит в хлеву всегда одна".
И четверо у подоконника пустились в пляс, смахивающий на ритуальный танец сатанистов. Моча держала Димона за уши, а Герцогиня двумя пальцами зажала Макарычу нос.
Вдруг дамы шлепнулись на пол и тут же вскочили. Опять ухнули и вновь вспорхнули. Так повторилось пять раз.
– У нас врожденно-приобретенная эпилепсия, – объяснила Моча. – Это была прелюдия, а сейчас начнется настоящий припадок.
И действительно, через мгновение и та, и другая закатили глаза, зашипели пеной и рухнули сызнова. Окружающие не обращали на них никакого внимания.
Макарыч подскочил к Гибельбабе, но и барменша сохраняла абсолютное спокойствие.
– Не переживайте, этих господ мы хорошо знаем, – она окликнула Димона и смастерила ему полный стакан скоча, и не какого-нибудь подольского "Ballantines", а самого что ни на есть ирландского "Jack Daniels".
– За счет заведения! – томные очи Гибельбабы безжалостно и неумолимо погружали Димона в пучину предательских страстей.
Снявшись с якоря трезвости, душа старого матроса судорожно пыталась отбояриться и от семейных оков. Она закачалась на волнах Амура, лихорадочно соображая нестандартный комплимент. Для начала Димон решил воспеть неземную красоту Гибельбабы, придумав потрясающее по силе, глубине и нежности сравнение ее лица "с жирным блином, в который так и хочется завернуться сладкой творожной массой".
Но можно ли отрегулировать жизнь? Этим вопросом безмозгло-суетливые мучаются со дня сотворения мира. Все, кажись, идет по плану, как вдруг...
* * *
Вспоминаю, как мы с Вольдемаром постановили (спьяну) жестко отрегулировать потребление горячительных напитков. Для начала мы установили железный, как нам казалось, график борьбы со змием – один раз в неделю, в пятницу вечером. Однако, очухавшись чуть свет в субботу, мы неожиданно приняли новое решение – не откладывать на целую неделю то, что напрашивалось уже сейчас и здесь, в придорожной канаве, в которой, как выяснилось, мы ударно скоротали ночь. Никогда не знаешь, как повернется судьба... Недооценила ее крутые виражи и моя славная приятельница, уверявшая всех и себя, что ее новорожденный сын непременно станет уважаемым и известным человеком, достойным гражданином Новой Великой России.
Он, дескать, никогда не притронется ни к выпивке, ни к сигарете, а будет исключительно есть, спать, уважать мать, в меру трудиться, искуссно отдыхать, ударно зарабатывать и вовек ни в чем не нуждаться.
Но случилось так, что, когда хлопчику исполнилось восемь годков, он заявил на дне рождения, что непременно станет крутым бандитом, и пусть никто его не отговаривает.
Дяди и тети от души посмеялись над шуткой несмышленыша, причем звонче других, чуть ли не до упаду, хохотала сама мамуля. А пацан на следующий же день приступил к воплощению мечты.
