Текст книги "Приключения Петра Макарыча, корреспондента Радиорубки Американской Парфюмерной Фабрики "свобода" (СИ)"

Автор книги: Карэн Агамиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

И ее настойчивость была вознаграждена! На восьмые сутки стояния Бандеролевна заприметила сгорбленного дядьку с надвинутой на глаза шляпой и письмом под мышкой. В три прыжка г-жа Наколкина настигла своего потенциально первого мужчину и сорвала с него головной убор, но под ним скрывался Глава районной Укравы, известный на всю округу бесчленный гей, ведущий покаянно-романтическую переписку с католическим священником из флоридского Гейнсвилла.

Зато на тридцатый день Дульцинэя схватила за руку подростка, запихивающего в почтовый ящик обертку от презерватива с длиннющей инструкцией, пункт первый которой гласил: "Перед вскрытием убедиться в работоспособности объекта насадки", а сто сорок пятый настаивал: "Использованный продукт вместе с внутренним содержимым запечатать в гидроизоляционный конверт и хранить в сухом, прохладном, недоступном для жены и тещи месте, вскрывая для предъявления исключительно скептически настроенным коллегам".

Еще через пару месяцев настойчая дамочка отловила безрукую бабульку, кормившую изо рта почтовых голубей их же пометом, а на девяносто девятые сутки наружного наблюдения Дульцинэя Наколкина окончательно прозрела и сама забросала благоверного посланиями с угрозами снять скальп с мягкого места, лишить алкогольной потенции и поменять местами правую руку с левой ягодицей.

Местная Прокурватура, в которую обратился Сосуд, провела наисерьезнейшую оперативно-розыскную работу и при помощи незрячей глухой ясновидящей тетки из комиссии районной Укравы по установлению местонахождения безвестно отсутствующих граждан безошибочно вычислила почтовую хулиганку, терроризирующую прохожих возле местного отделения связи.

В Клинике Неврозов на Шаболовке Дульцинэя Бандеролевна Наколкина объявила себя пра-пра-пра-...пра-пра-правнучкой графа Дракулы, перегрызла телефонный кабель и расколотила лбом новейшую немецкую аппаратуру для диагностики начальной стадии шизофрении.

А Сосуд Прикладович перебазировал заначку из почтового ящика на прежнее место, в сливной бачок, так как уже не надо было ни от кого таиться.

Как видите, все, что так или иначе связано со сливным бачком унитаза, непременно затрагивает интересы домашних вампиров, – назидательно констатировал Макарыч. Гибельбаба внимала журналисту с таким же усердием, какое выказывают счастливчики, угодившие на прием к Верховному Чародею России, прикипая продажными масляными очами к его сухим бесстрастным устам. Энергично растирая зашибленное Инкой ухо, которое приобрело фиолетово-зеленый оттенок и начало затвердевать, корреспондент Радиорубки Американской Парфюмерной Фабрики "Свобода" воспринял столь глубокую заинтересованность слушательницы как руководство к возобновлению вещания. – Тема домашнего вампиризма – штука исключительно серьезная, – Макарыч сломил сопротивление "Старого Мельника" и накрыл кружку пятерней. – В семье моей старой подружки Неонилы Интравертовны Солодовниковой, кассирши суперхозмаркета "Твой Дом – МОЙ Дом", принадлежащего Управлению жилищно-коммунального хозяйства столичной Мэвории, в роли вампира выступала ее мать-домохозяйка Агриппина Гнидовна Экстравертова, смиренная и невозмутимая тетушка, поменявшая шестерых мужей.

Все они окочурились от общего истощения организма, вызванного нарушением мозгового кровообращения в прямой кишке. Житья от Гнидовны ни Неониле, ни в особенности зятю Хмелю Пятиградусовичу Солодовникову с пивоваренного завода "Очайковский" (первым в мире освоившего выпуск голубого музыкального пива, выдающего на выходе из мочеточника Tchaikovsky, "Miniature Overture The Nutcracker Suite, Op. 71") не было никакого. Матушка и впрямь у всех в кишках засела.

Тогда Неонила пошла к знаменитому специалисту по вампирам Астрогору Психзащитовичу Порчеснятову. Великий антивамп, внимательно выслушав донора, выписал следующий рецепт.

Он велел купить родительнице единый проездной билет и убедить ее каждодневно совершать поездки на другой конец Москвы, якобы за новейшим средством для сглаза.

Дело в том, что Гнидовна подрабатывала на дому черным магом и, надо заметить, весьма эффективно. Почти все клиенты достигали с ее помощью нужного результата. Свести в могилку приставучего и скупого начальника, превратить в безвольную скотинку своенравного деспота-мужа, довести мировую тещу, такую же, как сама Агриппина, до психушки – это только часть арсенала, которым она владела.

Мамашка, охочая до всяческих колдовских новаций, купилась на эту штуку и принялась кататься взад-вперед на троллейбусе, автобусе и метрополитене с Большой Черкизовской в Северное Бутово и назад, а свежее оружие для сглаза содержалось в наборе склянок с обычной водопроводной водой, йодированной солью и башкирским кетчупом.

Всем этим чудодейственным дерьмом Гнидовну бесплатно снабжала "знатная деревенская колдунья Агния Пердунья", под которую "косила" вернейшая Неонилина подружка Нинель Опоровна Твердоплечкина, согласившаяся помочь в битве с домашним вампиром.

И ведь Астрогор попал в точку! Результат не замедлил сказаться. Дома матушка превращалась в послушного ягненка. Всю свою злобную отрицательную энергию она выплескивала в общественном транспорте. Завалившись в квартиру с дебильным румянцем, г-жа Экстравертова похвалялась домочадцам, как лихо "отдавила копыто одной молодой козлихе, да так, что у той поехала шерстяная колготка", а "старому ушастому прыщавому холеному барану тихонечко распорола сзади ножницами дорогущее ослиное пальто". Да еще вот одной "безмозглой беременной курице в тараканьем манто подбросила в сумку из крысиной кожи собачьего дерьма, которого насобирала для этой цели в детском саду". – Макарыч тщательно обтер края пустой кружки о нарядную, основательно загаженную мухами, белую блузку Гибельбабы.

К стойке бара, тем временем, приковылял Димон. Выражение лица бывалого матроса выдавало душевное смятение. На его подбородке Инкина коленка оставила художественную вмятину в виде полумесяца. Со стороны могло показаться, что у Димона два рта, причем нижний, на подбородке, ухмыляется, а верхний готов разреветься.

– Я всегда говорил, что моя Инка – настоящий лунный вампир, – сходу вошел он в тему. – Иначе как она могла допетрить, что именно в это время я буду находиться именно в этой забегаловке у Курского вокзала?

Ну, разве что я ей сам сказал, что пойду вечером провожать тебя в командировку. – Димон ткнул в нос Макарыча пивной кружкой, услужливо подготовленной зардевшейся Гибельбабой к внутреннему потреблению. Пена набилась репортеру в ноздри, и он вычихнул прямо в свежего "Старого Мельника". Тот по-стариковски обиженно скис. Димон тоже поморщился и пушечным залпом прикончил страдания несчастного. – Конечно, Инка могла догадаться, – почесал он у Макарыча за ухом, – что ты отбываешь с Курского вокзала, потому как я сам ей об этом сообщил по секрету.

Но как она могла вычислить, что мы будем заливать за галстук аккурат в "Перед смертью не наквасишься"? – Димон вытащил из нагрудного кармана Макарыча допотопный и убогий "Sony Z1", слизнул с него пивную пену и, тыча антенной в потолок, принялся прилюдно стыдить друга. – И на черта я пошел тебя провожать? Вот опять нахлобыстался! Сидел бы сейчас на крыше дома, смотрел радио, читал телевизор, слушал прессу да прикладывался к манной кашке в рагу из мяса соловья, заедая пингвиньим соусом, разведенным в огуречном подсолнечном масле. – Старый матрос погрозил телефоном Гибельбабе. Девушка явно сникла, осознав тщетность попыток состязаться с могущественной и всевидящей морячкой-вурдулачкой. – Да, кажется я унюхал, чем Инка учуяла наше с тобой местопребывание. Я, понимаешь, ей тонко, по-английски, намекнул, что мы зависнем в тухлой стекляшке, что справа от входа на Курский, потому как ты всегда здесь торчикозишь, когда уносишься с этого вокзала.

– Вообще, Димон, то, что все именно так получилось – большая редкость, – примирительно изрек Макарыч и заказал четыре стопки коньяка, так как по направлению к стойке плыли вышедшие из ступора Моча и Герцогиня. – Еще Наполеон говорил, что труднее всего воевать с дураком, так как никогда не угадаешь, что он совершит в следующий момент.

Поэтому мы с тобой должны были затулиться вовсе не на Курский, а, скажем, в Шереметьево.

Четверть века тому назад, в канун лихого советского мужского праздника 8-го Марта, ломовой Акварель Саврасович Титульный, Главный Художник "Дуриздата", послал меня за коньяком в Елисеевский магазин. А там выстроилась такая очередина прекрасных дам, стремящихся угодить своим благоверным, что я плюнул, развернулся и решил попытать счастья в универмаге на Малой Бронной, в котором страждущих подготовить должным образом праздничный мужской стол оказалось раза в три больше. Тем не менее, я затисался меж возбужденных мадамочек, а одну, с приспущенной на бедра юбкой, успел даже удовлетворить ладошкой, но когда пришла пора расплачиваться, то обнаружил, что десятка, выданная Саврасовичем, куда-то исчезла.

Укрывшись от града пинков возмущенных прекрасных ног под проливным дождем, я тут же вспомнил, что по дороге из Елисеевского на Малую Бронную ненароком заглянул в "Лиру" и выкушал на выданную десятку четыре крепчайших коктейля.

Вернувшись ни с чем к Акварелю, я обнаружил в кабинете храпящую на столе Титульную голову, а правая рука Саврасовича малевала на стене масонские знаки.

Под креслом валялись три побежденные им бутылки азербайджанского коньяка, апельсиновые корки и выжатый лимон, сильно смахивающий на морду лица художника.

Сумрачным днем 9-го марта светящийся Акварель Саврасович Титульный рассыпался в благодарности за великолепный коньяк, который позволил ему выспаться на работе от неугомонной супруги Просёлки Пейзажевны, и сунул мне еще десятку в качестве компенсации, так как я, дескать, переплатил из своих, и к тому же организовал и провел мудреное мероприятие исключительно оперативно и грамотно.

Моча и Герцогиня хотели было подобострастно хихикнуть, но из их чрева выдавилось дебильно-ишачье "И-и-и-и-и– ...".

Журналист придвинул им стопки с "Лезгинкой", многозначительно подмигнул заплесневелому подоконнику и продолжил поучать несмышленышей.

– Нет ничего в этом мире раз навсегда окончательно данного, спермозащитного и членоустойчивого. Было дело, звякнула мне из Общества "Знание" Валькирия Знамоделовна Путевкина и пригласила в поездку по советским гоуродам и весям на Агитпоезде ЦК ВЛКСМ для чтения лекций на юридические и прочие неправовые темы. Однако матерая инструкторша отстала от жизни и не ведала, что активный член "Знания" Петр Макарыч уже как три месяца с позором изгнан из Секретутов парткома Всесоюзного Института Повышения Квалификации Журналистских кадров СССР и вещает в рупор антисоветской Радиорубки Американской Парфюмерной Фабрики "Свобода" о шахтерских забастовках в Кузбассе и Воркуте.

Я не стал разочаровывать Знамоделовну, воспользовался предложением, оформил у нее путевку и отправился колесить с советской молодежью по стране. В процессе чтения лекций и общения с народом я обрастал всевозможной информацией о положении на местах, которую использовал в последующих радиорубковских репортажах.

На пятый день железнодорожного турне, в воскресенье, весь личный состав Агитпоезда уселся в вагоне-кинозале для планового просмотра программы "Время". Она началась с темы шахтерских волнений. Сердитый ведущий сходу возвестил о том, что информация западных радиоголосов об их массовом характере лжива и провокационна, что сейчас подтвердит человек из самой Воркуты.

В "ящик" влезла тетка и разоралась, что "некий Петр Макарыч с Радиорубки "Свобода" совсем уже заврался! Записывает по телефону из Москвы голоса якобы лидеров шахтерского стачечного движения и распространяет гнусные измышления о политических забастовках в советских угледобывающих центрах. На самом деле эти голоса принадлежат деградировавшим асоциальным алкоголикам, уволенным с шахт за пьянство и разврат в забое. Пусть господа буржуи и их радиорупор заткнутся! У нас в Воркуте и братском Кузбассе все спокойно, а отдельные инициденты на угольных предприятиях связаны с мелкими бытовыми неурядицами, например, нехваткой дегтярного мыла для послезабойной помывки". – Макарыч обмакнул большой палец в коньяк, поднес к носу и глумливо получихнул. – И весь Агипоезд ЦК ВЛКСМ уставился на меня, того самого "гнусного клеветника" со "Свободы".

Самое интересное, что после того, как я был выведен программой "Время" "на чистую воду", агипоездовская молодежь буквально прикипела ко мне, наперебой рассказывала о творящихся в их коллективах безобразиях и требовала немедленно выдать данную информацию в эфир Радиорубки, что, к сожалению, не представлялось возможным в силу отсутствия в то время мобильной телефонной связи. – Макарыч бросил ностальгический взгляд на сотового калеку, антенной которого Димон усердно ковырял в носу. Репортер выхватил свою ветхозаветную собственность из клешни старого матроса, неуловимым движением просунул что-то внутрь чехла и вернул другу. Димон, покрутив антенной у виска, принялся использовать ее теперь уже в качестве зубочистки. – Ну а сам Директор Агитпоезда, член ЦК ВЛКСМ Молодняк Подрастаевич Зеленопопкин, – дебильная гордость распирала Макарыча до треска швов пиджака, – каждый вечер запирал меня в своем люкс-купе и резал правду-матку о "прогнившей советской власти", партийных и комсомольских "карьеристах и прохвостах", коих он глубоко презирает и уж точно никак к ним не принадлежит.

По завершении агипоездовского безобразия товарища Зеленопопкина как потерявшего бдительность номенклатурного гражданина перевели в Управление Политической Безопакостности Рыцарства Плаща и Кинжала для натаскивания на предмет посеянной бдительности. – Журналист вновь сунул палец в стопку, обнюхал его и пришел к выводу, что барменша Гибельбаба взялась за старое. Старый матрос Димон выпал из ее клюва, и "Лезгинка" мстительно отдавала клопиной мочей. – Инструкторшу Общества "Знание" Валькирию Путевкину, допустившую кошмарный провал с засылкой корреспондента вражьей Радиорубки на Агитпоезд ЦК ВЛКСМ, тоже немедленно повысили. Знамоделовна заделалась Руководителем Группы немых наставников глухой коммунистической молодежи при Гоуродском Обществе Слепых, так как "подотчетные контингенты не представляют опасности для политической стабильности советского государства, и товарищ Путевкина не сможет манипулировать ими в своих целях" (из постановления Бюро Московского Гоуродского комитета КПСС о назначении товарища Путевкиной).

Тысячу раз прав был Николай Бердяев, – подвел философскую базу Макарыч, – когда настаивал на "непрочности мира, непрочности всех вещей, непрочности жизни..." ("Самопознание", глава одиннадцатая. – Авт.). Следующая история, приключившаяся с великим баскетболистом NBA Триплом Блок-Шот Даблом, подтверждает эту истину ярче некуда.

Трипл тоже уверовал было по недомыслию, под стать другим шалопутам, в святость бытия. Всю жизнь прыгал, как ненормальный, в свою корзину, скопил деньжат, обустроил тридцать пять любовных гнездышек по всему свету, прикупил крутой набор для гольфа, состоящий из двух десятков крокодильих яиц, новый супермонитор для компьютера, на который выводятся голые задницы из прилегающих к его особняку общественных уборных.

Всем домочадцам Блок-Шот Дабл вручил электрические зубные щетки будущего, придающие ротовой полости, после первого же использования, абсолютную свободу от всяких зубов, и модные говорящие тапочки, грязно матерящиеся при ходьбе. Затарился Трипл также самосморкающимися носовыми платками и потоотталкивающими цементными носками.

Жену он пересадил с "Bently" на китайский скутер, а теще презентовал макет "Titanic". Еще раздобыл Блок-Шот Дабл ультрасовременные кроссовки, предназначенные для передвижения исключительно галопом. Они позволяли ему скакать от одной юбки к другой, не опасаясь преследования одураченных мужей.

И вдруг супруга возьми да и подай на развод! Мог ли Трипл ожидать от нее эдакой пакости? Никак не мог! Да, не мог, но ведь ДОЛЖЕН был! – Макарыч перевернул пустую стопку, треснул ею о стойку бара, и чарка разлетелась на мелкие осколки, распространяя по привокзальной забегаловке волшебный аромат клопиной урины. – Забрала, неверная, детей, а от всего, что нажил Блок-Шот Дабл непосильным баскетбольным трудом, оттяпала две трети и была такова!

Спуталась, по слухам, с уличным трубочистом и развлекается тем, что по ночам подпаливает нефтяным факелом его задницу.

– Со мной такой номер не пройдет! – страшная история несчастного, веселого и щедрого парня Трипла, столь подло обманутого корыстолюбивой садисткой-женой, повергла Гибельбабу в праведный гнев. – Обратись он ко мне, я бы ему подсказала, как надо действовать в отношении этих грязных потаскух!

Когда к моей маханше причаливал очередной козлотень, грязный как свинья и без гроша, – барменша бросила прощальный ненавидящий взгляд на старого морского волка и верного семьянина Димона, так и не запавшего на прикормку, – я заблаговременно подсыпала в вазу у изголовья кровати ртуть.

Надышавшись ее парами, баран цагайский оказывался абсолютно негодным к человеческому сексу, жалобно блеял про утомленность духа, и мамка выкидывала его из спальни, как и всех предшествующих импотов-компотов. А со своим благоверным придурком я разделалась еще проще. Отправила его в Новогоднюю ночь, за пятнадцать минут до боя курантов, на кухню. Иди, говорю ему ласково, дурындас, проверь, как там в духовке гусь поживает. Дуремар полностью оправдал высокое звание, ничего не заподозрил, вышел из-за стола и поперся к плите, а я тихонечко пристроилась сзади. Когда он отворил дверцу духовки и пригнулся, тут я ему ка-а-а-к наддала ногой под жопенцию! Да так, что он застрял башкой меж раскаленных протвеней до самого утра и не мешал мне справлять Новый Год у соседушки Двучлена Горыновича Кактусова, известной в нашем подъезде секс-машины.

Гром хохота поразил привокзальное кафе "Перед смертью не наквасишься". Димон осел на корточки и удерживал сбитыми морскими ляжками трясущуюся голову. Моча и Герцогиня, взявшись за руки, протирали друг дружку животами.

Макарычу было не до смеха. Часовой механизм, вживленный в мозжечок, протикал "20-35". Это означало, что воркутинский поезд уже с полчаса как помахал ручкой.

А ведь командировка по России, кровь из носу, должна начать победное шествие именно сегодня. Предстояло срочно спасать положение. Высказанная ранее идея о том, что вместо Курского вокзала он вполне мог оказаться в Шереметьево, дружественно похлопала Макарыча по плечу. Журналист вспомнил, что как раз из Шереметьево-1, около полуночи, взмывает лайнер на Сыктывкар, в столицу Коми. Ну что ж, начнем с нее, а там доберемся и до Крайнего Севера республики, до воркутинских шахтеров! – Макарыч метнулся к заплесневелому подоконнику, схватил командировочную сумку и пулей вылетел из гостепреимного привокзального кафе, столкнувшись в дверях с шестипалым субъектом. Дружески пнув его в пах, журналист бросил на ходу: "Черкай свою маляву!".

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Вынырнув из «Перед смертью не наквасишься» на Садовом Кольце, корреспондент Радиорубки Американской Парфюмерной Фабрики «Свобода» Петр Макарыч словил такси и просвистел в окошко такую сумму, от которой седовласый Трансмиссий Газоотводович Покрышкин не смог отказаться.

Закадычный друг Димон тоже не остался в накладе. На следующее утро, придя в чувство, старый матрос обнаружил в третьем отсеке ремешка именных дембельских наручных часов "Пьяному и море по колено" скатанную зеленую бумажку в счет понесенных за время проводов Макарыча финансовых потерь.

Еще одна ассигнация нашла пристанище во внутреннем кармане чехла увечного мобильника "Soni Z1", временно занесенного на баланс друга. Она предназначалась на покрытие медицинских расходов по возвращению заблудшей, спотыкающейся, блеющей овцы в стадо твердо вышагивающих и членораздельно изрыгающих двуногих.

"Газ"-31029, вызывающе крякнув надвигающейся грозе, взял курс на Ленинградский Проспект.

Трансмиссий родился с баранкой в зубах. Его отец, суровый токарь шестого разряда Первого Московского Подшипникового Завода Газоотвод Коленвалович Покрышкин, как только приволок новорожденного на санках из роддома в малогабаритку на аллее Пролетарского Входа, заткнул ему рот соленой сушкой, чтоб не хныкал и не мешал размышлять за бутылочкой-другой о вечном.

Это событие наложило неизгладимый отпечаток на судьбу Трансмиссия. В три года он был уже детально знаком с принципом действия карбюратора, а когда Газоотводовичу стукнуло пять с половиной, то в наступившую вслед за историческим событием ночь, ровно в три часа тридцать минут, он выкатился во двор и треснул ломом по лобовому стеклу отцовского "Москвича". Так пацан выразил протест войне во Вьетнаме.

По достижении возраста чертовой дюжины явившийся во сне ангел приказал Трансмиссию удрать из дома. Отец Газоотвод к тому времени столь плотно увяз в объятиях Бахуса, что пытался сбагрить жену в гарем Второго Секретута Ташкентского Гоуродского Комитета Коммунистической Партии Узбекистана Бакшиша Борзощенковича Взяткогладова.

Покрышкин-младший автостопом добрался до Вологды. Здесь обитал его закадычный друган Каравай Аржанников, по кличке Торчок, такой же оторва, только постарше на пару годков.

Пацаны скорешанились в столичном кабаке "Ширнулся и преставился!" в Вознесенском переулке, узловом в то время перевалочном пункте распространения в первопрестольной всевозможной наркоты, толику которой поставлял из Вологды и Каравай.

Благая профессия наркодилера приносила ему неплохой барыш. В Москве у Торчка был собственный угол на чердаке многоэтажки во 2-ом переулке Измайловского Зверинца, как раз по соседству с Трансмиссиевской халупой.

Но всему хорошему, как известно, тоже приходит конец. Во время очередной облавы на "Ширнулся и преставился!" Каравая повязали с поличным, а сдал его не кто иной, как друг Трансмиссий, от которого он утаил выручку за две партии дури.

Через пару недель, добившись от задержанного нужных сведений о работодателях, впрочем, и без того прекрасно известных доблестным советским правоохренителям, Каравая по малолетству выкинули из кутузки, но дорога в "Третий Рим" (так называли Москву представители одноименной политической теории. – Авт.) была ему с той поры заказана.

Трансмиссий проявил себя настоящим товарищем. Он не бросил преданного им корешка на произвол судьбы и более-менее регулярно высылал ему в Вологду пряники с помойки, дырявые кеды, пользованные бритвенные лезвия "Нева", словом, подкармливал "камарада" как мог.

Вырвавшись из отчего дома, Трансмиссий Покрышкин встретил в Вологде, в семье Каравая Аржанникова такой радужный прием, что даже чуток пожалел о своем благородном поступке годичной давности, когда "слил" Торчка.

Родители Каравая, честные хлебосольные работяги с хлебозавода, лезли из кожи вон, привечая сыновнего дружка, лишь бы парни, взявшись за руки, встали, наконец, на путь истины.

Их ожидания сбылись. Ребята всерьез увлеклись автомобильным делом. Для начала они "разули" четыре "Жигуленка", две "Волги" и "Запорожец", затем подрядились подрабатывать в автосервисе, где попутно освоили тяжкое ремесло угонщиков, а когда Каравая призвали на армейскую службу, Трансмиссий остался в семье фактически за сына.

Покрышкин жил у Аржанниковых без прописки, но вологодская милиция его не трогала. На запрос в столичные органы пришла бумага, в соответствии с которой причину, побудившую хлопца покинуть фамильное гнездо, следовало считать уважительной.

Кроме того, отец Каравая, Колос Кукурузович Аржанников, усиленно замаливавший проделки своего отпрыска, был завербован в Тайные Агенты местного Управления Внутренностей и поставлял качественную и своевременную информацию о положении на стратегически важном для страны Советов Вологодском хлебозаводе.

Один раз Колоса Аржанникова даже премировали внутренностями безвременно почившего и забальзамированного попугая жако, верой и правдой передразнивавшего руководство Управления на протяжении тридцати с лишним лет, так как благодаря полученным от заводского резидента разделывательным данным на предприятии была ликвидирована угроза всеобщей пьянки по случаю досрочного выхода на пенсию, в связи с обострением белой горячки, проворовавшегося симпатяги-Директора, всеобщего любимца, тихого параноика и многоженца.

Сраженные страшной новостью, труженики хлебозавода, ведомые Председателем профсоюзного комитета, известным борцом за питейно-закусочные права трудящихся и потомственным агрессивным кретином, наметили сбор у заводской проходной в 18-00.

Каждый боец хлебозавода обязался в знак протеста принести с собой бутылку водки, свежеиспеченную буханку черного ржаного и соленый огурец.

И только благодаря бдительности правоохренительных структур, своевременно проинформированных товарищем Аржанниковым, ситуацию удалось удержать под контролем.

Орудия протеста были конфискованы с переводом на баланс хозяйственного отдела Управления Внутренностей, и ровно через неделю, в юбилей Вологодской милиции, изъятые ценности подверглись принудительному уничтожению доблестным личным составом.

Каравай вернулся с военной службы и передал ратную эстафету названному брату. Настал черед Трансмиссия возвращать Родине должок.

На далеких просторах Забайкалья усадили рядового Покрышкина за баранку "Козлевича", и вот он уже пятый десяток лет в дороге.

– После службы заскочил в родную хату, – приглушенный голос Газоотводовича создавал в автомобиле почти домашнюю атмосферу, – а дверь опечатана. Спалил папаня по пьяни квартиру. И сам угорел, и двух дружков к чертям собачьим подбросил.

Матушка укатила-таки в Ташкент и тоже сгазовалась, так как коммунистического султана упекли за решетку, и его гарем прогорел. Остался я один-одинёшенек, и если бы не моя Улита Дальнозоровна Незабалуева, то давно бы уже кормил червей. Взяла меня баба за член и держит в ежовых рукавицах.

Сразу определила к своему отцу Дальнозору Большегрузовичу, в автоколонну дальнобойщиков. Десять лет колесил по стране, а потом пересел на такси. С тех пор на извозе, с победой демократии – на частном.

Да-а-а, раньше были золотые времена, – Трансмиссий Газоотводович Покрышкин криво вздохнул и фальшиво присвистнул. – Как сейчас помню, перебросили меня за пьянство на капоте и разврат под колесами в шестой таксопарк, а Замначальника в нем – Зашибон Рюмкоглядович Любоюбочный, классный бабник и непревзойденный собутыльник. Через месяц наших совместных оргий с непременными "шведско-семейными застольями" определил он меня калымить в Шереметьево-2 и за месяц, бывало, срубал до пяти штук (рублей. По ценам тех лет – стоимость нового автомобиля. – Авт.).

– А как же Ваш вологодский Каравай и его хлебосольная семья? – Макарыч достал из сумки бутылочку восьмой (нефильтрованной) "Балтики", откупорил глазной впадиной и механически протянул соседу.

Это была оплошность. Покрышкин ухватил правой рукой за горлышко того, что "сварено для Вас" (надпись на этикетке пива марки "Балтика". – Авт.), сделал глоток и притормозил у тротуара.

– Ну вот, дальше ехать нельзя. Выпил за рулем. – Трансмиссий прижал искусителя к многострадальному месту, за которое еще смолоду был прищучен суровой супругой, и выключил зажигание.

Такой поворот событий застал журналиста врасплох, но он быстро овладел ситуацией. Ведь согласно исповедуемой им теории, следование в аэропорт "Шереметьево" на самом деле означает лишь то, что делать этого ни в коем случае нельзя.

Сейчас самое время завалиться в какой-нибудь теплый кабачок и, заказав для приличия бутылочку "Завалинки", пару-тройку салатиков, крабов, оливок, соленых огурчиков и еще пару-тройку бутылочек "Привета" (чтобы лишний раз не гонять официанта), добить в нем пивные запасы, припасенные в воркутинский поезд.

"А как же командировка?" – предательски промелькнуло в сильно стертых извилинах корреспондента Радиорубки Американской Парфюмерной Фабрики "Свобода".

"Нехай начнется с завтрашнего дня, поди не удерет"! – убедил его дух профессора Разгуляя Пофигистова, тоже в свое время отправленного было институтским начальством в командировку и загудевшего вместо г...(оурода) Прага в г...(остиницу) "Прага".

Предложение Макарыча поставить машину на прикол и заглянуть на огонек "во-о-н того" сверкающего в сумерках кафе с мотоциклом на крыше не встретило возражений старого водилы.

По дороге, потягивая мягкую "нефильтровочку", Газоотводович с автоволчьим оскалом вспоминал семью весельчака Каравая. По возвращении со службы, старшина запаса Аржанников пересажал на "иглу" всех дворовых кошек, и те без конца бегали к нему домой за очередной дозой.

Бдительные органы вынуждены были возложить на его отца дополнительную нагрузку. Кроме всего прочего, Тайному Филеру предписывалось теперь регулярно сообщать о порочных интимных связях Заместителя Директора хлебозавода по стратегическим хлебозаготовкам.

Колос Аржанников с честью выполнял спецзадание, пока сам не оказался в порочных объятиях Заместителя Директора. Не пережив позорного провала, Кукурузович прокрался в закрома родного предприятия и отравился тремя буханками из стратегически неприкосновенного запаса.

Этот резерв представлял собой переработанный фураж, припасенный на случай "бомбово-кавалеристской атаки со стороны приграничного маоистского Китая, для ударного стратегического откорма передовых гвардейских вологодских воинских соединений" (из совершенно секретного военного циркуляра).

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Это кафе с мистическим названием «Зов Судьбы» содержал представительный седовласый московский грузин и почтенный мировой проходимец Эпикур Иммануилович Ницшеашвили, основное призвание которого состояло в литературно-философском творчестве. Вот уже двадцать с лишним лет Батонэ (уважительное обращение у грузин. – Авт.) Эпикур писал роман своей жизни.

Автор свято верил в судьбу и в то, что она его беспрестанно куда-то зовет. На этой почве он регулярно проходил стационарное обследование в дорогих частных психиатрических лечебницах, но без особого успеха.

Чтобы избавиться от наваждения, Иммануилович, по совету лечащих врачей, открыл кафе и назвал его, под стать роману, "Зов Судьбы".

Меню отражало глубокие внутренние противоречия, раздирающие возвышенное сознание философа.

Баранья нога на вертеле крутилась как "Вещь в себе", фирменное говяжье харчо, обволакивая пищевод, строго наказывало, что миром правит "Высшая метафизика извилин духа".

Сациви возносили Вас к тому светлому будущему, когда "Квинтэссенция снятого в сентенциях дисгрегации квазиинстинктов" направит-таки погрязшее в меркантильности человечество на путь истинных духовных ценностей.