Текст книги "Исчезающая ведьма (ЛП)"

Автор книги: Карен Мейтленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

Кэтлин вела себя с ним, как с ребёнком, и думала, что он будет безропотно сносить от Роберта любые унижения, словно он слуга какой-то. Терпеть. Сохранять спокойствие. Но его терпению тоже есть предел. Если она ничего не предпримет в ближайшее время, то придётся действовать самому, и ещё до конца месяца Роберт будет лежать на кладбище рядом со своей жёнушкой и двумя сыновьями-недоумками. Пришло время доказать Кэтлин, что он способен быть столь же безжалостным, как и она. Может, это заставит её относиться к нему с уважением.

Эдвард резко ударил лошадь хлыстом. Та рванулась вперёд, но тут же замедлила ход. Эдвард выругался. Ему показалось, что кляча скачет даже медленнее, чем обычно, словно пытаясь ему доказать, что она не такая ветреница, как та молодая кобылка впереди. Он яростно ударил её ногой в бок, но она лишь отпрыгнула в сторону, рискуя опрокинуть их обоих в реку.

Он не рискнул снова применять хлыст, пришлось позволить ей скакать в привычном темпе, что явно не улучшило его настроение.

Когда же он, наконец, нагнал Кэтлин, та сидела верхом на лошади, укрывшись в тени, неподалёку от домика на берегу реки. Стоило Эдварду приблизиться, как она грациозно перекинула ногу через седло и спешилась. Протянув ему поводья, она прошла по дорожке в сторону дома. Эдварду ничего не оставалось, как привязать лошадей под сенью деревьев и проследовать за ней.

Дверь дома была заперта. Редкий случай, особенно в такую жару. Маленький мальчик сидел перед ними на корточках, метая камушки в какую-то невидимую цель в камышах. Едва завидев их, ребёнок вскочил и убежал. Кэтлин легонько постучала в дверь и отошла. Дверь открыла женщина, просунув лицо в образовавшуюся щель. Её лицо раскраснелось, сальные пряди волос выбились из-под чепца.

– Хорошего дня, сударыня. Я Кэтлин, жена Роберта Бэссингема, хозяина этого коттеджа. Здесь проживает мастер Гюнтер? Ты, должно быть, его жена Нони?

Женщина испуганно отскочила за дверь, даже не пытаясь скрыть испуг на лице.

– Мужа здесь нет. Он уплыл на своей плоскодонке… его не будет ещё несколько часов.

– Ничего страшного. Мы просто пришли осмотреть дом. Это мой сын и новый управляющий мастера Роберта, мастер Эдвард. Ему нужно произвести осмотр дома.

– Нас выселяют? – Испуг Нони, похоже, перерастал в настоящую панику. – Пожалуйста, нам с детьми негде жить! Мы оплатили аренду. Я знаю, что мы немного запоздали, но у Гюнтера долгое время не было работы, да ещё эта подушная подать… Но в следующий раз, клянусь…

– Успокойся, Нони, – утешила её Кэтлин и улыбнулась. – О выселении нет и речи. Просто мастер Эдвард должен удостовериться, что вы содержите дом в надлежащем порядке, как и обязались, сохраняя жилой вид.

Похоже, для Нони это было слабым утешением.

– Но мастер Ян уже осматривал его всего несколько месяцев назад.

– Мастер Ян мёртв, и новый управляющий должен во всём удостовериться лично. Иначе как он убедится в том, что на следующий год этот дом не рухнет.

– Мой сын болен, – отчаянно пролепетала Нони. – Лихорадка… зараза… Вы тоже можете заболеть.

– Я слышала на рынке, что с твоим сыном произошёл несчастный случай, – ответила Кэтлин. – Вряд ли это заразно.

С явной неохотой Нони приоткрыла дверь и отошла в сторону, пропуская Эдварда и Кэтлин. Она уже собиралась снова закрыть дверь за ними, но в комнате стояла такая удушающая жара и вонь, что Эдвард протянул руку, останавливая её.

– Пусть будет открытой, – сказал он, шире распахивая дверь. – Для осмотра мне нужен свет.

По правде говоря, домишко был таким крошечным, что достаточно и беглого взгляда, дабы понять – он содержится должным образом. Обстановка состояла из пары коек, придвинутых к стене, да шаткого стола, собранного из разных кусков древесины, выловленных в реке.

Кроме женщины, в домике находилась лишь худая бледная девчушка, примерно ровесница Леонии, она сидела, забившись в угол. Увидев их, она присела на корточки на притоптанный земляной пол и, обхватив руками колени, уткнулась в них лицом.

Второй ребёнок, мальчик, лежал на койке спиной кверху. Его лицо раскраснелось от жары и покрылось капельками пота. Спину его закрывали повязки, по которым расплылось влажное зеленовато-коричневое пятно. Именно это, по всей видимости, и являлось источником вони. Глаза Нони лихорадочно метались между детьми, словно раздумывая, к кому из них броситься на защиту.

«Пустая трата времени», – раздражённо подумал Эдвард. Обстановка красноречивее, чем тонзура на голове священника, свидетельствовала: муж этой женщины никогда не получал доли от украденных грузов. Судя по всему, ему даже пары монет не перепало, чтобы повесить что-нибудь на стены. Но Кэтлин это ничуть не смущало.

– Что случилось с вашим сыном? – спросила она.

– Лодка… он разгружал лодку, – ответила Нони, не глядя в её сторону. – Упал… он упал и повредил спину.

– Бедный ребёнок! – воскликнула Кэтлин с материнским участием. – Я слышала, с этими грузами нынче просто беда: то за борт уронят, то растеряют по дороге.

– Мой Гюнтер никогда не терял грузов, – гневно возразила Нони. – Он даже ни одного не повредил, с тех пор как ещё мальчишкой занялся перевозками.

– Не считая того, от которого пострадал ваш сын, – поправила её Кэтлин.

Нони явно нервничала.

– Груз не пострадал… только мой Ханкин.

– Значит, он храбрый парень, раз так яростно пытался спасти груз, – сказала Кэтлин. – Мастер Роберт будет очень впечатлён, когда узнает. Однако другие лодочники далеко не так рачительны, верно? Думаю, Гюнтер может многое о них рассказать.

Нони закусила губу.

– Гюнтер ненавидит разгильдяйство, но ни о ком слова дурного не скажет. Только не мой Гюнтер!

– Кристально честный человек, я уверена.

Ханкин застонал и пошевелил ногой, пытаясь устроиться поудобнее.

– Его рана выглядит опасной, – произнесла Кэтлин. – Дайте его осмотреть. Узнав характер раны, я смогу попросить аптекаря приготовить нужное снадобье.

Она шагнула к кровати, но Нони встала у неё на пути.

– Не утруждайте себя, госпожа. Это зрелище не для женских глаз. В Бутверке живёт женщина, которая знает толк в травах. Если нужно какое-то лекарство, все идут к ней.

– Я настаиваю. Мальчик болен, и от аптекаря будет гораздо больше толку, чем от знахарки с её травами. Муж никогда не простит мне, если узнает, что я бросила на произвол судьбы одного из его арендаторов, который к тому же так доблестно спасал его груз.

Оттолкнув Нони, Кэтлин сняла с мальчика повязки. Глубокая рана зияла на его спине, широкая, словно открытый рот. Почерневшие края раны неверно сшиты, что не способствовало заживлению, и она сразу поняла почему. Кровоточащая плоть внутри была обуглена, а пространство вокруг раны усеивала сотня мелких ожогов.

Ханкин вскрикнул, когда воздух проник в открытую рану. Кэтлин быстро вернула пропитанную мазью повязку на место.

– Кажется, груз был раскалён докрасна, – тихо произнесла она. – Он что, загорелся, когда падал?

Нони бросила отчаянный взгляд в сторону дочери, но девочка даже не подняла глаз.

– Гюнтер прижёг рану… раскалённым ножом, чтобы она не загноилась.

– Тогда я просто обязана принести для мальчика какое-нибудь снадобье, которое снимет боль и поможет ране затянуться. Скоро мы поставим его на ноги. Думаю, ваш муж будет этому очень рад. Ему сейчас как никогда трудно работать без помощника, да и арендную плату скоро опять придётся внести…

Слёзы навернулись на глаза Нони, она разразилась рыданиями. Кэтлин взяла её за руку и осторожно отвела к другой кровати, сев рядом с ней.

– Пока мастер Эдвард осматривает крышу и наружные стены, почему бы нам не побеседовать по-женски, с глазу на глаз? Так гораздо проще, когда мужчины не стоят над душой, со своими благородными принципами. Они и ребёнка-то толком одеть и накормить не сумеют, верно? Мой бедный муж умер в тот самый час, когда родилась наша маленькая дочурка, и мне пришлось растить её…

Эдвард уловил намёк и вышел из дома на самый солнцепёк. За спиной он ещё слышал задушевный голос Кэтлин: «…такие честные люди, как Гюнтер. В то время как другие лодочники так и норовят его обмануть и увести из-под носа работу, лишая ваших детей куска хлеба…»

Он понял, что улыбается, впервые за этот день. Так вот что задумала Кэтлин. Надо признать, она чертовски хитра. Его мамочка могла уговорить самого дьявола одолжить ей ключи от ада, и тот бы никогда не догадался, что его обвели вокруг пальца.

Глава 58

Вязанка хвороста должна содержать не менее тринадцати веток или больше, чтобы сжечь Иуду, иначе удача покинет дом вместе с дымом, а несчастье войдёт в дверь с этим хворостом.

Гритуэлл

– Зачем ты подпустила к нему эту женщину?

Гюнтер отбросил ложку из бараньей кости обратно, в миску с похлёбкой. Он едва успел проглотить пару ложек. Домой он вернулся голодным, но его аппетит сразу же был испорчен, едва Коль сообщил ему новость, что к ним в дом приезжали леди и мужчина, верхом на лошадях. Нони не сообщила ему об этом визите, что одновременно и встревожило, и возмутило его. Она всегда делилась с ним последними новостями, стоило ему вечером только ступить на порог.

Нони выхватила миску с отвергнутой похлёбкой у него из рук и опрокинула обратно в горшок.

– Ну, раз ты не голоден…

– Зачем ты их на порог пустила? Я велел тебе держать двери на замке. Просил тебя не посвящать кого ни попадя в наши дела.

Нони с негодованием посмотрела на него.

– У меня не было выбора. Новый управляющий сказал, что хочет осмотреть дом, и едва они вошли, госпожа Кэтлин увидела, что Ханкин корчится от боли. Она была так добра, сказала, что пришлёт лекарство, чтобы Ханкин быстрее поправился и приступил к работе. Мы не должны отвергать её помощь, иначе пройдут месяцы, прежде чем он поправится, если это вообще произойдёт.

– Женщины вроде неё не занимаются благотворительностью, – возразил Гюнтер. – Ей от тебя что-то было нужно. Что ты ей рассказала? О чём она тебя расспрашивала?

– Как он покалечился, о чём же ещё. Я сказала, как ты велел, но она не глупее меня, Гюнтер. Ясно, как божий день, что мальчик пострадал не от груза. Его спина обожжена, даже я это вижу, а она – и подавно.

Гюнтер почувствовал, как проглоченная скудная порция похлёбки встала комом у него в горле.

– Она так и сказала?

Нони пожала плечами.

– Спросила, не горел ли груз. Я ответила, что ты прижёг рану раскалённым ножом, чтобы не загноилась.

– И она в это поверила? – тут же спросил он.

– Думаю, да, даже больше, чем я, – огрызнулась Нони. Она посмотрела на Коля, спящего в ногах у Ханкина, свернувшись калачиком, словно собачонка. – В бреду он говорит дикие вещи о человеке, молящем о пощаде. Просит, чтобы я остановила их, иначе они сожгут его за пироги. Я уже не разбираю, где грива, где хвост, Гюнтер. Что с ним случилось? Почему ты не расскажешь?

Гюнтер устало покачал головой, потирая саднящую культю.

– Обыкновенные кошмары. Все этим страдают во время болезни, тебе ли не знать. Когда ты слегла с молочницей после того, как родила Рози, тебе мерещилось, что наш дом уносит течением и ты тонешь. Помнишь?

– Помню, – мрачно отозвалась Нони. – Однако речная вода не текла с меня в три ручья. Он же что-то лепечет о сожжении, и у него ожоги на спине.

Она поднялась и достала из очага горшок, смахивая пот со лба. Окунув в ведро тряпку, она как можно бережнее, чтобы не разбудить мальчика, положила холодный компресс на шею Ханкина.

– Сегодня я слышала, как он разговаривал с двумя утонувшими детишками, Гюнтер. Говорил, что они кличут его с реки, зовут поиграть. Он попытался выползти к ним, мне даже пришлось его удерживать. – Нони перешла на зловещий шёпот: – Его состояние ухудшается, и мертвецы об этом знают. – Она испуганно посмотрела на запертую дверь. – Они там, ждут его. Знаешь, Гюнтер, мне без разницы, что ты скажешь, я готова поговорить с сотней таких Кэтлин, если хоть одна из них поможет вылечить моего сына. Я не буду сидеть сложа руки и ждать, когда его утащат речные призраки.

Гюнтер уронил голову на руки и закрыл глаза. Каждый мускул в его теле ныл от усталости. Ему хотелось лишь спать, но он знал, что заснуть не получится. В Бостоне арестовали трёх человек.

На них донёс сосед, сказав, что они помогали мятежникам в Норфолке. Их семьи клялись, что это не так, но для обвинений хватило лишь слова одного человека, затаившего обиду. И подобные бесчинства творились по всему королевству, вдоль и поперёк. Люди короля по-тихому предлагали деньги любому, кто втайне назовёт имена подозреваемых в мятеже, уверяя, что им даже свидетельствовать в суде не придётся. Соседи даже не узнают, кто их оклеветал.

Старуха из Бутверка, которая готовила мазь для Ханкина, вряд ли бы что-то заподозрила, но вдруг она проболталась об ожогах кому-то из клиентов, знающих, что Гюнтер и Ханкин не появлялись на пристани, когда мятеж был в самом разгаре? Но судьям и доносчики не понадобятся, если бы мастер Роберт узнал его в тот день в Лондоне. Не для того ли он и подослал сюда жену с управляющим, чтобы выяснить причастность Ханкина к мятежу?

Может, им с Ханкином стоит исчезнуть, пока не стало слишком поздно? Он мог уложить его в лодку, и ещё до рассвета они спустятся вниз по течению. А что дальше? Куда он направится с больным ребёнком? Река – слишком приметное место, чтобы там жить, а раз он может и другим доставить проблемы, скитаться с Ханкином на руках по деревням в поисках приюта не менее опасно.

Несколько ночей под открытым небом без нормальной еды и лекарств – для мальчика это верная смерть. Но что можно сделать? Сидеть сложа руки и ждать, когда придут солдаты и, привязав их конскому хвосту, поволокут в тюрьму? А потом казнь: четвертование либо медленная смерть от удушья на виселице, если повезёт?

В тысячный раз Гюнтер проклинал себя за совершённую глупость. Надо было дать Роберту умереть. На его месте тот и пальцем бы не пошевелил, чтобы спасти ему жизнь. Роберт позаботится о том, чтобы Гюнтера казнили, как мятежника. А на кой чёрт ещё скромному лодочнику таскаться в Лондон?

Гюнтер ударил себя кулаком по лбу. Ну почему он был таким дураком? Ладно бы он подкупил Фалька, ладно бы приворовывал, как Мартин. Разве Роберт обеднеет от нескольких мелких краж? Он так богат, что и не заметит пропажи пары тюков или бочек. И потом, он сам это заслужил за то, что постоянно повышает арендную плату, хотя прекрасно знает, что местные жители и их семьи живут в нужде.

Если бы Гюнтер поступал так же, как и остальные, взял бы столько, чтобы хватило заплатить налог, Ханкин ни за что бы не сбежал. Гюнтер разрушил собственную семью в угоду своего бессмысленного благородства. Те, кто грабил, лгал, подкупал, были вознаграждены, а честные люди вроде него остались в дураках.

Он будет болтаться на виселице рядом со своим сыном. Его жена и дети будут влачить нищенское существование, потому что корона конфискует всё имущество, даже лодку. Впервые в жизни Гюнтер понял, почему люди бросаются в реку. Наверное, это единственный способ спасти свою семью. Убить Ханкина, а потом себя. Его жена, хотя бы продаст плоскодонку, и Ханкин будет избавлен от пыток и ужасов публичной казни. Какой отец сможет спокойно смотреть на страдания своего сына?

Гюнтер вышел из дома, глядя на усыпанный звёздами небесный свод, простирающийся от крошечных огоньков в домах высоко над головой до самого края тёмных болот, а под ним блестела извилистая река, с шумом несущая в темноте свои воды.

С малых лет река и звёзды были единственной неизменной величиной в его жизни. Когда мир погрузился в хаос, и Великий мор смёл всё, что было ему дорого, всех, кого он любил, река и звёзды остались на своих местах. Он посмотрел на реку, убегающую вдаль тёмной лентой. Его бросило в дрожь при воспоминании о мёртвом теле Яна в его руках. Решится ли он на это? Хватит ли у него сил покончить с собой, когда настанет час? Ему это было неведомо. Уверен Гюнтер был лишь в том, что должен защитить своего сына.

Глава 59

Если брошенные в огонь срезанные волосы ярко горят, то это сулит долгую жизнь, но если они скручиваются или тлеют – это признак скорой смерти.

Линкольн

Временами меня одолевало желание натравить на Роберта своего хорька Мавета, чтобы он цапнул его за задницу, но даже это не заставило бы его прислушаться, потому что ржавчина страха разъела его железную волю. Страх заставляет нас закрыться не только в своём доме, но и в собственных мыслях, и Роберт начинал верить, что каждый встречный замышляет его убить. Именно тогда, когда человек ощущает себя загнанным в угол, он упрямо цепляется за всё, что, как ему кажется, он давно знает: когда на тебя ополчился весь мир, гибельно терять последнее, чем владеешь – веру в себя.

Куда бы Роберт ни пошёл, повсюду ему мерещилось преследование и слежка. И он, конечно же, был прав. Гудвин следовал за ним, словно тень, постоянно меняя одежду, чтобы не выдать себя, переодеваясь во всё, что ему удавалось украсть. Но есть что-то в позе и походке человека, что скрыть сложнее, чем пустой болтающийся рукав. И хотя Роберт шёл по улице довольно быстро, ни с кем не встречаясь взглядом, краем глаза он замечал фигуру, что шарахалась за угол, словно перепуганный конь, стоило ему повернуть голову.

В конце концов, хоть он и клялся, что никогда этого не сделает, ему пришлось нанимать вооружённого факельщика для сопровождения всякий раз, когда ему вздумается покинуть дом, чтобы ни один злоумышленник не приблизился к нему ни на ярд.

Ночи Роберта были ненамного лучше его дней. Стоило ему сомкнуть веки, как демонические кони уносили его на улицы Лондона, текущие ручьями крови, которые сбегались в алое озеро, ползущее к нему, придавленному к земле чьими-то ногами, что впивались в шею, словно лезвие топора. Он просыпался весь в поту, совершенно обессиленный. Для человека нет более мучительной пытки, чем лишиться сна.

В своей беде он пришёл к заключению, что лишь одному человеку небезразлично его состояние – милой и обожаемой падчерице. Казалось, никому, а в особенности его молодой супруге, нет дела ни до него самого, ни до его безопасности. Но Леония всегда знала, как заставить его улыбнуться, она сделала это и сейчас, войдя в солар с кувшином вина.

– Не стоит подносить мне вино, дитя моё. Где Тенни и Диот?

Леония аккуратно поставила кувшин на стол.

– Диот такая раскоряка! А Тенни сказал, что занят, но это не так. Он просто лентяй.

Ему нужно поговорить с дворецким. Тенни становился всё более угрюмым. Теперь из него было трудно вытащить и пару слов. Если раньше он смотрел собеседнику прямо в глаза, то теперь слонялся, понурив взор, словно старый нищий в поисках выпавших монет и объедков.

Роберт предположил, что Тенни всё ещё сердится на него за то, что он отправил Беату в лазарет при монастыре Святой Магдалины, но он не потерпит брожения среди слуг. Дай им волю, и они начнут диктовать свои… Его рука задрожала, стоило взять кубок с кроваво-красным вином, поднесённым Леонией. Роберт попытался поставить его обратно. Ему не хотелось, чтобы ребёнок видел, как он расстроен.

– Где твоя матушка, Леония?

Девочка принялась поправлять кувшин на столе, словно ей было неловко отвечать.

– Уехала на встречу с Эдвардом, он посещал арендаторов. Она постоянно с ним разъезжает с тех пор, как сделала его управляющим.

«Сделала его управляющим». Роберт почувствовал нечто большее, чем приступ возмущения. Даже невинный ребёнок заметил, что Эдвард подчиняется не ему, а Кэтлин. Интересно, что за причина заставила Кэтлин очертя голову броситься на встречу с арендаторами, не важно, с Эдвардом или без, оставив на маленькую Леонию дела, которые она должна выполнять сама, сидя дома, как примерная супруга?

Изобразив на лице улыбку, он придвинул к своему креслу табурет.

– Сядь, дитя моё, и расскажи, чем ты сегодня занималась. Ты уже потратила тот золотой, что я дал тебе в обмен на своё невыполненное обещание привезти из Лондона какую-нибудь диковину?

Не обращая внимания на придвинутый ей табурет, она скользнула к нему на колени. Обняв его шею, она поёрзала ягодицами меж его бёдер, пристраиваясь поудобнее. Леония грациозно дёрнула ножками, вытянув их перед собой.

– Я купила себе новые туфельки. Тебе нравится, па?

Её стройные ножки до лодыжек были затянуты в тончайшую кожу. Разрез спереди запирался на три роговые застёжки. Носки были заострены – не такие длинные, как у Роберта, а по женской моде. Каждую туфельку украшала вышивка в форме уробороса – змея, пожирающего собственный хвост.

– Очаровательно… но башмачник мог бы изобразить что-то более подходящее… – Роберт осёкся, боясь ранить её чувства. – Цветочки какие-нибудь.

Леония посмотрела на носки туфель, вращая ими так, что казалось, будто змеи, извиваясь, ползут по её ножкам.

– Я попросила его изобразить змей. Они такие милые, правда, па? Я не хотела выглядеть, как другие женщины.

Она лучезарно улыбнулась.

– Поверь мне, дорогая, ты всегда будешь выделяться.

Она склонила голову набок, беспокойство читалось в её взгляде.

– Это потому, что я уродка? Мама говорит, что у меня лицо простушки.

Роберт нахмурился.

– Это полная чушь. Ты самая красивая девочка, которую я когда-либо видел, и однажды ты, несомненно, превратишься в самую прекрасную женщину.

Роберт не баловал детей похвалами. Его собственные родители никогда этого не делали, считая, что у ребёнка испортится характер, стоит погладить его по головке и сказать, какой он умный или красивый. Он, может, и не стал бы хвалить Леонию, каким бы очаровательным ребёнком она ни была, если бы не был так зол на Кэтлин, желая сказать что-нибудь ей в пику.

Он протянул руку и провёл ладонью по волосам Леонии, пропустил её локон между большим и указательным пальцем и поднёс к лицу, вдыхая сладчайший аромат дамасских роз, остающийся на его руках.

– Во-первых, у тебя блестящие чёрные кудри, словно атлас.

Личико Леонии вновь озарилось лучезарной улыбкой. Прижавшись к нему, она поцеловала его в щёку. Он был рад, что снова заставил её улыбнуться.

– Потом, – сказал он, проводя пальцем по тыльной стороне её ладони. – У тебя золотистая кожа цвета сладчайшего мёда.

Она хихикнула.

– А как насчёт моих губ? Что ты скажешь про мои губы?

Он снисходительно рассмеялся, принимая правила её игры, и слегка расслабился, впервые за несколько недель.

– Дай-ка посмотреть на твои губы, что они мне напоминают?

Она раздвинула губки, вскинула голову и прижалась своим нежным ротиком к его губам, елозя маленькой округлой попкой на его паху.

Впоследствии Роберт неоднократно повторял себе, что это была не его вина. Прежде чем он успел сообразить, что происходит, Леония схватила его руку и, засунув её в вырез платья, погладила свой мягкий сосок. Он ощутил под пальцами шелковистую выпуклость её маленькой груди. Её рот исследовал его губы, скользя по ним маленьким кошачьим язычком. Роберт почувствовал возбуждение и жар в паху, поднимающийся по позвоночнику, до этого он и представить не мог, что…

– Леония! – в дверях стояла Кэтлин с Эдвардом за спиной.

Леония обернулась, и мать в мгновение ока схватив её за запястье и сдёрнула с коленей Роберта.

– Что ты тут вытворяешь с моей дочерью?

Роберт с трудом поднялся с кресла.

– Ничего… Эта маленькая развратница сама набросилась на меня. Это ты её таким вещам научила?

Кэтлин накинулась на дочь.

– Это правда? Ну, конечно же. Не смей отрицать. Я видела, как ты флиртовала с моим мужем, сидя у него на коленях, словно шлюшка. Ты думаешь, я и дальше буду это терпеть? На сей раз я преподам тебе хороший урок, ты его долго будешь помнить.

Кэтлин прошла к сундуку и, взяв оттуда маленький ларчик, открыла его. Роберт увидел серебряную вспышку от предмета в её руках. Она швырнула девочку в кресло и, прежде чем кто-то успел предугадать её действия, захватила в гость несколько длинных чёрных локонов Леонии. Раздался лязг металла, и пряди волос упали на пол. Леония вскрикнула, закрывая ладонями зияющую пустоту в своей шевелюре.

– Кровь Господня, что ты творишь? – Роберт схватил жену за руку, пытаясь отобрать у неё ножницы. – Не стоит её так наказывать.

Она обернулась, острые концы ножниц застыли в дюйме от его груди. Никогда ещё он не видел на её лице такой тёмной ярости.

– Ещё как стоит, Роберт! – произнесла она мрачно. – Не так ли наказывают шлюх?

Леония вскочила с кресла и бросила вон из комнаты, но мать ухватила её за волосы и дёрнула назад, швырнув обратно в кресло.

– Отпусти меня, старая ведьма! Ты ещё пожалеешь. Я заставлю тебя пожалеть об этом!

Леония изо всех сил пыталась вырваться, но Кэтлин была сильнее.

– Нет, это я заставлю тебя пожалеть. Эдвард! Держи её!

Немного помедлив, Эдвард схватил Леонию за руки, вдавив её в кресло. Он смотрел на неё сверху, улыбаясь, словно это доставляло ему удовольствие. Леония прекратила сопротивляться и, не моргая, смерила его взглядом. Улыбка мгновенно сошла с его лица, словно его окатили из ведра, он поспешно отвернулся, хоть его руки и продолжали сжимать её запястья.

Кэтлин принялась за работу со зловещей удалью, пытаясь прихватывать волосы как можно короче. Казалось, волос на полу было даже больше, чем когда-то на голове у ребёнка. Локоны продолжали сыпаться, пока Роберт не почувствовал, что задыхается под этой растущей на полу копной.

Он понимал, что должен остановить жену, но сделать это было равнозначно признанию собственной вины. Девчонка намеренно его соблазняла, пыталась вызвать в нём желание, застав его врасплох. Но она была ребёнком, всего лишь ребёнком. Она ведь делала это неосознанно, разве не так?

Всё время, пока мать кромсала её шевелюру, Леония не двигалась и даже не пикнула. Она сверлила Эдварда взглядом, пока Кэтлин бешено дергала её голову туда-сюда, словно ощипывая мёртвую курицу. Она остановилась, только когда от волос дочери осталась лишь неровная щетина.

– Отпусти её.

Эдвард отпрыгнул от Леонии, словно она была разъярённой собакой, с которой сняли намордник, но она поднялась и невозмутимо направилась к двери. Лишь на мгновение её рука дёрнулась вверх, будто собиралась коснуться головы, но, опомнившись, она тут же выпрямила руки по швам.

Роберт решил, что она, наверное, плачет или едва сдерживается от рыданий, но, подойдя к двери, она обернулась, и в тёмно-карих глазах не было и намёка на слёзы. Золотистые блики в её глазах стали только ярче, чем помнил Роберт. На мгновение ему показалось, будто он смотрит в полные ненависти глаза большой свирепой кошки. Не успел он даже моргнуть, как она исчезла в дверях.

Глава 60

Летописцы утверждают, что король Англии Иоанн был отравлен преступным монахом, который влил ему жабью слизь в чашу для святого причастия.

Линкольн

Едва за Леонией закрылась дверь, Роберт, пошатываясь, подошёл к столу, налил в кубок вина и осушил его одним глотком, но поперхнулся, не успев поставить его на стол, когда вспомнил, кто принёс вино. Он пытался не смотреть на горку чёрных кудрей вокруг кресла.

– Это было жестоко, дорогая. Были и другие способы…

– Думаю, это послужит хорошим уроком, Роберт. – Кэтлин спокойно вернула ножницы в ларчик, словно брала их, чтобы отрезать болтающуюся нитку. – Монахини срезают волосы, чтобы не искушать мужчин, разве не так?

Роберт вспыхнул, его переполнял гнев. От его взгляда не ускользнула злая ухмылка на лице Эдварда.

– Если бы ты удосужилась быть сегодня днём дома, как велит супружеский долг, этого бы не произошло. Неужели у тебя не было других дел, кроме как шляться по чужим домам со своим сыном?

Взгляд Кэтлин были холоден, словно могила.

– Эдвард ещё толком не знаком с этой местностью и арендаторами. Да, я действительно уезжала, и по дороге мне посчастливилось встретиться с шерифом. Он спрашивал о тебе, Роберт, и о твоей готовности заседать в Комиссии по Сборищам.

– Я ещё при нашей первой встрече ясно дал понять, что связан обязанностями в гильдии, и мне необходимо подправить пошатнувшиеся дела, а не расточать время на составление списков и допросы свидетелей. Каждый потраченный на это час – деньги, брошенные в Брейдфорд.

Он вздрогнул, когда перед ним вновь замаячило вздувшееся, бледное лицо Яна.

Эдвард прошёл через комнату и наполнил вином два кубка, один из которых протянул Кэтлин. Со вторым он устроился в кресле. Роберт заскрежетал зубами от подобной дерзости. Его пасынок хозяйничал в его доме, как в своём собственном.

– Но, папочка, я здесь, как раз для того, чтобы снять с ваших плеч это тяжкое бремя, и вы смогли занять полагающееся место на службе королю и городу Линкольну.

Эдвард никогда досель не осмеливался использовать такой рисковый термин, как «папочка». Роберт не давал на это согласия, и лишь чувство вины перед Леонией мешало ему вытолкать этого новоявленного сынулю взашей.

– Если я и имею к вам какое-то отношение, то лишь как отчим, и я сам решу, как мне планировать своё время, мастер Эдвард, – холодно ответил Роберт. – Смею напомнить, что из-за вашей некомпетентности, если всё и впрямь было так, как вы рассказываете, я потерял целый воз лучшей ткани. Из-за вашей глупости преступникам удалось скрыться с награбленным. Лишь ходатайство вашей матушки уберегло вас от ареста по обвинению в пособничестве. Она сумела убедить меня, что вы и впрямь беспросветный олух.

Эдвард дёрнулся, словно собирался вскочить с кресла и наброситься на Роберта, но Кэтлин, опустив руку ему на плечо, усадила его на место, покачивая головой.

– До тех пор, пока мой сын не докажет, что заслуживает твоего доверия, он не примет ни одного решения, не посоветовавшись с тобой. Но если наши дела так плохи, Роберт, то это очередной довод в пользу того, что не стоит оскорблять шерифа, грубо отвергая оказанную нам честь. Томас – довольно влиятельный человек. По его словам, король вознаграждает преданных ему людей. Страна на грани войны с Францией и Шотландией, армии потребуется ткань и сукно, чтобы пошить гамбезоны под доспехи и рубахи для солдат. Один королевский заказ стоит тысячи прочих, и тебе не придётся колесить по стране, умоляя купить пару тюков ткани.

Роберт с грохотом поставил кубок на стол.

– И как, интересно, я получу заказ от этой монаршей особы, если мой склад будет сожжён дотла? Обратить в прах целое состояние – дело нескольких минут. Я уже насмотрелся на это в Лондоне. Ты понятия не имеешь, на что способны эти люди, Кэтлин. Огромные дворцы обратились в руины. Народ покидал свои дома и шёл убивать богатеев и дворян. Если бы вы это видели…

– Вот именно, Роберт. Никто из членов городского совета этого не видел, и некоторые уже начинают задаваться вопросом, почему Джон Гонт не прислал сюда подкрепление. Если ты откажешься работать в комиссии, некоторые начнут сомневаться, было ли вообще их послание доставлено, и так ли незыблема твоя преданность королю. Томас говорит, что твоего близкого друга Хью де Гарвелла уже заподозрили в мятеже. А ведь он был членом парламента и мэром Линкольна.