Текст книги "Исчезающая ведьма (ЛП)"

Автор книги: Карен Мейтленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

Конечно, молодому человеку вроде Яна и в голову бы не пришло, что женщина в таких летах и подобной комплекции торопится на свидание со своим воздыхателем. Молодые почему-то уверены, что людям в годах чужды подобного рода страсти. Просто с ними ещё не пыталась флиртовать старая ведьма Идхильда.

Диот остановилась, чтобы осмотреться, и Ян нырнул в спасительную тень дверного проема. Убедившись, что за ней никого нет, она резко свернула в узкий проулок, ведущий в мясные ряды. Ян играл там в детстве, но с тех пор прошло уже много лет. Это дорога упиралась в старые городские ворота в юго-восточной части городской стены, но они были постоянно заперты. Однако именно туда Диот и направлялась. Подняв фонарь, она осветила торчащее из дверных досок кольцо и повернула его. К удивлению Яна, дверь отворилась.

Повернувшись боком, Диот протиснула в дверной проём массивную грудь и прикрыла за собой дверь. Ян бросился к воротам и приложил ухо к деревянным доскам, пытаясь расслышать её удаляющиеся шаги. Он боялся обнаружить себя, столкнувшись с ней нос к носу, но было дорого каждое мгновение, эдак можно и вовсе потерять её из виду.

Теперь, когда Диот с фонарём в руке исчезла за дверью, в переулке воцарилась непроглядная тьма. Ян провёл рукой по доскам, нащупывая железное кольцо, и подавил крик боли, когда в ладонь впилась длинная заноза. Он вытащил её зубами и принялся вновь шарить по дереву, только уже осторожнее, пока пальцы не ощутили холод ржавого железа. Ян повернул кольцо и приоткрыл дверь на дюйм-два, заглядывая в щель.

Дверь, похоже, вела на небольшую судоверфь, освещённую тусклым светом костра, догорающим в углу. Несколько разбитых лодок были навалены друг на дружку, скрывая вход от глаз любого, идущего вдоль реки, но в то же время оставляя достаточно широкий проход, чтобы человек комплекции Диот смог в него протиснуться. Неплохой способ доставлять в город и за его стены краденые товары и контрабанду, мрачно подумал Ян, припоминая собственные потери. Он бесшумно прошёл внутрь и прикрыл за собой дверь.

Ян неплохо знал реку и понял, что находится в Бутверке – мусорной куче убогих хижин и лачуг, притулившихся близ городской стены. Его нос давно привык к зловонным запахам рыбы, овечьей шерсти, коровьего навоза и привозных специй, что доносил ветер с причала, он почти не замечал их, пока об этом не напоминали посетители, но у Бутверка был свой, особый запах.

Миазмы гниющих потрохов и человеческих экскрементов смешивались с едким дымом очагов, на которых местные жители жгли старые кости, сушёные водоросли и любой мусор, что могли найти. Древесина была здесь слишком редка, чтобы расходовать её на обогрев. Большая часть костров горела снаружи, наполняя воздух густым дымом и отбрасывая на изрытую землю адские багряные отблески, от которых очертания хижин вздымались вверх мрачными тенями, словно зубчатые чёрные скалы.

Ян пытался подавить кашель, высматривая сквозь этот дым колеблющийся свет фонаря Диот, пробирающейся через верфь. Он тихо выругался, наступив в глубокую лужу. Хлюпая на каждом шагу, он проследовал за старухой мимо скособоченных хижин. Дверные проемы были завешены кусками парусины, выполняющими функцию дверей, за которыми царил мрак.

Несколько человек, завернувшись в одеяла, ночевали прямо на улице у костров. Собаки подняли морды, но даже не потрудились залаять. Одни лишь кошки не спали, преследуя мышей в шуршащей камышовой кровле или охотясь на лягушек в разросшемся бурьяне. Разумеется, вдова Кэтлин не стала бы искать себе любовников среди местного сброда, если только Диот не собиралась передать сообщение другому посыльному.

Диот зашла за хижину, и Ян едва успел отпрыгнуть в тень, чтобы не столкнуться с ней лоб в лоб. Он присел на корточки, одним коленом погрузившись в липкую жижу, мигом просочившуюся сквозь штанину. Ян старался даже не думать том, что это за гадость.

Четыре женщины сидели вокруг пылающего костра. Две из них, на вид были постарше Диот, но гораздо более измождённые и потрёпанные. Рядом с ними в мерцающем свете костра можно было разглядеть чумазую девочку, почти ребёнка, со спутанным колтуном волос на голове, прислонившуюся к женщине со впалыми щеками, по всей вероятности, матери или сестре.

Диот пристроила внушительные ягодицы на грубый табурет в круге света от пылающего костра. Одна старуха протянула ей деревянную миску, а Диот, сделав из неё несколько жадных глотков, вытерла рот рукавом и передала плошку женщине помоложе. Ян не слышал ни слова из их разговора, лишь глухое бульканье голосов. Однако он боялся приближаться, ведь даже один шажок вывел бы его из спасительной тени.

Старуха кивнула в сторону девушки, и та послушно поднялась и зашла в хижину. Спустя некоторое время она вернулась с маленьким железным котелком, который установила на стальную треногу над огнём. Она наполнила его желтоватой жидкостью из высокого глиняного кувшинчика.

Затем девочка принесла наполовину заполненный мешок, бережно опустив его старухе на колени. Он был набит пучками сушёных трав и корений. Старая карга копошилась в травах, поднося каждую травинку поочерёдно к глазам и к носу, прежде чем передать их девушке у костра, чтобы бросила в бурлящий котёл. Поднялось облако едкого пара, и девушка закашлялась, потирая слезящиеся глаза. Старуха усмехнулась и вновь отправила её в хижину. Та вернулась с небольшим горшочком, почерневшим от копоти.

Старуха поднялась на ноги, тяжело опираясь на клюку. Запустив морщинистые когтеподобные пальцы в горшочек, она извлекла на свет горстку серого порошка и бросила его в пламя костра. Пламя взвилось вокруг котелка, переливаясь всеми оттенками жёлтого, оранжевого, синего и зелёного.

Она опустила конец клюки в котелок, помешивая варево три раза вправо и три влево, а потом передала эстафету соседке. Каждая из них, включая Диот, поочерёдно помешали зелье в котелке, в точности повторяя манипуляции первой старухи. Пар из котелка взвился в чернильно-тёмное небо, постепенно окрашиваясь из белого в зелёный.

В облаке пара начали проступать очертания. С нарастающим ужасом Ян различил голову огромной гадюки с ядовито-зелёными глазами и длинным раздвоенным языком, вибрирующим меж острыми клыками, словно она пробовала на вкус смрадный воздух. Голова змеи повернулась, стрельнув языком в сторону его укрытия. Яна бросило в дрожь, словно тысячи крошечных гадюк проползли по его телу.

Он вскочил на ноги. Башмаки скользнули по жидкой грязи, в которой он полусидел, едва не став причиной падения. Однако он сумел сохранить равновесие и, едва разбирая путь, припустил во весь опор в сторону спасительных ворот.

От стены хижины отделилась человеческая фигура и выскочила на дорогу перед Яном, опираясь на костыль, чтобы не упасть. Голова и лицо человека были замотаны тряпкой с прорезями для глаз и рта. Грязь так плотно покрывала его с ног до головы, что, казалось, стала второй кожей.

– И что это выискивает здесь такой красавчик? – раздался хриплый голос. – Ищете бабёнку на ночь? Бочонок винца по дешёвке? Только скажите Кобельку, что вам угодно, и я исполню всё в лучшем виде. Вы ведь не хотите, чтобы вас облапошили местные прохиндеи.

Он подскочил к Яну ещё на шаг, протягивая грязную забинтованную ладонь.

– Следуйте за Кобельком, молодой господин. Кое-кто хочет перемолвиться с вами парой слов.

Это прокажённый? Ян не стал гадать. Он развернулся и бросился наутёк через небольшой двор перед хижиной, перемахивая через тлеющие угли костра и уворачиваясь от зубов злобного пса, что бросился на Яна, натягивая удерживающий его поводок.

Миновав хижины, Ян выбежал прямо к реке. Его сердце бешено колотилось, но он попытался себя успокоить: «Ориентируйся на городскую стену. Где это?» То, что было заметно издалека при свете дня, теперь слилось в единую непроглядную темень, словно растворившись в ней.

«Река передо мной, значит, стена правее». В боку закололо, но он не решился замедлить бег. Ян выбежал на узкую тропку, змеящуюся меж хижин, спотыкаясь о камни и обрывки старого каната. В просвете между лачугами мерцали чёрные воды реки.

Языки алого пламени отбрасывали на реку причудливые отражения, словно огонь полыхал в её глубинах. Собаки набросились на него с дружным лаем, завернутые в одеяла жители, проснувшись, тянули к нему руки, пытаясь ухватить за лодыжки, а покосившиеся лачуги, возникнув впереди, оставляли ему лишь один путь – в тёмные воды реки.

Ему казалось, что прошла целая вечность, прежде чем он обнаружил проход в задней части верфи, ухватился за дверное кольцо и благополучно вернулся в город. Тёмным проулком Ян пробрался в конец улицы. Там ноги окончательно отказались ему повиноваться. Он сполз по стене дома наземь, прерывисто дыша, истекая ледяным потом.

Однако через какое-то время сердце восстановило привычный ритм, и он сумел подняться на ноги. Он уже вставал, когда услышал, как скрипнули ворота за спиной. Ян выглянул из-за угла. Диот плелась по переулку в его сторону. Ян был настолько потрясён, что не отдавал отчёт в своих поступках, но при виде Диот весь страх мгновенно превратился в ярость. Бросившись на Диот, он зажал её в узком проходе. Та вскрикнула, едва не выронив фонарь.

– Ну, Диот, выкладывай, что ты сделала с моей матерью?

– Мастер Ян? – выдохнула старуха, шагнув ему навстречу. – Это вы. – Она приложила руку к необъятной груди и нервно рассмеялась. – Вы меня так напугали, выскочив из-за угла. Я чуть не померла со страху. Что вы тут делаете? Вам вскружила голову очередная девица, надо думать. Наш Эдвард так же шляется все ночи напролёт.

– Я следил за тобой, – ответил он ледяным тоном.

– Зачем? Что вам от меня нужно, мастер Ян?

– Я хочу, – проскрипел зубами Ян, – узнать, как ты или твоя хозяйка замешаны в убийстве моей матери.

– Убийство? – Диот отпрянула в сторону, вцепившись в стену. – И как это вам это только в голову взбрело, мастер Ян? Ваша матушка скончалась от печёночной горячки. Я лично слышала, как это сказал мастер Баюс. Конечно, бедняжка много бредила, прежде чем преставиться, но не стоит обращать на это внимания. Она сама не знала, что говорит.

– Учитывая, что мой… – Ян осёкся на полуслове. Если Кэтлин и впрямь отравила его мать и узнает, что тому есть свидетель, жизни Адама грозит серьёзная опасность. – Твою хозяйку застали, когда она что-то подливала из фляжки в поссет моей матери. Я думал, что она действовала без подельников, пока не увидел сегодня, как ты творишь бесовщину на шабаше с другими ведьмами. Кого ты собираешься погубить на этот раз? Меня?

– Нет, клянусь… Жизнью клянусь, я не ведьма! – Диот ещё сильнее прижала руку к груди, её голос дрожал от страха. – Я лишь ходила к знахарке. Старая Мегги – дока в травах и целебных снадобьях. Никто лучше неё не знает, как лечить всяческие хвори.

– Значит, твоя хозяйка дала моей матери зелье старой Мегги?

Многочисленные подбородки Диот заходили ходуном.

– Кэтлин давала ей лишь то, что прописал мастер Баюс. Если вы и видели, как она что-то подливает в поссет, это было лишь лекарство из его рецепта. Ей пришлось… Микстура была такой горькой, что ваша матушка и глотка бы не сделала. Жаль, что вы не пошли к старой Мегги в первый же день, когда ваша матушка захворала. Думаю, она была бы сейчас жива и здорова, будьте уверены. Врачи учатся по книгам, а старая Мегги переняла своё искусство от бабки и матери. Это у них в крови.

– Ты лжёшь! – выкрикнул Ян. – Твоя хозяйка намеревается стать женой моего отца из-за денег, у неё были мотивы убрать мою мать с дороги. Теперь я знаю, кто дал ей яд.

– У госпожи достаточно своих денег, – парировала Диот. – От твоего отца ей ничего не надо.

Диот отступила, хотя и осознавала, что оказалась в ловушке: вряд ли она успеет добежать назад к воротам быстрее него.

Ян шагнул ей навстречу.

– У неё есть деньги, да неужели? Ну, значит, это ненадолго. Все богатства, добытые преступным путём, отойдут короне. Как только вы со своей хозяйкой окажетесь за решёткой, её детям достанется дырка от бублика. Скажу больше: когда мой отец опомнится и поймёт, что она сделала, я приложу все усилия, чтобы он ходатайствовал о наложении на её детей аттендера{33}, дабы ни они, ни их потомки вовек не могли ничем владеть. У них будет меньше прав, чем у прокажённых изгоев. И когда Кэтлин вздёрнут на виселице, она отправится в ад, будучи спокойной за судьбу своих детишек: её сын будет до конца дней своих таскать вёдра с дерьмом, а дочка – станет шлюхой в притоне. Это будет для них единственный способ заработать на кусок хлеба, после того как мы закончим с этой семейкой.

Диот со стоном откинулась на стену, её лицо исказила гримаса боли.

– Меня не за что вешать… и госпожу тоже. Не за что… Мы ничего такого не сделали… Ничего! Мастер Баюс говорит, что её не убивали… И священник тоже. Они будут… Они готовы поклясться, и вы не сможете доказать обратное.

– Пока не могу, – ответил Ян. – Но я изыщу способ. Есть некий монах, который настойчиво пытался меня о чём-то предупредить. Поначалу я решил, что он шпионит за отцом, увидев его впервые, в тот день, когда эта чёртова вдова впервые припёрлась на наш склад. Теперь я уверен, что его интересовала она, а не отец. Он что-то знает о прошлом Кэтлин, и я планирую с ним встретиться. Так что можешь передать своей хозяйке, чтобы готовилась сплясать, только не на свадьбе, а на виселице!

Глава 26

Если подозревают, что поднявшаяся буря имеет бесовское происхождение, нужно звонить в церковные колокола, раскачивая их против ветра. Бес обратится в бегство, прихватив с собой бурю.

Линкольн

Отец Ремигий отвесил Роберту низкий поклон, едва Беата впустила его в зал. Он уже собирался заговорить, но заметил сидящую у камина Кэтлин. Пожилой священник сердито осмотрелся. Леония свернулась калачиком в кресле у окна, напротив Адама, играя с ним в «Мельницу»{34} глиняными шариками на деревянной дощечке.

– Простите за вторжение, мастер Роберт. Я думал, что вы сейчас одни. – Отец Ремигий потёр руку, разминая деформированные и лоснящиеся костяшки пальцев. – Пожалуй, я зайду позже.

Кэтлин поднялась и, к негодованию Беаты, наполнила кубок вином и протянула его священнику, словно уже была в этом доме хозяйкой.

– Мы хотели, чтобы дети узнали друг друга получше, – произнесла она, – теперь они как-никак родственники. Но если мы мешаем вашей деловой беседе, то я и Леония немедленно удалимся.

– Уверен, то, что собирается обсудить отец Ремигий, касается нас обоих, дорогая, – многозначительно сказал Роберт, давая понять, что если кто-то и уйдёт, то точно не Кэтлин.

Священник уставился на кубок своей руке, словно недоумевая, как этот предмет угодил в его ладонь. Явно смущённый, он прошаркал через комнату – посмотреть, во что играют детишки.

– И кто побеждает, дети мои? – спросил он с натужной весёлостью, хотя и так было понятно, что Леония выигрывает с разгромным счётом, либо мальчишка просто ей поддаётся.

Адам смущённо уставился на доску, но Леония смотрела с такой невинной и сияющей улыбкой, что старый священник невольно умилился, словно ему улыбнулась статуя юной Девы Марии.

– Адам постоянно выигрывает. Он такой сообразительный.

Адам покраснел. Он не выиграл ни одного кона и прекрасно знал, что не такой уж он сообразительный, но не стал возражать.

– Итак, что привело вас в мой дом, отче? – спросил Роберт с лёгкой досадой.

Он собирался провести этот день в тишине наедине с Кэтлин, хотя она даже Адаму уделяла больше внимания, чем ему. Но это было ещё полбеды, Беата сновала в зал и обратно под всякими надуманными предлогами, да так часто, что от несмолкающего хлопанья дверьми его голова готова была взорваться. Он искренне молился про себя, чтобы священнику не взбрело в голову остаться на ужин.

Отец Ремигий проследовал обратно к чете влюблённых и, опасливо оглянувшись на детей, понизил голос до шёпота.

– Я сожалею, что это случилось, но поймите, я не могу об этом умолчать.

– Что случилось, отче? Мои люди опять подрались в церкви?

Слезящиеся глаза старика изумлённо заморгали.

– Драка? Навряд ли… то есть, мне никто об этом не докладывал. Я пришёл по поводу вашего объявления о помолвке. Уведомление о вашем намерении пожениться, которое я прикрепил к дверям церкви, было… испорчено.

Роберт нахмурился.

– Рыночный сброд, видимо. Швыряются грязью во что ни попадя. Констеблю стоило бы привязать их к позорному столбу, чтобы узнали, каково это, быть мишенью для всякой дряни. Это их вмиг вразумит.

– Боюсь, это не проделки уличных сорванцов, – ответил отец Ремигий. – Я не стал бы беспокоить вас по подобным пустякам. – Он потянулся к поясной сумке, извлёк оттуда лист пергамента и вручил его Роберту. – Это уведомление о вашей помолвке с церковных ворот, но почитайте, что там написано.

– Роберт с нетерпением расправил пергамент, но едва бросил взгляд на текст, как его лицо перекосилось от гнева.

– Возмутительно! – воскликнул он.

Отец Ремигий развел руками в привычном жесте примирения.

– Знаю, знаю, но раз это обвинение было вывешено на дверях церкви, я обязан спросить… есть ли в этом хоть доля правды?

– Как вы смеете? Конечно же, нет! – Роберт скомкал пергамент и швырнул в огонь. Тот вспыхнул с сухим треском.

Кэтлин подошла к Роберту и, заключив в свои ладони его сжатые кулаки, поднесла их к губам, покрывая нежными поцелуями. Она с тревогой посмотрела ему в глаза.

– Что случилось, Роберт?

– Ничего, – бросил Роберт, яростно играя желваками. – Тебе не о чем беспокоиться, дорогая.

– Но я обеспокоен, – стоял на своём отец Ремигий, – госпожа Кэтлин тоже должна быть в курсе. Я не смогу обвенчать вас, пока вы не поклянётесь, что обвинение ложное. Это – публичное заявление о том, что есть веские причины, препятствующие вашему браку.

Он снова обернулся, расстроенно глядя на Адама и Леонию, которые уже не притворялись, что увлечены игрой в «Мельницу», и явно ловили каждое сказанное слово.

– Может, если детишки согласятся поиграть на улице, мы сможем обсудить это более досконально.

Роберт приказал Беате вывести детей во двор. Проходя мимо, все трое одарили его возмущёнными взглядами, но Роберт был слишком взбешён, чтобы это заметить.

Едва за ними закрылась дверь, Кэтлин развернулась к отцу Ремигию.

– Что там написали в уведомлении, какие ещё препятствия браку?

Старый священник тяжело вздохнул.

– «Crimen», то есть, преступление, являющееся препятствием. Ничего конкретного. Написавший не уточнил, кого из вас он считает виновным в некоем тяжком преступлении.

Кэтлин растерянно переводила взгляд со священника на Роберта и обратно.

– Но я ничего не понимаю. О каком преступлении речь? Я не совершала ничего противозаконного и, уверена, дорогой Роберт, ты никогда бы на это не пошёл.

Отец Ремигий ответил первым.

– Нам неизвестно, был ли написавший в здравом уме, когда это нацарапал. В Церковном праве по этому вопросу много подводных камней. Когда Папа Григорий Девятый в своём декрете осуждал обещание жениться на другой, данное при живой супруге, должны ли мы считать прелюбодеянием непосредственно сам обет, или же сие обещание становится препятствием лишь в том случае, когда пара уже предается плотскому греху…

– Прелюбодеяние! Меня в этом обвиняют? – взревел Роберт.

Отец Ремигий вздрогнул.

– Возможно обвинитель именно это и имел в виду, но словом «crimen», как правило, обозначают преступление вроде умышленного убийства супруги с целью жениться на другой. Хотя, – поспешно добавил он, видя, как начинает багроветь лицо Роберта, – я уверен, что ваш обвинитель имел в виду другое.

– Итак, – подытожил Роберт, – Меня всего лишь обвиняют в прелюбодеянии. Ничего существенного.

– Вы говорите о нём в мужском роде, – тихо произнесла Кэтлин. – Вам известна личность обвинителя?

Отец Ремигий посмотрел на неё с недоумением.

– Я не знаю, кто мог выдвинуть подобное обвинение, но, естественно, мы подозреваем мужчину. Женщины вряд ли сведущи в церковном праве, и к тому же многие ли из них способны написать хотя бы собственное имя?

Кэтлин гордо вздёрнула подбородок.

– Я – женщина, и поверьте, могу написать гораздо больше, чем собственное имя, отче. Мой пол не освобождает меня от подозрений.

– Независимо от того, женщина это или мужчина, – огрызнулся Роберт, – я требую, чтобы вы немедленно выяснили, кто написал эту злонамеренную ложь.

Отец Ремигий с грустью посмотрел в огонь, только что уничтоживший оскорбительное обвинение. Он с укоризной посмотрел на Роберта.

– Кто знает, если бы вы столь поспешно не сожгли уведомление, мы, может, и вычислили бы преступную руку. – Священник вздохнул. – Если свадьба состоится…

– Вы предлагаете её отменить? – воскликнул Роберт. – Нам явно кто-то пытается помешать, – заключил он.

До сего момента он и помыслить не мог, что автором этого обвинения мог быть кто-то, кроме заклятого врага. Будучи купцом, Роберт мог нажить немало врагов. Например, коллега по гильдии, подозревающий, что у него из-под носа увели выгодную сделку; броггер{35} – посредник, посчитавший, что его обманули в цене; завистники, полагающие, что Роберт жирует за их счёт. Да мало ли людей, чувствующих себя несправедливо обделенными и затаивших обиду. Но Роберт догадывался, что искать автора этой мерзкой писанины ему следует под собственной крышей.

Он резко развернулся к Кэтлин.

– Наверняка это сделал Ян. Он решил помешать нашему браку из-за какой-то глупой, надуманной преданности собственной матери. По-моему, он не верит в нашу любовь… – Роберт сам удивился звучанию последнего слова, слетевшего с его уст. Но вместе с тем, пришло осознание, что никогда ещё он не произносил это столь искренне и не чувствовал так глубоко. Он обожал эту женщину так, как никогда не любил бедняжку Эдит. Каждый взгляд, каждый её жест возбуждал в нём безумное желание обладать ею.

Улыбка украсила уста Кэтлин, и, не обращая внимания на общество священника, она обняла Роберта, поцеловав так неистово и страстно, что единственной его мыслью было – сдержать волну возбуждения, хлынувшую к чреслам.

Отец Ремигий многозначительно кашлянул, и Кэтлин с трудом выпуталась из объятий Роберта, ибо он и не собирался её отпускать. Священник отвёл взор, внимательно изучая гобелен, изображающий дикого вепря, положившего морду на колени саксонской принцессы. Он кашлянул повторно.

– Роберт, мне показалось, что вы заподозрили собственного сына в причастности к этому. Я и помыслить об этом не смел. Не могу поверить, что родной сын способен совершить в отношении отца такую подлость.

Роберт сердито хмыкнул.

– Вы сами слышали его на Пасхальном обеде. Сын, осмелившийся публично перед гостями угрожать собственному отцу, и не на такое способен.

Отец Ремигий поморщился.

– Молодые люди в запальчивости могут много чего наговорить, и лучше не принимать их угрозы всерьёз… Но вы должны были опознать его почерк. Это его рука была на том пергаменте?

Роберт колебался. Он был так возмущён написанным, что не обратил внимания на начертание отдельных букв. Не стоило сжигать пергамент, но он не хотел признавать свою ошибку. Роберт раздражённо отмахнулся.

– Без толку сличать чей-либо почерк по паре слов, небрежно нацарапанных на пергаменте, налепленном на дверь, с аккуратными записями в книгах. К тому же, предполагаю, он пытался изменить почерк.

– Но откуда Ян знает о каких-то препятствиях? – упорствовал отец Ремигий. – Если ему есть что сказать, то вам лучше во всём признаться. Может, они и не столь непреодолимы. Припоминаю несколько случаев, когда решение суда было…

– Разумеется, ему нечего сказать! – взревел Роберт. – Потому что нет никаких препятствий. Это обвинение основывается лишь на чьём-то злом умысле. Ян знает, что мы с Кэтлин не передумаем, поэтому он решил вас припугнуть, чтобы вы отказали нам в венчании.

Роберт взял Кэтлин за руку, и они развернулись лицами к священнику, изображая двух юных возлюбленных, бросающих вызов непреклонному родителю. Эта сцена вызвала бы у отца Ремигия улыбку, не будь он так обеспокоен.

– Отче, моя свадьба пройдёт, как и запланировано, – заявил Роберт. – А если этот мальчишка и дальше будет пакостить, то клянусь, я убью его!

Отец Ремигий вздохнул. Предполагалось, что свадьба – радостное событие, способствующее примирению семьи. По крайне мере, так он считал в начале своего служения. Но горький опыт научил его, что даже войны между государствами не сравнятся с браками в тех разногласиях и скорби, что они порождают. Он постоянно напоминал супругам, что их союз – благословение Господне, но порой невольно задумывался: не было ли это уловкой Лукавого? Столько бед от этого происходило! Он поспешно перекрестился, отгоняя от себя греховные мысли, и возблагодарил Господа за дар безбрачия.

Глава 27

Просыпанная соль сулит несчастье. Но собранная соль эти беды лишь усугубит. Вместо того, чтобы собирать соль, следует трижды бросить по щепотке через левое плечо, но ни в коем случае не через правое. Ибо за левым плечом сидит бес, и вы бросаете соль ему в глаза, а не в ангела, сидящего справа.

Линкольн

До меня дошли слухи, что эта гнусная старая ведьма Идхильда совсем озверела, не видя меня несколько дней. Её уже мало схватить за лодыжку поднимающегося по Грисинской лестнице, уронив его на ступеньки, теперь она подкрадывается к спускающимся сзади и сталкивает их вниз.

Особое удовольствие она получает, если у жертвы заняты руки: свёртки с покупками, корзина яиц или поднос со свежим хлебом. Однако и в этом есть некоторая польза: нищие с радостью расхватывают всё, что просыпалось на ступеньки.

Настроение старого отца Ремигия в этот вечер, похоже, было не лучше, чем у Идхильды. Едва закончив непривычно небрежную для него службу и оставив свою немногочисленную паству в недоумении, он прямо из церкви, запыхавшись, заявился в дом к Яну.

Старый священник не стал дословно передавать Яну разговор с отцом, но был вынужден раскрыть ему подозрения Роберта относительно его причастности к обвинениям в заявлении о помолвке. Дело следует закрыть, кто бы ни взялся его расследовать, а отец Ремигий был не из тех, кто уклоняется от своих обязанностей.

– После разговора с твоим отцом эта мысль не выходила у меня из головы даже во время вечерни, – добавил он с грустью.

– Что это я написал обвинения в уведомлении о помолвке? – переспросил Ян. – Будто отцовская невеста со своей горничной убили мою мать? Если на пергаменте были написаны подобные обвинения, то это – истинная правда.

Отец Ремигий застонал, обхватив голову руками.

– Ну сколько можно терзать себя столь ужасными подозрениями, сын мой? Я часто навещал твою матушку, когда она слегла. Если бы у меня было хоть малейшее подозрение, что ей собираются причинить вред, я не допустил бы этого. Никто не заботился о твоей матери более преданно, чем госпожа Кэтлин.

– Но я проследил за её горничной, старухой Диот, и видел, как она…

– Довольно! – произнёс отец Ремигий, поднимаясь со стула, и похлопал Яна по плечу. – Мне надо было выяснить, что тебе известно о препятствиях браку, но вижу, ты знаешь об этом не больше меня. Поэтому, если обвинитель сам себя не раскроет, я соглашусь с твоим отцом, что это не более чем беспочвенная клевета, порождённая чьим-то злым умыслом, и оставлю её без внимания.

– Обождите, отче! – Ян стремительно поднялся с места, встав между священником и дверью. – Клянусь, я этого не писал, но, кажется, знаю, кто это сделал. Я искал его последние два дня и не собираюсь останавливаться. Я приведу его прямиком к вам, и пусть он сам расскажет всё, что знает. Он – один из ваших братьев, служителей Христовых.

– Если ему что-то известно о преступлениях против короны или церкви, то он должен явиться прямиком ко мне либо к шерифу и рассказать обо всём, что ему известно, – строго заявил отец Ремигий. – Нельзя доверять слову человека, который боится себя назвать. С сожалением должен признать, что есть немало негодяев и лжецов, для которых постриг – лишь средство избежать наказания за собственные преступления.

Сухая морщинистая рука священника ухватила Яна за локоть.

– Христом-Богом молю тебя, Ян, примирись с отцом и его решением вступить в брак. Если раскол между вами и дальше будет углубляться, то скоро вас будет разделять пропасть. Юный Адам уже потерял мать, не лишай его и единственного брата.

В отчаянии покачав головой, отец Ремигий ушёл.

Едва за священником закрылась дверь, рёв разочарования и гнева вырвался из груди Яна. Он смахнул со стола остатки ужина, отправив на пол блюдо, кубок и подсвечник. Он проклинал всех священников на свете, своего отца и Кэтлин в таких резких выражениях, что два лодочника, проходя под его окном, удивлённо остановились, уверенные, что внутри происходит драка.

Ян был в такой ярости, что, когда его гнев окончательно утих, он с удивлением обнаружил, что нервно нарезает круги по Брейдфорду, забыв меч и плащ на полу комнаты. С реки дул ледяной ветер, но Ян не вернулся за вещами: ему во что бы то ни стало надо было найти этого монаха. Он будет искать его ночь напролёт, если потребуется. А когда найдёт, то заставит выложить всё, что тот знает, даже если для этого потребуется перерыть весь Брейдфорд и силой приволочь его к шерифу.

Ян столкнулся с пожилой матроной, едва не сбив её с ног, но ему было не до извинений. Он продолжил прочёсывать причал. Темнело, по воде пошли круги от дождевых капель. Нищие устраивались на ночлег, торопясь расположиться в местечках поукромнее, прежде чем их займёт кто-нибудь более проворный. Люди при деньгах стекались в кабаки и таверны. Ян заглядывал в каждый тёмный угол или двор. Монаха в первый раз видели у склада, он вновь может туда вернуться.

Иные так увлекаются погоней за кем-либо, что и не заметят, даже встань этот кто-то у них за спиной. Вот и Ян так рвался обыскать склады, что не заметил выскользнувшую из соседнего переулка тень, бесшумно следующую за ним в мягких сандалиях монаха. Ян вздрогнул и обернулся, почувствовав, как чья-то рука легла ему на плечо.

– Мастер Ян? – Каждое слово царапало слух, словно скрежет гравия. – Как же долго я вас ждал!

Ян резко отскочил. Охотник превратился в добычу.

– Я сам пытался тебя найти, – пробормотал он. – Последние два дня я только этим и занимался.

– Вы бы с лёгкостью меня нашли, если бы доверились Кобельку в ту ночь в Бутверке. Это я послал его за вами. Но вам не терпелось заявить Диот о своём желании лицезреть Кэтлин на виселице. Довольно опрометчивый поступок. Диот не будет церемониться с теми, кто угрожает её дочери. Вы ещё не догадались? Диот не просто горничная Кэтлин, она её мать.

Глава 28

В канун дня Святого Марка ведьма должна задом наперёд обойти три раза вокруг церкви Торсуэй, что в Линкольншире, и, заглянув в замочную скважину, произнести заклинание. Таким образом она возобновляет свою сделку с Дьяволом. Если однажды она забудет это сделать, то потеряет свою силу.