Текст книги "Исчезающая ведьма (ЛП)"

Автор книги: Карен Мейтленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

Едва Диот и Леония скрылись из виду, валяльщик снова сосредоточился на тяжёлых воротах, ведущих во двор. Он просидел в засаде у дома Роберта несколько суток, выжидая подходящий момент, чтобы приблизиться. Но до сих пор, если Диот с девчонкой уходили, то дома оставалась Кэтлин, либо наоборот – когда она каталась верхом, дети играли в конюшне. Он не хотел приближаться к дому, пока там были женщины.

Он наблюдал и прислушивался долгое время, и уже знал всех домашних по именам, когда их выкрикивали из распахнутых окон или звали через двор. Несколько раз он проследовал за Робертом, надеясь побеседовать с ним на складе, но и это закончилось неудачей.

Никто из людей Роберта и близко не подпускал его к складу, принимая то за вора, то за попрошайку, а когда он попытался подкараулить торговца на безлюдной улице, тот решил, что он убийца, намеревающийся перерезать ему глотку. Роберт так заорал, подзывая караульных, что валяльщику ничего не оставалось, как пуститься наутёк, чтобы избежать ареста.

Он услышал, как, к его радости, ворота вновь распахнулись, пропуская едущую верхом хозяйку. Именно этого он и ждал. Выехав за ворота, она развернулась и поскакала в сторону реки.

Тенни стоял в дверном проёме, глядя вслед госпоже Кэтлин. Он уже начинал смутно ощущать зловещий ореол, окружающий эту женщину. Мастер Роберт редко бывал дома днём, поэтому не знал о её частых отлучках. Но Тенни это казалось подозрительным, что-то странное было в этих поездках.

Он резко покачал головой. Померещится всякое! Госпожа Эдит была домоседкой и терпеть не могла верховую езду, но далеко не все женщины таковы. Вероятно, он искал подвох там, где его в помине не было. Вот к чему приводят все эти россказни Беаты, которая днём и ночью полощет Кэтлин почём зря.

Он слушал её причудливые рассказы, и, казалось, даже святые на небесах поражались неистощимости её фантазии. Если одна женщина ополчится на другую, тут бессильны любые аргументы. Однако Тенни неоднократно просил Беату помалкивать про Кэтлин при мастере Роберте, если ей дорого её место.

– Как говорила на старости лет моя матушка: «Не замечай, не слушай и не болтай лишнего, и тогда против тебя ничего лишнего не скажут».

Но даже пытаясь убедить себя, что всё это лишь домыслы Беаты, он не мог избавиться от растущего беспокойства. А уж что касается её сына, он выглядел так, что трижды подумаешь, прежде чем прогуляться с ним тёмной ночкой, да и то держа одну руку на кошельке, а другую – на рукояти кинжала.

Вздохнув, Тенни начал закрывать тяжёлые ворота, но почувствовал, что кто-то держит их с обратной стороны. Не будь он так рассеян, он бы отреагировал молниеносно, дернув створкой в противоположную сторону, но темная фигура проскользнула внутрь прежде, чем Тении успел оценить ситуацию.

Валяльщик стоял во дворе и тяжело дышал, лишь на волосок избежав участи быть раздавленным в притворе ворот. Но опыт последних нескольких лет научил его ловкости, свойственной лишь уличным пострелам.

– Чего тебе надо? – грозно спросил Тенни. – Ты не смеешь сюда врываться. За милостыней ступай попрошайничать на рынок вместе с остальными.

Собравшаяся складками на теле незнакомца одежда явно была пошита на более плотного и низкого мужчину. Собственно, так оно и было, ибо одёжку он стащил с кустов, где её развесили для просушки. Здесь рубашка, там – штаны, в надежде, что рачительные хозяйки решат, будто их утащили собаки или сдуло ветром. Но свисающий под странным углом правый рукав навёл Тенни на мысль, что рука под ним либо отсутствует, либо высохла и не действует.

– Я здесь не ради милостыни, – ответил валяльщик. – Мне надо переговорить с вашим хозяином. Я ищу работу… вроде сукновала.

Тенни невольно отпрянул. Сукновалы или валяльщики целый день топтались по колено в застоявшейся моче, уплотняя шерстяную ткань. Это была довольно грязная работа, и они ещё долго смердели, отмотав тяжёлую смену. Летом их вечно преследовал рой мух, привлечённых жуткой вонью, хотя Тенни вынужден был признать, что незнакомец выглядел гораздо опрятнее, чем его коллеги. Видимо, он некоторое время сидел без работы.

– Насчёт работы тебе следует поговорить с управляющим…

Тенни запнулся. Он всё никак не мог привыкнуть, что нет никакого управляющего, с тех пор как погиб Ян. Тенни скучал по парню, ожидая, что он вот-вот въедет в ворота с новой порцией анекдотов, по большей части похабных, услышанных им на пристани. Он грустно улыбнулся собственным воспоминаниям.

– Управляющего временно нет. Тебе следует поговорить с надсмотрщиком. Его зовут Фальк. Найдёшь его на складе, что у пристани, по крайне мере, он должен там находиться, но если его там нет, поищи в одном из брейдфордских кабаков. Я бы на твоём месте именно с кабаков и начал: и время сэкономишь, и ноги лишний раз не придётся топтать.

– Мне нужен именно мастер Роберт. Пожалуйста, я должен сказать ему…

– Что сказать? – Роберт вышел к ним навстречу через открывшуюся заднюю дверь. – Тенни, что он здесь делает? Я думал, у тебя хватит ума не пускать сюда незнакомцев после того, как изрезали мою кровать.

Тенни занервничал. Сказать, что этот мужчина проник сюда самовольно – мастер Роберт решит, что он уже стар для этой работы, и наймёт кого-то помоложе и порасторопнее. Пусть лучше думает, будто он впустил его по собственной воле.

– Он ищет работу, мастер Роберт. Говорит, что он сукновал по профессии. В наши дни на такую работу не много желающих. Я думал, может, вам понадобится опытный работник. Он вроде довольно сообразительный, – добавил Тенни, пытаясь замолвить словечко за валяльщика, который, судя по впалым щекам и тёмным кругам вокруг глаз, отчаянно нуждался в деньгах, чтобы хоть чем-то перекусить, пока его желудок окончательно не усох.

Роберт хитро прищурился, осматривая незнакомца.

– Никакой он не сукновал! Взгляни на его ступни.

Тенни посмотрел на незнакомца. Мужчина был обут в кожаные сандалии на толстой деревянной подошве. Его ноги были перепачканы, а под длинные отросшие ногти на ногах набилась грязь, обычные ступни человека, что постоянно ходит по грязным улицам.

Его ноги были бы белыми, моча съела бы всю грязь вместе с ногтями, топчись он в ней каждый день.

Мужчина переминался с ноги на ногу, словно пытаясь зарыться ступнями в булыжную кладку двора.

– Я не работал уже много месяцев.

– Ты не работал сукновалом ни дня. Если ногти и отрастают, они уже на всю жизнь деформированы. А твои глаза? У валяльщиков они вечно слезятся от едких паров. Зачем ты здесь? Тебя подослал Мэтью Йохан. Ты хочешь сотворить со мной то, что сделали флорентийцы с моим сыном?

– Я не флорентиец. Вы должны выслушать меня, мастер Роберт. – Незнакомец сделал несколько шагов навстречу Роберту. – Я пришёл предупредить вас.

Глаза Роберта округлились от испуга.

– Гони его! Вышвырни его и запри ворота, Тенни! – завопил он, отступая к дверям дома. – Я сказал, гони его в три шеи!

– Вам грозит опасность! – в отчаянии произнёс незнакомец. – Вы должны…

Но Тенни уже пытался вытолкать его за ворота, схватив за шиворот. Незнакомец сопротивлялся, поставив деревянную подошву в щель.

– Если тебе дорога жизнь хозяина, заставь его, пока не поздно, прислушаться к голосу разума. Женщина, на которой он женился – не та, за кого себя выдаёт. Передай хозяину, пусть разыщет меня. Я расскажу ему всё.

Тенни оглянулся, но мастер Роберт уже исчез в доме, захлопнув за собой дверь. Он обернулся к валяльщику, понизив голос до шёпота:

– Я ничего не обещаю, но если ему вдруг вздумается с тобой пообщаться, где тебя искать?

– Ищи меня у церкви Святого Иоанна Бессребреника, – вымолвил незнакомец. – Но ему следует поторопиться, иначе ещё до конца лета он будет лежать рядом со своей женой и сыном.

Глава 36

Ведьмы не способны лить слёзы в присутствии судей.

Беата

– О чём это вы тут шепчетесь? – спросила я, подойдя к играющим во дворе Адаму и Леонии.

Адам отпрянул от девушки, словно я застала их за каким-то нечестивым занятием, но Леония презрительно сверкнула глазами: как смею я, простая служанка, совать нос в её дела? Она была столь же высокомерна, как и её мать, но мастер Роберт предпочитал этого не замечать. Вероятно, он думал, что девочка даже писает розовой водой. Мне было больно наблюдать, как он балует её, скупясь на ласковое слово для родного сына, недавно потерявшего мать и брата.

– Что это у тебя? – Я заметила, как Адам что-то поспешно сунул в руку Леонии.

Воспитывая Яна, я усвоила, что, если парень что-то скрывает, значит, в чём-то провинился. Адам перевёл взгляд на Леонию, но оба хранили молчание. Мне это не понравилось. Адам всегда был таким открытым, честным мальчиком, но за последние несколько недель стал скрытным и изворотливым. Я пыталась не думать о нём дурно. Что вы хотите от бедного ребёнка, учитывая, через что ему пришлось пройти? Но чем меньше времени он проводил в обществе этой девчонки, тем спокойнее было у меня на сердце.

– Отец ждёт тебя на складе сразу после школы. Он не обрадуется, если ты опоздаешь. Ты должен быть там вовремя.

Адам удивлённо посмотрел на меня и направился к воротам, но Леония его остановила.

– Адам придёт вовремя. – Она одарила меня ледяной улыбкой, от которой мороз коже пошёл. – Сегодня всех отпустили из школы пораньше, правда, Адам? Так что его не ждут на складе в такую рань.

– Мастер Уорнер, должно быть, в хорошем настроении, раз отпустил вас пораньше. Обычно, он наоборот вас задерживает. У него что, новое увлечение?

Школьный учитель был известен своим раздражительным медвежьим нравом, кроме тех случаев, когда в поле его зрения попадала молоденькая смазливая бабёнка. Тогда из солидного пятидесятилетнего мужчины он моментально превращался в пылкого пятнадцатилетнего юнца. В течение тех кратких недель, что длилось его увлечение, он ходил за ней по пятам и осыпал подарками, светясь от счастья, словно нищий, нашедший золотой слиток.

Но это всегда заканчивалось одинаково, ибо все объекты его воздыханий были молоды, красивы и слишком богаты, чтобы их родители дали согласие на брак со школьным учителем. Вскоре блеск в глазах мастера Уорнера угасал, словно у солёной селёдки.

Теперь Адам смотрел на Леонию, будто спрашивая у неё разрешения ответить. И вновь она ответила за него:

– Мастер Уорнер приболел, так ведь, Адам?

– Ты что, лично при этом присутствовала? – съязвила я. – А я и не знала, что девочек тоже стали принимать в школу. Кто там на очереди? Нищие? Бродячие кошки? Я уже ничему не удивлюсь.

В её взгляде было столько яда, что хватило бы свалить быка, но мне было не до глупостей избалованных отпрысков вдовы Кэтлин.

– Тебе лучше поторопиться, Адам, известно, с какой скоростью в этом городе разносятся новости, и если твой отец узнает, что школа закрылась раньше, ему будет интересно, почему ты сразу же не явился на склад.

Адам направился к воротам, и Леония поплелась следом, словно собиралась его сопровождать.

– Адам может найти дорогу и без твоей помощи, Леония. Ты останешься здесь. Может, мать и разрешает тебе свободно разгуливать по городу, словно малолетняя попрошайка, но теперь ты живешь в приличном доме. Мастер Роберт – весьма уважаемый человек в этом городе, и он будет не в восторге, узнав, как ты его позоришь.

Сделав ей замечание, я не стала ждать, пока она выполнит мои указания, и вернулась на кухню.

Я едва закончила потрошить зайца, когда услышала стук в ворота, а поскольку Тенни, как всегда, где-то шлялся, я наспех вытерла руки от крови и кишок и побежала отворять. Мастер Эдвард, сын Кэтлин, даже не поздоровавшись, прошёл через ворота и направился к дверям дома, словно он член семьи. Может, Эдвард и приходится близким родственником вдове Кэтлин, но мастеру Роберту он был не пришей кобыле хвост, насколько я помню.

Никогда не прощу ему, как он выставил меня полной дурой перед мастером Робертом. Они со своей мамочкой видели птичий череп так же ясно, как и я. Вдова Кэтлин лично завернула его в тряпку и унесла, хотя одному Господу известно, куда она это выкинула. После того как она заявила, что не видела никакого черепа, я лично отправилась на его поиски – доказать хозяину, что не тронулась умом, но так и не смогла ничего найти, сколько ни рылась в мусорной куче.

Даже Тенни думал, что мне померещилось. По его мнению, какой смысл был рассказывать хозяину о растерзанной кровати, но умалчивать о той чертовщине, что на ней творилась? Нелепость какая-то. Я и сама не могла это объяснить, но усвоила одно: не стоит поворачиваться к этой женщине и её избалованным детишкам спиной, а то ещё получишь ножом между лопаток.

Когда мастер Роберт уезжал на склад, Эдвард обычно болтал со своей мамочкой в соларе, наверняка обсуждали, как поглубже запустить руку в мошну мастера Роберта. А вечерами он таскался по кабакам, и можете быть уверены, пропивал там вовсе не кровно заработанное.

Я даже видела, как Кэтлин отдала ему то миленькое колье с розой, которое мастер Роберт подарил Леонии. Тогда я смолчала. Это меня не касалось, чем бы дитятко ни тешилось. Хозяин не должен был дарить ребёнку столь ценные побрякушки, которыми та даже достойно распорядиться не сможет. Но какая мать будет красть украшения у дочери, чтобы отдать их сыну на пропой? Мастера Роберта грабили прямо у него под носом, а он – ни сном, ни духом.

Едва выпроводив Адама на склад, я поставила на огонь горшки с готовящимся ужином и прошла в Большой зал, чтобы забрать и ополоснуть оловянные блюда и кубки. Хотя Тенни накануне и убирал их на ночь, на них осела налетевшая из распахнутых окон пыль. Эдвард с Кэтлин болтали в соларе. До меня доносились их едва различимые голоса, и, возможно, я подслушала бы их разговор, если б не Леония, расположившаяся в Большом зале у окна. Я обрадовалась, что она прислушалась ко мне и не пошла с Адамом.

Она не обратила на меня внимания, увлёкшись разложенной перед ней игрой. Поначалу я решила, что она играет сухими позвонками, поскольку кости были выложены в круг, но она их не бросала. Она сложила ладони домиком вокруг чего-то в центре. Любопытствуя, я подошла ближе. Девчонка по-прежнему не обращала на меня внимания. Круг составляли не только сухие косточки, но и засохший огрызок, несколько сухарей и частички всякого хлама, по-видимому, выуженные ею из мусорной кучи.

Леония разомкнула ладошки, и огромный чёрный паук пробежал между её пальцами прямо по одной из косточек. Едва он выбежал из круга, как Леония с ловкостью кошки поймала его и снова поместила в центр. Она позволила ему снова убежать, и я увидела, как он ползёт к обломку старого гребня. Внезапно я поняла, что это мой гребень. Я случайно разломила его надвое и выбросила неделю назад.

Конечно, я понимаю, что дети подбирают всякий мусор, превращая его в игрушку: стекляшка может стать драгоценным украшением для принцессы, а обломок палки – рыцарским мечом, но от вида ползающего по моей расчёске паука меня бросило в дрожь, словно он копошился в моих волосах. Я сорвала льняную косынку с головы, выбежав из зала и бешено взъерошивая волосы, потому что череп зудел, словно там вывелась и уже расползалась целая паучья кладка.

Прошло не менее получаса, прежде чем я, перестав чесаться, принялась за оловянную посуду. Я принесла её обратно в зал, собираясь накрыть на стол. Приоткрыв дверь, я глянула на окно в дальнем конце зала, но там никого не было. Решив, что зал тоже пуст, я отворила дверь и шагнула внутрь, пока непонятное движение внутри не привлекло моё внимание.

Кэтлин и Эдвард стояли в углу за дверью. Кэтлин закупоривала бутыль с гиппокрасом, пряным вином, что я всегда оставляла на дубовом комоде для мастера Роберта. Он отпивал оттуда после сытного ужина, якобы для того, чтобы пища быстрее опустилась, по крайне мере, он так оправдывался. Даже для мастера Роберта это было дорогим удовольствием. Конечно же, Кэтлин не отдаст всё вино своему никчёмному сынуле. Вряд ли хозяин этому обрадуется. Но я также обратила внимание, что ни у Кэтлин, ни у Эдварда в руках не было кубков.

Я ухмыльнулась, шумно накрывая на стол. По крайней мере, я помешала Кэтлин вылить дорогое вино в глотку этого пьяницы. Даже у неё не хватит наглости сделать это у меня на глазах, и будьте уверены, я не дам ей такого шанса. Я была полна решимости сдержать обещание, данное госпоже Эдит: присматривать за мастером Робертом и его сыновьями. Я не смогла спасти Яна, но, покуда живу и дышу, я позабочусь, чтобы эта лживая шлюха не причинила вреда мастеру Роберту и Адаму.

Глава 37

Аконит и белладонна – травы Гекаты, лунной богини всех чаровниц, с их помощью ведьмы обретают способность летать.

Линкольн

Ночной воздух был горячим и густым, словно похлёбка. Москиты и гнус тучами роились над сточными канавами и помойными ямами. Пытаясь их отпугнуть, гуляющие размахивали букетиками мяты или прикрепляли к одежде веточки лаванды, руты и полыни в таком количестве, что порой напоминали ходячие кустарники. Но закалённые паггеры и лодочники лишь хлопали ладонями по зудящим рукам и лицам, спеша к ближайшей от Брейдфорда таверне, куда долетал прохладный ночной бриз.

После долгого подъёма на крутой холм грязные струйки пота стекали по лицу Тенни, он выглядел так, словно на него вылили ведро помоев. Он продолжал восхождение, борясь с искушением вернуться в Брейдфорд и присоединиться к паггерам в «Русалке». Ему всё не давал покоя тот валяльщик.

Он ничего не сказал мастеру Роберту о предостережении сукновала. А что толку? Вспоминая, как яростно хозяин набросился на Яна, пытающегося предостеречь его относительно Кэтлин, Тенни сильно сомневался, что тот будет рыскать в поисках какого-то незнакомца, дабы послушать россказни, очерняющие свою супругу. Незнакомца вполне могли подослать флорентийцы, как и подозревал мастер Роберт.

После того случая с Яном Тенни, разумеется, не собирался рисковать, подталкивая Роберта в западню. Лучше убедиться во всём самому, чем подвергать хозяина опасности. Кроме того, Тенни считал, что в подобной ситуации может постоять за себя лучше, чем мастер Роберт. Он коснулся рукоятки остро отточенного кинжала на поясе и крепче сжал толстый деревянный посох.

Тенни пробежался взглядом по лицам полудюжины нищих, что лениво разлеглись у ворот церкви Святого Иоанна Бессребреника в ожидании милостыни. Пара из них подняли головы и робко протянули изъязвлённые руки.

Любой опытный нищий, встретив изучающий взгляд Тенни, мог бы заключить, что его привела сюда не благотворительность. Он явно кого-то искал. Нищие отворачивались, встретив его сосредоточенный взгляд. Они не собирались ни на кого доносить, разве что за приличное вознаграждение, которое, естественно, Тенни им платить не собирался.

Тенни легонько пнул ногу ближайшего попрошайки.

– Я ищу человека, выдающего себя за сукновала. У него, по всей видимости, отсутствует правая рука.

– Ну и как, нашли? – рассмеялся нищий, поднимая вверх культи обеих рук. – Разве я не тот, кто вам нужен?

Остальные тоже рассмеялись. Десятки людей в Линкольне потеряли одну, а то и обе руки – кто в драке, кто в результате несчастного случая на работе. Кому-то ампутировали руки, спасая от гангрены. Однорукость вряд ли была достаточной приметой, чтобы разыскать человека, да Тенни и не был до конца уверен, что у незнакомца отсутствует рука. Уже пытаясь воскресить в памяти черты сукновала, Тенни понял, что мало о нём помнит, кроме разве что странно изогнутого рукава его рубашки, словно он был пуст внутри.

Тенни собрался было уходить, но вдруг заметил, как куча тряпья в дальнем углу церковного погоста зашевелилась, принимая очертания человека, отчаянно пытающегося подняться на ноги. Хотя Тенни и не признал его среди этого скопища попрошаек, валяльщик вычислил его мгновенно. Перешагивая через скрюченные тела нищих, незнакомец проследовал к нему.

– Где твой хозяин? – спросил валяльщик, подойдя достаточно близко.

– Я хотел бы услышать всё первым, а там посмотрим, стоит ли беспокоить ради этого мастера Роберта. – Увидев, как помрачнело лицо незнакомца, Тенни продолжил: – Если хочешь вытянуть из него деньги, это глупая затея. Он никогда не платит за сведения, тем более, его порочащие. Скорее, тебя выволокут из города, привязав к лошадиному хвосту. Поэтому благодари Бога, что говоришь сейчас со мной, а не с хозяином. Я готов оплатить выпивку, но это единственное, на что ты можешь рассчитывать.

– Мне ничего от тебя не надо! – огрызнулся сукновал. – Разве ты не видишь, что я пытаюсь спасти твоему хозяину жизнь, олух?

Тенни пожал плечами и указал на распахнутые двери трактира, откуда доносилась веселая болтовня и струился яркий свет зажжённых свечей, выплёскиваясь на темнеющую улицу. Они пошли туда, не решаясь нарушить гробовое молчание, пока не расположились в дальнем уголке за столом с большим кувшином эля. Оба порядочно приложились к выпивке, но Тенни первым отодвинул свой кубок.

– Когда ты приходил в дом, то кричал, что новая жена хозяина загонит его в могилу. Полагаю, она лишь собирается разбить ему сердце, а не вонзить нож в спину.

– Я не пришёл бы, если бы она не представляла никакой опасности. – Голос незнакомца был неестественно низким и скрипучим, будто сдвигали крышку с каменного гроба. – Вы знаете, на что она способна, – добавил он.

– Не знаю, – ответил Тенни. – И предупреждаю, если всё это лишь предлог, чтобы добраться до моего хозяина и причинить ему вред, одними пинками ты не отделаешься, я швырну тебя в Брейдфорд, предварительно переломав хребет в нескольких местах. – Для убедительности он ударил своим здоровенным кулаком по столу, показывая незнакомцу, что не шутит. Но тот не дрогнул. – У тебя есть имя? – поинтересовался Тенни.

– Гудвин, хотя ни одна живая душа уже меня так не называет. Лишь когда теряешь собственное имя, приходит осознание, что от тебя отвернулся даже Дьявол.

Тенни услышал, как незнакомец захрипел, задыхаясь, и испуганно отпрянул, заподозрив признаки начинающейся лихорадки.

– Итак, ближе к делу, – произнёс он. – Что ты хотел рассказать?

Гудвин проглотил последние капли со дна своего кубка и ждал, пока Тенни снова его наполнит.

– Глядя на меня теперешнего, ты вряд ли поверишь, что некогда я был так же богат, как и твой хозяин, точнее, не я, а мой отец, у которого я был старшим сыном. Отец владел поместьем на севере, близ порта Уитби. Частенько в детстве я приезжал верхом на вершину утёса, и пока моя лошадь паслась, лежал на траве и часами разглядывал парусники, несущие на борту специи и драгоценные вина, или военные корабли, переполненные солдатами, плывущими навстречу ратным подвигам. Никогда бы не подумал в те летние деньки, что однажды окажусь в лохмотьях, выпрашивая гроши у незнакомцев, что воротят от меня взгляд, словно я ком грязи.

– Да, мы живём, не задумываясь о грядущем, иначе половина людей на свете ещё в пелёнках перерезали бы себе глотки, – понимающе произнёс Тенни, ведь кто не боится закончить свои дни под забором, выпрашивая милостыню?

Гудвин продолжил:

– Моего отца звали Файхер, он поставлял монастырям специи и ладан. Он снабжал товарами церкви и стол самого архиепископа Йоркского. Моя мать Клер была гораздо моложе, её выдали за отца ещё почти ребёнком. Следом за мной она родила ещё двух девочек, но во время последней беременности занедужила.

Её ноги так распухли, что она едва могла сделать шаг, и умерла сразу же после рождения моей младшей сестры. Моя мать была красавицей, мастер Тенни. Отец любил повторять, что она оказалась слишком изящной и хрупкой для этого мира. Он был убит горем, но время стирает и полирует память, словно скамейки в этой таверне, и с годами его боль поутихла. И тогда ведьма нанесла свой удар, откуда не ждали.

Павия была молоденькой девушкой, не намного старше моей матери, когда они с отцом впервые встретились, и очень на неё похожа. Может, это отца в ней и привлекло. Она приехала к нам в качестве компаньонки пожилой кузины отца, и, когда старуха дремала, что с ней частенько случалось, Павия уговаривала отца прогуляться с ней вдоль утёсов или прокатиться верхом. Признаюсь, я тоже был ей очарован, она постоянно баловала меня и моих сестёр, даря нам материнскую любовь, которой мы были так долго лишены.

Однажды отец сделал ей предложение. Поговаривали, что Павия была бедна, как церковная мышь, и даже вся её одежда была куплена отцовской кузиной. Но отец был достаточно богат и мог позволить себе жениться второй раз по любви, а не ради денег или земель. «Наш брак заключён на небесах», говаривал он. Но если бы он знал, что нас ждёт, то назвал бы это сделкой с самим дьяволом.

Павия постоянно куда-то пропадала, прихватив с собой корзинку с мясом для какой-нибудь деревенской старухи или снадобье для женщины, страдающей лихорадкой, часто уходила среди ночи, говоря, что в ней нуждаются. Отец считал, что она святая, отдающая все силы другим во благо, и потому видел в ней лишь точную копию Клер.

Много странного происходило в деревне в те дни. На утёсах зажигались костры во время древних языческих праздников, тела младенцев пропадали из свежих могил. Волнами прибило плавающий в море труп лисицы, перевязанный пучками трав Гекаты.

Приходской священник негодовал и обвинил во всех грехах недавно приехавшую в наши края женщину, живущую в одиночестве на берегу моря. Он говорил, что та переманивает деревенских женщин назад в старую языческую веру, велел мужчинам держать своих жён от неё подальше и не выпускать их по ночам из дому. Но мужчины всё сильнее побаивались жён, и вместо того, чтобы присматривать за ними, превозмогая свою ледяную ярость, предпочитали коротать вечера в гостеприимных тавернах. А тем временем костры продолжали пылать.

Я взрослел, но продолжал наблюдать за кораблями, плывущими в дальние экзотические страны, где росли специи и цвели деревья, источая фимиам. Павия часто приглашала в гости на ужин человека по имени Питер де Понт, эмиссара, что бывал помимо Англии во множестве стран, сопровождая документы, договора и ценности толстосумов, достаточно богатых, чтобы оплатить его услуги.

Отец его недолюбливал и не доверял этому человеку. Думаю, он просто ревновал Павию за оказываемые тому почести, но она поощряла де Понта рассказывать мне о море, и его истории я готов был часами слушать с открытым ртом. Благодаря ему морские путешествия казались мне самыми увлекательными приключениями в мире.

Естественно, я упрашивал отца позволить мне отправиться за море, но он всякий раз отказывал. Я был его наследником и должен оставаться дома, постепенно входя в курс дел. Но какой парень захочет сидеть в лавке на одном и том же месте безвылазно, до конца дней своих, пересчитывая монеты и впаривая корицу придирчивым хозяйкам, когда он должен находиться там – среди русалок и морских змей, открывать города, построенные из чистого золота, гигантские водовороты, способные проглотить гору, мужчин с головами собак и женщин с лицами между грудей? Меня пленили рассказы де Понта.

Я пошёл к Павии с просьбой замолвить обо мне словечко отцу. Поначалу она и слышать не хотела о моём отъезде, говоря, что полюбила меня как родного сына и будет волноваться во время моих плаваний. Но в конце концов мне удалось её убедить, и она, пустив в ход своё очарование, уговорила отца. Питер де Понт нашёл капитана, готового взять меня в команду, и уже через месяц я стоял на качающейся палубе, наблюдая, как исчезают вдали родные утёсы, слушая крики чаек, предупреждающих об опасных последствиях моего отъезда.

В ночь перед отъездом Павия устроила большое торжество по случаю моего отплытия. В центр стола поставили жареную голову борова, а вина лились рекой, перемежаясь с тостами за моё счастливое возвращение. На прощание отец подарил мне золотой перстень в форме уробороса – змея, кусающего собственный хвост, со змеиным жалом{39} внутри, чтобы защитить от яда.

Но, к своему ужасу, проснувшись наутро с больной головой, я обнаружил, что перстень соскользнул с пальца и потерялся, буквально перед самым отплытием. Я упросил любимую мачеху поискать перстень, потому что мне не хотелось расстраивать отца. Она уверила, что отыщет его и вернёт мне сразу же по возвращении домой, так что отец даже и не узнает о потере.

Совсем скоро я понял, что жизнь в море далека от тех приключений, которыми меня потчевали морские волки. В основном это каторжный, неблагодарный труд, мерзкая еда, скверная погода, а из зрелищ – лишь туманная линия горизонта. Впрочем, все эти недостатки мы компенсировали развлечениями в ближайших портах.

Гудвин задумчиво посмотрел вдаль, его взгляд смягчился, а губы сложились в некое подобие улыбки. Тенни решил, что тот, должно быть, вспоминает экзотическую красотку, оставленную на дальнем берегу. У каждого человека есть мечты и разочарования, но Тенни пришёл сюда не для того, чтобы выслуживать жизнеописания Гудвина, он не мог понять, какое отношение это имеет к Кэтлин. Он раздражённо пнул Гудвина ногой под столом.

– Если тебе есть что рассказать о жене моего хозяина, выкладывай. Цена морским байкам в порту – пенс за дюжину, и все они будут в сто раз увлекательнее твоей.

– Увлекательный рассказ? Это не ко мне, – обиделся Гудвин. – Я бы не назвал все те годы, что я гнил во французской тюрьме, «увлекательными». Именно там мы в итоге и очутились, попав в плен к французским пиратам. Они застали нас врасплох. Две быстроходные галеры скрывались в бухте за мысом и атаковали в сумерках, одна справа по борту, другая – слева. Мы напоролись на них не случайно, это была ловушка, словно они знали точное время и место. Простых матросов и юнг, выживших после сражения, заковали в кандалы и продали на невольничьих рынках в Святой земле, а раненых и покалеченных просто связали и бросили за борт. Тех их нас, кто принадлежал к уважаемым и состоятельным семействам, бросили в подземную темницу. Ты знаешь, что это, не так ли? Место, забытое Богом, именно так мы себя там и ощущали, по крайне мере я. Один за другим мои компаньоны возвращались домой, поскольку их семьи выплатили назначенный выкуп, лишь от моего отца не было ни слуху, ни духу. Может, до него не дошло письмо с их требованиями, или его попросту украли. Но я убеждал себя, что в конце концов оно найдёт адресата. Я был полным идиотом, продолжая в это верить. По мере того как тянулись недели, начали волноваться и французы. Они заподозрили, что я солгал о богатстве своего отца либо был шпионом. Итак, они устроили мне допрос.

Гудвин задрал рукав, продемонстрировав Тенни культю.

– Они медленно дробили мою руку под прессом, пока она не превратилась в фарш с осколками костей. Похоже, это их немало повеселило.