Текст книги "Исчезающая ведьма (ЛП)"

Автор книги: Карен Мейтленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

Но Тенни так просто не сдавался.

– Пожалуйста, не лишайте её свободы, мастер Роберт. Я попрошу её руки. Я ждал этого много лет, но всё не решался. Мы могли бы арендовать один из ваших домишек. Со мной она будет в безопасности. Понимаю, она не самая красивая девушка в здешнем цветнике, но и я не красавец, и у неё доброе сердце. Она не заслуживает заточения.

– Припадочные не могут выходить замуж. Церковь запрещает подобные браки, и я тоже этого не допущу, – ответил Роберт. – В женском монастыре ей создадут все условия, там она будет окружена заботой и женщинами, с которыми можно посплетничать. Ты отвезёшь её к магдаленкам сегодня утром, Тенни. Моё решение окончательное.

Он собрался было вернуться в дом, но впервые за все годы службы Тенни схватил хозяина за руку и задержал. Роберт уставился на слугу, словно он тоже тронулся умом.

– Прошу прощения, мастер Роберт, но Беата говорила правду. Я должен вам кое-что рассказать. Наверное, мне следовало сообщить об этом сразу по возвращении, тогда с ней бы не случилось… Скорее всего. Я разговаривал с одним человеком…

Тенни умолк, глядя на что-то за плечом Роберта. На его лице отразился страх. Он опустил глаза и стремительно зашагал в сторону кухни. Всполошившись, Роберт обернулся – узнать, что так напугало Тенни, но не увидел ничего тревожного, лишь маленькая Леония одиноко стояла в дверном проёме, её губы расплылись в привычной манящей улыбке.

Глава 39

Если человек тяжело болен, возьмите воду, оставшуюся после его омовения, и выплесните её на дорогу за ворота. Первое живое существо, прошедшее по мокрому следу, человек или зверь, возьмёт болезнь на себя, и больной пойдёт на поправку.

Беата

Я опрометью бросилась к дверям лазарета, стоило им приоткрыться, но сестра Урсула и сопровождавшие её две послушницы были начеку. Я вскрикнула, когда их пальцы впились в синяки на моих руках, оставленные ими ранее. Они уложили меня обратно на узкую кровать. Два десятка, а то и более, пациентов, лежащих со мной в одной палате, осторожно изучали меня, словно боясь, что в любой момент я начну вопить и кусаться, как они.

Моя койка, как и у других, была окружена с трёх сторон высокими деревянными панелями. Была ещё и четвёртая, болтающаяся на петлях, словно дверца шкафа. С её помощью можно было запереть пациента внутри на несколько часов, и я это уже прекрасно усвоила.

Послушницы смотрели на нас свирепыми кошками, особенно когда монахинь не было рядом. Они вечно брюзжали, что приходиться выполнять грязную работу из-за низкого происхождения, в то время как дочери знатных семейств, заплативших щедрое вознаграждение, живут в монастыре припеваючи. Послушницы не осмеливались при нас открыто перемывать кости монахиням. Лучше бы им от этого не стало, а вот монашки могли что-то пронюхать.

– Сестра Урсула, пожалуйста, мне нужно поговорить с мастером Робертом. Я очень волнуюсь за него. Он не ведает, какая она злодейка. Она уничтожит его и бедного маленького Адама или доведёт их до сумасшествия. Они оба так наивны. Я должна их предупредить!

– Я совершенно уверена, – сурово произнесла сестра Урсула, – что состоятельный торговец вроде вашего хозяина далеко не так наивен в женском вопросе и умеет обращаться с женщинами, имеющими на него виды.

– Но он не в курсе, – возразила я. – Выпустите меня. Мне надо с ним поговорить, рассказать обо всём, что мы узнали. Тенни слишком напуган, чтобы это сделать. Клянусь, я не сбегу, если он не захочет меня видеть. Я вернусь, как только всё ему объясню.

Две послушницы усмехнулись, словно я рассказала похабный анекдот.

– Вы никуда не пойдёте, верно, сестра? – сказала одна из них. – Вы останетесь здесь до конца дней своих, не так ли?

– Именно так, – отрезала сестра Урсула. – Эмис опять обделалась. Поменяйте ей постельное бельё. – Она кивнула в сторону древней беззубой старухи, что нагишом притулилась в уголке кровати, раскачиваясь и утробно поскуливая.

– Что значит «до конца дней своих»? – переспросила я, запаниковав.

Сестра Урсула отвернулась, но заботливо поправляла на мне простынку, словно я ребёнок, которого она укладывает на ночь.

– Кого-то нам удаётся вылечить, – сказала она, – другие же будут постоянно нуждаться в нашем уходе. Случаи, когда больные падучей исцеляются – редкость, хотя мы неустанно молимся о чуде, если на то будет воля Божья.

Я снова попыталась выбраться из койки.

– Но я не больна падучей. У меня не было ни одного припадка с тех пор, как я здесь, вы прекрасно знаете. Всё дело в девчонке. У неё дурной глаз. Она насылает видения и натравливает демонов, чтобы мучить меня во сне. Когда она далеко, со мной всё в порядке, но стоит ей приблизиться, как я лишаюсь дара речи и не могу её обличить.

– Получается, вы здесь в безопасности, верно? – спросила сестра Урсула таким тоном, словно я дурочка, которую необходимо успокоить. – Кого бы вы там себе ни напридумывали, он не сможет вам навредить, пока вы находитесь в этих стенах под защитой Девы Марии. К тому же, куда вам ещё идти? Вы должны ежедневно молиться Пресвятой Деве за то, что хозяин пристроил вас сюда. Что с вами станется, вышвырни мы вас на улицу? Вы станете нищенкой или проституткой.

– Невелики её шансы стать шлюхой, с таким-то лицом, сестра, – отозвалась одна послушница. – Считай, что тебе повезло, жабья морда. Ты хотя бы полжизни прожила на воле. Старая Эмис попала сюда ещё девчонкой, и она умрёт в этих стенах, не так ли, ты, грязная старая засранка? Всему свой срок.

– Нет! – я вырвалась из койки и, оттолкнув сестру Урсулу, ринулась к дверям. – Я не больна! Я не останусь здесь! Это всё та ведьма, это её нужно запереть!

Я навалилась на дверь изо всех сил, барабанила по дереву, крутила железную ручку, но безрезультатно. Когда я уже намеревалась выбить дверь, послушницы вновь меня схватили. Они обернулись, ожидая указаний от сестры Урсулы, которая тут же засуетилась.

– Ванна её успокоит, – изрекла сестра Урсула.

У меня подкосились ноги.

– Нет, пожалуйста, не делайте этого снова, – простонала я. – Я буду вести себя тихо, обещаю. Прошу вас!

Потребовалось ещё четверо таких же, как они, чтобы затащить меня в каморку без окон, раздеть донага и затолкать в глубокую деревянную ванну, заполненную ледяной водой, добытой из бездонного колодца. Каждый дюйм пути давался им с боем, я сопротивлялась, барахталась, хваталась за дощатый настил, набивая себе синяки и ссадины. Я думала, что окрепла за долгие годы тяжёлой работы, но послушницы оказались сильнее, они таки затолкали меня внутрь. Одна держала меня за шею, пока остальные закрепляли болтами деревянные створки ванны, что сомкнулись вокруг моего горла и запечатали меня в ледяной воде, оставив торчать на поверхности лишь голову.

Две женщины по очереди лили из кувшинов воду мне на лицо, чтобы остудить мозг, пока я не начала задыхаться. Я кричала, захлёбывалась, барабанила кулаками по дереву, пытаясь вырваться на волю, но они продолжали, пока я совсем не обессилела, окончательно побеждённая и сломленная. Я проиграла, бороться с ними уже не было сил.

Они оставили меня взаперти в ледяной воде, со стучащими от холода и страха зубами.

– Не волнуйтесь. Крышка вокруг шеи не даст вам утонуть, при всём желании. Это не причинит вреда, – сказали они. – Чего вам бояться? Здесь вы в безопасности.

Они закрыли дверь и оставили меня замерзать в темноте одну, то есть, до тех пор, пока не приплыли угри, извиваясь в густой зелёной воде.

Июнь

В июне солнце – будет ранний урожай богат, ненастье же – всё перестроит на свой лад.

Глава 40

Если цыплят испортили, и они постоянно болеют, или коровы перестали доиться, зажарьте живьём птицу из сего выводка или закопайте заживо телёнка из этого стада, и чары разрушатся.

Аббатство Киркстид

Гюнтер присел в плоскодонке и, склонившись над рекой, зачерпнул горсть воды – освежить разгорячённое лицо. Они с Ханкином сплавляли лес в Киркстид, стройматериалы для ремонтных работ в аббатстве. Расстояние было небольшое, но погрузка и разгрузка отнимали много времени и сил.

Река обмелела, а тяжёлые брёвна и доски, сваленные на берегу, были отнюдь не лёгкой ношей. Послушники, прибывшие погрузить лес с причала, были довольно ленивой и наглой парочкой и сразу же дали понять, что и щепки не поднимут, пока груз полностью не окажется на суше. Гюнтеру и маленькому Ханкину пришлось таскать и складывать тяжёлые брёвна, пока послушники сидели в повозке, попивая эль и наблюдая за их работой.

Гюнтер надеялся, что в аббатстве найдётся какой-нибудь груз, чтобы сплавить вниз по реке в Бостон или обратно до Линкольна, но фургончик послушников был пуст. Он знал, что шансы заполучить груз во второй половине дня невелики, поэтому решил передохнуть и немного перекусить, прежде чем отправиться вверх по течению.

Он перевалился обратно в центр лодки и нахмурился, увидев, как Ханкин испуганно схватился за край закачавшейся плоскодонки. Так непривычно было видеть Ханкина, панически боящегося воды, что раньше была буквально его второй кожей.

Годом ранее в это же время, остановись они на привал в разгар дня, парень сбросил бы одежду и, не успел бы Гюнтер и глазом моргнуть, уже плескался бы в воде, ныряя и резвясь, словно молодая выдра. Но с тех пор как он едва не утонул в Брейдфорде, мальчик паниковал, шарахался от воды, словно пескарь от щуки, стоило ему приблизиться к реке.

Гюнтер пытался убедить себя, будто страх заставил его осознать всю опасность, что таит река, и быть осторожнее. Как и большинство мальчишек своего возраста, Ханкин вёл себя на воде беспечно, думая, что он неуязвим. Гюнтер говорил Нони, что парню будет нелишне узнать, как река в мгновение ока может превратиться из друга во врага, но и сам с трудом в это верил.

Ханкин лежал в лихорадке почти две недели после того, как едва не утонул. Вода попала в лёгкие, и он кашлял день и ночь. Нони прикладывала ему на грудь согревающие припарки и поила отваром богородичной травы со своей грядки.

Сосед дал немного драгоценного сиропа из болотного мака, чтобы облегчить боли и погрузить больного в сон, но Ханкин проснулся от кошмаров, крича и дергаясь, словно всё ещё захлёбывался под толщей зелёных вод. Порой Гюнтеру снился один и тот же сон. Человек с бледным, как смерть, лицом и пустыми глазницами хватает его за горло и тащит вниз, в тёмную ледяную пучину.

Он до сих пор не верил, что человек, вытащенный им из Брейдфорда, был сыном мастера Роберта. Казалось невероятным, что этот вздувшийся кусок бледной плоти когда-то был энергичным молодым человеком, которого он видел за несколько дней до этого выходящим со склада. Нескольких флорентийцев, включая Мэтью Йохана, арестовали, но их пришлось отпустить. Не было никаких доказательств, кроме того, что Мэтью имел зуб на Яна, но даже шериф Линкольна не мог задержать человека, руководствуясь лишь тем, что у него был мотив.

Гюнтер задумывался, не стоит ли им поискать убийцу мастера Яна на складе? Если Ян обнаружил, что Фальк брал взятки от Мартина, и проболтался об этом складским, у него было не меньше шансов очутиться в Брейдфорде, чем у Ханкина.

Некоторые очевидцы уверяли, что слышали грохот и крики в комнате Яна, а иные клялись, будто видели, как он бродил вокруг Брейдфорда в таком скверном настроении, что сбил с ног пожилую горожанку, а когда та упала, разбив себе голову о каменную стену, лишь повернулся и грязно выругался, мол, она путается у него под ногами. Коронер и двенадцать присяжных, осматривающих тело, мало что могли сказать. На теле не было никаких следов, кроме четырёх колотых ран на лице.

Ян был не первым человеком, кто, перебрав, споткнулся о швартовочный трос или поскользнулся на рыбьих кишках и упал в воду. Коронер и присяжные были уверены, что метки на его лице – следы от острого наконечника шеста, которые мог оставить лодочник, зацепив тело под водой, а то и весла или даже якоря.

Позже некоторые присяжные за кружкой эля, оплаченного любопытствующими друзьями, проболтались, что, если бы коронер имел хоть малейшее представление о лодках, он бы знал: в здешних водах не используют шесты, которые могут нанести подобные ранения.

Но раз у них не было более подходящей версии, они приняли предложенную, ведь каждый час, посвящённый следствию, был упущенным шансом заработать себе на пропитание. Все согласились с тем, что лучше принять версию коронера, какой бы абсурдной она не была, лишь бы побыстрее закончить следствие. Таким образом, единогласно решили, что это был несчастный случай.

Но уже через несколько часов поползли слухи. Друзья вспоминали, как Ян рассказывал всем, будто его мать отравила «эта шлюха» – новая невеста отца. Но тогда друзья посчитали это лишь бреднями убитого горем сына. Любой сын видит в близкой подруге отца коварную сучку. Однако неприлично поспешная женитьба мастера Роберта, едва успевшего проводить в последний путь жену и сына, наводит на определённые мысли, не так ли?

– Стойте, обождите!

Гюнтер удивлённо поднял взгляд и увидел человека, со всех ног несущегося к причалу. Лицо мужчины раскраснелось, а пот так и лил с него градом, словно он попал под дождь. Он согнулся пополам, переводя дыхание и махая Гюнтеру рукой, показывая, что должен ему что-то сообщить, как только отдышится.

Гюнтер вытащил из-под сидения спрятанную от солнечных лучей фляжку слабого эля и протянул её незнакомцу. Тот сделал жадный продолжительный глоток и пренебрежительно сморщился, возвращая фляжку.

– Слегка прокисло, но всё равно спасибо! В такие дни каждая капля влаги на вес золота. Куда вы направляетесь?

Гюнтер мотнул головой в сторону.

– Назад, вверх по течению до Гритуэлла.

Незнакомец выглядел обескураженным.

– Это по пути в Линкольн.

– Линкольн? – незнакомец просиял. – Именно туда мне и надо. Я заплачу два пенса, если вы меня подбросите.

– Четыре пенса, если хотите прямо в Линкольн. От Гритуэлла туда ещё плыть и плыть.

Это было неправдой, но незнакомец этого явно не знал. Кроме того, Гюнтер считал, что тот может себе это позволить. Его одежда выглядела дорого, хоть и была покрыта пылью. Это явно не один из арендаторов, едущих на базар.

– Три пенса. – Незнакомец протянул руку, и они скрепили сделку рукопожатием. – Уильям де Эшен… из Эссекса, – добавил он, видя, что его имя Гюнтеру ни о чём не говорит.

Гюнтер постелил пару мешков на деревянное сиденье и помог незнакомцу устроиться в плоскодонке. Его опасно покачивало, словно корову на льду.

– Эссекс? Далековато вы забрались. Собирались идти до Линкольна пешком?

– Я уж начал опасаться, что так и придётся, – произнёс Уильям. Устроившись в лодке, он уже выглядел не таким встревоженным. – Я загнал свою кобылу, бедная животина. Должен был сменить лошадь за милю до того, но не встретил ни одной таверны.

– Здесь с этим не густо.

Уильям печально кивнул.

– Я встретил послушников, везущих лес. Попросил их подвезти, но они направлялись в своё аббатство. Я собирался было поехать с ними, чтобы попросить там лошадь, но они сказали, будто ваша лодка вот-вот отчалит, и если потороплюсь, то ещё успею вас застать.

Гюнтер кивнул Ханкину, чтобы тот отвязал швартовочный трос, и при помощи шеста подвёл лодку вплотную к берегу, дабы уменьшить длину прыжка в лодку. Теперь Ханкину было непросто это сделать, по сравнению с теми безрассудными прыжками, что он устраивал раньше.

– Сомневаюсь, что в аббатстве продали бы лошадь. Они здорово пострадали после последнего мора. Очень много животных полегло, да и людей тоже.

– Думаю, для меня они бы сделали исключение. – Уильям похлопал по кожаной сумке на поясе.

Ханкин резко оторвал взгляд от кормы. Гюнтер прочитал его мысли. Если у Уильяма де Эшена были полномочия конфисковать лошадь, значит, он легко мог изъять и лодку, им повезло, что он согласился заплатить.

– Я разъезжаю по поручениям короля, – гордо произнёс Уильям. – Раньше я по таким заданиям не ездил, но гонцов со срочными депешами отправляют в Англии по всем городам и весям. Обычных гонцов уже не хватает, по крайне мере, в Эссексе.

– Французы напали? – нетерпеливо спросил Ханкин. – Надо приготовить города к осаде?

Уильям обернулся, снисходительно улыбнувшись.

– Рвёшься в бой, мой мальчик? Понимаю. Я был таким же в твоём возрасте. Но если начнётся война, тебе придётся сражаться не с французами, а с англичанами.

Ханкин вскочил, негодуя.

– Я ни за что не стану сражаться с соотечественниками, как и любой на моём месте.

Уильям ухмыльнулся.

– Эту весть я и собираюсь донести до ваших отцов. Эссекс вышел на улицы. Местное население взбунтовалось против парламента. Они идут через города и селения, набирая там всё больше последователей… Ах! Осторожней!

Уильям схватился за борт, когда лодку резко качнуло. Нос плоскодонки под углом врезался в берег, Гюнтеру с сыном едва удалось сохранить равновесие. Гюнтер отчаянно пытался оттолкнуться от берега и вернуть лодку на середину реки.

– Опасность миновала, мастер Уильям, – произнёс Гюнтер раздражённо, одновременно ругая себя и благодаря Бога, что никто из лодочников не заметил его промаха. – Я не ослышался… Ушам своим не верю…

– Неудивительно, что вы едва не опрокинули лодку, – усмехнулся Уильям. – Я и сам поначалу глазам своим не поверил. Я наблюдал всё это, будучи в Брентвуде, никогда бы не подумал, что они туда доберутся. Сэр Джон де Бэмптон и сэр Джон де Гилдесбург прибыли туда на Троицу, чтобы председательствовать в суде. Я сам не был в суде, но говорят, там судили жителя одной из местных деревень по имени Бейкер. Бэмптон обвинил его в том, что тот якобы утаил кого-то из членов своей семьи, дабы не платить подушную подать, и приказал ему немедленно расплатиться.

Его взгляд пристально изучал реку. Гюнтер заскрипел зубами. Он вспоминал вечер, когда ему бросили в лицо те же обвинения. Он не решился обернуться, но догадывался, что Ханкин подумал о том же самом. Уильям беззаботно продолжил рассказ, не заметив, какой эффект его слова произвели на Гюнтера с сыном.

– Бейкер заявил, что уже заплатил всё, о чём просили сборщики податей, и они в расчёте. Он не собирается платить ещё раз. Представляете, как королевский представитель на это отреагировал? Они не привыкли слышать «нет» от простолюдина. Естественно, он приказал приставам арестовать его. В суде было около сотни человек из Брентвуда и близлежащих деревень. Они встали между Бейкером и приставами, заслонив его, не позволив им арестовать подсудимого, и чем больше Бэмптон угрожал, тем агрессивнее они становились. В конце концов большинство заявили Бэмптону, что они не заплатят ни пенса задолженности подушной подати и не признаю́т его полномочий. Итак, Бэмптон приказал, чтобы его приставы арестовали зачинщиков. Слышали когда-нибудь подобную глупость? Ладно бы с ним был целый отряд, но в суде присутствовала лишь пара приставов. Даже мальчишка-барабанщик сказал бы, что они не справятся с сотней разъярённых мужчин. На них напали всем скопом и вышвырнули Бэмптона и Гилдесбурга с двумя приставами из города. Это я уже видел своими глазами. Королевские эмиссары неслись, сверкая пятками, словно за ними гнались гончие ада, через огромную толпу разъярённых людей, тыкающих в них палками и выпускающих в спину стрелы. Это просто чудо, что никто из горожан от этих стрел не пострадал. Под конец они настолько вошли в раж, что, если бы догнали судей, то разорвали бы их на части.

– Жителей деревни арестовали? – спросил Гюнтер.

Он поёжился, представив какое наказание понесли бунтовщики и их семьи за то, что посмели ослушаться королевского эмиссара.

Уильям покачал головой.

– На ночь они спрятались в лесах. Предполагаю, опасались, что их будут разыскивать вооружённые солдаты, но этого не произошло, а после того, как слухи об этом распространились, жители других деревень также заявили о своём нежелании платить подушную подать, но на сегодняшний день это наименьшее из их требований.

– Неужели их никто не остановит? – раздался с кормы голос Ханкина.

– Парламент вскоре направит туда солдат, мой мальчик. Они вынуждены это сделать. Солдаты повсеместно бросают оружие и бегут, завидев бунтовщиков. Горстка людей бессильна против разъярённой толпы. Я даже слышал, что некоторые солдаты дезертировали и присоединились к мятежникам. Дома и мастерские тех, кто встаёт на их пути, бунтовщики превращают в руины. Мятежники нападают даже на аббатства, заставляя платить выкуп за то, что оставят их в покое. Парламент вынужден принять какие-то меры, но не знаю, какие именно. Говорят, одна половина армии воюет с французами, а другая – на севере, с Джоном Гонтом во главе, где он пытается договориться с шотландцами. Если бы Гонт был здесь, все бунтари уже болтались бы на виселице, но я сомневаюсь, что до него дошли печальные вести.

– Линкольн должен снарядить людей против бунтовщиков? Нас пошлют воевать с жителями Эссекса? – спросил Ханкин.

Уильям снова обернулся.

– Мне об этом ничего неизвестно, мой мальчик. Я послан доставить весть о мятеже в Линкольн. Предупредить отцов города и королевских представителей в этих краях, чтобы были готовы, если и здесь начнётся что-то подобное. Они должны выставить конвой и организовать добровольцев из законопослушных граждан для защиты своих улиц и домов, потому как пламя мятежа может вскоре охватить всю страну.

Глава 41

Дайте больному, на которого наслали падучую, растёртую в порошок человеческую черепную кость, подмешав её в пищу, или испить из черепа самоубийцы, и больной исцелится.

Линкольн

Говорят, однажды непослушный бесёнок залетел пошалить в Линкольнский собор, и за отказ убраться оттуда был обращён в камень, с того дня ему приходится выслушивать все тоскливые проповеди, что там читаются, до тех пор, пока каменные стены храма не обратятся в руины. И это, пожалуй, был самый суровый приговор, даже для строжайшего из судей. Но если бы у злого бесёнка в этот июньский день были уши, то услышанное впервые за долгие годы порадовало бы его чёрное сердечко, ибо в те дни только одна новость была у всех на устах – великое восстание в Эссексе.

Во всех церквях и соборах Линкольна духовенство указывало на настенные изображения Христа, Царя Небесного в окружении ангелов и святых, а ниже – души праведников, склонённых пред ними в благоговении. Они яростно напоминали прихожанам, что весь мирской уклад с его королями, архиепископами и епископами во главе есть ни что иное, как олицетворение данного свыше небесного канона.

Взбунтоваться против короля и парламента означало восстать против самого Господа. Взгляните на несчастные души, истязаемые в аду. Именно это уготовано всем, кто осмелится изменить Богом данный порядок. Хотят ли они видеть, как улицы заливает кровь, как насилуют их жён, насаживают на пики детей?

Горожане и хористы, присутствующие на службах, были так заняты обсуждением последних слухов, что из этих проповедей до них долетали лишь отдельные фразы, а посему они недоумевали: были ли насильники и детоубийцы вторгшимися французами, проклятыми шотландцами или неразумными эссекскими бунтовщиками? Но поскольку все они считались иностранцами, то что ещё можно ожидать от этих варваров, кроме жестокости?

Если бы Роберт присутствовал в тот вторник в церкви на очередной проповеди, то, возможно, волновался бы сильнее, чем сейчас, но он паковал вещи в дорогу, а точнее, этим занималась Кэтлин, проявляя необычайное проворство. Роберту не терпелось добраться до своей любимой гостиницы засветло. В Лондоне он бывал довольно часто и знал примерное время в пути, а если задержится, ему придётся провести ночь на убогом постоялом дворе, где постели кишат вшами, а с вином по отвратности может соперничать только мерзкая еда. Даже если удастся вздремнуть пару минут, не обращая внимания на желудочные колики и храп соседей, то придётся держать под подушкой кинжал, опасаясь лишиться не только денег, но и одежды. Перспектива поездки в Лондон была сродни идее спуститься в ад.

Леония села на колени Роберта, обвив руками его шею. Приехавший на рассвете цирюльник успел привести его в порядок, постричь и побрить, поэтому Роберт испытал удовольствие от прикосновения её нежной щёчки к своему лицу.

– А тебе обязательно уезжать, па?

Ему нравилось, как она его называет, и её нежные объятия. Для него это было так ново. Мальчикам не пристало обнимать отцов, а отцам – сыновей. Роберт почувствовал, как на него накатывает тоска. На мгновение он увидел, как Ян снова вбегает в залитый солнцем зал, совсем ещё мальчишка. Он так хотел его крепко обнять. Он когда-нибудь говорил Яну, как много тот для него значит? Роберт не мог припомнить не единого подобного случая. Но он, конечно же, это говорил. К тому же Ян понимал его и без всяких слов, не так ли? Видимо, так оно и было.

Роберт закашлялся.

– У меня срочные дела в Лондоне, дитя моё. Торговцы попросили передать прошение в Савойский дворец для Джона Гонта. В Линкольнском замке слишком мало стражников, чтобы защитить город, если поднимется бунт. Нужно увеличить охрану, и, как констебль замка, он обязан прислать подкрепление, чтобы защитить нас.

– Бунт? – Леония нахмурилась. – С чего бы…

Кэтлин, спустившись по ступенькам, прошла в зал. Тенни плёлся за ней по пятам с двумя огромными баулами, перекинутыми через плечо. Улыбка на лице супруги растаяла, едва она увидела Леонию, которая сидела на коленях Роберта, обняв его за шею.

Кэтлин прошла через зал и грубо оттащила девочку, схватив её за руку.

– Разве так ведут себя юные леди? Ты уже не ребёнок, – рявкнула она, впиваясь острыми ногтями в её нежную кожу.

Роберт испугался, как бы она не поранила Леонию, но на личике девочки не было ни малейших признаков боли.

– Я лишь хотела сказать па, как мне будет его не хватать, – сказала она простодушно. – Как бы я хотела, чтобы он отменил поездку.

Кэтлин выпустила руку девочки.

– Мы все этого хотим, Леония, но быть избранным городским представителем – большая честь и ответственность. От него зависит не только наша жизнь, но и всех жителей Линкольна.

– На нас что, собираются напасть? – спросила Леония. В её голосе не было страха, лишь нотки любопытства.

Роберт не хотел волновать Леонию, но ему всегда казалось глупым вводить детей в заблуждение, будто жизнь – река из мёда и сливок.

– На юге сельские жители, подстрекаемые проповедником по имени Болл, напали на поместья своих хозяев и даже на монастыри.

– Почему их всех не повесят? – удивилась Леония.

– Так вскоре и будет, милая, просто власти были застигнуты врасплох и не успели достаточно быстро отреагировать. Если загорается дом, в первую очередь растаскивают соломенную кровлю и затаптывают искры, чтобы пламя не распространилось дальше. Если этого не сделать, то весь город может сгореть дотла. Но пламя бунта сюда не долетит. Мы проследим, чтобы вооружённые солдаты арестовывали любого бунтовщика, если он осмелится даже прошептать что-то крамольное.

Он куражился лишь в присутствии слуг, но был далёк от того, чтобы поверить в собственные слова. Если хотя бы половина из рассказанного Уильямом де Эшеном была правдой, то купцам в Линкольне будет весьма затруднительно найти достаточно вооружённых людей, чтобы защитить свои дома, не говоря уже о лавках и складах.

– Мастер Роберт, позвольте мне сопровождать вас, – вмешался Тенни. – За городскими стенами полно всякого сброда, как бы чего не вышло…

– И оставить нас без защиты? – Кэтлин выглядела ошарашенной, словно ей только что предложили сплясать нагишом посреди улицы. – Во время последней отлучки моего мужа кто-то вломился в нашу спальню, как тебе известно. Кроме того, Роберт – не лорд и не аббат, в городе ему ничто не угрожает.

Роберт и впрямь был бы не против компании Тенни. Слухи роились в городе, словно мухи на мясном рынке. Каждый час прилетало новое известие, одно невероятнее другого. Он не исключал вероятность столкнуться в дороге с бунтовщиками, но после случившегося не мог позволить, чтобы женщины остались без защиты. По большому счёту, он и вовсе не должен был их оставлять…

– Ты нужнее здесь, своей хозяйке, – нехотя согласился Роберт.

– Но, мастер Роберт, ехать одному небезопасно, – возразил Тенни. Позвольте мне поехать с вами в качестве компаньона. Можно легко вызвать пару мужчин со склада – присмотреть за домом ночью.

Кэтлин хитро прищурилась.

– Я думала, ты с трепетом относишься к своим обязанностям, Тенни. Хочешь сказать, что тебя способен заменить первый попавшийся работник со склада? – Она звонко рассмеялась. – Роберт, да мы можем сэкономить целое состояние, если уволим его, а прислуживать за столом пригласим складского паггера.

Тенни густо покраснел.

– Я лишь хотел сказать… – Он осёкся и замолчал.

Кэтлин удовлетворённо кивнула, словно королева, милостиво дарующая дураку шанс исправиться до первой провинности.

– После ухода Беаты твой отъезд был бы для нас серьёзной утратой, правда, Леония?

Одинаковые улыбки расплылись по лицу матери и дочери. Тенни передёрнуло, словно у него по спине пробежал паук. Понуро глядя в пол, он перекинул огромные баулы через плечо и вышел из зала.

Роберт внимательно смотрел ему вслед.

– Зачем мне столько всего? Я не собираюсь оставаться в Лондоне больше чем на день-два, если, конечно, не потребуется моя помощь. Я желаю вернуться как можно быстрее.

– Если тебя примут в Савойском дворце, ты должен выглядеть как человек их круга. Не заявляться же туда прямо с дороги, в пыльной одежде, если тебя пригласят отужинать, Роберт? Поверь, я упаковала только всё самое необходимое. – Она наклонилась и страстно поцеловала его в губы. Всего несколько недель назад это бы его взволновало, но по непонятной причине сегодня её прикосновения не вызвали никаких эмоций. – Я так горжусь, милый, что тебе выпала честь представлять целый город! Весь Линкольн отныне перед тобой в долгу.

Роберт в который раз задавался вопросом, как его угораздило вляпаться в эту авантюру? Они с Кэтлин обедали в обществе шерифа Томаса и нескольких его коллег-торговцев с супругами. Кэтлин сидела рядом с Томасом, который глаз от неё не мог отвести, пленённый её очарованием, как и все присутствующие мужчины

Обсуждали бунт и способы защитить нажитое, если мятеж распространится. Джон Гонт оставил в замке лишь горстку солдат, преимущественно безусых юнцов либо стариков, которых не призвали лишь потому, что в бою от них не было никакого толку. Кто-то предложил отправиться в Лондон, чтобы убедить констебля Гонта в необходимости укрепить оборону замка, но как он умудрился взвалить на свои плечи сию миссию, Роберт, хоть убей, не помнил.

Шериф Томас был не дурак выпить за городской счёт, и после окончания трапезы Роберт за компанию выцедил несколько кубков гиппокраса. Он смутно помнил, как Томас его благодарил, как Кэтлин скромно улыбалась, когда шериф целовал ей руку, задержав её гораздо дольше, чем того требовала формальная вежливость. Товарищи по гильдии от души радовались, похлопывая его по спине. Он не помнил, что выдвигал свою кандидатуру, хотя, может, просто не желал это признать.