Текст книги "Исчезающая ведьма (ЛП)"

Автор книги: Карен Мейтленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

Зубами и левой рукой Гудвин расшнуровал ворот рубашки. Тенни поперхнулся и вздрогнул, словно ощутив все эти муки на собственной шкуре. Он смотрел на это зрелище, словно на картины, намалёванные на стенах церкви. Но узоры на теле этого человека были сделаны не краской и кистью. Грудь Гудвина была испещрена вздувшимися чёрными рубцами.

Травмированная кожа, зажив, так плотно обтянула грудную клетку, что можно было только удивляться, как она не лопалась на рёбрах во время вдоха. Линии складывались в картину двух боевых кораблей, один из которых уже полыхал и шёл ко дну, а его команда тонула в море, пожираемая чудовищами и чешуйчатыми морскими змеями, чьи длинные хвосты опоясывали стан Гудвина.

– Это должно напоминать мне и всем, кто меня увидит, о победе французов над англичанами, – глухо произнёс Гудвин, зашнуровывая рубашку. – Хочешь знать, как это делалось? Каждая чёрточка вначале вырезалась на моём теле ножом. Потом горячий воск с сажей и серой заливался в каждую ранку, и все это поджигалось, чтобы отметины глубже впечатались в мою плоть. Потребовалось много недель, чтобы проработать каждую мелкую деталь. Были дни, когда я боялся, что не переживу следующую ночь, и ночи, когда я молил о смерти, чтобы не видеть ужасы наступившего дня. Но рассвет всегда сменяет даже самую долгую ночь, и наконец, прибыли узники с нового судна. На этот раз это был корабль, принадлежащий короне.

Король заплатил выкуп за всех своих подданных, и французские солдаты, приехавшие, чтобы отвезти их в порт, по небрежности или по невежеству прихватили меня вместе с остальными и посадили на судно, отплывающее в Англию. Едва мы высадились, я тут же отправился домой, представляя, как обрадуется отец, увидев меня, но приехав, я обнаружил там незнакомых людей. «Сын Файхера давно мёртв, а его кости похоронены в церкви», сказали они мне.

Они вышвырнули меня из собственного поместья. Я думал, что это какая-то дьявольская уловка, организованная с целью лишить меня владений, пока не пришёл в церковь и не увидел собственную могилу со своим изображением, высеченным из камня, и надписью: «Здесь покоится бренное тело Гудвина де Файхера».

Я узнал, что наша старая прислуга Эгги ещё живёт в деревне. Она была кормилицей моих сестёр и признала во мне безбородого юнца, что так давно покинул родные берега. Она сказала, что теперь я похож на своего отца, а точнее – на его тень. Просто чудо, что старая Эгги не упала замертво при виде меня, ведь она лично присутствовала в церкви на моих похоронах.

Оправившись от потрясения, она сказала, что письмо с требованием выкупа и впрямь дошло до моего отца, и он немедленно отправил посыльного обратно во Францию с требуемой суммой.

Павия перехватила гонца на пороге и передала ему кое-что из своих драгоценностей, наставляя отца, чтобы тот купил мне новую одежду, сытную еду, лекарства и все необходимое, дабы сделать мой путь домой максимально комфортным. Отец поцеловал её, сказав, что она самая щедрая и добродетельная из всех женщин. Павия принялась готовить пир по случаю моего возвращения.

Но спустя несколько недель, когда отец вернулся из деловой поездки, он увидел заплаканные лица Павии и двух младших дочерей. Они провели его в зал, где на столе стоял гроб. Павия тактично сообщила отцу печальную весть. Выкуп прибыл слишком поздно. Я скончался в тюрьме от лихорадки за несколько дней до этого. Но французы выполнили обязательства, вернув мои останки на родину.

Как повелось в отношении умерших на чужбине, они погребли моё сердце и внутренности на французском кладбище, а мой череп и кости вернули в Англию, предварительно выварив их дочиста. В гроб с костями они положили перстень, что был на мне в момент пленения, как доказательство моей личности.

Едва увидев перстень, отец тут же его опознал и разразился рыданиями, ведь это было то самое кольцо в форме змеи, которое он подарил мне в ночь перед отплытием. Я сообщал Павии о его потере.

Вскоре после этого мой отец занемог. Его мучили сильные боли в животе, и он угасал с каждым днём. Его ногти и волосы истончились и стали выпадать, порой ему было трудно даже дышать. Местный врач сказал, что у него бледная немочь{40}, часто возникающий после тяжёлой утраты недуг, но Эгги в это не верила.

Она рассказала мне, что Павия – дочь женщины, живущей на берегу моря, которая якобы сбивает селянок с пути истинной веры. Но не её мать вела женщин танцевать вокруг костров на утёсах. Это была Павия. Она переняла всё то, чему учила её мать, и пошла гораздо дальше, потому что, в отличие от своей неграмотной матери, она умела читать.

Именно Павия научила женщин делать свечи из жира мертвецов, перечисляя при этом имена всех людей, которым они хотели навредить. Она произносила заклинания, что отторгали их жертв от церкви и запечатывали им рты, не давая покаяться на исповеди или проглотить облатку на причастии. Затем женщины зажигали свечи и, насадив их на шипы, давали им полностью прогореть. Те люди, чьи имена они перечислили, чувствовали, как их тела горят и плавятся, словно тающий от огня воск.

Эгги рассказывала, что если Павия наречёт свечу человеческим именем и даст ей полностью прогореть, этот человек гарантированно умрёт, и ничто уже не сможет его спасти. Она клялась, что Павия была у костра на вершине утёса, когда они послали за священником, чтобы тот отпустил моему отцу грехи. И отец умер в тот самый час, когда догорела свеча с его именем.

Я убеждён, что именно Павия через де Понте передала французским пиратам сведения о нашем местоположении и грузе на борту. А ещё уверен, что это Павия раздобыла те кости, что похоронили в моей могиле. Кто знает, может, чтобы их заполучить, она собственноручно выварила труп? Кровь Господня, клянусь, у неё бы не дрогнула рука.

Гудвин с несчастным видом изучал столешницу.

Тенни неловко заёрзал на скамье, отводя взгляд от убитого горем человека. Он всё ещё не мог понять, какое отношение ко всему этому имеет Кэтлин, и подозревал, что Гудвин – один из тех городских сумасшедших, что пересказывают сию байку каждому встречному, потому как друзья ежедневно выслушивать всё это уже не в силах.

Не сказать, чтобы он что-то чувствовал к Гудвину, кроме жалости. От пыток, которым его подвергли эти французские псы, помутился бы разум и у заправского, закалённого в битвах вояки. Теперь он точно знал, что если эти французские ублюдки без причины так истязали простого матроса, то ни одна английская женщина или ребёнок не может чувствовать себя в безопасности, допусти король Ричард очередное французское вторжение.

Тенни осторожно поднялся, собираясь бочком выскользнуть из-за стола, пока незнакомец погружён в собственные раздумья, но Гудвин остановил его, схватив за руку.

– Я ещё не всё сказал.

Если бы кто-то другой припёр его к стенке, Тенни придумал бы какое-то оправдание, сказав, что дома его ждёт хозяин по неотложным делам, но увиденное под рубашкой произвело на него неизгладимое впечатление. Выдохнув, он успокоился, решив дослушать рассказ Гудвина.

– Эгги поведала мне, что, раз отец считал меня умершим, а других родственников мужского пола у него не было, он завещал бо̀льшую часть своего имущества и денег моим младшим сёстрам в качестве их приданого. Его любимая жена Павия должна была получать содержание, чтобы ни в чём не нуждаться, и назначалась опекуном своих падчериц до их совершеннолетия. Но не успел ещё завянуть венок на его могиле, как распродав всё, что только можно, Павия съехала из поместья, забрав моих сестёр.

Едва узнав это, я отправился на поиски, чтобы вырвать сестёр из лап Павии. Ведь если хотя бы десятая часть из рассказанного старухой – правда, стоило серьёзно опасаться оставлять двух беспомощных девочек под её опекой. И да, признаюсь, я рассчитывал вернуть принадлежащее мне по праву. Поскольку я вернулся живым, то был уверен, что Консисторский суд{41} опротестует завещание отца и вернёт принадлежащую мне часть наследства.

Не имея ни малейшей зацепки, я обходил дом за домом, расспрашивая всех подряд о том, куда направилась Павия. Женщины отказывались со мной разговаривать, хотя я подозревал, что они что-то знают, а хижина её матери на берегу моря давно стояла заброшенной. В конце концов я наткнулся на перевозчика, которому показалось, что он видел Павию примерно через год после смерти отца – на Тирской ярмарке. Он узнал её, потому что она была яркой женщиной, выделяющейся в толпе.

Поэтому я немедленно отправился в Тирск. Но там никто не слышал о женщине по имени Павия, однако я описал её приметы всем, кого только встречал, и, по всей видимости, похожая внешне женщина по имени Маргарет появилась там вскоре после смерти моего отца и вышла замуж за помещика, сэра Ричарда, у которого в тех краях было имение.

Мне рассказали, что она прибыла в Тирск одна, в сопровождении горничной, слишком старой, чтобы быть её матерью. Девочек при ней не было. Я был уверен, что она безжалостно убила моих сестёр где-то по дороге, чтобы не делить с ними деньги.

Тенни раздражённо покачал головой. Гудвин с этой своей сказкой окончательно исчерпал лимит доверия, и его терпение было на исходе.

– Даже если это была одна и та же женщина, твои сёстры могли умереть от Великого мора, унёсшего много молодых жизней, либо их скосила какая-нибудь другая болезнь. У тебя даже нет доказательств, что произошло убийство. Мало ли на свете похожих женщин? Десятки, а то и сотни. С чего ты взял, что Маргарет и Павия – одно и то же лицо? Может, это была не она, раз с ней не было девочек. Ты видел её, говорил с ней?

Гудвин, не дожидаясь приглашения, снова наполнил свой кубок, окончательно опорожнив кувшин.

– Сэр Ричард скончался задолго до моего прибытия в Тирск, а его жена вскоре после этого исчезла. Это и есть доказательство. – Гудвин резко наклонился вперёд, его глаза возбуждённо блестели в тёмных впадинах глазниц. – Сэр Ричард тоже умер от бледной немочи, и этому предшествовали события, похожие на историю с моим отцом.

– Это ещё ничего не значит, – произнёс Тенни. – Подумаешь, одна и та же болезнь.

– Да дослушай меня, наконец! – прорычал Гудвин, и его лицо исказила такая гримаса ненависти, что Тенни испугался: уж не собирается ли он напасть. – Я нашёл ещё одного мужчину после сэра Ричарда, погибшего от рук той ведьмы, его звали Уоррик. Она околдовала его разум, и он разбился о поваленное дерево, упав с лошади.

– Люди часто гибнут, упав с лошади, – возразил Тенни. – И тому виной не колдовство, а разгильдяйство всадников. Ты, должно быть, видел, как держался в седле мастер Ян, особенно проведя ночь в таверне. Его бедная мать вздрагивала от каждого стука, боясь, что это принесли его бездыханное тело. – Он перекрестился, подумав, что сам Господь уберёг госпожу Эдит, призвав к себе до того дня, когда труп её сына выловили из Брейдфорда.

Гудвин застонал.

– Что ещё я должен сделать, чтобы ты поверил? Следы Павии вели в Линкольн, и на этот раз я её настиг. Я видел её собственными глазами, и не один, а много раз. Я наблюдал за ней, пока полностью не уверился, не доверяя обманчивой внешности, которая могла измениться за долгие годы, с тех пор как я видел её последний раз, но её походка, жесты, манеры… Над этим время не властно, в отличии от лица. Однажды я даже позвонил в её дверь, вымаливая милостыню, чтобы только услышать её голос. Клянусь собственной жизнью и всеми христианскими святыми, женщина, называющая себя Кэтлин, это бывшая жена моего отца Павия. А горничная Кэтлин – та самая женщина, что жила на берегу моря, мать Павии. Если Кэтлин и Диот – те самые ведьмы, то жизни твоего хозяина грозит серьёзная опасность, и его сыну тоже.

Тенни запустил пальцы в густую бороду.

– Если ты в этом так уверен, то тебе лучше пересказать свою историю шерифу. Посмотрим, что из этого выйдет. Они с хозяином – закадычные друзья, и думаю, он примет срочные меры, если решит, что его друг в опасности. – И тут же его осенила новая мысль. – Здесь что-то не сходится. Ты говорил, что собирался предъявить свои права на наследство, так почему же, вернувшись, сразу не пошёл в суд? Объявил бы во всеуслышание, что ты всё ещё жив. Я слышал, некоторые люди, считавшиеся погибшими многие месяцы, а то и годы, вновь возвращали свои владения. Эгги можно было привлечь, как свидетельницу, она подтвердила бы твою личность.

Гудвин горько усмехнулся.

– Думаешь, я не сделал бы всё в точности, как ты сказал? Я недооценивал Павию, как и многие мужчины. Эгги сказала, что вскоре после того, как я отбыл в плавание, волнами прибило труп девушки, изуродованный до неузнаваемости. Её нашли, только почуяв зловоние, отравляющее воду и воздух. Девушка, вероятно, была нищенкой или непоседливым ребёнком, сбежавшим от кого-то из проезжих, в деревне никто не пропадал без вести, иначе бы её стали искать задолго до этого. Поднялась шумиха, но не было никаких зацепок относительно того, кто бы мог её убить, как и взывающих к справедливости родственников, поэтому поиски были остановлены. На похоронах отца Павия разрыдалась, заявив, что на смертном одре он якобы признался ей, что я изнасиловал и убил ту девушку. Именно поэтому он и отправил меня в море, чтобы избежать позора и оградить сына от обвинений в убийстве. Эгги, дай ей Бог здоровья, не поверила ни единому её слову, потому что знала меня с детства, но кто послушает старуху? Все в деревне разом стали задаваться вопросом: зачем богатому торговцу отсылать единственного сына и наследника за море? И это объяснение их вполне устраивало. Они не сомневались в моей виновности. Поскольку все думали, будто я умер во французской тюрьме, шерифу ничего не оставалось, как заключить, что надо мной свершилось возмездие Господне. Но стоило бы мне заявить, что я – чудом спасшийся Гудвин, меня немедленно бы арестовали за убийство девушки, даже не дав толком оправдаться. Было бы лишь мое слово против предсмертного признания моего отца. Павия всё предусмотрела. Она могла не опасаться, что, чудесным образом сбежав, я обращусь в английский суд и ославлю себя, как убийцу и преступника. Мне пришлось вести расследование самому. Я пытался расстроить её венчание с твоим хозяином, написав эти строки в том списке вступающих в брак на церковных дверях. Я предупредил Павию, что всё тайное становится явным, подбросив её же собственную ворожбу ей на брачное ложе, ту самую, которой она убила моего отца – свечи, насаженные на шипы.

– Подожди! – прервал его Тенни. – Так, значит, это ты тогда вломился и изрезал кровать?

– Чтобы напугать её.

– Беата клялась и божилась, что в спальню кто-то подбросил череп птицы со свечами, но Кэтлин и Эдвард это отрицали, и в итоге мастер Роберт не поверил бедняжке.

Гудвин яростно сжал запястье Тенни.

– Но ты должен поверить Беате и заставить поверить в это мастера Роберта, пока не стало слишком поздно. Женщина, которую вы называете Кэтлин – ведьма, как и её мать, только гораздо более могущественная, и её дочь многое переняла у этой парочки. Я наблюдал за ней. Эта девочка растёт такой же злой и жестокой, как и её мамаша, а то и хуже. Леония околдовывает Адама, как некогда её мать очаровала моего отца и твоего хозяина. И Леония убьёт его точно так же, как её мать убила моего отца. Вот увидишь. Мамочка с дочкой уже мёртвой хваткой вцепились в отца с сыном и сожрут обоих, если вы их не остановите.

Глава 38

Ведьмы и колдуны могут наслать на своих жертв падучую, захоронив яйцо в могиле кровного родственника. Если выкопать яйцо и подмешать в еду или поссет человека, которому хотят навредить, произнеся на одном дыхании заклинание, пока он ест, то жертву свалит падучая. И приступы будут повторяться вновь и вновь, всякий раз, как ведьма того пожелает.

Линкольн

– Но, Тенни, ты должен всё рассказать хозяину, – произнесла Беата. – Мы должны заставить его держаться от них подальше. – Она выглянула из конюшни в темноту внутреннего двора. Огни в зале уже не горели, но свет от свечей в соларе наверху говорил о том, что семья ещё не ложилась. – Я знала, есть что-то зловещее в этих трёх женщинах. Я предупреждала тебя, Тенни, но ты меня не слушал, старый упрямый баран. «С новой женой мастер Роберт вмиг забудет обо всех своих проблемах», – сказала она, подражая грубоватому тону Тенни. – Теперь у него больше проблем, чем у цыплёнка в лисьей норе. Если бы ты меня послушал…

– Да если бы и послушал, – проворчал Тенни. – Что бы это изменило? Можно подумать, тогда хозяин отнёсся бы к моему рассказу серьёзней, чем сейчас.

Беата взбрыкнула.

– Да, но теперь всё иначе. После рассказа Гудвина у нас появились доказательства. Хозяин должен нам поверить.

Тенни покачал огромной головой.

– Поверить во что? В нелепые байки, что наплёл преступник, возможно, замысливший его ограбить или убить? Я и сам сомневаюсь в его честности. Даже если всё это правда, и Кэтлин с Павией – одно и то же лицо, у нас есть лишь слово Гудвина. Помнишь свою старую тётю, которой мерещилось, будто чужие детишки – её собственные? Она даже подошла к тебе на рынке, когда мастер Ян был ещё ребёнком, и заявила, что он её сбежавший сын. Она клялась, что узнала его, и это при том, что ты собственноручно обрезала мастеру Яну пуповину. И чего ты добилась, пытаясь тогда её разубедить? Если бы ты видела, что сделали французы с тем беднягой… – Тенни поёжился. – Немудрено после этого помутиться рассудком.

– Я верю Гудвину, – упорствовала Беата. – Я знаю, на что способна этот бесёнок Леония, прочувствовала это на себе. И вижу, как она околдовывает юного Адама. Ты не заметил, как парень изменился? Он стал хитрым и замкнутым.

– Он взрослеет, – ответил Тенни.

– Это нечто большее. Я как-то наблюдала их в конюшне среди ночи. Я, конечно, многого не видела, но они точно не влюблялись. Перед ними стояла зажжённая свеча и миска с водой, куда они всматривались. Они поймали какого-то зверька. Я точно не разглядела, что там, они стояли ко мне спинами, но бедное создание так верещало от боли, что у меня волосы дыбом встали. Мне прямо поплохело. Я уже собиралась подойти к ним и потребовать объяснений, но… Я так и не смогла ступить внутрь, словно меня отделяла от них невидимая преграда. По правде сказать, я испугалась. Я побежала назад, в постель, и полночи пролежала с открытыми глазами, меня колотило так, словно в одной кровати со мной лежит окоченевший труп.

Тенни вздохнул.

– Если я хотя бы слово скажу против его жены и Леонии, меня вышвырнут на улицу прежде, чем я успею произнести «аминь».

– Если ты не расскажешь всё мастеру Роберту, это сделаю я, – сказала Беата. – Я обещала хозяйке, что буду присматривать за её мужем и сыном, и не нарушу обет, данный умирающей.

Тенни застонал. Когда Беата принимала эту решительную позу, скрестив на груди руки и поджав губы, её не остановит даже архангел с пылающим мечом, встав на пути.

Пронзительный крик разорвал ночную тишину, и Роберт испуганно вскочил с постели уже третий раз за ночь. К ним ворвались люди Йохана? Пытаясь прислушаться, он слышал лишь бешеный стук сердца в ушах, пока снизу не донёсся голос Тенни:

– Это снова Беата, мастер Роберт. Не волнуйтесь. Я позабочусь о ней.

Роберт взглянул в тёмные окна нижнего этажа. Тенни пробирался через кухню, в его руке раскачивался фонарь, отбрасывая на стены двора стремительные тени. Роберт хлопнул ставнем. Ночь была безумно душной, и хотелось поймать малейшее дуновение ветерка, чтобы хоть как-то уснуть, но уж лучше изжариться заживо, чем слушать эти вопли.

Он подошёл к амбри, где ещё с вечера остались еда и питьё, и налил себе бокал вина, осушив его жадными глотками. Он проснётся через несколько часов от желудочных колик, но уж лучше это, чем ворочаться до утра.

Он залез обратно в постель к Кэтлин и закряхтел, пытаясь устроиться на влажных от пота простынях.

– Утром тебе следует уволить, – пробормотала Кэтлин сонным голосом.

– Она служила нашей семье много лет, – ответил Роберт. – Я не могу выбросить её на улицу лишь за то, что её мучают кошмары.

– Нормальным женщинам кошмары не снятся. Ты забыл тот бред, когда ей померещился череп со свечами на кровати?

– Её подкосила смерть Яна, вот в чём причина, – ответил Роберт.

Но, откровенно говоря, его начинало беспокоить душевное состояние Беаты. Лишь на днях, стоило Кэтлин налить немного вина из его любимой бутыли, что всегда стояла в зале на сундуке, Беата вдруг побледнела, словно простокваша, вихрем пронеслась через зал и выбила кубок у него из рук.

Прежде чем кто-то успел её остановить, она начала выливать содержимое бутыли на пол, бормоча, что Кэтлин положила туда яд. Бедной Кэтлин пришлось вырвать бутыль из рук Беаты и сделать из неё глоток в доказательство, что вино не отравлено.

Неужели его жена всё-таки права, и Беата в самом деле изрезала кровать? Разве она сама не рассказывала, что её тётка сошла с ума? Подобные болезни часто передаются по наследству. Роберт всерьёз подумывал уволить её, хотя и возмущался, когда слышал подобные предложения от других.

– И что, интересно, мы скажем соседям? – заключила Кэтлин. – Я видела, как госпожа Энн сегодня вечером выглядывала в окно с таким перепуганным видом, словно к нам во двор пробрался демон. Это не лучшим образом скажется на твоих делах, подумают ещё, что у тебя работает одержимая.

– Я сам с этим разберусь, – огрызнулся Роберт. – Не будь такой же брюзгой, как Эдит.

Он услышал, как она прерывисто дышит в темноте, словно он ударил её наотмашь. Впотьмах он нащупал её руку и погладил по спине, не переставая удивляться гладкости её кожи. – Сегодня утром я поговорю с Беатой, дорогая. А теперь, пожалуйста, можем мы поспать в тишине, пока не слышно её воплей?

Ранним утром яркий солнечный свет пробивался сквозь ставни, суля очередной безоблачный день, чего нельзя было сказать о настроении собравшихся на завтрак за столом в Большом зале. Роберт, Кэтлин и Эдвард сидели с припухшими и заспанными глазами, а Тенни и Диот выглядели и того хуже. Лишь Леония была свежа, словно розовый бутон. Ничто не омрачало её сон.

Роберт с любопытством разглядывал падчерицу. Чёрный локон упал на её щёку, переливаясь в лучах утреннего солнца. Ему показалось, или её грудь несколько налилась за последние недели? Маленькие округлые холмики выглядывали из выреза её платья. Надо отметить, что даже в столь ранний час девочка позаботилась о том, чтобы выглядеть привлекательно, чего нельзя было сказать о её матери.

На Кэтлин был лишь халат из рыжеватого лисьего меха, открывающий напоказ бледные ноги, всякий раз, когда она перемещалась в кресле. Роберта раздражал этот её утренний туалет, не меньше, чем проживание в доме её сынули. Вульгарно и неприлично для женщины её положения – сидеть за столом полуголой в присутствии сына и юного пасынка. Он заметил, как Кэтлин и Эдвард обменялись многозначительными взглядами, и ощутил беспокойство, словно предчувствуя что-то недоброе.

Роберт обмакнул кусок хлеба в кубок с элем и отправил его в рот. По правде говоря, он так не выспался, что ему кусок в горло не лез, но он надеялся, что еда придаст сил. Ему и впрямь полегчало, иначе он захрапел бы прямо за столом.

Двери распахнулись, и вошла Беата с блюдом варёной сельди. Трясущимися руками она с грохотом водрузила блюдо на стол. Роберт и раньше не жаловал сельдь, но сейчас под взглядом белых выпученных глаз варёной рыбы у него начисто отбило аппетит.

Кэтлин многозначительно закашлялась, посмотрев на Роберта. Какое-то время он недоумевал, чего она хочет, но вскоре до него дошло.

– Беата?

Она вздрогнула, услышав собственное имя, и устремила в его сторону испуганный взгляд. Роберт был потрясён произошедшим с ней переменам. Она и раньше не была красавицей. Оспа жестоко изуродовала её, оставив ужасные рубцы на лице и полуопущенных веках. Но сегодня её вид явно оставлял желать лучшего. Её лицо было обескровлено, а вокруг глаз – тёмные круги, подозрительно похожие на фингалы. Невольно ему вспомнилась Эдит. Неужели Беату поразила та же хворь, что и её хозяйку? Нет, не может быть! Однако столь стремительные перемены выглядели пугающе.

Все обернулись в его сторону, но слова застряли у него в горле, ведь Беата стояла перед ним – такая несчастная и явно обескураженная.

– Беата… Нам нужно поговорить. Чуть позже я зайду на кухню.

К удивлению Роберта, она, казалось, испытала облегчение.

– Да, мастер Роберт, нам нужно поговорить. Пожалуйста, приходите как можно скорее.

Потупив взгляд, она вышла.

Роберт опорожнил кубок и поднялся из-за стола.

Кэтлин коснулась его руки.

– Скажи ей, чтобы собирала вещи. Я не вынесу ещё одну бессонную ночь, да и дети скоро сойдут с ума от её воплей.

– Дети неплохо себя чувствуют, дорогая. Тебе бы их выдержку. – Он потрепал Леонию по щеке и ласково ей улыбнулся, превозмогая усталость. – Я бы сказал, твоя дочь просто пышет здоровьем. В чём твой секрет, милая? Чистая, невинная душа?

Леония захихикала.

– Это потому, что я всегда спокойна, когда ты рядом, па. Я ничего не боюсь, ведь я знаю, ты меня защитишь.

Она подошла к Роберту, обняла его и, прогнувшись, потянулась для поцелуя. С этого ракурса Роберт заметил, что её груди и впрямь налились, как самые сладкие маленькие персики из всех, что он когда-либо видел у девушек. За ней нужен глаз да глаз. Отбоя не будет от желающих сорвать сладостные запретные плоды с такого милого и невинного деревца.

Когда Роберт открыл двери кухни, его глазам предстала сидящая на табурете Беата, она раскачивалась взад-вперёд средь хаоса немытых горшков и недоваренной снеди. Служанка подняла голову, засвидетельствовав его приход, и снова опустила, боясь встретиться с ним взглядом.

Роберт без колебаний увольнял любого, молодого или старого, если он не выполнял свои обязанности, но совсем другое дело – выставить за дверь женщину, которая долгое время была почти частью семьи. Он понятия не имел, с чего начать.

– Беата… твои кошмары… Домашним от тебя нет спасу уже которую ночь. Так не может больше продолжаться. Если бы речь шла просто о расстройстве сна, Хью Баюс выписал бы тебе для лечения подходящее снадобье, но это что-то большее…

– Я боюсь засыпать. – Беата уставилась на него красными испуганными глазами. – Едва сомкнув глаза, я вижу один и тот же сон: я в реке под толщей густой зелёной воды и не могу выплыть. Кто-то держит меня за лодыжки, тянет вниз. Затем я вижу, как они плывут ко мне. Длинные чёрные угри с острыми зубами. Я чувствую, как их жирные склизкие тела обвиваются вокруг меня, опутывая руки и ноги, обездвиживают. Они меня душат, пожирают живьём. Угри с человеческими лицами. Угри с лицом Яна!

Она зарыдала, закрывая лицо ладонями.

Роберт прикрыл глаза, содрогаясь от воспоминаний о раздувшемся трупе сына, вытащенном из воды.

– Ты так… любила Яна, я знаю. Его смерть тебя потрясла, это…

Она покачала головой, с опаской поглядывая на приоткрытую дверь. Затем вскочила на ноги и захлопнула её, погрузив всё во мрак. Единственный свет исходил от рубинового сияния тлеющих в печи угольков. Беата так приблизилась к Роберту, что он почувствовал её несвежее дыхание. На мгновение ему пришла в голову безумная мысль, что она собирается его поцеловать. Он испуганно отпрянул, но лишь опрокинул груду горшков.

– Тенни разговаривал с вами? – прошептала она. – Он сообщил о том, что рассказал Гудвин о вдове Кэтлин и Леонии?

Роберт удивился.

– Гудвин? Я не знаю никого с таким именем. Беата, я собирался поговорить о тебе. Ты верно служила моей семье, но…

– Выслушайте меня, мастер Роберт. Леония околдовывает Адама. Начало уже положено.

Лёгкая улыбка мелькнула на губах Роберта.

– Леония кого хочешь околдует. Надеюсь, она положительно повлияет на Адама.

– Ничего положительного в этом нет! Адам – неоперившийся птенец, но Леония, она женщина. Она способна соблазнить…

– Нет! – лицо Роберта зарделось от гнева. – Она всего лишь дитя.

Даже произнося эти слова, в глубине души он чувствовал, что лукавит, но это его лишь сильнее разъярило. Тут он вспомнил, что Беата больна, и попытался смягчить тон.

– Если Леония и добра к Адаму, то лишь потому, что она нежная, заботливая девушка, и естественно, жалеет парня, вот и всё. Но, конечно, если ты можешь доказать обратное, лучше сообщи мне об этом немедля.

– У меня есть доказательства, – пробормотала Беата, резко дёрнув головой, и испуганно воззрилась на стену, словно обращаясь к невидимому собеседнику. – Я расскажу, я всё расскажу… Ты не сможешь мне помешать. Даже все втроём… – Она прервалась, придушенно вскрикнув, схватилась за горло и, упав навзничь, забилась в бешеных судорогах.

Роберт подбежал к двери, рывком распахнул её и позвал на помощь. Он обернулся и, увидев на столе стакан слабого эля, выплеснул Беате в лицо, но она продолжала биться в конвульсиях. Через двор прибежал Тенни, а следом за ним и Диот.

– Посмотрите на неё! Всё ясно, как белый день, у неё падучая. – Победоносно объявила Диот и поспешила назад к дому, словно ей не терпелось обо всём доложить хозяйке.

Судороги Беаты постепенно сошли на нет, и она лежала неподвижно, бледная, словно саван. Роберт направился во двор, поманив Тенни за собой. Он заговорил шёпотом, боясь потревожить Беату и спровоцировать новый приступ.

– Когда Беата достаточно окрепнет для переезда, собери всё, что ей необходимо, и доставь её в лазарет при монастыре Святой Марии Магдалины. Внеси за неё плату. – Он покопался в кошельке, извлёк оттуда золотой и вручил Тенни. – Если она пойдёт на поправку, то сможет остаться прислуживать при монастыре, но скажи им, что о её возвращении нет и речи. Если ей придётся готовить на огне или подниматься по лестнице, она может убиться. Монахини подыщут ей более подходящую работу, например, в саду.

Тенни попытался всучить монету обратно в руку Роберта.

– Мастер Роберт, я уверен, что это не падучая. Её потрясла смерть госпожи Эдит и Яна, а теперь она волнуется за вас и юного Адама. Если бы она могла спать, не видя снов… Я спрошу монахинь, может, у них есть какое-нибудь снадобье, чтобы ей помочь. Я знаю, ей просто нужен покой…

– Сна без сновидений не бывает, – отрезал Роберт. – Мне очень жаль, Тенни. Я знаю, как ты её любишь, но не могу компрометировать себя, держа в доме больную падучей. Я – мастер Гильдии купцов. Дела и так плохи, а если я ещё и ославлюсь, то всё пойдёт прахом. Со мной не станут торговать, опасаясь проклятия, мне придется расстаться и с тобой, и с Диот. Да и не в одной лишь болезни дело. Эти её безумные фантазии про отравленное вино и черепа! Беата сама рассказывала, что её тетка тронулась умом. Боюсь, ей досталась частичка дурной крови. А если она нападёт на Кэтлин или Леонию? Я себе этого ни за что не прощу.