Текст книги "Анализ фреймов. Эссе об организации повседневного опыта"
Автор книги: Ирвинг Гофман
Жанр:
Обществознание
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 43 страниц)
Здесь мы опять сталкиваемся с рекурсивным характером фрейма. Ресурсам, используемым в любом эпизоде человеческой деятельности, свойственна определенная продолжительность: они создаются до начала эпизода и продолжают существовать после его завершения. Так же, как это обстоятельство составляет часть реальности, так и его концептуализации образуют частью реальности и, следовательно, оказывают дополнительное влияние на ход человеческих действий. Нет никаких «объективных» препятствий трактовать, например, флаг или любой другой предмет ритуального оснащения как священный только до тех пор, пока он используется в торжественной церемонии, и относиться к нему как к обычной вещи в период изготовления и, затем, хранения на складе в ожидании следующего церемониального действа. В общем, все так и происходит в жизни. При более внимательном рассмотрении откроется, что, хотя с флагами и тому подобными предметами обращаются относительно «материалистически», когда они не используются в ритуалах, все-таки некоторые маленькие предосторожности в обращении с ними продолжают соблюдаться[560]560
Не нужны глубокие исследования, чтобы заметить это в обращении с национальными флагами. Государства действительно являются для нас некими священными сущностями, и большинство членов этих объединений соблюдают некий «этикет обращения с национальным флагом» в частной жизни. Устанавливаются законы об «осквернении флага», предусматривающие наказание за нарушения правил обращения с ним. По этому вопросу см. статью С. Вайтмена: Weitman S.R. National flags: A Sociological Overview // Semiotica. 1973. vol. 8. p. 337. Детальное исследование закулисного обращения со священными предметами провел С. Хейлмен. См.: Heilman S. Kehillat kidesh: Deciphering a modem orthodox Jewish Synagogue. Ph. D. Dissertation. Department of Sociology. University of Pennsylvania. 1973. p. 101–115.
[Закрыть].
И эта непрерывность характера обращения [с предметами] навязана нам не объективной непрерывностью существования материальных вещей, но нашими представлениями о непрерывности духовно-значимых вещей. Священные реликвии, сувениры, подарки и локоны волос на память поддерживают некую физическую непрерывность связи с тем, о чем напоминают. Но именно наши культурные верования и представления о преемственности ресурсов деятельности придают таким реликвиям известное эмоциональное значение, личностное звучание – так же, как эти верования «придают» нам нашу личность.
9
Обычные затруднения
Нами рассмотрены два основных способа определения фрейма совместной деятельности в обстоятельствах, когда возможна ее дискредитация. Первый, когда все участники разделяют понимание происходящего и своего места в нем и данное понимание не является ошибочным. В качестве следствия здесь возможны простое применение первичных систем фреймов или различные формы переключения деятельности – короче говоря, прямые, неопосредованные действия. Дополнительные данные в этом случае не добавляют риска, и дискредитацию в буквальном смысле этого слова трудно себе представить[561]561
В случае, так сказать, рабочей, «эксплуатационной» умышленной фабрикации в рамках переключения деятельности или легкой импровизации, как бывает в спектакле внутри другого спектакля, подобный анализ требует известной осторожности. Такая внутренняя фабрикация подвержена угрозе дискредитации (обычно по сути произвольной), но следующий за этим провал игры сам по себе является частью, по общему признанию, выдуманного мира и потому общепризнанным вариантом развития событий. При этом теряют лицо и выходят из игры характерные персонажи, а не живые актеры или посетители театра. Иначе говоря, здесь перед нами некая преображенная игровая дискредитация, а не болезненная потеря доверия к чьей-то деятельности, как это происходит в реальной жизни.
[Закрыть]. Второй вариант содержит некую «внешнюю» конструкцию, приводящую к обману. Именно этот тип фрейма особенно подвержен нарушениям, что может привести к дискредитации взаимодействия. Его структурная особенность заключается в том, что участники разделены на две группы – знающих правду и обманутых и у каждой из них свой взгляд на происходящее. Пока фабрикаторы поддерживают видимость справедливости, это зрелище может продолжаться неопределенно долго: наверняка, уже существовали «постановки», которые удерживали своих простодушных зрителей в течение всей жизни. Здесь есть еще одно затруднение: как отмечалось ранее, человек, по всей видимости, способен обманывать самого себя (когда он мечтает, впадает в паранойю и т. п.) или, по меньшей мере, действовать таким образом, что люди думают, будто он себя обманывает.
Включенность в неопосредованную деятельность противопоставляется в данном случае обману. Это противопоставление отвлекает внимание от еще одного круга уже упоминавшихся возможностей – тех, которые проявляются без чьего-либо намерения или целенаправленной помощи и все же мешают человеку включиться в прямые действия. Коротко говоря, это добросовестные заблуждения, иллюзии. Здесь, как и в случае намеренных выдумок и фальшивок, ситуация взаимодействия может заходить в тупик, разваливаться, развеиваться как дым, и хотя совместное определение ситуации при этом дискредитируется, участвующие в ней люди избегают этого жребия (если только сами «определители» ситуации не чувствуют себя виноватыми за то, что действовали с меньшей осторожностью и разборчивостью, чем обычно требуется в повседневной жизни). Избегают, поскольку в их взаимодействии нельзя усмотреть личных мотивов ложного представления себя другим с намерением обмануть их. Таким образом, в данном случае перед нами особая категория ситуаций, категория «ошибочных определений фрейма деятельности» (misframing), когда следствием неопосредованных действий становится наивность, а умышленных фабрикаций – опасность провала. И как раз таким ситуациям посвящена эта глава.
I. Двусмысленности и неопределенности.
Индивиду вполне свойственно, особенно время от времени, сомневаться по поводу происходящего. Здесь имеются в виду не любые сомнения (как, например, при подбрасывании монеты, когда индивид не знает, выпадет «орел» либо «решка», или, когда, глядя на часы в темноте, он не может понять, то ли на них два часа десять минут, то ли три десять). И не те сомнения, какие бывают при разглядывании хитроумных рисунков, специально рассчитанных на неустойчивое восприятие, так что зрителю чудится то кролик, то утенок, то фигурная ваза, то два человеческих профиля (в зависимости от контуров и фона), ибо эти рисунки могут быть совершенно недвусмысленно истолкованы как занимательные картинки, которые производят оптические иллюзии. Нас интересует особый вид сомнений, которые возникают при определении ситуации и которым подходит общее название «замешательство», так как они демонстрируют ожидание, что в таком-то отношении мир не должен быть непонятным. И поскольку сомневающегося индивида обстоятельства заставят предпринять какие-то действия (возможность весьма обыкновенная), двусмысленность перейдет в чувство неуверенности и колебания. Заметим, что обсуждаемая здесь двусмысленность имеет две разновидности: одна связана с вопросом, что вообще происходит и что возможно сделать дальше; вторая – с вопросом, какую из двух или более ясно различимых возможностей реализовывать. Это разница между полной неопределенностью и колебаниями, нерешительностью при осуществлении выбора.
В американском обществе мы часто ставим перед специалистами задачу устранить двусмысленность фрейма. Когда во время драки в баре погибает человек, на место происшествия вызывают медицинского эксперта, чтобы определить, последовала ли смерть от удара противника или, к примеру, от аневризма артериального клапана, что сразу помещает смерть в физиологические координаты вместо социальных[562]562
Houts М. Where death delights. New York: Coward-McCann, 1967. p. 193. Причина смерти – это то, о чем мы пытаемся выяснить все, и система схем ориентации в этой связи хорошо разработана. Смерть может наступить в результате несчастного случая, самоубийства, убийства, войны и от естественных причин. (В западных странах допускаются некоторые исключительные причины смерти, но это большей частью ограничено рамками приключенческой беллетристики, а именно случаи героического самопожертвования, необходимого для спасения группы людей, когда, например, уцелевший после кораблекрушения, совсем ослабев, переваливается за борт перегруженной спасательной шлюпки, – и тогда говорят, что человек пожертвовал своей жизнью, а не покончил самоубийством.) Когда одно из таких объяснений выбрано, могут возникнуть вопросы, порой весьма острые, относительно вероятности одной из причин. Но такое сомнение не должно заставить сомневаться в эффективности различений между основными причинами смерти или в степени их исчерпанности. Не влечет оно и вывода, что обобщающая система ориентации в данной области – это просто еще одна произвольно изобретенная типизация. С точки зрения работы общественного механизма эта классификация причин смерти – не просто одна из логических конструкций: это основательная рабочая конструкция. Социальная организация всего нашего общества подтверждает ее различения и созвучна им Они так же реальны, как и общество, которое их поддерживает, и столь же объективны и обоснованны фактически, как любой другой аспект нашей социальной системы. Подобно этим и другие очевидные двусмысленности и неопределенности разрешимы путем сведения к небольшому числу возможных вариантов, соответствующих различным фреймам. Характеристики каждого варианта зависят от того фрагмента социальной организации, к которому принадлежат. Так, когда постоялец отеля возвращается в свой номер и обнаруживает в нем кого-то другого, то этот другой почти наверняка может быть кем-то из компании самого постояльца, экономкой, служащим отеля, незнакомцем, который ошибся номером, или вором. Вернувшийся постоялец, возможно, будет на короткое время озадачен, «кто такой» находится в его комнате, но это временное замешательство связано с достаточно узким диапазоном возможных вариантов, большинство из которых быстро приходит на ум. Между прочим, те же возможные варианты обеспечивают быстрый выбор прикрытий, которые может использовать незаконный посетитель для маскировки «истинной» причины своего присутствия в номере, причины, которая обычно вполне умещается в том же узком диапазоне.
[Закрыть].
Неопределенности можно различать по тому элементу фрейма, который характеризуется аналогичным свойством.
Прежде всего, неопределенности имеют отношение к первичным схемам интерпретации чувственного опыта[563]563
Джон Остин имеет на этот счет примечательную версию: «Порою простой, философски неискушенный человек предпочел бы говорить, что его чувства были обмануты, а не что он был обманут своими чувствами: мол, быстрота руки обманывает глаз и т. п. Однако существует великое множество случаев, в которых, по меньшей мере в критические моменты, явно сохраняется неопределенность (и было бы типичной схоластикой пытаться ее разрешить), к каким можно и к каким нельзя вполне естественно применить метафору „обманутый собственными чувствами“. Но наверняка даже самый наивный из людей среди причин обмана хотел бы различать: а) случаи, когда определенный орган чувств расстроен, не находится в нормальном состоянии или по какой-либо еще причине функционирует неправильно; б) случаи, когда сам материал или, более обобщенно, условия восприятия некоторым образом анормальны или сомнительны; в) случаи, когда сделан неверный вывод или на воспринятые явления наложена неверная логическая конструкция, например неправильно истолкован услышанный звук». См.: Austin J. Sense and sensibilia. Oxford: Oxford University Press, 1962. p. 13.
[Закрыть]. Слыша какие-то шорохи за дверью, человек некоторое время может не знать, вызваны ли они чисто природным явлением, скажем трением ветки дерева о дверь, или событием из социального мира, допустим стуком посетителя. Чувствуя прикосновение к своей спине, человек некоторое время не знает в чем дело: задел ли он случайно стенку здания или какую-то ограду, останавливает ли его старый друг, пытается ли привлечь внимание незнакомец, револьвер упирается ему в ребра или с ним случился невралгический приступ. Обнаружив внезапное исчезновение голоса на другом конце линии, разговаривающий по телефону может гадать, то ли собеседник был отрезан от него технической неисправностью, то ли он упал на месте, сраженный сердечным приступом, а может, случайно нажал на рычаг телефона либо сделал это под давлением вооруженного грабителя; прекратил разговор, подумав, что он закончен, а, возможно, рассердясь на что-то, и т. д. Когда по всему Нью-Йорку гаснет свет, его житель не знает[564]564
Несомненно, назначение таких междометий слушателя, как «гм-гм», «ого!» и т. п., – использовать единственный доступный канал сообщения – слуховой, чтобы рассеять возможность подобных интерпретаций.
[Закрыть], что это: техническая авария, вражеское нападение или диверсия[565]565
The night the lights went out / Ed. by A.M. Rosenthal, A. Gelb. New York: New American Library, Signet Books, 1965. Репортаж об этих событиях опубликован также в еженедельнике «Тайм». См.: Time. 1965. November 19.
[Закрыть]. Водитель, машущий рукой из окна автомобиля, на какой-то момент вынуждает других водителей пребывать в неопределенности: то ли это сигнал поворота, то ли приветствие случайно увиденному приятелю. Во всех этих случаях двусмысленно значение некоторого события, но на карту поставлен общий вопрос: какую интерпретацию к нему применять и, однажды выбрав ее, продолжать ли применение, причем известно, что потенциально пригодные схемы часто коренным образом отличаются друг от друга. Заметим, что двусмысленные события рассматриваемого здесь типа часто обладают значительным свойством уводить в сторону. Негромкие звуки вне сцены могут привлекать к себе внимание так, как если бы они физически (по силе звука) перекрывали происходящее на сцене. Конечно, есть здравый смысл в том, что эти неопределенности требуют незамедлительного разрешения, чтобы человек не мучился сомнениями по поводу происходящего вокруг него.
Неопределенности, относящиеся к первичным схемам интерпретации опыта, по-видимому, живут очень недолго, и причина этого достаточно основательна: они имеют фундаментальное значение для организации деятельности, так как ткань такой организации в целом производна от каждой из них, и любое сомнение обычно быстро разрешается с помощью информации, поступающей от множества посторонних источников. В самом деле, для человеческой жизни, видимо, характерно, что любая деятельность, в которую мы втягиваемся, несет в себе, по меньшей мере, эту множественную упорядочиваемость. Но, по-видимому, верно и то, что кратковременные неопределенности на уровне первичных схем относительно распространены. Обычны, например, неопределенности, которые связаны с родственными друг другу первичными схемами. Человек, который распаковывает вещи после переезда на другую квартиру и не находит в коробке того, что, по его мнению, туда положил, может подумать, что недостающая вещь, должно быть, в другой коробке, или что она украдена перевозчиками, или что ее ошибочно направили другим заказчикам мебельного фургона, или что она забыта на старом месте, – и все эти объяснения, по-разному отличающиеся одно от другого, могут сталкиваться и соперничать в его сознании.
Подобно тому, как возникают двусмысленности в применении первичных систем фреймов, возникают они и в связи с трансформацией, преобразованием формы деятельности, хотя в этом случае, может быть, лучше говорить о чистой неопределенности, а не о колебаниях при осуществлении выбора. Иногда предметом сомнения оказывается «подбор ключа». (Когда, например, слышится звонок телефона, возможна неопределенность, то ли звук издает «реальный» аппарат в доме, то ли аппарат, расположенный в интерьере драмы, транслируемой по телевизору.) По-видимому, гораздо чаще в дело замешаны фабрикации. Как уже отмечалось, здесь речь идет о варианте двусмысленности, который встречается в каждом обществе, а именно о подозрении. Является ли человек, находящийся перед нами, действительно тем, кем представляется? И следует ли принимать сцену с его участием за чистую монету? Тотальное недоверие к людям и их внешнему виду, возможно, явление редкое. Но сомнения по поводу искренности поступка кажутся вездесущими, особенно преходящие, мимолетно учитываемые сомнения насчет «реальных» убеждений или намерений «другого» в связи с текущим событием.
Весьма обычны кратковременные сомнения в связи с возможностью добродушных и безобидных действий, подстроенных другими, – розыгрышей, поддразниваний и т. п. Так, если президент решает «поддержать контакт с населением», без предупреждения звоня по телефону разным людям по всей стране, особенно людям среднего калибра, одобряющим его решения, то легко предвидеть, что абоненты, которые услышат в трубке: «Белый дом на проводе», самое меньшее, заподозрят, что их разыгрывают[566]566
См. репортаж Хью Сайди в журнале «Лайф»: Sidey Н. This is the White House calling // Life. 1971. April 2. И наоборот: люди, которые имеют «достаточные основания» позвонить какой-нибудь знаменитости, часто предчувствуют, что им придется потрудиться, убеждая оператора телефонного узла, что их звонок – не розыгрыш.
[Закрыть]. Однако сомнения необязательно связаны с подозреваемой несерьезностью. На практике некоторые службы вроде полицейских особенно предрасполагают должностных лиц относиться с подозрением к представляемым им сообщениям, если даже они совершенно серьезны[567]567
См., например: «Итак, склонность патрульного подозревать потерпевших и действовать соответственно – не просто следствие опасности, присущей такого рода деятельности, но и его сомнений в правдивости „драмы“, переживаемой жертвой. Жертвы из средних классов, пострадавшие от уличного нападения (рукоприкладства с целью ограбления, например), вообще считаются наиболее подлинными и заслуживающими доверия. На аналогичных жертв, подвергшихся кражам со взломом, смотрят с несколько меньшим доверием (кража может быть попыткой мошеннически получить страховку). Жертвам мелкого воровства из низшего класса доверяют еще меньше (возможно, они сперва сами украли пропавшую вещь). И меньше всего верят жертвам избиений из низшего класса (они, дескать, сами навлекли на себя побои)». См.: Wilson J.Q. Varieties of police behavior. Cambridge: Harvard University Press, 1968. p. 27. Выраженные здесь сомнения касаются определения фрейма, точнее говоря его преобразования в другую форму: вопрос в том, являются ли жалобы, представленные полиции с праведным негодованием, истинным выражением чувств жалобщика или симуляцией во имя разнообразных корыстных целей.
[Закрыть]. И даже обыватели стали подозревать, что любой поступок, который создает его участникам широкую газетную известность, был совершен ради рекламы, а не ради него самого. Так, когда в Хэмпстедском парке [Лондона] нашли полунагого художника-оформителя, распятого на кресте, в одном из откликов прессы указывалось на замешанность в деле религиозной секты. Но эта версия изначально имела высокую вероятность быть проверенной (как и случилось в действительности) наряду с другой (впоследствии оказавшейся ошибочной), что все дело в трюке с целью получения «паблисити»[568]568
San Francisco Chronicle. 1968. August 30. По-видимому, имеющая к нему отношение группа лиц надеялась продать снимки с места события.
[Закрыть].
Важный источник подозрений в сфабрикованности действий – так называемые происшествия, поскольку в отношении их обычно достаточно правдоподобны предположения, что «случайное» событие в действительности было подстроено. Например, когда два сирийских пилота посадили свои истребители на аэродроме в Израиле, создалась известная неопределенность в оценке этого события, пока не было доказано, что они не дезертиры, а просто не имеют опыта в навигации[569]569
San Francisco Chronicle. 1968. August 14.
[Закрыть].
Итак, установлено существование двусмысленностей в связи с применением первичных схем интерпретации опыта и в связи с преобразованиями фреймов. Третий источник сомнений возникает в связи с закреплением фрейма, особенно при биографической идентификации элементов, составляющих данный житейский эпизод, включая, что особенно важно, субъективные элементы. Возможно, самый общеизвестный пример таких сомнений – это ситуация, когда человек поднимает телефонную трубку после звонка и слышит незнакомый голос, тепло приветствующий его по имени и ожидающий ответного узнавания. Нечто подобное случается и тогда, когда человек неожиданно встречается с бывшим другом, который уже почти забыт.
Из вышеизложенного следует, что анализ фреймов позволяет развести источники двусмысленностей. Он также побуждает нас ставить вопросы, касающиеся обстоятельств, при которых неопределенность может сохраняться во времени. Один из ответов на этот вопрос: когда конкретные намерения действующего индивида формируют важную часть эпизода, но человека больше нет в живых, информацию о намерениях получить невозможно, будет рассмотрен нами далее. При оценке последствий самоубийства, особенно когда жертва слишком молода и социально и умственно незрела, тоже может создаться ситуация, когда надо решать вопрос, то ли это хорошо продуманная и подготовленная акция, то ли серьезный не до конца осознанный жест, адресованный близким, то ли театральный игровой жест с роковыми последствиями, то ли чистая случайность[570]570
Такого рода неопределенности присущи, например, следующим случаям: восьмилетний мальчик повесился на шейном галстуке в своей спальне (San Francisco Chronicle. 1966. February 25); четвероклассник «был послан в гардеробную для наказания и спустя тридцать минут найден мертвым: он повесился на одежной вешалке, использовав вместо удавки воротничок своей рубашки» (San Francisco Chronicle. 1967. November 15).
[Закрыть]. Внезапное исчезновение человека также оставляет подобные вопросы в подвешенном состоянии, пока его не найдут. Между прочим, этот последний источник неопределенности настолько сильно ограничен машинерией поиска информации о людях, которой мы располагаем, что затрудняет бесследное их исчезновение, хотя пропажи из поля зрения семьи и друзей не так уж необычны[571]571
Один пример из газеты (San Francisco Sunday Examiner and Chronicle. 1966. January 30): Сообщение Ассошиэйтед Пресс из Риджфилда (штат Коннектикут): отец девятнадцатилетнего Фреда Гроссфельда вчера закрыл свою галантерейную лавку и отправился на поиски сына. Отец, Израэль Гроссфельд, заявил: «Если даже это займет всю мою жизнь, все равно теперь мое главное дело – найти своего мальчика, больше мне ничего не надо». Молодой Гроссфельд, студент-отличник Массачусетского технологического института, не ходил на занятия уже пятьдесят дней. Он исчез из кампуса после игры в бридж поздним вечером. С того времени безутешные родители всюду рассылали объявления с фотографиями юноши среднего роста, носит очки в темной оправе. Миссис Гроссфельд сказала вчера, что их сын «может быть, стал жертвой преступления либо похищен иностранными агентами». «У него светлая голова, и это могло стать причиной его похищения», – пояснила она. Гроссфельд-отец допускает еще одну возможность: «Что-то могло случиться с головой Фреда». «Я чувствую, он жив, – сказал отец, – поэтому я побываю везде, где только смогу, и увижусь с любым человеком, готовым прийти на помощь».
[Закрыть]. Когда выясняется, что человек стал жертвой преступления, его останки важно найти, как бы ни было это печально, не просто для того, чтобы появилась возможность подобающим образом похоронить их, но и чтобы снять тревожные вопросы относительно фрейма действий, приведших к такому результату.
II. Ошибки в определении фреймов.
Разные виды двусмысленностей, включая колебания при осуществлении выбора и полную неопределенность, имеют соответствия в ошибках, то есть в не навязанных посторонними ошибочных мнениях, как следует определять фреймы текущих событий. Вместо того чтобы просто остановиться и попытаться понять, что происходит, индивид испытывает неоправданную уверенность и/или действует на основе неверных предпосылок. Он помещает события в ошибочные фреймы (misframes events). И разумеется, двусмысленности, неправильно разрешенные, ведут к ошибке так же, как момент сомнения может предшествовать ее обнаружению.
Некоторые ошибки – это всего лишь ошибки восприятия у действующего индивида, как в случае, когда он принимает за летящую птицу бумажного змея на веревочке. Но, по-видимому, обычно ошибочные прочтения реальности ведут, по меньшей мере, к неразумным определению и исполнению действия. Однако различение между восприятием и действием здесь не относится к делу. Повторим, дело не в том, что человек может ошибаться (например, при сложении колонки цифр), но в том, что некоторые из этих ошибок явно становятся материалом для ошибочного определения фрейма и вследствие этого втягивают индивида в систематически устойчивую, умножающуюся последовательность ошибок – порождение неправильно ориентированного поведения. Ибо если мы в состоянии воспринимать факты только посредством некой схемы, в рамках которой они оформляются, и если «познавать объект на опыте значит иметь очную ставку с определенным порядком бытия»[572]572
Gurwitsch A. The field of consciousness. Pittsburgh: Duquesne University Press, 1964. p. 381.
[Закрыть], тогда ошибочное восприятие факта может быть связано с введением радикально неподходящей к данному случаю схематической перспективы, которая будет сама устанавливать направление и структуру ожиданий, которые не смогут оправдаться. Вследствие этого выясняется, что действующий индивид использует не неверное слово, а неправильный язык. И по существу, эта метафора есть также факт действительности. Если, как настаивал Витгенштейн, «понять предложение – значит понять язык»[573]573
Wittgenstein L. Philosophical investigations / Trans. G. Ancombe. Oxford: Basil Blackwell, 1958. Pt. 1. Sec. 202.
[Закрыть], то, очевидно, высказывание одного предложения предполагает целый язык и молчаливое стремление им пользоваться. Двуязычный индивид, знающий английский и немецкий, в компании других таких же людей может услышать звуки, которые он примет за английское nine (девять), и поверить, будто он участвует в разговоре, где используются английские числительные, тогда как в действительности было употреблено немецкое отрицание nein, – и это пример правильного слухового восприятия звука, за которым последовало реагирование в ошибочном фрейме[574]574
Пример заимствован из работы Иешуа Бар-Хиллела. См.: Bar-Hillel Y. Indexical expressions // Mind. 1954. vol. 53. p. 370. «Кваэииндексальная» лаконичность обыденных разговоров, тщательно описанная Бар-Хиллелом, гарантирует, что всегда будут возможны двусмысленности и ошибки. (Проблема омонимов и метафор будет рассмотрена ниже.)
[Закрыть].
Наряду с двусмысленностями рассмотрим ошибки, классифицированные по их связи с процессом определения фрейма понимания или действия.
1. Ошибки, связанные с первичными схемами интерпретации. Реализация первичной схемы в определенной организации опыта и глубокая убежденность в правильности понимания происходящего на данном уровне оборачиваются замешательством и затруднением, испытываемыми действующими индивидами после открытия, что они исходили из неверной схемы. Так, медсестра-практикантка, пробующая через трубку напоить пациента, лицо которого забинтовано, может испытать нервное потрясение, когда вдруг поймет, что очевидное отсутствие жажды объясняется тем, что пациент умер еще до начала процедуры и, следовательно, это объект из совсем иной системы координат, чем она думала[575]575
Дейвид Садноу рассказывает: «Медсестра-студентка, которой сказали, что пациент, кому она только что сделала инъекцию, был уже мертв, истерически кричала и тряслась нервной дрожью в течение нескольких минут. Ей дали полчаса отдыха, чтобы она оправилась от потрясения». См.: Sudnow D. Passing on. Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall, 1967. p. 88.
[Закрыть]. Человек, споткнувшийся при выходе из магазинчика и начавший было извиняться перед продавцом за то, что задел его ногу, может быть особенно раздосадован, посмотрев вниз и поняв, что споткнулся о ковер – объект социально нейтральный. Следующая история стала анекдотом.
Юнайтед Пресс интернейшенел:
– Помогите, помогите, пожалуйста, помогите! – слышался крик из полуподвала одной из школ Нортсайда.
– Подойдите к двери! – призывал полисмен Уильям Диас, вызванный на место происшествия встревоженными окрестными жителями. – Никто вас не тронет, вы в безопасности!
На зов никто не пришел. Диас выломал дверь. За ней сидела тропическая птица майна, любимица школьного сторожа.
Диас сказал, что птица нехорошо себя вела после ее разоблачения. Увидев полицейского, она сменила тактику и начала поливать представителя закона отборной бранью, упорно выкрикивая одни и те же ругательства[576]576
The Evening Bulletin (Philadelphia). 1970. June 22.
[Закрыть].
Во всех этих случаях причины замешательства вполне доступны пониманию. Если это случай, предполагающий деятельность, характеризующийся своей структурной логикой, которая подразумевает тонкое просеивание исходных предпосылок, то, по-видимому, включение в эту деятельность на основании неверной первичной схемы или даже ошибки в любом элементе выбранного фрейма поставит действующего индивида в неловкое положение по отношению к текущим событиям.
Вопросы, касающиеся определения фрейма, становятся острыми в обстоятельствах, где мы представляем себе «естественную» схему поведения в чистом виде, возможно, обязанную преодолевать существующие социальные схемы. Например, во многих случаях надо принимать решение, реагировать ли на поведение индивида так, словно бы оно было полностью управляемым и целенаправленным, или посчитать его как бы непроизвольным симптомом. По сути, это значит решать, как оценивать и рассматривать действие: в детерминистских координатах или в волюнтаристской перспективе. Социальная значимость дилеммы, связанной с выбором адекватного фрейма, не должна мешать нам видеть, что при выборе между перспективами пониженной и полной ответственности возможна простая ошибка в определении фрейма.
По рассказу Дейва Найлза, какой-то малый лежит лицом вниз на мостовой Пауэлл-стрит – движение на улице, конечно, застопорилось. Вдруг из автомобиля с заглохшим мотором и прицепленным тросом вылезает пожилая леди и начинает делать парню искусственное дыхание. Тогда он поворачивает голову и говорит: «Послушайте, сударыня, не знаю, во что играете вы, а я пытаюсь закрепить этот трос!»[577]577
Caen H. San Francisco Chronicle. 1967. November 29.
[Закрыть].
Ошибочное определение фрейма случается также, когда уменьшение ответственности за человеческие действия можно обосновать по-разному. Так, тяжелое крупозное или переносимое на ногах воспаление легких нередко сопровождается у больного «периодическими бредовыми состояниями». Он действует, как безумный: его поведение в точности имитирует поведение человека «не в своем уме» или пьяного до потери сознания[578]578
Houts M. Op. cit. p. 261.
[Закрыть]. Эпилептические припадки тоже могут производить впечатление сильного опьянения, и возникающие отсюда недоразумения – одна из потенциальных возможностей, свойственных этой группе психических расстройств[579]579
Experiments in survival / Ed. by E. Henrich, L. Kriegel. New York: Association for the Aid of Crippled Children, 1961. p. 101.
[Закрыть]. Пример – следующий репортаж.
Внезапно полупустой трамвай с лязгом и скрежетом остановился. Водитель пронесся в хвост вагона и склонился над обмякшим телом женщины, по виду матроны средних лет, завалившейся на своем сиденье. Через мгновение этот напуганный мужчина распрямился с видом явного облегчения.
«Я думаю, она пьяна», – пояснил он собравшимся вокруг пассажирам. Этот диагноз показался разумным всем находившимся в вагоне. От ее дыхания шел явственный запах алкоголя, а когда водитель попробовал поднять женщину с сиденья, ее начало рвать и она неразборчиво пыталась сказать что-то[580]580
San Francisco Chronicle. 1964. December 17.
[Закрыть]. Четырьмя часами позже в ближайшем полицейском участке эта женщина, которой прописали промывания желудка, умерла от мозгового кровотечения, как оказалось, не имея каких бы то ни было следов алкоголя в крови.
2. К ошибкам в первичных схемах добавляются и ошибки в подборе ключа к деятельности. Эти ошибки обычны, и о них часто пишут в прессе.
Лондон. Вчера какой-то мужчина в толпе, увидев трех преследуемых полицейскими типов, которые бежали по деловой улице близ Трафальгарской площади, взял наизготовку свою прогулочную трость. Он знал, в чем состоит его гражданский долг, если бобби преследуют грабителей. Замахнувшись как следует, он треснул одного из убегавших по голове и исчез с места происшествия. Его единственным желанием было остаться неизвестным героем. Пострадавшего доставили в госпиталь, чтобы зашить глубокую рану на голове. Этим же вечером, залечивая травму, тридцатилетний актер Майкл Макстей пожаловался, что киносъемки получились чересчур реалистическими. «Я допускаю профессиональный риск, – сказал он, – но все-таки думаю, что тот мужик должен поставить мне выпивку»[581]581
San Francisco Chronicle. 1966. May 23. В игре ошибаются не только люди, как свидетельствует история, рассказанная в лондонском еженедельнике «Таймс»: «Эльзасская собака, которая загрызла ребенка до смерти, возможно, приняла его за свою резиновую игрушку-пищалку. Это было установлено вчера судом присяжных в Саутуорке после расследования причин смерти трехнедельной Катлин Ховард. Дед ребенка, мистер Джордж Ховард, сообщил, что собака любила играть игрушечной таксой. „Она пищала как младенец, когда пес кусал ее. Все это действовало нам на нервы, и я выбросил пищалку прочь. Думаю, пес принял ребенка за свою игрушку“. Мать младенца, девятнадцатилетняя миссис Ховард, плакала, когда говорила, что „Катлин в первый раз была в саду!“. Сержант полиции заявил, что игрушечная собака искусана в грудной области, – там же, где была укушена девочка. Решением суда была установлена „смерть от несчастного случая“». См.: The Times. London. 1970. August 5.
[Закрыть].
Весьма распространенный источник ошибок при определении ключа к деятельности составляют те случаи, когда происходит нечто угрожающее и участники на мгновение начинают настаивать на игровом характере происходящего отчасти потому, что такие события обычно разыгрываются как раз в порядке шутки:
Кассирша-блондинка из муниципально-федеральной ассоциации ссудно-сберегательных учреждений расхохоталась, когда вчера вскоре после полудня вооруженный преступник направил на нее автоматический пистолет 45-го калибра.
«Это совсем не смешно, – прошипел модно одетый бандит двадцатипятилетней Кэрол Гилберт. – Гони все деньги!»
Мисс Гилберт, призналась полиции, что восприняла все это как розыгрыш. Она отдала более трех с половиной тысяч долларов. Налетчик сложил добычу в коричневый портфель-дипломат и был таков[582]582
San Francisco Chronicle. 1966. May 18. Похожие кратковременные ошибки в определении ключа для распознавания деятельности демонстрируют люди при попытках ввести их в заблуждение. См.: Alex N. On being mugged: The event and its aftermath // Urban Life and Culture. 1973. vol. 2. p. 265.
[Закрыть].
Или другой случай.
Кеннет А. Линдстранд, торговец тридцати двух лет, ранним воскресным утром в канун Дня всех святых пришел на костюмированный бал в один из роскошных домов в пригороде Лос-Анджелеса.
Линдстранд, который жил на другой стороне той же улицы, был одним из немногих гостей, кто пришел без маскарадного костюма. Он потанцевал немного и ненадолго отлучился. Когда он вернулся, за ним стал гоняться мужчина с револьвером.
Все смеялись. «Револьвер выглядел игрушечным, – оправдывался потом другой гость, Брюс Кейн, – хотя я видел вспышки». Линдстранд упал, а гости еще несколько минут смотрели, как он корчился на полу, и смеялись.
Его преследователь скрылся фактически незамеченным. Наконец, один из участников маскарада подошел, пощупал пульс упавшего и закричал: «У него нет пульса! Этот человек мертв!» Прибывшие детективы опросили всех, но, как было сказано, не нашли никаких улик для установления личности убийцы[583]583
San Francisco Chronicle. 1967. October 31. Излюбленная обстановка таинственных убийств на экране – это или кульминационная сцена в цирке, или ярмарочное веселье, или костюмированный бал, где охота за героем, опасность его положения и беспощадность преследователей опознаются публикой в ошибочном ключе: она видит в драматической охоте на человека невинную маскарадную забаву.
[Закрыть].
Как и следовало ожидать, в истории преступлений в США нашлось ограбление казино, ошибочно воспринятое в юмористическом ключе. Представьте обстановку Маундз-клуба в 1947 году в Лейк-Каунти под Кливлендом.
За пятнадцать минут до Полуночи началось второе вечернее шоу в зелено-желтом обеденном зале. Собралось много народу. В аттракционе были заняты Мэри Хили и Питер Линд Хейес. Мисс Хили, выступавшая в роли Хильдегарды, комически оттаскивала Хейеса от круглого стола, когда мужчина в маске и камуфляже вышел в зал из кухни. Человек в маске вытащил из-под одежды автомат и дал очередь в потолок. Публика отозвалась громким хохотом на эту «реалистическую» деталь сценического действия. Мисс Хили, знавшая, что стрельба в нем не предусмотрена, убежала и заперлась в туалете. В зал вошли еще трое мужчин в масках. Один из них был в серой шляпе и выглядел главарем. Публика аплодировала, все еще считая происходящее частью развлечения, что в итоге сделало менее болезненной потерю денег. Вторая очередь в потолок прекратила смех[584]584
Messick Н. The silent syndicate. New York: Macmillan, 1967. p. 230–231. Наверное, в течение полугода комедианты, которые ставили шоу, не могли добиться справедливости.
[Закрыть].
Интересно, что существуют особые технические устройства типа фейерверков, которые по всеобщему признанию имитируют звуки, имеющие вполне серьезный смысл, и поэтому тоже дают основания для ошибочно несерьезных толкований. Так, король Марокко Хуссейн, празднуя свое сорокалетие на большом дворцовом приеме, оставался образцом гостеприимного хозяина в то время, как осуществлялась попытка государственного переворота.
Называя последний из вышеупомянутых вид ошибок «ошибками в определении ключа» к деятельности, мы используем чрезмерно обобщенную терминологию. О гостях Маундз-клуба, апартаментов в Ван-Нюйсе и короля Хусейна можно было бы сказать и гак, что они прочитали свой опыт в «возвышающем ключе»: приписали произошедшим событиям более тонкую структуру, чем было в действительности. Этот терминологический оборот позволяет нам предвосхитить противоположную разновидность ошибок – «реакции в понижающем ключе». Вот некоторые примеры таковых.
Роберт Кристофер вчера зарекся когда-либо играть в игрушки. Кристоферу двадцать три года. В пятницу, во второй половине дня он сидел в автомобиле, поджидая приятеля, и его взгляд случайно упал на игрушечный автомат, лежавший на сиденье. От скуки он взял в руки оливково-зеленый ствол, высунул его из окна и нажал спусковой крючок: «Тра-та-та!». К несчастью для Кристофера, его автомобиль был припаркован возле офиса Литтонской ссудно-сберегательной ассоциации в деловом центре Пало-Альто.
Кто-то из служащих компании услышал «стрельбу», выглянул в окно и увидел ствол автомата. Через несколько минут шесть полисменов целились в автомобиль. Один из них осторожно приблизился к открытому окну и скомандовал: «Брось оружие!» Кристофер повиновался[586]586
San Francisco Chronicle. 1965. July 18.
[Закрыть].
В подобных случаях некто, предпринимая «несерьезные» действия, обнаруживает, что события выходят из-под его контроля, так как «другие» толкуют его шутку в дурном смысле, не имея правильного ключа к данному фрагменту деятельности. Но веселые игры или шутливые выходки могут оказаться крайне неудачными и независимо от чьих-либо предвзятых мнений, когда происходят физические, материальные события, придающие буквальность игре, хотя бы ретроспективно. Вот примеры таких роковых шалостей.
Франк Хикс, двадцати восьми лет, вчера утром проснулся в хорошем настроении и захотел сыграть в русскую рулетку со своей двадцатисемилетней женой Барбарой. Они были еще в постели в своей квартире в Окленде, когда Хикс полез в ящик шкафа, вынул револьвер 38-го калибра и проверил его барабан. Дразня жену, он навел на нее оружие и нажал на курок. Тот щелкнул вхолостую. Тогда муж снова проверил патронник револьвера и, приставив его к своему правому виску, опять спустил курок. Раздался выстрел, и пуля вошла ему в голову. «Так, как он, еще никто не удивлялся, – истерически рыдала миссис Хикс. – Он умер с таким удивленным лицом». Родственники сообщили, что Хикс с перерывами прослужил в армии одиннадцать лет[587]587
San Francisco Chronicle. 1966. August 10.
[Закрыть].
Бландфорд, Англия. Семнадцатилетний учащийся элитной школы для мальчиков был найден вчера возле железнодорожного полотна связанным, с кляпом во рту и с отрезанными ногами. Полиция заявила, что его, очевидно, привязали к рельсам и поезд прошел по его ногам. Местные власти допускают возможность, что юноша стал жертвой глупой и злонамеренной школярской выходки. Стивен Харгривс успел сказать нашедшим его рабочим: «Они привязали меня». Он не смог сообщить ничего больше. В довольно сносном состоянии его доставили в Королевский лазарет в Солсбери[588]588
San Francisco Chronicle. 1964. September 25.
[Закрыть].
Внимательный читатель заметит, что, рассматривая человеческие реакции в «повышающем» и «понижающем» ключах, я до сих пор останавливался на «откровенных» шутках, то есть таких действиях, которые по природе своей изначально рассчитаны на восприятие в качестве шуток, но эти шуточные действия либо не осуществлялись, когда их ждали, либо осуществлялись невпопад, когда в действительности о шутке не могло быть и речи. Здесь намечается удобный переход к рассмотрению роли сфабрикованных, подстроенных действий в возникновении ошибок, связанных с подбором ключа к чужой деятельности, начиная с легкого поддразнивания и других добродушных придумок и кончая фабрикациями, продиктованными эксплуататорскими целями. Однако при этом я не собираюсь анализировать такое отношение индивида с миром, которое удерживает его от ошибок: быть действительно обманутым другими – значит неправильно судить о происходящем, но такая неправильность – не то, что здесь названо ошибкой. Из анализа следует также исключить случаи, когда индивид верит, что он дурачит других, а в действительности это они управляют событиями, так что самодовольный умник и не подозревает о своем разоблачении, и это его, а не других, контролируют и сдерживают. В общем, ошибки в отношении подстроенных действий возникают тогда, когда человек убежден, будто делается попытка «надуть» его, а в действительности ничего подобного не происходит.
