Текст книги "Анализ фреймов. Эссе об организации повседневного опыта"

Автор книги: Ирвинг Гофман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 43 страниц)

В этом ключе Гофман рассматривает «стратегии выигрыша», осуществляемые в ситуациях повседневного общения. Каждый «стратег» пытается обнаружить слабость других и являет собой имперский тип, независимо от величины его империи. «Стратегии выигрыша» образуют схему информационной игры, определяющую стиль поведения. Гофман рассматривает ритуальное управление межличностными контактами, когда индивиды должны не только уметь выходить из ситуаций, напоминающих холодную войну, но также относиться к ним уважительно, с ритуальным почтением независимо от того, нравятся они или не нравятся. Фактически речь идет о феномене священного, лежащего в основе социальных порядков[67]67
  Нисбет Р. Возвращение священного / Пер. с англ. Е.Д. Руткевич // Социологический журнал. 1999. № 1/2.


[Закрыть]. Индивидуальные выигрыши часто оказываются мнимыми, а победы – пирровыми. Вообще, в повседневной жизни победить мало, нужно заслужить моральное одобрение своих действий.

В книге «Ритуал интеракции» упоминаются наблюдения за игроками в казино Лас-Вегаса. Социальное действие связывается Гофманом с намерением «попытать случай»; люди действуют с непредвиденными последствиями; игроки делают ставки, пытаясь взять куш, и т. п. Аналогичный жаргон использован Гофманом в книге «Стратегическая интеракция», где обсуждаются различные типы «движений» игроков, от «нечаянных» и «наивных» жестов до «управляющих движений», осуществляемых для того, чтобы повлиять на игру, а также «обнаруживающих движений», цель которых – выявить «управляющие движения». Дополнительно могут разыгрываться и «контр-управляющие движения». Все эти «исполнения» свидетельствуют о том, что само «действо» игры важнее выигрыша, игроки получают возможность продемонстрировать «характер» и хотя бы ненадолго избавиться от рутины. Гофман замечает, что в современной жизни не так уж много ситуаций, где люди могут проявить свои моральные качества, следовательно, добропорядочный человек вынужден воздерживаться от экстремальных сегментов социальной жизни. Тем самым он теряет сопричастность высокому – социальным ценностям, которые конституируются уже не повседневностью, а «фабриками грез»: телевидением, кинематографом, литературой[68]68
  Goffman E. Interaction ritual: Essay on face-to-face behavior. p. 260–262.


[Закрыть]. Открывая прямой доступ к возвышающему нас обману, казино помогает обрести новую юность, дарит переживание мгновенного риска, удачи и красивой жизни. Пафос казино заключается не в наивной вере игроков в удачу, а в развертывании ритуального действа. В дальних углах казино, где стоят пяти– и десятицентовые автоматы, люди доказывают смысл жизни только самим себе. «Выброшенный из общества человек может вставить монетку в машину, чтобы показать другим машинам, что у него еще остались социально одобряемые качества. Эти мгновенные обнаженные спазмы социального „Я“ происходят у последней черты, но и здесь мы обнаруживаем действие и личность»[69]69
  Ibid. p. 237.


[Закрыть]. Метафора игры позволяет, таким образом, найти способ противостоять этому миру.

Доверие (trust).

Гофман определял социальные правила как лежащие в основе поведения невидимые коды. Прежде всего, они выполняют функцию ограничителей. Правила разделяются на следующие оппозиции: (1) субстантивные и церемониальные; (2) симметричные и асимметричные; (3) регулятивные и конститутивные. Субстантивные правила (например, правила дорожного движения) описывают нормы поведения, а церемониальные правила одновременно регулируют и конституируют структуру социального взаимодействия, обычно в виде фоновых допущений. Симметричные правила свойственны отношениям равных, а асимметричные характеризуют отношения власти. Нередко правила предстают как взаимные обязательства и ожидания. Даже формально кодифицированные правила содержат неявные предположения, необходимые для установления смысла правил. Так формулируется проблема «следования правилу», которая активно обсуждается в аналитической философии: чтобы знать правило, надо знать правило применения правила. В президентском послании Американской социологической ассоциации Гофман писал: «Действие порядка интеракции можно рассматривать как систему соглашений, подобных правилам игры на корте, правилам дорожного движения или синтаксису»[70]70
  Goffman E. The interaction order. p. 117.


[Закрыть]. Из всех видов правил наибольший интерес, по Гофману, представляют церемониальные правила, казалось бы чистые условности[71]71
  Goffman E. Interaction ritual: Essay on face-to-face behavior. p. 53–54.


[Закрыть]. Взятые сами по себе, они не имеют смысла, но без них не имеют смысла субстантивные правила. Именно в церемониальных правилах приоткрывается смысл порядка взаимодействия, из них созданы «фабрики доверия». Например, жесты могут ошибочно считаться семантически бессодержательными, а на самом деле они самые насыщенные из всех знаков поведения[72]72
  Goffman E. The interaction order. p. 91.


[Закрыть]. Гофман различает два элемента церемониальных правил: почтительность (deference) и манеру (demeanor). Первое правило может быть любым знаком воспризнания, выраженным посредством ритуала, второе означает способность индивида соответствовать требованиям перевоплощения в участника взаимодействия. Почтительность и манера совпадают в акте общения и могут быть различены только аналитически. При этом почтительность отличается от подчинения, поскольку последнее означает лишь асимметричное распределение власти[73]73
  Goffman E. Interaction ritual: Essay on face-to-face behavior. p. 55–57, 59, 77.


[Закрыть]. Напротив, взаимная почтительность характеризует «идеальные линии руководства». Почтительность подразделяется также на «ритуалы избегания» и «презентационные ритуалы». Например, ритуалы избегания предписывают сохранять фигуру умолчания относительно огорчительных или дискредитирующих эпизодов. Презентационные ритуалы являют собой ресурс индивидов, имеющих какие-либо заслуги. Гофман перечисляет четыре таких ритуала: приветствия, приглашения, комплименты и поддержку. Различение регулятивных и конститутивных правил, вероятно, заимствовано Гофманом из классической работы Джона Серля по теории речевых актов[74]74
  Searl J. Speech acts. Cambridge: Cambridge University Press, 1969. Русский перевод: Серл Дж. Открывая сознание заново / Пер. с англ. А.Ф. Грязнова. М.: Дом интеллектуальной книги, 2002.


[Закрыть]. Регулятивные правила относятся к форме высказывания и представляют собой реакцию на контекст общения, а конститутивные правила сами создают контексты. Во всех случаях социальные правила являются ограничениями действий, хотя в отличие от правил игры они выполняют функцию практического, недискурсивного знания. Составить свод социальных правил невозможно, однако Гофман обсуждает принципы социального взаимодействия как «заповеди уместного поведения».

В статье «Условие Фелиции»[75]75
  По всей вероятности, заглавие статьи Гофмана содержит аллюзию на переписку Ф. Кафки с Фелицей Бауэр. Отношениям с этой двадцатичетырехлетней девушкой посвящены многие страницы «Дневников» Кафки. Переписка не закончилась браком, хотя Фелица дала согласие на предложение Кафки. Присутствие Фелицы, как пишет Кафка, завоевано только посредством письма. – Прим. ред.


[Закрыть] (опубликованной после смерти автора, в 1983 году) Гофман рассмотрел «пресуппозицию пресуппозиций» – общую предпосылку квалификации речевых действий как «нормальных», то есть соответствующих функциональному порядку интеракции[76]76
  Goffman E. Felicity’s condition // American Journal of Sociology. 1983. vol. 89. № 1. p. 153.


[Закрыть]. Эта идея развивает концепцию речевых действий Джона Остина, который описал процедуру высказывания определенных слов в определенных обстоятельствах, определяющую взаимопонимание участников ситуации[77]77
  Austin J. How to do things with words. Oxford: Oxford University Press, 1976. Сборник русских переводов: Остин Д. Избранное / Пер. с англ. В.П. Руднева, Л.Б. Макеевой. М.: Дом интеллектуальной книги, 1999. Остин Джон – английский философ и лингвист, основатель теории речевых актов.


[Закрыть]. Гофман ставит задачу выработать типологию общепринятых «речевых практик» и указывает два аспекта этой проблемы: каковы пресуппозиции (определения ситуации), делающие возможным понимание; каково различие между артикулированным высказыванием и значением высказывания[78]78
  Goffman E. Felicity’s condition. p. 25.


[Закрыть]. В отличие от большинства исследователей речевых действий, разрабатывающих типологии локутивных, иллокутивных и перлокутивных языковых конструкций, Гофман обратил внимание на различие в общении знакомых и незнакомых людей и продемонстрировал типичные «мостики», которые сооружаются при установлении (конституировании) межличностного взаимодействия. Общение знакомых ориентировано на воспроизводство «близости», а общение незнакомых – на воспроизводство «доверия». Например, «мостик» при контакте незнакомых людей создается посредством просьбы о незначительной услуге: узнать, который час, или попросить прикурить. Как правило, содержание этих речевых действий заключается не в услуге, а в легитимации контакта, и тогда общение приобретает рутинную форму. Напротив, общение близких знакомых характеризуется значительной диффузностью, и постороннему практически невозможно понять содержание их высказываний, наполненных эллипсисами (пропусками) и анафорами. Однако включенность «близких» акторов в контекст разговора позволяет им уверенно оперировать устойчивыми оборотами приветствий, вопросов и ответов, дейктическими конструкциями – всем, что делает техники общения обыденными и привычными. Во всех случаях сохраняются различия между содержанием высказывания (референцией) и его значением. Часто обмен информацией представляет собой только видимость обмена информацией, участники общения не узнают ничего нового, и главную роль играет фатический компонент речи, направленный на конституирование самого общения.

Условия оптимального речевого общения должны отвечать следующим требованиям: (1) участники взаимодействия должны соблюдать ситуативные приличия; (2) участники взаимодействия должны тщательно выбирать соответствующий уровень вовлеченности; (3) участники взаимодействия должны быть доступны для всех, кто включен в круг общения; (4) участники взаимодействия должны проявлять гражданское невмешательство. Ситуативные приличия определяются следующим образом: «В присутствии друг друга люди могут выступать в роли не только физических, но и коммуникативных инструментов. Эта возможность имеет важное значение для каждого, кто участвует в общении, и подчинена нормативной регуляции, образуя некую разновидность упорядоченного коммуникативного движения»[79]79
  Manning Ph. Erving Goffman and modem sociology. London: Polity Press, 1992.


[Закрыть]. Начало общения и его поддержка требуют от участников хорошей осведомленности в правилах поведения, диктуемых ситуацией, а также отчетливого осознания границ коммуникативной ситуации. Хотя эти правила неявны, они имеют довольно жесткий характер. Ситуативные приличия являются критерием «нормальности» поведения индивидов и, соответственно, распознавания отклонений. Исключительно важное положение гофмановской теории пресуппозиции общения (не только речевого) заключается в том, что его «настройки» и соответствующие ожидания не должны быть осознанными действиями; наоборот, осознанные установки нередко приводят к разрушению искренности и доверия.

Идеи Гофмана занимают важное место в современной теоретической социологии. Рэндалл Коллинз отмечает, что концепция Гофмана, являющая собой интеллектуальный отклик на идеи Дюркгейма, объединяет в «континуум фреймов» и этнометодологию, и символический интеракционизм[80]80
  Collins R. Theoretical sociology. New York: Harcourt Brace Jovanovitch, 1986. p. 296.


[Закрыть]. Несмотря на своеобычность концептуального словаря, Гофман сохранил преемственность с классической социологической традицией XX века и предложил перспективную версию микросоциологии на основе синтеза реалистского и «понимающего» подходов.

* * *

Стиль Гофмана исключительно своеобразен. Его словарь нагружен фразеологическими оборотами, метафорами, аллюзиями. В то же время выразительные средства используются им для создания максимально точных типологических различений. Вообще, Гофман не стремится говорить красиво, даже наоборот: его манере письма присуще выраженное стремление к терминологизации языка социологии и постоянное, иногда утомительное, с множеством примеров, кружение вокруг одной и той же мысли. Кажется, ему не хватает слов, и он часто прибегает к окказиональным конструкциям и сложным синтаксическим цепочкам, соединенным сопоставительными и противительными союзами, как будто каждый раз возражая только что сказанному. Многочисленные примеры выполняют не только роль иллюстраций, но и экспликативную задачу – вносят существенные коррективы в содержание понятий, и фреймы начинают делиться, образуя все новые и новые типы.

Концептуальный словарь Гофмана соединяет в себе точность описаний с выразительностью и инновационностью языковых средств, которые, как правило, заимствуются автором из повседневного языкового узуса. Разумеется, избежать полисемии здесь практически невозможно (например, только для обозначения разного рода обманов в книге используются десятки лексических единиц). Однако перенос в язык социологии ненаучных (до времени) понятий и образов позволяет создать то состояние напряженности, которое граничит с головоломкой и открывает возможность аналитических описаний неизвестной реальности – в данном случае реальности повседневного взаимодействия.

Переводчикам и научным редакторам русского издания приходилось постоянно и, возможно, избыточно прибегать к транскрипциям и транслитерациям, пространным пояснениям и переложениям. Проще всего обстояло дело с англицизмами, которые адаптированы русским языком. Таков, в частности, базовый термин фрейм. В других случаях приходилось принимать решения в условиях неопределенности. Например, encounter и gathering означают встречу, но в первом случае это встреча незапланированная, как правило, двух людей, а во втором напоминает сбор или собрание, а бывает и сборище. Один из ключевых терминов гофмановской работы performance переводился как представление или исполнение, а в некоторых случаях транслитерировался как перформанс. Определенные сложности возникли в связи с переводом лексики, обозначающей действия. Лексический репертуар русского языка не содержит простых и ясных эквивалентов для различения слов action, act, agency, doing. В зависимости от контекста использовались синонимы деятельность, действие, иногда поведение. Обозначение субъекта действия (actor, agent, doer) также представляет собой нетривиальную переводческую задачу. Здесь, как правило, применялся общепринятый в поведенческих науках термин актор (за исключением случаев, когда речь шла об актерах), реже субъект действия; занятое в русском языке слово деятель при переводе вообще не пригодилось, а слово агент (если не считать многочисленных примеров из деятельности разведслужб) употреблено только в терминологической паре принципал/агент.

Трудности перевода обусловили необходимость значительного расширения и детализации «импортного» предметного указателя. Там, где было необходимо, переводческие решения сопровождались подстрочными пояснениями. В ссылках на источники создавались современные библиографические описания, по возможности указывались русские переводы цитируемых изданий.

Перевод и издание книги стали возможными благодаря инициативе президента Фонда «Общественное мнение» А.А. Ослона, постоянным усилиям директора фонда по исследованиям Е.С. Петренко, а также ведущего сотрудника фонда С.Б. Басмановой. Редакторы перевода признательны Джеффри Макмиллану за консультации по некоторым трудностям английской фразеологии.

Доктор философских наук, профессор

Г.С. Батыгин.

Апрель 2003 года.

Выражение признательности

Некоторые материалы книги получили отражение в лекциях, прочитанных мной в университете Брандейса, университете штата Теннесси, Манчестерском и Эдинбургском университетах. Весной 1970 года, в лекциях, прочитанных в университете штата Нью-Йорк в Буффало, я имел возможность изложить целостную концепцию книги. Много полезных сведений было почерпнуто из письменных работ, подготовленных моими студентами на занятиях по «анализу фреймов» за последние десять лет. Я признателен Ли Энн Драуд за дружескую помощь в подготовке издания. Майкл Делани внимательно прочитал рукопись и сделал множество подробных критических замечаний; и хотя не все они были приняты, в книге учтено подавляющее большинство его рекомендаций. Делл Хаймс, Уильям Лабов и Джоэль Шерцер прочитали книгу с социолингвистической точки зрения. Сотрудник издательства «Харпер энд Роу» Майк Робинсон провел необходимую редакторскую обработку текста.

Выражается благодарность авторам, издательствам и органам массовой информации, предоставившим возможность использовать опубликованные ими материалы:

Из книги: Funke, Lewis; Booth, John. Actors Talk about Acting. Перепечатывается с разрешения Random House, Inc. and Curtis Brown, Ltd., 1961.

Текущие информационные сообщения перепечатываются с разрешения корпорации Associated Press.

Из книги: Genet, Jean. The Blacks: A Clown Show. Используется с разрешения издательства Grove Press, Inc. and Rosica Colin Limited.

Из журнала: The Boston Traveler. Перепечатывается с разрешения Корпорации Херста: Boston Herald American-Sunday Herald Advertiser Division.

Из книги: Gelber, Jack. The Connection. Copyright © 1957 by Jack Gelber. Перепечатывается с разрешения издательства Grove Press, Inc. и автора публикации.

Из книги: Van Buren, Abigail. Dear Abby. Перепечатывается с разрешения еженедельника: Chicago Tribune – New York News Syndicate, Inc.

Из газеты: The Evening Bulletin, Philadelphia. Перепечатывается с разрешения редакции газеты The Philadelphia Evening and Sunday Bulletin.

Из книги: Pudovkin V.I., trans. by Ivor Montague. Film Technique and Film Acting. Memorial Edition, 1958. Перепечатывается с разрешения издательства Grove Press, Inc., New York, and Vision Press Ltd., London.

Из книги: Macgowan, Kenneth, and Melnitz, William. Golden Ages of the Theater, 1959. Перепечатывается с разрешения издательства Prentice-Hall, Inc., Englewood Cliffs, N.J.

Из книги: Prideaux, Tom. Life Magazine. 1968. Перепечатывается с разрешения корпорации Time Inc.

Из книги: Lucas, Theophilus. Lives of the Gamesters // Games and Gamesters of the Restoration. Перепечатывается с разрешения издательства Routledge & Kegan Paul Ltd.

Из газеты: Los Angeles Times/Washington Post News Service dispatches. Перепечатывается с разрешения редакции газеты: The Washington Post.

Из книги: Blum, Alan F. Lower-Class Negro Television Spectators: The Concept of Pseudo-Jovial Scepticism // Blue-Collar World: Studies of the American Worker // Ed. by Arthur B. Shostak and William Gomberg. 1964. Перепечатывается с разрешения издательства Prentice-Hall, Inc., Englewood Cliffs, N.J.

Из книги: Smith, Al. Mutt and Jeff. 1972. Перепечатывается с разрешения издательства McNaught Syndicate.

Из журнала: The New York Times. 1962, 1966, 1967, 1968, 1970. Перепечатывается с разрешения компании The New York Times Company.

Из английского перевода пьесы Аристофана «Мир»: Aristophanes. Peace // The Complete Greek Drama. vol. 2 / Ed. by Whitney J. Oates and Eugene O’Neill, Jr. 1938. Renewed 1966 by Random House, Inc. Перепечатывается с разрешения издательства Random House, Inc.

Из газеты: The Philadelphia Inquirer. Перепечатывается c разрешения редакции.

Из еженедельника: The Observer, London. Перепечатывается с разрешения редакции.

Из текущих сообщений Информационного агентства Reuter. Перепечатывается с разрешения Информационного агентства Reuter.

Из газеты: San Francisco Chronicle. 1954, 1962, 1963, 1964, 1965, 1966, 1967, 1968. Перепечатывается с разрешения корпорации Chronicle Publishing Со.

Из книги: Balázs, Bela. Theory of the Film. 1952. Перепечатывается с разрешения издательства Dobson Books, Ltd. Dover Publications, Inc., New York, and Dobson Books, Ltd., London.

Из еженедельника: Time. Перепечатывается с разрешения корпорации: Time. The Weekly Newsmagazine; Copyright Time Inc.

Из журнала: The Times, London. Перепечатывается с разрешения редакции.

Из текущих информационных сообщений корпорации United Press International. Перепечатывается с разрешения United Press International.

Из книги: Ionesco, Eugene. Victims of Duty. Перепечатывается с разрешения издательства Grove Press, Inc., New York, and Calder & Boyars Ltd, London.

Из книги: Heller, Joseph. We Bombed in New Haven. 1967. Перепечатывается с разрешения издательства Scapegoat Productions, Inc. Alfred A. Knopf, Inc. and Candida Donadio & Associates, Inc.

1
Введение

Древняя философская традиция учит нас, что восприятие читателем реальности не более чем иллюзия и, проникая в смысл авторских суждений о восприятии, мышлении, мозге, языке, культуре, новой методологии, неизвестных науке силах, можно приподнять завесу, за которой скрыто истинное положение вещей. Трудно представить, сколь широки возможности, которые открывает для автора и его сочинения такая установка, – и тем печальнее ее последствия. (Есть ли лучший способ рекламы, чем уверения читателя в том, что книга откроет ему глаза на происходящее?) Один из современных примеров такой линии рассуждения явлен некоторыми социально-психологическими теориями и, в частности, «теоремой Уильяма Томаса»: «Если ситуация определяется как реальная, то она реальна по своим последствиям». Это утверждение на первый взгляд кажется верным, но на поверку ложно. Определение ситуации как реальной, несомненно, влечет за собой определенные последствия, но, как правило, они лишь косвенно влияют на последующий ход событий; иногда легкое замешательство нарушит привычный сценарий и едва ли будет замечено теми, кто неправильно распознал ситуацию. Весь мир – не театр, во всяком случае театр – еще не весь мир.

(Если вы организуете театр или, скажем, авиационный завод, вы обязаны найти место для того, чтобы люди смогли повесить пальто или припарковать машины; при этом было бы неплохо, если бы и вешалка, и автостоянка были местами, гарантирующими сохранность пальто и автомобилей.) По всей вероятности, факт «определения ситуации» можно обнаружить почти во всех случаях жизни, но создают это определение, как правило, не участники ситуации, – хотя в обществе имеется немало поводов для такого предположения. Обычно люди правильно оценивают, чем должна являться для них ситуация, и действуют соответствующим образом. Верно, что мы сами активно участвуем в упорядочении нашей жизни, но, однажды установив порядок, мы часто продолжаем его механически поддерживать, как будто он существовал вечно. Поэтому, как часто бывает, мы ждем, пока события сегодняшнего дня отойдут в прошлое, и только тогда можем осознать происшедшее; бывает, сначала что-то делаем, а рассуждения о мотивах и целях содеянного откладываем на потом. Общественная жизнь настолько зыбка и нелепа, что нет никакой необходимости делать ее еще более нереальной.

Хотя анализ социальной реальности не сулит ничего хорошего, в этой книге представлена еще одна попытка анализа социальной реальности. Я старался следовать традиции, заложенной Уильямом Джемсом[81]81
  Джемс Уильям (1842–1910) – американский философ, один из основоположников американского прагматизма. – Прим. ред.


[Закрыть] в его известной работе «Восприятие реальности»[82]82
  Работа Джемса «Восприятие реальности» опубликована в качестве главы в его книге «Принципы психологии». См.: James W. Principles of psychology. vol. 2. New York: Dover Publications, 1950. Chap. 21. p. 283–324. [Русский перевод: Джемс У. Психология / Пер. с англ. под ред. и с предисл. Л.Д. Петровской. М.: Педагогика 1991. – Прим. ред.] Здесь и далее курсив соответствует оригиналу.


[Закрыть], опубликованной впервые журналом «Mind» в 1869 году. Вместо того чтобы спрашивать, что есть реальность, Джемс делает сокрушительный феноменологический прорыв и ставит следующий вопрос: «При каких обстоятельствах мы полагаем вещи реальными?» Важно понять отчетливое различие между реальностью происходящего и чувством, что некоторым вещам реальности не хватает. Таким образом, вопрос, при каких условиях возникают подобные чувства, сводится к узкой конкретной задаче: заниматься устройством фотокамеры, а не изображением на снимке.

Отвечая на этот вопрос, Джемс подчеркивал роль избирательности внимания, внутренней связности и непротиворечивости знания. Решающую роль у Джемса играет различение «миров», которые могут стать реальными благодаря нашему вниманию и интересу к ним, возможных подуниверсумов, или, в терминах Арона Гурвича[83]83
  Гурвич Арон (1901–1973) – немецкий философ, последователь феноменологического направления. – Прим. ред.


[Закрыть], «порядков существования», в каждом из которых любой объект определенного рода обретает присущее ему бытие: чувственный мир, мир научных объектов, мир абстрактных философских истин, мир мифа и веры в сверхъестественные силы, мир сумасшествия и т. д. Каждый из этих подмиров, согласно Джемсу, имеет «свой специфический, особый способ существования»[84]84
  James W. Principles of psychology. vol. 2. New York: Dover Publications, 1950. p. 291.


[Закрыть] и «каждый мир, пока он находится в сфере нашего внимания, по-своему реален; просто реальность меркнет по мере снижения внимания»[85]85
  Ibid. p. 293.


[Закрыть]. Затем Джемс смягчает столь радикальную позицию, он признает, что чувственный мир занимает особое положение: мы полагаем его самой наиреальнейшей реальностью в силу того, что он поддерживает наши самые сильные убеждения и перед ним вынуждены отступать другие миры[86]86
  Интерес Уильяма Джемса к проблеме множественности миров не был случаен. В работе «Многообразие религиозного опыта» он вернулся к этому вопросу, но с другой стороны. См.: James W. Varieties of religious experience. New York: Longmans, Green & Co., 1902. [Русский перевод: Джемс В. Многообразие религиозного опыта. СПб.: Андреев и сыновья, 1993. – Прим. ред.]


[Закрыть]. В этом Джемс сходился с учителем Эдмунда Гуссерля[87]87
  Гуссерль Эдмунд (1859–1938) – немецкий философ, один из основателей феноменологии. – Прим. ред.


[Закрыть] Луйо Брентано и считал необходимым (к чему пришла и феноменология) различать содержание непосредственного восприятия и приписывание реальности тому, что содержится в восприятии или «заключается в скобки»[88]88
  «Но не очевидно ли, что в предложениях, выражающих неверие, сомнение, вопрос или условие, понятия сочетаются точно так же, как и в утверждении, в которое мы твердо верим»? См.: James W. Principles of psychology. vol. 2. p. 286. Арон Гурвич в книге «Поле сознания» при обсуждении идей Эдмунда Гуссерля делает аналогичное замечание: «Среди таких особенностей мы отметили те, которые касаются разных способов представления, когда одна и та же вещь может представляться в восприятии, потом в воспоминании или воображении; или когда определенное положение дел (собственно содержание предложения) утверждается или отрицается, ставится под сомнение, о нем спрашивают или его полагают вероятным». См.: Gurwitsch A. The field of consciousness. Pittsburgh: Duquesne University Press, 1964. p. 327.


[Закрыть].

Главный прием Джемса заключался в инспирирующей игре со словом «мир» (или «реальность»). Но, конечно, речь должна идти не о мире, а о мире непосредственного восприятия отдельного человека. Фактически дело не доходит даже до мира непосредственного восприятия. Не надо умных слов. Джемс распахнул окна свежему воздуху и свету.

В 1945 году к этой теме обратился Альфред Шютц[89]89
  Шютц Альфред (1899–1959) – австро-американский социолог, один из основоположников феноменологической социологии. – Прим. ред.


[Закрыть] в статье «О множественных реальностях»[90]90
  Статья впервые появилась в журнале «Philosophy and Phenomenological Research». 1945. p. 533–576, затем была перепечатана в трехтомнике избранных работ Шютца (Schutz A. Collected Papers. 3 vol. The Hague: Martinus Nijhoff, 1962. vol. 1. p. 207–259). Более поздний вариант этой работы опубликован в статье: Schutz A. The Stratification of the Life-World // Schutz A., Luckmann T. Structures of the Life-World. Evanston, Ill.: Northwestern University Press, 1973. p. 21–98. Переложение идей Шютца имеется в книге Питера Бергера и Томаса Лукмана. См.: Berger P., Luckmann Т. The social construction of reality. Garden City, NY: Doubleday & Company, 1966. [Русский перевод: Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: трактат по социологии знания / Пер. с англ. Е.Д. Руткевич. М.: Медиум, 1995. – Прим. ред.]


[Закрыть]. Его рассуждения удивительно схожи с рассуждениями Джемса, но большее внимание он уделяет анализу условий порождения одной «реальности», одной «конечной области значений» как противоположных другой «реальности» и другой «конечной области значений». Шютц развивает интересную, хотя и не вполне убедительную мысль о том, что мы переживаем особого рода «шок» при резком переходе из одного мира в другой, скажем из мира снов в мир театра: «Существует столько же бесчисленных видов шока, сколько „конечных областей значения“, которым я могу приписать свойство быть реальными. Вот некоторые примеры: шок при погружении в мир снов; внутренняя перенастройка, которую мы испытываем, когда поднимается театральный занавес и мы совершаем переход в мир сцены; радикальное изменение установки, когда, рассматривая картину, мы ограничиваем свой взгляд рамой и погружаемся в мир живописи; наше недоумение, разряжающееся смехом, когда, слушая анекдот, мы на время готовы принять вымышленный мир шутки, обнаруживающей глупость повседневного мира, за реальность; переход в воображаемый мир тянущегося к игрушке ребенка и т. д. То же самое мы видим в многообразии религиозного опыта: например, переживание кьеркегоровского „мгновения“ как прыжка в сферу религиозного является шоком наряду с решением ученого сменить энергичное участие в делах „мира сего“ на бесстрастное созерцание»[91]91
  Schütz A. Collected Papers. vol. 1. p. 231.


[Закрыть].

Хотя, как и Джемс, Шютц считал, что «мир труда» занимает доминирующее положение, он значительно сдержаннее высказывался относительно его объективности: «Мы говорим об областях значения, а не о субуниверсумах, так как именно значения нашего опыта, а не онтологическая структура объектов конституируют реальность»[92]92
  Ibid. p. 230. См. также: Schütz A. Reflections on the problem of relevance / Ed. by Richard M. Zaner. New Haven, Conn.: Yale University Press, 1970. p. 125. Я признателен Рихарду Гратхоффу за обсуждение идей Шютца.


[Закрыть].

Тем самым, по Шютцу, приоритет принадлежит субъекту, а не объективному миру: «В той степени, в какой общение с себе подобными возможно только внутри мира повседневности, мы обнаруживаем, что мир повседневности, мир здравого смысла занимают первостепенное положение среди множества областей реальности. Но мир здравого смысла с самого начала является социокультурным миром, и многие вопросы, связанные с интерсубъективностью символических отношений, порождаются изнутри этого мира и в нем находят свое объяснение»[93]93
  Schütz A. Collected Papers. vol. 1. p. 294.


[Закрыть].

Благодаря тому, что наши тела всегда присутствуют в повседневном мире независимо от нашего насущного интереса, это присутствие предполагает способность воздействовать на повседневный мир и подвергаться воздействию с его стороны[94]94
  Ibid. p. 342.


[Закрыть]. Поэтому вместо того, чтобы говорить о субуниверсуме, порожденном в соответствии с определенными структурными принципами, говорят, что субуниверсум имеет определенный «когнитивный стиль».

Статья Шютца (и его наследие в целом) привлекла внимание этносоциологов благодаря Гарольду Гарфинкелю[95]95
  Гарфинкель Гарольд (р. 1917) – американский социолог, автор «этнометодологической» концепции. – Прим. ред.


[Закрыть], который развил тезис о множественности реальностей и продолжил (по крайней мере, в своих ранних работах) искать правила, по которым можно было бы порождать «миры» с определенными характеристиками. Предполагалось, что спроектированная в соответствии с надлежащим техническим заданием механика будет способна изготовить реальность на заказ. Концептуальная привлекательность этой идеи очевидна. Игра наподобие шахмат открывает для тех, кто умеет играть, обитаемую вселенную, некую плоскость бытия, состав исполнителей с неограниченным, казалось бы, числом ситуаций и ходов. При этом игра почти полностью сводится к небольшому набору взаимозависимых правил и практик. Если смыслы повседневной деятельности так же укладываются в ограниченный набор правил, то их экспликация дала бы могучее средство для анализа социальной жизни. Например, тогда можно было бы обнаружить (вслед за Гарфинкелем), что смысл некоторых отклоняющихся действий состоит в том, чтобы нарушить вразумительность происходящего и таким образом породить всеобщий хаос. Открытие емких конститутивных правил повседневного поведения в социологии было бы равнозначно алхимическому действу – пресуществлению материала обыденной социальной деятельности в проницательное научное исследование. Можно добавить, что, хотя Джемс и Шютц убедительно доказывают, что «мир» снов организован иначе, чем мир повседневного опыта, их рассуждения о многообразии миров, о том, можно ли рассматривать повседневную, «бодрствующую» жизнь только как специфический план бытия, связанный с порождением правил, и можно ли вообще рассматривать повседневную жизнь как нечто определенное, представляются весьма сомнительными. Не было достигнуто и существенного продвижения в описании конституивных правил повседневности[96]96
  Многие высказывания Шютца, похоже, так загипнотизировали исследователей, что стали восприниматься как безусловные истины, а не материал для размышления. Трактовка Шютцем «когнитивного стиля» повседневной жизни определяется следующим образом: 1) особое напряжение сознания, а именно бодрствование, порождающее всеобъемлющее внимание к жизни; 2) особое epoché, а именно воздержание от сомнений [в существовании внешнего мира]; 3) превалирующая форма спонтанности, то есть труда (осмысленной спонтанности, основанной на проекте и характеризующейся намерением воплотить проектируемое положение вещей в реальность посредством телесных движений, направленных во внешний мир); 4) особая форма переживания индивидуального «Я» (трудовое «Я» как тотальное «Я»); 5) особая форма социальности (общий интерсубъективный мир коммуникации и социального действия); 6) своеобразная временная перспектива (стандартное время, возникающее во взаимодействии между внутренне переживаемым субъективным и космическим временем как универсальная временная структура интерсубъектного мира). Это лишь некоторые особенности когнитивного стиля, принадлежащего конкретной области значения. Пока наши переживания мира – обоснованные или лишенные оснований – соответствуют этому стилю, мы можем считать эту смысловую область реальной и придавать ей статус реальности. См.: Schütz A. Collected Papers. vol. 1. p. 230–231.


[Закрыть]. Здесь мы сталкиваемся с методологическим затруднением: объявление конституивных правил напоминает бесконечную игру с участием неопределенного количества игроков. Игроки обычно вступают с пятью-десятью правилами (так собираюсь сделать и я), но нет никаких оснований считать, что другие игроки не будут руководствоваться тысячей дополнительных допущений. Более того, Джемс и Шютц забывают пояснить, что повседневность заключается не в том, что индивид ощущает как реальность, а в том, что завладевает им, поглощает и увлекает его; события повседневности можно считать реальными и одновременно нереальными. Обнаруживается структурное сходство между миром повседневности – забудем на время о невозможности создать сколь-нибудь полный каталог миров – и различными иллюзорными «мирами». Однако нет способа узнать, как это сходство способно изменить наш взгляд на повседневную жизнь.

Интерес к направлению Джемса-Шютца недавно пробудился среди тех, кто никоим образом не был связан с феноменологической традицией. Это, в частности, создатели так называемого «театра абсурда», наиболее ярко представленного в аналитических драмах Луиджи Пиранделло. Грегори Бейтсон[97]97
  Бейтсон Грегори (Bateson Gregory, 1904–1981) – англо-американский биолог, антрополог, философ, психиатр. Один из первых стал использовать систематическую киносъемку в полевых этнографических исследованиях. – Прим. ред.


[Закрыть] в своей статье «Теория игры и фантазия»[98]98
  Bateson G. A Theory of Play and Fantasy // Psychiatric Research Reports 2. American Psychiatric Association (December 1955). p. 39–51. Эту же статью см. также: Bateson G. Steps to an ecology of mind. New York: Ballantine books, 1972. p. 177–193. Интересную интерпретацию этой проблемы см. в монографии У. Фрая: Fry W.F., Jr. Sweet Madness: A study of humor. Palo Alto, Calif.: Pacific Books, 1968.


[Закрыть] прямо ставит вопрос о несерьезности и серьезности и показывает, насколько поразителен опыт хотя бы в том, что какая-нибудь частичка серьезного может использоваться в качестве основы для «сборки» несерьезных вариантов того же самого, а иногда вовсе невозможно узнать, что это: розыгрыш или реальность. Бейтсон предложил собственную интерпретацию известного понятия «заключение в скобки» (bracketing) и предположил, что индивиды могут умышленно создавать смешение фреймов (framing confusion) у тех, с кем они имеют дело. Именно в этой статье Бейтсон использует понятие «фрейм» приблизительно в том же смысле, в котором я намерен его исследовать[99]99
  Эдвард Коун вполне определенно использует термин «фрейм» практически в том же значении, что и Бейтсон, и предлагает схожие направления исследования, но я мыслю совершенно независимо от этих авторов. См.: Cone Е.Т. Musical Form and Musical Performance. New York: W.W. Norton & Company, 1968.


[Закрыть]. Аналогичным образом Джон Остин вслед за Людвигом Витгенштейном[100]100
  См., например, труд Л. Витгенштейна: Wittgenstein L. Philosophical investigations. Oxford: Basil Blackwell, 1958. Pt. 2. Sec. 7. [Русский перевод: Витгенштейн Л. Философские исследования / Пер. с нем. М.С. Козловой // Витгенштейн Л. Философские работы. Часть 1. М.: Гнозис, 1994. c. 76-319. Витгенштейн Людвиг (1889–1951) – австрийский философ и логик, основатель аналитической философии. – Прим. ред.]


[Закрыть] предположил, что считающееся «реально происходящим» имеет достаточно сложную природу, хотя индивид может воображать что угодно, в этом случае вернее утверждать, что он просто воображает[101]101
  См. монографию Дж. Остина: Austin J. Sense and sensibilia. Oxford: Oxford University Press, 1962. Ch. 7. (Русский перевод: Остин Дж. Смысл и сенсибилии // Остин Дж. Избранное. М.: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги, 1999. c. 186–198. – Прим. ред.]


[Закрыть]. Необходимо сослаться также на работы ученика Дж. Остина, Д.С. Швейдера, в частности на его превосходную книгу «Стратификация поведения»[102]102
  Schweider D.S. The stratification of behaviour. London: Routiedge and Kegan Paul, 1965.


[Закрыть]. Следует указать разработки исследователей, изучающих обман, хитрость, подлог и другие «оптические» эффекты, а также работы тех, кто изучает «стратегическое взаимодействие», включая и то, как сокрытие и обнаружение мотивов включаются участвующими сторонами в определение ситуации. Исключительно полезна статья Бэрни Глейзера и Ансельма Стросса «Контексты осознания и социальное взаимодействие»[103]103
  Glaser B., Strauss A. Awareness contexts and social interaction // American Sociological Review. vol. XXIX. 1964. p. 669–679.


[Закрыть]. Отметим также современные лингвистические исследования, ориентированные на применение понятия «кода» как механизма, задающего образцы распознавания определенного класса событий.