Текст книги "Безупречный элемент (СИ)"

Автор книги: Ирина Северная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 41 страниц)

– Неизменность? Хотели сказать предсказуемость. Неужели я настолько предсказуем? – голос Вагнера прозвучал так, словно он был ужасно доволен.

– Ну… не настолько, – откровенно смутилась Фреда, вспоминая то, чему недавно стала свидетелем.

Они не спеша шагали по центральной аллее абсолютно безлюдного, наполненного тишиной парка. Редкие фонари и полная луна на малооблачном небе неплохо справлялись с темнотой. В последние дни погода стояла совсем не декабрьская, скорее походила на осеннюю, и никак не навевала ассоциаций с предновогодними днями.

Выпавший снег почти весь растаял, влажный воздух насыщен густыми, терпкими ароматами прелой листвы и земли, холодной воды, мха, травы и сырых камней. Фреда и Вагнер молча шли мимо мокрых скамеек, печальных пустых клумб и спящих фонтанов, затем свернули к деревянному мостику, прошли чуть вперед и оказались на темной, пролегавшей среди зарослей, аллее. Где-то совсем близко журчала вода, кричала ночная птица, перелетая с дерева на дерево.

Неожиданно Вагнер решительно взял Фреду за руку, и, потянув девушку за собой, свернул с дороги в сторону, прямо в заросли деревьев. Фреда на миг замешкалась, удивленно взглянув на то, как сильная ладонь вампира охватывает ее чуть дрогнувшую руку, и шагнула за ним – скорее доверяя, чем покоряясь.

Пройдя среди деревьев, они оказались на берегу быстро текущего ручья с каменистым руслом. Вагнер остановился, коротко взглянул на Фреду и, словно неохотно, медленно выпустил ее руку, скользнув пальцами по гладкой коже.

Девушка почувствовала ощутимый укол сожаления: ее руке было уютно и спокойно в его прохладной крепкой ладони. Жаль, что длилось это так недолго…

– Зачем мы здесь? – спросила Фреда, не очень надеясь на ответ.

– Садитесь, – ровным голосом сказал Вагнер.

Она оглянулась и увидела огромный пень, оставшийся от давно спиленного дерева: он успел потемнеть, стал словно отполированным, а по бокам оброс толстым слоем мха.

– Он мокрый, если я сяду, то быстро замерзну, – Фреда приложила ладонь к поверхности пня.

Вампир молча снял свою куртку и бросил ее на пень.

– Садитесь. И не смотрите на меня так – я-то не мерзну.

– А куртка – это ерунда, – добавил он, прочтя немой вопрос в пристально смотрящих на него зеленых глазах. – Не будьте такой щепетильной, присаживайтесь.

Фреда не стала спорить и села, Вагнер пристроился прямо на холодной и влажной поверхности пня рядом, но не слишком близко. Они сидели, не соприкасаясь, и каждый смотрел перед собой. Она смотрела, как блестит бегущая в ручье вода, отражая ночное небо и свет луны, и еще не осознавала, что поверхность ручья стала вдруг словно закипать. В разных местах возникали маленькие гейзеры, которые выплескивались вверх фонтанчиками и пропадали. Фреда удивленно посмотрела на вампира, но тот остался невозмутим, словно ничего не замечал, продолжая сидеть в расслабленной позе: одна нога чуть согнута, стоит на выпирающем из земли корне, рука небрежно лежит на колене. Ничего не спросив, Фреда продолжила наблюдать за разыгравшейся перед глазами водной феерией.

Фонтанчики вырывались и распадались в воздухе на миллионы брызг, сверкающих в свете луны. Их становилось все больше, они сливались, образуя более крупные фонтаны, взлетающие выше и превращавшиеся в водяные фейерверки. И вдруг вода в ручье одним большим гейзером взметнулась на десяток метров вверх и… рассыпалась на кружевное снежное облако.

Снежинки кружили в воздухе, медленно оседая на воду, на подгнившую мокрую листву и тут же таяли. Фреда, онемевшая от восхищения, с приоткрытым ртом и широко распахнутыми глазами проследила, как снежное облачко долетело до них и припорошило волосы, ресницу, одежду.

Подставив руку, девушка поймала несколько снежинок, и те мгновенно растаяли. Вагнер сделал то же самое, и Фреда увидела, как на его раскрытой ладони лежат идеальной формы снежные звездочки и… не тают. Это было невероятно красиво, но у чуда имелась пугающая и при этом печальная сторона.

Холодный, как лед, неживой, вот каким был Вагнер.

Но Фреда не испугалась, не испытала неприятия, понимая истину по-своему, видя во всем этом больше, чем могла объяснить словами.

Она протянула руку и приложила к ладони Вагнера свои пальцы. Теплое прикосновение мгновенно растопило снежинки.

И обожгло вампира.

– Спасибо. Это было красивое зрелище, – искренне сказала она.

– Вы видели другую сторону магии, наименее пугающую, покорную, управляемую, – отозвался Регент.

– Я так и поняла, – ее губы тронула мечтательная улыбка. – Покажете что-нибудь еще?

– Подумайте о том, что хотели бы увидеть. Во что хотели поверить.

Фреда устремила задумчивый взгляд в темноту.

В этот же миг, где-то на периферии ее зрения возникло слабое свечение. Фреда огляделась и не сразу заметила, что светятся ее руки. Сначала свет был призрачно слабым, чуть голубоватым, но постепенно становился все ярче. Затаив дыхание, она медленно подняла руки, держа их перед собой ладонями вверх. Свечение, как прозрачные перчатки обтекало запястья, кисти и тонкие пальцы, и вдруг стало медленно перемещаться, подниматься вверх, выстраиваясь в подобие вырастающих из ладоней лучей. Лучи состояли из кружащихся в фантастически прекрасном танце крошечных звездочек, которые вспыхивали, гасли и загорались снова.

– Ах… – выдохнула Фреда, поднимая полные восторга глаза на Вагнера, безотрывно наблюдавшего за ее лицом.

Глядя на вампира сквозь сияние, она видела, как в его радужках цвета индиго танцуют отражения сверкающих звездочек, и замечала в глазах Регента не только это, но и что-то еще, отчего сладко заныло в груди.

Тем временем сияние стало менять оттенок, переходя в теплый, красноватый спектр. Голубые звездочки на глазах превращались в огненные искры, сам свет становился огнем, и вот уже в девичьих ладонях пылало настоящее пламя.

Фреда вскрикнула, инстинктивно дернула руками, пытаясь стряхнуть огонь, дыхание ее участилось, в глазах появился страх. Она почти поддалась панике, но, снова увидев глаза Вагнера, успокоилась. Он смотрел на нее так, словно одобрял и восхищался.

Ею, а вовсе не огнем на ее ладонях.

– Оно не обжигает, – пораженно прошептала Фреда.

Поводила руками из стороны в сторону, подняла их выше, став похожей на символическое изваяние, державшее чаши с пламенем. Только никаких чаш не было и огонь полностью подчинялся ей. Она сжала пальцы, пряча пламя в горстях, и оно тут же потухло.

– И в самом деле, слушается меня, – прошептала, разглядывая ладони.

– Огонь слушался вас всегда, но вы не знали об этом. Теперь знаете, заметил Вагнер. – Не забывайте и не бойтесь. И хватит фокусов на сегодня, – заключил он, поднимая с земли корзину для пикника и открывая ее.

Вагнер извлек круглую коробку, похожую на те, в которых продают торты и снял с нее картонную крышку.

– Вот, попробуйте – это настоящий Линцкий тарт. Не какая-то подделка из местных кондитерских.

Глаза Фреды расширились, и она только переводила удивленный взгляд с Вагнера на то, что лежало под крышкой коробочки: на аккуратные, равные по размеру кусочки пирога с джемом, украшенные сверху решеткой из теста и миндальными “лепестками”.

– Пикник и цирковое представление в ночном парке. И правда сюрприз! – проговорила все еще удивленно, но невольно начиная улыбаться. – Линцкий тарт? – переспросила она. – Настоящий? Прямо из Австрии?

– Настоящий и прямо оттуда, – кивнул Вагнер и добавил. – Я родом из Линца. И хотя этот пирог был изобретен значительно позднее того, как я покинул родной город, все равно это дает мне право представлять, что я принимаю вас у себя в гостях, угощая фирменным блюдом моей родины.

– Но я живу в вашей Цитадели, разве там вы не хозяин, который принимает меня в гостях? – заметила Фреда.

– Цитадель – не мой дом, и там все иначе, – отрезал Вагнер. – Сейчас ночь, а этот парк – дом, в котором нет стен. И я относительно свободен, пока властвует ночь. А сейчас здесь чувствую себя дома больше, нежели в стенах Цитадели. А это, – он указал на торт, – кусочек моей родины.

– Вы австриец? Но кажется, говорили, что из Германии?

– Я родился в Австрии и там же был обращен. Прекрасно помню время, когда Фридрих 3 сделал Линц столицей, хотя и очень ненадолго. Затем я уехал в Германию и провел там большую часть своего существования.

Слушая его, Фреда осторожно взяла хрупкий кусочек лакомства и откусила. Пирог таял во рту, поражая насыщенным и в то же время нежным джемово-лимонно-миндальным вкусом. Не заметив как, она доела весь ломтик торта и потянулась за вторым. Это действительно очень вкусно, и отказаться от еще одной порции лакомства было невозможно.

Не желая выглядеть оголодавшей обжорой, Фреда надеялась, что ночь скроет ее неловкость. Вампир больше не говорил, а она забыла, что его зрение позволяет различать все даже в полной темноте. Вагнер опустил голову, чтобы не смутить девушку прямым взглядом и смотрел сейчас на нее, не в силах отвести глаз. Он видел, как ее белые зубы откусывали кусочки пирога, она медленно изящно жевала и проглатывала. Розовый язычок деликатно мелькал между гладких губ, слизывая крошки.

Фреда увлеклась созерцанием завораживающе прекрасной ночной природы и поглощением необыкновенно вкусного лакомства, погрузилась в свои ощущения, впитывая каждый нюанс: запахи, звуки, вкус. Ощущение близости Вагнера…

Очнулась, почувствовав, что вампира рядом нет. Фреда взволнованно заозиралась, не сразу заметив Вагнера стоящим в стороне у самого ручья. Она положила недоеденный кусочек торта обратно в коробку и подошла к нему.

– Я веду себя, как невоспитанная героиня сказки – сижу не пеньке и ем пирожок, забыв обо всем, – сказала она, приближаясь к Вагнеру.

– О чем же вы забыли? – спросил он, не поворачиваясь.

– Поблагодарить вас. Спасибо. За этот ночной парк и настоящий Линцкий тарт. И за Норвегию. За самое чумовое Рождество в моей жизни. За все.

– Вы все приняли и поняли правильно, – отозвался Вагнер. – Вы – исключительная, – добавил он тихо.

– Если все действительно так, то меня это ничуть не радует, хоть я и начинаю привыкать, – отозвалась Фреда.

Она развернулась и медленно побрела вдоль берега, вороша ботинками прелую мокрую листву. Вагнер подался за ней, удержал за запястье, но тут же отпустил, заметив в глазах Фреды напряжение и тревогу. Он смотрел на нее так, будто хотел что-то сказать, а может быть и говорил в эту самую минуту, но так, что слова были слышны ему одному. Но Фреда хотела их слышать тоже. Она шагнула ему навстречу, протянула руку и положила вампиру на предплечье. Следом и вторая ее рука удобно устроилась на другом согнутом локте вампира. Они стояли и смотрели друг другу в глаза, и он держал ее, словно не давал упасть.

Что-то схожее с уже хорошо знакомым внутренним навигатором включилось в ней. Уверенная в том, что делает, она шагнула еще ближе, и, не отнимая рук, прильнула к Вагнеру всем телом. Он замер, боясь спугнуть, не веря, что она первая сделала шаг. Но это было именно так, и сейчас она стояла, доверчиво прижавшись и положив голову ему на грудь. Он чувствовал тепло и мягкость ее тела, чистые и живые ароматы кожи и волос, биение сердца.

И лавину самых невероятных и живых чувств, разрывающих изнутри и грозящих вырваться наружу.

Фреда шевельнулась, а Вагнер замер, ожидая, что волшебство происходящего будет безвозвратно разрушено, но девушка лишь мягко высвободила одну свою руку и обвила его шею. Вагнер почувствовала легкое прикосновение пальцев у себя на затылке. Она поглаживала, перебирала короткие волосы над шеей, касалась кожи, вызывая у него безрассудную, невообразимую, всепроникающую ответную реакцию.

Прилагая немыслимые усилия, чтобы сдерживаться, он лишь обнял свою спутницу за талию и сильнее прижал к себе, касаясь щекой ее затылка, впитывая аромат и тепло. Фреда подняла к нему лицо, зеленые глаза серьезно и внимательно изучали его, а пальцы продолжали легко касаться шеи, чуть проникая за ворот джемпера.

– Ты хоть понимаешь, что делаешь со мной? – прошептал Вагнер.

– Теперь понимаю. Я надеялась, я хотела, чтобы было именно так, – ответила она ему.

Он видел и знал, что она говорит искренне, что уверена в своих действиях и ничего не боится. И от этого чувствовал себя безгранично счастливым и совершенно несчастным.

– Нет, ты даже не представляешь… – низкий, чуть с хрипотцой голос прозвучал у нее над ухом, вызывая чувство, похожее на внутреннюю приливную волну густой патоки, расплавленной карамели, жаркого солнца, поселившегося где-то в солнечном сплетении.

Он обхватил Фреду обеими руками, приподнимая над землей, прижимаясь губами к ее шее под подбородком. Она запрокинула голову, открываясь без страха и недоверия, затем приблизила свое лицо к нему, и Вагнер на самом деле, в этой реальности, а не в своих снах и фантазиях, ощутил, как теплые, сладкие губы скользнули по его жадным, ждущим, дрогнувшим от восторга губам. Он накрыл ее рот своим, пробуя на вкус, сначала осторожно, не торопясь, затем чуть сильнее, настойчивей, проникая языком в теплоту и влагу ее рта, с привкусом миндаля, джема и лимона.

Фреда обнимала Вагнера за шею уже обеими руками, ее тонкие пальцы сжимались и разжимались у него на затылке, лаская, словно притихшего дикого зверя, а губы не отрывались от его губ.

Тормоза готовы были отказать, но она чувствовала, что они не зайдут сегодня дальше. Вокруг не было стен, но какие-то стены все же существовали, и с этим стоило считаться. Но кое-что она знала точно: одна стена сегодня рухнула окончательно, позволяя сделать шаг навстречу чему-то важному и стоящему дороже многих благ этого мира.

Глава 18. Бежать и прятаться

Бежать и прятаться

«Обними меня, и пусть вокруг поднимается ветер и бесконечно падают звезды, пусть рождаются новые миры и сгорают древние боги, пусть… Но между нашими телами, спрятанное молчаливыми объятьями, останется то, что одним своим существованием оправдывает все». (Аль Квотион)

Шагая рядом, они возвращались к машине той же дорогой. Ночь подходила к концу, набежавшие тучи почти скрыли луну и погасили звезды. Заметно похолодало и в воздухе запахло снегом.

– Я видела тебя. Там, в каменном зале. Что это за место? Оно огромное! Это в Цитадели? Как и где там такое помещается?!

– Сколько вопросов сразу, – усмехнулся Вагнер. – Да, это все в Цитадели. Ты обнаружила нижний уровень. Цитадель не просто строение с набором помещений. Это именно Цитадель. Крепость только для посвященных, скрытая ото всех, устроенная так, чтобы удержать внутри всю магию, что там творится и не впускать что-то или кого-то извне.

– Ты парил в столбе света. Что это было?

– Это был всего лишь я, – он коротко взглянул на нее, – и я знаю, что ты меня видела.

– И больше ты ничего не скажешь мне? – Фреда взяла его руку, повернула ладонью вверх и провела по холодной коже пальцами. – Ты вампир, ты маг, на твоих ладонях не тает снег, и ты голый паришь в столбе света. Чего-то более странное сложно не только встретить, но даже вообразить…

– Что показалось тебе особенно странным? Моя нагота? – поинтересовался Вагнер, тоже проводя по руке Фреды пальцами, и у нее задрожали коленки от этих легких прикосновений. – Возможно, для тебя это был сюрприз, но я устроен, как все мужчины.

“Если бы как все…”

Фреда зажмурилась, ослепленная внезапно вспыхнувшим в голове изображением: Вагнер, нагой и совершенный…

– Я… заметила, – отозвалась сдержанно. – Но ты опять увиливаешь от сути, а мне хотелось бы немного больше понимать некоторые вещи.

Она остановилась, удерживая его за руку, развернулась к нему.

– Твой мозг и твое восприятие уже закалились за века взаимодействия с ненормальным и немыслимым. Ты существуешь во всем этом, а меня-то, как котенка в ведро, бросили в этот омут всего несколько недель назад, а я не согласна быть слепым котенком, – горячо заговорила она. – Не представляю, и не хочу думать о том, как долго мне придется пребывать в подобных обстоятельствах, но любой оставшийся отрезок времени не желаю ходить, словно пришибленная и каждый раз чуть ли не умом трогаться от удивления или неожиданности… Ты понимаешь, о чем я говорю? – спросила, заглядывая в его необыкновенные глаза.

– Понимаю, – ответил Рейн. – Теперь представь, что тебе немыслимым и невообразимым кажется любое проявление магии, а мне – то, что ты сейчас рядом со мной. Никуда не сбежала, не боишься меня. И я могу прикасаться к тебе…

Не дав возможности Фреде ни ответить, ни осмыслить сказанное, он обхватил ее кольцом рук за плечи и за талию, притянул, словно припечатал к себе и неспешно, жадно поцеловал в губы. На пару мгновений объятие стало болезненным для нее, до того сильно он сжимал, но Фреда поняла и почувствовала, что иначе сейчас просто невозможно.

Нечто, заключенное в них обоих рвалось наружу, стремилось обрести свободу, чтобы где-то вовне соединиться крепко и надежно, став целым и неразделимым, более сильным.

– Здесь, в ночном парке я… верю, – проговорил Рейн, нехотя, с усилием разжимая объятия.

– Веришь? – выдохнула Фреда. – Во что?

– В нас. Но в Цитадели все поменяется.

– Почему? Почему ты так говоришь? Почему в Цитадели все поменяется?

Вагнер слышал и чувствовал, как билось, ускоряясь, ее сердце. Как горячая кровь с шумом неслась по ее венам, согревая, наполняя жизнью. Он ощущал эти процессы, незаметные обычному человеку, и сознавал, что для него это всего лишь механика, которую он сам легко может остановить, прервать в любой момент и тогда…

Он смотрел на Фреду, как одержимый, пожирая ее взглядом. Наверное, так выглядят самоубийцы перед прыжком с крыши. Его взгляд встревожил девушку, она сделала глубокий вдох, будто собираясь с силами, и коснулась рукой его щеки. Нежное, мягкое прикосновение, но с заключенными в нем твердостью и уверенностью, с теплом и лаской в недрогнувшей руке.

– Я все объясню тебе, – проговорил он, прижимаясь щекой к ее ладони, пытаясь впитать, удержать, запомнить это прикосновение, как самую большую, чудом вдруг восполненную потребность, – но не сразу и не сейчас. На данный момент ты обладаешь всем необходимым багажом знаний и умений, чтобы двигаться вперед. Если я расскажу тебе больше, ты будешь просто сбита с толку и начнешь пытаться «подгонять» себя под обстоятельства. Это будет совершенно противоестественно и, поверь, ни к чему хорошему не приведет. И это еще мягко сказано.

– Я понимаю и не понимаю, о чем ты говоришь, – отозвалась Фреда, – но, мне кажется, я уловила главное. Ты не хочешь помешать мне понять и решить что-то самостоятельно, без помех, стороннего вмешательства, какого-то воздействия на мои решения и всякое такое. Так?

– Я же говорил – ты необыкновенная, – покачал головой Рейн, не в силах отвести от нее взгляда, – все правильно понимаешь.

– Норвегия и этот затерянный в снегах домишко. Ты ведь отправил меня туда именно для этого? Чтобы я сама что-то осознала, верно?

Вампиры стараются избегать лишних прикосновений, особенно к людям, это становится не просто привычкой, а закрепляется на уровне инстинкта, но Вагнер не мог не прикасаться к Фреде, желал этого постоянно. И сейчас крепко взял ее за руку, и они снова двинулись по дороге к выходу из парка.

– На свете есть места, в которых некоторые события и явления могут происходить совсем иначе, чем во множестве других мест, – заговорил Рейн. – Например, у кого-то рожденного там или попавшего туда и на тончайшем уровне совпавшего с энергетикой этих особых зон человека может открыться необычный дар. Или же бывает так, что в такое место попадет кто-то с уже имеющимся, но по каким-либо причинам дремавшим талантом, то в случае совпадения с энергетикой места дар проявится. Если же возникнет диссонанс, то включение сработает непредсказуемо, и способность может проявиться искаженно, например, утратив созидательное начало, станет опасной одержимостью. Ты понимаешь, о чем я говорю? – он слегка сжал ее ладонь.

Ощутив ответное пожатие, удовлетворенно кивнул и продолжил:

– Такие места на Земле сами по себе имеют особую энергетику, они как нервные узлы, в которых сосредоточено то, чего нет больше нигде, и они оказывают сильнейшее влияние на организм, событие, явление в целом. И все эти точки предназначены для чего-то своего и у каждого существа – только свои, и их нелегко найти и просчитать. Тот домик в Норвегии – одна из таких областей на земле. По моим расчетам это место идеально подходило тебе по всем показателям. В ней именно для тебя сошлись временные, географические, энергетические, эмоциональные и прочие составляющие величины. Там ты могла отпустить свои сомнения, свои страхи, избавиться от неприятия происходящего и осознать свою сущность.

– Тот домик принадлежит тебе?

– Нет, но это не имеет значения. Я лишь вычислил местность и попросил Метте подыскать что-нибудь подходящее в определенных границах. Что и было сделано.

– Метте называла тебя Рейном, – проговорила Фреда, косясь на Вагнера. – Вы близкие друзья?

– Она надежный партнер, в курсе некоторых дел, знает правила и понимает, как и что нужно делать, – ответил он, и губы его дрогнули в легкой улыбке. – Между нами нечто вроде прочного соглашения, не переходящего за определенные рамки. И еще взаимные обязательства за несколько услуг, оказанных друг другу в разное время. Но нас не связывает дружба.

– Она сказала, что знает тебя довольно давно, и что мне не стоит бояться. Она, кажется, доверяет тебе, – заметила Фреда.

– В моем мире доверие умирает вместе с человечностью, – невозмутимо отозвался Вагнер. – А не бояться было бы неправильно в корне. Бойся, но управляй своим страхом. Подчини его себе, и не позволяй это сделать ему.

Он резко остановился, дернул Фреду на себя, разворачивая ее, как в танце, и снова прижал к себе. Она почувствовала его губы на своей щеке: мягкое, долгое прикосновение, словно он пытался согреться теплом ее кожи…

Оба замерли, прижавшись телами, так тесно, как только было возможно, и некий энергообмен происходил между двумя этими существами, такими разными по своей природе. Они видели и чувствовали мир по-разному, но, возможно, это было более правильно. Ведь в этом случае можно, оставаясь собой, дополнить недостающее и стать частью единого целого.

Каждый может оказаться для кого-то Custos’ом – Хранителем сущности.

– Прошу тебя, Фреда, – хрипло зашептал Рейн ей в волосы, – прошу, не пытайся узнать больше, чем тебе удается самостоятельно постигать на сегодняшний день. Все пока идет правильно, с нужной скоростью. И я приложу все усилия, чтобы так и оставалось. Но помни, что я сказал. Я подчиняюсь Смотрящим, они болезненно любопытны, реагируют на любое проявление магии, и от них практически невозможно что-то скрыть. Не нужно давать их любопытству лишнюю пищу. И все, что я тебе сказал и показал сегодня, я могу сделать только в одном из таких мест, как этот парк. Но ни в Цитадели. Только не там.

Вагнер погрузил пальцы в ее густые волосы, провел, мягко и медленно, убирая блестящие пряди с лица. Фреда замерла, теряясь в неожиданной нежности прикосновения. И вдруг что-то изменилось: он собрал в кулак ее волосы, сжал и потянул, запрокидывая ей голову.

– И еще одно, – заговорил он неожиданно жестко, глядя ей прямо в глаза. – В Цитадели ты сможешь попасть только туда, куда я позволю тебе попасть. Но теми же возможностями обладают Смотрящие и Магистры. Запомни это и помни всегда, везде и при любых обстоятельствах. И будь очень осторожна. Постоянно. Ты поняла меня? – он переместил руки на плечи Фреды и слегка встряхнул ее.

– Поняла. Я буду осторожна.

– Если бы я смог, я спрятал бы тебя ото всех… И от всего… – Рейн привлек Фреду к своей груди.

Она физически ощутила, как его шепот проникает ей в уши, растворяется под кожей, насыщает каждую клеточку тела. Она впитывала его слова, как лекарство, от которого зависела жизнь.

– Как бы я не хотел и не старался, я не в силах влиять на очень многие вещи. Иногда моих возможностей хватает только на “фокусы”, как ты их называешь, способные лишь отвлечь, обмануть, на время скрыть что-то. Но только не от тебя. От тебя – никогда, – он говорил это, и Фреда чувствовала, как напряглось его стройное, сильное тело, как руки крепче стиснули ее, и она невольно охнула, чуть прогнувшись назад. Рейн мгновенно ослабил объятия ровно настолько, чтобы не делать ей больно, но не отпустил.

– Сегодня я показал тебе это место, находящееся поблизости от нас, в нашей реальности. Это – своего рода временное убежище, где правда не искажается, и я могу быть хоть на время свободным от некоторых обязательств, – продолжил он. – Не забудь это.

– Не забуду, – твердо заверила она. – Есть и другие такие места?

– Уверен, что есть, – проговорил он, целуя ее макушку, – и я вычислю их обязательно. Нужно лишь немного времени.

Она шевельнулась в его объятиях, подняла лицо и прикоснулась губами к его подбородку. Рейн замер, прикрыв глаза, а поцелуй, легкий, как мимолетное дуновение теплого ветра, скользнул ниже, к его шее, задержался там. Прикосновение нежных девичьих губ, ее легкое дыхание оставляли неисчезающие следы на его прохладной коже.

Они стали метками, особыми знаками, жар от которых проникал глубоко и растекался по жилам, создавая иллюзию жизни.

***

…Острое зрение Лео позволяло отчетливо видеть плывущего Эйвина.

Юноша двигался быстро, красиво и мощно, как морское животное, удаляясь все дальше от берега, пока совсем не скрылся из виду.

Парень явно не просто занимался экстремальным зимним плаванием, больше это походило на какую-то одержимость. Или экзекуцию. Мало кто из обычных людей решится на такое, а решившись, вряд ли выдержит так долго низкую температуру и заплывет в ледяной воде настолько далеко.

Лео не почувствовал в Эйвине присутствия чего-то сверхъестественного, хотя знал точно, что тот по рождению являлся не вполне человеком. Энергетика его была, как у обычных людей, и все же что-то с ним не так.

Борегар решил ждать, сколько понадобится, чтобы узнать, как можно больше. Он только надеялся, что ему не придется лезть в воду и выступать в роли неожиданного спасителя самоубийцы.

Прошло немало времени и наконец, на горизонте вновь возникла крошечная точка, теперь приближавшаяся к берегу. Эйвин возвращался, ничуть не снизив скорости движения. Его сильное тело ритмично возникало над водой и вновь исчезало в фонтане брызг.

Эйвин доплыл, выбрался на берег, натянул одежду прямо на мокрое тело и, больше не задерживаясь и не глядя по сторонам, двинулся с пляжа в сторону своего дома. Лео продолжал наблюдать за ним все это время. Он определил, как предельно понизилась температура тела молодого человека, а учащенное сердцебиение стало неестественно замедленным. Лицо юноши словно замерзло: ни один мускул не шевельнулся, челюсти сжаты, взгляд потемнел и не выражал ничего.

Лео не мог сейчас уловить эмоциональное состояние Эйвина: парень словно отгородился холодной непроницаемой стеной, за которой едва теплилась жизнь. Он быстро шагал к своему дому, спрятав лицо в шарф до самых глаз, и выставив навстречу холодному ветру бритую голову. Эмоции его отключились, сердце билось все также замедленно, и ритм ничуть не ускорился от быстрой ходьбы.

Эйвин дошагал до дома, и скрылся в подъезде, а вампир быстро занял свой прежний наблюдательный пункт: на темной аллее позади дома.

Лео услышал звуки, поначалу абсолютно обыденные: стук шагов, скрип двери, дыхание. Парень, войдя в дом, был заледеневшим в буквальном и переносном смысле. Он ощущался вампиром, как человек, почти лишенный чувств, если не считать какого-то болезненного удовлетворения и нарастающего предвкушения чего-то. Ледяная вода будто предельно охладила его не только снаружи, но и изнутри.

Леонар Борегар мог утверждать сейчас с уверенностью: с сыном Мэдисон что-то творилось, и юношу явно нельзя даже отдаленно причислить к разряду живущих без забот.

Восприятие вампира содрогнулось, словно от внезапно налетевшей взрывной волны, когда он понял, что стало происходить за стенами квартиры, где жил Эйвин.

***

…Эйвин шел по почти пустой улице, как и многие вечера до этого и снова сомневался – сработает ли на этот раз? Он зашел в дом, открыл дверь и замер на миг в прихожей, ожидая, не нахлынет ли эта жуткая, изнуряющая, выворачивавшая наизнанку и взрывающая мозг лавина?

…Что-то случилось с ним несколько недель назад. Внутри вдруг образовалась черная дыра, которая неудержимо притягивала, засасывала и поглощала эмоции окружающих людей.

Он не сразу это понял, первые пару дней полагая, что сходит с ума.

Если сказать, что это был кошмар наяву, значит не сказать ничего. За день он переживал желания, порывы и чувства, которые не переживали сотни людей вместе взятые за всю свою жизнь. Эйвин на разных уровнях и в разной тональности, поверхностно и глубоко, искренне и притворно чувствовал, ощущал, испытывал: любил и ненавидел, жалел и презирал, страдал и пребывал в безумной эйфории, стремился помочь и познал желание убивать, боялся и радовался, хотел есть, мучился от бессонницы, волновался и злился.

И все это одновременно и каждую эмоцию с полной силой пропуская через себя. Он и в самом деле едва не сошел с ума, когда в панике мчался домой в первый вечер, а вдогонку за ним, как ураган, неслись чувства каждого прохожего. Ворвавшись в дом, где до сего момента они вполне счастливо жили вместе с Линной, он захлопнул дверь и… окунулся в эмоции своей девушки, проникшие в него мгновенно, словно вода в рыхлую почву.

Он метался по дому, как смертельно раненый зверь, не находя покоя и тишины.

И чем неистовей становились его чувства, тем сильнее реагировала Линна, испугавшись за него. Её эмоции наслаивались на его собственные, усиливали их и так до бесконечности, пока он с диким ревом не выбежал из квартиры и не понесся по дороге. Он бежал, как сумасшедший, шарахаясь от людей, потом свернул с улицы и помчался к морю. Пляж был почти пуст, если не считать пожилого мужчины, не спеша прогуливавшегося по берегу с собакой.

Эйвин побежал до кромки моря и, упав на колени, зачерпнул горсть ледяной воды. Плеснув себе в лицо и почувствовал слабое облегчение. Переводя дыхание, юноша опустил руки в воду и держал их до тех пор, пока они заледенели так, что потеряли чувствительность.

И тогда, подчиняясь неясному порыву, Эйвин стал сбрасывать одежду прямо на камни. Раздевшись до трусов, вошел в воду и поплыл. Удаляясь от берега, он удалялся от людей и переставал ловить поток посторонних эмоций. В воде у него словно отрасли крылья, и он все плыл и плыл, забыв о том, что море ледяное, и что такое купание может плохо кончиться. Тело охлаждалось, сердце колотилось как сумасшедшее, гоняя горячую кровь, включая на полную режим выживания в экстремальных условиях.