Текст книги "Пути в незнаемое. Сборник двадцатый"
Автор книги: Ирина Стрелкова
Соавторы: Ольга Чайковская,Натан Эйдельман,Петр Капица,Ярослав Голованов,Владимир Карцев,Юрий Вебер,Юрий Алексеев,Александр Семенов,Вячеслав Иванов,Вячеслав Демидов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 47 (всего у книги 48 страниц)
Кембридж, 21 февраля 1924
Дорогая моя Мама!
Для меня нет никакого сомнения, что нам с тобой необходимо повидаться в самом ближайшем будущем. Мой приезд своим чередом, но, не откладывая в долгий ящик, я думаю, что самое лучшее, что только можно выдумать, – это чтобы ты приехала сюда ко мне в апреле, мае или июне, как только тебе удастся выбраться, и по крайней мере на 4—5 месяцев, чтобы ты могла совсем отдохнуть и поправиться. Твой отказ исполнить эту просьбу мою я истолкую как нежелание видеть меня. […]
Ты приедешь в Голландию, остановишься у Эренфестов, и туда я приеду за тобой и перевезу тебя через канал [41]41
Ла-Манш.
[Закрыть]в Англию. Голландскую и английскую визы я выхлопочу для тебя сразу же, как только услышу, что ты начала хлопотать о паспорте. Пока ты будешь тут, мы будем посылать аккуратно тете Саше, так что твой отъезд не отразится на ее материальном положении. […]
Итак, я не вижу причины, почему тебе не приехать сюда этой весной. Для меня это будет большое счастье и радость, и твое пребывание здесь даст мне силы и энергию для работы, и я не буду себя чувствовать таким одиноким.
Бедная тетя Саша, как им помочь? Ведь такую ораву трудно поддержать [42]42
Александра Иеронимовна Стебницкая, сестра матери П. Л. Капицы, окончила математическое отделение Высших женских Бестужевских курсов. До Октябрьской революции преподавала в гимназии и в вечерней школе для рабочих. После революции работала в школе и на рабфаке. Жила вместе со своими сестрами, Верой Иеронимовной Редзько и Юлией Иеронимовной Стебницкой, которые по состоянию здоровья не могли работать. У В. И. Редзько было два сына и три дочери, у Ю. И. Стебницкой – сын. Основную тяжесть по содержанию этой большой семьи несла Александра Иеронимовна. Постоянную помощь этой семье оказывали Ольга Иеронимовна и Петр Леонидович.
[Закрыть]. Если мое материальное положение улучшится, я смогу, наверное, помочь им. Я всегда помню тетю Сашу и всегда поддержу ее, будь спокойна. […]
Кембридж, 9 апреля 1924
Давно не писал вам… У меня грандиозные планы опять, и я был очень занят. Когда у тебя большие планы, так все дела заключаются в том, чтобы разговаривать с людьми. А это самое трудное и большое дело. Надо, к тому же, ковать железо, пока оно горячо.
Я был в Манчестере. Мне нужно было повидать профессора [М.] Уокера, знаменитого строителя динамо-машин. Я приехал к нему в субботу в Бакстон. Это в Дербишире, в горах, 350 верст от Кембриджа. Приехал на автомобиле. Я думал только проконсультироваться у этого инженера в продолжении 1—1,5 часов, но он так заинтересовался нашим проектом, что я пробыл у него 3 дня. Очень умный и симпатичный человек. Потом ко мне приезжали инженеры, потом я ездил в Лондон и т. д.
Вчера получил ваши письма и очень рад, что вопрос вашей поездки фиксирован. Тут, в Кембридже, уже знают, что вы приезжаете, и вы имеете уже несколько приглашений на чай и вечера.
Что касается твоих вопросов, то знакомых тут у меня в университете так много, что могу тебе устроить свидания, начиная от епископов до финансистов. С кем пожелаешь. […]
Лондон, 4 июня 1924
Пишу тебе это письмо из Лондона и отправляю я его тебе с Костенками, которые большие мои друзья. С М. П. Костенкой [43]43
Михаил Полиевктович Костенко (1889—1976), советский электротехник, академик.
[Закрыть]мы разрабатываем одну динамо-машину.
Я все с нетерпением жду от вас известий с датой вашего отъезда. Сегодня я отправил по телеграфу на Лёнино имя еще 12 червонцев, которых не хватило на дорогу.
Я завтра читаю доклад в Королевском обществе о моих опытах, поэтому я в Лондоне. К тому же хочу проводить Костенко. Поскорее хочется услышать, что ты и Наташа выезжаете. […]
Мне как-то не пишется все это время, надеешься, что скоро вы приедете и можно будет все накопившееся за три года тебе рассказать. […] [44]44
В июле 1924 г. в Кембридж приехала О. И. Капица вместе с женой старшего сына Наталией Константиновной и внуком Леней. Они гостили у П. Л. Капицы до апреля 1925 г.
[Закрыть]
Кембридж, 17 июня 1925
Дорогая Мама!
Все собираюсь тебе написать длинное письмо, есть много, о чем писать, но, увы, это только откладывает мое писание. Ты знаешь ведь, моя родная, что, когда я в рабочем состоянии, для меня весьма трудно что-либо делать помимо того, чем я занят. Машину я испробовал в Манчестере, как я тебе писал, вполне удачно. Это взяло 9—10 дней. Работа была очень утомительная. Днем мы испытывали. Ночью мастера работали и делали изменения и поправки. Условия для работы были тяжелые, страшный шум завода, к которому я не привык, сильно утомлял. Кругом тебя в испытательном отделении испытывали массу машин одновременно. Короткие замыкания, взрывы вполне часты. Это все не особенно опасно, но неожиданность звука неприятна. Шум такой, что самого себя не слышно. Распоряжения приходилось отдавать, крича в ухо. Страшная нервная напряженность повышалась тем, что я был ответствен за результаты испытания, и если бы машину разнесло, то завод не отвечал. Поэтому я очень осторожно делал испытания. Постепенно повышал нагрузку и после каждого испытания – аккуратные промеры частей. Со стороны завода я встретил большую помощь и поддержку. После конца работы ежедневно я обычно ехал к Уокеру или Коузоу и обсуждал результаты. Так в день работал до 14 часов. После всего этого испытания я два дня ходил, как будто меня кто-то обухом по голове огрел. Слава богу, все сошло более чем благополучно, но я так устал, что даже не могу радоваться. Крокодил был очень доволен. Так, более трудное и ответственное прошло хорошо, но впереди много еще работы. […]
Теперь довольно о себе. Меня очень смущаешь ты. Ты чересчур много работаешь, и весь отдых пойдет насмарку, если ты будешь так продолжать. Если ты не перестанешь это делать, я перестану совершенно писать. […]
Кембридж, 26 июня 1925
Эти последние дни были очень занятые, так как моя машина пришла сюда, в Кембридж, и ее разгружали и ставили на фундамент. Она весит около 700 пудов, и ты можешь себе представить, что это была большая работа. Начали разгружать ее в прошлую субботу в 4 часа вечера и кончили только в 2 часа ночи. Были выписаны специальные рабочие из Лондона, и они работали с большим искусством. Всего эту работу делало 6 человек. Они привезли с собой из Лондона стальные катки, домкрат, брусья и пр. Было так интересно смотреть на их работу, что Крокодил присутствовал от начала работы до 11 часов вечера. Теперь машина стоит, болты зацементированы, и после того как я вернусь, она будет пробоваться. Даст бог, все и далее пойдет благополучно.
Сегодня я долго сидел у Крокодила, болтали на житейские и научные темы. Он очень мил ко мне, так как доволен результатами испытания. […]
Ливерпуль, 10 августа 1925
Пишу тебе из Ливерпуля, куда я приехал, чтобы женить Чедвика [45]45
Джеймс Чедвик (1891—1974), английский физик, лауреат Нобелевской премии (1935). В 1924 г. был назначен заместителем директора Кавендишской лаборатории. В этом же году П. Л. Капица стал помощником Резерфорда по магнитным исследованиям.
[Закрыть]. Свадьба завтра, и я тебе пришлю свой портрет в цилиндре и визитке. Пока тут очень занятое время. Все приходится наряжаться – то в смокинг, то в визитку, – присутствовать на ленчах и обедах. В среду еду обратно в Кембридж.
Мне не подвезло с этой свадьбой. Первое – расход денег, второе – расход времени. Оба весьма некстати. Я, как шафер, а тут только один [шафер], несу целый ряд ответственных обязанностей и представляю жениха после его отъезда. Дело в том, что на английской свадьбе жених и невеста уезжают сразу после церемонии и я остаюсь забавлять гостей. Приглашенных тьма – 140 человек. Прием в саду и в палатках. Не знаю, как это все будет. Даст бог, позабавлюсь.
Сейчас пришлось остановиться в самой шикарной гостинице, это мне не особенно приятно для кармана. Но, слава богу, цилиндр покупать не пришлось, занял. Оказалось, у Фаулера [46]46
Ральф Говард Фаулер (1889—1944), английский физик-теоретик. Был женат на дочери Э. Резерфорда.
[Закрыть]голова моих размеров.
В последние дни на меня свалилось еще одно удовольствие. Приехал Сиротин, он, кажется, заходил к тебе. Это тот профессор из Минска, который приехал работать в Кавендишскую лабораторию. Он вообще ничего, славный парень, но ни бельмеса по-английски. Это чрезвычайно неприятно – приходится разговаривать за него.
К тому же тут еще пиши тезисы (на феллоу [47]47
Член колледжа ( англ.).
[Закрыть]) и веди научную работу. Господи боже мой!..
Кембридж, 26 октября 1925
Давно не писал тебе. Я послал тебе письмо, что 12 октября я был выбран Fellow Trinity College, и ты, наверное, его получила уже. Я теперь тебе опишу процедуру посвящения.
На следующий день, 13-го, я должен был явиться к мастеру колледжа, сиречь Дж. Дж. Томсону. Для этого случая я должен был надеть свою мантию и еще прицепить к ней красный капюшон, белый галстук и две белые ленточки… Точь-в-точь такие, какие носят ксендзы. На грех я свою мантию потерял накануне, и все утро мне пришлось бегать и собирать эти атрибуты. Когда я и еще трое выбранных явились к мастеру колледжа, он нас поздравил, передал нам уставы колледжа… Потом все пошли в церковь. Мастер впереди, а мы попарно сзади. Когда вошли в капеллу, нас оставили в притворе, а там, в церкви, ждала вся избирательная комиссия. Они что-то там читали и говорили, потом вызвали нас. По очереди каждый читал клятву в верности колледжу, что будешь соблюдать его правила и способствовать его процветанию. После этого надо было расписаться в старинной книге, в кою заносятся подписи всех выбранных. Я уже не знаю, сколько ей лет. Книга солидная, пергаментная. Подумать только, что там же находится подпись самого Ньютона! Здорово! После того как расписался, подходили к мастеру. Он стоит в специальной клетке с пюпитром перед ним. Становишься на колени, складываешь руки таким образом – как пловец, когда собирается нырнуть, протягиваешь их мастеру, а он берет их в свои и читает какую-то молитву по-латински. В которой я, конечно, ни черта не понял. Раз, два, три… дух святой на меня сошел, и я стал Fellow. Не только первый русский, это наверняка, но, кажется, третий иностранец.
Вечером был торжественный обед в колледже в честь вновь избранных феллоу. Пришлось, конечно, надевать всю амуницию – смокинг, за неимением фрака (фрак сразу же пришлось заказать – 13 ф. ст., безобразие!).
Приветственная речь мастера, т. е. проф. Дж. Дж. Томсона, когда он коснулся моего избрания, была следующая: «Теперь я должен приветствовать доктора Питера Капицу как вновь избранного феллоу (громкие аплодисменты). Здесь мы устанавливаем новый рекорд в летописи нашего колледжа – это первый русский, которого мы избираем». Потом он говорил, что в Оксфорде был избран раз русский в феллоу колледжа – это проф. Виноградов [48]48
Павел Гаврилович Виноградов (1854—1925), русский историк. Основные труды по аграрной истории средневековой Англии. В 1902—1908 гг. и с 1911 г. жил в Англии.
[Закрыть]. Теперь оба университета сравнялись. […]» Потом он сказал, что, наверное, все присоединятся к пожеланию успеха в тех трудных и фундаментальных опытах, которые я теперь веду (жалкие аплодисменты). После речи все встали, мы, четыре вновь избранных феллоу, остались сидеть, и все пили наше здоровье.
Поздравлений я получил много, и некоторые были очень чистосердечные и милые. Крокодилу я послал телеграмму такого содержания: «Избран феллоу. Очень счастлив. Очень благодарен, опыты идут успешно, всего хорошего». Послал я ее week-end cable [49]49
Телеграмма, отправленная в дни отдыха от субботы до понедельника ( англ.).
[Закрыть]. Надо послать 20 слов, и это стоит только 11 шиллингов. В будний день эта телеграмма стоила бы 3—4 фунта.
Теперь я обедаю почти каждый день в колледже. Все очень милы ко мне, и я чувствую себя гораздо лучше. С будущего терма [50]50
Семестра ( англ.).
[Закрыть]я перееду жить в колледж. […]
Трудно знать, что было на выборах, но кое-что все же проскальзывает. Я знаю, что сам мастер был против моего избрания. Знаю также, что те философские сочинения, которые я писал на экзаменах (о религии, о действительности нашего существования), были написаны так коротко и таким английским языком (с точки зрения орфографии и синтаксиса), что их никто не мог разобрать и прочитать. Должно быть, это было отнесено в разряд такой высокой философии, что все поверглись ниц.
Меня теперь часто спрашивают, останусь ли я в Кембридже? По-видимому, я их немножко напугал, сказав целому ряду лиц, что в случае моего неизбрания я сразу покину Кембридж. Кроме того, я говорил, что публика тут так консервативна и узка, что не посмеет выбрать меня, человека, который имеет советский паспорт. Конечно, самолюбивые англичане так горды своей свободой и независимостью [что] реагировали в благожелательном для меня направлении. Но, конечно, это не главное, а главное [то], что те отзывы, которые были даны о моих работах экспертами, были, по-видимому, очень благоприятны. […]
Кембридж, 16 декабря 1925
Сегодня был решающий день по испытанию машины. Все сошло благополучно. И теперь я со спокойной совестью могу сказать, что основная идея, положенная в опыты, правильна, и я вышел победителем. Напишу более подробно позже. Еще есть кое-какие трудности, но принцип доказан, а это главное. Сегодня установлен новый рекорд для магнитных полей. Пошел бы далее, но катушку разнесло. Был внушительный взрыв. Но это тоже к лучшему, ибо это дает мне полное представление о том, что происходит, когда лопается катушка [51]51
В письме к Резерфорду в Каир, где тот проводил свой отпуск, П. Л. Капица писал:
«Хочу рассказать, что мы уже имеем машину короткого замыкания и катушку и что мы ухитрились получить поля 270 000 гаусс в цилиндрическом объеме диаметром 1 сантиметр и высотой 4,5 сантиметра. Мы не смогли продвинуться дальше, так как катушка не выдерживала и разрушалась со страшным грохотом, что, несомненно, здорово бы позабавило Вас, если бы Вы могли это слышать. Мощность в цепи составляла 13,5 тысячи киловатт, что приблизительно равнялось общей мощности трех кембриджских электростанций взятых вместе. Случай этот оказался наиболее интересным из всех экспериментов… Теперь мы знаем, как выглядит дуга в 13 000 ампер».
[Закрыть]. Выясняется целый ряд деталей. Все даже лучше, чем я предполагал. Теперь могу отдохнуть. Хотя как раз завтра и послезавтра приезжают важные посетители.
Я переехал в колледж с понедельника и сегодня третий день как ночую. Первый раз за эти 4 1/ 2года я имею удобные комнаты, их у меня три. Две большие, примерно с папин кабинет, и одна спальня вроде твоей, уборная и учреждение для мытья посуды. Слава богу, комнаты теплые и прислуга, кажется, хорошая. Мебель пока не покупал, нету денег, взял напрокат.
Ну, пока! Всего хорошего, крепко тебя целую, моя родная. Не сердись, что так долго не писал, но ты понимаешь, что в эти дни решаются те вопросы, которые я задумал два года тому назад и все время работал над ними. […]
1926 годКембридж, 12 февраля 1926
Дорогая моя Мама,
Меня очень огорчает, что ты себя плохо чувствуешь и, главное, что ты так неумеренно работаешь. Право, тебе надо раз навсегда умерить свою работу. Тише едешь – дальше будешь. Леня пишет, что у вас туго с деньгой. Дайте мне знать сразу, если очень туго, – я вышлю. А то ведь через полтора месяца я буду у вас в Питере и привезу с собой, так что подсоблю вам.
Теперь насчет моих дел. У меня, как видите, сейчас деловая пора, будет открытие лаборатории в марте [52]52
Магнитной лаборатории П. Л. Капицы в Кавендишской лаборатории.
[Закрыть]. Приедет Бальфур [53]53
Артур Джеймс Бальфур (1848—1930), английский государственный деятель, в 1902—1905 гг. был премьер-министром Великобритании.
[Закрыть]и еще целая свора крокодилов. Мне, по-видимому, придется говорить речь, потом производить демонстрации, а ты знаешь, как это неприятно делать при таком сборище народа. Вечером обед и все прочее. Все это время меня осаждают посетители, и к тому же очень важные. Все это не дает сосредоточиться на работе. Масса приемов и обедов в Кембридже самом занимает уйму времени.
Я еще, к тому же, читаю много докладов (два в этом семестре) и курс лекций.
Выеду я в Питер не позже 30 марта (это самое позднее, но, может быть, освобожусь и ранее). В Кембридже надо быть в первых числах мая, так как нельзя покидать лабораторию на более долгий срок. […]
Кембридж, 11 марта 1926
9-го было открытие моей лаборатории. Занятой и нервный день. Из шишек был лорд Бальфур. Он говорил речь. После него пришлось говорить мне. Не угодно ли на моем ломаном языке сразу после английского премьера, одного из лучших ораторов!
Вечером был большой обед в Тринити-колледж. Все сошло благополучно, было около 50—60 гостей. Подробности – когда приеду.
Я выезжаю между 20 и 26, как только приготовлю все здесь, чтобы работа не страдала за мое отсутствие. О дне своего выезда дам телеграмму. Ты немедленно сообщи его Семенову. Я очень занят и не могу много писать, да все равно скоро увидимся. Завтра еду в Лондон устраивать визы.
Кембридж, 22 мая 1926
20-го я приехал в Кембридж и сразу же погрузился в работу… Я провел один день в Геттингене, и там меня очень хорошо встретили. Сегодня приезжает Ланжевен из Парижа и пробудет неделю. Сейчас вообще много гостей здесь, в Кембридже, и это мешает работе. В июне (18-го) мне придется, по-видимому, поехать в Цюрих, где будет маленький конгресс по магнетизму и куда меня приглашают.
Крокодил меня встретил хорошо. Много расспрашивают, и приходится рассказывать. Очень странно очутиться опять в Кембридже, но я так соскучился по работе, что рад, что начинаю заниматься делами. Все путешествие я сделал без приключений. Только наш пароход затерло во льду, и мы шли часть пути с ледоколом. […]
Ну, пока! Всего хорошего, дорогая моя, целую тебя крепко. Поцелуй всех наших. Кланяйся друзьям и знакомым. Целую еще раз. Как приятно вспоминать свое пребывание на родине. Напиши, когда выезжает Колька…
Страсбург, 18 июня 1926
Вот я и в Страсбурге. Мы ведь были здесь с тобой [54]54
В 1912 г. семья Капиц совершила путешествие по Европе.
[Закрыть], и я вспомнил кое-что, когда был в соборе и смотрел на знаменитые часы. Завтра я пойду с главным часовщиком осматривать часы, которые [он] мне покажет во всех деталях.
Здесь ко мне очень любезное отношение. Сегодня читал доклад в Физическом обществе. Я так коверкал французский язык, что все посмеивались. Я тогда заявил, что очень доволен, что смеются. Что это меня подбадривает. И этим сорвал общие аплодисменты. Вообще доклад прошел вполне благополучно, говорят, что меня поняли. Вообще отношение хорошее и очень любезное.
Завтра банкет в ресторане, а в воскресенье я еду в Цюрих, где пробуду неделю. Там конгресс по магнетизму. Собираются 12 ученых – французы, немцы, швейцарцы и голландцы. Очень избранное общество. Я тоже должен докладывать. На каком языке, я еще не знаю. Да все равно, как-нибудь выпутаюсь. […]
Сейчас час ночи. Пишу усталый, так как целый день говорил по-французски. Но это полезно. Надеюсь, что у вас все благополучно…
Кембридж, 23 августа 1926
Все это время думаю о тебе и о твоем здоровье, а ты мне мало пишешь. Я тебе писал в прошлом письме, что тебе необходимо отказаться от большинства лекций и вести самый спокойный образ жизни. Я тебя прошу очень это сделать. Напиши подробнее, что сказал доктор, и сходи к какому-нибудь хорошему специалисту непременно. Помни также, что в любой момент, как тебе захочется, ты приезжай сюда. Я тебе устрою, конечно, все необходимое здесь, чтобы ты могла жить в покое. Пока что напиши, сколько тебе присылать систематически, чтобы ты могла сократить свои занятия.
Я все это время был занят посетителями и только последние 4—5 дней работаю и чувствую себя свободным от необходимости присматривать за моими русскими друзьями. Они очень милы, но с ними очень трудно, потому что, как Семенов [так и] Селяков и Лукирский [55]55
Николай Яковлевич Селяков, Петр Иванович Лукирский – ленинградские физики.
[Закрыть], они все не говорят ни на одном европейском языке, и это не дает им возможности использовать свое пребывание полностью.
Лаборатория опустела, осталось 3—4 человека из обычных 40. Тихо и спокойно, работается хорошо. […]
Портрет Кустодиева [56]56
Речь идет о портрете П. Л. Капицы, который Б. М. Кустодиев написал в 1926 году во время пребывания Петра Леонидовича в Ленинграде. В 1935 году этот портрет был передан П. Л. Капицей музею Кембриджского университета.
[Закрыть]я получил, но как-то совестно вешать его в собственной комнате.
Я буду здесь работать числа до 7—10 сентября, а потом поеду во Францию, где опять увижу Семенова. Кажется, позже приедет Абрам Федорович.
[…] Пиши чаще. Ты не можешь представить, как мне тяжело, что я не могу тебя видеть. Но в будущем году непременно постараюсь опять приехать. […]
Кембридж, 21 октября 1926
Прости бесконечно, что так долго не писал. Дело в том, что был погружен всецело в работу, к сожалению, неудачно окончившуюся. Опять разорвало катушку. Силы, с которыми приходится бороться, прямо очень велики, и я провожу все время в поисках того, как выйти из затруднения. Я надежды не теряю, а, наоборот, эти неудачи скорее меня воодушевляют. Теперь мы делаем еще одну катушку, и если из нее ничего не выйдет, то сделаем еще пару. Итак, ты видишь, что у меня за пазухой три проекта, и я надеюсь, что один из них все же будет действителен. Итак, за этими заботами я не мог сосредоточиться на письме и боюсь, что это письмо выйдет бестолковое. […]
Здесь, в Кембридже, жизнь начала бить полным ключом. Студенты съехались. Часто приглашают на разные приемы. Все, как всегда. Мои новые комнаты очень удобны. И прислуга тоже очень славная. Она заботлива и мила. Кругом очень тихо, и удобно заниматься. […]
Жду сюда Харитона [57]57
Юлий Борисович Харитон.
[Закрыть]. Была задержка с его визой, но она уже послана ему.
Ну, пока! Всего хорошего, дорогая моя, пиши мне больше о своем здоровье. […]
Кембридж, 10 ноября 1926
Давно-давно тебе не писал, и совесть мучает меня. Но это время был в разгоне мыслей. Работа все не идет на лад, катушки лопаются, и хотя я и почти уверен, что удастся преодолеть все препятствия, но это берет много времени, и опыты не идут с той быстротой, которую хотелось бы развить. […]
3 дня тому назад приехал Харитон, и я его устраивал. Сегодня он начал работу и, кажется, доволен теми условиями, в которые он попал. Я получил твою книгу, и большое тебе спасибо за нее. Как твоя вторая большая книга? [58]58
Речь, по-видимому, идет о книгах О. И. Капицы «Детские народные потешки, пестушки, прибаутки и песни» и «Народные загадки», изданные в частном издательстве Мириманова.
[Закрыть]
Я, может быть, сам начну писать книгу о магнетизме. Во всяком случае, у меня есть предложение это сделать. Но это берет много времени, и я не решаюсь еще дать ответ издательству.
Я рад, что ты мало устала, лечишься и недурно себя чувствуешь. Это очень важно для спокойствия в моей работе – знать, что ты за собой следишь. […]
Кембридж, 26 ноября 1926
Я опять давно не писал. Все не ладятся мои опыты. Хотя я по-прежнему полон надежды и усердно работаю. Но пока не добьюсь желанного результата, я не успокоюсь. Откуда у меня такое упрямство, я не знаю. Свои другие дела и корреспонденцию я запустил. Но думаю все наверстать в конце этой недели. Веду сейчас замкнутый образ жизни. Стараюсь избегать приглашений и сижу много дома, как-то не хочется видеть людей. Играю немного в шахматы, и не без успеха. Это единственное, чем я занимаюсь помимо лаборатории.
Резерфорда вижу немного, он очень занят это время. Часто в Лондоне. В особенности на него тяжело ложится, что он президент Королевского общества.
Кроме того, я довольно много читаю сейчас. Записки Палеолога [59]59
Морис Палеолог, французский дипломат, был послом Франции в России во время первой мировой войны.
[Закрыть]очень интересны. Они составлены из дневника, который он писал во время войны. Читаю их по-французски. Он пишет искренне и благодаря своим близким отношениям с правящими сферами много видит того, что скрывалось от публики. В оценке русского человека я не могу согласиться с ним. Он придает чересчур много значения русскому чувству мистицизма. Несмотря на то что он, безусловно, был предан тому строю, который существовал тогда в России, из его записок ясно, как правящий класс прогнил. В особенности ярко он рисует Распутиниаду. Книга очень интересна, и если ее можно достать, то прочти. […]
Кембридж, 7 декабря 1926
Пишу тебе коротко. На днях напишу длиннее. Вчера наконец я добился того, к чему стремился эти последние месяцы. Катушка выдержала ту нагрузку, которую она должна была [вынести]. Так что я наконец получил то магнитное поле, которое мне нужно было. Теперь смогу приняться за чистую научную работу. Очень этому рад. Борьба была жестокая.
Вчера почти весь день в лаборатории торчал Крокодил. Он тоже доволен. Это показывает ведь, что все усилия двух последних лет не прошли даром. Знаю, что ты будешь рада за меня и простишь мне неаккуратность в писании писем последнее время.
Скоро каникулы, и я отдохну. Это не мешает. Ну, пока!
Дорогая моя, крепко тебя целую.
Поцелуй всех.
Скоро напишу всем.
