Текст книги "Пути в незнаемое. Сборник двадцатый"

Автор книги: Ирина Стрелкова

Соавторы: Ольга Чайковская,Натан Эйдельман,Петр Капица,Ярослав Голованов,Владимир Карцев,Юрий Вебер,Юрий Алексеев,Александр Семенов,Вячеслав Иванов,Вячеслав Демидов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 48 страниц)

13

Николай Александрович Бернштейн скончался шестнадцатого января тысяча девятьсот шестьдесят шестого года. Через два месяца в «Вопросах философии», где регулярно печатались поразительно емкие и взрывчатые его статьи, был помещен некролог: «Его творчество отмечено удивительным единством и глубиной научного мировоззрения, редким бесстрашием и последовательностью материалистического мировоззрения… Работы Н. А. Бернштейна составили эпоху в физиологии движений и надолго определили пути развития этой области науки… Он сумел перейти к широким обобщениям, имеющим значительную ценность для нейрофизиологии и философии. Его научные взгляды одно время рассматривались как «еретические», хотя дальнейшее развитие науки подтвердило их правоту. Его физиология активности исключает понимание деятельности как простого уравновешивания организма с внешней средой и рассматривает деятельность как биологический активный процесс, а на уровне человека – как процесс, преобразующий среду».

На доме десять по улице Щукина, бывшем Гранатном переулке, где ученый родился и умер, нет мемориальной доски. Но я убежден – она появится: «Николаю Александровичу Бернштейну, физиологу и революционеру». Мне представляется, что это те слова, которые выражают суть его жизни.

III

Ю. Вебер
НАЧАВШЕМУ И СОВЕРШИВШЕМУ
(Университетские страницы)

…первейшее есть слово, данное человеку для сообщения с другими своих мыслей.

М. Ломоносов

Плотный томик в светло-коричневом переплете с легким тиснением. Размером с карманный словарик. Простой орнамент, обрамляющий заглавный лист. Четкая вязь славянского текста. «Грамматики славенския правилное синтагма». Мелетий Смотрицкий.

Точная копия того, что вышло впервые в свет более трех с половиной столетий назад, в начале семнадцатого, киевское издательство «Наукова Думка» выпустило снова в наши дни. Вполне современный тираж – десять тысяч экземпляров. Благодарная память.

За этим томиком небольшого формата стоят крутые события своего времени, час испытания в жизни народа… И превратности судьбы самого сочинителя, что предпринял в тот час этот, казалось бы, тихий труд по науке грамматики.

Итак, одна из университетских страниц.

НА ПЯТАЧКЕ

В тот год виленской Академии-университету исполнилось пятнадцать лет. Закрепилось уже прочно положение Академии в Литовском крае, ее главенство над высшим образованием юношества.

По этому случаю Орден иезуитов провел маленькое торжество. Из Рима прибыл уполномоченный генерала Ордена. Приехал и доктор Петр Скарга – первый ректор Академии, неизменный блюститель ее процветания, состоящий ныне личным духовником при короле польском Сигизмунде III. Про него говорили, что он так преуспел на этом новом поприще, оказывая на коронованную особу сильнейшее влияние, что Сигизмунда стали уже называть «королем иезуитов».

В актовом зале за длинным столом разместился сенат в полном составе – ученый совет. Несколько сбоку в строгом внушительном кресле с высокой спинкой занял место Петр Скарга, весь в черном. В зале – профессора, преподаватели. Подобающие речи, чтение одических строф.

Под конец некоторые из студентов, особо отличившиеся поведением и познаниями, подходили один за другим к столу сената, отвешивали глубокий поклон, а затем такой же поклон и перед креслом Петра Скарги. И он осенял их коротким напутственным жестом. Ставить в пример, выделять одних перед другими – излюбленный прием в школах Ордена ради поддержания духа усердия и соперничества. Да будет унижен менее успевающий!

Среди удостоенных чести был и новенький студент, принятый только что на философский факультет. Украинский шляхтич из города Острог. Показал на испытаниях превосходные результаты, особенно по части наук словесных. Скромен, обходителен. Обещающий «материал», из которого можно, пожалуй, что-то вылепить надлежащим образом за академические годы. Студент Максим Смотрицкий.

Он совершил поклон, как положено, и перед Петром Скаргой, а тот ответил своим благословением. Момент, который нелишне будет запомнить.

* * *

Молитвы, молитвы… Молитва утренняя – с этого начинался день Академии. Молитва вечерняя – на этом день Академии оканчивался. Долгие службы субботние и особенно долгие службы воскресные. Дух благочиния царил в академических стенах.

Лекции, учебные занятия поглощали почти все время студентов. Логика, риторика, теология, физика и математика. Начала природы по Аристотелю. И метафизика – о неизменных, раз навсегда данных от бога основах бытия. И диалектика по Сократу и Платону – как искусство выводить хитроумные умозаключения и вести спор. Уменье спорить, внушать свои истины высоко ценилось на всех ступенях Ордена. Были лекции, на которых профессора заставляли студентов записывать чуть не дословно. И были в ходу учебные диспуты, в которых студенты приучались опровергать чужие аргументы и защищать свои. Профессор, как высший судья, определял победителей и побежденных. Диспуты выносились иногда и на более широкую арену – для городской публики. В большом академическом костеле св. Яна звучали громкие речи спорящих сторон, а под занавес звучали трубы могучего орга́на, напоминая о спасении душ.

Максим Смотрицкий был весьма усердный студент. Старался получить возможно больше из того, что могла дать академическая профессура, – Орден умел привлекать знатоков своих предметов. Но особую склонность питал он к изучению языков. Строение речи, формы сочетания и преобразования слов казались ему увлекательной игрой, которая, увы, представляется многим лишь сводом скучных правил.

Преподавание языков в Академии было поставлено высоко. Прежде всего, разумеется, латынь. Язык европейской учености и проводник влияния римско-католической церкви. На латыни читали все лекции, сочиняли учебники и научные трактаты. На латыни разыгрывали студенты учебные диспуты. Ну, и, конечно, греческий – другая неотъемлемая часть двуглавого классического образования. Максим Смотрицкий познавал авторов античной культуры с их подлинного голоса. А потом еще древнееврейский для чтения и толкования текстов священного писания – Библии. И занятия по современным языкам тех народов, что населяли объединенное государство: Королевство Польское и Великое княжество Литовское, короче – Речь Посполиту. Предполагалось, что воспитанники Академии, которые займут потом должности светские и духовные, должны знать язык местных жителей, чтобы лучше «пасти свое стадо».

Студент Максим Смотрицкий принес с собой из родного Острога и пристрастие к старославянскому. Слышал его с детства – и в школе, и в церкви. Здесь, в Академии, этот книжный, церковный язык русских занимал скромное место. Один урок в неделю, на экзаменах не проверяется. Максим лишь по собственной воле, занимаясь самостоятельно, не уставал в нем совершенствоваться, – его упорство и его тихий вызов. Вызов тому, что приходилось видеть вокруг и здесь, в этих стенах.

На пятачке Академии, как в малом зеркале, отражались самым наглядным образом вся пестрота и все противоречия разношерстного, разноплеменного государства Речь Посполиты. Здесь учились литовцы и поляки, украинцы и белорусы из присоединенных земель, представители и других народностей. По вере – католики, кальвинисты, лютеране, православные… Какой человек шестнадцатого столетия не привязан крепкими узами к той или иной вере, так много значащей в его жизни! Вера отцов, вера дедов и прадедов.

Академическое начальство старалось, конечно, сохранить вид взаимной терпимости между ними, не допускать открытых столкновений. Репутация Академии в глазах жителей обширного края! И все же… Постоянная напряженность, готовая вот-вот прорваться. Студенты-католики чувствовали свое преимущество, – это же Академия католического Ордена, да и сам король ярый католик, значит, и королевская власть «ихняя». Посматривали свысока на остальных, задирали при малейшей возможности протестантов, этих последователей Лютера и Кальвина, посмевших отвергнуть учение римско-католической церкви и дать в противовес учение свое. И особенно кальвинистов с их крайним отрицанием всего, что было связано с папским престолом. До прихода иезуитов им принадлежало в Литве видное положение. А теперь вынуждены отступать, терпеть. Вечно тлеющий огонь вражды, который то и дело вспыхивал за пределами Академии, на городских улицах, где кальвинистам приходилось круто.

Но и студентам православной веры лучше было быть осмотрительнее. Знать свое место.

Католики собирались на ежедневные молитвы в роскошном академическом костеле. Иноверцы должны были ходить куда-нибудь в город, в свои приходские церкви и кирхи. Максим Смотрицкий ходил в храм Святодуховского монастыря, что в квартале виленского православного братства. От Академии вовсе недалеко – перебежать лишь длинную площадь рынка, и там два шага, – а чувство такое, что ты все же не полноправный академист, а какой-то сторонний.

Был в Академии еще факультет, так сказать, наивысший. Теологический. На нем готовили ученых богословов, рыцарей римской церкви и ее Ордена. Там уже все чистые католики. Борцы со всякой ересью. Особо строгий распорядок, особая программа обучения, установленная в самом Риме генералом Ордена, который посылает регулярно в Вильно своих контролеров-визитаторов проверять положение дел в Академии, а на этом факультете – прежде всего.

Студенты-теологи держались особняком, носили одинаковую строгую одежду, жили в отдельном общежитии-конвикте и ходили парами или тесной группой по академическому двору со смиренным достоинством на лицах. Во всем проявляли они редкостное рвение – и в соблюдении академического устава, и в поучении тех, кто покажется им заблудшим. Могли устроить гонение на своего же собрата студента. И они же совершали карательные вылазки за стены Академии, чтобы вразумить кого нужно из горожан словом или делом. Максим Смотрицкий провожал их долгим взглядом. Осторожнее, осторожнее.

Он и вел себя осмотрительно, успевающий студент с философского, поглощенный науками. Слушал внимательно лекции, сидел усидчиво над книгами. Участвовал в учебных диспутах, проявляя немалое красноречие. Участвовал в факельных шествиях академистов по городу, с песнопениями, для воздействия на души жителей. Писал восхваления-панегирики, в которых заставляли упражняться студентов в честь приезжающих сиятельных особ. Писал и пробные полемические сочинения, стараясь опровергнуть воображаемого противника, каким его придумывал профессор. (Он и не подозревал еще, как пригодятся ему позднее эти уроки словесной полемики.)

Послушный, исполнительный студент.

ЛОВИТВА ДУШ

Уния! Слово это как громовый раскат облетело земли Литовского края и Западной Руси. 1596 год. В городе Бресте собрались на чрезвычайный собор иерархи католической и православной церквей, действующих на территории Речи Посполиты. Давнее стремление Ватикана объединить обе церкви получило наконец силу соборного установления. Пусть русские, украинцы, белорусы отправляют церковные службы по своим обрядам, на славянском, как принято, языке, но должны признавать верховное главенство папы римского – наместника бога.

Не последнюю роль на соборе сыграл доктор богословия, член Ордена иезуитов Петр Скарга. Звонкий глашатай унии. Еще задолго до собора выпустил он книгу «О единстве церкви под одним пастырем», зазывая в унию, как в райские кущи. Во всеоружии своей ученой эрудиции приводил в ее пользу религиозных философов разных веков. И теперь в Бресте завораживал высокое сборище искрометными речами. Он к тому же прибыл сюда и вестником королевского волеизъявления. Короли польские видели в унии еще одно средство привязать сильнее подчиненные им народы Литвы, Украины, Белоруссии. Сигизмунд обещал всякие льготы, свои милости, не забывая напомнить о гневе божьем, если кто проявит несогласие.

Несогласные были. Часть православных владык отвергла унию – «петлю на шее». Наиболее упорной из них была группа посланцев от города Вильно. Ослушники покинули с проклятиями собор, угрожая расколом. Собрались в соседнем протестантском доме и провозгласили свой решительный протест. Объявленное примирение и объединение церквей обернулось с самого же начала взаимным ожесточением.

Повсюду разгорелась страстная полемика. В пользу унии. Против унии. Сторонники и противники ее не жалели слов для доказательств, для опровержений, для взаимных поношений друг друга. Ученые мужи и богословы схватились за перья, и печатное слово стало одним из сильнейших средств борьбы. Призывы, ответы на призывы и ответы на ответы… Казалось, люди, получив недавно чудо изобретения печатного станка, спешили теперь вовсю им воспользоваться. Типографии в городах и местечках. Странствующие печатники, переходящие с места на место со свинцовой поклажей в поисках применения своему искусству. Грамоты, брошюры, пространные сочинения, разбирающие унию вдоль и поперек, появлялись одна за другой. Каждый читающий или слушающий это чтение мог, казалось, делать свой выбор – по чувству и разумению.

Чувства и разумения были разные. Великая смута охватила земли Западной Руси и Литовского края. Многие владетельные князья, крупные помещики, князья церкви искали в унии себе выгоду, возможность поравняться в правах и привилегиях с польскими магнатами, с католическим духовенством. А некоторых прельщала возможность приобщиться через унию поближе к соблазнам латинской культуры. Народ в большинстве смотрел иначе. Еще новая кабала, теперь и духовная. Подрыв не только веры своих отцов, но и своих национальных устоев. Народ ответил… Крестьянские волнения, возмущения в городах. Вольное украинское казачество, несущее сторожевую службу в южных степях, поднялось с оружием. Походы казачьих отрядов против панов и богатеев, против «римских воронов» прокатывались по Подолии, по Волыни, проникали в Белоруссию. В Вильно не раз долетала весть: «Казаки идут!» Шепотом произносилось имя их вожака Северина Наливайко. Собиралось королевское войско на подавление восставших.

Да и сам город Вильно был охвачен междоусобицей. Вильно – Вильнюс, столица литовская. Уже двести лет, как Литва приняла католичество и постепенно вошла в лоно римской церкви, хотя в деревнях и сохранялись еще в тайне остатки язычества. Объявленная церковная уния никакого переворота для большинства литовцев не означала. Более острым было положение горожан – тех, кто в последнее время открыто поддался влиянию протестантских проповедников, идеям Реформации. На них прежде всего обрушилось наступление католицизма, подогреваемое иезуитами.

А рядом в домах, в соседних кварталах вековало православие, где жили русские, белорусы, украинцы, участвовавшие во всех сферах местной жизни: торговой, ремесленной, хозяйственной. И немалая горстка. Связи-то давние, исторические. Кто ж не помнит, что древнерусский язык довольно долго был в Литве языком государственным. На нем сочиняли официальные акты и грамоты. Три статута литовские – основные законы государства – были составлены по примеру «Русской Правды» и писаны тоже на русском (его белорусская ветвь). И писари в литовских канцеляриях должны были владеть русской письменностью.

Православные храмы, служители культа, православные обряды и обычаи. Им и предстояло теперь пройти испытания унии. Католическая сторона во главе с архиепископом виленским, опираясь на королевскую власть, принялась вводить унию со всей настойчивостью. Здесь было много грамотных, людей ученых, и словесная полемика облекалась в формы высокой эрудиции, тонкой диалектики вместе с пылом возбужденных чувств. Взволнованное красноречие, пышные выражения и колкая язвительность при этом. В последнем авторы-иезуиты особенно отличались. Действуя решительно сами, побуждали к решительным действиям и других. Если силы убеждения не хватает, то есть еще и убеждение силой. На улицах осмеивали, оскорбляли служителей православия. Врывались в православные храмы, мешая совершать службу. А то и вразумляли кулаками. И часто зачинщиками этого «униатского веселия» выступали академисты-теологи, выходившие за стены Академии как на охоту. И – увы, так уж бывает! – рядом с ними и те, кто был сам еще вчера в православии, перешел в униаты и сейчас показывал себя наиболее нетерпимым к вчерашним собратьям своим. Суды то и дело должны были разбирать жалобы на творящиеся расправы. Но какие решения они вынесут, эти суды?

Конечно, и внутри Академии, на ее пятачке, вспыхнувшие страсти получили тотчас свое отражение. Обострились отношения между разными группами студентов. Усилилась слежка друг за другом, доносительство. Теологи так и рыскали, в ком бы обнаружить врага униатства. Может быть, только присутствие в Академии некоторых выдающихся ученых профессоров да оглядка на могущественных меценатов университета из местной знати еще сдерживали крайние проявления священной ярости. Хотя прежние учебные диспуты уже откровенно превратились в простые спектакли, где выступающие стороны заранее распределены на «защитников бога» и «защитников дьявола». Спор с предрешенным исходом.

А как же он, Максим Смотрицкий? Как он в этой накалившейся атмосфере? Он же православной веры. Да еще из города Острог. Город, известный духом непокорства. Князь Константин Острожский оберегал как мог свои владения от чужеродных влияний. Открыл У себя в Остроге отличную школу, где старались готовить образованных людей для православного духовенства – как бы в противовес тем, кого готовили у себя иезуитские коллегии. В этой школе и учился Максим Смотрицкий до поступления в Виленскую Академию-университет. Ректором острожской школы был Герасим Смотрицкий – отец Максима. Убежденный противник унии еще с того времени, как заговорила она обольщающим голосом Петра Скарги. Свою книгу «О единстве церкви» Скарга посвятил не кому-нибудь, а именно князю Острожскому в расчете проложить ей таким способом широкий доступ к украинскому и белорусскому читателю. «Для ловитвы душ», как он сам выразился. Но в Остроге все равно под покровительством князя ученые наставники писали и печатали здесь же, в типографии, исторические и полемические сочинения в защиту своей духовной самостоятельности. Здесь, в Остроге, московский первопечатник Иван Федоров нашел в своих скитаниях временное пристанище и здесь отпечатал знаменитую Острожскую библию – высокий образец его полиграфического искусства. А предисловие к ней написал Герасим Смотрицкий.

И вот сейчас его сын, Максим Смотрицкий, студент последнего курса Виленской Академии, сидит под сводами академической библиотеки, за грудой фолиантов и рукописей, как за баррикадой, и как будто знает только свои усердные занятия. Он заканчивает Академию, готовится к выпускному экзамену. Ничто не должно этому помешать, никакой опрометчивый, неосторожный шаг. Что же до того, что бурлит, кипит страстями вокруг, – он еще успеет об этом сказать. А сейчас осторожность и осторожность.

Да, экзамены сданы. Получен диплом со знаком св. Общества Иисуса. И новоиспеченный бакалавр наук благополучно распростился со своей альма-матер.

ЖИВОЙ УРОК

Диплом Академии открывал различные возможности. Максим намеревался учительствовать. Тут же, в Вильно, в какой-нибудь русской школе. Он чувствовал склонность прививать знания, просвещать, внушать. Но получил заманчивое предложение: отправиться в качестве ученого компаньона молодого отпрыска богатой княжеской фамилии в просветительное путешествие по соседним землям Европы. Уж не поспешил ли покинуть пока арену беспокойных событий?

Последнее впечатление, проводившее его из Вильно. Разъяренная толпа униатов и католиков, подстрекаемая своими пастырями, ворвалась на уличку, населенную горожанами православной веры. Осадила дом, где жил автор нашумевшего сочинения против «панства антихристова в Риме». Топорами взломали двери… Злосчастный автор спасся лишь тем, что бежал из крайней комнаты через дымоход.

Максим Смотрицкий выехал вместе со своим молодым спутником. Отъезд, похожий на бегство.

…Земли славянские – Силезия, Словакия. Земли немецкие. Вольный город Нюренберг. Затем Лейпциг и Виттенберг. Благонравные прихожане идут чинно в свои скромные кирхи, отправляют в них скромные протестантские службы, в отличие от пышной театральности католических костелов. Молятся не на латыни – на родном языке. Край зарождения Реформации.

Неизвестно, что извлекал из этого путешествия княжеский отпрыск, но его ученый наставник всюду искал и находил полезные для себя уроки. Долгое пребывание в Лейпциге и Виттенберге. Известнейшие университеты! Максим Смотрицкий – внимательный слушатель лекций. Профессора нового толка, идеальные рассуждения о ценности человеческой личности, о духовной свободе. Звучат имена – Эразм, фон Гуттен, Рейхлин, Меланхтон… Учителя гуманизма. Многое открывалось заново бакалавру наук из Вильно.

В Виттенберге, возвращаясь с лекций, часто пересекает он площадь рынка мимо каменной громады собора. Остановись, прохожий! Вот здесь это было. С этих ступеней в начале века университетский преподаватель богословия Мартин Лютер объявил открытую войну папскому престолу. К этим дверям собора прибил он свои знаменитые «95 тезисов», обличающие злоупотребления римской курии. Провозгласил реформу церкви, охватившую многие страны Европы. Движение, названное его именем. Был отлучен, объявлен слугой дьявола, подвергался преследованиям. Человек, не побоявшийся бросить вызов могущественной церковной державе. Но, увы, испугавшийся движения народного. Пожар крестьянской войны заставил его в страхе кричать: «Убивайте их как бешеных собак!» Слаб бывает вдруг даже самый сильный человек.

Стоит перед порталом Виттенбергского собора бакалавр наук из Вильно, воспитанник Академии св. Общества Иисуса. Стоит на пороге семнадцатого столетия, внимая уроку недавней истории. Живой урок.