Текст книги "Пути в незнаемое. Сборник двадцатый"
Автор книги: Ирина Стрелкова
Соавторы: Ольга Чайковская,Натан Эйдельман,Петр Капица,Ярослав Голованов,Владимир Карцев,Юрий Вебер,Юрий Алексеев,Александр Семенов,Вячеслав Иванов,Вячеслав Демидов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 48 страниц)
…В семье не хватало мужчины, мать Анна нуждалась в помощи, и она решила сделать Исаака подлинным хозяином всех ее сокровищ – и вулсторпского Манора, и земель, и скота. Единственное, что для этого требовалось сейчас от Исаака, – это бросить королевскую школу. Впрочем, он не высказал ни малейшего сожаления при расставании с этим почтенным заведением и с Грэнтэмом.
Аптекарь Кларк, с учетом разрисованных углем стен, с учетом вбитых в стены и полы бесчисленных клинышков для солнечных часов и бесконечных нитей, опоясывающих дом; с учетом неутихающих конфликтов по поводу бутербродов, вишен и тому подобного, также не без тайной радости воспринял весть о том, что Анна забирает своего семнадцатилетнего сына из грэнтэмской школы. Правильно мать решила – пришла пора молодому Ньютону помочь ей, пора ему взглянуть на жизнь реально, узнать свое будущее и научиться наконец управлять своим разросшимся хозяйством.
Исаак приехал в Вулсторп с Пиндаром и Овидием в руках, с неясными мечтаниями в сердце. Был он невысок, очень худ и рассеян.
Верный старый слуга был приставлен к нему, чтобы обучить домашним премудростям, но, посланный, к примеру, смотреть за овцами, Исаак читал Овидия или мастерил ножом водяные колеса самой различной конструкции, строя при этом на ручейке небольшие плотины. Овцы тем временем разбредались по соседским пастбищам. Линкольнширские архивы сохранили протоколы суда в Колстерворте, где под 18 октября 1659 года числится любопытная запись о том, что Исаак Ньютон оштрафован на три шиллинга четыре пенса за потраву, причиненную его овцами, на один шиллинг за то, что его свиньи паслись в чужом кукурузном поле, и на один шиллинг за сваленный теми же свиньями чужой забор.
В базарные дни мать посылала его с верным слугой для продажи продукции имения и покупки необходимых городских товаров. Она втайне надеялась, что его увлечет интересное дело торговли и расчетов, извлечения выгоды. Исаак же обычно просил слугу (и немного приплачивал ему для согласия), чтобы тот оставил его где-нибудь, обычно у подножия Спиттлгэйского холма, в тени чужого забора, где он мог бы без помех позаниматься своими игрушками или почитать книгу. На обратном пути слуга забирал его. Если же Исаак и доезжал иной раз до Грэнтэма, то отнюдь не сворачивал на рынок, а спешивался обычно у Западных ворот, где был постоялый двор «Голова сарацина», и направлялся прямехонько в дом аптекаря Кларка, где в мансарде ждали его не прочитанные еще книги.
Теперь с печалью покидал он каждый раз дом аптекаря с наступлением вечера, когда с рынка тянулись повозки сельских жителей. Его кони неспешно двигались на юг, к Вулсторпу. От грэнтэмских Южных ворот шел крутой Спиттлгэйский холм, и нужно было облегчить подъем лошадям. Погруженный в свои думы, Ньютон не раз забывал на вершине холма опять сесть верхом и частенько вел лошадь под уздцы все десять миль до Вулсторпа. Говорят, был и другой случай, когда задумавшийся о чем-то Исаак упустил лошадь и пришел домой, держа в руках лишь уздечку.
Домашним он казался несносным. Девять месяцев, проведенных Ньютоном дома, стали кошмаром и для него, и для его близких, и для его слуг. Среди своих грехов того времени, потребовавших покаяния и через три года, Ньютон записывает:
«Отказался выйти на двор, несмотря на просьбу матери».
«На всех набрасывался».
«Скандалил с матерью».
«С сестрой».
«Ударил сестру».
«Поссорился со слугами».
«Назвал Дороти Роуз клячей».
Он яростно сопротивлялся судьбе, подталкивающей его к хозяйскому ремеслу. Теперь он тоскует о столь легко дававшейся ему учебе, он начинает ясно ощущать свое иное предназначение.
Ньютон привез с собой в Вулсторп небольшую записную книжку, на первом листе которой торжественно, при матери, вывел по-латински дату покупки – март 1659. Появились там и первые записи – следы чтения Овидия, которого он продолжал с увлечением штудировать. Следы обучения латыни прослеживаются явно, но нет ни малейших признаков обучения математике! А ведь всего через шесть лет Ньютон откроет дифференциальное и интегральное исчисление!
В записную книжку стал он заносить то, что впоследствии стало его «Садом», по его же определению, – свои идеи и мысли, свои первые изобретения и эксперименты, свои вполне осуществимые и несбыточные проекты. «Сад» требовал времени и одиночества, хозяйство и ферма стали врагами «Сада». Ферма отвлекала его от любимых занятий, и он проникался к ней постоянно растущим отвращением. В одиночестве проводил он свои дни.
Домашних, конечно, раздражало, что он не проявлял ни малейшего интереса к работе по хозяйству и на ферме, как ранее не проявлял ни малейшего интереса и к учебе. Слуги перешептывались между собой, убеждая друг друга в том, что Исаак глупый и никчемный человек, который никогда не сможет быть настоящим хозяином. «Богатый наследник со странностями», – говорили о нем. А он был рад, когда ему позволяли побыть одному, и проводил многие часы, забившись в углу своей «студии», мастеря книжные полки, игрушки, рисуя картинки и помещая их в самодельные рамы. На фоне практических планов матери и реальных нужд хозяйства все это выглядело непростительным ребячеством.
Лишь Мастер Стокс, его грэнтэмский учитель, который позднее стал настоятелем Колстервортской церкви, видел дальше других и судил лучше. Он восхищался незаурядным талантом Исаака и не уставал всем доказывать, что для мира было бы громадной потерей, если такой неординарный талант будет похоронен в деревенской глуши. Он настаивал на том, чтобы послать его обратно в школу, и готов был даже выплачивать вместо него деньги за ученье (школа была бесплатной лишь для коренных грэнтэмцев). Он обещал подготовить его и к университету. Он готов был поселить его в своей квартире при школе и помочь ему закончить полный курс обучения.
Советовал Анне отдать Ньютона учиться и дядя Вильям Эйскоу – настоятель церкви в Бэртон-Когглз, и тихий странник, однажды нашедший приют у очага Анны, который видел Исаака, пасущего овец, а на самом деле – погруженного в свои мысли. Все они сыграли свою роль в том, что в конце концов почти все обитатели Манора признали, что настоящего хозяина имения из него никогда не получится и ему нужно найти другое дело. Лишь мать была слепа. Мастер грэнтэмской королевской школы Стокс попросил свою жену поговорить с Анной Стэкли пишет:
«И тогда миссис Стокс, всегда высоко его оценивавшая, еще раз посоветовала матери возвратить его к учению. Говорила, что занятия хозяйством не отвечают его склонностям и единственный путь, которым он должен идти дальше, – это университет. Мастер Стокс пообещал даже не брать с него причитающейся платы за учение – 40 шиллингов в год. Идею поддержал и дядя – достопочтенный Вильям Эйскоу, настоятель. Когда-то он сам окончил Тринити-колледж в Кембридже и теперь советовал матери Исаака, чтобы она отправила сына по его стопам».
И Анна согласилась.
Она, рыдая, послала сына обратно в грэнтэмскую школу для дальнейшей учебы, и возникло видение: она, как и библейская Анна, сдала своего сына в священнослужители, – именно такая судьба ожидала Ньютона после окончания университета.
И вот Ньютон снова в Грэнтэме, он живет во флигеле при школе, окнами глядящем на заросший травой церковный двор, он живет теперь у Мастера Стокса. Он с увлечением занимается катехизисом, библейской историей, грамматикой, чуть-чуть – геометрией, легко запоминает сотни, тысячи фамилий и дат из древней и классической истории, хорошо овладевает греческим языком, немного – французским, пробует читать и писать на древнееврейском, по-прежнему обожает классиков. Его время отдано работе ума и рук. Он не отвлекается ни на что иное. Любимая книга – Джон Бейтс, «Тайны природы и искусства», купленная Исааком по случаю за два с половиной пенса. Ньютон переписывает из нее в свою записную книжку целые абзацы, касающиеся рисования, ловли птиц, изготовления чернил самых различных цветов и тому подобного. Там описаны, кстати, знаменитая ветряная мельница и столь же знаменитая коляска. Записные книжки Ньютона полны рисунков. Есть наброски телескопов, оптических экспериментов, алхимические символы, подробности анатомического строения человека и животных и даже план храма Соломона в Иерусалиме. В записной книжке он записал лично изобретенным шифром «старина Барли» (по имени учителя рисования) секреты смешения цветов и секреты композиции, очевидно заимствованные из книги Бейтса. Оттуда же и только оттуда мог Ньютон в своем пуританском мире извлечь картины обнаженных мужчины и женщины. И действительно, в издании «Тайн природы и искусства» 1654 года можно увидеть полностраничные иллюстрации мужчины в виде Геркулеса и женщины рубенсовского типа.
Но особо сильное впечатление произвели на Ньютона книги Джона Уилкинса – одного из деятелей пуританского Просвещения, которые пестовали дух первооткрывательства и экспериментаторства задолго до того, как появились первые «невидимые колледжи» и было создано Королевское общество.
Бытописатель того времени Джон Эвелин 13 июля 1654 года посетил Уилкинса в Оксфорде. Он был поражен громадным количеством и удивительными свойствами машин, которые были построены Уилкинсом: «Он, Уилкинс, придумал полую статую, которая подает голос и даже говорит отдельные слова посредством скрытой трубочки, которая ведет к кустам за домом; когда кто-то говорит через эту трубочку, находясь на большом расстоянии, это необычайно всех поражает. Наверху, на чердаке, у него есть целое собрание всяких призраков и теней, а также солнечных часов, оптических стекол… и многих других искусно выполненных технических курьезов. Здесь и указатель пути (то есть компас), термометр, весы, волшебные огни… большинство из них его собственного изготовления или изготовления его молодого способного ученика – мистера Кристофера Рена».
Книга Дж. Уилкинса «Математическая магия» произвела на Ньютона поистине неотразимое впечатление. Это, разумеется, не первый пример того, как научно-популярная книга поджигает сердце юноши, и, наверное, далеко не последний.
Есть косвенные доказательства и того, что Ньютон читал и другую научно-популярную книгу сочинения Уилкинса – «Открытие нового мира на Луне», выпущенную в 1638 году и прямо направленную на защиту и пропаганду Коперниковой системы. С симпатией и пониманием описывает Уилкинс судьбу Коперника, приводит многочисленные и рискованные цитаты из Галилея и Кеплера. Там есть даже мечта – создать махину, которая могла бы преодолеть земное притяжение. Достигнув таких высот, где будет невесомость, махина наконец могла бы «прилуниться» на Луне. Из книги Уилкинса Ньютон впервые узнал о всевозможных проектах вечных двигателей.
И наконец, Ньютон проявил самый горячий интерес к задачам, поставленным Уилкинсом для решения его последователями. А именно: вопросам, связанным с созданием универсального языка и новой фонетической системы, различным системам стенографии и, наконец, передаче информации посредством секретных шифров.
Под влиянием Уилкинса Ньютон изобрел и описал в записной книжке свою собственную фонетическую систему. Пытаясь ее найти, Исаак придавал своим губам, языку и зубам все новые и новые взаимные положения, складывал их самыми различными способами, как это делают дети. Он хотел извлечь из своей гортани новые звуки, точно соответствующие буквам алфавита. Иначе: он хотел добиться нового звучания букв или найти новые грамматические нормы, точно соответствующие произносимым звукам.
С психологической точки зрения очень интересно содержание примера, который Ньютон использовал для иллюстрации своей фонетической системы. Это письмо к несуществующемудругу.
«Любимый друг.
Все говорят, что ты болен. Я поистине сожалею об этом. Но я гораздо более сожалею о том, что ты получил эту болезнь (об этом тоже говорят) из-за того, что ты слишком много пьешь. Я настоятельно желаю тебе сначала бросить напиваться. Тем ты поправишь свое здоровье. И если господу угодно сделать так, что ты поправишься, береги себя и живи здоровой трезвой жизнью последующие годы. Это будет очень приятно для всех твоих друзей и особенно для
твоего очень любящего друга.
И. Н.»
Система Ньютона – совсем не исключено – могла бы быть принята и Королевским обществом, учредившим в 1664 году специальный комитет для усовершенствования английского языка. Можно смело утверждать, что ньютоновская система была нисколько не хуже, чем система Уилкинса, изобретенная в 1668 году и изложенная им в книге «Эссе о реальном характере философского языка», или любая другая система, коих в те годы расплодилось множество.
Некоторые авторы изобретали новую рациональную систему английского языка в рамках всеобщего универсального знания, в рамках еще не существующей энциклопедии определений и слов. Это движение необычайно импонировало Ньютону с его стремлением все познать и затем все заложить в некоторую стройную схему, привести все к единому порядку, к общему знаменателю.
Он предпринял собственную попытку создать полную классификацию вещей и понятий. В его юношеском блокноте есть записи, объединенные названием «Некоторые предметы, содержащиеся под общими заголовками». Это и есть, как считают исследователи, отражение ньютоновской схемы построения универсального рационального языка. Громадный список на секретном языке «старина Барли» в его законченной форме объял бы весь мир. В нем есть даже «протектор Кромвель», что говорит о том, что список скорее всего создавался до 1660 года, то есть до Реставрации, Тогда Ньютону не было еще и восемнадцати лет. Это – один из первых побегов в Ньютоновом «Саду».
Исаак составил сорокадвухстраничный каталог всевозможных понятий, разделенный на шестнадцать рубрик, самых разнообразных, – «Искусства, ремесла и науки», «Птицы», «Домашняя утварь», «Минералы», «Родственники, титулы, типы людей», «Человек, его ощущения и чувства».
Некоторые исследователи, изучая эти перечни, подметили, что они представляют собой разновидность широко применяемого в наши дни ассоциативного теста, когда человека просят быстро, без раздумий, называть понятия определенного класса. То, что первым всплывает из памяти, порой бессознательно, может многое сказать о человеке, о его внутреннем мире. Нельзя ли, сочтя классификатор Ньютона за выполненный им психологический тест, выявить в его портрете те черты, что тщательно вытравлены и им, и его биографами-пуританами?
Даже через триста лет?
Вот некоторые фрагменты из гигантского классификатора Ньютона, так никогда и не оконченного. Возьмем почти наугад лишь несколько букв из одной только рубрики: «Родственники, титулы, типы людей» (орфография соответствует той, которая существовала в Англии до введения новой фонетической системы, но не ньютоновской):
B
Brother – брат
Bastard – ублюдок
Barron – барон
Blaspheimer – богохульник
Brawler – скандалист
Babylonian – подлец
Bishop – детское платье
Bedlam – сумасшедший дом
Beggar – нищий
Brownist – жулик
Benjamite – младший сын, любимчик
F
Father – отец
Fornicator – мужчина, вступивший во внебрачную связь
Flatterer – льстец
Frenchman – француз (обертоны чувственности и греха)
Florentine – детская шапочка
M
Marriage – женитьба
Marquesse – маркиза (обертоны высокородства и роскоши)
Manslayer – человекоубийца
O
Orphan – сирота
Offender – обидчик
S
Sorrow – печаль
Subtilness – коварство
Slumber – дремота
Sobing – рыдание
T
Twins – близнецы
Theife – вор
W
Wife – жена
Wedlock – супружество
Wooer – ухажер
Widdow – вдова
Widdower – вдовец
Y
Yeoman – иомен
Не могут ли эти «случайные» слова сказать что-либо о юноше
Вряд ли конечно, можно на основании анализа этих слов делать какие-то далеко идущие заключения о внутреннем мире столь сложного человека, каким был молодой Ньютон. В лучшем случае – это всего лишь тонкая щель, через которую можно разглядеть часть лица. Но поскольку никаких других источников о детских годах Ньютона и его внутреннем мире, кроме сведений, содержащихся в «героических» биографиях Ньютона, в распоряжении исследователей нет, они вынуждены использовать и эту возможность узнать о Ньютоне. Лишь одно, пожалуй, побуждает отнестись к этому своеобразному ретроспективному психологическому эксперименту серьезно – списки не содержат обмана. Вряд ли Ньютон лукавил, когда составлял их, вряд ли рассчитывал, что его невинные изыскания станут предметом исследований.
Что еще содержат страницы юношеских блокнотов Ньютона, один из которых лишь сравнительно недавно всплыл из глубины веков и был обнаружен среди неразобранных ньютоновских рукописей в одной из американских библиотек? Что взрастало в эти годы в ньютоновском «Саду»?
Проект реформы фонетической системы;
первые черновики полной энциклопедии английского языка;
вечный календарь;
астрономические таблицы;
решение несложных геометрических задач.
Последнее упоминание – о геометрических задачах – требует пояснения. В вулсторпские годы Ньютон купил учебник геометрии Евклида. Прочтя лишь начальные главы – об аксиомах Евклида и их следствиях, – Ньютон поразился тому, насколько очевидными были и аксиомы, и следствия из них; на взгляд Ньютона, они не требовали никаких доказательств и размышлений. С категоричностью и пылкостью юности он забросил книжку и даже назвал ее «пустяковой».
Учитывая возраст Ньютона тех лет – возраст становления, выбора будущей судьбы, – представляет интерес проанализировать одну из рубрик его всеобъемлющей энциклопедии, названной «Искусства, ремесла и науки». Эта рубрика отличается особой полнотой. Здесь в обилии – занятия, связанные с изготовлением и ремонтом колясок и экипажей, управлением ими, с уходом за лошадьми, с содержанием постоялых дворов. Это так естественно для жителя Линкольншира, обитающего вблизи Колстерворта, известного перевалочного пункта на пути из Лондона к северу, в Йорк!
Секретный шифр хранит упоминания о профессиях, которые относятся к земледелию, животноводству, к лесному промыслу. Там есть рыночный и лавочный народ, профессионалы моря и суши, служители гостиниц и церквей. Есть и представители ученого мира. Как истинный пуританин, он не упоминает в своем списке о презираемых занятиях, но музыка есть, она разрешена. В списке появляются скрипач, уличный музыкант, органист. Вовсе отсутствуют представители городских властей, но из круга рассмотрения не изгнаны такие профессии, как тюремщик и даже палач.
Все возможные занятия людей рассмотрены вполне методически, в присущем Исааку духе. Ничто не упущено. Но и богатого выбора не хватает. Ньютон не прельщается ни властью, ни богатством, ни романтикой. Путь определен – его стезя ведет его к священному сану, к службе в церкви или, возможно, в школе. Он может стать врачом и аптекарем. Перед глазами – примеры Джеймса Эйскоу, доктора Кларка и Мастера Стокса… Подходит пора прощания с юношескими мечтаниями и сомнениями.
И вот он в последний раз стоит перед грэнтэмской школой. Стокс со слезами на глазах произносит в его честь патетическую речь и призывает школьников также произнести какие-то приличествующие случаю слова. По словам старика Ньютона, описывавшего эту сцену Стэкли (а его уже впоследствии пересказывал Кондуит), глаза мальчиков, прощавшихся со своим бывшим соучеником, были полны слез. Даже Стореры, кажется, рыдали…
«Можно вообразить!» – не без сарказма восклицает комментирующий эту идиллически описанную сцену историк Ричард Вестфолл.
НА ПОРОГЕ НОВОГО ВРЕМЕНИНьютон прощается с детством непонятым. Непонятым и не понявшим себя.
Для окружающих он оставался загадкой. Школьники считали его интриганом и хитрецом, слуги – глуповатым, угрюмым, рассеянным, ворчливым и ленивым хозяйским сыном. Обитатели Манора считали его способным разве что на рифмоплетство, существом, в общем, никчемным. Они дружно возрадовались, когда им сообщили, что будущий хозяин не вернется в Вулсторп, а надолго – на много лет – отправится для учебы в Кембридж.
Он и сам не определил еще своего пути. Он знает пока лишь общее направление. В его душе, в его сознании – непрерывная и яростная борьба. Среда, воспитание и образование тянут его к постным устоявшимся ценностям пуританской морали, рано проявившийся дар – к волнующим откровениям научного открытия.
Кажется, то и другое соединить невозможно, но позднее Ньютон докажет, что для него невозможного не существует. Опровергая каждой строкой своих будущих научных трудов реальность библейских сказаний, он тут же, в своих трудах исторических и теологических, опять ставит все на должные места и вопреки всякому здравому смыслу доказывает, что каждое слово Писания – есть непреложная истина, в том числе истина научная: историческая, географическая, астрономическая.
Ньютону удастся невозможное – стать равно истовым служителем науки и церкви. Это раздвоение, возможно, и не так удивительно, если понять, что сам Ньютон принадлежал одновременно двум мирам – миру средневековья, которому он своими трудами положил конец, и миру Нового времени, которое он начал своими научными открытиями. На Ньютоне кончается зыбкость научных рассуждений, с него начинается эпоха зрелости человеческого ума. Сосредоточившись в одинокой тишине своей грэнтэмской мансарды, он смог разглядеть на солнечных часах своего детства наступление Нового времени – времени Просвещения и Науки.
Не так просто понять, почему это удалось именно ему. Еще сложнее увидеть причины этого в его детские годы, в годы его формирования. Можно ли увидеть в его детском поведении, в его детских увлечениях ростки его будущих открытий?
Кое-что видно невооруженным глазом.
С раннего детства его характерные черты – страсть к механике, ненасытное любопытство, способность имитировать и усовершенствовать. Особое предпочтение – всему, что связано со временем и движением, – вспомним его водяные и солнечные часы, его змеи.
Склонность к систематизации, поискам связей между предметами и явлениями. Природный дар четкого и аналитического ума. Честолюбие, подозрительность, осторожность и скрытность.
Важно еще одно. Ньютон с детства твердо осознал, что знание – реальная и неодолимая сила, понял, что именно знание дает власть над вещами и даже людьми. С другой стороны, Ньютон считал, видимо, что знание – это ценность, сокровище. Часто он рассматривал его как божественное откровение, даваемое лишь ему одному. Отсюда – его ревнивое отношение к знанию, его бесконечные секреты, шифрованные языки, скрытность. Он хотел бы обладать знанием в одиночку, но ему, в целях самоутверждения, приходилось время от времени демонстрировать мощь этого знания и тем самым раскрывать его для других.
Детские шифрованные языки – это предзвуки мощных душевных катаклизмов и трагедий, впоследствии сотрясавших жизнь Ньютона.
Его своеобразные детские игрушки и изобретения – предчувствие будущих настоящих изобретений и открытий, прославивших род человеческий.
В одном из самых ранних исследований творчества Ньютона – в труде доктора Стэкли, датированном 1752 годом, – делается первая серьезная попытка выявить связи юношеских увлечений и умений Ньютона с его позднейшими научными достижениями. «Мне кажется довольно вероятным, – пишет Стэкли, – что раннее мастерское владение сэром Исааком Ньютоном механическими приспособлениями и его мастерство в рисовании и проектировании сослужили ему хорошую службу в его экспериментальном пути в философии и подготовили прочный фундамент для развития его пытливого ума – его интерес к причинам и следствиям, его проникновенные исследования метода, который мог бы привести к желаемой цели, его глубокие суждения, его настойчивость в нахождении решений, доказательств и в его экспериментах, его громадная сила ума в построении его размышлений, его дедуктивные цепи, его неустанная привязанность к вычислениям, его неповторимый талант в алгебраических и других подобных методах анализа. И все это объединилось в одном человеке и в такой необычайной степени, что стало архитектором, воздвигнувшим здание на фундаменте опыта…
Многие философы, тихо сидя в своих студиях и изобретая гипотезы, мечтали о таких талантах. Но путь сэра Исаака – это путь использования экспериментов…»
Эти слова принадлежат младшему другу Ньютона, который имел завидную привилегию неоднократно беседовать с ним и знавшими его людьми, который специально собрал для нас, потомков, материалы о жизни и творчестве сэра Исаака. Более авторитетного источника не существует. Прислушаемся к нему.
