Текст книги "Век кино. Дом с дракончиком"

Автор книги: Инна Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

13

Словно в ответ проскрипели ступеньки под осторожными, шаркающими шагами, «прочмокал» линолеум в прихожей… Мы, замерев, глядели на дверь, в которой возник Савельич в мрачной своей хламиде и с белым узелком.

– Добрый вечер, – робко пробормотал он, продвинулся бочком к раскладушке, разложил перед Танюшей скудную снедь. Его угодливая, искательная манера раздражала меня. Что за трагикомедию разыгрывают эти ряженые побирушки?.. Несчастные, выбитые из колеи люди – тотчас одернул я сам себя.

– Николай Васильевич, – предложил старик свежего хлебушка.

– Спасибо, я уже перекусил.

– Есть новости о бесследно канувших?

– Есть.

– Они нашлись?

– Не нашлись. Кстати о канувших. – Раздражение меня не покидало. – Николай Савельевич, что вы делали в ночь субботы, уйдя из ночлежки?

– Вы меня в чем-то подозреваете?

– Я не понимаю вашего поведения. Зачем богатому человеку занимать место бедняка?

– Так ночлежка моя собственная! Это богоугодное заведение, меня Танюша надоумила.

– Хорошо. Сегодня я как раз занимаюсь установлением алиби. Меня интересует окружение Вани.

– Но я же говорил. Сидел дома и ждал делового звонка.

– Дождались?

– Нет.

– А сами не позвонили?

– Куда?

– Вот я и интересуюсь: куда? От кого звонка-то ждали?

– От одного знакомого.

– Это не ответ.

Наступила пауза. Глазки старика беспокойно перебегали с меня на Танюшу. Да что я все: старик, старик… ему пятидесяти нет.

– Смелее, – подбодрила его подружка. – Николаю Васильевичу можно доверять.

– Я доверяю, но…

– Ну так я скажу.

– Танюша! – взмолился странный тип. – Ладно, я просто сидел и смотрел на доллары.

– На что? – удивился я, больная пояснила:

– Время от времени ему необходима такая вот психологическая поддержка.

– Чего ж он ее в богоугодных молитвах не находит? – ядовито осведомился я.

– Застарелый синдром Скупого Рыцаря. Но рецидивы случаются все реже.

– Николай Васильевич! – воскликнул бомж пламенно. – Только вы никому!

– Боится, как бы тайник его не обнаружили.

– Вы не в сейфе деньги храните?

– В сейфе, в сейфе, в тайном, потаенном.

– Положите в банк и успокойтесь.

– Христос с вами, Николай Васильевич! Кто ж потом отдаст? Грядет Апокалипсис.

– Да зачем вам тогда доллары будут нужны? В День Гнева защитит только то, что безвозмездно отдано.

– Это я понимаю, я ж фигурально выразился: Апокалипсис – биржи рухнут. Вот-вот! А до настоящего Судного дня еще надо дотянуть (сроки же неизвестны). Вот тут и пригодится валюта.

– «Страсти по доллару», – вспомнил я субботнюю премьеру в «Художественном».

– Впрочем, – добавил Савельич животрепещуще, – и доллар ненадежен. В настоящее время я обдумываю план обращения «зелененьких» в валюту вечную – золото.

– В вечности, по идее, и вечная не поможет. Если вы, конечно, верите в вечность.

– Верую. А «Фараон» действительно лопнул.

– Вы что-нибудь слыхали о его владельце?

– Специально навел справки: весной он перенес инфаркт, но вообще человек сильный, жестокий, нормальный.

– В каком смысле?

– Любит женщин, имел связи.

– Вот как! Обычно эти любвеобильные чрезвычайно подозрительны и щепетильны по отношению к собственным дочерям. Что еще?

– Уже порядочный, то есть состояние давно «отмыл». Я вот думаю и думаю: кому мог помешать мальчик?

– Только в связи с матерью, – сказала Танюша сурово, в синих глазах вспыхнула искра. – Но ведь он… А если он убит раньше сестры?

– Убит? – переспросил Савельич и задрожал мелкой дрожью; какие-то все кругом припадочные. – Раньше? Тело найдено?

– Да не найдено, – с досадой отмахнулся я. – У детей действительно было свидание в субботу. Леля из сада видела Ваню за компьютером…

– Я ж говорил, а вы не верили!

– Вдруг экран погас.

– Правильно! Некорректное выключение.

– Но вилку выдернул не Ваня. Он сидел неподвижно.

– Пресвятая Богородица, помилуй нас!

– Вот и все, в сущности, что она мне рассказала.

Танюша спросила:

– А почему она не вошла в дом, не узнала, что случилось?

– Темный пункт. Твердит: чего-то испугалась. Хотя девчонка не из пугливых, в папочку своего. Словом, ее свидетельство, даже если правдиво, слишком расплывчато… Может, мальчик был просто оглушен ударом, потом очнулся и уехал в Москву.

Савельич возмутился:

– Но зачем так варварски обращаться с вполне приличным, девяносто шестого выпуска, прибором?

– А ведь он прав, Николай Васильевич, – вставила Танюша. – Ударил, оглушил при свете… так бы все и оставил.

– Да о ком вы? Кто этот варвар?

– Леля как будто не рассмотрела, – ответил я. – Значит, он хотел удалиться впотьмах.

– Вот вам и свидетельство смерти, – сказала она тихонько. – А почему девочка умолчала об этом при первой вашей встрече?

– Боялась отца. Действительно серьезный дядя, даже чересчур. Папа с пистолетом. Ну а когда я уж дознался про свидание… Разговор был при нем. Он меня быстренько выпроводил, но мне удалось подслушать под дверью их нервные реплики: «Вон, потаскушка!» – взревел благородный отец. А она в ответ: «Смотри, пожалеешь!» Потом позвала меня из кустов и рассказала.

– Разве вы не видите связь…

– Вижу, а толку-то? – перебил я Танюшу. – Илья Григорьевич в районе двенадцати, но его словам, приехал сюда из Москвы. Допустим, она обнаружила присутствие отца на даче у Любавских по каким-то приметам: машина, силуэт в окне… И сейчас пригрозила. Темперамент у папаши бешеный, в то же время и хладнокровия не занимать, Ваню он искренне ненавидит, а тот еще, может, спровоцировал… Ну а дальше что? Куда делась Виктория, которую я доставил на Плющиху в половине третьего? Предположить, что ее убил муж, а Ваню банкир… Ни в какие ворота! Толкучка какая-то. Между тем это двойное убийство тонко спланировано и организовано, что подтверждает бесследное исчезновение трупов.

– Бесследное исчезновение, – повторил Савельич; мы посмотрели на него выжидающе, но он отстраненно и бессмысленно уставился в окно, в душные золотистые сумерки.

Больная прервала паузу:

– У вас еще данные на Самсона?

Савельич очнулся и завопил:

– На отца? Тарас Бульба – персонаж искусственный, придуманный!

– Вот вам из жизни: Иван Грозный, Петр Великий…

– Они сумасшедшие! Нормальный отец, не алкоголик, не может убить сына.

– Моего сына. Ваня – мой сын.

– И вы уступили… отдали этому неприятному типу самое дорогое – свое дитя?

– Самое дорогое для вас – доллары, – отрезал я и тут же раскаялся. – Никита Савельевич, я не знал про Ваню, вот Танюша мне вчера рассказала.

– Какая трагедия! Как замолить, как искупить смерть близких?.. – Его причитания внезапно оборвались, он спросил с любопытством: – А Самсон Дмитриевич знал?

– Возможно, узнал в прошлую среду от Вики, они крупно поссорились. И с горя он завел себе подругу – журналистку Кристину Каминскую. У которой и провел ночь с шестого на седьмое июня. Каминская призналась, что следила за Викой и мной в клубе «Артистико» и донесла Самсону: мы отбыли вместе. Представляете, какое это произвело впечатление на мужа после ссоры. Журналистка якобы во сне слышала некий голос.

– Голос? – прошептал Савельич. – Внутренний или извне?

– Может, Самсон по телефону с кем-то говорил. Вы, случаем, сценариста раньше не знали?

– Только от покойного Ванечки про него слыхал.

Эпитет «покойный» меня уколол, я докончил угрюмо:

– В общем, она спала и будто бы не знает, во сколько возлюбленный ее покинул.

– Потихоньку смылся?

– Да. В Молчановку, но я не исключаю, что на Плющиху.

– И его собственная любовница была с вами так откровенна?

– Уверен – не до конца. Журналистка горит сенсацией и явно не прочь стать героиней уголовного процесса.

– Вот радость!

– Для кого как. С мужем разводится, может, хочет доказать ему: кого, мол, теряешь… Я ее еще дожму. Подумайте, какая убедительная версия: распаленный ревностью муж, жуткая сцена, мальчик пытается защитить мать, Самсон расправляется с обоими, увозит и прячет трупы… Кабы не этот проклятый компьютер! Самсон не мог выключить его, значит, кто-то еще был тут.

– Почему не мог?

– В одиннадцать он разговаривал с соседкой Каминской по площадке. Если верить Леле, компьютер выключил человек, не желавший, чтоб его увидели из сада при свете экрана. Вероятнее всего, – я помолчал, – убийца.

– Убийца, – приглушенным эхом откликнулась больная. – И у него есть ключ.

– Необязательно. По рассеянности… В любовной горячке Ваня мог не запереть входную дверь.

– Но если преступление подготовлено заранее…

– Вы правы. Некто должен был иметь доступ в дом.

– Чтобы убить ребенка?

Сакраментальный вопрос повис в удушающем воздухе жаркого вечера: из открытого окна (из которого услышал я давеча вечную мольбу «помилуй нас грешных» и чуть не умилился), из окна ни дуновения… И в унисон в сотый раз взмолился: Господи, за что? Бессмысленно, абсурдно! Если только… если разгневанный банкир в припадке отчаяния – «Фараон» рухнул – поднял руку на «порочного мальчишку»… Занятный ассоциативный ряд: «Египетские ночи», «Фараон», гробница Тутанхамона, в которой замурованы мощи, отнюдь не святые… «Приди ко мне тот, кто под землей».

Вот так, «под землей», во тьме пытался я нащупать связь событий, загадочных для меня, как древний узор иероглифов. Не раскрытая до конца тайна Пушкина, которую русские, по мысли другого гения, все разгадывают и разгадывают… за компьютером, я усмехнулся. «Ночи напролет над сценарием просиживает», – сказала Вика про мужа. И в который раз вообразилось слабо освещенное окно, «творец» перед умной машиной…

– Клеопатра, – сказал я вслух, – наверняка знала или догадывалась, кто ее любил с такой болезненной страстью.

– Кто? – удивился старик.

– Как-то я нечаянно обозвал… Знаете, самому режиссеру вернее всех подходила главная роль в экранизации Пушкина. На собственной шкуре испытал я когда-то ее беспощадность, холодный огонь, если можно так выразиться.

– Так любил? Банкир или муж?

– Черт их знает. Илья Григорьевич после убийства Вани мог вызвать Вику сюда (по телефону, например). Ну, понимая, конечно, что мать не простит.

– Само собой! Значит, двое на примете?

– Диапазон широкий. Номер три – сценарист Василевич, подозревающий Любавского в плагиате.

– «Египетские ночи»?

– Они самые. Алиби сомнительное с половины одиннадцатого. Кстати, Танюша, у вашего лекаря – с двух часов. Правда, как и Самсон, актер компьютер выключить не мог.

– Он утверждает, что не был знаком с сестрой раньше.

– Да, при мне в клубе познакомились. И тут великая странность. После беглого обсуждения кандидата на роль она пошла пригласить актера на дачу – так было сказано мне и Василевичу. Однако Вольнов клянется, что не подходила и не приглашала.

– Лжет? – уточнила Танюша напряженно.

– Нет никакого смысла. Он так загорелся играть в «Египетских ночах», что наутро достал сценариста: как ему эту мечту воплотить? Тот посоветовал действовать напролом, потому что у Вики уже есть претендент на роль.

– Кто претендент?

– Боб и Вася не в курсе. Может, Самсон знает, может, они уже подобрали предполагаемых участников… – Я задумался: «удачливым соперником на приз „Мефисто“ явился общеизвестный Виктор Гофман, тоже отечественный плейбой, тоже мускулы играют… Виктор и Виктория – победитель и победа».

14

Утром в среду я приехал на Плющиху к Любавскому, долго звонил, стучал – безрезультатно; между тем накануне по телефону мы договорились о встрече в десять. Где его носит?.. Ситуация так болезненно напоминала ту, воскресную, что я не решался уйти, топтался на площадке, наконец плюнул, вынырнул из прохлады подъезда в ранний зной, нырнул в кусты в зной сквозной, с дрожащими светотенями; как высоко и пышно разрослись акации за эти годы… Когда-то тут стояла скамейка и объяснялись мы с Викторией в последний раз (есть скамейка – не та, конечно, с двумя бабулями, которые настороженно проследили, как я присаживаюсь на другой краешек). В последний раз. Для нее все было решено, доводы мелкие, меркантильные… А впрочем, редкая удача – только что творческая пара заключила договор на первый свой фильм. «Мы будем встречаться как раньше». – «Со мной встречаться, с Соном жить? Не будем». – «Я люблю тебя, я тобой больна. – Она рассмеялась радостно и повторила: – Я тобой больна». – «Кином». – «Нет, тобой, ты не знаешь!» Должно быть, она уже знала, что беременна, а я уперся: или – или. «Снимай кино!» – «Это я и собираюсь делать, а ты вызовешь Самсона на дуэль». – «Ага, обязательно. Прощай, радость моя!»

Эта пижонская, по молодости, поза впоследствии мне дорого стоила: я действительно был болен ею, с ума сходил, вечера просиживал перед телефоном, но не позвонил, торчал по ночам вот тут, в сиреневых кустах, но не окликнул… «Я вас люблю, хоть я бешусь, хоть это труд и стыд напрасный…» Постепенно бешеная боль прошла, но тайный роман, как я теперь понимаю, повлиял на мою жизнь глубоко. В горячке женился, бесстрастно расстался и остался – в одиночестве. Однако ни о чем не жалею – она бы сломала меня, но не смогла. А вот Самсона…

Где ж этот «вечный муж»? И вдруг я его увидел сквозь листву, он шел к дому стремительно, как таран, опустив голову. Я сделал движение, но остался на месте, услышав:

– Самсон побег, совсем нервный стал, – говорила бабушка в платочке; вторая, в кокетливой соломенной шляпке, отозвалась живо:

– Надо думать. В нашем нищенском существовании возводить загородную виллу, знаете…

– Стало быть, денежки есть.

– Вот я и спрашиваю: откуда?

– А, при такой-то шустрой жене… Вика из-под земли достанет.

– С панели, что ль, извините?

– Ну, она не, прости Господи, какая-нибудь, а мужики обхаживают, то один провожает, глянь, другой.

– Безнравственная семья, жаль ребенка, вырастет наркоман и бандит.

– Марковна, вы прям уж! Тихий, не матерится, не пьет. Хотя нынче ни за кого не поручишься. Вон ходила я на уголок за дешевым молоком…

– По два тридцать?

– Уже два сорок. Цистерну привезли. Вхожу во двор с бидоном, из подъезда парень… или мужчина, не разобрала, совсем слепая стала.

– Очки носите.

– От них давление поднимается.

– И что парень?

– С набитой сумкой, увидел меня – и шварк сюда в кусты!

– К сообщникам? – ахнула в шляпке.

– Не, один. Я занервничала, подхожу к кустику-то и заглядываю потихоньку, а оттуда шепот страшный: «Катись отсюда, бабка, покуда жива!» Я и покатилась, думаю: террорист.

– Бабка… Хам!

– Да это-то ладно, я и вправду бабка… только так страшно сказал! Хотя воскресенье, утром дело было, окна у всех от жары открыты, а жуть берет. Я к себе Николаю Угоднику помолиться за спасение. Голос отчаянный, а не слыхать, чтоб кого-то у нас обчистили.

– Сумка большая?

– Громадная. Главное, как меня-то он испугался, от меня ведь в кусты сиганул. Понятно, знал, что подслеповатая.

Старушки отвели душу и удалились, удостоив на прощанье и меня оценивающе-опасливым взглядом. Однако сведения могут представлять ценность; очень жаль, что бабушка в платочке «слепа глазами стала».

За ними хлопнула дверь подъезда, я вышел на солнцепек: у окна стоял Самсон, уставившись сквозь стекло во двор расширенными белесыми бельмами (игра света), как сумасшедший! Какое-то время глядел на меня, словно не узнавая, кивнул, сгинул, я было двинулся к дому, но он опередил, сбежав по ступенькам. Молча мы вошли под ту же ажурную сень, сели, он пробормотал:

– Черт! Голова раскалывается…

– Где ты был?

– В милиции.

Ах да, ведь уже три дня прошло.

– Есть новости?

– Никаких. Подал заявление, едва всучил. У них своя логика: вдвоем, как правило, не исчезают, а уезжают. Им трупы подавай. А где я их возьму?

– И в сводках происшествий…

– Никаких данных! – взвизгнул Самсон; судя по всему, он был на пределе. – Труп исчез… встал и уехал!

– Что за бред?

– Я живу в бреду. – Он оглянулся по сторонам. – Жду явления Вани. Ваня все объяснит.

– Он тебе уже являлся?

– Издеваешься?.. Ты, подонок… (я рефлективно взметнул руку). Ударь, ударь, а я повторю: ты развратил мою жену и все разрушил!

Ну не драться же с больным! Я покорно принял удар (словесный, конечно).

– Я любил ее, но она меня бросила. Много лет назад.

– Сейчас-то хоть не лги! Вика во всем призналась. Ты укусил ее в сердце…

– Тьфу, я не бешеный пес… да и ты не сумасшедший. Давно забытая история, Вика соврала тебе, кого-то прикрывая.

– Да ну? Ты отвез ее из клуба в Молчановку?

– С чего ты взял, что в ту ночь она была не здесь, а в Молчановке?

Он поскреб обеими руками лысину… действительно сумасшедшего разыгрывает?

– Может, меня хотели убить? – прошептал. – Вы оба хотели…

– Идея дельная, – перебил я с иронией, – но не от меня исходящая.

– Дельная?! – опять взвизгнул Самсон.

Нельзя раздражать его в таком состоянии!

– Неудачно пошутил. Ведь ты предложил ей разумный выход – развод. – Я помолчал. – Или не ты?

– Что?

– Таких женщин, как Виктория, не бросают. Скорей наоборот…

– Что она тебе еще рассказала?

– Кое-что. – С этим бесноватым поневоле пойдешь на хитрости!

– Ну… да, она предложила. Но я согласился!

– Так за что тебя убивать?

– Николай, не бери меня на пушку!

– Я хочу помочь.

– Не нуждаюсь! Я тебя ненавижу.

– Взаимно! – сорвался и я; Самсон было привстал, я его дернул за руку, он свалился на скамейку, как мешок с трухой.

Поговорили, в общем. Какое-то отвращение нахлынуло на меня душевным смрадом… к нему, к себе. Но я справился.

– Она мертва, Самсон. Не истлевшие истории нужно колыхать, а поймать убийцу.

Он странно, тихонечко засмеялся.

– А почем я знаю, что убийца не ты?

– Да ладно тебе!

– А почем ты знаешь, что убийца не я?

– Признаешься?

– Э нет, не поймаешь!

– Так не дергайся.

– Да пошел ты! – Самсон пять привстал, я опять почти насильно усадил его.

– Погоди, надо прояснить кое-какие моменты. Вы с Викторией уже выбрали претендентов на главные роли в экранизации?

– Нет.

– Но обсуждали этот вопрос?

– По существу, нет. Она говорила: «Я думаю».

– Когда у тебя возник замысел новой версии «Египетских ночей»?

– В марте.

– В марте? Интересно!

– Уже и в замыслы мои лезут! – Очередная метаморфоза произошла с Самсоном: не «трухлявый мешок», а иронический сценарист. Тут я и взял его на пушку:

– Идею переноса действия из пушкинской эпохи в нашу, а также чередование сцен древних и современных…

– Ну, ну? Чего тянешь кота за хвост?

– «Душа поэта, осуществляющая связь времен» – тебя цитирую.

– Ну и что?

– Все это тебе подсказала Виктория.

– Много же она успела за ресторанным столиком выложить! Разумеется, композиция выстраивалась в итоге наших с ней разговоров, обсуждений, но основа – моя!

Я понял, что мало чего добьюсь в этом направлении; затронута профессиональная честь (и репутация), сценарист будет стоять насмерть. А возможно, его заблуждение искренне: Вика, с ее умом и ловкостью, могла тонко и незаметно внушить своему подкаблучнику любую идею. Стало быть, связь между нею и Львом-Васькой недоказуема? Оба творца будут стоять насмерть.

– Ладно, Самсон, выскажусь начистоту… только между нами – в твоих же интересах. Эти художественные изыски зафиксированы у одного литератора в личном компьютере.

– Да ну? Когда зафиксированы?

– Тоже в марте, говорит.

– Больше верь! Литератор – Василевич?

– Как ты догадался?

– Звоночек в воскресенье вечером!.. Он обвиняет меня в плагиате?

– Нет, но он изумлен.

– Не больше моего! – огрызнулся Самсон. – Кто ему рассказал о моем проекте?

– Ты сам на публике выдал творческие секреты.

– Да уж, не к месту и не ко времени.

– Те самые секреты, – продолжал я, пристально вглядываясь в застывшее безобразное лицо, – которые профессионалы обычно утаивают. Чтоб никто не опередил.

– Коньяк язык развязал… вообще я был не в себе.

– А может, хотел «застолбить» приоритет перед киношной публикой.

– С какой стати мне…

– Ты знал, что Василевич и Вольнов приятели?

– Не знал… Так вот откуда вечер дует. Интересно! А почему бы не предположить обратное: не мне, а этому чертову Василевичу Вика рассказала о моих планах?

«Да потому что он талантливей тебя», – ответил я мысленно, а вслух произнес:

– Этот тип – прагматик. Кабы сценарист присвоил чужой замысел – стал бы он претендовать на первенство сейчас, коль речь идет о мотивах уголовного преступления!

– О мотивах… Господи, помилуй! – Самсон усмехнулся. – Кто-то из сценаристов убил режиссера, знающего о каком-то плагиате!

– Самсон, не придуряйся. Мне не интересны писательские претензии и дрязги. Однако вспомни скандал в среду – укус в сердце – Вика назвала меня. Прикрывая истинного «искусителя». Если она знала о таком секретном замысле…

– Моем!

– Хорошо, хорошо, передала твой. Кому? Выводы делай сам.

– Василевич – убийца?

– Назовем осторожнее – «любовник». А может, кто-то из его окружения.

– Этот идиот Вольнов?.. Покойница, если ты помнишь, предпочитала мужчин умных.

– Помню.

– И потом: за что убил-то?

«Вот именно: за что? Ни у кого нет мотива, только у мужа…» Я начал вслух:

– Если Ваня погиб как свидетель…

– А если наоборот? – перебил Самсон вкрадчиво. – Банкир расправляется с мальчиком, а потом вынужден убить мать.

– А трупы?

Белесый «рыбий» взгляд его враз обрел бессмысленное выражение.

– По плану, – продолжил я, жадно наблюдая, – их надо бы оставить в доме и свалить убийство на местную банду.

– Откуда ты знаешь?

– Про что?

– Про план… то есть про банду, – пробормотал Самсон завороженно; и я, по наитию, соврал в третий раз:

– От Виктории.

– Значит, она умела пользоваться….

Его жуткий шепот потряс меня.

– Чем? (Он молчал.) Компьютером?

Молчание.

– Ты, урод! – Я схватил его за плечи и принялся трясти. – Ты заложил план убийства в компьютер!

Он резво освободился и сиганул за кусты.

– Погоди! Иначе тебе придется сегодня же о своих планах «органам» поведать. Стой, говорю! Каминская слышала, как ты разговаривал той воскресной ночью по телефону. Ты позвонил мне и сказал: «Не ищите мою могилу, ее очень трудно будет найти»?