Текст книги "Век кино. Дом с дракончиком"

Автор книги: Инна Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

– Кто из вас меня позвал?

– Мы не…

– Нет, не вы. Он.

– Кто?

– Он умер, я чувствую.

– Да кто?

– Мой внук.

Пристрастие к «красненькому»

Автомобиль притормозил, заехав на кромку тротуара. Валентин вышел, обогнул, склонился к окошечку.

– Хочешь послушать, как фирмачи врать будут?

Даша утомленно пожала плечами.

– Боюсь тебя одну в машине оставлять, понимаешь? Мне это место не нравится… – Он вдруг с беспокойством обернулся: кто-то выглядывает из-за белой шторки полуовального окна второго этажа… Серж. «Я его не сразу и узнал!» Угрожающая гримаса на красивом лице внезапно сменилась почти любезной улыбкой.

– Не нравится, – повторил Валентин. – Вот что. Подождешь меня в вестибюле, там удобные кресла. И охрана.

В просторных сенях слон Сема неожиданно легко и стремительно подскочил к ним, рванув пистолет из кобуры под мышкой.

– Стоять на месте!

– Ты что, парень, взбесился?

– Стоять, говорю!

Валентин усадил Дашу в креслице возле зеркала, пошел к лестнице под прицелом, повернул голову.

– Тебе приказали меня пристрелить?.. Давай! – И начал подниматься по ступенькам; сверху – бархатный бас бывшего актера:

– Сема, отставить!

Бизнесмен стоял на баллюстраде, отбрасывая гигантскую тень от тускло пламенеющего за спиной светильника.

– Валентин Николаевич, проходите!

– Да ну вас к черту! Дашу напугали.

Как бы не так! Даша рассмеялась беззвучно; она следила за происходящим сверкающими от возбуждения глазами.

– Ему можно доверить девочку?

– Ему-то? – Серж усмехнулся. – Ему – можно.

– А кому нельзя?.. Что у вас тут происходит?

– А Сема, между нами, большой дурак.

– Ну а все-таки?

– Плохой вы актер, Валентин Николаевич.

– А вы, я слыхал, хороший.

Какую-то секунду под красным светильником они смотрели глаза в глаза; коммерсант сдался первым, пояснив:

– Рэкетиры одолели.

В главном кабинете восседал в своем углу Дмитрий Петрович; Серж удалился в свой.

– О, кого я вижу! Милости просим.

– Милости? Меня Сема ваш чуть не пристрелил.

– Наш страж, понятное дело, не магнат ума. – Дмитрий Петрович подумал и повторил фразу компаньона: – Рэкетиры одолели.

– Что за рэкетиры?

– Пусть вас такие пустяки не беспокоят. Присаживайтесь.

Валентин выдвинул кресло и уселся посреди комнаты, как для перекрестного допроса.

– У вас дело какое или просто зашли навестить друзей?

– Я предупреждал: убийца на свободе и добивается какой-то цели всеми средствами. Вчера исчез Боря.

В наступившей паузе фирмачи переглянулись чуть не украдкой и разом развели взоры. «Соучастники! – подумалось с несомненной уверенностью. – Но в чем?..»

Серж спросил:

– Как это «исчез»?

– Не ночевал дома, не явился утром на экзамен, у знакомых его нет. Между тем сегодня они собирались с Дашей в Питер.

– Откуда вы знаете?

– От Даши.

– Ну, один уехал.

– Так ведь ради нее и предполагалась поездка.

– Если молодой человек вляпался в какую-то историю, – располагающе вмешался Дмитрий Петрович, – при чем здесь мы?

– При том, что вы все вместе ушли с поминок. С кем из вас он уехал?.. Учтите, господа, у меня есть возможность узнать у музейных дам.

– Он уехал со мной, – сообщил Серж.

– Куда вы ездили?

– По просьбе Бори я его высадил у Ярославского вокзала.

– У Ленинградского? Он собирался билеты в Питер купить.

– Какая разница? Вокзалы рядом.

– Вы очень желали поговорить с Борей… Не отрицайте, я еще на Рождество заметил. Звонили ему домой, так? Он не подходил к телефону. Прошу вас прояснить ситуацию.

– Я хотел уточнить – помните? – его версию о самоубийстве Марины.

– Даша слышала в квартире чужой голос, я рассказал вам.

– Вот меня и интересовало, почему он так настаивал на своей версии.

– И почему же?

– Те же психологические причины: подавленность после смерти мужа, нервный взрыв… Теперь, после ваших открытий, его мнение переменилось.

– Да ну?

– Не понимаю, чего вы добиваетесь! – вдруг вырвалось у Сержа.

– Истины. Манон Леско была убита.

– Как?.. – удивился Серж. – Забавно!.. В молодости я играл кавалера де Грие, но мне бы и в голову не пришло… Однако тонкое наблюдение, меткое! Говорите после этого, что вы знали ее один день.

– Марина была прелестной, корыстной и порочной?

– Не надо о покойнице…

– Хорошо. О чем вы еще вчера разговаривали с Борей?

Серж усмехнулся с сарказмом.

– О преимуществах «мерседеса» перед «фиатом».

– Того «мерседеса», который Марк Казанский продал Дмитрию Петровичу? – брякнул Валентин по какой-то странной ассоциации.

– А в чем дело? – встрял купец. – Все законно, документы оформлены. И вообще, Серж прав: чего горячку пороть? Юноша уехал в Питер один.

– Он непременно предупредил бы свою бабушку. – Валентин помолчал. – Если б был жив.

После долгой и какой-то жутковатой паузы Серж сказал:

– Возможно, он уже мертв.

– Что? О чем вы?

– Он говорил, что его преследует, ему угрожает один человек.

– «Дракончик»?

– Мне больше ничего неизвестно.

– Но почему угрожает? За что?

– Вам лучше знать. Вы же сыщик? Или историк? Кто вы, Валентин Николаевич? Откройте тайну.

– Серж, не увлекайся, – зажурчал Дмитрий Петрович. – Человек горит убийством. Только, повторяю, мы тут ни при чем.

– Вы оба являетесь владельцами фирмы «Страстоцвет», на презентации которой Марина встретила своего будущего убийцу.

– Ай-яй-яй! – купец жалостливо, по-бабьи покачал головой. – Страсти-то какие!

Прозвучало как будто издевательски (да и весь разговор отдавал язвительным душком), но Валентин не взорвался, он почувствовал в богатой этой комнате с лепными потолками дыхание чудовища – страха всепоглощающего, смертельного. И будто бы боятся бизнесмены именно его – сыщика-историка.

– Я ваши игры раскрою, – посулил бесстрастно-нагло, но они смолчали. – Сейчас необходимо выяснить следующие обстоятельства. Во-первых, что это за комедия разыгралась тут с Семой?

Отворилась двустворчатая дверь со стоном, пожаловал господин средних лет, усатый, бородатый, в безукоризненной «тройке» и с кейсом.

– Добрый день, судари мои! – Поклонился, скользнув цепким взглядом по лицам присутствующих; те отозвались рассеянно. – Вы заняты, как погляжу?

– Проходи, Сигизмунд, располагайся, – откликнулся купец. – Вы ведь ненадолго, Валентин Николаевич?

– Это зависит от вас.

– Да, да, мы понимаем. Позвольте представить: Сигизмунд Осипович – наш адвокат, Валентин Николаевич – частный сыщик. – Бизнесмен подумал. – По происхождению историк. Так вот. Вчера, когда мы на похоронах с Сержем были, к нам в контору какое-то хулиганье подвалило. Вот Сема сегодня и перестарался, нервы. Этот мир становится слишком нервным и непригодным для достойной жизни…

– Из какой группировки? – деловито прервал Сигизмунд купеческое причитание.

– Да не знаю я.

– Местный охранник меня сегодня встретил пистолетом, – пояснил Валентин, внимательно глядя на адвоката.

– Я, пожалуй, подожду в холле, – заявил тот, поднимаясь с кресла. – Разговоры у вас интимные, крутые…

– Пожалуйста, останьтесь. У меня к вам тоже есть вопрос.

Сигизмунд уселся, глядя обреченно.

– Я расследую убийства Курковых.

– Кого?.. Ах да, Алексей Васильевич. Но почему во множественном числе?

– На Рождество убита и его жена.

– Вот как? Я абсолютно не в курсе и ничем помочь вам не смогу.

– Двадцать восьмого ноября вы присутствовали в «Страстоцвете» при сделке?

– Был, но в седьмом часу ушел.

– Куда?

– Я уж и не помню… – На лице его вдруг выразилось понимание. – А, вы намекаете на набережную, так сказать. Я встречался в ресторане с клиентом… точно! Деловая память.

– А чем занимались?

– Сделкой.

– А конкретно?

Сигизмунд вопросительно взглянул на Сержа, тот кивнул.

– Деньги считали.

– И сколько насчитали?

Снова вопросительный взгляд – кивок.

– Двести тысяч долларов. Казанский сложил их в кейс – вот в такой. – Адвокат постучал пальцем по своему темно-красному чемоданчику на коленях.

– Оригинальный цвет, – заметил Валентин.

– О, Марк – человек оригинальный, даже экстравагантный… – Сигизмунд улыбнулся в глубине растительности. – Питает пристрастие к «красненькому»… не к винцу, нет, не пьет. Я вот тоже соблазнился, и что вы думаете? Замок дрянь, уже ремонтировал.

– Сожалею. Вы помните, во время сделки кто-нибудь покидал кабинет? Хоть на минуту.

– Клясться не буду, но, по-моему, нет. – Адвокат обежал взглядом компаньонов. – Вы моим клиентам что-то инкриминируете?

– Я не понимаю, из-за чего убит Алеша.

– В наше сумасшедшее время? Господи! Из-за чего угодно, с собутыльником, например, повздорил.

– И Марина с собутыльником?

– Прискорбно так шутить. Прекрасная женщина, роскошная; романтическая! И каким же способом ее умертвили?

– Выбросили из окна.

– Дилетантство!

– Естественно, не в уголовном мире Марина жила – в светском, благопристойном. В котором вдруг обнаружила убийцу.

– Как это?

– На похоронах мужа, на кладбище, она внезапно испугалась, может быть, осознав, кто убил его.

– Кто?

– В агонии Марина сказала: святой Грааль.

Сигизмунд задумался на мгновение, склонив голову, и молвил:

– Про такого «авторитета» не слыхал.

– Это образ, символ европейской средневековой мистики.

– Красиво. Но эту пару прикончил какой-то современный реалист.

– Верное определение. Свидетели уверяют, что на кладбище в обозримом пространстве никто из посторонних не возникал. Правда, шли параллельные похороны…

– Абсурд! Зачем убийце возникать на кладбище? Убитого в последний путь проводить?

– Вот я и делаю вывод: преступник – некто из близких, который не мог (из этических или маниакальных побуждений) отказаться участвовать в похоронах.

Серж пояснил любезно:

– Валентин Николаевич намекает на меня (чувство долга у друга) или на Митю: неодолимое желание видеть соперника в гробу.

– Намек – это еще не обвинение, – парировал адвокат. – И если нет больше вопросов…

– Есть. После поминок мужа Марина слегла и в бреду повторяла цифры: три тысячи девяносто пять. Я их называл. И такие прожженные дельцы якобы не сообразили, что эта сумма означает курс доллара на пятое декабря.

Валентин замолчал, вспомнив: «Именно это слово „сумма“ – употребил Борис, когда я назвал ему цифры – каждую по отдельности. Надо обдумать!..» А Дмитрий Петрович пояснил с приятной улыбкой, разведя руками:

– Всего не упомнишь.

– Бросьте! Вы этим живете, преумножение денег (в дурной, бессмысленной по сути бесконечности) – ваша цель и страсть, как Сергей Александрович признался.

– Вы так ненавидите деньги? – уточнил адвокат с сарказмом.

– Такие, не стоящие труда… – Валентин замолчал; пафос-то фальшивенький… а соблазн рулетки?

Сигизмунд простонал:

– О, каких трудов они стоят!

– Ладно, оставим, сам грешен. Вчера Боря, который заверял, что не расстанется с Дашей ни на минуту…

– О ком идет речь? – перебил адвокат деловито.

– Юноша учится с младшей сестрой Марины и подрабатывает охранником в «Страстоцвете». Стоило мне вчера заговорить о долларах, как Боря тут же сбежал с поминок и вообще исчез. «К ночи вернусь», – пообещал он Даше, и вот прошли почти сутки…

– Нет, про это садистское следствие я больше слышать не могу! – взорвался вдруг Серж. – Разыгрывайте свои комедии перед мальчишкой в аэропорту! – и быстрым шагом вышел из комнаты.

Трое оставшихся переглянулись.

– Сильно переживает, горе горькое, – запричитал купец. – Так любил, столько лет, близкие, самые близкие друзья…

Валентин перебил:

– Почему в аэропорту? Боря улетел, что ль?

– Улетел ли, уехал, ускакал ли… Простите, Валентин Николаевич, время адвоката – деньги, летит стремительной тройкой…

– Не переигрывайте.

Распрощавшись, Валентин вышел за дверь, остановился в тамбуре… непроницаемом для света, но не для звука.

– Что за черт… – адвокат.

– Чертик, – бизнесмен. – Как с луны свалился.

– Он действительно частный сыщик или из органов?

– Частный. – Пауза-заминка, слово-выстрел: – Киллер.

– Да иди ты! Интеллигентный человек, умный…

– Да, интеллигент. Историк. Понимаешь?

В коридоре послышались шаги, Валентин выскользнул из тамбура, удаляющаяся незнакомая пара, голоса: «Сергей Александрович уже отбыл». – «Но мне нужна подпись!»

Куда это он так поспешно «отбыл»? Интересно. Интересный особнячок, небось, сколько секретов скрывается (уже скрылось за столетие) в его недрах.

Тень старика

Ветер начал тихонько подвывать, взметая снежные вихри, отливающие тревожной желтизной в фонарных кругах, а под мостом было темно и пусто, как на душе у закоренелого грешника, и свистал острый сквознячок… тот сквознячок в разноцветной гостиной сквозь еловые ветви и серебряный дождь… Ему казалось, будто он приехал к назначенному часу (к шести вечера?) на встречу с «дракончиком». И будто бы видел, как на горке за заснеженной рекой светится столетнее полуовальное окно, за которым «соучастники», и оно вдруг погасло.

Кровь Алеши на сиденьях – значит, тот сел в машину. Они разговаривали в машине, и кто-то нанес первый удар – уже не важно кто. Любовник, которого недаром боялся Алеша, пришел в такое остервенение, что сбросил живого еще человека в ледяную воду. Стало быть, Алеша сопротивлялся до последнего – и на лице, теле, на одежде убийцы должны были остаться следы.

– Даша, ты видела Борю на другой день после исчезновения Алеши?.. Так. А Сержа? (Она показала на пальцах.) Через три дня. А Дмитрия Петровича на похоронах?

Ну, этот кое-как успел бы оправиться от нечаянной «подагры»… а Серж загримироваться! Господи, он же актер-профессионал, конечно, умеет искусно пользоваться гримом! Неясная идея (предчувствие идеи фантастической, невозможной!) шевельнулась в душе, не сумев сформироваться.

Валентин вылез из автомобиля, подошел к парапету. Река уже скована льдом, и снежные змеи скользят, извиваются по зеркальной глади. Снегопад, начинается метель, проносятся со свистом редкие машины по набережной. Место надежное, укромное. Убийство по страсти. Стройная версия. На кладбище, на погребении, Марина вдруг догадывается – кто. И идет на сделку. Гнусно, но возможно – бредит, так сказать, деньгами. На поминках получает немалую, надо думать, сумму за молчание и прячет так, что убийца (или некто другой, узнавший о сделке) не может до сих пор найти доллары. Чтобы иметь возможность тратить их открыто, она сдает комнату первому встречному… ну и нуждаясь в помощи, несомненно. Я же помню ее страх, ее взгляд там, на бульваре.

Манон Леско, прелестная, порочная и корыстная… но не до такой же степени – получить вознаграждение за смертный грех предательства! А, в этом мире все возможно… возможно даже искупление собственной смертью, преждевременной и насильственной.

Так размышлял он отвлеченно, кидаясь мыслью в разные стороны под продутым ветрами мостом, но не мог вообразить, воссоздать картину преступления, проникнуть в суть происшедшего. Что-то сбивало его, какое-то несообразие, несоответствие в побуждениях и поступках убийцы и жертвы.

Валентин обернулся: бледное лицо Даши в открытом окошке.

– Замерзла? Поехали.

Покуда машина медленно двигалась через центр, разыгралась уже настоящая метель, крупные хлопья – густейший, легчайший пух матушки-Зимы – бросал, кружил, взметал небесный вихрь на площадях и в переулках. На Смоляной пусто, далекий фонарь за воротами, «дворники» работали усердно, но не поспевали – белое крошево залепляло стекло, а при въезде во двор Валентин вдруг услышал произнесенное вслух, жарким шепотом слово:

– Старик!

В первое мгновение он не понял, а потом так обрадовался, что не смог сразу заговорить, горло сжалось от полузабытого детского, почти слезного, ощущения – восторженного страха, если можно так выразиться.

– Даша! – наконец выговорил он, а она опять прошептала:

– Старик!

Тут его как в голову ударило.

– Что?!

– Сейчас по улице шел старик в длинном пальто, полы развевались под ветром.

Валентин жадно вслушался, глядя на ее губы, почти не вникая в смысл – проклятие снято! Почему? Каким образом…

– Ты увидела его и потому заговорила? – вдруг вырвался нечаянный, очень странный вопрос; она отвечала с явным испугом:

– Нет… не знаю… просто так… вдруг сказалось…

Валентин въехал наконец во двор.

– Сиди тихо, не выходи, пистолет держи наготове! В какую сторону он шел?

– Навстречу, то есть к Никитским.

Метель подхватила и понесла, ослепляя, закружила в пустынных переулочках; перехватило дыхание на Суворовском, слегка отпустило в подземном переходе, где так беспечно раздавал он мелочь всего пять дней назад. Он постоял у входа на «Арбатскую», за спиной два киоска, и откуда-то «из-под земли» раздался тогда, в вечер первого убийства, искаженный, знакомый «нечеловеческий» голос: «Дракончик!»

Валентин вдруг безумно испугался – «пока я тут бесплодно бегаю…» – и действительно побежал, в лад с музыкальным неистовым темпом классической русской метели, в старинный дворик, где она расхаживала под фонарем решительно и резво, держа правую руку (с пистолетом) в кармане. Даша Пчелкина – и впрямь похожая в рыжей своей шубке и шапочке на прекрасную пчелку (которая ведь и ужалить может).

– Не стреляй, сдаюсь заранее!

– Что это вы… так игривы?

– Хорошо! Настроение такое… бодрое.

– Поймали?!

– Как сквозь землю провалился. Это не может быть костюмер?

– Я не рассмотрела сквозь метель, но, по-моему, нет… нет, он какой-то другой.

– Какой?

– Крупнее, не такой сутулый… пальто не такое. Вообще не знаю, не знаю! – выкрикнула Даша.

Тут Валентин заметил, что она дрожит.

– Пошли домой.

Поднялись, он отомкнул дверь, включил свет в прихожей, в других комнатах, огляделся: никаких «чужих» следов… А когда усадил Дашу в диванный уголок возле елки, заметил: в радужной полутьме с тяжелой, бездействующей сейчас люстры свисает черная петля – роковой его шарф, так полюбившийся маньяку. И она заметила и вздрогнула всем телом. Валентин подошел, рванул удавку, хрустальные подвески прозвенели печальным эхом из сказки про злого домового.

– Ему же не удастся нас запугать, правда? Такими детски-садистскими штучками… – Он отвязал шарф, распутал узел петли. – У нас есть преимущество.

– Какое?

– Мы пока что в своем уме.

– Я в этом не уверена.

Валентин сел на ковер у ее ног, облокотился о край дивана; она вырвала у него шарф и швырнула в угол за комод.

– Не впадай в истерику, ты девочка смелая.

– Да ну? Смелый человек не потерял бы от страха голос.

– Ты можешь мне объяснить природу своего страха?

– Не понимаю вас.

– Когда ты узнала, что твоя сестра погибла?

– Подошла к окну и увидела ее под фонарем.

– Когда именно?

– Вы убежали, я осталась одна. Послышались шаги.

– Ты подумала: возвращается тот, кто сказал: «Дракончик!»?

– Ничего не думала, совсем с ума сошла. А появился Серж. Бросился к окну, крикнул: «Убийца!» – и исчез. Тогда я подошла. Марина лежала на снегу, над ней склонился человек.

– Ты видела меня.

– Серж подошел к вам медленно и остановился в трех шагах.

– А где был Боря?

– Здесь. Он держал меня за руки.

– Даша, ты испытала сильнейший шок еще не зная о смерти Марины.

– Ну и что?

– Ты узнала тот голос?

– Нет! Не надо о нем говорить.

– Ладно. Только позволь заметить: голос тот и есть подсознательный источник твоего страха, твоей болезни.

Она с усилием усмехнулась.

– И после этого вы будете говорить о моей смелости?

Он пристально наблюдал за нею.

– Не каждый пойдет на опознание трупа в морге. Боря мог бы и один справиться.

– Он предлагал, но я еще не дошла до такого малодушия.

– Ты можешь об этом вспоминать?

– Об Алеше – про все могу. Его только что привезли, он был весь распухший, раздутый. Я не смогла ничего сказать, просто взяла его правую руку с обручальным кольцом и поцеловала.

– Вы все вспоминаете это золотое кольцо, даже Дмитрий Петрович.

– Да, со своеобразной такой резьбой, старинное… Вы сказали, Дмитрий Петрович? – Даша энергично потерла пальцами обеих рук виски, будто пробуждаясь; взметнулись волосы. – Это был он!

– Сейчас на улице?

– Нет, в больнице. Кажется, он! Как же я забыла…

– Даша, о чем ты?

– После морга мы поехали к Марине, и Серж подъехал. Она просто билась в рыданиях, никак не верила.

– Не верила, что муж убит?

– Ага, совсем стала не в себе. Принялась умолять, чтоб сверили отпечатки пальцев, вдруг ошибка… Я Сержу потом отдала Алешин бритвенный прибор.

– Ну а Дмитрий Петрович?

– Что?

– Ты начала про Дмитрия Петровича…

– Ах да! – Даша подумала и заговорила лихорадочно: – Я перепутала! Я не в тот день его в больнице видела, а после похорон! Именно после Алешиных похорон.

– Это очень важно, девочка. Давай по порядку.

– На кладбище он, кажется, держался в стороне, а на поминках сидел с Мариной рядом.

– Так случайно получилось?

– Нет, она сама выбирала то место, подальше от нас – мы втроем сидели: Серж, Борис и я. Вообще мне было не до чего, но как-то я заметила, что они тихо переговариваются.

– Дмитрий Петрович с Мариной?

– Да, да!

– Они выходили из-за стола?

– Вместе, по-моему, нет, мы на это обратили бы внимание. А по отдельности – может быть.

– Он с поминок уехал со всеми?

– Да, нас осталось четверо: я с Борей, Марина и Серж. Потом мужчины ушли. Я никак не могла заснуть, пошла на кухню помыть посуду. И услышала ее бред: «Алеша, прости!..» И вот эти цифры.

– Курс доллара, – пояснил Валентин. – Три тыщи девяносто пять рублей – на пятое декабря.

– Да не было у нас никаких долларов!

– Значит, появились в день похорон… Или… Смотри! Марина на кладбище что-то поняла про Дмитрия Петровича и шантажировала его на поминках…

– Замолчите! Это не ее роль.

– О, девочка! Деньги, большие деньги корежили и ломали людей будто бы поистине стойких. А сестра твоя была прелестна и корыстна, Серж подтвердил. И Боря.

– Про что это Боря…

– Она ведь была против вашей женитьбы со студентом.

– Какая там женитьба… Вообще не об этом речь!

– Хорошо. Марина говорила тебе про «страшную тайну», которая вас всех спасет.

– Ну не деньги же!

– Кто знает. Давай про больницу.

– Шестого декабря ее туда утром отвез Серж, а я приехала после лекций, просидела с час. А в вестибюле, уже на выходе, вроде бы промелькнул Дмитрий Петрович.

– Вроде бы?

– Там народу много толклось, я не обратила внимания, но что-то меня зацепило. А в садике перед входом белый «мерседес» стоял… Я его где-то видела.

– Ну, мало ли теперь по Москве белых «мерседесов»…

– Нет, я… – Даша потерла лоб. – Я его видела у нас во дворе – точно! У него одно крыло слегка покорежено.

– Когда видела?

– Не помню. Может, в день похорон Алеши. В общем, видела. И вчера возле «Страстоцвета».

– Это очень ценные сведения, Даша. Дмитрий Петрович настаивает, что твою сестру едва знал.

– Он и есть «дракончик», которого боялся Алеша?

– Возможно. Он весьма не прост. Хищник, который жаждет оправдаться.

– В чем?

– В богатстве. Трудно, конечно, представить, как купец тут плетет удавку или ждет свидания возле кладбищенского камня. Однако извращенец может быть и умным, и обаятельным в обычных обстоятельствах.

– Что за камень?

– «Запомни зеленый камень».

– Вы полагаете… мамин памятник?

– Он из гранита?

– Не знаю. Папа знал. Неужели…

– Фантастика, конечно… но что-то там нечисто. То есть тревожит меня это место, не дает покоя. Или я становлюсь дик и суеверен? Или Жанна наворожила.

– Как она жутко появилась! – воскликнула Даша. – Что за идиотская демонстрация!

– По-моему, это своего рода покаяние. В убийственных помыслах… или действиях.

– Вы подозреваете в убийствах эту ненормальную тетку?

– Я всех подозреваю. Вокруг вас тут такой мрак клубился… и продолжается.

Валентин не стал углубляться в мрачные пределы, она молчала, глядя на рождественские огоньки. Безупречный тонкий овал лица – лица, все более напоминающего ему о прелестном образе умершей Манон Леско. Эта мысль – смутное ощущение – волновала, заставляла торопиться к ускользающей разгадке. Посмертная тайна и тайна вот этой живой женщины… девочки. Нет, она уже не ребенок.

– Неужели она правду сказала? – вдруг спросила Даша.

– Кто?

– Бабушка. Что Борю убили.

– Он тебе не говорил, что за ним следят?

– Нет. Вам говорил?

– Якобы Сержу.

– Якобы?

– Все вокруг врут, все без исключения! У твоего жениха… ведь жениха, так?

– Пусть так. Мне все равно.

– После Алеши все равно?

– Не лезьте-ка в мою душу.

– Я раскрою это дело и без твоих откровений.

– Вам-то что за дело? – уточнила она равнодушно и тут же жестоко рассмеялась. – Меня, что ль, добиваетесь?

– Может быть.

– Нет проблем. Валентин Николаевич, вы очень даже ничего, в институте девицы с ума сходили. Настоящий мужчина, убойный.

– Ну, мелочовка мне не нужна, – отозвался он в том же нагловатом стиле.

– Ладно, пустяки. Что там у моего жениха?

Валентин ответил не сразу, пересиливая гнев:

– У Бори есть алиби на двадцать восьмое ноября, но подтвердить его смогут на том конце света.

– Так позвоните на тот конец света.

– Я так и собираюсь сделать.

– И кому вы собираетесь звонить?

– Марку Казанскому. Знаешь такого?

– Жуткий тип. О нем всегда говорят намеками.

– Уголовник?

– Как будто господин респектабельный, но как-то связан и с верхами и с низами. Алеша говорил: он помог сколотить состояние и Дмитрию Петровичу, и Сержу.

Валентин сказал задумчиво:

– Помимо «бремени страстей», от этой истории несет и крепким криминальным душком, специфическим, понимаешь?

– Алеша правда не имел никакого отношения…

– Да верю, верю. Но разве я похож на киллера?

Даша опять рассмеялась нервно, совсем как сестра ее там на закате, среди обугленных деревьев.

– Похожи. Как вы сегодня пошли по лестнице под дулом пистолета… Вы любите рисковать, ходить по краю, правда?

– Пожалуй.

– А кто вас киллером обозвал?

– Дмитрий Петрович. Они все принимают меня, я давно заметил, за выходца из подпольных сфер. Потому так почтительны и враждебны. Вот тебе эпизодик. Мой пистолет лежал у меня в куртке – на вешалке. Сверху – пальто Сержа. Он явно засек оружие, не разобравшись впопыхах, что это искусная имитация, когда побежал было за Борей – тот в больницу к тебе рванул. Потом в прихожей «первый любовник» глаз с кармана куртки не сводил: наемный убийца-историк ведет «садистское следствие». Вот в чем смысл сегодняшнего эпизода с Семой. Знать бы, с чьей подачи укрепилась эта моя репутация… И еще – что выгоднее: рассеять их иллюзии или, напротив, пока подкрепить.

– Да как вы сумеете рассеять? Документы покажете?

– Сумею, когда разоблачу одного из них.

– Кого?

– Убийцу. Серж сегодня бросил загадочную фразу, проговорился сгоряча: «Разыгрывайте свои комедии перед мальчишкой в аэропорту».

– Так Боря куда-то улетел?

– Понятия не имею. Серж высадил его из машины у Ярославского вокзала.

– У Ленинградского?

– Ну, они рядом. При чем тут аэропорт?

Она взглянула как-то странно.

– Вы не провожали Марка Казанского в Америку?

– Даша, ты единственная из этой гоп-компании, кто меня знает.

– Не очень-то. Сейчас все так быстро меняются.

– Послушай, девочка, – продолжал он в невольном порыве, – ведь не ты пытаешься запугать меня удавкой?

– Вот еще!

– Нет, скажи!

– Делать мне больше нечего. Я и так… да, я боюсь. Дико, жутко.

– Дашенька, милая…

– Даже не знаю… кого или чего. – Она резко встала. – Ваши роскошные розы – они ведь очень дорогие, правда? Вы богатый человек, Валентин Николаевич?

– Нищий я.

– Да кто ж вам поверит?

– Надеюсь, что ты.