Текст книги "Век кино. Дом с дракончиком"

Автор книги: Инна Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

31

Безумный день клонился к ночи. Азарт, боль и гнев кое-как держали меня на плаву. Отвратительная тайна, не терпелось от нее освободиться, но триумф должен быть полный, то есть с абсолютными уликами и доказательствами.

Исполняя умышленный план, я посидел минут пятнадцать в машине возле ночного клуба. Впереди зияющая электричеством Тверская, переулок Мефистофеля пуст. Подъехало авто, выкатилась шикарная пара, я последовал за ними, помахав вечному Жоржу (несменяем!), прошелся по центральной зале за малиновыми портьерами – там шел стриптиз на столе, никого из «интересных» персонажей – вернулся к стойке. Кофейку. Ну как кассета? Потрясающе. Я в одиннадцать сменяюсь, давай напьемся от души, Ник. Обязательно, только не сегодня. О! Идешь по следу? Иду. Твоих «клиентов» нету. Нужен аппарат? Давай. По «горячему» телефону не отвечали; последние сведения из «органов»: Самсон по-прежнему в бегах, банкир в больнице, под охраной. «Под охраной – это хорошо», – пробормотал я, вставая с высокого табурета. Как видно, делать мне здесь нечего.

Подошел Зюзя, за что-то выговаривая бармену; тот кивал, потом указал пальцем на меня:

– А вот Коля Смолин, он нас в субботу снимал.

– Что, парень, – развернулся ко мне краснолицый хозяин, – бабки получил?

– Спасибо, все нормально.

– А то могу еще подбросить, сними мне одну девочку.

– К сожалению, занят. Вам не кажется, сударь, что приз «Мефисто» присудили кое-кому несправедливо?

– Чего-чего?

– Главную роль в «Страстотерпцах»…

– А, ты дружок Вольнова? Передай этому бешеному волку, что он легко отделался.

– Вы его хорошо знаете?

– Не знаю и не желаю!

– Он заступился за даму.

Зюзя тотчас припечатал даму и заступника.

– Значит, вам больше нравится Гофман?

Зюзя припечатал Гофмана.

– Ты чего добиваешься, а?

– Справедливости. (Зюзя аж глаза вылупил.) Разве мнения других членов жюри ничего не стоили?

– Я тут главный!

– А Илья Григорьевич?

– Он на вручение не остался.

– Он был в клубе в субботу?

– Чего тебе надо?

– Он с кем-то виделся? С режиссером Любавской?

– Да кто ты такой? – Зюзя медленно надвигался, сжав кулаки, на левом татуировка – череп и крест. – Любавская бесследно исчезла в ту субботу, понимаете? А банкир сегодня стрелялся.

– Слушай, начальник, – хозяин затормозил, заговорил миролюбиво, – эти дела меня не касаются и клуба моего не касаются! – И он резво ретировался.

– Я тебя подвел, Жорж?

– Обойдется. Но вообще, Ник, ты не туда заехал…

– Извини. Как мне выйти через служебный вход?

Бармен объяснил. Я прошел через кухню, остановился на минуту (там еще крутили чертову пляску под гром барабанов и рыданье скрипок), покинул заведение, прокрался за угол, сел в машину – вроде ничего подозрительного! – и покатил по привычному маршруту.

…В низком поднебесье взметнулся вихрь, соединяя обрывки туч, и вдруг упала ночь. Верхушки старых деревьев шелестели, стволы поскрипывали, постанывали, чудился (в полуобморочном моем состоянии), чудился плач. «Здесь тяжело, не дается молитва». – «Привидения являются?» – «Он не дает молиться, забываю слова». – «Кто – он?» Солнечный бес, светящееся существо, посланец из страны Кем – тайны; временами от переутомления я впадал будто в бред, и мерещились мне неоконченные «Египетские ночи»; гений не окончил, и некто, по словам сценариста, «рискнул перенести ситуацию исторического мифа в наш бешеный век, сейчас, сюда», в этот дом, в этот сад… не перенести – перевернуть ситуацию, замутив классическую ясность зла преступлением в духе «нового русского кино». Болезненный блеск новизны…

Начало – в душной спальне, солнечный блик, просверкнув в оконном стекле, отразился в зеркале гардероба; пружина действия натянулась на разрыв, но случайно вмешался мальчик – мой сын… Сценаристы трудились над одним сценарием; неудавшаяся «Клеопатра» сумела обольстить банкира; приз достался уродцу Гофману – «нечаянная радость»; председатель жюри трижды произнес тост во славу «Мефисто», и черти сплясали…

Мысли и ощущения наплывали в сумятице и пестроте, сбивались, переплетались, когда в древесном скрипе и стоне прошаркали шаги. Знакомые шаги. И приблизилась как будто женская фигур в черном. Кто в такую жару одевается чуть ли не в пальто?.. Я вытянул руку из кустов (засада у ворот), схватился за полу «лупсердака» и подтянул богатого бомжа к себе. Он и охнуть не успел, как оказался прижатым к земле.

– Тихо! Что вы здесь делаете?

Савельич лежал неподвижно, как мертвый, лишь белки глаз выразительно блестели.

– Очнитесь, это я – Николай Васильевич.

Он выдохнул:

– Хлебушка принес. – Белый узелок шевельнулся на груди от слабого движения руки его.

– Здесь опасно разговаривать. Пошли!

Рука об руку пронеслись мы по бетонным плитам за гараж, откуда просматривался подход к дому. Савельич повторил шепотом:

– Хлебушка принес.

– Кому?

– Танюше.

– Танюша в местном морге.

Он вздрогнул.

– Опознает тела сестры и Ванечки?

– Если и опознает, то на том свете. Она убита.

Слова и тон мой были грубы, этот «хлебушек Танюше» расколыхал боль; я боялся заплакать, а Савельич не боялся, он поверил сразу и зарыдал, запричитал – почти беззвучно, без голоса:

– Господи, за что? – Погрозил кулаком в небо – трагикомичная фигура «пророка» в хламиде – тут же раскаялся, встал на колени и забормотал: – Да воскреснет Бог и расточатся врази Его и да бежат от лица Его ненавидящие Его… – Дочитал молитву, поклонился земным поклоном и прошептал нормально: – Когда?

– В четвертом часу.

– В четвертом, да? В четвертом?

– Ее изнасиловали и задушили.

Я ожидал нового взрыва, но он только проговорил:

– Мой грех. Опять.

– Что это значит?

– Я обещался днем, но задержался в Москве.

– На доллары смотрели?

– Смотрел. – Савельич закопошился у моих ног, почти до земли опустив голову; преодолев брезгливость, я схватил его за шиворот и помог встать на ноги.

– Вы – жалкий червяк.

– Жуткий, – засипел он мне на ухо. – Сказать вам? Сказать?

– Ну?

– В позапрошлое лето мои собирались плыть на Валаам, но билеты на теплоход дороже, я их послал на автобусе, автобус разбился, всего двое погибли – жена и сын.

– Убирайтесь отсюда к чертовой матери!

– Куда ж я теперь пойду?

– Я сказал куда.

– Но она еще здесь, Николай Васильевич, и нас слышит.

Он сумасшедший, отпускать его нельзя.

– Ладно, прошу прощения. Помолчим.

Старик послушался, и я забыл о нем. Наступившая ночь продолжала бушевать в вышине, сохраняя безмолвие на земле. Которое вдруг нарушилось посторонним звуком: калитка отворилась и захлопнулась, еле слышно, но для меня словно гром прогремел. Тут и впрямь небеса содрогнулись, озарив в серебристом просверке светящееся существо. Нездешний трепет тронул мои волосы, прошел по позвоночнику, а во мраке плыло, приближаясь, белеющее пятно.

Я вспомнил и схватил за руку Савельича, который, кажется, собирался сбежать или упасть; импульсивно сжал пальцы, словно подавая знак – молчание! – словно боясь, что будет слышно дыхание наше. Лязгнул гаражный замок, потом – створки; я выпустил чужую руку, подкрался и чуть-чуть, на сантиметр, разъял щель меж ними, приник – там, при свете синей трубки, распоряжался враг. Его не было видно, но короткие тупые удары доносились из-под земли. «Приди ко мне тот, кто под землей».

Да, да, так: он потерял сознание, и время остановилось.

Надо еще подождать, еще… пока полностью проявится дух смерти и завладеет пространством! Но мочи не было терпеть, я вошел незаметно, ступая в такт ударам, как вдруг кто-то за моей спиной завопил: «Не ищите мою могилу, ее очень трудно будет найти!». Враз возник враг, я почти упал под стремительным ударом, но сумел оттолкнуться от пола; потом мы сцепились и покатились по бетону, свалились в яму, сильные пальцы охватили мое горло, начал меркнуть свет… Но тут же все и кончилось: над нами вырос старик с пистолетом и хладнокровно приказал: «Ни с места! Стреляю!»

32

– Этот мир, такой экстравагантный с виду, эксцентрический, на самом деле – система жесткая по своей структуре, запрограммированная. Маска супермена прирастает к лицу («отличные ребята – плохие парни»), маска американская, примитивная, чем на толпу и действует. А в нашем случае – «гений перевоплощений» – и на профессионала. На меня, например.

– Но Танюша разгадала и погибла.

– Женщины его чувствовали иначе, у мужчин, вполне вероятно, срабатывала подсознательная зависть и ревность к более удачливому самцу. Эротическая энергия пронизывает не кинематограф – в нем отражается и фиксируется – а наши тела и души.

– Когда их дьявол повязал?

– Весной. Виктория увлеклась безумно, а он собирал свою «коллекцию женщин», вспомните соперничество сценариста и неотразимого секс-символа.

– Он все рассказал?

– Не сразу.

– Его поймали в такой обличительный момент!

– К счастью для меня, при свидетеле… И есть еще один, главный – из страны Кем. После гибели Танюши на допросе я говорил о подозреваемых… о том, что в марте у обоих сценаристов одновременно возникла идея экранизации «Египетских ночей»; и оба защищались от обвинения в плагиате так искренне, так убедительно.

– Кто ж из них придумал?

– Ни тот и ни другой.

– Виктория Павловна?

– Это идея Вольнова. Вы первый подметили, что плейбой отнюдь не дурачок.

– Танюша подметила.

– Да, и Гофман. И невеста его умом восторгалась. Это было моей ошибкой с самого начала: я недооценил изощренного противника, маска недоумка удобна во время следствия. Конечно, Виктория увлеклась человеком неглупым, и вот ей-то роль роковой Клеопатры не удалась. «Скажите, кто меж вами купит ценою жизни ночь мою».

– Языческие страсти. Неужто развестись нельзя… Или Самсон Дмитриевич так опасен?

– Вы затронули самый нерв – мотив. Он необычен, как таинственная страна Кем.

– Когда вы догадались?

– Только в последний день. Кассета, Зюзя, кокаин…

– Василевич действительно забыл, как его друг подсказал ему идею сценария?

– Да, был под кайфом. Но вдруг вспомнит, кому обязан? Борису пришлось подставить дружка. Ну а Вике не впервой внушать мужу всевозможные замыслы. Нерушимый кинематографический союз – по себе помню! – вот почему связь ее с будущим убийцей была столь тайной. В какой-то степени Самсон их спровоцировал, но почва для преступления – «почва искусства», по выражению журналистки – была уже подготовлена.

– Она воспользовалась планом в компьютере?

– Да, в ту среду, когда муж увидел ее в спальне перед зеркалом.

– Что вы замолчали, Николай Васильевич?

– И я пережил потрясение, увидев в зеркале прелестную Гретхен.

– Вот он – солнечный бес!

– Да, так подспудно Самсон выразил свое впечатление, но сути не понял и израсходовал эмоции на составление плана. С которым жена ознакомилась чуть позже и поставила лицедею условие Клеопатры: жизнь за любовь. Чужую жизнь.

– Неужели он так любил ее?

– Любить так нельзя. Впервые в своей практике «коллекционер» столкнулся с равным партнером. Обожали и рабски покорялись… одна не захотела. Ощущение новое, острое. Эту черту – вечную жажду встряски – я отметил еще в нашем с ним разговоре о Танюше: соблазнить монахиню. Вариант классический, а в современных условиях такой редкостный.

– Он заслуживает смертной казни!

– А «возлюби врага своего»?

– Не могу, хоть убейте! Эти выродки так и собирались все свалить на местную банду?

– Да, по плану. Но муж оказался настолько слаб, что, нуждаясь в поддержке, связался с Кристиной Каминской и ускользнул.

– Затевать такое мероприятие во время публичного шоу… Бог лишил их разума.

– У них и была только эта ночь: рабочие и Ваня отбывали в субботу, а в воскресенье Самсон собирался покинуть Молчановку. Ну и страсть к позерству, риску, игре, пышный праздник – оригинальное эстетское прикрытие. Перерыв между плясками – два с половиной часа, одежда и маска Мефистофеля. Их тринадцать. Двенадцать – сосчитал в какой-то момент Гофман и, решив, что ошибся, сослался на плохую память. Потом, просмотрев кассету, захотел поговорить о своем открытии со мною в баре. Как вдруг увидел Вольнова с продюсерами. Я еще подумал: кокаинисту плохо.

– Испугался?

– Так он объясняет, но возможен и более извращенный мотив: Виктор восхищался секс-символом.

– Этот ваш экстравагантный мир…

– Наш. Наш общий, резонно возразила мне кинозвезда.

– Виктория Павловна позвала вас к столику для алиби?

– Знаете, план планом, а супруга (или супруг) первая попадает под подозрение. Банкир отпал из-за краха «Фараона», Василевич торопился на премьеру… конечно, она его неслучайно выбрала – понадобился бы новый сценарист… словом, сгодится бывший возлюбленный. Тут – первый крошечный прокол: Василевич знакомит своего дружка с Любавской.

– Это не входило в планы?

– Нет, но раз уж так случилось, Виктория решила подкрепить алиби Мефистофеля, который уже мчался на джипе по направлению к Молчановке. На кассете она прямиком идет к стойке с Гофманом (я узнал его по своеобразному жесту рук), что меня в тот момент смутило.

– И потом она не предупредила Бориса?

– До того ли было! Другие события захватили, убийца был занят уже другим планом. Который я разгадал с вашей помощью… компьютерной, так сказать. Помните, в воскресенье я поинтересовался у Самсона: «И облучения не боишься?» – «Есть приемчики… чистая шерсть, покрыть голову…» Он работал в Ванином вязаном шлеме, что подтверждает банкир, заметивший в окне в смутном свете экрана якобы Самсона.

– Она получила по заслугам, Господи! Но Ванечка и Танюша – за что?

– Меру зла человек никогда не может сам рассчитать, оно безмерно. Он сорвал шлем и увидел мертвое лицо мальчика и услышал тяжелые шаги на лестнице. Спрятался в углубление между столом и шкафом – все-таки на виду! – прикрылся маской и «средневековым» плащом, изнанкой плаща с серебристым отливом.

– А почему не сразу выключил компьютер?

– Не вдруг нащупал розетку, потом грубо выдернул вилку. Банкир – человек решительный, он его встречал мельком в клубе – схватился за притолоку, произнес: «Меня здесь нет и не было. Но у меня есть пистолет», – и унес ноги.

– Умно!

– Да, остался жив. Из осторожности Борис подождал какое-то время в кабинете, опоздал на вторую пляску, подключился где-то в середине, когда Мефистофели рассеялись по зале среди зрителей – это запечатлено на кассете. Я обратил внимание на нарушение рисунка и ритма танца, даже пересчитал чертей – тринадцать. И только позже, к ночи, засек нужный момент: да, одного черта не хватает.

– И ему пришлось перестраивать план.

– Ну, он понимал, что мать не сможет простить. Необходимо время… эта ночь – свободная ночь. Когда я просматривал запись, меня заинтересовали тосты Зюзи – трижды он вещал на весь зал о призе «Мефисто» и о себе, конечно – в этой связи. Как же киноактер рискнул затеять агрессивную ссору с главным учредителем… и на мой вопрос, знал ли он, с кем имеет дело – соврать: «Кабы знал, может, и придержал бы язык».

– Понятно, получение приза предполагало пьянку до утра.

– Да, тот самый банкет. А так Вольнов имел право «обидеться» и, рванув на Плющиху, перехватить Викторию. Из кустов во дворе он увидел нас с нею, я ушел, убийца нагнал ее в подъезде: «Ничего не удалось, муж твой был у любовницы».

– Откуда Борис узнал?

– Скандал с Зюзей произошел из-за Каминской. Услышал за стойкой ее реплики по телефону: «Самсон, твоя Вика тут с кинооператором Смолиным развлекается… Надеюсь, ты до утра?.. Я скоро буду, целую». Своей же сообщнице Борис соврал, будто парочка по телефону распрощалась, Любавский уже наверняка в Молчановке. «Но у меня, боюсь, на второй заход не хватит духу». Как он и предполагал, Виктория добровольно поехала с ним (не заходя в квартиру: подразумевалось, что там спит Ваня).

– Демоническая женщина!

– Да уж, только полной одержимостью такое состояние можно объяснить, душа омертвела… К месту преступления они ехали молча, ни слова друг другу не сказали. Черный лес… «Бирнамский лес как бы задвигался…» Помните «Макбета»?

– Кого? Не помню. Дальше!

– Они оставили машину за углом под деревьями и прошли в гараж. Вика предложила: входная дверь в дом прямо под кабинетом, вдруг муж проснется… там Ваня, он не проснется, а она его так и не увидела. «Я останусь здесь, иди один», – и села на лавку у входа. Он задушил ее плетеным ремешком, как и Ваню. Помните прекрасные сильные руки «целителя»? «Раз Бог дал руки, надо их использовать» – его слова.

После паузы Савельич произнес дрожащим голосом:

– Страшно. Мрак.

– Во мраке в гараж проник, на грани истерики, Самсон. Задел ногой за лавку, упал – и сверху на него навалился кто-то.

– Убийца?

– В смятении чувств сценарист так и понял – нападение! – и «задушил» мертвую.

– Как это возможно?

– На секунду потерял сознание, ударившись левым боком о бетонный пол. А когда, лежа, зажег спичку – ее лицо – почти вплотную к его лицу. Не помня себя от ужаса, он побрел к машине.

– Про машину-то помнил!

– Ну, первая реакция слабака – сбежать! Инстинкт самосохранения. И вновь, уже за рулем, провал сознания. Он очнулся, ничего не соображая, захлопнул дверцу, ударившись о нее левой рукой – и вот тут, по-видимому, остановившиеся при падении в гараже часы заработали.

– То есть не девять минут с того момента прошло!

– И ведь Танюша вспомнила: когда в воскресенье мы приехали сюда, часы у хозяина отставали на полчаса. Он их перевел. Эти тридцать минут и решили дело: трупы исчезли.

– Вольнов его видел?

– Нет, поднимался в кабинет за Ваней.

– Ах да, он уже не мог действовать по плану, свалить на банду!

– В том-то и дело. Я с иронией помянул старинное суеверие: в глазах жертвы отражается лик убийцы…

– Господь с вами!

– Ну не буквально, образно выражаясь.

– А, если образно… А почему все-таки холодный эгоист, как вы про Самсона Дмитриевича сказали, не сбежал?

– «Дыхание миров иных, говорит, чуть мистиком не стал». Мало того, что виртуальный план, им уничтоженный, вдруг приведен в исполнение, – мертвая исчезла! Потом другая мыслишка пришла – реалистическая: Самсон сумел убедить себя, будто в глубоком обмороке ему привиделся кошмар. Что сразу и подтвердилось: гараж заперт на висячий замок, никаких трупов, следов… В воскресенье он готовился к приему, ждал своих, но тут пошло-поехало: жены нет и Ваня исчез из квартиры вместе с ковром, странная записка…

– «Приди ко мне тот, кто под землей», – прошептал старик.

– Самсону, с дикой головной болью, мерещилось, будто он на пару с бесом работает. Пропажа записки его доконала – на Плющихе опасно, в Молчановке жутко.

– Да ведь он сюда пришел.

– Уговорить Танюшу взять его в паломничество (вот до чего интеллектуал испугался!). Но на подходе к дому он чуть не столкнулся с подъехавшей милицией. Ну, скрылся в лесу и предстал передо мной сумасшедшим.

– Натуральным сумасшедшим?

– Ничего, оклемался везунчик.

– Это вы к тому, что убийца его в ту ночь так и не увидел?

– Да, Самсону повезло незаслуженно. А преступник поспешил на киношный пир под девизом «Мефисто», где сделал предложение звезде.

– Языческие страсти, – повторил Савельич.

– Это не преступления по страсти, у них другой душок. Рита Райт могла привести к их разгадке.

– Она не догадывалась?

– Нет. А вот Танюша…

– Боже мой, зачем она ему понадобилась?

– Массаж – удобный, благородный предлог проникнуть в эпицентр событий, появляться тут ежедневно и законно. Более того. Борис обвинил вас в подслушивании…

– Да нет же, я не сразу решился подойти, потому что думал, у вас с ней разговор конфиденциальный, но я…

– Не оправдывайтесь, это уже не важно. Меня удивило, как Танюша могла рассказать ему о моем сыне.

– Она – чужой секрет? Она и мне не говорила.

– Конечно, он нечаянно проговорился, он подслушивал, приезжал сюда… а подставил вас – испугался, как бы вы его не подставили. Из нашего с нею первого разговора узнал и про записку – и украл, когда Самсон выложил ее в ящик письменного стола. Словом, убийца был в курсе моих действий. И ее предчувствий.

Старик проговорил проникновенно:

– У нее был древний дар прозорливости.

Краем глаза заметил я, как шевельнулись справа кусты в высокой траве, и крикнул:

– Ну, кто там прячется? Выходи!

Из зарослей на лужайку выползла нимфочка в шортах и майке, нисколько не сконфуженная. Плюхнулась на пластмассовый стул и заявила вызывающе:

– Да, я подслушивала. Все слышала.

33

Мы глядели на нее молча, а она продолжала:

– Имею право, потому что наша семья тоже пострадала.

– Как отец? – спросил я.

– Завтра из больницы выписывают.

– Наложить на себя руки, – начал Савельич торжественно, – величайший грех, трудно искупимый…

– А, оставьте, выжил.

– Но в чем причина такого святотатства?

– В баксах. Знаете, что такое баксы?

Старик опустил голову. Она процитировала:

– «Во всем, в том числе и в своей смерти, виноват я сам». У меня вдруг обнаружилась сестричка, – Леля засмеялась, – незаконная. В общем, папаша погулял, а любил мораль читать.

Я вспомнил свое наблюдение: эти погулявшие господа до страсти блюдут честь дочери. Вслух же сказал:

– Вот что: я к вам зайду и расскажу все, обещаю.

– Почему не теперь?

– Расскажу в адаптированном варианте, приемлемом для детей.

– Для детей? Я про секс знаю, может, побольше вашего! А Вольнова обожала, у нас в классе все девчонки… Он ее изнасиловал, потому что захотел девственницу, так ведь? Эта старая дева была чудачка, но Ваня ее любил.

Печальная эпитафия на могилу: она была чудачка, но один человек, мальчик, ее любил.

– И я, – сказал старик, – и я любил, – и, легок на слезу, заплакал (а я ему, свободе его чувств позавидовал). – Почему чудачка?

– Ну… не такая же, как все? Женщина пожилая, но ведь не старуха, а одевалась! Как цыганка, в цветистых таких…

– Это одежда для бедных, гуманитарная помощь! – Савельич обиделся. – Надо же – цыганка! Тут Промысел Божий.

– Чего-чего?

– Я сейчас читаю замечательную книгу «Святые женщины Руси». И что вы думаете? Блаженная Ксения Петербургская именно в таком наряде ходила: в зеленой кофте и красной юбке.

– Тетя Таня под святую работала?

– Что вы! Это провиденциальное совпадение.

– Какое?

Я вмешался:

– Из-за этого яркого наряда я и обратил на нее внимание в то воскресенье на Садовом кольце. Поначалу она наотрез отказалась ехать в Молчановку. Вдруг – согласилась.

– Танюша предчувствовала, чем это для нее кончится, – подхватил Савельич убежденно. – Ночью в ночлежке ей внезапно стало плохо.

– Когда вы на доллары в сейфе смотрели? – вставил я.

Старик побагровел, но ответил смиренно:

– Смотрел, проклятый.

– На чьи доллары? – тотчас встряла нимфочка.

– На свои. Хотите, я вам их отдам? – в истерично-безнадежном порыве воскликнул Скупой Рыцарь.

– Хочу. Сколько?

Порыв угас.

– Чего на них смотреть – их надо тратить, чтоб успеть пожить. Договорились, дедушка!

Дедушка смолчал. Я уточнил:

– На марихуану тратить?

– А что? У нас в классе все курят… почти все. А почему тетя Таня согласилась поехать?

– Накануне Ваня не явился, как обещал, в ночлежку, и она почувствовала смерть.

– Как это?

– Должно быть, вся плотская ее энергия перешла в духовную и усилилась во сто крат. Она не хотела лечиться, но ее заинтересовал Вольнов. По своей испорченной натуре я даже предположил: уж не увлеклась ли и чудачка секс-символом? Однако сестры слишком разные, чтоб…

Савельич прервал с угрюмым нетерпением:

– Он убил ее, потому что она его разгадала?

– Да. После нашего разговора в «Артистико» не в монастырь его понесло, а в Молчановку… Были кое-какие многозначительные детали в том разговоре.

– Получается, вы натравили на нее убийцу?

Я кивнул: объективно так оно и получилось! Школьница заметила резонно:

– Ведь ненарочно? Чего рассусоливать… Зачем его сюда понесло?

– Уговорить Танюшу переехать в Москву: показаться, мол, одному знаменитому тибетскому доктору.

– Вранье?

– Нет, Борис увлекался восточным оккультизмом, они с дружком Васькой занимались какой-то подпольной борьбой в серебристых «космических», так сказать, костюмах. Но об этом после. Преступнику нужна была свобода в этом доме, где он замуровал трупы. Да, я показал ему рисунок скарабея, сам еще не понимая, с какой уликой столкнулся!

– Кто такой скарабей? – заинтересовалась Леля.

– И об этом после. Вернемся к нашему разговору с Борисом в «Артистико». «В Молчановке видели убитую Викторию». – «Где?» – «В гараже». – «Так вы нашли мертвых?» – «Теперь это дело времени». В жгучей тревоге он едет на место преступления, убеждается по-тихому, что Танюша на лужайке, как обычно, погружена в молитву. И подходит к гаражу – он заперт, что как раз необычно. Тревога достигает предела – и Борис отпирает дверцы.

– Зачем такой риск?

– Он не смог объяснить – охватил иррациональный страх. Входит, спускается по шести ступенькам и слышит голос: «Как вы сюда попали?» Он машинально пробормотал, выигрывая время: «Не хотел мешать молитве…» – «После ваших сеансов я не могу молиться, забываю слова. Вы открыли гараж ключом, который вам дала сестра?»

– Да как же она… Не понимаю! Надо бежать, звать на помощь!

– Некого. Соседские дома необитаемы. Он признался: «Виктория дала свою связку. Но об этом никто больше не узнает», – и медленно подошел. Она угадала его вожделение и попросила: «Лучше просто убей. Ты же убийца». Впервые он почувствовал такое отвращение в женщине… его не хотят! Зверь взбесился.

После паузы старик прошептал:

– И вы потом не увидели на преступнике никаких следов борьбы?

– Борьбы не было. Она «не снизошла даже до сопротивления, – по его словам, – как мертвая, только молилась вслух». Четки упали на пол, монастырские, связанные из шерсти.

– Ими, да? – Леля тоже заговорила шепотом. – Ими задушил?

– Да.

– А как она оказалась на лужайке?

– Он решил спрятать тело на соседском безлюдном участке, уповая, что до ночи Танюшу не найдут, друзья ее заняты – кто следствием, кто бизнесом… Ночью закопать где-нибудь в отдалении. Но когда дошел до лужайки, то услышал шаги на плитах дорожки. Положил труп на одеяло, спрятался в кусты. Появилась женщина в черном и замерла.

– Мама, – вставила Леля.

– Она разыскивала твоего отца.

– И поверила, что он убил. Он не убийца, а козел.

– Умерь свой идиотский тон. Женщина метнулась в заросли, из окна выглянул сыщик, сразу спустился и подошел к убитой… Мне надо было обыскать участок, а я ринулся звонить.

– Благодарите Бога! – Савельич перекрестился. – Вы были бы четвертый.

– Пожалуй, спасло меня именно появление твоей матери, Леля. При свидетеле преступник не рискнул действовать и сбежал.

– Куда?

– В монастырь. Договориться о венчании в пятницу.

– Многосторонний дядя, – восхитилась школьница, – любвеобильный.

– Голый расчет. Ему нельзя было выпускать из рук Риту Райт.

– А почему?

– Ты коснулась самого таинственного следа в этой чудовищной истории. Как вам известно, преступник в воскресенье утром проник к Любавским…

– Украсть ковер! – вспомнила Леля.

– Да, он прихватил ковер из спальни, чтоб создать – хоть на время – иллюзию исчезновения матери с сыном из городской квартиры. Но целью его визита был не ковер, а книга.

– Книга? – в один голос повторили мои наэлектризованные слушатели.

– Из которой и выпал листок с текстом, написанным рукой Виктории: «Приди ко мне тот, кто под землей». Режиссер, готовясь к съемкам новой версии «Египетских ночей», читала кое-какую литературу, в частности работу знаменитого английского египтолога Уоллиса Баджа «Египетская магия». По совету Бориса Вольнова, который на съемках «Страстотерпцев» рассказывал Гофману об эзотерике пирамид. Мне надо было бы подумать о его неординарной роли: хоть Борис и играл в «простого парня», но как-то проговорился о глубине замысла – «то вечность, универсальность. Эзотерическая загадка мистерии… А сакральные сцены можно как раз оставить по контрасту, для колорита, такая своеобразная стилизация…» Меня удивила столь элитарная лексика в устах плейбоя – на минуту, свое поверхностное мнение о нем я уже составил.

Ему пришлось изъять книгу Баджа с экслибрисом – личным знаком на внутренней стороне переплета: навозный жук, на спинке которого вместо заклинания имя владельца – Борис Вольнов. И на выпавшем из «Египетской магии» листке, кроме текста, нарисовано то же самое насекомое. Впоследствии и записка исчезла из кабинета Самсона на Плющихе. Вот какое значение придавал убийца этому символу!

В четверг в баре «Артистико» я восстановил изображение, и со сценаристом Василевичем мы кое-как (новелла Эдгара По «Золотой жук») додумались до скарабея.

– Не читала, – призналась школьница. – Чем он так знаменит?

– Сегодня утром я полистал искомую работу в Историчке, посмотрел фотографии. В древней стране Кем при мумификации покойников изымались внутренние органы и хранились в специальном сосуде; взамен же в грудь умершего, там где сердце, вкладывался амулет из камня с вырезанными на нем «словами власти» – своего рода защита от злых духов поднебесья. Этот амулет чаще всего изготавливался в виде «навозного жука».

– Почему жука?

– Египтяне верили, что скарабей обладает уникальной жизненной энергией. Задние лапки его широко расставлены, ими он катит в норку шарики из навоза, в которых откладывает свои яйца – будущих детенышей. Катит как невидимая сила Бога, которая заставляет солнце катится по небу… каждый день заново, понимаете? Так скарабей стал в Древнем Египте символом солнца и знаком воскресения.

– Солнечный бес. – Савельич сплюнул. – Мракобесие.

– Как бы там ни было, амулет «скарабея» стали носить и живые, при этом «церемония жука» – обряд освещения – сопровождался молитвой: «Я – Тор, изобретатель и основатель медицины и письменности. Приди ко мне тот, кто под землей, явись предо мной, великий дух».

– Понятно, – кивнула нимфочка, – этот гад боялся, что книжку у Любавских найдут и его вычислят.

– Если б он боялся только этого! Как простодушно и трогательно описывал секс-символ свою чистую любовь к Рите Райт: робел признаться, объясниться… Но по ее намеку – «отношения наши весьма реалистические» – я понял, что связь между ними сексуальная. Началось это на съемках «Страстотерпцев». Потом «коллекционер» бросил кинозвезду ради «демонической Клеопатры».

– Ну и что тут особенного?

– Видение Самсона в душной спальне в зеркале. Солнечный бес подспудно напугал его, так напугал, что муж в горячке составил план убийства.

Но каким образом Вольнов, участник шоу, смог осуществить свой план? На кухне ночного клуба мое внимание опять зацепил второй акт «дьяволова действа» – Мефистофелей все-таки двенадцать! Вот они рассеялись по зале средь публики, барабанная пауза – на подмостки взлетела полная чертова дюжина. Это был последний штрих, подсознательно заподозрил я его еще до сцены с Ритой Райт – недаром после таких потрясающих событий (новое убийство, допрос, происшествие с твоим отцом, признание Самсона в лесу) я очутился перед ее домом (где, между прочим, встретил Василевича, у которого тоже возникли серьезные вопросы к дружку). Смутно помню, как купил зачем-то игрушечный пистолет…