Текст книги "Век кино. Дом с дракончиком"

Автор книги: Инна Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

Голос из окна

«Завтра старый Новый год наступает, – подумал Валентин мельком, растянувшись на диване, – елочку выбросим…» Жалко, привык к разноцветному милому полумраку, к мерцающему серебром блеску, алому нутру пещерки с младенцем, звездой и магами.

Что же ищет тут безумный святой Грааль? Кто он, наконец… «дракончик»? Чем глубже вникаешь в эту историю, тем таинственнее она кажется; как много прояснилось в минувший четверг – и еще больше запуталось. «В семь часов», – сказала Жанна. «Дядя пришел в семь, и мы сели за стол», – подтвердил племянник, позже сбежавший в свою школьную компанию. Ну а если в восемь, например? Они оба знают время смерти Марины, я им сам сказал. «Что держит здесь бизнесмена с заграничным паспортом и визой?» – «Он не посвящает нас в свои дела». – «Он не посвящает нас…» – твердила Жанна, едва удерживаясь на грани слез и взрыва.

А что, если документы каким-то образом попали к Борису?.. Не исключено, ведь неизвестно, что на самом деле произошло 28 ноября на набережной, – известен только результат: на третий день всплыл труп.

В прихожей послышался тихий шум… кто-то тоже не спит… легкие шаги… Вошла Даша в пижаме с узором из зеленых листиков, села по обыкновению в изножие дивана.

– Валентин Николаевич, вы правда считаете Борю убийцей?

– А как считаешь ты?

– По-моему, нет.

– Ты его любишь?

– Как вам сказать…

– Скажи. А то я блуждаю в потемках.

– Ну, он, скорее, товарищ.

– Я с тобой терпелив, но вранья не потерплю. С товарищами не спят.

– Не ваше дело! – Даша было поднялась, он схватил ее за руку, усадил обратно:

– Мое! Я веду следствие. Помнишь фразу Сержа (из сердца вырвалась, нечаянно): «Между ними стоял Алеша». Ты мне так и не объяснила…

– Охота вам слушать всякую дрянь!

– Из-за этой «дряни» скончался твой отец. – Глядя на ошеломленное лицо напротив, Валентин вкрадчиво, тихонько процитировал: «Ничего не бойся, не сходи с ума, прелесть моя Дашуня, я скоро вернусь».

– Что это?.. Откуда вы?..

– Три года назад Алеша разговаривал с тобой по телефону из театра.

После паузы Даша сказала печально:

– Я всегда знала, что Серж – подлый человек и любовь его подленькая. Я нечаянно разбила ее зеркальце – венецианское, ей Алеша подарил – и испугалась скандала.

– Марина была способна устроить сцену?

– Способна. То есть она могла разрыдаться из-за таких пустяков – горячая, но отходчивая, честное слово! Я не читала «Манон Леско».

– Почитай. Значит, ужасный по последствиям донос Сержа не имел никаких оснований?

– Имел, – отвечала Даша решительно. – Я полюбила его сразу, как увидела, только он не догадывался.

– Наверняка догадывался. Наверняка актер, мужчина опытный, уловил в его реплике страстность и нежность, которые ввели доносчика в заблуждение. Или не в заблуждение?

– Ах, зачем все это колыхать теперь! Они все умерли, для доносчика не найдется законной статьи, и пистолет у вас газовый. После морга (ну, опознания) я стала другая… ну… мне на все наплевать. Когда я увидела его лицо… Я боюсь мертвых. Со смерти папы… нет, раньше – как он поднялся в лифте. Говорю же, я трусиха.

– Да не наговаривай…

– Трусиха. Я побоялась тогда подойти к окну, стояла в углу, тряслась…

– Даша, не надо!

Она говорила, не слушая:

– А ведь чувствовала, что случилось самое страшное. Что смерть – рядом, рукой подать, насильственная смерть – невообразимая, безобразная…

Она замолчала. Валентин сказал осторожно:

– Ты стала другая… ты отдалась своему студенту.

– В тот же день после больницы. Он был сам не свой, умолял меня о любви, говорил, как одинок… А почему бы нет? Не все ли равно?

– Этот одинокий подонок был сам не свой после убийства Алеши! – вырвалось у Валентина. – Ты написала ему в тетради: «Тот голос отнял у меня голос».

– Вы за мной следите?

– За всеми, по возможности. Помнишь, как Боря прореагировал на твою запись?

– Помню. Он говорил совсем о другом (предлагал уехать), а я почему-то написала эту фразу. Боря испугался ужасно.

– Ты вдруг подсознательно сопоставила тот голос с Бориным.

– Наверное.

– Твой невроз – потеря речи – имеет исток в подсознании. Ты знаешь, кто дважды упомянул «дракончика», но не можешь вспомнить, не можешь выдать своего жениха. – Последнее словечко вновь ужалило «сыщика». – Так ты собиралась или нет за него замуж?

– Ну что вы застряли на этом «пункте»? – Она передернула плечами. – Мне было одиноко и страшно.

– Понятно, собиралась. Так с чем же для тебя ассоциируется тот голос, воспоминание в целом? То, первое. Ты стоишь у «Арбатской», темно, тревожно, московский осенний вечер; прохожие… вдруг: «Дракончик!»

Она подняла руки к горлу каким-то судорожным жестом, задыхаясь. Он бросился к ней, разнял руки, погладил лицо, шею, как бы упрашивая: «Останься со мной! Не уходи в безмолвие!»

– Прости, ради Бога! Не надо вспоминать, еще слишком свежо, слишком больно.

Даша с видимым усилием, с паузами произнесла:

– Я… вспомнила… папу.

– Не надо сейчас!..

– Я вспомнила папу, – повторила она уже более уверенно.

– Но в какой связи?

– Мне что-то крикнули в окно, позвали к нему, началась агония, а я во дворе стояла, темно, сырой вечер… И вот такой же страх… предчувствие смерти.

– Кто позвал тебя?

– Я даже не знаю, не до того было… Марина, наверное. Но тогда голос я не потеряла.

– А Боря случайно не был у вас в это время?

– Был. – Она широко раскрыла синие глаза. – Может, он!

– Понятно. – Валентин помолчал, вдруг добавил с внезапной злостью: – И доносчик, возможно, прятался в кустах.

– О чем вы?

– Так, вообразилось ни к селу ни к городу. Мы приехали втроем после разговора у Бори, помнишь? За воротами в кустах прятался Серж. «Я плачу», – сказал он.

– Какая все-таки мелкая душонка! – мстительно воскликнула Даша. – И он воображал, будто сестра Алешу бросит ради него!

– Уж лучше б она бросила ради него, – заметил Валентин. – Глядишь, и муж жив остался бы. Да, ты видела когда-нибудь Марка? Главное – слышала ли ты его голос?

– Не видела, вообще с ним незнакома… но Марине звонил несколько раз мужчина, я брала трубку. Да, в ноябре.

– Может быть, его голос тебя так напугал?

– Я уже ничего не знаю, не понимаю. Они так любили друг друга.

– Марина и деньги любила. В сущности, и погибла из-за этого.

– Не верится.

– А как ты думаешь, что здесь произошло? – Валентин обвел утомленными глазами богатую гостиную, книги, хрусталь, занавеси, ковры… – Она не захотела ему что-то отдать… то, что ищет святой Грааль, ради чего он сюда является.

– Да что? Ведь обыск проводили.

– Значит, что-то маленькое, но весьма ценное, например, жемчужина. Несложно спрятать.

– Вы думаете, Марине в больницу Дмитрий Петрович жемчужину привез?

– Откуда мне знать. Они все безумно боятся Марка, тени его боятся. И ты будь осторожна, Даша, от меня ни на шаг. Он идет по трупам.

– Так что же делать?

– Ждать его здесь или найти убежище. Второе предпочтительнее, он может опомниться и сюда не явиться.

– По воровским притонам искать?

– Нам это не под силу, согласен. – Валентин подумал. – «Запомни зеленый камень». «Мы там два раза встречались». С какой интонацией произнесла ту фразу Марина по телефону, помнишь?

– Не понимаю.

– Ну, «дракончик» должен без напоминания знать, где он с любовницей встречался.

– Выходит, двадцать восьмого звонил не Марк? Ой, у меня все в голове перепуталось.

– У меня тоже. Тяжелый день, иди спать.

Она шевельнулась, но не встала. Оба смотрели на елку.

– Валентин Николаевич, вам нужны деньги, чтоб содержать жену в лечебнице?

– В идеале оно, конечно, так. Только человек я отнюдь не идеальный, меня захватил и сам процесс – игра. – Валентин усмехнулся. – Сейчас другая игра вытеснила прежнюю.

– Вот это следствие? – Он кивнул. – Не наговаривайте на себя, вы для нас были корифеем.

– Студенческие легенды, просто я легко вам «троечки» ставил.

– А вам не жалко? Ну, вашей истории.

– Русская история без меня проживет, и я без нее… – он опять усмехнулся, – может, и не проживу.

– Вам действительно негде жить? Или вы в Марину влюбились и соврали?

– Нет, квартиру я правда жене оставил, она вышла за другого.

– Так теперь отберите!

– Там ее ребенок растет. Ладно, оставим эту тему.

– Ну, знаете, чужую жену содержать…

– Она больна и не нужна никому, миллионщику своему не нужна.

– Это она с ним с ума сошла? И вы до сих пор ее любите?

– Нет. И в Марину я не влюбился.

– Ну да! Вы горите отомстить за нее.

– И этот момент есть. Но вообще… тебя защитить.

– Стало быть, вы меня любите?

– Стало быть, так. Видишь, какая ты умная. Логическим путем меня разоблачила.

– Ну, это все несерьезно.

– Может быть. – Он пожал плечами. – Я ведь не Алеша и на растерзание себя Пчелкиным не отдам. Больно жалите.

Она смотрела на него с какой-то смутной полуулыбкой, как сестра ее там, на бульваре. Рассмеялась тихо и ушла.

Последний день в театре

Валентин еще лежал какое-то время, прокручивая в голове сказанное и несказанное, припоминая каждый жест ее, выражение лица и улыбки. Потом разделся и залег по-настоящему, вдруг провалившись в глубокую яму сна, в котором они гуляли с ней по цветущему в снежных сугробах саду, она смеялась, а он знал, кто прячется в засаде в белоснежных зарослях черемухи. Знал, но почему-то не мог прервать это бесконечное тягучее гулянье и издевательский смех. Наконец раздался выстрел, она упала, а он проснулся от ужаса.

Сквозь занавеси смотрело позднее хмурое утро. Кто же прятался во сне? Ведь я только что знал, несомненно и… страшно. Отчего вдруг страх? Сад так цвел в ледяных сугробах и черемуха так белела и благоухала… страх шел от ее смеха и взгляда, устремленного туда, в заросли.

В гостиную заглянул Сашка, безмятежно выспавшийся в комнате покойной, вошел.

– Ты один?

– А что, Даша еще не вставала?

– Я ее не видел. Вообще-то уже одиннадцатый.

– Ага, чаю попьем и выезжаем.

– Куда?

– Опрос свидетелей. Хочу кое-что уточнить, музейную секретаршу повидать, Борину бабушку и костюмера, с которым Алеша в театре работал. Старик его видел последним.

Однако на стук в дверь Даша не отозвалась. Валентин распахнул: пусто, кровать неразобрана.

– Что за черт! – Он бросился к вешалке. – Шубки нет!

Сашка заговорил рассудительно:

– Я проснулся по привычке в полвосьмого, лежал, читал. По-моему, за это время она не выходила.

– Исчезла ночью? – Валентин был поражен.

– Тогда я должен рассказать тебе о ночном эпизоде. Заснул я поздно, ну, ты знаешь мой сон…

– Саш, твоя обстоятельность сейчас не к месту.

– Не сходи с ума, может, она этого не стоит. Так вот, сквозь дрему почудилось мне, будто кто-то прошелся по коридору. Я джинсы надел и вышел, на всякий случай, ты ж запугал святым Граалем. Темно. На кухне на фоне окна – силуэт. Подхожу, она прямо затряслась…

– Даша?

– Ну. Я спрашиваю: «Что-то случилось?» Молчит. Я продолжаю: могу ли чем-нибудь помочь, мол… Она вся дрожит, вдруг молча проскользнула в прихожую и заперлась в своей комнате, замок щелкнул.

– Почему ты меня не разбудил?

– Не придал значения, знаешь, я сам в полусне был. Все как-то зыбко, ирреально… Подумалось: такое потрясение девочка перенесла, ну, не спится ей, вышла свежим воздухом подышать.

– Окно на кухне было открыто?

– Фрамуга. Она ж большая в пол-окна.

– Она что, у себя в комнате не могла «подышать»? Идиот ты несчастный!

– Ну зачем преувеличивать…

– Да ведь она исчезла!

– Добровольно, ручаюсь. Никакого шума-гама, ты же знаешь мой чуткий сон.

– О Господи! Она же замолчала, до тебя не дошло? Опять утратила дар слова.

– Да просто не захотела со мной…

– Нет, нет! Она увидела кого-то во дворе, услышала тот голос. – У нее ж невроз на этой почве, она его боится! – Выходит, на этот раз узнала… а может, и раньше знала.

– Кого?

– Вероятно, своего жениха. Будем надеяться, Боря одержал победу над маньяком и теперь скрывается. К нему она могла уйти добровольно.

– Ну и славненько, пусть скрываются… Чего молчишь? Не будешь же ты на ребят в органы доносить. Или тебе этого жуткого Марка жаль?

Валентин, не отвечая, прошел на кухню к окну, закурил. Под дворовым фонарем – «волга» Пчелкиных, множество следов на снегу вокруг… Или он стоял там, за створкой ворот, где прятался Серж, сказавший: «Я плачу»… Нет, под фонарем, она же его увидела. Или у них было условлено…

Сашкин голос словно издалека, из другого, реального мира ворвался в хаотический поток сознания:

– Валь, виноват. По легкомыслию (или недомыслию) я не принял во внимание твои устремления.

– Какие устремления?

– Как бы потуманнее выразиться: матримониальные.

– Да иди ты!

– Невооруженным глазом видно, как ты страдаешь по этой девчонке. Ладно, мы их разыщем. Говори, что делать.

– Я обзвоню свидетелей, а ты начинай обыск.

– Что искать?

– Нечто мелкое и ценное.

– Жемчужину?

– Ну, что-то в этом роде.

Обыск окончился ничем, а звонки… костюмер и секретарша согласились на встречу, Бориной бабушки не оказалось дома, а Серж выдал любопытную весть: компаньон его сегодня отбыл в Ригу по «кофейным» делам.

– Как он посмел сбежать в самый разгар следствия?

– Митя не считает, что имеет отношение к вашему следствию.

– Да ну? Дайте-ка мне его рижские координаты.

– Непременно сообщу, как только он со мною свяжется.

«Побег» купца укрепил предчувствие, захватившее его после исчезновения Даши: драматическое действие целеустремленно движется к развязке, сами персонажи, вольно или невольно, ускоряют ее… Определить бы мотив: что важнее для безумца-«дракончика» – истребить эту семью или найти неведомое сокровище; если последнее – у Даши есть шанс. («Господи, о чем я! Конечно, она жива!») Ведь она вышла к нему добровольно – в этом вызывающем, волнующем обстоятельстве, возможно, и кроется главная разгадка ряда преступлений. Казалось, разгадка эта кружит, кружит в сереньком, пасмурном поднебесье, как птица на кладбище, дразня и зазывая, а он боится ее разгадать.

Валентин засмотрелся на ворону, галдящую в путанице ветвей; он ждал музейную даму на Суворовском бульваре, почти на том же месте, где неделю назад впервые увидел Манон Леско. «Мне дело – измена, мне имя – Марина, я – бренная пена морская».

«Вы меня преследуете?»

Вопрос прозвучал не тревожно, а скорее кокетливо. Но взгляд – тяжелый, упорный, устремленный в одну точку (не на меня). Кабы я оглянулся, то наверняка увидел бы… возможно, вон там, за скамейкой, в густых ветвях убийцу. И она его не выдала! Вот что поразительно, недаром в тот же вечер я почувствовал: у сестер есть тайна.

Подошла милая дама, залепетала, извиняясь за опоздание… Валентин выпалил:

– Даша исчезла!

– Боже мой!

– Я предполагаю, что у любовника Марины есть тайное убежище. Официально он жил в «Национале».

– Вы установили его личность?

– Марк Казанский. Бизнесмен.

– Замечательно! Так они встречались в отеле?

– Марина сказала сестре: у зеленого камня. Вам это ни о чем не говорит?

– К сожалению, ни о чем.

– Вы были близкие подруги?

– Не сказала бы. Просто в хороших отношениях.

– И все-таки она обратилась к вам с такой неординарной просьбой.

– Поверьте, я была поражена. Стою, курю в коридоре, подходит Марина Павловна и говорит: «У меня к тебе необычная просьба, не знаю, как начать… (Конечно, я выразила готовность.) Я ухожу сегодня после обеда. Ты не можешь сказать, если муж позвонит, что у нас музейный вечер». Слегка придя в себя, я уточнила: «А если он будет настаивать позвать тебя к телефону?» – «Тогда скажи: выездной вечер. (Помню, она задумалась на секунду.) В Абрамцево». Однако Алеша не позвонил. Где-то через неделю просьба повторилась: «У меня завтра отгул. (Мы частенько дежурим по выходным.) Если позвонит муж…» и т. д. Он действительно позвонил, и мне пришлось участвовать в этом жестоком обмане.

– Выходит, она к любовнику на весь день умотала?

– Выходит, так.

– Абрамцево… – Валентин подумал. – Ваш музей проводил когда-нибудь там вечера?

– На моей памяти нет. У меня еще мелькнула мысль: она специально придумала про место отдаленное, в Подмосковье, чтоб иметь возможность вернуться домой попозже.

– Логично, – согласился Валентин. – В Абрамцево ведь с Ярославского вокзала ехать?

– С Ярославского.

Валентин задумался, почему-то вспомнив вдруг письменный стол студента, набитый конспектами, картами, марками… «Почему?» – удивился. Заговорил, сосредоточившись:

– Скажите, Марина не собиралась увольняться из музея?

– Определенно нет. Но помните, я говорила вам: «Последняя моя осень здесь…» А куда она собиралась?

– Далеко. В Эквадор.

– Куда? – изумилась дама.

– Марк уговаривал ее уехать с ним в Южную Америку. Двадцать восьмого ноября. Но ведь заявления об уходе она не подавала?

– О, сейчас с этим нет проблем, никому мы не нужны. По почте послала бы. Нет, какая Марина была авантюристка все-таки!

– Но и денежки любила, да?

– Она не производила впечатления алчной, нет, но расчетливой.

Они расстались; и, подгоняемый страхом и нетерпением, Валентин помчался в театр, где, поджидая сыщика, старик костюмер вел неторопливую беседу со стариком гардеробщиком. Мрачноватый полумрак вестибюля с единственным горящим в виде факела светильником, с деревянными коричневыми панелями, с гулкими истертыми плитами – отсюда ушел Алеша в свой последний путь.

– Забрал он, бедняга, свою шапку кроличью и курточку, – повествовал гардеробщик прочувственно, в духе трогательной байки, – жиденькую такую – как говорится, на рыбьем меху – и сгинул.

– В половине шестого?

– Аккурат так.

– Здесь курить можно?

– А как же? Место для курения. – Валентин закурил, и старики со стеснительной жадностью набросились на его американские сигареты. – Вот тут вот он и ходил, курил, не слыхал даже, как я поздоровался.

– Двадцать восьмого ноября?

– Именно. В нервах, заметно было.

– Это, стало быть, после звонка, – подхватил Никита Всеволодович. – Точнее, после скандала с Гаврилой. Зашли мы в буфет, приняли по грамму…

– А вон и сам Гаврила. – перебил гардеробщик вполголоса; стремительная тень пронеслась по вестибюлю, хлопнули створки высокой входной двери. – Значит, к машине побег, не одемшись. Вечно впопыхах, будто куда опаздывает.

– Заводной, – подтвердил костюмер.

– Да, Никита Всеволодович, я просил вас узнать, кто Алешу позвал к телефону. И может быть, слышал разговор.

– Узнал. Администратор наш, в кабинет к нему позвонили – мужчина. Разговор такой: Алеша молча подержал трубку у уха, секунды три, и положил. Администратор еще спросил: разъединили, мол? Разъединили, он сказал и ушел.

– А Серж ему якобы сказал: «Сегодня вечером ваша жена улетает в Америку с дракончиком». Как же встретились соперники на набережной?

– А что, если в полшестого Алеша прямо в фирму ихнюю рванул? Тут любовник выходит – и пошло-поехало.

– Это мысль, – согласился Валентин. – Но от кого он мог знать, что Марк в «Страстоцвете»?

– Кто?

– Любовник Марины.

– Так вы этого «дракончика» вычислили?

– Да, третий компаньон.

– Вы настоящий сыщик! – восхитился старик. – Ну, от кого мог Алеша узнать? От того же Сергея Александровича, стопроцентно ему верить нельзя.

– Нашему бывшему Сергею Александровичу? – встрял гардеробщик. – Ловкий мужик, хитрован. Вот Алеша – тот простая душа… Можно еще сигаретку?

– Пожалуйста. Где у вас тут телефон-автомат?

– Вон в углу, под стеклянной крышей.

Валентин набрал номер Пчелкиных.

– Саш, есть новости?

– Пока тихо, никто не появлялся. Звонила некая Варвара Григорьевна, просила тебя срочно подъехать.

– Это Борина бабушка. Еду.

Зеленый камень

– Я вам утром звонил. Варвара Григорьевна.

– Ходила в милицию, через три дня можно подавать заявление, что Боренька пропал.

Наступила пауза; Валентин окинул взглядом иконостас, белоснежную пышную кровать в углу, цветы в горшках на подоконниках за уютной тюлью. Он медлил, зная, что вот-вот милый этот мирок разрушится.

– Но у меня надежда только на вас, Валентин Николаевич.

– Дело в том, что ваш внук…

– Он жив?

– Мне неизвестно, честное слово. Но он оказался более замешанным, чем предполагалось нами.

– Я знаю. – Варвара Григорьевна взяла со стола черный полиэтиленовый мешочек, слегка встряхнула, и на бордовый плюш посыпались банковские пачки «зелененьких». – Здесь сто тысяч.

Валентин пробормотал:

– Вот, значит, какую сумму Казанский ему за молчание отвалил. Немало.

– Из «Страстоцвета» Казанский? Он же в Америку уехал.

– Двадцать восьмого ноября они с Борей до Шереметьева не доехали. Был убит Алеша.

После молчания старуха сказала сурово:

– Такие деньги за молчание не платят. За пособничество.

– Это еще надо доказать. Где вы нашли доллары?

– В божнице за стеклом, за иконой Спаса Нерукотворного лежал черный мешочек. – Она на мгновение сникла, но тут же выпрямилась. – Я прибиралась к Рождеству – этой погани там не было. Погани – говорю я! Спаситель прогнал торговцев из храма. Это нечистые деньги, проклятые.

– Боря хранил мешочек у себя в столе, – пояснил Валентин. – Теперь понятно, почему он не захотел переехать к Даше, боялся за свои сокровища. Помню, как испугался он, что я будто бы в столе копаюсь. И переложил в более надежное, как он считал, место.

– Да, я только что прибиралась и до Пасхи, он знает, икон не коснулась бы. Но у меня привычка, как нервы разыграются, что-то делать… Хотя отвлечься невозможно, ничего не отвлекает. Деньги я нашла вчера днем.

– Почему же вы мне не позвонили?

– Мне надо было подумать. К пяти в храм пошла к вечерне, а когда вернулась, сразу поняла: тут кто-то побывал.

– По каким же приметам вы поняли?

– А вот смотрите. – Варвара Григорьевна поднялась и подошла к киоту. – Видите, божница на крючочек закрывается? Я деньги взяла и закрыла. А прихожу – крючок откинут.

– Это точно?

– Все точно.

– А мешочек вы с собой взяли?

– С собой, в сумочку положила.

– Значит, есть надежда, что ваш внук приходил, ведь только он знает, где сокровище свое спрятал.

– Где же он? – закричала бабушка. – Почему от меня прячется?

Валентин сказал медленно:

– Сегодня ночью исчезла Даша. – Варвара Григорьевна ахнула. – Кажется, она ушла добровольно, кто-то ждал ее во дворе, наверное, позвал.

– Думаете, Боря?

– Может быть. Необходимо найти тайное убежище Марка.

– Убежище? Вы уверены, что оно у него есть?

– Где-то он живет… Боря подрабатывал в фирме охранником, иногда исполнял роль шофера. Понимаете?

– То есть он мог знать про это секретное место?

– Ну, мог когда-нибудь шефа на машине подвезти. Марк заплатил ему щедро, и свидетель (или соучастник) до поры до времени молчал. Покуда не погибла Марина. Тогда, как я понимаю, он начал разыскивать Казанского, чтоб договориться. Испугался за Дашу…

– Или убить, – перебила старуха жестко.

– Если это случилось, Варвара Григорьевна, от меня никто ничего не узнает.

– Поглядим. Где может скрываться Марк?

– Штаб-квартира его была в гостинице «Националь». Двадцать шестого ноября он оттуда съехал. А двадцать восьмого, вернувшись из института, Даша услышала последнюю реплику сестры по телефону: «Запомни зеленый камень». Возможно, ей звонил «дракончик».

– Да, да. Ну и что?

– Потом Марина пояснила Даше: «Мы там два раза встречались».

– И любовнику надо напоминать, где они встречались? Что-то нескладно получается.

– Да, Варвара Григорьевна, в этих жутких событиях я не могу уловить какой-то подтекст, какую-то главную тайну… Это ощущение ассоциируется у меня с кладбищем. Будто бы на погребении Марины подошел к разгадке, но не сумел, меня сбил зеленый камень.

– Там есть такой?!

– Памятник из зеленоватого камня – по природе или замшел от времени. Еще папа Пчелкин поставил на могилу жены тринадцать лет назад, после перенесен на его захоронение. А в той могиле теперь три гроба.

Старуха перекрестилась, привычно взглянув в красный угол:

– Что вы замолчали?

– Интересно, что Марине в момент погребения мужа тоже что-то (или кто-то) померещилось… Она вдруг испугалась.

– Вернемся к реальности, Валентин Николаевич. Любовники не на кладбище в ноябре встречались.

– Конечно. По просьбе Марины, ее коллега соврала Алеше по телефону: коллектив выехал на музейный вечер в Абрамцево.

– Так ведь ложь!

– Вы не замечали: лгун частенько стремится придать своей лжи хоть частицу правды? Серж высадил вашего внука у Ярославского вокзала. Когда музейная дама сказала про Абрамцево, мне почему-то вспомнился письменный стол Бори с картами исчезнувших цивилизаций.

Старуха горько усмехнулась.

– Зеленый камень в Древнем Египте?

– Я тоже удивился, случайное воспоминание отбросил, а сейчас думаю: там ведь лежала и карта Подмосковья, неуместная среди…

Варвара Григорьевна проворно вскочила, исчезла в Бориной комнате, почти тотчас вернулась с большой развернутой картой.

– Ну-ка, у вас глаза молодые!

Он нашел почти сразу, видимо, внутренне был подготовлен к «географическому открытию»: да, рядом со станцией Абрамцево, чуть в стороне от железнодорожной ветки, поименовано – Зеленый Камень. Очевидно, село.

– Я еду с вами!

– Извините, Варвара Григорьевна, вы мне свяжете руки. Да и притом… такая слабая ниточка, может быть, никуда не ведущая. Мое обещание остается в силе. Если что, немедленно поставлю вас в известность.

Он поехал на электричке («подозреваемым» слишком известна «волга» Пчелкиных), стремясь воссоздать последний маршрут Бориса. Почему «последний»? Очень даже может быть: спортсмен выследил Марка и одержал победу.

Мягкий серенький денек между тем менялся на глазах: тучи на западе окрасились пурпуром, и выглянуло раскаленное (к морозу) закатное солнце, озаряя напоследок поля, еловый лес, ледяное шоссе, по которому он шел в каком-то скорбном одиночестве. Из лесу вышел человек – высокий сутулый старик в долгополом пальто. Сердце забилось неистово. Валентин рванул вперед, сжимая в кармане газовый пистолет… Старик еще издали спросил с робкой, странной улыбкой:

– Вечер добрый. Закурить не найдется?

– Кто вы?

– Пенсионер.

– Что здесь делаете?

– Живу.

– В лесу?

– За лесом наша богадельня.

– В Зеленом Камне?

– Немножко поодаль.

– Возьмите пачку, у меня с собой две.

Старик схватил, полез в карман (Валентин начал было вынимать руку с пистолетом), достал коробок спичек и с наслаждением закурил. Они пошли рядом.

– Вы всех знаете в Зеленом Камне?

– Когда-то знал.

– А теперь?

– Местные вымерли. Иные разъехались.

– И кроме богадельни, село пусто?

– Дворцы для нынешних князей построены, но зимой обитаемы редко.

– А откуда такое необычное название – Зеленый Камень?

– Рассказывали, с неба упал большой камень зеленого цвета и в месте падения образовалось озеро Зеленое.

– Это древнее предание?

– Очень древнее. И храм на древнем капище, по обычаю, давным-давно построен. С зелеными куполами над озером стоит. Сейчас за лесом увидите.

– Храм действующий?

– Слух прошел: отдают в лоно Церкви.

Старик говорил спокойно и убедительно.

– И как вам тут, хорошо живется?

– Очень хорошо. Только в последние времена замерзли мы и оголодали. Денег, говорят, нету. Но хлеб дают.

– Что же местные князья не помогут?

– У них своя жизнь, у нас своя. Если подведут к краю – дворцы пожгем.

– Вот как? Любопытно. Марка Казанского, из «князей», не знаете?

– Нет, не слыхал.

– На белом «мерседесе» ездил.

– Они все на «мерседесах». Смотрите.

Внезапно лес отодвинулся вправо, открыв печальный пейзаж: замерзшее озеро, над ним колокольня вонзается в небо и пять куполов, а цвет не различишь уже в красных сумерках – и снег кажется красным.

Заколоченные избы, за ними коттеджи из новенького камня – все застывшее, необитаемое; только справа, на другом берегу, редкие огоньки светятся.

– Это наша богадельня. Если я буду курить по две в день, мне хватит на неделю. – И старик сгинул в лесу так же внезапно, как и возник.

Валентин прошел вдоль озера – последние лучи играли на снежно-ледяной глади – мимо покинутых избушек и углубился в новые необжитые проспекты, впрочем, узенькая тропка в снегу куда-то вела, увлекая, намекая, что здесь недавно ступала нога человека.

Он бродил, бродил меж молчащими, темными «дворцами», как будто одинаковыми, чуждыми пришельцами в прозрачных сумерках. И вдруг показалось ему, словно где-то впереди блеснул тусклый огонек. Валентин бросился, как утомленный путник к вожделенному ручью, а огонек ускользал, дразнил, как живой, играл в горелки, возникая то слева, то справа… Наконец надвинулась громада очередного серийного дворца со слабо светящимся окошком. Со странной квадратной башенкой над крышей, которую венчала в слабеющем свете какая-то фигурка. Валентин всмотрелся до боли в глазах – кажется, дракончик – «золотой лик мира сего», родовой герб Казанских… Да, дракончик. Вошел в железную калитку в каменной ограде, повинуясь тропке, прокрался по просторному дворику без кустов и деревьев, прильнул к окну, к щели между рамой и красной портьерой.

В большой с якобы антикварной мебелью комнате на лаковом столике горела одна свеча в высоком подсвечнике и сидела перед ней Жанна Леонидовна. От неподвижной позы, черных мехов, полубезумного лица веяло ужасом и скорбью.

Постучаться или продолжать наблюдение?

Вдруг она обернулась, с обостренной чуткостью ощутив чужой взгляд, губы зашевелились; Валентин, тоже в жутком напряге, понял вопрос: «Марк, это ты?» – но не знал, что ответить. Противостояние длилось какие-то секунды. Она, не выдержав, встала и пошла к двери – Валентин бросился к высокому крыльцу.