Текст книги "Век кино. Дом с дракончиком"

Автор книги: Инна Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

Красная рука

В дверях бесшумно возник глава дома, глаза воспаленные, лицо нездоровое, с желтизной. Они не слышали, как он вошел и разделся; в этом семействе все, должно быть, имеют привычку возникать и подслушивать.

Он молча подошел к диванчику, взял у сына «Абсолют» и рюмку, налил и залпом выпил.

– Вам не предлагаю, – обратился к Валентину с ледяной любезностью. – Сейчас видел «волгу» Пчелкиных у подъезда. – И к домочадцам: – Дорогие мои, хорошие, прошу нас покинуть.

Валентин ожидал, что сынок начнет выпендриваться, а жена приставать с вопросами. Ничего подобного – встали и ушли – вот как папа-миллиардер их вымуштровал. Они курили друг против друга на нелепых неудобных диванчиках в молчании чуть ли не враждебном. Которое нарушил коммерсант:

– Даша уже дома?

– Да, сбежала ночью. Откуда вы знаете?

– Там кто-то ходит.

– Где?

Серж помолчал, потом спросил отрывисто:

– Вы во сколько из дома уехали?

– Ну, часа два назад.

– Значит, там была Даша.

– Да о чем вы?

– Я проходил по переулку, где… – Он замолк и с трудом выдавил: – Где погибла Марина.

– Вы там прогуливались?

– Прогуливался. Взглянул на эркер – елка шевелится, будто кто раздвигает ветви.

– Вы увидели руку?

– Что-то промелькнуло… красное или коричневое.

– Елочная игрушка?

– Ну, она сразу исчезла.

– Или перчатка?

– Перчатка?

Собеседники уставились друг на друга с возрастающим беспокойством.

Валентин сказал медленно:

– Я оставил Дашу дома. Она так и не проснулась со вчерашнего, наверное, сильное снотворное. И врезал новый замок – тот, из сумочки Марины – в дверь Дашиной комнаты.

– И она не проснулась?

– Просыпалась, но тут же… Я написал записку, предупредил. – Он предусмотрительно умолчал о газовом пистолете.

– Почему замок не в дверь прихожей?

– Надо же его поймать. Устроить западню.

– Кого?

– Говорящее привидение.

– Вы – игрок, – констатировал Серж. – И готовы поставить на карту все, даже человеческую жизнь. Ну, это дело ваше. Только скажите: на кого вы работаете?

– На себя.

– Ну ладно. Вы сказали Даше не открывать дверь?

– Говорю же: она спала, когда я уходил.

– Почему ж она мне не открыла? Заметив в эркере шевеление, я поднялся и долго звонил.

– Может, увидела вас из окна.

– Ну и что?

– Может, Даша вас боится.

– Меня? – Серж задумался. – А вдруг в эркере была не она?

Валентин схватился за телефонный аппарат на столе.

– Можно?

Хозяин кивнул. Валентин насчитал десять длинных гудков.

– Спит. Или не берет трубку, ведь говорить она по-прежнему не может.

– Или не хочет. Как вы с ней изъясняетесь?

– Она пишет в тетради.

– И что написала? – Лицо Сержа вспыхнуло и помолодело от волнения. – Что случилось на Рождество?

– Сергей Александрович, мне надо ехать. – Валентин помолчал. – Что за «красная рука»? Вы не придумали?

– Мне, знаете, не до этого.

– Да жива ли она?

– Поехали, – заявил бизнесмен решительно.

Валентин и рад был убраться из дома, имеющего уши – две дверные щелки в шикарной прихожей, к которым несомненно приникли домочадцы.

В автомобиле Валентин осторожно и сжато восстановил картину убийства – с точки зрения, так сказать, младшей сестры. Таким образом, не Серж явился для него информатором, а он для Сержа, что ж, бизнесмен-актер в обоих ипостасях сильно занимал Валентина.

– «Дракончик!» – повторил Серж; заметно было, как им овладевает страх сильнейший, нежели боль от потери любимой женщины. – Он так сказал?

– Вы знаете, Сергей Александрович, кто он – такое у меня ощущение.

– Не говорите ерунды! Да, признаюсь, вы сумели страху нагнать. Голос совершенно незнакомый?

– Нет, она его где-то слышала, в какой-то очень страшной ситуации («нездешний», «из-под земли»), но не может вспомнить… или боится.

– Ничего не понимаю! Ни-че-го. Если, конечно, вы не умолчали кое о чем.

– О чем?.. Уверен, вы умалчиваете о большем. Даша была влюблена в зятя?

– Мне трудно судить о природе ее чувств: преобладала ли в них эротика, или она находилась под обаянием близкого по духу человека.

– Кажется, вы все находились под его обаянием.

– Это правда. Щедрость и широта натуры всегда окупаются. Он мог потратить, например, всю зарплату на шикарный пустячок для жены или свояченицы.

– А потом на что жили?

– По-христиански, на что Бог пошлет.

– Сергей Александрович, несмотря на обаяние, по-моему, вы его до сих пор ненавидите.

– Я – Алешу?

– Вы годы мечтали о его жене.

– Вам ли меня обличать, бывший историк?

– Чем я вам не угодил?.. Ладно, оставим чувства. Алеша не хотел последовать вашему примеру?

– То есть?

– Удариться в бизнес, ведь у него были неприятности в театре.

– «Удариться!» – саркастический смешок. – Этому надо жизнь отдать, для столь сложного и тонкого дела необходимы и способности, и своего рода страсть. И везение, конечно.

– И немалая доля бессовестности, правда?

– Вам виднее. Алеша был неудачник и богема, к деньгам относился пренебрежительно.

– А ваши компаньоны – там, на фотографии…

– Единственная, оставшаяся от Алеши; я повесил после его гибели.

– Что представляет собой Дмитрий Петрович?

– Откуда вы?.. А, Жанна рассказала. В своем роде философ. На презентации они быстренько сошлись с Алешей, подружились и сцепились на евангельскую тему: кому легче пройти в царствие небесное – Митьке или верблюду.

– Философ очень богат?

– Нормально. Он потом переживал, даже пожелал войти со мной в долю по поводу кладбищенской взятки.

– Он был на похоронах?

– Проводил в последний путь – вот вам и обаяние, провели-то всего вечер вместе.

– Как на том вечере вела себя Марина?

– Как всегда – вполне пристойно.

– Между тем она встречалась с…

– С кем?

– С «дракончиком» возле зеленого камня.

– Какого камня?

– Зеленого. «Запомни зеленый камень» – Даша услышала реплику сестры по телефону.

– Господи! Фантасмагория!

– Дмитрий Петрович был знаком с Дашей? Я имею в виду – до Алешиных похорон.

– Нет. Впрочем… да, поверхностно. Мы как-то вдвоем заехали к ним. Курковых не было, ну, с Дашей чаю попили. Не там ищете. Обозвать Митьку «дракончиком»… ну ладно, шутка. А уж святым Граалем – совсем ни в какие ворота.

– Сергей Александрович, подождите минутку в машине, я заскочу к приятелю за вещами.

Валентин промчался проходными дворами за Елисеевским к Сашке. «Да, снял комнату у Никитских ворот за двести долларов в месяц». – «Плати лучше мне, хоть сотню». – «Нет, Саш, я жутко увлекся». – «Женщиной?» – «Преступлением. У свидетельницы убийства пропал дар речи». – «Серьезно?» – «Надо спешить, не хочу дождаться следующего потрясения». – «А что? Частенько клин клином вышибается». – «Не дай Бог! Смерть вокруг бродит…»

Продолжение диалога в автомобиле.

– Двадцать восьмого ноября вечером Марина сказала по телефону про этот чертов камень. По ее просьбе сестры отправились на станцию «Арбатскую», где, видимо, состоялась третья встреча.

– Видимо?

– Марина спустилась в метро одна, а Даша в темноте услышала тот голос.

– Она не выдумывает?

– Не знаю… непохоже.

– Я не доверяю никому – ни вам, ни этой девчонке.

– Взаимно. В это самое время вы занимались сделкой в «Страстоцвете». Вы звонили Марине?

– Не звонил. У меня есть свидетели.

– Ну а если вы ненадолго покинули комнату…

– Однако сколько острых и неизведанных ощущений в роли сыщика! Или преступника. А вот играть не довелось. Можно по-тихому позвонить, да, но мы не покидали кабинет.

– Кто – вы?

– Я, мой адвокат и Марк.

Машина въехала во двор, они вышли, разом взглянули вверх. На четвертом этаже в кухонном окошке вздрогнула, сдвинулась кружевная занавеска, над геранями в горшках появилось бледное лицо. Неестественно бледное по контрасту с ярко-красными губами и живым пламенеющим лоском волос. Народная примета: не доверяй рыжим.

Жива!

– Ага, вот кто по комнатам бродит, в окнах мелькает, – пробормотал Серж, а Валентин предложил (тоже почему-то вполголоса):

– Договорим здесь?

– О чем нам с вами…

– До какого часа вы тогда занимались сделкой?

– И что вы прицепились к нашей конторе!

– Неподалеку была обнаружена «волга» Алеши. И мертвое тело.

Во внезапной паузе на миг вообразилось: высотка с «Иллюзионом», продутый ветрами мост в густом желто-фиолетовом сумраке, в свирепой ноябрьской слякоти; обезображенный труп в ледяной воде – центральный символ, к которому стягивались нити воображения, пронизывающие пространство столичного пятачка – место преступления… Актер-любовник глубоко и мрачно задумался.

– Почему при совершении сделки не присутствовал Дмитрий Петрович?

– Что?.. А, сделка была заключена раньше, осталось деньги передать. Митька же накануне свалился в подагре, сильный приступ, лежал дома.

– Надо мне в вашу фирму наведаться. Вы утверждаете, что Алеша не имел к ней отношения. Может, имела Марина?

– В каком смысле? – В его взгляде (как тогда в зеркале) промелькнула бессильная враждебность. – А то вы не знаете!

– Чего я «не знаю»? О чем вы?

– Да, так… тяжело, тоска, – вырвалось признание. – Я пошел.

– Минутку! Два слова о ваших компаньонах.

– У меня один.

– А Марк?

– Казанский улетел в тот же вечер, двадцать восьмого, рейсом в восемь тридцать. В Южную Америку.

– Один?

– В Шереметьево отбыл под охраной.

– Под охраной?

– Ну, он увез мои деньги. Плата за акции.

– Сколько?

– Коммерческая тайна.

– Но она отражена в документах?

– Все отражено, все законно.

– Так сколько?

Серж взглянул затравленно и отрывисто рассмеялся.

– Двести тысяч долларов.

– Недурной капиталец вы за годы гласности спроворили.

– Завидно?

– Еще бы. (Тон между нами становился все нервознее… и рыжеволосая Даша глаз не сводит.) Марк действительно улетел?

– Боря посадил его на самолет.

– Боря? Наш студент?

– Студент – слишком большая роскошь на нынешнем историческом этапе. Время от времени он у нас подрабатывает в охране.

– Ах да, он же спортсмен, натренирован. Во сколько они с Марком отбыли?

– В шесть, в седьмом.

– Вы остались со своим адвокатом?

– Он тоже вскоре ушел. А я еще дождался факса из Америки.

– Значит, с шести часов алиби у вас нет?

– У меня есть все. Объясните же, зачем вам сдалось это следствие?

Боковым зрением Валентин уловил, как шевельнулась кружевная занавеска, лицо покачнулось, словно подало знак.

– Сдалось. О мотивах пока умолчу.

– Понятно.

– Ну так – алиби.

– Если понадобится – его засвидетельствует наша уборщица. Она убиралась до девяти, мы с ней вместе вышли, закрыли контору.

– Боря уже не вернулся?

– Вернулся после нас из Шереметьева, ночь отдежурил.

Бизнесмен вдруг развернулся и пошел к воротам. Валентин бросился следом.

– Сергей Александрович! Вам ни о чем не говорят такие цифры: три тысячи девяносто пять?

Остановился, обернулся. На посеревшем, но все равно красивом молодом лице – острый, даже хищный интерес.

– Повторите!

– Три тысячи девяносто пять.

– Не говорят. Горе вы сыщик. Откуда взялись эти цифры?

– Марина бредила… в ночь после похорон.

Бизнесмен едко усмехнулся и ушел. Валентин выскочил за ним на улицу: быстро удаляется, вот скрылся за углом с пивным подвальчиком, где, по-видимому, папа Пчелкин пил свое последнее пиво. Воскресные прогулки по Бульварному кольцу… Кого-то он видел на Рождество… старика, длинные седые волосы, брел понуро, согнувшись… Валентин завернул в роковой переулок. Под праздным фонарем (почему-то горящем в бледном воздухе – мелкий бес зажег знак погибели) снег уже замел все вчерашние следы, кровь; высоко в эркере смутно и недвижно зеленело рождественское дерево. Смотреть на него было почему-то неприятно – вот-вот задрожат темно-зеленые веточки от «красной руки». Зеленый камень… Валентин усмехнулся… Да, даже магический «философский камень» должен быть направлен чьей-то зловредной рукой. «Мы там два раза встречались». Но коли «встречались» – почему «запомни»? Марина сестре соврала?

Он вернулся во двор. Лицо в окне. Они какое-то время смотрели друг на друга.

Страх на кладбище

В прихожей заливался телефон.

– Что у вас творится? Никто не открывает дверь, не отвечает на звонки!

– Боря, вы сюда приезжали?

– Конечно, черт возьми! Что с ней?

– Она спала. По-прежнему не говорит. А я какое-то время отсутствовал.

– Вы ее там бросили?

– Я врезал новый замок в ее комнату.

– Хорошо, еду.

– Давайте я к вам. – Надо повидать юношу в естественной, так сказать, среде, в домашней.

– Опять одну оставите?

– Возьму с собой, не волнуйтесь.

Они поехали в Измайлово. Даша на заднем сиденье то ли задремала, то ли задумалась с закрытыми глазами. Поехать с ним она согласилась нехотя, полдня проспала, никого в квартире не видела, ничего «такого» не слышала (в гостиную вообще не входила). Очнулась вдруг как от толчка, прочитала его записку («из своей комнаты по возможности не выходи»). Разумеется, не послушалась, пошла на кухню: они с Сержем в заснеженном дворике. Даша была какая-то другая, не «ночная» (заряженная энергией), а как будто вся сжалась от смертной тоски. Между тем для него все решилось в тот момент, как она выглянула в окно в бедных зимних цветах. Он внезапно понял, что может расстроить загадочный замысел и победить «дракончика», потому что полюбил ее (наверное, еще тогда, в майский полдень, когда упал янтарный гребень, а она не заметила, а он не понял). Конечно, захотелось ему немедленно доложить о своем открытии, но Валентин поостерегся – не к месту и не ко времени! – только мысленно дал клятву вести следствие крайне осторожно – на тот случай (не может быть, но все-таки…), если она с точки зрения закона замешана.

Даша не хотела никого видеть, точнее, ей было все равно (на эту ее апатию Валентин и рассчитывал, желая переговорить с «поклонником» наедине). Он оставил ее в машине в начале проспекта из обветшалых, спящих в садах дач и сквозь плавно опадающие хлопья прошел в бревенчатый домик, где Борис с бабушкой занимали две комнаты; в «Боренькиной» вишневый ковер в цветах косо пересекала шпага – как свидетельство благородных досугов; чудом уцелевшее в войне «всех против всех» – «старое, но грозное оружие».

– Вы же обещали привезти…

– Она в машине, никого не хочет видеть.

– Меня не хочет?

Борис бросился вон, но вскоре вернулся один, встревоженный, злой, энергичный – словом, готовый к бою. Они сидели в студенческой старомодной комнате, а за стенкой ходила бабушка, готовя чай. «Блеск и нищета» жилищ коммерсанта и студента вызывали, по русскому обыкновению, симпатию к последнему.

– Боренька, приглашай гостя, чай готов! – старческий, но бодрый голос за дверью.

– Бабушка, попозже, ладно? У нас разговор. Что вы от Даши узнали про убийство?

– Не торопитесь, все своим чередом. Мне известно, что двадцать восьмого ноября вы дежурили в фирме «Страстоцвет».

– Было дело.

– И отвезли Марка Казанского в Шереметьево.

– Да.

– Никаких происшествий по дороге, вы никуда не заезжали?

– Никуда.

– Странно. У Казанского было с собой двести тысяч долларов – пай Сержа.

– Сколько? – искренне изумился Боря.

– Двести тысяч. Он бы не смог улететь с такой суммой за границу.

– Я не подозревал… – Боря задумался. – За Марка не переживайте, крутой делец. Он встретился с кем-то в толпе.

– С кем?

– Я не обратил внимания, сразу ушел. И уехал.

– Во сколько вы прибыли в аэропорт?

– Точно – в девятнадцать сорок, помню на электрических часах.

– Вот как… – Валентин кивнул. – Примерно в это время милиционер обнаружил «волгу» Алеши с пятнами крови на сиденьях. А когда вы вернулись в фирму, то Сержа уже не застали?

– Нет.

– Однако, по его словам, он покинул «Страстоцвет» в девять.

– Я не сразу вернулся – заезжал к Дмитрию Петровичу.

– Зачем?

– На прощание Марк продал ему свой «мерседес». Я поставил машину в гараж и поднялся к нему отдать ключи.

– Он действительно был болен?

– Наверное. – Боря пожал плечами. – Лежал в халате.

– Один?

– Я никого не видел, но квартира, знаете, не однокомнатная.

– О чем вы говорили?

– Ну, о чем… о Южной Америке, о марках, о «мерседесе»… как я Марка довез. Обычный разговор.

– И вы поехали в контору.

– Своим ходом, на троллейбусе. Ну, подремал до утра.

– Когда вы узнали про Алешу?

– На другой день. Даша позвонила: он не ночевал дома. Марина в больнице. Они с ума сходили.

– Вам известно, что накануне у Марины была встреча с кем-то на станции «Арбатская». И Даша ее сопровождала.

– В первый раз слышу! – Юноша помрачнел. – Она скрыла… Почему?

– Ее попросила сестра.

– И вдруг открылась вам?

– Ситуация изменилась. Ясно? Близкие погибли.

– Может, она вам и о вчерашнем вечере рассказывала?

– Даша сохранила разум и память, просто голос пропал. Я задаю вопрос – она пишет в тетрадке ответ.

– Что же произошло?! – воскликнул Боря в нетерпении, вскочил со скрипучего кресла и прошелся по комнате.

– Вырисовывается примерно так. В шесть часов сестры поехали на Арбат за обновками. Марина вернулась раньше и застала кого-то в квартире.

– Может, сама впустила?

– Похоже, у него есть ключ.

– У кого?

– У «дракончика», так я этого господина прозвал. Сегодня из переулка Серж в эркере видел нечто странное… Даша вроде бы спала.

– Что? Что видел?

– Красную руку, раздвигающую ветви елки.

– Красную? – Боря побледнел – чистое, привлекательное юностью лицо на густо-вишневом фоне ковра. – Почему красную? В крови?

– Может, перчатка. В общем, промелькнуло красное пятно.

– Что он делал в переулке?

– Пришел… зашел… не знаю. По Бульварному кольцу любит гулять по воскресеньям… обожатель Марины. Во сколько сегодня вы приезжали к Даше?

– Я не входил, мне не открыли.

– Во сколько?

– Часов в одиннадцать. Нет у меня красных перчаток.

– В переулке были?

– Нет, нет! – Он поднял руку в оригинальном жесте, словно защищаясь в поединке на шпагах. – Ну, Марина кого-то застала. И… зачем он пришел в квартиру?

– За святым Граалем. – Валентин усмехнулся; юноша глянул исподлобья, отвел глаза. – Между ними разыгралась ужасная сцена – и не в первый раз. Это уже было: двадцать восьмого ноября бесследно исчезла фаянсовая ваза.

– Помню, – прошептал Боря, – в прихожей на подзеркальнике.

– Тогда Марина отделалась сотрясением мозга. Вчера – смерть. Боря, вы их знаете уже третий год… Кого можно заподозрить? Сержа?

– Да ну… а впрочем… я бы его не исключал.

– Поставим вопрос иначе: кого боялась (или любила) Марина так, что предала мужа?

– Откуда мне знать!

– Вспомните ее слова: «Скоро меня поминать будете. Он меня зовет».

Боря с трудом усмехнулся.

– Женские суеверия. Души умерших на том свете заняты более весомым делом – собственным спасением.

Валентин заметил рассеянно:

– На сороковой день мытарства окончены, обитель выбрана: Эдем или ад. Но мы отвлеклись. Не кажется ли вам, что в такой суеверной форме может выражаться чувство вины?

– Вполне. Нет, конечно, – поправился Боря, – в убийстве мужа она не участвовала, но, наверное, оказалась невольно замешанной.

– И ей заплатили за молчание? Она сказала сестре, что знает страшную тайну и должна их обеих спасти.

– Тайну про убийство Алеши?

– Да ведь он только что убит – и преступник ей об этом по телефону докладывает? Неправдоподобно. «Запомни зеленый камень».

– Что? – прошептал студент; Валентину вдруг передался его мгновенный ужас.

– Вы знаете это место!

– Нет, что вы! Просто… как-то жутко звучит. А вы, отдаю должное, весьма осведомлены. Что за место, что за камень?

– Двадцать восьмого ноября Даша случайно слышала, как сестра сказала кому-то по телефону. И потом объяснила: «Мы там два раза встречались».

– Да с кем?

– С тем самым «дракончиком», выходит.

– Откуда взялось это прозвище?

– Тогда вечером возле метро на Арбате Даша услышала голос, который произнес: «Дракончик!»

– Не может быть!

– «Подземный голос», так сказать, «нездешний». Это повторилось вчера.

– Она… видела?

– Нет, переодевалась в своей комнате в новое платье, услышала милое словечко. Вышла в гостиную и побоялась почему-то подойти к открытому окну. И тут возникает вопрос: кто мог так пошутить, кто этот шутник? Вы, Серж, Дмитрий Петрович?

– Дмитрий Петрович?

– Она была знакома с компаньоном, то есть его голос тоже ей знаком… не говоря уже о ваших с Сержем.

– Я не мог быть двадцать восьмого вечером на Арбате!

– Во сколько в контору приходит уборщица?

– Обычно она убирает с шести до девяти. Помню, она начала еще при мне.

– Серж на нее ссылается, поскольку после шести остался один. Мог он незаметно выскользнуть и вернуться?

– Мог. Особняк двухэтажный, есть «черный» выход.

– Боря, вы его подозреваете в убийстве двух близких друзей?

– Ничего подобного! Просто не исключаю.

– Обозначьте психологический исток, мотив.

– Пойду взгляну на Дашу, – заявил юноша неожиданно.

– Вы боитесь за нее?

– После двух убийств?.. Теперь я с ней не расстанусь.

– Если она этого пожелает.

– Валентин Николаевич, вам не удастся встать между нами, нам слишком хорошо вместе, понимаете?

– Понял. Но секс, даже удачный, – еще не вся жизнь.

– Будет и вся жизнь. К вашему сведению, чтоб вы не лелеяли иллюзий…

– Вы уверены, что я нечто лелею?

– Ну, за два дня вы стали таким доверенным лицом, что даже страшно. Итак, мы собирались пожениться, но… тут Алеша, потом сестра. Выждем траур.

– Как Марина относилась к вашим брачным планам?

– Она в папочку, довольно меркантильна, несмотря на весь свой французский шарм.

– Французский?

– Ну, такой, знаете, из восемнадцатого столетия… А Даше на деньги наплевать.

– Она любила Алешу?

– И охота вам слушать этого стареющего актера-любовника! Подумайте: как он мог относиться к человеку, жену которого годы обожал? Вот вам и исток, и мотив.

Боря вышел.

Валентин смотрел в окошко в застывший пасмурный палисадник, где всякая ветвь и веточка обременены снежным серебром. Что они там, объясняются?.. Он оперся руками о письменный стол, прижатый к окну, выглянул…

Резкий оклик за спиной:

– Что вы там шарите?

В дверях натренированный студент с невестой на руках.

– Спит? – поинтересовался Валентин сурово, игнорируя вздорное предположение.

– Вроде да, – и Борис остыл, бережно положил драгоценную свою ношу на кровать, на коричневый плед, расстегнул рыжую шубку. Веки плотно сомкнуты, но спит ли?.. Валентин уже во всем и во всех сомневался, чувствуя, что дурят и дурят ему голову. Спрашивается: чего мальчишка так вскинулся, что он в этом столе хранит – конспекты по истории?..

«Мальчишка» сказал почти шепотом:

– Вы свободны, Валентин Николаевич. Она пока здесь останется.

– Это уж как она сама захочет. А вы, если заинтересованы в поисках убийцы, извольте отвечать на вопросы.

Борис пожал плечами и опять сел к столу (спиной к столу) в старое-престарое деревянное кресло.

– Итак, если некто проникает в квартиру Пчелкиных, у него должен быть ключ. Сестрам ведь отдали вещи Алеши?

– Нам с Дашей, мы ездили в морг.

– Ключ от квартиры?

– Его, видимо, смыло водой в реке. Из наружного кармана зимней куртки.

– Или убийца его позаимствовал – что всего вероятнее. Не понимаю, как вы все могли смириться.

– С чем?

– С преступлением. Алеша не ограблен, машина не угнана, близкие сложили крылышки и ждут, пока раскачаются органы. Да вы производите впечатление соучастников!

– Вы производите еще более странное впечатление, – огрызнулся Боря. – Вам-то что надо?

– Женщина обратилась за помощью к прохожему на бульваре! Ни к Сержу, ни к сестре, ни к вам…

– Сама хороша! Все от нас скрыла.

– А почему? Может, она вас боялась. Молчите?.. Почему пятого января она не была на кладбище?

Даша рывком села на кровати, губы жалко шевелились, кривились, протянула руку ладонью наружу умоляющим жестом… то ли просит замолчать, то ли высказаться…

– Даша, пусть он скажет?

Кивнула.

– Ну?

– О чем?

– О сестре, черт бы вас взял!

– Только ее присутствие сдерживает меня…

Она с досадой взмахнула рукой.

– Боря, извини. Рассказывай.

Юноша заговорил вдумчиво, отстраненно – вместе со своим креслом, которое вдруг заскрипело в такт.

– Еще в ноябре, до всего, мы с Дашей заметили, что Марина внезапно переменилась.

– После презентации в «Страстоцвете»?

– Какой еще?.. А! Не знаю.

– Ты присутствовал?

– Нет. То есть я внизу дежурил. Марина была человеком трезвым, веселым, даже беспечным…

– Ты ж говорил: меркантильна.

– В ней все как-то своеобразно сочеталось. И вдруг – некая экзальтация.

– Поясни.

– Ну, как бы… страх и восторг одновременно.

– Значит, правда влюбилась.

– Может быть.

Даша замотала головой.

– По семейной легенде, видите ли, они безумно любили друг друга.

– «Алеша, прости!» – пробормотал Валентин.

– Что?

– Марина повторяла в бреду.

– Да, мы боялись за ее рассудок. Серж привез ее из больницы прямо к моргу. Это было… – Он махнул рукой, а Даша заплакала. – Я не видел человека на таком последнем пределе, она даже плакать не могла, как мертвая. Однако сам обряд – отпевание, прощание – на нее подействовал, смягчил, что ли… В общем, она ожила. Ну, что еще?

Даша опять протянула руку ладонью вверх, словно бы восстанавливая равновесие справедливости. Боря посмотрел на нее с болью. И стало «сыщику» отчего-то жаль их, молодых и… обреченных. «Душещипательная чушь, – отмахнулся Валентин, – не очень-то я им верю».

– Да, я забыл про эпизод…

– Перестань скрипеть, – не выдержал Валентин.

– Что?.. Старое кресло, разваливается. – Боря замер. – Ну, гроб опускали в яму, и вдруг Марина сказала: «Не могу, уведи меня отсюда».

– Понятно, нервный срыв.

– Ага. Серж было дернулся, мы растерялись, она говорит: «Не надо, в толпе безопаснее». Так, Даша? С тех пор она его боится… то есть боялась.

– Кого?

– Кладбища.

– Что ж, чувство вины может выражаться и в такой болезненной форме, наверное. – Валентин задумался. – «В толпе безопаснее». Что, если она испугалась убийцы?

– Но к нам никто не подходил.

– А если он был в вашей толпе? Кто нес гроб?

– Серж, я, Дмитрий Петрович и костюмер из Алешиного театра. Падал мокрый снег, промозгло было, пусто.

Даша прервала повествование тем самым своим жестом. Юноша и без слов понимал ее и поправился:

– Да, неподалеку шли параллельные похороны с оркестром. Бессмертный Альбинони. Коммерсант наш тоже желал развернуться, но Марина попросила свести погребальные церемонии к минимуму.

В дверь деликатно постучали.

– Боренька! Даше лучше?

– Да, бабушка.

– Милости прошу к чаю.

– Сейчас!

– Я, пожалуй, поеду. – Валентин встал. – Даша, ты останешься?

Она поднялась, пошатываясь, принялась застегивать пуговицы шубки.

– Ничего не ест, – пожаловался Валентин, – отказывается. Ладно, попьем чаю. Да, Боря, чуть не забыл. Марина в бреду – ну, сотрясение – называла цифры: 3095.

– Что это значит?

– Знал бы – не спрашивал.

– Мне эта сумма ни о чем не говорит.