Текст книги "Век кино. Дом с дракончиком"

Автор книги: Инна Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

29

После ухода следователя жалкие остатки сыскной энергии меня покинули, я продолжал расслабленно сидеть в банкирском кабинете у окна… не знаю, сколько времени… недолго. По подстриженному по-европейски саду безостановочно ходили две женщины, в разных концах, а между ними, как связной, мотался Сатрап. Вот почуял мой взгляд, задрал морду и завыл, словно подал сигнал – мир вокруг начал обретать полноценные образы, звуки и краски.

Женщины в черном (майка, шорты и мрачное длинное платье) ходили так монотонно, синхронно, не видя друг друга, – жуть брала. По их словам, глава семьи внезапно заперся в кабинете, не отвечая на уговоры из-за двери. Тут явился спасителем я.

После моего утреннего визита никто из троих со двора не отлучался, между тем они успели переодеться, и самоубийца сменил кашемировый халат на траурный наряд, даже лаковые туфли напялил, значит, не сразу заперся, из кабинета выходил… На собаке кожаный ошейник, его надевают только на прогулку, по участку Сатрап бегает, так сказать, голышом.

Детали мелкие, пустяковые как будто, но… Я попытался сосредоточиться, вспомнить четко черный промельк в зарослях… Однако жгучие предвечерние лучи слепили глаза вспышками колеблющихся под легким ветерком светотеней. И я не проследил за той тенью, я смотрел на нее – в ярко-зеленой кофте и красной юбке… Господи, даже пятна крови не заметил, когда держал ее на коленях!.. Не надо об этом, впаду в истерику.

Итак, они переоделись – ну и что? Женщины ни при чем, банкиром займутся профессионалы, надо спешить, только я не знал куда. Ротвейлер опять взвыл, Ирина Юрьевна встрепенулась, подняла голову, наши взгляды встретились – и она, согнувшись, спряталась за куст акации. Я поспешил вниз.

– Вы меня видели в окне дома Любавских, да? Что вы там делали?

Женщина сжалась как от удара.

– Только не лгите! Я запомнил ваше черное платье, но пока не выдал. Однако – если вы сейчас не скажете правду…

Она перебила поспешно:

– Да, я хотела позвать вас на помощь и пошла туда: вдруг вы еще не уехали. Но в доме никто не отозвался.

– Вы вошли?

– Нет, постучалась. Дверь не заперта, подумала: та женщина в саду.

– Убитая?

– Но я же не знала…

– Что вы про нее знаете?

– Илюша говорил, что у Любавских в воскресенье поселилась бедная родственница.

– Вы ускользнули с лужайки!

– Мне страшно, Николай Васильевич. Невыносимо страшно. Там убийца, в том направлении послышался шум.

– Откуда?

– С лужайки.

– Какого рода шум?

– Кашель или хрип… какие-то звуки… Я пошла: женщина на одеяле в неестественной позе, шея… Да вы видели! Господи, я оцепенела! Повернулась бежать – вы смотрите из окна. Я вас тоже не выдала.

– Почему? Что молчите?

– Боюсь.

– Мужа боитесь замешать? Он уже по уши влип.

– Он заперся в кабинете!

– Ложь! Не ко мне вы побежали, а Илюшу своего разыскивать, его вы побоялись выдать, а не меня!

– Нет!

– Лаковые туфли запылились…

– Нет!

– Кто брал Сатрапа на поиски?

– Нет. Леля подтвердит: Илья был в кабинете.

Взвинченный голосок из-за куста:

– Ты – натуральная курица! – Резвое появление дочки. – Его спасать надо, а не покрывать!

– Леля!

– Потому что ты уверена, что он – убийца!

– Боже мой!

– Если он сексуальный маньяк – черт с ним, пусть копыта отбросит…

– Боже мой! Вы слышите?

– Да может, еще и нет, может, он нормальный. Правда, Николай Васильевич?

– Говори все!

– Да, папа вдруг оделся и ушел, а мы записку в кабинете прочитали. Я в лес с Сатрапом побежала, мама – к Любавским. Вернулись одновременно, он на веранде, нас засек, поднялся и заперся. Тут – вы. (Мам, он обещал и приехал, видишь?) Здорово вы у него пистолет вырвали!

Школьница не теряла головы, мать, побледнев, механически, с хрустом ломала пальцы. При слове «пистолет» я, как дрессированный, бессмысленно сунул руку в задний карман джинсов и достал оружие… Да у меня ж его «органы» отобрали, лишь в дом ворвались! С тупым припоминанием рассматривал я кассету на ладони; женщины что-то говорили горячо, перебивая друг друга; я не слышал.

– У вас тут есть видеомагнитофон?

Уставились на меня, не отвечая.

– Есть?

Леля передернула плечами, взяла кассету, втроем мы вошли в дом, в полутемную от задернутых штор комнату, сели на полукруглый длинный диван, экран напротив засветился, и нагловатый голос ведущего завопил: «Дорогие мои леди энд джентльмен, вволю повеселимся! И есть благороднейший повод, ведь сегодня… кто угадает, кто такой умный?.. Да, суббота, а еще?.. Громче, громче! Правильно, интеллектуалы: день рождения нашего гениального Александра Сергеевича…»

– Шестое июня! – закричала школьница; я опомнился, вырвал у нее пульт, остановил изображение и вежливо хозяек выпроводил: неровен час, главу семейства своего на пленке обнаружат, не дадут сосредоточиться.

Разбитной тележурналист Гришка Глобус, перекрывая стук барабанов и визг скрипок, вещал жизнерадостно: «Глядите сюда! Молодые корифеи отечественного кино дарят нам сногсшибательное зрелище – пляску Мефистофелей! Их, по традиции, тринадцать – чертова дюжина…» и т. д.

В апофеозе спецэффектов вспыхивали плащи из блестящего шелка – «чередование черноты и блеска молний», по выражению эстета Гофмана, – безобразные маски лукаво покачивались, сходясь в круг на подмостках, разбегаясь по зале, подсвеченной красным; малиновые занавеси и арки из будто бы необработанного камня действительно придавали действу фаустовский колорит средневекового кабачка… Пляска окончилась, на секунду я увидел себя, Вику и Василевича за дальним столиком, она говорила что-то… Крупным планом лицо Гофмана, шутит, дружное ржанье в зале (уже хорошо приняли), компания банкиров-учредителей в импровизированной ложе, тоже с бокалами, Ильи Григорьевича среди них нет, встает Зюзя, тост, смех… Общий план, стойка бара вдали, Жорж с большой бутылкой, должно быть, кальвадос… Виктория!.. Одна, подходит к стойке… Господи, только б не прервался кадр! Прервался, красная физиономия Зюзи – опять речь… Я схватил пульт, вернулся назад, нажал на «паузу». Высокие табуреты у стойки все заняты, лица незнакомые, один из сидящих – Мефистофель! В маске. Вольнов? Но зачем соврал, будто она не подходила к нему? И нет наглядных доказательств, что подходила, что это он! Я смотрел остолбенело, в диком напряженьи: узкая загорелая спина Виктории, за ней слева – черная маска в профиль… Пауза кончилась, изображение задвигалось, Мефистофель в последнюю секунду шевельнулся, оправляя рукава камзола… у кого-то я видел этот изящный жест… сейчас не вспомнить!

Дьяволово действо покатилось дальше… Опять краснорожий председатель с речью… Я, захваченный одним впечатлением – к кому подходила Вика, кто это скрыл? – всматривался рассеянно, но все запомнил, как оказалось впоследствии, все до малейшей черточки… тосты, шуточки, шуты на сцене, знаменитые в наше бездарное время… вот полуголая Рита Райт в белом платье кокетничает с банкирами (помню, я снимал)… вторая пляска чертей, ишь, выкамаривают, барабаны, скрипки, подземный скрежет и плач зубовный; новый танец отличается от предыдущего другим рисунком, неким изыском, нарушением симметрии в чертовой дюжине… на всякий случай я пересчитал Мефистофелей… тринадцать, все правильно. Тут опять возникла сияющая супер-звезда (это уже не я снимал – напарника моего она увлекла), Рита очень серьезно слушала какого-то мужчину, наполовину скрытого малиновым занавесом… он протянул руку и коснулся ее груди. (Надо бы уточнить! По словам Вольнова, он объясниться с ней не смел.) Мимо прошмыгнула Каминская к стойке (ага, звонить Самсону!), в третий раз мелькнул Жорж. О, Вольнов, без маски, пьет апельсиновый сок… сейчас влезет Зюзя и начнется скандальчик… началось вручение «Мефисто» – это уже я снимал. На подмостки поперли создатели элитарных «Страстотерпцев» – от гримера до режиссера; каждому персонажу Глобус с юной девицей вручали по стеклянному чертику. Наконец – лучшая женская роль – божественная лучезарная Рита Райт. Бурный аплодисмент. Лучшая мужская роль – явление Карлыча, уже не в черно-серебряном костюме Мефистофеля, а в излюбленных бабьих кружевах, которыми он грациозно потряхивал… Я смотрел рассеянно, что-то подсознательно взволновало меня в предыдущих кадрах, но сейчас не осмыслить… Торжествующая заключительная речь председателя (ну как тут не вспомнить «Пир во время чумы»!)… Я вздрогнул. Что-то, связанное с Зюзей? Да ну, абсурд! И все-таки прокрутил запись назад: подвластные виртуальной воле действующие лица, как кукольные болванчики, дергались, пятясь… Прекрасная Рита и полускрытая аркой фигура в черном. (Надо непременно у нее поинтересоваться!) Мефистофель у стойки… нет, это разные фигуры… разные руки… точнее, жесты: небрежно-грациозный и грубо-властный…

Я запрокинул голову на кожаную прохладную спинку дивана, закрыл глаза, замельтешили демонские пляски-игры, в которых пропущено мною нечто важное… какофония звуков, хохот, движения и жесты, лица, лица… Надо всем дьяволовым действом довлел – так отпечаталось в потемках памяти – краснорожий председатель Зюзя с его речами.

30

Я выехал из Молчановки уже под вечер, пасмурный и душный, гроза надвигалась медленно, изводя нервы, и без того натянутые до предела. Справа вдоль узкого новенького шоссе потянулся густой елово-березовый лес: изумрудно-ажурные пятна на черно-зеленом фоне. Автомобиль нырнул в широкую колдобину, плавно выплыл, и в этом секундном промедлении я увидел под елкой меж плакучими ветвями лицо. Съехал на обочину, затормозил, выскочил… Человек скрылся, но по колеблющимся зарослям я нагнал его в сумеречной чаще, схватился за рюкзак, развернул…

– Ты что здесь делаешь?

– Я задушил ее, – прошептал Самсон. – Я хотел в паломничество…

– Куда? – Руки мои непроизвольно потянулись к его горлу – такая ненависть вдруг пронзила, нечеловеческая. – Прощайся с жизнью, урод!

Он остался стоять, покорно склонив голову, подставив шею; и эта покорность меня несколько отрезвила.

– За что?

– Она первая напала.

Эта «детсадовская» реплика вызвала во мне дикий приступ смеха.

– Маленькая беззащитная женщина! Изнасиловать тебя хотела?

Он отшатнулся, ударившись рюкзаком о еловый ствол.

– Едем к следователю!

– Сначала мне надо подлечиться.

– В психушке подлечат, так подлечат, что совсем загнешься!

– Николай, ты был прав: у меня типичное сотрясение мозга, я хотел сверить по медицинской программе симптомы…

– Для сексуального маньяка это не послужит смягчающим обстоятельством! Пошли.

– Погоди! Я сообразил, вспомнил, – шептал он таинственно, – что потерял сознание, понимаешь? Упал на левый бок, ударился левой рукой, понимаешь?

– Следователь поймет. – Не мог я с ним разговаривать, боялся сорваться, и если б у меня был пистолет… – По дороге расскажешь, поехали.

– Поехали, – неожиданно согласился Самсон, мы двинулись к шоссе, раздирая кусты и всякую мелкую зелень. Я крепко держал его за руку.

– Медицинская программа в компьютере?

– Ну да.

– Ты обычно работаешь в шерстяном шлеме?

– Я ж говорил…

– Ваня подражал тебе?

– Не знаю, ничего не понимаю!

– Во сколько ты смотрел программу?

– Я не успел…

– До убийства или после?

– Я не успел! – заорал он, рука его сжала мои пальцы – импульсивный жест испуга… вдруг вырвался и побежал «быстрее лани» назад в чащобу. Я за ним… Я сильнее, выносливее, но этот заморыш боролся за свою жизнь! Словом, я его упустил, но какое-то время еще кружил бесцельно в буйных зарослях.

По дороге в Москву удалось из автомата связаться со следователем. «Не волнуйтесь, немедленно начнем операцию по задержанию. Координаты точные?» – «Точные, с полкилометра от Молчановки. Он вдруг собрался в паломничество с Танюшей, и она его, видимо, разоблачила». – «Паломничество мы ему устроим!»

Охотничий азарт мой поутих, я задумался о мотивах глубинных, о страстях убийственных, что толкают – вопреки всякой выгоде – человека на преступление… Так задумался, что не заметил, как очутился возле дома с каменными истуканами – астроном и шахтер, поднебесье, подземелье. В расследовании почти поставлена точка, делать мне у Риты Райт нечего, но я так устал, так безумно устал, что продолжал сидеть неподвижно, навалившись на руль. В маленькой витрине «Малыша» за статуями мальчик-манекен (хорош малыш!) целился в меня из большого игрушечного пистолета. Застрявший в переутомленном мозгу позыв – если б у меня было оружие! – сработал запоздало-забавно. О чем я подумал с усмешкой, выходя из магазинчика с копией кольта в кармане. И тут же забыл об этом.

Опять сел в машину. Куда ехать? Домой отоспаться… услышать звоночек с того света и предостережение: «Не ищите мою могилу, ее очень трудно будет найти». А правда, где могила? Она так беспокоилась об этом… а где она сейчас? Тело в районном морге, истерзанное монстром, изрезанное патологоанатомом. А душа? Бессмертна… или как? Господи, подай знак! Вьется, бьется, как ласточка, на месте преступления, где ожидала убийцу, а мне имя не выдала. Он уже подготавливает пути к отступлению: мол, действовал без сознания, сотрясение, мол… Явился посмотреть симптомчики, а по ходу дела задушил свидетельницу. Должно быть, так. Но мне не давал покоя, заряжая ужасом и гневом, привходящий фактор (так, кажется, в юриспруденции называется?) – сексуальный акт… Он не вписывается ни в одну мою версию, если только… Необходимо еще раз просмотреть кассету. Две пляски Мефистофелей… «У него необыкновенные руки» – кто это сказал и про кого? Господи, этот жест, как будто человек в маске потряхивает кистями, оправляя кружево – характерный изящный жест. К нему направляется Виктория? Да ведь не может быть! А почему, собственно? Как заметил опытный милицейский чин: «Черт их, бисексуалов, разберет». Черт разберет… но лучше сейчас, здесь, поскорее! Итак, две пляски и три хвастливые речи председателя. Что еще? Ваня – мой сын… И только я вспомнил о так называемом плагиате, как из машины, с разгону притормозившей впереди моей, выскочил Василевич. Пружинистым шагом проследовал «астронавт» в серебристом костюме из триллера между статуями, я устремился за ним…

– Вы тоже к Рите Райт? – подал реплику вдогонку; он развернулся, уставился на меня. – Вам известно, что в Молчановке убита Танюша? (Сценарист молчал.) Сестра Виктории. Началось официальное следствие.

Он продолжал держать паузу, зрачки расширены (под кайфом, что ли?), наконец вымолвил:

– Вы за мной следите?

– А хоть бы и за вами?

– Глупо, сыщик. Меня удостоили звания шафера, вот приехал узнать о завтрашнем венчании.

– Так идемте.

– Не к спеху, уступаю дорогу вам. – И он так же внезапно исчез, как возник. А ведь на чем-то очень важном сбил, черт… За сталинской аркой проурчал автомобиль, отчаливая, я поднялся к прекрасной кинозвезде.

Дверь на звонок отворилась тотчас, словно меня ждали: невеста в белейших пышных до полу одеждах, в девственном венке из мелких цветочков, распущенные черные волосы покрыты прозрачной фатой.

– Николай! – воскликнула она, схватив меня за руки. – Мы завтра венчаемся в монастыре, я в экстазе!

– Поздравляю, – промямлил я и проследовал, повинуясь рукам ее, в комнату к трельяжу, где трижды отразилась невинная невеста и немолодой мрачный мужик за нею.

– Как тебе платье?

– Великолепно.

– Сейчас еще одно принесут. Я в раздумье, нужен совет человека компетентного.

– Положим, я не очень…

– Не спорь! Ты – кинооператор, в своем роде художник. Или вот это, – она крутанулась вокруг своей оси, – в стиле пушкинской эпохи, сама невинность. Или – вышитая розами рубашечка едва до бедер, сейчас увидишь!

– Лучше невинность.

– Лучше, но не совсем правдиво… наши отношения с Борей более реалистичны. Ты не поверишь, но я еще ни разу не была замужем.

– Твоему жениху повезло.

– Мне! Я не могу без него жить, я б умерла, честно. Тогда в клубе я просто обезумела от счастья.

– Кстати, – я вспомнил, – ты уже видела кассету с шоу «Мефисто»?

– Ой, мне сейчас не до этого.

– Там есть такой эпизод: ты разговариваешь у арки с кем-то, полускрытым малиновым занавесом. С кем?

– С кем… – повторила красавица безразлично, глаз не сводя со своего отражения в зеркале. – С председателем жюри.

– С Зюзей?

– Как? – Она засмеялась. – Забавно. Этот мстительный старик предложил мне ночь любви за «Мефисто».

– За жизнь, – пробормотал я, помянув «Египетские ночи». – А потом он затеял ссору с Вольновым.

– Одно с другим не связано. Я согласилась, ради успеха приходится идти на жертвы.

– Зюзя поимел ночь?

– Еще чего! Я стала невестой, все чисто.

– И приз оторвала, и вокруг пальца обвела. – Рита опять засмеялась. – Сегодня изнасилована и убита Танюша.

Сияющее лицо (три лица в трех створках) помертвело.

– Та убогая в деревне?.. Господи! Зачем ты сказал? Хочешь испортить мне радость?

– Почему гибель постороннего человека может тебе что-то испортить?

– Как тупы мужчины в эмоциональном плане. Ну, просто страшно… страшное предзнаменование. Кто это сделал?

– Муж Виктории сознался.

– Тот сценарист? Он маньяк, да?

– Черт его знает.

– И жену убил?

Логичный вопрос, который мне, до сих пор оглушенному, даже в голову не пришло задать Самсону.

Раздался входной звонок, я выскочил в прихожую, в секунду справился с замком. Пожилая тетка с большим нарядным пакетом в руках. «Ах, платье!» – Рита выхватила и умчалась к зеркалу, дверь грохнула, отрезав тетку с умильной улыбочкой. Я остался посреди прихожей, странно пораженный вопросом: «И жену убил?» Что он говорил-то? «Потерял сознание, понимаешь? Упал на левый бок…» Самсон приехал в Молчановку посмотреть медицинскую программу на компьютере, то есть подозревая у себя сотрясение мозга. «Потерял сознание» – в каком убийстве он признался? «Упал на левый бок, ударился левой рукой… левой, понимаешь?» Понимаю, на левой руке – часы… Где же тогда могила?

Рита шагом манекенщицы прошлась взад-вперед передо мною, что-то лепеча, прелестно картавя от избытка чувств; я услышал только последнюю фразу, уже из комнаты: «Так какое же лучше, Ник?» Пошел на голос; она, обнаженная, в одной коротенькой нижней юбке стояла перед зеркалом, перевеся через руку воздушный наряд. «Что есть красота и почему ее обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?»

Электрическим разрядом просверкала, прогрохотала далекая сухая гроза, озарив на миг это солнечное божество; на секунду я закрыл глаза, ослепленый проскользнувшей тайной! Вторая за один день невыносимая встряска, словно страсть и смерть неразлучны… но она жива! Не мигая, не смущаясь, она наблюдала в зеркале, как я медленно подходил… подошел, глаз не сводя с мерцающего сердца. Она спросила:

– Сексуально, да?

– Очень.

– А ты чуть настроение мне не испортил…

– Погоди! Ты рассказала Гофману про Танюшу?

– А что, это такая тайна?..

Она не договорила – в дверь опять позвонили. Таинственная звезда, мгновенно натянув коротенькое платье, выскочила в прихожую, залепетала капризно:

– Я в мучительном раздумье!

– По поводу венчания? – мужественный голос тугодумного жениха.

– Что ты, Боря! Как тебе это платье?

– Шикарно. А подлиннее нет?

Они вошли рука об руку, секс-символ так и замер.

– Вот и Николай Васильевич сомневается: длинное или короткое?

– Я на минуту, Борис, сейчас ухожу.

– Ин-те-ресно! По какому, собственно, делу…

– Я из Молчановки. Танюша…

– Черт! С монастырем этим совсем забыл про сеанс.

– Она убита. Ведется официальное следствие.

Борис явно не поверил, перевел взгляд на невесту, та кивнула.

– Ребят, вы меня разыгрываете?.. – Тут он спохватился (дошло!), посуровел, мужественное лицо затвердело. – Но кто? Кто убийца?

– Следствие еще не раскрутилось. Сегодня вскрытие, а обыск и допросы завтра.

– Да какого ж откладывать…

– Собака нужна, и бомжей ищут, которые возле дома напротив в ту ночь пировали. Ладно, не буду вам мешать.

– Да погодите же!

– Не могу. Он на свободе.

– Убийца? Вы знаете, кто он?

– Есть у меня подозрения…

– Кто? – выпалила Рита; жених вставил:

– Он же не имеет права разглашать. Но расскажите что можете!

– Некогда.

– «Он на свободе»… Вы должны его выследить? – догадался Вольнов. – Я могу помочь? Танюшу жалко!

– Вы здесь будете?

– Мы собирались на одну тусовку, на премьеру, но если надо… да, Гретхен?

– Нет, нет, планов не меняйте. И вообще – никому ни слова, можете спугнуть.

– Да кого? – вскрикнула актриса.

– Человека очень умного и жестокого. – Я пошел в прихожую; они, как зачарованные («вечные дети»), за мною. – Да, вот что! – вспомнил я уже в дверях. – Когда вы подали идею экранизации «Египетских ночей», Василевич был под кайфом?

– Вроде нет… А вообще не знаю, не заметил.