Текст книги "Век кино. Дом с дракончиком"

Автор книги: Инна Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

4

Не появились они и в понедельник. А мне опять приснился мальчик. Точнее, я знал, что это Ваня, но его не видел: он прятался и смотрел на меня из-под земли… Вот такое сюрреалистическое ощущение: взгляд из-под земли, от которого стало невыносимо страшно, такая мука охватила (земля гладкая, черная, злые колючки на ней), такая мука, что я проснулся в ожидании звонка. «Не ищите мою могилу, ее очень трудно будет найти».

Слава Богу, обошлось. Но потом, после разговора по телефону с Самсоном, я упрекнул себя в малодушии. «Обошлось»! Они, должно быть, мертвы. «Не ищите мою могилу…»

Естественно, я сразу попытался отстраниться: какое мне, в сущности, дело до сценариста и его семьи? Мы так давно не виделись, что, встреть я Ваню – наверняка не узнал бы. И вообще, человек я черствый, холодноватый (прохладный, так сказать), уединенный. Но это сновидение, этот зов незнамо откуда, из каких-то, мерещилось, посмертных сфер, – не давали покоя. И, получив заработанные позавчера в клубе наличные, отправился я зачем-то в Молчановку. От нечего делать – новой работы пока не предвиделось, а «пушкинский» замысел, кажется, испарялся, превращался в исчезающее привидение на засвеченной пленке.

Молчановка и встретила безмолвием, дом не заперт, но пуст. Прошелся по новеньким комнатам, еще пряно пахнущим краской, лаком, деревом… нашел вчерашнюю лужайку, на которой Танюша – с вечера, что ль? – так и лежит. Увидев меня, что-то быстро спрятала под сборчатый подол. Так большая уже девочка прячет куклу, интеллигентная дама – бутылку, ну а убогая… что-нибудь эдакое – молитвенник, четки… Сестры одной породы (темноволосые, маленькие, одна красива, другая нет), и потаенная страстность, внутренний огонь – в обеих, но разного свойства: сладострастие Виктории – и какая-то блаженная придурковатость в младшей.

– Зря вы с больным позвоночником валяетесь на земле, – с ходу начал раздражаться я; эта женщина раздражала как нечто чужеродное.

– Мне хорошо, тепло. Их нет нигде?

– Нету. – Я сел на белый стульчик; ажурная мебель так и осталась под липой символом дачного уюта и беззаботности, длинных душных дней. – Звонил Самсону, он уже побывал в милиции. Там, конечно, глухо: приходите на днях. Для «дела» нужны трупы.

– Они убиты.

– Да что вы, как Пифия! – Я и сам подозревал истину, но не мог унять раздражение. – Самсон сумел связаться с одним крупным чином: в сводках происшествий за сутки ни среди убитых, ни среди раненых Виктории с сыном как будто нет.

– Как будто?

– Ну, согласно описанию. Он обзвонил больницы и морги… У Вики всегда при себе удостоверение Союза кинематографистов, понимаете?

Она кивнула и произнесла:

– Вам же сказано было про могилу.

– А вы, помнится, к чему-то приплели Иоанна Кронштадтского.

– Это слова последнего русского императора: «Не ищите мою могилу, ее очень трудно будет найти». Святой увидел его во сне. Оба были еще живы.

У меня мурашки по спине поползли.

– Вы рассказывали об этом Ване?

– Рассказывала, он был потрясен.

– Зачем забивать голову?..

– Мы должны знать. Чтобы спастись. – Она помолчала, глаза засверкали, странно преображая лицо. – Николай Васильевич, их надо найти.

– Если они убиты, то какая разница…

– Похоронить по-настоящему. И вы должны остановить его.

– Кого?

– Не знаю. Тайное зло – самое страшное.

– Почему именно я?

– Вы добрый и умный, не возражайте. Сегодня ночью я решилась открыть вам секрет. Позвала – вы приехали.

– Знаете, все эти болезненные экстазы…

– Я говорила сестре, – продолжала она, не слушая, – это несправедливо. Ванечка – ваш сын.

Я медленно переваривал «секрет». Никогда не мечтал о детях, но вот сейчас (в свои сорок два) вдруг возмутился: и впрямь несправедливо!

– Это точно?

– По ее словам – точно.

– А Самсон знал?

– Из-за него она и молчала.

– А, прочный творческий союз! – Я отчего-то разозлился… скорее всего – на самого себя. – А если вдруг узнал?

Больная сразу уловила подспудный смысл моего вопроса.

– Возможно, отомстил бы. Но не так. Не смертельно, он слабый.

– Сильный от силы, слабый от слабости такое могут сотворить! А эта творческая личность… Хотя нет! – осадил я себя. – Неверной жене отомстить – еще туда-сюда, но чтобы мальчику… нет, невозможно!

Танюша вновь пустилась в странности, проговорив отстраненно:

– Между ними стоял страх.

Я не смог поймать «опущенный долу» синий взор.

– В каком смысле? Объясните.

– Не могу. Я так ощущаю. А вы в этом разберетесь.

– Зачем мне? – невольно вырвалось.

Она прошептала:

– А Ванечка?

Опять всплыла «погребальная» фраза: «Не ищите мою могилу…» – опять холодок по коже…

– Он знал, кто его отец?

– Нет, конечно.

– Расскажите о нем.

– Ваня хотел стать музыкантом, жил музыкой.

– «Пинк флойд»? – рассеянно уточнил я.

– Нет, настоящей. – «Экстаз» прошел, Танюша отвечала вполне здраво. – Уже сам немного сочинял и пел, у него абсолютный слух.

– Как у моей матери, она была певицей… А что там ваш знакомый говорил о «травке»?

– Это произошло на той неделе, в среду. Он к нам в ночлежку приехал в четверг такой взволнованный. Постепенно успокоился, рассказал. Они действительно курили марихуану с банкирской дочкой, и их застал отец.

– Банкир?

Она кивнула:

– Возник скандал, он объяснялся с Самсоном и запретил Лелечке встречаться с Ваней. А Самсон еще с утра был наэлектризован, по Ваниным словам, у них с Викой произошла ссора.

– Из-за чего?

– Неизвестно.

– Откуда взялась марихуана?

– Ваня не сказал.

– Надо с этой дочкой побеседовать.

– А вы знаете, где они живут?

– Самсон объяснил, просил держать с ним связь. Если тут замешаны наркотики… понимаете?

– Нет, я Ване верю: он только раз попробовал и дал слово, что больше не будет.

– Как можно верить мальчишке… да еще в нынешнем резвом разврате?

– Грех коснулся его, но еще не овладел. Ваня одинок и горд в своем призвании, ему самолюбие не позволит опуститься.

– Что хорошего в чрезмерной гордости и самолюбии?

– Это по юности, от неуверенности в себе, пройдет. У него живая душа, отзывчивая.

Мы заговорили о сыне моем (да правда ль это, неужели у меня есть сын?) как о живом. Да почему бы нет, почему он должен умереть в свои шестнадцать? Какой дьявол так распорядился?

Танюша продолжала:

– Конечно, Ваня сильно увлекся этой девочкой, дело зашло далеко.

– Далеко? Он рассказал?

– Как раз по его умолчаниям я и догадалась, что поначалу взбесило банкира.

– То есть он застал их… Однако здесь завязался тугой узелок! – Я помолчал, раздумывая; наконец решился: – Таня, ваша сестра никогда не увлекалась черной магией?

Убогая не впала в припадок, лишь перекрестилась и ответила спокойно:

– Никогда.

– У них в прихожей мы с Самсоном нашли листок бумаги, на котором ее рукой написано: «Приди ко мне тот, кто под землей».

– Вика жила только здешним миром, «иной» для нее не существовал.

– Ну, от неверия до суеверия один шаг, как известно. А вы ее давно не видели.

– По словам Ванечки, она не переменилась.

– И тем не менее это очень похоже на заклинание, согласитесь. Над текстом рисунок: какое-то насекомое… или не насекомое… По первому впечатлению – жук, паук.

– Паук из-под земли?

Мы глядели друг на друга с нарастающим недоумением; мне самому-то казалось диким: да чтоб Виктория, с ее здравым смыслом, вызывала какого-то демона-паука!

Больная встрепенулась:

– В прихожей на полу, вы сказали? Листок обронили нечаянно.

– Да уж, у Вики такой порядок, все на своих местах… Правда, исчез ковер из спальни.

Танюша ахнула. И словно эхом прошелестели высокие травы, по ветвям прошло волнение – и на поляне возник Борис Вольнов. Вот уж кого не ожидал встретить в здешнем растревоженном улье! Оказалось: с больной условились, киноактер – секс-символ России за прошлый год – будет делать ей мануальный массаж.

– Это дело тонкое. Вы умеете?

– Ага. Еще студентом каждое лето ездил на шабашку. Одному там позвоночник зацепило, ну, помог вправить. А потом даже курсы специальные кончил, восточной медицины. Раз Бог дал руки, надо их использовать.

Руки прекрасной формы, сильные и нежные, с эротической рыжеватой порослью. Да и весь Боря неотразим, с головы до ног… вон даже больная не устояла.

– Надеюсь, Виктория Павловна отыскалась?

– Нет.

На подвижном лице – промельк тревоги… точнее, разочарования. Понятно, что не ради бедной Танюши он сюда прискакал; заполучить роль любовника пушкинской Клеопатры – о чем еще может мечтать актер!

Оставив их заниматься делом, я отправился на поиски семейства банкира.

5

Дом – такой как у Самсона, двухэтажный, с гаражом, но – ухоженные цветники, подстриженные кусты, почти английский газон и даже маленький бассейн – почти американский. Здоровенный красавец ротвейлер – лай, рык, беснованье, – которого уняла хозяйка, изящная женщина в сарафане в цветочек, глаза беспокойные.

Я представился: давний знакомый Любавских. Николай Васильевич – Ирина Юрьевна.

– Они так и не появились?

– Нет.

– Ужасно! Вы слышали, тут в окрестностях действует банда? Грабят и убивают.

– В доме ничего подозрительного…

– Они душат удавкой!

– Виктория с сыном исчезли в Москве, до Молчановки не доехали. В моргах и больницах как будто нет о них сведений.

– Ужасно! Хотите позвонить?

– Поговорить с вашей дочерью, если не возражаете.

– Возражаю, – с любезной улыбкой, но твердо сказала мать. – Леля не имеет никакого отношения к этой истории.

– К какой истории?

– К их исчезновению.

– Они с Ваней дружили.

– Раздружили. Мы запретили ей общение с этим юношей.

Из-за декоративных кустов раздался злой голосок:

– Да кто вы такие, чтоб мне запрещать!

Перед нами возникла мокрая, почти голая нимфа (в условном купальничке) – этакий забавный коричневый от загара зверек. Мать заплакала и скрылась в доме.

– Что это вы, мисс, так круто с родителями!

– Надоели. А вы чего тут вынюхиваете?

– Ты же слышала.

– Ладно. Пойдем покурим.

– «Травку»?

– Буду я на вас тратить.

Понятно, кто кого из детишек угощал марихуаной. Она увлекла меня за кустики на клетчатый плед у самой воды, голубой от облицовочной плитки; солнечно-голубые блики дрожали от легкого ветерка, отражаясь на смуглом личике; собака прилегла рядом, положив морду на ее колени. Закурили мои сигареты.

– Говорите тихо-тихо, правда. Они сейчас разорились, с ума сходят из-за «Фараона», – сообщила девочка, мило улыбнувшись.

– Чему радуешься? И твой комфорт под угрозой.

– Себе я заработаю.

Энергия неприрученного зверька бродила в ней через край; я предостерег:

– Это грязный путь и жестокий. До смерти.

– Не боюсь. Ваня умер – и никаких проблем.

Я воззрился изумленно:

– Умер? Что ты знаешь?

Она передернула плечами:

– А что еще могло случиться?

– Может, в аварию попал.

– Об этом же нет сведений, вы сказали.

– Ну… оказался нечаянным свидетелем убийства матери, испугался и где-то прячется.

– У Ваньки были свои загибы, но он не трус.

– Какие загибы?

– У него тетка ненормальная, сдвинутая на религии. И его слегка сдвинула.

– То есть?

– Тут грех, там грех. Старая дева, меня от них воротит.

– Значит, под влиянием тетки Ваня отказался от плотских утех?

Девочка засмеялась:

– Ну и выраженьице… Прям отказался! Разумеется, я победила.

– Но в среду у вас была последняя встреча? Или нет?

Она взглянула исподлобья:

– Последняя.

– Из-за скандала?.. Расскажи.

– Вам-то чего надо?

– Ваня позвонил мне позапрошлой ночью и сказал: «Не ищите мою могилу, ее очень трудно будет найти».

Девчонка отшатнулась, чуть не упав в воду (пес зарычал). Потом задумалась, сдвинув бровки.

– Вот и врете! – закричала с торжеством. – У них телефона нет!

– На даче нет, но он вечером уехал в Москву.

– Кто вам сказал?

– Его отец… то есть Самсон.

Загорелое личико слегка омрачилось.

– Эти отцы… ладно, пусть живут. Ну, в прошлую среду часов в десять мы курили у них в гараже.

– Чуть ли не в присутствии Самсона?

– Он еще днем порулил в Москву. И Вика уехала.

– И все равно: другого места не нашли!

– Глупо, конечно, да ведь туда никто не заглядывал.

– А рабочие?

– Они за билетами на самолет подались. Слышим стук во входную дверь, Ванька запаниковал и стал одеваться.

– Вы голые, что ль, курили?

– В этом самый смак. И нечаянно опрокинул ведро на железный ящик с цементом. Грохот. Явление моего папаши. Сцена. Явление его папаши. – Леля принялась хохотать. – Вы б их видели! Кретины. Пришлось дать нерушимую клятву, что дружбе нашей пришел конец.

– Нерушимую? Точно?

– Под салютом всех вождей! – Девочка подняла руку в пионерском жесте, потом протянула ладонью вверх. – Дай, дяденька, еще сигаретку.

А пальчики дрожат… да она вся дрожит, в такую-то жару, под тридцать! Наркоманка?.. И вдруг мне передался ее страх, острый, потаенный. Она по привычке передернула плечами, словно стряхивая назойливое насекомое, и засмеялась:

– Самсон совсем опупел, ведь папа собирался доллары ему отвалить на кино.

– А после инцидента раздумал?

– Они вроде помирились. Тот обещал сына в столицу сослать.

– Однако Ваня уехал только в субботу. Уж не за кассетой с «Пинк флойд»? – выстрелил я наугад и, кажется, попал в точку, она отвернулась. – Мне известно, что для тебя.

– Ничего вам не известно!

– Он любит настоящую классику.

– Ну и что?

– А то, что вы тайком продолжали встречаться.

Она отрезала упрямо:

– Я его не видела с той среды!

– Ваня тебе не рассказывал про видение Иоанна Кронштадтского?

– Он с этой историей носился… она его просто взвинтила.

– А тебя?

– Выдумки.

– Будь по-твоему. Но эта фраза – «Не ищите мою могилу, ее очень трудно будет найти» – разве не служит доказательством, что именно Ваня мне звонил?

– Во сколько?

– В 3.15 утра.

Она обхватила плечи руками, явно стараясь унять дрожь.

– Он тоже явился вам во сне?

– Да, приснился. Но звонок был реальный.

– В три утра? Да вы все выдумали, чтоб меня подловить!

– Подловить?

– Разжалобить «могилой». С чего бы он вам стал перед смертью звонить? Кто вы для него такой?

– Это странно, девочка, но это правда.

– Ага, заливайте… видения, явления! Нормальный человек назвал бы имя: «Меня хочет убить неуловимый Джо!» Разве нет?

– По логике – да. Но их исчезновение слишком необычно. Я даже не могу понять, где произошло преступление: ни на квартире, ни на даче нет никаких следов борьбы.

– Значит, по дороге.

– Я должен был вчера привезти их в Молчановку.

– Значит, кто-то другой повез.

– Виктория позвонила бы мне, предупредила. Она человек обязательный, отнюдь не забывчивый. И их было двое!

– Ну и что?

– Мотив совершенно непонятен. Ограбление – у Любавских почти все наличные ушли на строительство дома. Сексуальное домогательство – маньяк не напал бы на двоих.

– От Самсона сбежали, он такой зануда.

– Куда, на какие шиши? Их документы дома… И ты не представляешь, как Виктория горела будущим фильмом, она им жида.

– Представляю. Жить – это длить кайф.

– Глупо, примитивно.

– А кино? Тот же наркотик. Что – нет?

– Обычно – да, к сожалению. Но ведь надеешься – а вдруг?..

– Вы тоже киношник?

– Кинооператор. Идея у Самсона как будто любопытная… А, да что теперь!

– Неужели он талант?

– Вообще-то средненький. Вот Виктория – да, она всегда фильм вывозила.

– А чего она не сменила его?

– Самсон не только сценарист, но и муж, – ответил я рассеянно, подумав: «Необходимо повидаться с Василевичем!»

– Да мужа еще легче турнуть, тем более такое страшилище. Вика – шикарная женщина, любого может сманить, правда?

– Правда, – согласился я, помянув в душе молодость.

Эта бесцеремонная девица походя, простодушно коснулась каких-то «болевых точек» в разворачивающейся – медленно, замедленной киносъемкой – картине… преступления? Да, они мертвы, пришла откуда-то окончательная уверенность, уколов сердце. Вот откуда: «Ваня мертв – и никаких проблем», – как уверенно произнесла она! Не простодушие, а бесчувствие, констатация факта. Что-то скрывает, и не я ее допрашиваю, а она меня.

6

Впереди по бетонным плитам шел старик с узелком, как-то странно крался, прижимаясь к живой, сомлевшей от жары изгороди из кустов и деревьев. Дышать нечем, а этот весь в черном, тяжелом, чуть ли не в пальто… Вдруг обернулся. Это же Никита Савельевич!

Раскланялись, он, конечно, засыпал меня вопросами, но ответов толком не было. Нет, не нашлись. Не знаю. Не представляю!.. «Ванечка», – повторил он раза три и всхлипнул. Вчера мне было не до бомжа, сейчас я пригляделся к нему внимательно, заинтересованный некоей двойственностью облика его, манер и речи. Шаркающие шаги, иссохшее тело, седины, сутулость, робкий взгляд слезящихся глаз… Меня внезапно осенило: не приметы возраста, а следы какого-то душевного надрыва. Он не старик.

– Никита Савельевич, извините за любопытство, сколько вам лет?

– Осенью пятьдесят стукнет. Я выгляжу постарше, правда? Все от одиночества, точнее, от недостижимости идеала.

– Какого идеала?

(Уж не Танюшу ли он имеет в виду?)

– Вам открою, Николай Васильевич. Танюша говорит, вам можно. Я должен жить и умереть праведником.

Эге! Крыша-то у нас далеко заехала.

– Благородное стремление, – осторожно поддакнул я.

– Но для меня, ирода, почти недостижимое! – яростно, в духе «пророка» пророкотал Савельич.

– Отчего же?

– Безумно люблю деньги.

– Да зачем вам праведность-то?

– Как зачем? Ведь в ад попаду!

– Это вас Танюша настроила? – спросил я уже шепотом (мы выходили на лужайку, где на одеяле лежала она и киноактер возвышался над ней на коленях).

Савельич прошептал:

– Своим путем дошел, а она укрепила.

Да, дурдомчик… который тут же получил новое развитие: бомж развязал свой белый узелок, развернул на травке перед больной – буханка и пучок зеленого лука.

Борис весело поинтересовался:

– На паперти насобирали?

– Так она, кроме хлеба, не ест ничего. А вы здесь на земле делали массаж?

– Мануальную терапию. В кабинете Самсона Дмитриевича, на диване. Таня, я предупреждал: земля пока полностью не прогрелась.

– Пойду еще одеял принесу.

Она кивнула, не открывая глаз, Савельич резво удалился, я спросил:

– Борис, это ваш джип на улице стоит?

– А что, мешает?

– Да нет. Мощная машинка. Вы хорошо знаете Василевича?

– Ну, вместе учились, он на сценарном, на шабашки ездили. И хобби у нас общее.

– Какое же?

Киноактер засмеялся.

– Коллекционируем женщин. Пардон, Татьяна Павловна, шутка.

Положим, о победах Вольнова легенды слагаются. Из многолетней своей практики я вынес убеждение: врожденному лицедею вовсе не обязательно (и даже вредно) быть магнатом ума, именно пустота может стать многоликой. Мое убеждение несколько поколебалось, когда Борис заметил серьезно, уловив умысел моих расспросов:

– Не знаю, что их связывало с Викторией Павловной, но Лев уехал из клуба рано, это я помню. А вот с кем она отбыла, не знаю.

– Со мной. Я отвез ее на Плющиху.

– Она там живет?

– Да. Сценарист женат?

– Сейчас находится в состоянии развода.

– А вас, кажется, можно поздравить? Восхитительная женщина.

– Ведь правда? Я счастлив.

Борис улыбнулся нежно, даже застенчиво, а из кустов подкрался к нам старик. То есть бомж. Не старик и не бомж, а весьма загадочная личность в черном.

– Долго вы одеяло искали, – заметил я, он смутился. – Так и не нашли?

Бесцветные глазки хитренько блеснули.

– Я позволил себе… немножко увлечься. – С таким сладострастием говорят о тайном пороке.

– Коньячку хлебнули?

– Я не пью! Ну, вчера за святой праздник. Соскучился по компьютеру, не удержался, включил.

– Вы – компьютерщик?

– Профессионал.

– А сейчас чем занимаетесь?

– Спиртным торгую.

О Русская земля, каких сынов ты только не рождаешь!

– Вы там программу не стерли? Самсон на компьютере сценарий обрабатывает.

– Боже сохрани! Только не он последний на нем работал.

– Не понимаю.

– Как бы попроще?.. Прежде всего: компьютер был выключен некорректно.

– Как это?

– Кто-то варварски выдернул вилку из розетки, предварительно не выйдя из системы, так нельзя…

– Понятно. Дальше!

– Я заинтересовался, просмотрел записи о событиях в системе. Некто запустил программу «преферанс» 6 июня в 23 часа. И играл до 23.40, после чего грубо выдернул…

– Да, да! Может, Самсон устал от Пушкина и так заигрался в карты, что…

– Исключено! В «преферанс» играл Ваня.

Присутствующие шевельнулись, больная открыла глаза, я сказал с досадой:

– Ваня в десять уехал в Москву. Вы так доверяете технике…

– А вы профан! – отрезал кроткий Савельич, обидевшись. – Для специалиста очевидно, что программу «преферанс» запускал пользователь под логином «Иван». У отца свои координаты.

– Какие?

– Пароль «Клеопатра» – я по его намеку в воскресенье догадался. Так вот, игра была оборвана внезапно. Это самые последние данные, больше компьютер не включали.

После паузы киноактер, наморщив лоб, выразил мое мнение:

– Черте что!

– Никита Савельевич, – вмешался я, – вы полностью отвечаете за свои слова?

– Стопроцентно.

– Неужели так просто вычислить последнего пользователя?

– Нет, конечно. Но в данном случае… Ванюша говорил в четверг, что после скандала отец запретил ему играть на компьютере.

– Он хотел убрать его от греха подальше в Москву.

– Ну да! И получается, поставил на программу «преферанс» аудит.

– Запрет?

– Нет. Своего рода фиксация событий в системе, понимаете? Он хотел проследить, нарушит ли сын его запрещение. Вот и проследил.

– Потрясающе! – восхитился Вольнов. – Значит, сын вернулся потихоньку поиграть, а отец, видимо, заснул…

Я перебил:

– Он спит в кабинете возле компьютера.

– Ну, прогуляться пошел.

– Самсон сказал, что допоздна работал над сценарием.

– Да может, перерыв сделал! Мальчик услышал его шаги и выдернул вилку из штепселя.

– Ага, Самсон рассердился, – подхватил я, – и убил его. Заодно и жену.

– Но если Ваня успел спрятаться… за шкаф, например. Потом улучил момент и сбежал на станцию.

Я задумался (за шкаф… или из окна сиганул?), так что вздрогнул, услышав голос Танюши:

– Николай Васильевич, добейтесь от Самсона: где действительно он провел ночь с шестого на седьмое июня.