Текст книги "Век кино. Дом с дракончиком"

Автор книги: Инна Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

ВЕК КИНО. ДОМ С ДРАКОНЧИКОМ
Детективные романы

ВЕК КИНО

1

Мне приснился сон, нечто смутное, мутное; отчетливо – лицо мальчика, он говорил что-то… как вдруг я очнулся от звуков «земных», бессознательно схватил телефонную трубку и услышал: «Не ищите мою могилу, ее очень трудно будет найти». Отбой. 3.15 утра. Не успев удивиться, ушел я вновь в блаженные объятья бога сна, словом, эпизод «заспал». Не подозревая, как впоследствии буду мучиться им, этим лицом, этой «могилой».

Окончательно проснулся в первом часу, впрочем, и заснул где-то в три: в ночном клубе «Артистико» происходило вручение новоявленного киношного приза (от благородных баронов… то есть банкиров) под девизом «Мефисто». Это дьяволово действо я и снимал: я – кинооператор.

Там, очень кстати, встретил старинную свою приятельницу – режиссера Викторию Павловну Любавскую, которая предложила мне работу: новая версия «Египетских ночей». Ну, на нынешнем бездарном «безрыбье» – да еще Пушкин! – с трепетом согласился. Договорились так: сегодня я отвожу Викторию с сыном на дачу, где состоится решающий разговор с мужем ее (сценаристом) и со спонсором-продюсером. Заодно и новоселье. Любавские как-то умудрялись процветать всегда и везде – и вот только что сдали себе в эксплуатацию новенький загородный дом.

В три, как условились, звякнул – нет ответа. В полчетвертого – тоже нет. Странно. Может, линия барахлит? Поехал наобум – на Плющиху, где не был тыщу лет… Точнее, сюда нынче ночью я ее и доставил, расстались во дворе, стиснутом неоштукатуренными стенами, мрачном мирке, где безумствовал я когда-то в любовном исступленьи… по ней, по ней. Однако время – милосердный лекарь. Дом в два этажа в глубине за акациями, куда процокала она, а я поплелся назад к машине, с утомленной головой и пустым сердцем.

Полутемный, с отрадной прохладой подъезд, коричневая дверь – ни ответа, ни привета… Нет, все-таки женщины – «порождения ехиднины»! Неужели забыла и отправилась за город своим ходом? И я отправился на поиски их Молчановки – неподалеку, по словам Вики, от Кольцевой, на север; ради «Египетских ночей» я б к черту на кулички отбыл.

А жара стояла несусветная; приостановился на Садовом кольце водички купить; из салонного сквознячка вылез в уличное марево, прямо в кучку бомжей, которых гуманисты-иностранцы (бельгийцы, кажется) задарма поили кофе с булочками. И наткнулся, чуть не наступил на Викину сестру в ярко-зеленой кофте и красной юбке; она сидела на кромке тротуара рядом с замшелым стариком – оба пили из бумажных стаканчиков. Ночью же в клубе на мой вопрос о Татьяне (из чистой любезности – ни с какой стороны эта придурковатая меня не волновала) Вика ответила: исчезла куда-то, ничего о ней не знаем, мол. Сегодня узнаете, подумал я с искренним злорадством, прямо на новоселье в загородный особняк и доставлю. Маленькая месть.

Долго уговаривать не пришлось. То есть вначале она отказалась наотрез (и старик чего-то там лопотал), потом задумалась, опустив голову; я уж было терпенье потерял; и вдруг говорит: «Да, надо ехать. Никита Савельевич, поехали». Ну, тут я совсем развеселился. «Может, еще кого прихватить? Место есть». – «Нет, мы вдвоем». Она с трудом приподнялась и, поддерживаемая стариком, побрела к моей старой «пятерке», согнутая в пояснице почти под прямым углом (как на известной иконе Серафима Саровского… ни к селу ни к городу всплыл святой). «Что с вами?» – в тоне моем невольно проступила брезгливость, не выношу уродства. «Что-то с позвоночником, – угодливо отозвался старик. – Лечить надо, а Танюша не желает, может, вы уговорите». А она приподняла лицо, улыбнулась и сказала: «С праздником вас, Николай Васильевич!» – «А что мы сегодня имеем?» – «Троицу Святую».

Они сели на заднее сиденье; от нечего делать я стал расспрашивать; сквозь гул мотора, сквозь оранжевый блеск и суету уходящего дня два голоса за плечами поведали историю (повествовал в основном бомж). Года три назад Татьяна усыновила сироту – побирушку с церковной паперти, у которого оказалось редкое заболевание мозга – и можно было сделать операцию, за большие «бабки». Она продала квартиру в центре (еще родительскую; они с Викой сводные, по отцу). Мальчик скончался под ножом, а Татьяна стала бродяжкой.

– Вы настолько горды, что не пожелали попросить помощи?

– Мне не нужна помощь, – был ответ. – А о своих я осведомлялась, я про них знаю.

Ну, пусть сами разбираются.

Где-то в шестом часу мы разыскали Молчановку – новобогатенький поселок, тривиальный шик которого несколько смягчался дикой зеленью, виллы-мухоморы выросли в лесу. Никто ни про кого ничего не знает, я чертыхался про себя, покуда в конце одной просеки на открытой веранде розовато-кирпичного двухэтажного особняка не заметил покуривающего Самсона – супруга. С нарастающим изумлением наблюдал он, как мы подъехали к воротам, выгрузились и я на руках поднес ему невестку.

– Вот вам подарок к Святой Троице!

– Клади сюда! – приказал он нелюбезно, кивнув на шезлонг. – Танюш, что случилось, где ты пропадала?

За нее ответил я:

– Они с Никитой… как вас там?.. Савельичем «калики перехожие», милостыней живут. (Самсон нахмурился.) Позови-ка Викторию.

– Она еще из Москвы не приехала.

Вот тут впервые почувствовал я ноющую какую-то тревогу. И поделился ею с Соном (дурацкое это прозвище было у супругов в ходу в интимные моменты, я знал от Вики).

– Не-по-нят-но! – протянул он нервно. – Предстоят ответственные переговоры с продюсером…

– А Ванечка где? – подала голос невестка.

– Где угодно. Надеюсь, с матерью. Он сегодня в Москве ночевал.

– А ты? – поинтересовался я.

– Здесь, естественно. Вчера закончили, с рабочими рассчитались. Из-за них тут и торчал, сегодня же отбываю.

– Что так?

– Человек я изнеженный, испорченный… без горячей ванны и телефона – не человек. Мне лично этот дом не нужен!

Самсон буквально повторил жену. «Мне лично этот дом не нужен, – говорила она ночью в клубе. – Для творца нашего строим, вдохновение неразлучно с уединением…»

– Ну, хоть покажи, похвастайся.

Комнаты в английских обоях благородных темных тонов почти пустые, кое-где повстречались раскладушки, одинокий столик с магнитофоном, табуретки, гардероб с зеркалом… Впрочем, Самсонов кабинет скудно, но обставлен – диван, шкаф, кресло, письменный стол с компьютером… «Какой прогресс! Занимаешься Пушкиным на компьютере?» – «Весной освоил, соблюдение тайны творчества гарантировано». – «То есть?» – «Вносится пароль, программа блокируется, „Клеопатра“ недостижима». – «А что, у тебя собратья по перу замыслы воруют?» – «Да ну… но ведь забавно!» – «И облучения не боишься?» (Мнительность Самсона мне была известна.) – «Есть приемчики. Говорили, железки помогают, но лучше всего, – Самсон понизил голос, – чистая шерсть. Покрыть голову…» Позади послышалось отчетливое хихиканье, мы обернулись: старик нищий слушает, вытянув худую длинную шею, как гусь. Сценарист усмехнулся пренебрежительно: «Вот экземплярчик гомосапиенса, а?» – и забрюзжал: «Библиотеку нет смысла на лето перевозить, а без книг я не жилец на этом свете!»

На первом этаже кухня, «удобства» и гараж. «Викины причуды – прямо из кухни за руль, видишь дверцу? – сквозь Сонин сарказм проступали и горделивые, и тревожные какие-то нотки. – Там нечего смотреть, строительный хаос…» – «Да ладно, не извиняйся, посмотрим…» – Мы протиснулись в просторное полутемное помещение, за нами – Савельич неотступной тенью (подружка его осталась в шезлонге), вспыхнуло мертвенно-голубое мерцанье.

– А машина-то где?

– Пока за домом, тут еще сохнет все.

– И сам ремонтировать будешь? – недоверчиво уточнил я, заглянув в автомобильную яму.

– Научусь. – Он подмигнул. – Научился же я водить.

Ага, за энное количество лет; тут ему жена сто очков вперед даст.

Выйдя на белый свет, Самсон опять закурил и пробормотал в пространство:

– Набирает людей, не посоветовавшись со мною.

– Ты что-то имеешь против моего участия в съемках?

Он не успел ответить: по широкой дорожке в разноцветных плитах, в ослепительных солнечных пятнах приближалась к нам блестящая известнейшая пара – Борис Вольнов и Рита Райт – герои вчерашнего шоу в ночном клубе «Артистико».

2

В какое-то мгновенье меня будто позвал настойчивый взгляд, я обернулся: за столиком в глубине залы с полукружьями арок и малиновыми занавесями незабвенная Виктория, смотрит в упор. В «перекуре» – мы снимали в очередь с напарником – подошел поприветствовать; она сидела со Львом Василевичем, сравнительно молодым, но шустрым сценаристом. «Вот, Коля, замахнулась на Пушкина, грядет двухсотлетие!» – «Прекрасно». – «Ты не хочешь поучаствовать?» – «Хочу – не то слово!»

Тут как раз окончилась «пляска чертей» (ключевой момент шоу), они рассеялись по зале, и находчивый Василевич подозвал одного из Мефистофелей: «Боря!.. Виктория Павловна, вы знакомы с Вольновым?» – «Лично – нет». – «Уверен, он вам необходим». – «А я не уверена». Она сразу подобралась и насторожилась: женственная и любезная, Вика мгновенно преображалась, коль речь заходила о работе. Но Вольнов уже подскочил, виляя хвостом, и непринужденно представился. Трехминутный разговор, о «Египетских ночах» – ни слова. И все же в Молчановку актер получил приглашение, очевидно на «смотрины».

А хозяйки все не было. «Задержалась в Москве, – объяснял хозяин на ходу. – Будем надеяться, уже в пути, раз столько гостей назвала…» Привел он нас в уютное тенистое местечко под липами, где, оказывается, был уже накрыт стол под полосатым зонтиком и стояли вкруг узорчатые белые стулья из пластмассы. В суете знакомств про бомжей забыли, как вдруг они выросли из зарослей, держась за руки, точнее, скрюченная Танюша повисла на Савельиче.

– Где сестра? – спросила она с ужасным беспокойством.

– Если б я знал! – Самсон нервозно взглянул на наручные часы. – Полседьмого…

– Семь, – уточнил я.

– Да? Остановились. – Он подкрутил колесико. – Ничего не понимаю. Главное, Ильи Григорьевича нет.

Я поинтересовался:

– Это кто ж такой главный?

– Здешний сосед наш, – отвечал Самсон уклончиво. – О! Возможно, она с ним, вместе прибудут… – Лицо его, довольно безобразное из-за выставленных вперед, длинных, как у вампира, зубов (впрочем, умное и тонкое), вдруг задергалось. – Голова болит смертельно… Присаживайтесь. Сестра Виктории – Татьяна Павловна. И… как вас?

– Никита Савельевич.

– Савельевич… Очень задушевно. Так вот, господа, ждать не будем, требуется принять… – Душистый армянский коньяк пролился в хрустальные стопочки, пальцы Самсона чуть дрожали. – Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков! Аминь.

– За великий праздник! – восторженно подхватил Савельич.

Выпили, закусили. Стол великолепен: груда бутербродов с икрой, с разнообразной рыбой и мясом, украшенных тончайшими ломтиками огурцов, помидоров, укропом, петрушечкой… в центре – фарфоровое блюдо с молодой картошкой. Молодец Самсон! Как приятно иногда пожить в вечерней летней истоме, ни о чем не думая, не вспоминая…

– Приятно бывает пожить, – подслушал мои мысли киноактер. – Виктория Павловна ничего вчера конкретно не сказала, но прошел слушок… – Он вопросительно взглянул на сценариста.

– Уже прошел? – поморщился тот. – Вика суеверна, клялась – никому… – опять наполнил стопки. – Мы действительно задумали вольную, так сказать, экранизацию «Египетских ночей».

– Кажется, уже была, – неожиданно заявил бомж. – Шницеля.

– Швейцера, – поправил сценарист со снисходительной улыбкой. – То был всего лишь эпизод в телесериале. У меня друга идея.

Кинозвезды жадно слушали, Борис сказал живо:

– Вам пришлось досочинять Пушкина! (Самсон скромно кивнул.) Эх, если б я умел писать… Я бы перенес действие в наши дни.

– Из Древнего Египта? – изумился бойкий бомж. – Я, конечно, человек необразованный…

– Вот и не встревайте, – перебил Самсон строго и мрачно, закурил. – Идеи носятся в воздухе.

– Нет, серьезно? – протянул Борис с удивлением. – Действие происходит…

– Сейчас, – докончил сценарист. – Да, сейчас! Это мой замысел. – Он вдруг приободрился, заговорил, с удовольствием обращаясь к черноокой красавице Райт. – Если вы помните содержание… к аристократу-поэту является нищий импровизатор с просьбой организовать платный литературный вечер в высшем кругу, на котором вдохновенно слагает стихи на заданный символ: царица египетская предлагает «рабам своим» ночь любви за жизнь. Переспал – наутро казнь. Желающие находятся. На этом «Египетские ночи» у Пушкина обрываются, но известен еще один набросок на ту же тему – диалог некоей «роковой женщины», госпожи Вольской, с ее поклонником Алексеем Ивановичем: найдется ли в наше время (то есть в пушкинское время) мужчина, способный на такой безумный порыв. И есть намек, что Алексей Иванович решится и дело закончится трагедией.

– Достоевский об этом писал, – обронила убогая, загадочно глядя прямо перед собой (у нее какое-то литературное образование, вспомнил я, корректором до исчезновения работала).

Самсон подхватил с увлечением:

– Совершенно верно! До какого сладострастного извращения дошел древний мир накануне явления Спасителя. Но Достоевский не продолжил свою мысль: как извратился уже христианский мир в эпоху Пушкина, где Вольская – новая Клеопатра, а русский, православный готов бросить вызов Всевышнему, рискнув своей бессмертной душой. И я рискнул, – Самсон усмехнулся, – перенести ситуацию исторического мифа в наш бешеный век, сейчас, сюда.

– Значит, той Клеопатры не будет? – робко уточнил бомж.

– Будет! Древнеязыческие сцены будут чередоваться с новоязыческими, так сказать, с современными; центральный образ, связующий два мира, разделенных тысячелетиями, – душа поэта.

– Я готов! – воскликнул неотразимый Борис с сексуальной трехдневной щетиной. – Почти бесплатно… а, совсем бесплатно!

Но тут перед нами возник громадный, как гардероб, господин в дорогом летнем костюме.

– Илья Григорьевич! – с ласковой укоризной попенял хозяин, вставая. – Ждем, ждем…

– Мне очень некогда. – процедил господин, энергично потирая красные ручищи.

– Милости просим…

– Можно вас на минутку?

– Присоединяйтесь!

– На минутку! – повторил Илья Григорьевич веско, выпучив глаза; и они с Самсоном удалились, оставив нас в тревожном каком-то молчании, которое неожиданно прервала убогая:

– С сестрой и Ванечкой случилась беда.

Присутствующие (и я в том числе) всполошились восклицаньями:

– Что? Что случилось? О чем вы?

И разом умолкли при явлении бледного Самсона с остановившимся взглядом.

– Катастрофа! – одно слово произнес он и рухнул на белый стульчик, внятно хрястнув костями. Танюша вскрикнула пронзительно:

– Что с Ванечкой?

– При чем тут Ванечка! – отмахнулся отец. – Банк на грани разорения.

– Какой банк? – сразу заинтересовался бомж.

– Да вы-то! – вскипел Самсон. – Вы-то куда лезете?.. Пардон. «Фараон». Его, его… – ткнул пальцем в воздух. – Слыхали, какая сейчас ситуация на бирже?

– Тебе-то что за дело? – удивился я.

– Он – спонсор, продюсер… то есть собирался. Словом, «Египетские ночи» скончались в зародыше.

Бомж спросил:

– А сколько надо?

Самсон с размаху выпил коньяку и обрел нормальный свой иронический тон:

– Если вы с Танюшей насобираете милостыни…

– Сколько надо?

– Если у вас есть полтора миллиона долларов, то на первых порах мне хватит.

Бомж тоже выпил и сказал жестко:

– Доллары найдутся. Но я не уверен, богоугодное ли это предприятие.

– Танюша, мы тебе всегда рады, но сумасшедших я не выношу, сам нервный.

– Верь ему, у него все есть, – отозвалась она с отсутствующим видом.

Киноактеры наблюдали за трагикомической этой сценой с веселым любопытством; Самсон стиснул руками голову.

– Кто вы?

– Я все сделаю, как скажет Танюша, – произнес бомж – или не бомж? – таинственно. – Доллары найдутся, но вот она говорит, что с вашими близкими беда.

Сценарист откинулся на спинку стула, выставив «клыки».

– Безумно болит голова… А! Наверное, Вика слышала о крахе «Фараона» и ищет нового спонсора.

– А Ванечка?

Самсон страдальчески потер лысину.

– Схожу-ка я к Илье Григорьевичу, расспрошу его дочку и заодно обзвоню всех.

После его ухода мы молча, не сговариваясь, выпили; Татьяна (она вообще не пила) сползла со своего стула и легла на траву, скорчившись как младенец в материнской утробе. «Звезды» рассматривали ее с недоумением… невозможно представить большего контраста: секс-бомба Рита (вот бы кому играть Клеопатру!) – и убогая.

Борис констатировал:

– Позвоночник поврежден. Где болит?

После паузы Танюша отозвалась:

– Левая нога, в трех местах. Здесь, здесь и здесь.

– Симптомы грыжи. Нужен мануальный массаж.

– Я ее уговариваю, – пожаловался Никита Савельевич, – а она – само пройдет!

– Само не пройдет, я в этом разбираюсь.

– Взгляните! – взмолился богатый бомж. – Прощупайте!

Мужчины занялись больной, Рита заговорила вполголоса:

– Между нами, я рассчитывала на пробу.

– На роль Клеопатры?

– Ну. Меня мой жених обнадежил.

– Вольнов – ваш жених?

Она лучезарно улыбнулась, счастливая, самоупоенная… Сегодня ночью Рита Райт удостоилась банкирского приза за лучшую женскую роль (в «Страстотерпцах» – «кино, мягко выражаясь, не для всех»), а ее Бориса обделили: нашелся более бойкий.

– Поздравляю! С Вольновым обошлись несправедливо.

– Ужасно! Он, несмотря на весь свой ум, так обиделся, что напился, хотя вообще не пьет.

У этого плейбоя ум! Вот уж влюбленность застит глаза.

– Впрочем, актеры – вечные дети, – не удержалась красотка от банальности и перешла к делу: – А вы хорошо знаете Любавских?

– Лет двадцать.

– Замолвите за меня словечко?

– Как я могу устоять? – сказал я совершенно искренне; она улыбнулась уже по-другому, с чувственным привкусом, и приложила руку к сердцу – не банальный жест, а словно загадочный знак…

3

Вернулся Самсон с известием: своих нигде не нашел. Что делать – ехать в Москву разыскивать или ждать? Уже девятый час. Порешили – подождать.

Я спросил:

– Ты поговорил с дочкой банкира?

– Безрезультатно. Со среды она Ваню не видела.

– Во сколько он уехал в Москву?

– Пошел на электричку в 22.05. Мать настояла, чтоб он помылся наконец в ванне.

– Он дружит с этой дочкой?

– У них, видите ли, роман! – с раздражением бросил отец.

У Ванюши роман? Я удивился. А впрочем… ему ведь уже шестнадцать, самое время.

– Он ко мне не заехал, – подала голос больная с лужайки.

– Куда? – Самсон дернулся на стуле, чуть не упав. – Куда это «к тебе»?

– В ночлежку.

– Ванька ездит… – Отец был потрясен. – И нам… то есть мне ни слова!

Никита Савельевич вмешался смиренно:

– Ванечка – славный мальчик, очень талантливый. – Глаза старика покраснели, словно увлажнились от слез. – Правда, Танюша? Сам рассказал про «травку» и дал слово больше не курить.

– И вы ночуете в ночлежке?

– Как правило. Но прошлую ночь дома провел, ждал делового звонка. А Танюше с сердцем плохо было… вот горе-то. Он ведь в субботу обещался заехать, да.

– Да как он вообще с вами связался?

– Случайная встреча, зимой еще, на Садовом кольце – вот как сегодня Николай Васильевич… Мы как раз получали одежду из Бельгии, называется «секанд хенд» – «из вторых рук».

– Вы одеваетесь в чужие обноски?

– Нет, я свое донашиваю. (Оригинальный бомж в какой-то черной хламиде, чуть ли не в пальто.) – А Танюше достался наряд, видите?

Мы все посмотрели на лежащую Танюшу в зеленой кофте и ярко-красной длинной сборчатой юбке. Убогая настолько худа, что нелепый «наряд из вторых рук» выглядит на ней пышным, как бы «старинным».

– Вообще, – продолжал «бомж», – одежку мы получали для детей.

– Каких детей?

– Бездомных. Русские еще не привыкли, после социализма-то, а у них там все налажено.

– Нищенство налажено? – пробурчал Самсон, спохватился, криво улыбнулся перспективному бродяге. – Я, конечно, уважаю эксцентричность, сам художник… в своем роде богема. Но не понимаю… – строго поглядел на невестку. – Таня, мне нелегко будет простить тебе такое вызывающее поведение, такую, прости, претенциозную позу. В конце концов, у тебя есть родные!

– Самсон, я уже не вернусь, не обо мне речь. Ванечка обещал приехать и пропал.

– Что он там у вас делал?

– Мы разговаривали, в храм ходили.

– В храм? Это уже крайность.

– «Всех Святых, в Земле Российской просиявших».

– То-то он вчера в ночной клуб с матерью отказался идти! Она уговаривала, а он, значит, в ночлежку нацелился на ночь глядя.

Я сказал:

– Кажется, он мне ночью звонил.

– Тебе? – Самсон вздрогнул. – Почему ты молчал до сих пор?

– Я не совсем уверен.

– Он твой телефон знает?

– Говорю же: не уверен. Может быть, именно после встречи в клубе с Викой (давно не виделись) мне приснился ваш сын, ну, как помню, совсем маленький. Сон прервался звонком, и как-то все это смешалось в душе.

– Что он сказал?

Я помедлил – безумные слова не шли с языка, – наконец выговорил:

– «Не ищите мою могилу, ее очень трудно будет найти».

– Да брось, Коль! Это обрывок сна.

– Нет. Я не успел ответить – короткие гудки – и взглянул на часы: было 3.15 утра. Подумал: «Ошиблись номером», – и опять заснул.

– Ты узнал голос?

– Нет, конечно, я его ребенком помню.

– Почему тогда решил, что это Ваня?

– Да сновидением, возможно, навеялось.

В странной паузе прозвенел негромкий голос убогой:

– Видение Иоанну Кронштадтскому.

Она и раньше-то была не в себе, а после несчастья с приемным сыном, видать, совсем тронулась.

Самосон, игнорируя блаженный бред, обратился ко мне отрывисто:

– Почему именно ты отвез Вику домой? Она ведь была не одна?

– Откуда ты знаешь?

– Предполагаю. У нее всегда кто-нибудь на подхвате.

– Да, она была со сценаристом Василевичем.

– Он нас и познакомил, – вставил киноактер. – Я давно восхищался вашими фильмами, Самсон Дмитриевич.

Я пояснил:

– Сценарист уехал раньше, чем кончилось шоу, и Вика попросила подбросить ее на Плющиху.

Самсон (невысокий, щуплый, подвижный) тяжело поднялся с белого стульчика.

– Что ж, придется ехать. Извините, господа, за неудавшийся ужин.

Кинозвезды с поспешной деликатностью раскланялись; убогие пожелали остаться на даче; а я, поддавшись неясному чувству (ночная фраза постепенно, в моем сознании, превращалась в грозное предупреждение), вызвался сопровождать Самсона на Плющиху.

Приехал чуть раньше и, покуда он ставил машину в гараж (такую же, как у меня, старую «пятерку»), подождал во дворе, глядя на окна второго этажа, завешенные бледно-сиреневыми портьерами. От вечерней духоты асфальта и камня спирало дыхание, я перевел взгляд на кусты акаций, откуда-то подкрался и сжал сердце смутный страх.

– Ты к нам не поднимался? – тихо прозвучал сдавленный голос за спиной.

– Ночью? С какой стати?

Самсон промолчал, молча мы вошли в подъезд, поднялись, он позвонил, выдержал паузу и отпер дверь. Вспыхнул красненьким плафончик в прихожей… кухня… ванная… туалет… кабинет… комната Ванюши… спальня… никого, ничего подозрительного! Мы вернулись в кабинет и жадно закурили.

– Ты прав, Самсон, она, должно быть, в поисках нового спонсора и Ваня с нею.

Он отозвался сухо:

– Она не знает, что «Фараон» затрещал. Илья Григорьевич сказал: еще никто не знает.

– Ну, мало ли где задержались…

– Ты не понимаешь, какое значение Вика придавала этой встрече с банкиром. Все наши надежды были на него.

– Да ладно, Танюша нечаянно подарила вам нового чудака. Как раз для «Египетских ночей».

– А кто будет ставить? – Узкие извилистые губы его растянулись в сардонической усмешке, которая тут же погасла. – Не дай Бог, попали в аварию.

– Но мы совершенно определенно договорились, что я отвезу их в Молчановку!

Самсон стремительным шагом прошел в «детскую»; я, помедлив, за ним: он рылся на полке с кассетами, обернулся.

– Ваня просил и меня, и мать привезти какой-то чертов «Пинк флойд», а мы все забывали. Для девчонки, конечно, он классикой одержим.

– Ну и?..

– Не забрал, вот она. Хотя… они в среду с Лелей поссорились, может, надобность отпала.

– С теткой он, похоже, не ссорился, однако в ночлежку не заехал.

– Ох уж эти мне изломанные, исковерканные девицы!

– Какая же она девица?

– Старая, – проворчал Самсон сварливо, но тут же переключился на меня: – Так ты действительно привез ее сюда ночью?

– Самсон, какого черта!.. (Он молчал.) Ну-ка разберемся. Виктория была в длинном, очень открытом платье золотистого цвета и, кажется, с сумочкой, крошечной такой… тоже золотистой. Давай посмотрим.

Ни платья, ни сумочки не нашлось. В вечернем туалете за город не ездят, конечно, но Вика могла прихватить его, например, для ужина с продюсером…

– Ведь так, Самсон?.. Что с тобой?

Взгляд застывший, устремлен в одну точку на полу. Шепот:

– Ковра нет. Перед кроватью.

Деревянное обширное ложе, покрытое пестрым покрывалом из шелка, старый начищенный паркет.

– Здесь лежал ковер?

– Точнее, коврик… где-то два на полтора, легкий, из искусственного бархата, ценности не представляет.

– Может, она отдала его в чистку?

– Да недавно чистили!

– А вообще что-нибудь ценное пропало, не заметил?

– Ничего.

– Деньги?

– Вчера расплатились с рабочими за дом, остались гроши.

– В этот ковер могли завернуть… ты понимаешь?

– Труп? – прошептал Самсон. – Да иди ты!

– Надо просчитать все варианты. Или… ковер забрали, если на нем остались какие-то улики.

– Какие улики?

– Кровь.

В прихожей зазвонил телефон, мы бросились туда.

– Викторию Павловну? – переспросил Самсон (истерично гаркнул). – А кто ее спрашивает? Кто вы? – швырнул трубку.

– Кто это?

– Испугался, гад.

– Кто?

– Где-то я слышал этот голос…

– Чего он испугался?

– Черт его знает!.. Нет, не вспомнить… – Самсон набрал номер. – Лелечка? Сбегай, голубчик, к нам на дачу, посмотри, не приехали Ваня с матерью. Хорошо? А потом мне позвони. Диктую телефон… Дочка Ильи Григорьевича, – пояснил мне, задумался. – Вани в клубе точно не было?

– Нет, нет, Вика сидела с Василевичем…

– Он! – взвизгнул Самсон. – В нос говорит, гундосит… Он звонил!

– Странно. Ты не ошибаешься?

Он не ответил; лицо еще больше помрачнело. Любопытная комбинация, вдруг подумалось: «Египетские ночи» – уж не вздумала Виктория сменить сценариста?

– Сценарий уже готов?

– Практически да. Обрабатываю на компьютере. – Самсон достал из пиджака записную книжку, полистал, позвонил, послушал.

– Василевич, точно!

– Чего ж ты с ним не объяснился?

– Успеется.

Мы опять закурили, на нервах, в ожидании. Между тем я чувствовал – надежды нет. Почти нет. Меня напугала пропажа ковра – обстоятельство весьма многозначительное. Машинально я окинул взглядом желто-коричневую дорожку… за телефонной тумбочкой на полу клочок бумаги. Поднял. Половинка машинописного листа с текстом: «Приди ко мне тот, кто под землей». Над текстом нарисован паук или жучок… что-то в этом роде.

– Что это? – Самсон вырвал у меня листок. – Что это такое?

– Тебе лучше знать. – Наши взгляды встретились; его – тяжелый, воспаленный. – Чей почерк?

– Ее… Вики.

– А бумага?

– Кажется, из письменного стола, я на такой обычно пишу… желтоватая, из старых запасов.

Мы мигом очутились в кабинете, он рванул верхний ящик: стопка, сверху аккуратно оторванная половинка листа.

– Вот. – Самсон соединил обе половины. – Отсюда. Но… я не понимаю.

– «Приди ко мне тот, кто под землей», – повторил я. – Похоже на заклинание. Виктория, случаем, не занималась черной магией?

– Да иди ты!..

– Куда ты меня все время отсылаешь?

От звонка мы оба вздрогнули. Банкирская дочка. Ни Виктория, ни Ваня в загородном доме не появлялись.