Текст книги "Век кино. Дом с дракончиком"

Автор книги: Инна Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Дядя из Америки

Утром он на диво быстро уладил институтские проблемы, переговорив с Дашиным деканом (у которого когда-то учился и сам Валентин), – уцелевшим обломком разогнанной «старой гвардии». Профессор не привык и не собирался привыкать к ежедневным «кровавым разборкам», как именуются нынче преступления (смертоубийства) на журналистском жаргоне. Старик был потрясен и тотчас распорядился отсрочить экзамены для несчастной студентки Пчелкиной. А Валентину удалось одолеть Дашино упрямство и отвезти ее на Тверскую к Сашке.

Быстрый, вполголоса обмен репликами на кухне. «Вот эта юная богиня дерет с тебя двести долларов?» – «У нее погибли все близкие, и самой угрожает опасность. Когда поедешь на работу…» – «Могу и остаться, раз такое дело. В начале года нечего делать, и все равно зарплату второй месяц не дают». – «Спасибо, Саш, я на тебя надеюсь. Буду, наверное, ближе к вечеру. Дашу из квартиры не выпускай ни под каким видом, даже если она умолять будет». – «Ну и ну. Крепко ты влип. Валька!» – «Крепче быть не может, то есть со мной не было».

Итак, руки развязаны, помыслы свободны (сейчас он оценил груз страха, который истощал его силы в эти дни с Рождества, – страха за нее). И фирмачи свободны: ни того ни другого застать на месте по телефону Валентин не смог. И Боря пребывает Бог весть на каком свете – нет известий, с суровой скорбью сообщила бабушка.

Он сидел в машине, невидяще уставясь на черные деревья за черной решеткой Страстного бульвара, буднично-озабоченного, над которым вдруг взметнулись птицы. И по странной ассоциации (предчувствую) потянуло его к зеленому камню в селенье мертвых, где покой… не покой, нет – тайна, прозрачные тени канувших в вечность душ.

Пустынный и пасмурный полдень четверга, 12-е. Завтра ночью наступит старый Новый год. Всего неделю прожил он у Никитских ворот на Смоляной… зато какую неделю! «Будет что вспомнить, если выживу».

Все занесено вчерашней метелью, лилии и розы в морозном дыханьи под легчайшим покровом кажутся стеклянными, и белая шапочка покрыла сверху камень. Вспомнилось: «А на кладбище холод какой-то другой, нечеловеческий, замечали?»

Манон Леско боялась сюда приходить. В тишине и безлюдье вдруг уловился неуместный, едва слышный металлический звук, стук; почудилось: из-под земли. Сейчас раздастся искаженный садистский возглас: «Дракончик!»

Валентин вздрогнул и огляделся – нервишки шалят – невдалеке под скрытым сквознячком ударяется о железный крест повешенный на него железный венок. Под ним – полузанесенные снежным прахом цветы… Может быть, здесь в день погребения Алеши шли параллельные похороны под Альбинони и принесены цветы на сороковины? Если убийца смешался с чужой толпой… да зачем, Господи? Полюбоваться, как закапывают в землю бедного Алешу? Только ненормальный способен… а назвать Дашу «дракончиком» может нормальный? а удавку тебе плетет нормальный? Он озверел и сошел с ума; самый разумный выход: не мотаться по Москве, не бегать за подозреваемыми, а засесть в квартире на Смоляной улице и ждать.

«Так я и сделаю!» – твердил Валентин, но все стоял и стоял внутри тесной оградки.

Она боялась сюда приходить и на сороковины, возвращаясь по бульвару из музея, попросила меня о помощи. «Он меня зовет». Он ее позвал, они лежат в одной кромешной яме, и возвышается над ними зеленый камень с белоснежной шапочкой. Валентин смахнул снег. «Мы там два раза встречались». Здесь? Да ну! После исполнившегося пророчества («скоро меня поминать будете») я заворожен этой «декадентской» глыбой, а между тем разгадка наверняка проста… как в пресловутом сочетании четырех цифр – курс доллара в день похорон Алеши. Два раза Марина попросила свою подружку соврать по телефону мужу: два выездных музейных вечера… надо бы уточнить, про какой именно музей она сочинила… Валентин внезапно и несомненно почувствовал чей-то взгляд и секунды три не мог заставить себя оглянуться – зачарованная атмосфера мертвых давила. Наконец повернул голову: на аллее за оградкой стоит, наклонив набок голову, женщина, как черная кладбищенская птица.

Валентин заговорил пересохшим голосом:

– Жанна Леонидовна, у меня при виде вас прямо кровь в жилах стынет.

Жанна покивала траурной своей шляпой и промолвила:

– Так и должно было быть.

– А что, если нам быть попроще, а? Тут за воротами есть некое заведение «У дяди Адама». Давайте посидим, примем с морозца – и вы поведаете мне о своем горе.

– Не выношу пошлости, – процедила она сквозь зубы.

– Согласен. Мой неуместный тон – на нервной почве. Так что вы предлагаете? Вам же хочется поговорить. Как и мне.

Жанна стояла в раздумье. Потом подошла ближе, оперлась руками об ограду.

– Голова кружится. Ладно, спрашивайте.

– Вот вам маленький набросок. Вы увлекались эзотерическими учениями, ненавидели Марину и жаждете покаяния.

Она опять многозначительно покивала, скрывая мрачные глаза под низкими полями шляпы.

– Я, конечно, не претендую на роль духовника, но в меру моих сил облегчить вашу совесть смогу.

– Как?

– Переведя происшедшее из мистического, так сказать, плана в реальный.

– Напрасно вы столь легкомысленно относитесь к мистике. Я их всех погубила.

– Да не вы, не воображайте себя всемогущей – это гордыня.

– Вы так думаете?.. – спросила Жанна с надеждой; он кивнул. – На презентации я поняла, что он бросит меня. А ей нужны были деньги, эти проклятые деньги! Самая притягательная сила на земле.

– Для вас.

– Для всех! Все притворяются (из приличия – остатки христианской этики), а втайне считают, подсчитывают… кто копейки, а кто миллиарды.

– Слишком примитивное обобщение. Но продолжим. Как вы поняли, что Марина с Сержем готовы соединиться?

– Мое чутье обострилось за долгие годы. Это должно было случиться после смерти папы Пчелкина, но тогда Серж не был миллионщиком. Конечно, обеспечен пристойно, но в Америку ее бы не увез.

– Постойте, у меня голова кругом идет. При чем тут смерть Пчелкина?

– Серж тогда прямо-таки обезумел… открылись перспективы, понимаете? Старик разврата не потерпел бы.

– Давно ли ваш муж имеет обыкновение совершать воскресные прогулки по Бульварному кольцу?

– С тех самых пор, как познакомился с этой авантюристкой.

– Чем он мог потрясти адвоката на уличном уголке с кружкой пива?

Ее лицо скрылось за полями шляпы.

– Жанна, за сплетни, даже зловредные, не сажают.

– А за убийство?

– Вы обвиняете своего мужа?..

– Да ну! Неужели я была бы с вами откровенна, если б хоть на минутку допускала… Куда ему. Но я зла и зла на него, я душу свою погубила… – Она помолчала. – Просто спрашиваю себя, не слишком ли я опрометчива с чужим человеком.

– Вы только подтвердили мои догадки, честное слово. Хотите, я продолжу?.. «Капать» на Марину мужу было невыгодно… думаю, под помои попал его покойный друг. Серж проболтался: «Между ними стоял Алеша». Зять соблазнил младшую сестру?

– Надеюсь, не так непристойно… но в целом ход ваших мыслей верен.

– А что значит: он бы тогда не увез ее в Америку?

– Кто кого?

– Серж Марину.

– В Америку? Я так сказала? – удивилась Жанна. – Да так, ляпнула, сейчас для всех предел мечтаний…

– Не для всех, не обобщайте. Как вам стало известно о событиях почти трехлетней давности?

– Интуитивно.

– Я заметил, извините, что в вашем доме двери имеют уши.

Она уже замкнулась, явно сожалея о своей откровенности.

– Ну что ж… А третьего ноября на презентации вы вновь, по женской своей интуиции, догадались об их сближении?

– Я ошиблась.

– Тем не менее Марина действительно обманывала мужа, с кем-то встречаясь у зеленого камня. – Валентин невольно оглянулся.

Жанна прошипела злобно:

– У этого надгробья? Вы смеетесь надо мной!

– Здесь? Возле могилы? Какой смех, помилуйте! Прелестная Манон Леско – Марочка, звали ее близкие – так страшно заплатила за свой обман. В прессе то и дело мелькают леденящие душу объявления: «Наведу порчу»…

– «Сниму»! – От ее рыдающего вопля с деревьев сорвалась черная стая. – «Сниму порчу»! То есть уничтожу беса, снующего между мужем и женой, омрачающего жизнь!

– И ваша жизнь просветлела? – Жанна промолчала подавленно. – Не наоборот ли, не сгустился ли мрак?.. Ладно, вы обратились к профессионалу?

– В Академию герметических наук. Объединение «Лолита».

– В Академию? «Лолита»? О Господи! Ну и как, порчу с Сержа сняли?

– Слишком дорогой ценой, – проговорила Жанна низким вздрагивающим голосом. И повторила: – Я ошиблась.

– Иначе говоря: не с вашим мужем закрутила Марина на презентации. В кого же вошел бес? Кто, образно выражаясь, святой Грааль?

– Замолчите! Мне… плохо.

Она рывком оторвалась от оградки и пошла по аллее неровным шагом, увязая в снегу; птицы кружатся, галдя раздраженно, злобно. Валентин догнал, поддержал под руку, попросил прощения:

– Виноват, увлекся. А хотел успокоить вас, оправдать: не женская интуиция, а чья-то жестокая безумная воля действует и пока побеждает. Но и вы, простите, внесли свой вклад в происходящее – мистически-истерическую ноту…

Валентин не договорил: за изгибом боковой аллейки что-то мелькнуло… Он выхватил пистолет из кармана куртки и побежал. Какой-то человек метался меж оградками, свернул, помчался, упал в глубокий снег… Тут и сыщик подоспел: перед ним лежал Леня.

– Ты что тут?.. Что тут делаешь?

Леня, побледнев, закрыл глаза; Валентин сообразил про пистолет в руке, сунул его в карман, пробормотал:

– Это я так, попугать… Я ж не знал, что это ты.

– Какого черта…

– Леня, извини.

Валентин протянул руку, помог подняться, когда подошла мать и сказала сурово:

– Что ты тут делаешь? Следишь за мной?

– Слежу! – огрызнулся сынок. – Ты уже совсем не в себе.

– Не преувеличивай, – вмешался Валентин. – Но, конечно, все на нервах. Вот я и предлагаю тут за углом посидеть, «У дяди Адама».

– На могиле?

– В кабачке.

– Зачем? – Подросток опасливо косился на правый карман куртки сыщика. – А вообще, я всегда готов. Мам?

– Что за дикости ты вытворяешь?

– Не я, а ты! Какое ты имеешь отношение к этим убийствам? За папашу боишься? Да у него никогда духу не хватит…

– Леня, помолчи!

– Вон пусть профессионал с пистолетом подтвердит!

Мать и сын уставились на него, постепенно проникаясь страхом на пустынном кладбище. Валентин колебался (не объяснить ли про пистолет, наконец, продемонстрировать можно), да поостерегся: в этой подозрительной компании, возможно, выгоднее слыть киллером.

– Приобрел для самообороны. Сложное следствие, опасное.

– А отец говорил: вы – историк.

– Историк. Вон в какую историю с вами влип.

– А при чем тут мы?..

– Все, хватит! Немедленно домой. – Жанна уцепилась за руку сына, и они медленно двинулись по аллее в глубоком снегу.

Леня обернулся:

– Вот дядя Марк вернется, наведет порядок – тогда посидим.

«Дядя Марк! – Валентин был поражен. – Как же я не заметил, ведь семейное сходство налицо, но никто ни единым словом не обмолвился».

– Жанна! – крикнул он вслед. – Марк Казанский ваш брат?

Роковая парочка, не отвечая, ускорила шаг.

Киллер в Шереметьеве

Валентин дозвонился наконец до Дмитрия Петровича. И засел «У дяди Адама» – натурально-кладбищенском (пред-кладбищенском) заведении с тускло-траурными светильниками в нишах якобы дубовых стен. С эксцентрической компанией из двенадцати человек в центре за длинным узким столом – единственные посетители погребка на сей час, сидевшие к тому же в абсолютном молчании.

Расчет был таков: оторвать фирмачей друг от друга и иметь «под рукой» погост с зеленым камнем и могилой – словом, атмосферой, способной, чуть что, воздействовать на чувства (ну, хоть проблеск чувств) купца.

Валентин жадно съел бульон и заливную рыбу (за последнюю неделю прямо изголодался), закурил, заказал кофе: лакей подал с оттенком презрения, ну, тут привыкли заливать горе водочкой.

Появился Дмитрий Петрович, огляделся в полумраке. Валентин махнул рукой.

– Что за причуды? – проворчал купец, усаживаясь напротив. – Зачем вы меня сюда заманили?

– Боитесь?

– Ну прям уж!..

– Меня боитесь? Правильно. Я вас всех выведу на чистую воду.

Уж коли его принимают за киллера… надо держаться соответственно. Лакей стоял возле столика и слушал с почтительным подобострастием. Коммерсант нахмурился.

– Куда выведете?

– Куда? В преисподнюю. Расслабьтесь, Дмитрий Петрович, рекомендую осетрину.

Через минуту купец (несмотря на напряг, с истинным вкусом и аппетитом) жевал, а сыщик допрашивал:

– Почему вы скрыли от меня, что ваш компаньон – зять Марка Казанского?

– Да разве вы этого не знали? – удивился Дмитрий Петрович. – Разве вы… – прищурился, – не знакомы с Марком?

Настал черед удивиться сыщику, впрочем, вида он не подал.

– С чего вы взяли?

– Вас же с ним видели.

– Кто, где, когда?

– Валентин Николаевич! – заговорил купец с чувством, вытирая салфеткой румяный рот. – Оставим хитросплетения. Вы не хотите (или не можете, допускаю!) быть откровенным. Так будьте же справедливы: как можно в таких роковых обстоятельствах требовать откровенности от меня?

– Будем взаимно справедливы и откровенны, – предложил Валентин, меняя тактику. – Вы все принимаете меня за какого-то гангстера, поскольку Серж засек в кармане моей куртки пистолет. Он – газовый, хотите продемонстрирую?

– Нет уж!

Лакей юркнул за стойку и оттуда с барменом наблюдая, двенадцать в центре продолжали молча пить.

– Не надо, верю. Никто от вас специально не скрывал, что Жанна – сестра Марка, вы ведь не спрашивали. И какое это имеет значение?

– Имеет значение заговор молчания вокруг этой фигуры. Сегодня Жанна Леонидовна…

– Вы с ней виделись? – перебил купец.

– На кладбище.

– Чего она-то суетится? Чего боится?

– У каждого из вас есть свои мотивы для страха и суеты. И для раскаяния. Так вот. Говоря о смерти папы Пчелкина три года назад, Жанна нечаянно проговорилась о муже: тогда он не был миллионщиком и в Америку Марину не смог бы увезти.

– В Америку Серж не ездил.

– Вот именно. Чувствуете, какая замечательная проговорка? Кто бы мог, по-вашему, увезти Манон Леско на край света?

– Ну, мало ли… не такая уж и проблема.

– Значит, вы?

– Я туда не собираюсь.

– Ни вы, ни Серж…

– Да понятно, вы намекаете на Марка, – пробормотал купец, махнул рукой, лакей опасливо приблизился: – Еще порцию!

– Вот тут в кабачке, пока я ждал вас, возникла версия. На презентации Марк увлекся прелестной женщиной и предложил ей дорогое путешествие… или эмиграцию (близкие свидетельствуют, что в ноябре Марина чрезвычайно изменилась: восторг и страх проснулись в ее довольно черствой душе). Об этом узнает сестра Казанского и доносит мужу… Нет, для нее было бы выгодно исчезновение возлюбленных с семейного горизонта. Серж сам узнал, вмешался, стравил мужа и соперника под Большим Устьинским мостом.

– Но Казанский улетел в тот же вечер!

– Во-первых, он успел бы в аэропорт и после преступления. Во-вторых, мог улететь в другой день: факс, который вы мне предъявили, помечен седьмым декабря.

– Версия любопытная, – согласился Дмитрий Петрович и занялся новой порцией, но без прежнего увлечения. – И все же основания, по которым вы приплетаете сюда Марка, кажутся мне зыбкими. Или вы знаете больше о нем?

– Почему исчез Боря, как вы думаете? Он вез Марка в аэропорт и, если имело место преступление, явился по меньшей мере свидетелем, а то и участником убийства на набережной.

– Никакой свидетель Марка не затруднил бы, – вырвалось у купца двусмысленное признание.

– Очень хорошо, – одобрил Валентин, – что вы наконец заговорили откровенно, признав бывшего своего компаньона способным на убийство.

– Я этого не говорил! – испугался вдруг бизнесмен.

– Буквально нет, – подтвердил сыщик задумчиво. – «Дракончик», – услышала Даша дважды. «Дракончиком» назвал ее зять своего врага. Где аукнется – там и откликнется… Такой крутой босс мог ведь сам и не пачкаться, а отдать приказ. Понимаете?

– Вы полагаете, Боря явился исполнителем?

– Из вашего «Страстоцвета» я по-прежнему не исключаю никого. Ни Сержа с доносом, ни вас, извините, с подагрой. На поминках Алеши вы имели конфиденциальный разговор с Мариной.

– Какой там конфиденциальный! Утешал вдову…

– После этого разговора, – продолжал Валентин, игнорируя усмешку собеседника, – она слегла и бредила. Оригинальный бред о курсе доллара на пятое декабря.

– И за бред я отвечаю!

– Однако на следующий день вы явились к ней в больницу. Что вас связывало с Манон Леско? Любовная страсть или денежная?

– Кофе! – бросил бизнесмен прохлаждающемуся поблизости лакею и закурил.

Скорбная компания в центре зала вдруг поднялась и молча направилась к выходу. Они остались вдвоем под прицельным взглядом бармена. Заказать бы водки – и русская (купеческая) душа распахнется, ну, хоть приоткроется… Нельзя, у сыщика и свидетеля руки связаны, так сказать, рулями.

– Страстную, образно выражаясь, тему мы уже безрезультатно дебатировали, – запоздало ответил коммерсант, отхлебнув кофе. – Уругвайский. Сорт предпоследний, приготовлен отвратительно. – И отодвинул коричневую керамическую чашечку.

– Дмитрий Петрович, вы по натуре, наверное, путешественник.

– Скорее, домосед, впрочем, в детстве мечтал о странах экзотических и загадочных. А почему вы про меня так подумали?

– Почему? – Валентин удивился. – Перепутал. Это у Бори карты, марки… Страстоцвет – это ведь тропическое растение? Кто придумал такое необычное название?

– В Южной Америке процветает. Марк придумал, я же подключился позднее. Третьего ноября.

– Ах да, презентация. Марк, – повторил Валентин задумчиво, – марка. Марочка… так звали Марину близкие.

– В самом деле? Не знал.

– Так зачем вы приезжали к ней в больницу?

– А то вы не в курсе! – Купец вдруг подмигнул всем своим румяным лицом. – Эх, Валентин Николаевич, с вашими агентурными данными – да в разведку – и любимый наш город мог бы спать спокойно. Даю показания: на поминках Марина попросила меня о помощи.

– О какой помощи?

– Денежной.

– Почему вас, а не Сержа?

– Тайны женского сердца неисповедимы. Может, не захотела быть обязанной многолетнему воздыхателю. Может, посчитала, что он и так слишком потратился на похороны.

– Уж и потратился! Всемогущий шурин ведь помог актеру в деловой сфере?

– Надо думать. Я никогда не любопытствовал, потому что по натуре джентльмен, как вы, наверное, заметили.

– На сколько разорился джентльмен?

– Пустячок – двести долларов.

– Прямо какая-то такса у Марины была – двести долларов за комнату… И почему так срочно – в больницу, а не Даше, например, отдать?

– Было приказано держать все в тайне, некоторые чудаки стесняются бедности.

– А сразу на поминках не могли облагодетельствовать?

– У меня не было при себе денег.

– Да ну? У такого отпетого дельца?

– Ничего себе словечко подобрали – «отпетый»!

– Делаю вывод: отвалили вы ей гораздо больше. Только вот за что? За любовь или за какую другую услугу?

– За какую там еще…

– Я не исключаю шантаж. На кладбище вдова о чем-то догадалась, что-то вспомнила или увидела… Вы сами поведали мне о мистическом чувстве, посетившем вас в момент погребения.

– На то оно и мистическое, что в словах не объяснить. Может, томление по своей смерти… будущей то есть… к сожалению, неминуемой.

– Вы испугались! На поминках она специально выбрала место рядом с вами – прелестная и корыстная Манон Леско – и разоблачила вашу пресловутую подагру.

– Нет, вы меня достали – и как логично, эстетически красиво! – Дмитрий Петрович рассмеялся и крикнул: – Гарсон, водки!

Вдохновленный лакей пронесся вихрем к бару.

– Такси возьму. Ведь все врете, историк, а интересно… нервы щекочет.

Возник графинчик и две рюмки.

– Еще осетринки прикажете? Или икорки?

– Валяй! Вы присоединяетесь? На таксомоторе доплывем, а машины Сема доставит.

– Завидую, Дмитрий Петрович, но мне еще потребуется сегодня ясная голова.

– Холодная голова и пламенное сердце. – Купец опрокинул в жадный рот рюмку. – Так вроде железный чекист говаривал? Да еще «чистые руки», кажется. И для чего вам эти похвальные качества сегодня нужны?

– Бабушка тут убивается по своему внуку.

– Так ведь и думал, что вы приплетете нечто жалостливо-фарисейское. – Бизнесмен опять торопливо выпил. – Вот и покойник, царство ему небесное, любил фразу. Никчемную, уже давным-давно изжитую христианскую фразу о блаженных нищих.

– Алеша имел право, – заметил Валентин. – Он умер нищим из-за вас, богатых.

– Избегайте схем, иначе тайна не дастся, ускользнет.

– Вернемся к делу. Если вы отвечаете за свои слова и поступки, Дмитрий Петрович, помогите мне связаться с Казанским.

– Связаться?

– Дайте мне его телефон. В Эквадоре.

– Зачем вам?

– Желаю заочно познакомиться. Уточнить, например, есть ли у Бори алиби на вечер двадцать восьмого ноября.

– Ах, алиби! – Дмитрий Петрович рассмеялся и выпил. – А у вас у самого-то алиби на это время имеется?

– Не обо мне речь. Так поможете?

– Не могу взять на себя такую ответственность, тут коммерческие, знаете ли, интересы. Надо посоветоваться.

– Звоните! Звоните, звоните, вон у вас сотовый телефон из кармана торчит.

Серж оказался дома, коммерсант изложил просьбу Валентина, какое-то время слушал, прервал связь со словами «тебе виднее» и сказал озабоченно:

– Он ждет вас.

– Еще два вопроса. Каким образом Казанский собирался перевезти через границу двести тысяч долларов?

– Увольте, Валентин Николаевич, понятия не имею!

– Ведь Боря заехал к вам из Шереметьева, когда вы в подагре лежали. Что он сказал?

– Я буду с охранником беседовать о такой… – Дмитрий Петрович запнулся, Валентин подхватил:

– О такой святыне. Ладно. Кто преследовал юношу?

– Святой Грааль. – Купец расхохотался.

Валентин продолжал настойчиво:

– Кто – старик?

– Вам сколько лет, молодой человек?

– Тридцать три.

– О, какой цветущий, полноценный возраст. Так вот, его и преследовал тридцатитрехлетний старик.

– Вы намекаете на меня?

– Не люблю лицемерия, хотя иногда приходится… Или я ничего не понимаю в людях, или вы самый настоящий историк. Но! Именно вас видел пропавший юноша в Шереметьевском аэропорту с Марком Казанским.

– Который и передал мне доллары?

– Получается так. А теперь стреляйте. Как говорила… как ее там, черт!.. ну, одна испанская дама: лучше умереть стоя, чем жить на коленях.

Лакея словно ветром сдуло под стойку. Купец куражился, но светлый взгляд его оставался трезвым и зорким.

– Адью, Валентин Николаевич! Что значит по-французски – «прощай».

– Думаю, еще доведется свидеться, Дмитрий Петрович.