Текст книги "Век кино. Дом с дракончиком"

Автор книги: Инна Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

7

Любавский пил коньяк в кабинете, в сиреневом сумраке штор (жарко), что было мне на руку: сварливый нрав сценариста несколько размягчался «огненной водой».

– Ты безвылазно сидел на стройке из-за рабочих, да, Самсон?

– Ну, хозяйский глаз необходим, почти не выезжал.

– А в среду куда мотался?

Он задумался.

– А, ты общался с Лелей. Надо было в библиотеке покопаться. – Широким жестом обвел он богатые стеллажи, окружавшие нас мировой словесностью с трех сторон. – Потом в «Артистико» заехал, пообщался кое с кем… – Самсон вздохнул. – Дети, цветы нашей жизни, нынче даром время не теряют. Я думал, банкир меня убьет, честно. Темперамент бешеный, честь невинной дочери, юного подонка ликвидировать немедленно… гав-гав-гав! Похож на своего пса. Пришлось унизиться – и, самое смешное, зря.

– Почему ты сразу Ваню в Москву не отослал? На карту были поставлены доллары для «Египетских ночей».

– Я выговорил условие: до субботы сын нужен на строительстве. Но вообще, не очень-то он меня слушается, – проворчал Самсон. – Ну, в субботу мы вдвоем с матерью навалились. Ты ведь знаешь, – он, что называется, вперил в меня воспаленный взгляд, – Вика всегда умеет настоять на своем. Женщина-режиссер – это же волк на псарне… Впрочем, de mortuis aut bene, aut nihil[1]1
  О мертвых следует говорить или хорошо, или ничего (лат.).


[Закрыть].

– Ты их уже похоронил?

– Хороню. – Сценарист разлил по рюмкам «Арарат». – Выпьем, Коль.

– Я за рулем.

– А, по маленькой. Голова болит жутко.

Выпили, закурили.

– Значит, Ваня около десяти ушел на станцию, а ты допоздна сидел за компьютером.

– В принципе, не люблю технику, но удобно.

– И занятно, – подхватил я. – Столько всяких игр.

– Я еще в детство не впал.

– Скажи-ка, Ваня знал, куда ты по ночам мотаешься?

– О чем ты?

– Шестого июня последним за компьютером сидел не ты, а он. Играл в «преферанс».

Сценарист съежился в кресле, словно собравшийся в комок паучок, однако не запаниковал, спросил по делу:

– Время игры зафиксировано? Какое же?

– Может, я тебе и скажу, если ты поведаешь о своем времени.

– Нет, ты скажи, какой это деятель залез в мой компьютер!

– Никита Савельевич.

– Кто это?.. А, бомж! – Самсон растянулся в кресле, закатив глазки в потолок. – Ладно, сдаюсь: у меня есть женщина, у которой я провел ночь с шестого на седьмое.

– Ты-то, надеюсь, не станешь вопить о невинной чести? Кто она?

После паузы он признался с каким-то отчаянием:

– Кристина Каминская. Ты ее должен знать.

Кто из киносфер не знает эту пронырливую журналистку!

– Очень интересно! Во сколько вы с ней встретились?

– Поймать меня хочешь? – Все то же усталое отчаяние в голосе. – Да, она была с вами в клубе.

– Вот именно! Торчала до двух, до окончания шоу.

– Знаю. Я у нее был, у меня есть ключ от ее квартиры.

– Ты сможешь это доказать?

– Доказать? Ты подозреваешь меня в убийстве жены и сына?

– Почему бы нет?

– Вот это сказанул! – Самсон засмеялся нервно. – Почему бы нет… Потому! За что?

– Докопаюсь.

– Ишь ты, гробокопатель нашелся!

– Между вами стоял страх.

– Что-что? Это она говорила? Она тебе говорила? – Я держал паузу, как рыбак рыбку на крючке. – Все ложь! Какой страх? Никого и ничего она не боялась.

– Этот нюанс пока пропустим. Есть у тебя настоящее алиби?

– У меня есть, а у тебя нету! – огрызнулся он, побледнев. – Когда я поднялся к Кристине, на площадке плакал котик. Я позвонил в соседскую дверь, в которую он царапался.

– Во сколько?

– В одиннадцать.

– Надо же, по минутам рассчитал…

– Соседка, хозяйка котика, поинтересовалась, я ответил.

– Мало ли что ты мог ответить…

– Она сверила время по часам в прихожей! Во сколько же Ваня играл в «преферанс»?

– С 23 до 23.40.

– Нет, правда? – поразился Самсон, словно факт этот только что дошел до него. – Правда? Он был в Молчановке?

– В 23.40 Ваня – или кто-то другой – не выключил компьютер по правилам, а просто выдернул вилку из розетки.

– На радостях! – выпалил Самсон. – Девчонка пришла.

– Или убийца. Хотя… нет. Вика была еще в клубе, а Ваня звонил мне в четвертом часу.

– Да очевидно же, что преступление (если оно было) совершено тут. Сюда ты доставил Вику… ковер… наконец, записка эта жуткая!

Я задумался.

– В окрестностях Молчановки, кажется, орудует шайка грабителей.

– Откуда сведения? – прошептал Самсон.

– Позволь не раскрывать мне пока своих информаторов, – состроил я из себя «детектива»… вдруг почувствовал, что «подозреваемый» на пределе от страха и добавил: – Они душат удавкой.

– Но оставляют трупы. – Самсон улыбнулся весьма странновато. – Оставляют трупы. Понимаешь? Оставляют…

– Остановись.

Я и сам чего-то испугался.

– Выпей. (Он послушно, как дитя малое, последовал моему совету.) Будем рассуждать логически.

– Не выйдет! У него другая логика, не наша.

– У кого?

– У того, кто из-под земли.

Черт! Как-то внезапно он напился.

– «Логически»! – фыркнул сценарист; нет, не с коньяка он пьян – со страху; беспокойные бесцветные глазки вновь вознеслись «горе». – Не могу! У меня сын погиб, а не у тебя! – оскалился прямо-таки вампирской улыбочкой – и почудилось: он знает, знает про меня и Ваню. Но час полной откровенности между нами еще не пробил.

– Удивляюсь, – продолжал Самсон, – просто удивляюсь, как спустя годы ты опять вошел в нашу семью.

– Меня Танюша попросила: отыскать сестру с племянником. Ты что-то имеешь против?

Он расслабленно пожал плечами.

– Давай-ка, Самсон, к делу. Опиши вечер той субботы, не упуская подробностей.

Злосчастный дом возводился почти три года, переживая периоды подъема и спада; менялись рабочие; шестого июня в семь часов Виктория наконец рассчиталась с последними (два молдаванина, сразу отбывшие в аэропорт с билетами на руках). Вслед за ними уехала в Москву и она – на электричке, машину узурпировал капризный сценарист.

Мать уговаривала сына (и Самсон, понятно, угрожал и подзуживал) отправиться вместе с нею. Однако тот уперся: «Дайте спокойно дослушать „Вечерню“ Монтеверди!» – и ушел на станцию к московской электричке на 10.05.

– А потом и ты к своей подруге полетел?

Прозвучало грубо, я извинился. Он сказал:

– Я ее любил.

– Каминскую?

– Жену. Но с Викой трудно, сложно… – Самсон усмехнулся. – Вот я и наше мирок, «где оскорбленному есть чувству уголок».

– Чем же Вика тебя оскорбила?

– Цитата! – взвизгнул он злобно. – Подходящая почти к любой семейной ситуации. Сам небось не святой…

– Вика изменяла тебе?

– Может быть. – Он сбавил тон. – У нас давно сложились отношения свободные, в сексуальной сфере. Вульгарной ревности места не было.

– Творческий, значит, союз?

– Не только. Оставались совместно прожитые годы, взаимная симпатия, наконец, сын – разве это мало?

Чем глаже и проникновеннее вещал он, тем больше сомневался я в этой самой «взаимной симпатии». Заимствованные словечки, мертвые, а вот цитатка из «Горе от ума» вырвалась нечаянно и живо, отражая «мильон терзаний».

– Во сколько ты уехал от Каминской?

– Рано утром.

– А точнее?

– Точнее… не помню. Она еще спала.

– А тебе не спалось?

– Да, нервничал. Ответственный день, как я полагал – встреча с продюсером.

– Ты сразу поехал в Молчановку?

– Сюда не заезжал, – отрезал Самсон. – Я был в Москве инкогнито. И ведь не догадался заглянуть в компьютер!

– Что бы это изменило?

Он ответил не сразу:

– Ну… раньше начал бы поиски. Естественно, меня бы заинтересовало, что там делал Ваня, якобы уехавший в десять в Москву.

– Твои предположения.

– Вероятно, у него было назначено свидание с этой отвратной девчонкой. Проследив мой отъезд, он отправляется в дом, ждет ее, играет в «преферанс». Она является в 23.40.

– А во сколько отходит последняя электричка?

– Кажется, около часа.

– Короткое свидание.

– Понимаешь, – Самсон вдруг всхлипнул, – он дал нам слово уехать – и никогда не нарушил бы! Это был его принцип…

– Да брось! Шестнадцать лет, любовная горячка, какие тут принципы… Впрочем, – перебил я сам себя, – мне он звонил из Москвы – это факт. Может, их опять банкир с места сорвал?

– Черт его знает!

– Когда и при каких обстоятельствах ты запретил Ване пользоваться компьютером?

– В прошлую среду.

– После скандала?

– Да.

– А до этого он имел свободный доступ?

Самсон ухмыльнулся и глотнул коньяку.

– Я вообще не подозревал, что он умеет обращаться с этой машинкой.

– Странно.

– Ну, я начал выговаривать (папаша с дочкой уже сгинули): никчемный ты тип, ничего, кроме своей музыки, знать не хочешь и т. д. А он похвастался: я сам, мол, компьютер освоил! Наверняка мать помогла. Все подпольно, все тайком от меня…

– Вика умела?

– Не знаю, но теперь никому не верю! Я поднялся наверх и поставил на программу «преферанс» (оказалось, он по-тихому поигрывал) «аудит».

– Чего ты, собственно, боялся – что твои домашние ознакомятся со сценарием «Египетских ночей»?

– А, рассвирепел из-за девчонки. Просто хотел, чтоб он убрался из Молчановки.

– А из-за чего вы поссорились с Викой утром в среду?

– Пойду освежусь, – неожиданно заявил Самсон и исчез.

Я понял, что коснулся некоего нерва этих сумасшедших событий… Если от своей подруги ранним утром субботы он отправился не в Молчановку, как утверждает, а сюда? Крутой разговор (в продолжении той ссоры?) с Викой, которая провоцирует мужа на убийство. Появление мальчика, борьба, побеждает взрослый… Затем убийца заметает следы, переносит трупы в ковре в машину, увозит и закапывает… понятно, не в Молчановке… в каком-то укромном уголке Подмосковья.

А по-умному ему и надо бы переправить трупы на дачу и свалить убийство на профессиональную шайку грабителей… Господи, вообще не трогать! Взломать замок квартиры, имитировать ограбление. Самсону в уме не откажешь… Тут он явился, в махровом халате, с мокрой головой, длинные пряди прилипли к лысине. Вид мрачный и решительный, да я его не боюсь!

– Что она тебе наговорила про нас?

– Вика?

– А от кого еще ты мог узнать про ссору?

– От нее, – соврал я. – Рассказывай, сверю ваши «показания».

8

Ночной клуб «Артистико» – некий частный аналог Дома кино и расположен неподалеку, в переулке за Тверской; киношники курсируют туда-сюда, тем более что местный бар работает круглосуточно. Именно здесь во вторник утром мне посчастливилось встретиться с Каминской; на мой зов по телефону она примчалась мгновенно; конечно, «в курсе», глаза горят, платиновые волосы дыбом стоят, ноздри раздуваются от аромата сенсации; только помела не хватает. Да, да, вчера она виделась с Самсоном и он ей все рассказал.

– Что «все»? – поинтересовался я; у стойки американизированного бара я пил кофе; она – ледяную кока-колу; Москва была заворожена жарой.

– Что Виктория с сыном убиты.

– Убиты? Он сказал?

– Это мое предположение. Куда еще они могли деться?

– И кто же, по-вашему, убийца?

Кристина передернула плечами, пробренчав стекляшками разномастных бус на плоской груди, и отделалась газетным штампом:

– В столице каждый Божий день совершаются десятки преступлений.

– Да, из хулиганских побуждений, корыстных, сексуальных, наконец, по пьяному делу.

– Не годится! Бульварщина. В нашем деле – возьмете меня в подручные? не пожалеете! – в нашем деле мотив гораздо страшнее и оригинальнее, поверьте моей профессиональной интуиции.

– Вы работали в уголовной области?

– Только в художественной, так сказать. Но она всего стоит. – Журналистка улыбнулась тонкими сиреневыми губами. Чем она пленила сценариста? Ультрасовременным шиком, откровенно вульгарным, что даже как-то располагало к ней – дешевое вино, но крепкое, видно по этикетке. – В искусстве есть все.

– Тривиально, но любопытно. – Я действительно начинал ей верить. – Главные действующие лица – люди искусства.

– Вот именно. Отсюда – повышенная эмоциональность, экзальтации, галлюцинации…

– Это вы про Самсона?

– Я рассуждаю теоретически – о почве, на которой могло быть совершено преступление. Вы же не станете отрицать, что Виктория привлекала мужчин творческого типа.

– Вы думаете, я настолько близко знал ее?

– Еще стакан кока-колы! – приказала журналистка бармену. – Думаю, что близко.

– Вам что-нибудь Самсон говорил?

– Я наблюдала за вами в ночном клубе.

– Зачем? Чтоб мужу донести?

– Мне не нравится этот глагол!

– Уверен, вы сказали ему, что Вика уехала со мной.

– Кажется, я не давала клятву хранить ваши тайны.

– Какие там тайны… просто подвез старую приятельницу. Но если, по вашему тонкому замечания, почва для преступления была подготовлена – любое неосторожное слово могло ускорить катастрофу.

Кристина в великом возбуждении завертелась на высоком табурете; говорили мы почти шепотом.

– Вы знаете Василевича?

– Знаю. Жуткий ходок. Он сидел за столиком с Викторией.

– Я их заметил не сразу. Не помните, она с ним в клуб пришла?

– Пришла с ним, а ушла с вами. Он удалился где-то около одиннадцати. При чем здесь Василевич?

– Вы говорили о «почве искусства». Зачем режиссеру два сценариста?

– Может, Василевич был нужен ей как мужчина.

– Тем более он замешан… Расскажите о своих наблюдениях той ночью.

– Они явились около десяти… Любавская, ну, вы знаете, маленькая, немолодая, неказистая, была в шикарном, цвета золота, платье, почти голая. В общем, подать себя она умела. Заняли столик, оживленно переговариваясь… можно сказать, шушукались, склонившись друг к другу. И покуда он заказывал кельнеру бокал шампанского…

– Для себя?

– Для нее. Он, по-моему, в тот вечер не пил. Она вдруг, не улыбнувшись, махнула рукой, точнее, пошевелила пальцами – и возникли вы.

– Кристина, вы дьявольски наблюдательны.

– Говорю же – профессионал. Тут окончилась пляска чертей и к вашему столику подвалил один из Мефистофелей в маске.

– Борис Вольнов.

– Да? На минутку. Вскоре сценарист встал, Виктория тоже. Я решила, что они уходят вместе, но она вернулась к вам.

– Все так и было. Василевич познакомил Вику с актером как с претендентом на главную роль в «Египетских ночах». Чем она осталась недовольна… узнаю ее самостоятельность и хватку. Борис отошел, мы втроем бегло обсудили его достоинства…

– Правда великолепный актер, – вставила Кристина. – Несправедливо, что не ему присудили приз за «Страстотерпцев» – так я и написала в своем обзоре.

– Что ж, в киношной тусовке, да как и в любой другой, все заранее распределено.

– Приз должен был достаться Вольнову, все знали, – донесла журналистка в упоении. – Но он разругался с председателем жюри, случайно получилось. Это настоящая мафия…

– Да, да, согласен. Вернемся к «нашим баранам». Василевич собрался уходить, сославшись на какие-то дела. Вика сидела в глубоком раздумье, вдруг встала вместе с ним. «Сейчас приду», – и вернулась через минуту. «Пригласила протеже Василевича завтра на дачу. Надо к нему присмотреться». И меня пригласила, по делу. Она придавала такое значение этой встрече с продюсером, что…

– Что только смерть помешала бы ей явиться, – закруглила журналистка мой словесный период афоризмом из боевика. – Итак, возле героини крутилось пятеро претендентов. Настоящий убойный детектив!

– Пятеро?

– Вы, Василевич, Вольнов. Мужа исключаете?

– Наоборот! Кто пятый?

– Думаете, продюсер прекрасному Самсону полтора миллиона отвалил бы? Нет, уж скорей его роковой Далиле.

– Поворот перспективный, – задумчиво согласился я. – Еще кофе и кока-колы, Жорж! – Бармен, давний знакомый, перешедший сюда из Дома кино, подмигнул и усмехнулся одновременно, перекосивши физиономию. – Но наш Самсон под колоннами устоял, а вот бедная Далила…

– И сына за собой увлекла, – констатировала Камиская хладнокровно. – Инфернальная женщина.

– Ну, не надо демонизировать…

– Надо, Николай Васильевич! Только в таком, адском отблеске, вы что-то увидите и поймете.

Она зловеще ощерилась сиреневым, как у покойницы, ртом. И эта туда же! Обе женщины – Танюша и Кристина – ощущали ход событий в мистическом уклоне, но с противоположных точек зрения. Я решительно отбросил пресловутую, с истерическим привкусом, «женскую интуицию».

– Что ж такого Самсон вам про жену наговорил?

– Не в этом дело. Я сужу о человеке по его творчеству – вот главный критерий. Бешеные страсти, эротика и кровь.

– Ну уж нет! Никакой «чернухи» и «порнухи» – у Виктории в высшей степени развито чувство меры и гармонии.

– Опасное сочетание: ледяной разум и подпольный огонь. Вы ее любили? Сознайтесь.

– Это было слишком давно и уже не имеет значения, – отмахнулся я рассеянно, тут же поймав себя на мысли: «А Ванечка? Ужасен мир, где все связано, повязано тугой удавкой на горле…» – Поговорим лучше о романе «первой свежести». Извините за нескромность – когда вы сошлись с Самсоном?

Прежде чем ответить, она задержалась взглядом на верзиле Жорже; тот отвернулся.

– Не извиняйтесь, я сама предложила вам сотрудничество. Это произошло в прошлую среду.

В тот день, когда Любавские поссорились. Горячо!

Кристина продолжала:

– Знакомы – издали, так сказать – мы были давно. Когда-то я даже брала у него интервью. «Горячее лето» помните? И вот в среду случайно столкнулись здесь – вот за этой стойкой.

Ага, понятны «ужимки и прыжки» многоопытного сердцеведа Жоржа.

– Самсон пил?

– Ну… выпил. Он был нервный и страстный. Мы поехали ко мне.

– Вот это быстрота и натиск! Прошу прощения.

– А если это любовь? – Вновь бледно-сиреневая улыбочка (или усмешка?). – Люди, умудренные испытаниями, потерпевшие крах в жизни, имеют право на свои маленькие радости. Таково мое кредо.

– Понятно. Самсон сказал, что потерпел крах?

– Я говорю о себе. Сейчас я живу в состоянии развода.

Где-то я уже слышал эту дурацкую фразу… Ах да, Василевич – в том же состоянии. И я когда-то был, давно. Все есть, были или будут, везде у нас разлад, распад, развод.

– Вы дали Самсону ключ от своей квартиры?

– Ну и что? В субботу кончались его обязанности надсмотрщика над строителями, и мы договорились, что он приедет ко мне на всю ночь.

– Долго же ему пришлось ждать.

– Я рассчитывала вырваться пораньше, но программа была довольно забавная.

Еще бы: слежка за женой любовника!

– Вернулась где-то в третьем, изнемогая от усталости. Не помню, как заснула.

– Но Вику и меня успели заложить.

– Вы ж говорите, и закладывать нечего: старые приятели…

– Как на ваше сообщение прореагировал Самсон?

– Да никак… промолчал… Впрочем, мне было не до психологических наблюдений, рухнула в постель как мертвая.

Журналистка врала, особо не утруждая себя и притворством: уже откровенная усмешка кривила губы, поблескивала в глазах.

– Поднапрягитесь, пожалуйста, вспомните.

– Может быть… потом, когда пройдет стресс.

– Стресс?

– Естественно, меня потрясло их исчезновение, особенно ребенка.

– И вы не слышали, как утром ушел Самсон?

– Что-то такое смутное, сквозь сон… шаги, голос.

– Голос? Он звонил по телефону?

– Ничего определенного не могу сказать.

– Во сколько примерно он вас покинул?

– Коля, – прошептала она интимно, я аж вздрогнул, – если мне хоть что-то удастся вспомнить, я с вами немедленно войду в контакт. А вы – держите меня в курсе! – и унеслась на невидимом «энергетическом» помеле в поисках новых радужных пузырей сиюминутной сенсации.

9

– Жорж, будь добр, холодного пивка.

– Айн момент, босс!

В этот ранний для возлияний час клиентов почти не наблюдалось; бармен – с красной рожей, но во фраке – оперся о стойку напротив меня.

– Чего рыщешь, Ник?

– Преступника ищу.

– В нашем баре?

Посмеялись.

– Знаешь эту журналистку?

– Тыщу лет.

– В прошлую среду она была тут со сценаристом Любавским.

Он подумал.

– Тощий, бледный, безобразный.

– Точно. О чем они говорили?

– Ты неравнодушен к этой бабенке?

– Она тебе не нравится?

– Дело вкуса. – Двухметровый столб этот по роду профессии дипломат, а попутно – вышибала. – На того карлика накатила депрессия, и нет близкой, понимаешь, души. Ну, нормальный охмуряж.

– А еще что?

– А в чем дело, Ник?

Разъяснить «дело» я поостерегся; ни в каких таких делах осторожный Жорж участвовать не станет.

– Романтическая история… Надо сценариста слегка прищемить.

– Я ничего не слышал.

– Само собой.

– Пили коньяк, он принял прилично… и она прилично.

– Во сколько?

– Днем, народу не было. Вообще я не прислушивался. Говорили вроде о кино… про Элизабет Тейлор.

– Про «Клеопатру»?

– Ага. Маленький был ею недоволен. Своими руками, говорит, задушил бы. А чего, нормальный фильм… О, гляди! Секс-натура плывет.

Я оглянулся: Рита Райт, покачивая бедрами, приближалась к нам. Царица египетская.

– Невеста Вольнова, – машинально шепнул я.

– Да? – удивился Жорж. – Не слыхал.

Я продекламировал, глядя в черные очи:

– «Что есть красота и почему ее обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?»

Красавица оценила изысканный комплимент, подплыла к стойке и причалила к табурету рядом со мной. Поздоровались.

– Жорж, томатный сок, пожалуйста. Николай Васильевич, вы – последний романтик..

– Не последний, этого добра в России навалом.

– О Любавских так и нет известий?

– Как сквозь землю провалились.

– Господи, вот ужас-то! – прозвучало так искренне, сострадательно. Актриса. – Вы здесь Борю не видели?

– Нет. Вчера он занимался мануальной терапией с Танюшей.

– Знаю. Молодец. Я не выношу физического уродства. А вы?

«Я тоже», – ответить бы честно, но отчего-то стало обидно за убогую, и я отозвался нравоучительно:

– Нравственное – страшнее.

– Так принято говорить, но… Я лично собираюсь жить до сорока, дальше – неинтересно.

– И сколько вам уже набежало?

– Двадцать пять.

– Стало быть, через пятнадцать лет руки на себя наложите?

– Положусь на случай.

– Кстати о смертоносных случаях. Сегодня один человек сказал, что возле Любавской вертелось пятеро мужчин.

– Одновременно?.. Вот это размах! Впрочем, она была интересной, загадочной женщиной. И по-вашему, кто-то из них убил ее с сыном?

– Кажется неправдоподобным, да?

– Ну… страсть непредсказуема, не знает удержу. Кто они?

– Во-первых, муж.

– Да, говорят это правило такое: первым подозревать мужа. У него безобразное, злое лицо.

– Далее: сценарист Василевич, продюсер, я…

Она перебила изумленно:

– Вы сами себя причисляете…

– Объективности ради. У меня не было причин, но, возможно, я последний, кто видел ее в живых. Кроме убийцы, разумеется.

– А кто пятый?

– Ваш жених.

– Вы шутите! До той субботы Боря не был с ней знаком.

– Опять-таки ради объективности. Он один из тех, с кем она общалась перед исчезновением: со мной, Василевичем и Вольновым.

– А когда исчезла?

– В половине третьего я подвез ее домой на Плющиху. У Бориса есть алиби?

– Нет, – выдохнула она как зачарованная. – Он обиделся, ушел, напился, пришел…

– В клуб?

– Ну, мы еще отмечали… Вы знаете, премии достались Гофману и мне. Как водится, был банкет. Примерно в пять утра явился Боря.

– Где он пил?

– На Тверском бульваре с каким-то бродягой.

– Да, это не алиби.

– Нет, вы серьезно? – Рита очнулась от «зачарованности» и рассмеялась волнующим смехом, прижав руку к сердцу – ее собственный, очень выразительный жест. – Он так загорелся играть в «Египетских ночах», что режиссера прикончил?

– С мотивом у меня туго, – признался я.

– Вы же не сыщик, а кинооператор. Но вообще интересно… Почему вы взялись за это дело?

– Меня сестра Викина попросила, – в который раз уже сослался я на Танюшу, прикрывая собственный мой жгучий азарт, возрастающий час от часу в «сопротивлении материала» – действующих лиц, ведущих свои игры. – Хотите мне помочь?

– Конечно. Но что я могу… Лучше Борю попросите, я глупенькая.

Это было умилительно: какие-то детские комплексы в «секс-натуре» – и подтверждало мою догадку о пустоте лицедейской души. «Сосуд она, в котором пустота»? И мне вдруг страстно захотелось, в продолжении поэтического стиля, возжечь «мерцающий огонь».

– Общайтесь с умными людьми. – Я улыбнулся с ласковой иронией. – Со мною, например.

– С удовольствием.

– И телефон дадите?

– А почему бы нет? – Она продиктовала телефон, я записал в книжку. – Жорж, еще соку!

– А может, чего покрепче?

– Мне нельзя… ни пить, ни есть. Надо держать форму. Так чем я могу помочь?

– Расскажите о своих отношениях с женихом. Давно вы с ним знакомы?

Она взглянула с каким-то проницательным удовлетворением. «Ума, может, и немного, но женское чутье в наличие, – подумалось. – Уж не из внезапной ревности, вправду, я ее расспрашиваю?»

– Познакомились несколько месяцев назад, на съемках «Страстотерпцев». Отношения самые близкие. Седьмого июня утром он мне сделал предложение.

– Пьяный?

Тут заметил я, что Жорж скорчил зверскую рожу, и обернулся. Великолепный Вольнов – лихой и мужественный в затрапезной тельняшке и джинсах. Белогвардейца бы ему играть… впрочем, он играл.

– Скъюз ми, дарлинг. В Молчановку ездил пораньше отделаться. – Перевел взгляд на меня. – Я был не вусмерть, но в градусе. Вот и погорячился.

Рита поинтересовалась лукаво:

– То есть ты берешь свое предложение назад?

– Никогда. Я твой раб. Жорж, апельсинового соку!.. Как следствие, Николай Васильевич?

– Безнадежно пытаюсь найти мертвых.

Жорж вылупил глаза, застыв с жестянкой в могучих лапах. Гнетущая фраза повисла в воздухе.

– Если мы очень постараемся, – заметил Борис серьезно, – то найдем бродягу с бульвара, с которым я надрался в ту ночь.

– Думаю, в этом нет необходимости.

– Вообще-то я не злоупотребляю, но обиделся.

– Что «Мефисто» не дали?

– Да ну, этих премий у меня… Поражает человеческая мелочность и мстительность. Этот хам, председатель жюри, облил виски одну даму. Я потребовал извинений.

– Ну, не то чтобы хам, – вставил Жорж примирительно, – а мой хозяин. Нечаянно задел ту саму журналистку, – и подмигнул мне многозначительно.

– Борис, а разве вы не знали, что он председатель жюри?

– Кабы знал, – киноактер рассмеялся, – может, и придержал бы язык!

– Во сколько произошел эпизод?

– Черт его знает… А, я был еще в костюме Мефистофеля, значит, сразу после второй пляски, около часа. Да ерунда все это! Минутное раздражение, к утру прошло.

– И вы вернулись в клуб?

– Да я тут машину оставил.

– А кто после вел?

– Я вела.

– Гретхен – мой путеводитель, – Вольнов мельком нежно улыбнулся ей. – Понятно, Николай Васильевич, что вы хотите восстановить все подробности происшедшего, но я не сексуальный маньяк и с Викторией Павловной только что познакомился.

– А что она вам тогда сказала?

– Да ничего. Это ж при вас было.

– Нет, потом.

– Вы на что намекаете? Больше я ее не видел и с ней не разговаривал!

– Ну как же! – удивился я. – Она поднялась с уходящим Василевичем, вскоре вернулась и сказала, что пригласила вас на дачу в воскресенье.

Борис глядел в полном недоумении.

– Но я же не мог забыть про такое!

– Очень странно. Вы действительно приехали в Молчановку в воскресенье.

– Тактический ход. Утром от Риты я позвонил Ваське…

– Какому Ваське?

– Да Василевичу! Прозвище, еще студенческое… Ну, спросил про Любавскую: чего, мол, знакомил, роль есть? И услышал про «Египетские ночи». Шанс уникальный. Что делать? Он говорит: советую поспешить, у нее уже есть один претендент. Я решился на наглость, а он объяснил, как проехать.

– Но почему Вика мне солгала? Кто этот претендент?

– Васька не выдал.

– Все замыкается на этом сценаристе! А я никак не могу его поймать.

– Лови! – И сверхосторожному Жоржу как будто передалась моя дрожь азарта; он достал из-под стойки телефон.

Длинные гудки. Зато с первой попытки удалось поймать обанкротившегося банкира и договориться о встрече в Молчановке.