Текст книги "Век кино. Дом с дракончиком"

Автор книги: Инна Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

– По воле Божией, – произнес Савельич. – Он нас спас.

– Да и вы, Никита Савельевич, не оплошали.

– Ну, вы явились к этой самой Райт…

– Мне открыла невеста в подвенечном наряде, пышном, длинном. Кинозвезда колебалась, не надеть ли ей мини…

– В монастырь? – перебила Леля грубо. – Черт с ней, с невестой! Давайте по делу.

– Я по делу. – Я помолчал, припоминая. – «По-настоящему извращенные создания встречаются на нашей земле так же редко, как и святые. Не всякий день встретишь на дороге святого, но не часто встретишь и того, кто способен вырвать у вас стон, крик, где слышится также и ужас».

Школьница и Савельевич вытаращили глаза.

– Как-как? – переспросила девочка. – Повторите.

А старик проговорил с чувством:

– Как глубоко вы понимаете тайну греха.

– Это не мои слова – одного католика. В «опасных связях» французы понимали толк; и Пушкин «науку страсти нежной» недаром изучал. И вот еще одно любопытное наблюдение Мориака: все любовные связи героя «мечены одним и тем же страшным клеймом». Душевная, духовная травма – клеймо. Звезда примеряла наряды, я вошел к ней – в зеркале отразилась женщина с поцелуем-укусом под грудью – там где сердце.

– У Виктории Павловны… – начал Савельич и умолк.

– Тот же самый сине-красно-зеленый след – татуировка, древнеегипетский скарабей. Так метил свои книги и сексуальные жертвы наш герой-коллекционер. Самсон, одержимый ревностью и ненавистью, не разобрался.

Нимфочка ахнула.

– Вот почему он побоялся свалить убийство на банду!

– Верно. Василевич приблизился к тайне логическим путем: «значит, он боится самих убитых… плоти, на которой остались бы знаки». Танюша – интуитивно: «Загадка в мертвых. Их надо спрятать так, чтоб никто не нашел». Естественно, татуировкой занялся бы следователь и в конце концов отыскал бы живую жертву… ту же Риту Райт. Так она стала невестой.

– Как это ни ужасно звучит, – прохрипел Савельич, – он мог бы вырезать из трупа зловещую мету.

– Виктория предупредила своего возлюбленного, что солнечного беса видел муж, но понял ли он его значение, осталось для них неизвестным. Преступник хотел вывезти мертвых и закопать где-то в укромном лесу, но услышал голоса нищих на улице. Пришлось замуровать их в доме.

– Все равно страшный риск.

– Выхода не было. Вольнов – мастер на все руки, ездил на шабашки, был в курсе строительства дома. За те провальные тридцать минут он успел зацементировать трупы в автомобильной яме – инструмент, цемент, песок, вода, рабочий халат… все необходимое под рукой в гараже. Я как-то обратил внимание, что яма не очень глубока, но подумал: для низкорослого Самсона сойдет. Вниз вели семь ступенек, осталось шесть.

Мы, все трое, оглянулись на новенький дом в старой зелени, Савельич в который раз задал вопрос, задумчиво, словно себе самому:

– Зачем она приехала сюда? (Я понял, кто «она».) Ведь чувствовала в этом доме смерть.

Наверное, как и мне, ему вспомнилось: подземные удары, разверстая могила, извлечение трупов.

– Танюша хотела похоронить близких по-настоящему, чтоб о них молились всем миром в храме.

– А умник по-глупому попался! – воскликнула Леля; Савельич пояснил:

– На умника нашелся еще больший умник.

– Поздновато нашелся… Когда я рассмотрел клеймо скарабея и окончательно понял, кто убийца, то попытался расставить ловушку – и она сработала, преступника охватила паника. Я акцентировал его внимание на Льве-Ваське и сообщил: началось официальное расследование, трупы будут искать с собакой, найдут свидетелей-нищих… Опасаясь слежки, я поехал в «Артистико», а оттуда, уже тайно – в Молчановку.

Убийца не устоял перед последним шансом – перезахоронить мертвых. И явился в полночь в серебристом спортивном костюме – «светящееся существо» из преисподней.

– Там его ждут, – заметил Савельич с удовлетворением. – Никаких смягчающих обстоятельств нету.

– Подсудимый объясняет так. В ту среду, третьего июня, несчастная жена, заговорившая о разводе, случайно обнаружила в компьютерной программе разработанный мужем план убийства – ее и сына (замечу в скобках: так оно и получилось – так материализуются наши инфернальные фантазии!). И, опасаясь за ребенка, уговорила своего друга опередить.

– Но ведь номер у него не пройдет? – спросила Леля полуутвердительно.

– Надеюсь. Конечно, Вольнов сочинил эту версию: Виктория слишком хорошо знала своего Сона, чтоб всерьез опасаться.

– Вы ее видели? Видели клеймо, где сердце?

– Видел.

– А я глаза закрыл, – признался Савельич. – Поверьте мне, это сатанинские знаки, грех на них и смотреть. Как покойница пошла на такое?

– Ой, да ну! Татуировка во всем мире в моде, она захотела, потому что – шик. Правда, Николай Васильевич?

– Танюша говорила, что сестра жила только здешним миром, тот свет – свет воздаяния – для нее не существовал. Наверное, этот обряд показался ей эротической игрой – новое, неизведанное наслаждение от прекрасных рук возлюбленного. Я, конечно, не знаток черной магии и не знаю, к каким последствиям…

– И Боже вас упаси трогать зло! – завопил старик в духе «пророка». – Последствия нам известны: смерть молодых, полных жизни людей. Магия на то и практикуется, чтоб получить власть над жертвой. «Слова власти» – так египетская молитва называется? Новая Клеопатра оказалась рабой секс-символа.

– Значит, она не виновата, ее заколдовали!

– От беса избавиться фактически невозможно, деточка, по себе знаю!

– Нет, серьезно? По себе?

– Друзья, позвольте! Не Вольнов, а Виктория захотела убийство. Одержимые женщины, воспетые в античных трагедиях…

– Взбесившиеся бабы, – перебила нимфочка. – Она хотела от мужа освободиться, да?

– На то существуют законные способы.

– Так чего ей надо было?

– Мне кажется, утвердить свою власть, привязать к себе ускользающего сообщника крепкой нитью – смертью.

– Ускользающего?

– По словам убийцы, Виктория ему уже поднадоела («печать» скарабея – обычно его прощальный знак). Однако своим планом она сумела сообщить их связи блеск новизны.

– Вот это «новое русское кино»!

– Когда-то я ее очень близко знал, но, к счастью, таких «демонических» чувств не пробудил. В тот вечер в «Артистико» она была пленительной и возбужденной, по дороге на Плющиху смеялась: настолько увлеклась Пушкиным, что ощущает себя царицей египетской. И приложила руку к груди – там, где сердце – позже я подметил этот жест у Риты Райт. «Не банальный жест, – подумалось, а загадочный знак». Так загадочно «царица» и распрощалась со мною в ту последнюю свою ночь: томно-восточным движением подняла обнаженные руки над головой, скрючила пальцы наподобие чаши лотоса.

– Она не только сама погибла, – проговорил старик сурово. – Господи, зачем вы нам встретились на Садовом кольце?

Этот вечный вопрос «зачем» не имел ответа. Девочка сказала с удивлением:

– А я встретила Ваню, когда он шел на станцию… зачем? Нет, это несправедливо: противный карлик со своим планом остался жив, а их мы больше никогда не увидим.

– Танюшу и Ванечку – никогда, – подтвердил Савельич категорически, – потому что попадем во ад.

– Вот и папуля трясется! Нашли о чем переживать… может, его и нету.

– Ад есть!

Старик и девочка азартно заспорили о существовании вечного огня; между тем пора было ехать на погребение сына, его матери и Танюши – «похоронить по-настоящему!» – о чем молилась и ради чего погибла убогая.

ДОМ С ДРАКОНЧИКОМ

«Ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше».

Евангелие от Матфея

Манон Леско

Он имел в кармане (самом глубоком, самом внутреннем) двадцать тысяч долларов и был почти счастлив. Спустившись от «Праги» в подземный переход, раздал мелочишку старушкам-попрошайкам – поминайте раба Божьего Валентина! – поднялся, пересек опасную мостовую и вступил в студеное царство. Суворовский бульвар обтекали два скрежещущих потока, снег казался фиолетовым в наступавших сумерках, деревья – обугленными, как в сновидении, и огненный небесный шар догорал последним пожаром.

Идущая впереди женщина – в пределах видимости их двое, кажется, и было – вдруг обернулась и спросила капризно и нервно:

– Вы меня преследуете?

– Что вы, леди! И в мыслях не держал. – Валентин присмотрелся… Однако! Красотка. – Впрочем, я готов.

И она присмотрелась (облик мрачноват, «пасмурный», как у гангстера из западного боевика, здоров, силен, высок, а улыбка неожиданно ясная, «умная»), слегка улыбнулась в ответ.

– К чему вы готовы?

– К борьбе.

Женщина нахмурилась и двинулась дальше. Валентин догнал.

– Нет, серьезно. Вы меня пленили! – Этот тон, веселенького приставания, был ему чужд, просто минутка такая выдалась – душа воспарила на крыльях победы.

Она очень женственно передернула плечами.

– Не валяйте дурака.

– Ну а как же иначе с вами познакомиться?

– Зачем?

– Затем, что мы оба одиноки. Я угадал?

– Жена, что ли, выгнала?

– Точно. А вы мужа лишились?

Она не ответила. Рыжекудрая дама в долгополых блестящих мехах и фетровой шляпе с низкими полями; тени под глазами и чуть впалые бледные щеки придают лицу какую-то страдальческую страстность. Вот замедлила шаг, оглянулась по сторонам и молвила:

– Можете проводить меня до дому. За что выгнала?

– Бездуховна, мещанка, одним словом.

– Понятно. Пьете.

– Зачем вы так круто? Могу и не пить.

– Чем вы занимаетесь?

– Раньше шоферил, в данный момент свободен.

– Почему?

– Банк взял. – Он внезапно вспомнил про доллары, на душе потеплело.

– Банк?.. Шутите вы примитивно.

– Я вам все расскажу, когда мы поближе сойдемся.

– Сойдемся? – Женщина усмехнулась, отвела синий взор; ей где-то под тридцать, определил Валентин. – Где вы живете?

– Пока по приятелям скитаюсь.

– Нет, вас серьезно жена выгнала?

– Мы развелись, квартиру я оставил ей. Про это неинтересно.

– А про что интересно?

– Как вас зовут?

– Марина.

– О нимфа морская… Валентин.

Так, в недобрый вечерний час, они и познакомились. Буквально – бульварное знакомство. Женщина изящна, как породистая выхоленная лошадка, держится сдержанно, холодновато, но в голосе, походке, ярких глазах ощущается едва сдерживаемое, какое-то мрачное возбуждение. Но, несмотря на скорость сближения – не из таких – это он чувствовал безошибочно. Уж не знает ли она про доллары? Откуда!.. То же безошибочное чутье (которое помогло ему прошлой ночью в казино сорвать банк) предостерегало: шагай прямо на Тверскую, а там к Сашке. Но отчаянный дух авантюризма требовал: рискнуть и выиграть. Этот вечер, эту женщину, эту жизнь. А желаниям своим Валентин привык потакать.

Они шли быстро, разговаривая о пустяках (очень быстро, будто кто их преследовал), углубляясь в переулки за кинотеатром повторного фильма. Бывшего повторного – теперь ресторанчик… Здесь, в центре, все бывшее и все на продажу. Но в городской глуби – кривые, косые проулочки, за поворотом, за решеткой вдруг возникнет дворец, вспыхнет редкий фонарь, в гулких проходных дворах словно прошмыгнет тень соглядатая – в глуби еще таилось очарование прошлой, позапрошлой жизни… Смоляная улица. Они миновали двор с фонарем, вошли в подъезд подкрашенного охрой шестиэтажного, как называли в старину – «доходного» дома, поднялись в допотопном лифте на четвертый.

– Я вам так благодарна. – Марина улыбнулась вежливо и позвонила в тридцатую квартиру.

Неожиданный поворот – его отшивают. Что все это значит, черт возьми?!

Отворила девочка – так сначала показалось, – девушка, тоже в шубке, только каштановой, тоже рыжая, но светлее, почти «золотая». И воззрилась на него.

– Ты только пришла? – удивилась Марина, входя в прихожую.

– Я после экзамена была на кладбище, – сказала девушка. – Проходите, Валентин Николаевич.

Вечер чудес, не иначе! Он, конечно, воспользовался приглашением.

– Что такое? – Марина резко остановилась у большого зеркала в лакированной раме. – Вы знакомы?

– Слегка. – Девушка рассмеялась, просияв на миг белым личиком, пунцовыми губками, тут же нахмурилась. – Он мне в прошлом году трояк по истории выдал.

– Как странно! – Марина не сводила с него глаз. – Вы нас знаете?

– Нет, не волнуйтесь. Я даже сестру вашу – ведь сестра, да? – не сразу узнал.

Он ее вообще не узнал. Но раз говорят, что «трояк выдал»…

– Ладно, раздевайтесь, – приказала Марина. – Мне пришла в голову идея.

Разделись, прошли в темную комнату напротив входной двери, где вдруг вспыхнула ало-желто-сиреневыми фонариками елка – настоящая, мечта детства, с полу до потолка, вся в сверкающих игрушечках и бусах, в струящемся серебре. У подножия к крестовине прилепилась вифлеемская пещерка с младенцем, притягивая взгляд красотой и тайной. Елка стояла в просторном эркере, нарядно умножаясь в трех высоких окнах, за которыми уже догорел зимний закат.

– Мне у вас нравится, – заявил Валентин. Марина посмотрела прелестно и задумчиво.

Присели к овальному столу с вышитой лиловыми колокольчиками скатертью; Валентин со старшей сестрой – на тяжелые стулья с изогнутыми вычурными спинками; младшая с ногами забралась на диван. В разноцветной полутьме уютно светились книги по стенам, хрусталь и фарфор за стеклом.

– Богато живете, – одобрил гость.

– Живем мы бедно, – возразила Марина. – Это все от родителей осталось, квартира и машина, папа был на редкость дельный адвокат. Так вот, Валентин. Мы можем вам сдать комнату. Он приличный дядя, малыш? – В голосе старшей сестры проявились нежные, «воркующие» нотки; «материнский» комплекс, определил Валентин, своих детей небось нет…

– А что, ему жить негде?

– Говорит, жена выгнала.

– Да ну-у?.. – протянула девочка лукаво. – Наверное, приличный… да разве теперь поручишься за кого. Нет, ты скажи: зачем?

– Нам же деньги нужны.

– Вообще-то не помешали бы…

Сестры переговаривались, как будто его здесь не было. Красны девицы, белокожие, синеглазые, златоволосые, обе в черном, и «траур» им к лицу. Что-то за всем этим кроется непонятное, но соблазнительное, как сказка. Он поинтересовался:

– С чего вы взяли, что у меня есть деньги?

– Разве нет? – Марина улыбнулась притягивающе. – Одеты вы шикарно.

– А почем?

– Двести долларов в месяц вас устроит?

– В самый раз, – соврал Валентин, заинтригованный ситуацией.

– Марина, постой, где он будет жить?

– В моей комнате, а я перейду к тебе.

– Вот радость-то!

– Или нет, я в гостиной буду спать.

– Нет, я, – возразил Валентин. – Под елочкой.

Марина призадумалась, как будто нахмурилась.

– Значит, вы в историко-архивном «шоферили»?

– Преподавал, но в прошлом году вышел в тираж.

– Может, условимся не врать?

– Я правда потом шофером работал на стройке.

– А почему? В институте платили мало?

– И платили соответственно, и квартиру рассчитывал приобрести, и… надоела русская история.

– Точь-в-точь мои мысли, – легкомысленно вставила младшая, но старшая гнула линию «хозяйки», странно не вязавшуюся с обликом прелестным и переменчивым, «как ветер в мае», как, вдруг подумалось, у незабвенной Манон Леско.

– Чем же вы теперь промышляете?

– Так… присматриваюсь. В общем, я готов заплатить вперед за месяц.

– Ну что, Дашунь, рискнем?

– Что ж… вообще забавные у тебя идеи…

Она не закончила, раздался звонок в прихожей. Марина вышла.

– Вас Дашей зовут?

– А ведь вы меня не помните.

– Теперь не забуду.

Валентин прислушался: хлопнула входная дверь, бархатный бас почти пропел печально:

– Здравствуй, Марочка, свет очей моих.

– Кто это?

Даша усмехнулась:

– Поклонник.

«Поклонник» возник в дверях гостиной, поклонился слегка и уставился на Валентина. Импозантный мужчина, где-то за сорок, в изысканном черном костюме и как будто в парике. Удивительный контраст – серебряные седины и молодое, без единой морщинки лицо – создавал какую-то особую его, вызывающую красоту.

Мужчины поглядели друг на друга с инстинктивной неприязнью.

Марина произнесла:

– Сергей Александрович – коммерсант. Валентин Николаевич – историк.

– Дорогая, прими дары, срочно в холодильник…

Они удалились, одновременно звякнул второй звонок.

– А это кто?

– Второй поклонник.

– Ну, девочки, вы живете полной жизнью, как погляжу…

– Я пошутила, – перебила Даша и как-то погрустнела, поникла. – Боря со мной учится, а Серж – приятель мужа.

– Какого мужа?

– Марины.

– Муж-то где?

– Его убили.

– Как убили?! – воскликнул Валентин, и в гостиную пожаловал Боря, остановился, прищурился, со свету вглядываясь; высокий, поджарый, с идеальным боковым пробором в светлых, будто отлакированных волосах. Одет чуть ли не в сюртук, тоже черный… М-да, собрались персонажи, можно начинать представление.

– Валентин Николаевич? Забавно!

И Валентин узнал его – из того же заведения – надежда курса, кажется. Что за комедия здесь имеет место быть и какая роль предназначена ему?.. Он иронизировал, стараясь не впасть в чужой (и чуждый, чуть не болезненный) ритм бытия, но уже отлично сознавал: нет, не комедия, народ в трауре, дамы «на нервах», а сам он в раздражении на «поклонников».

– Может, и забавно, – пробормотал бывший историк, подумав мельком: «Двести долларов обещал… за что? За тайну двух сестер».

Странные поминки

Тотчас был накрыт стол – небогатый, без изысков, по существу: картошка, селедка, мясо, сыр… Однако фигурировала черная икра и литровая бутылка «Абсолюта» (дары бизнесмена, очевидно).

– По какому поводу заседаем? – поинтересовался Валентин. – Рождество завтра.

Сергей Александрович встал с налитой рюмкой, склонил голову; каждый жест его (самый банальный), каждое движение были артистично непринужденны и в то же время значительны.

– Сегодня, как известно, сороковины гибели Алеши. Пусть земля ему будет пухом, а в царствие небесное, как жертва, он уже вошел, не сомневаюсь.

Валентин поддержал скорбный тост полной рюмкой, не нуждаясь в закуске, и ждал продолжения. Не то чтобы он был чрезмерно любознателен, однако томила тайна. Не дождался. Говорили о зиме, о еде, словом, о ерунде… Спросив разрешения у дам, он предложил мужчинам сигареты – они отказались, – закурил и заговорил в пространство:

– Надеюсь, убийцу поймали?

– Нет, – отозвалась Марина глухо и встала. – Даш, про салат забыли!

– Марина, простите, если я…

– Бог простит.

Когда сестры удалились, Валентин протянул огорченно:

– Вот уж верно: бес на кончике языка вертится. Друзья, проинформируйте, а то мне тут жить…

«Друзья» глядели угрюмо и цепко.

– Из-за чего погиб Алеша?

Коммерсант закурил свои – те же «Мальборо», а его бывший студент заговорил вполголоса:

– Кто-то размозжил ему голову гаечным ключом, а потом сбросил в реку в Замоскворечье, напротив высотки, где «Иллюзион». То есть там под мостом машина стояла, а тело уже отнесло, на третий день обнаружили.

– Какие-нибудь денежные разборки?

– Исключено. – Серж наполнил рюмки. – Профессионалы так не действуют. И не было более далекого от криминала, от бизнеса человека, чем Алеша.

– Обокрали?

– Нечего у него было красть.

– Да, немотивированные убийства редко раскрываются. Какой-нибудь шизик напал… Или он в машине убит?

– Сиденья были в крови, но… – Серж умолк, на лице страдание.

– Да зачем мертвого в воду сбросили?

– Не мертвого, – зашептал Боря. – Убийца не мог сразу справиться. Борьба продолжалась и возле самого парапета: следы ног, на камне кровь. Алеша отчаянно сопротивлялся и умер уже в реке – вода полностью заполнила легкие. Такую картину воссоздал следователь.

– Значит, следствие проводилось?

– Чисто формально. – Серж залпом выпил водку. – Кому сейчас нужен нищий художник?

– Алеша был художником?

– Гримером. Двадцать восьмого ноября ушел из театра, с постановщиком разругался. Но у того – стопроцентное алиби. – Бизнесмен вздохнул. – Какие там деньги! Гроши получал, а Марина в музее – и того меньше.

– Напился с горя, – предположил Валентин.

– Ни грамма алкоголя в крови не обнаружено. И хоронили мы его… Ладно, это уже в прошлом. – Серж смотрел пристально. – Вы не похожи на историка.

– На кого же я…

– Вам бы в боевике сниматься.

– Историк он, – подал голос Боря. – Спец по Древней Руси и Московскому царству.

– Вот как? Двести долларов в месяц в Московском царстве – немалые деньги для преподавателя.

– Валентин Николаевич ушел из института. Ведь так?

– Так. Не стоит чужие деньги считать, господа.

– Тогда позвольте узнать, – это снова коммерсант, – чем вы в настоящее время занимаетесь?

– Вы родственник, что ль?

– У девочек не осталось близких, я старый друг семьи.

– И что вы предлагаете?

– Найти вам подходящее жилье.

– Я уже нашел. – Валентин улыбнулся. – Мне елка очень понравилась.

Все трое посмотрели на алую пещерку с младенцем и магами. В принципе ему было все равно, задерживаться здесь дольше чем на месяц, он не собирался (дорогое удовольствие), однако терпеть не мог, чтоб на него давили. «Этот богатый пижон боится, как бы я у него Марину не увел!»

Она вошла с салатом «оливье» в глубоком фарфоровом блюде, за ней Даша.

– Откуда у вас такая дорогая игрушка? – Валентин указал на пещерку.

– Вы не представляете, какая дорогая! – Марина усмехнулась, а Даша воскликнула:

– Чудо, правда?! Это прадедушка купил, еще при царе. Мы ее так храним! В специальном сундучке у Марины под кроватью… она даже мне не разрешает касаться. – Помолчала и добавила упавшим голосом: – Алеша всегда елку наряжал… и была она в тыщу раз красивее, чем эта.

В молчании все разом выпили; коммерсант и Валентин закурили. Марина проскользнула за елку и приоткрыла центральное окно; зашевелился серебряный дождь, нежно прозвенели игрушки, потянуло городским гулом и сквозняком.

Даша пожаловалась с досадой:

– Что за мания?.. Холодно! (Окно захлопнулось.) А на кладбище холод какой-то другой, нечеловеческий, замечали?

– Это нервы, Дашенька, – заметил Сергей Александрович.

– Наверное. Могилы как будто нет, все ужасно снегом занесено.

– Да, я сегодня был. Под Пасху оградку покрасим, лавочку поставим. Притом же камень надо будет перенести, не забудьте…

Марина перебила с тоской:

– Ах, не надо ничего трогать, пожалуйста. Мы и так уже перешли, – она подумала, – перешли загробный предел.

Все четверо переглянулись. О чем она, в чем смысл этой тихой жалобы? Валентин пил, по обыкновению почти не пьянея, и наблюдал от нечего делать… Красавец бизнесмен не сводит вожделенных глаз с вдовы («Кавалер де Грие, напрасно, вы мечтаете о прекрасной, самовластной, в себе не властной, сладострастной своей Манон…»). Валентин отключился, поддавшись на мгновение магической музыке строф… Все более странным казалось ему, как это Марина с ним на бульваре познакомилась. Неужто так понравился? Лестно, но не верится. В день поминовения мужа! И «поклонники» эти самые явно сестер обожают. Серж наверняка в состоянии платить двести долларов в месяц (и побольше), а Боря – прямо потенциальный жених.

Зачем же его сюда заманили? Доллары позаимствовать? Тоже не верится. Никогда не считал он себя трусом (и не был), но отчего-то все тревожнее ему становилось… «Ну понятно, атмосферка-то смертная, поминальная. Но какое, однако, мне дело до Алеши, которого я в глаза не видел и не увижу! Плюнуть и уйти?» Не позволяло самолюбие и врожденная жажда риска – та самая, что все чаще и чаще заставляла его испытывать судьбу. Он встретился глазами с Дашей, прислушался:

– …и я честно призналась, что не успела прочесть «Слово о законе и благодати».

– Суров Валентин Николаевич к своим студентам, – донесся голос Сержа.

Борис возразил:

– Да ну! У нас такие драконы есть…

Но Валентин уже не слушал, он вспомнил. Майское солнце отражалось в окнах напротив (через узкую Никольскую, побывавшую, как в подполье, под псевдонимом «25 Октября») и вдруг зажгло богатым золотом волосы сидящей через столик студентки. Она, не подозревая о произведенном впечатлении, продолжала жалко лепетать, что не успела, мол… Он довольно резко прервал лепет, отделавшись «тройкой», отделавшись от впечатления сильного, но бесперспективного, так сказать.

Валентин очнулся, осознав, что все молчат и смотрят на него.

– Прошу прощения, задумался. О чем речь?

– Нам нужны деньги, – сказала Марина с женственным упрямством, отвечая, очевидно, на ускользнувшую от Валентина реплику. – Деньги и мужчина в доме.

– Так в чем проблема? Уверяю вас, я мужчина и готов платить.

На его вызывающую фразу «поклонники» отреагировали мгновенно.

Студент:

– Даш, когда мы поженимся?

– Мне и так хорошо.

Коммерсант:

– Марочка, сколько тебе надо денег?

– Ты хочешь у нас комнату снять?

– Придется потерпеть, Сергей Александрович, – откликнулась Даша презрительно. – Еще пары башмаков вдова не износила.

– Не смей говорить о сестре в шутовском тоне!

– В трагическом! Классику надо читать.

– Да ладно, Серж, – заговорил Боря, – пусть поживет. Ведь надолго его не хватит, правда, Валентин Николаевич?

– Какой-то у вас тут надрыв, я не в курсе. Вы собрались поминать Алешу? Давайте выпьем.

Все с облегчением последовали за ним, подняв тяжелые хрустальные рюмки на высоких ножках. Кажется, нечаянно он нашел нужное слово (тоже, кстати, из классики) – «надрыв».

– А завтра продолжим. Завтра – Рождество.

Даша нахмурилась, сдвинув коричневые бархатные бровки.

– У нас траур.

– Нет, отпразднуем, – возразил Серж. – Марине нужна разрядка.

Она сказала с тревогой, даже со страхом:

– Не знаю, что мне нужно, я боюсь, Дашуня.

– Почему ты сегодня не была на кладбище?

– Не умеешь пить водку – не пей, – посоветовал Боря.

– Алеша был лучше вас всех, вместе взятых!

– Деточка, – вмешался бизнесмен с какой-то потаенной мукой, – в этом никто не сомневается… во всяком случае, я не сомневаюсь. Однако надо жить, а не цепляться за мертвых. За собой уволокут.

– Вы его все не любили!

В паузе, полной недосказанности и трепета, Марина произнесла отрешенно:

– Я не любила?.. Ах, как ты ошибаешься! Мне в больнице после похорон сон снился… и повторяется, повторяется. Он меня зовет там, на кладбище.

– Кто? – прошептала Даша. – Алеша?

– Дорогая… – начал Серж с беспокойством; она продолжала, не слушая:

– Скоро меня поминать будете. Потому что я согласна с тобой, Дашуня: лучше его не было и не будет.

– Марочка, прости меня, ну, прости!

– Я им не поверила, – заговорила Марина со смутной, какой-то блуждающей улыбкой, обращаясь к Валентину. – В день его гибели, точнее, в ночь я попала в больницу. Они приехали через два дня и говорят, что опознали. А я не поверила, ведь могла случиться ошибка, ведь бывает, правда?

– Да, конечно, – поддакнул Валентин.

– Я их упросила сверить отпечатки пальцев, чтоб точно, понимаете? Они взяли из дому его бритвенный прибор – и оказалось, точно… Алешины. А на похоронах мне хотелось взять на память обручальное кольцо… Серж к свадьбе Алеше подарил. Помнишь, Серж?

– Ну как же! Червонное золото, старое, с резьбой. Марочка, не стоит так…

– И я подумала, – продолжала она, не слушая, – не надо брать, нехорошо, пусть с ним остается, там, в могиле. Он в маминой могиле лежит. – Марина задумалась. – К чему я это говорю?

– Тебе действительно нужна разрядка, – вставил Боря резковато и выпил. – А то опять в больницу попадешь.

– Разве?.. Нет, нет, я вылечилась.

– Типун тебе на язык! – бросил Серж, гневно сверкнув на юношу черными глазами.

– А кто опознавал труп? – брякнул Валентин, целиком захваченный трагической коллизией.

Даша сказала быстро:

– Я и Боря. В морге так жутко, так…

– Дашуня, бедная моя! – Марина обняла сестру; они сидели на диване в елочных огнях, огненноволосые, алогубые, похожие и прекрасные. – Не надо было тебе одной на кладбище ходить.

Трое мужчин глядели на них молча, наконец Серж заговорил, возвращая действие в сегодняшнее русло:

– Мы растерялись на какие-то минуты, наверное. Дашины следы уже заметал снежок. Тихо так, безлюдно. И я подумал…

Боря перебил, обращаясь к Даше:

– Почему ты не сказала, что на кладбище собираешься?

– Я хотела одна. А почему ты не съездил?

– Как-то не сообразил. Я мертвых не боюсь.

– А кто боится? – спросила Марина и вдруг улыбнулась прелестно и загадочно. – Разве я боюсь?

– Дети мои! – Коммерсант поднял рюмку. – Никто ничего не боится. За Алешу! За его чистую бессмертную душу.

– И на этом кончим. – Боря залпом выпил водку и встал. – Сегодня не праздник.

– Ты прав, к сожалению. – Бизнесмен тоже поднялся; оба стояли и смотрели на Валентина. – Вы остаетесь?

– Остаюсь, – отозвался тот упрямо, вопреки своей воле; нехорошо тут, жутковато, мертвечинкой несет. «Куда меня-то несет? Походя приобрел двух врагов!»

После ухода «врагов» Валентин настоял (Марина возражала из любезности), чтоб сестры не меняли свой образ жизни: он будет спать «около елочки». «Тем более, – добавил про себя, – дольше чем на месяц я тут не задержусь». От греха подальше.