Текст книги "Запертые двери (СИ)"

Автор книги: Игорь Бер М.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

   Джоанна Престон просто рвала и метала после слов Джима о "пьянке, травке и сексе", но её нежный голосок, издающий в данный момент все ей известные бранные слова, попросту не долетал до его ушей.

   – Ну а кому не интересен бейсбол или другие игры спортивного характера может просто прогуляться по парку, сходить в кино или ресторан со своей подружкой. Хотя, на мой взгляд, любой

настоящий

мужчина и любой

настоящий

американец, должен боготворить бейсбол. Но прошу вас, не сидите дома перед телевизором, лежа на диване. Выберите хотя бы радио

,

а ещё лучше нашу радиостанцию, ведь только у нас вы найдёте хорошую компанию в моём лице и лучшие хиты этого лета. И специально для моей хорошей знакомой Джоанны Престон звучит следующая композиция из репертуара "Evanesance".

   Джим поставил музыку, снял наушники и с невинной улыбкой уставился на Джоанну, которая продолжала на него дуться.

   Каждый, кто знал Джима Роквелла, видел в нём весёлого привлекательного парня любящего пошутить и радоваться жизни по любой, мало-мальски достойной для этого, причине. Те, кто был с ним знаком ближе, любили его за добрый нрав и умение рассмешить в любой момент, пусть даже на поминках. За долгие годы, Джим и сам поверил в "Джима-заводилу", у которого всегда всё хорошо и по-другому быть не может, потому, как ему даже наедине с самим с собой не бывает скучно. В некотором смысле это и было правдой, но только в дневное время суток, потому как ночью (особенно в бессонницу) он заглядывал в себя и видел маленького мальчика испуганного призраками прошлого. И этот мальчик жил в нём отдельной личностью, став его вторым "я", о котором не принято говорить в слух, даже самым близким друзьям.

   Джиму удалось избавиться от детских воспоминаний, так как они были слишком невероятными, чтобы быть правдой. А так как все люди в большинстве своём реалисты, они часто забывают случаи, которые им пришлось пережить, если в них случилось вспыхнуть искорке необъяснимого или может даже сверхъестественного. Джим не знал, как квалифицировать то, что ему пришлось пережить в детстве: нечто неизученное с точки зрения науки или просто яркое детское воображение, рождённое благодаря больному мозгу его отца? Джим старался об этом не думать, уж слишком дурные чувства это вызывало в его душе. А потому легче всего было обо всём забыть, а оставшуюся память архивировать, превратив её во второго самосознания, очень слабого и легко контролируемое в дневное время суток. И только по ночам этот чёрный чулан его памяти мог слегка приоткрываться и, заглядывая в него, Джим мог увидеть во мраке вечной тени маленького мальчика, каким он когда-то был, с бледным лицом и с ужасом в мокрых от слёз глазах.

   Дверь в его студию открылась и в неё вошла Джоанна, с явным желанием отчитать его.

   – Ты...

   – Здравствуй, красотка, – перебил её Джим, пристально глядя ей в глаза. – Надеюсь, ты пришла, чтобы спросить меня, не хочу ли я, чего-нибудь жаждоутоляющее? И я тебе отвечу: Да! И ещё раз, да! Желательно без газа и со звякающими льдинками на дне. – Под конец, Джим изобразил невинную улыбку на лице.

   – Ты самый настоящий гаденыш, Джим. Ты знал это?

   – Знал, – легко согласился с ней Роквелл, – ведь ты не устаешь мне об этом напоминать.

   – И, тем не менее, ты всегда не перестаёшь делать всё по-своему. – С трудом подавляя гнев, добавила Джоанна.

   – А что я такого сделал? – с недоумением поинтересовался Джим, скрестив реки на груди и напоминая себе о том, что песня "Evanesance" перевалила через свою половину.

   – "Бостон-Джой ФМ" по большому счёту мой проект, и мы с тобой с самого начало договорились, что в эфире не будет ни слова о наркотиках, сексе и всякой пошлости. Также о том, что ты не будешь использовать бранных слов в своих монологах.

   – Когда это я говорил ругательства на всю страну? – возмутился Джим.

   – Я сказала это к примеру. Но в остальном ты грешишь в каждый раз, а под конец за всё отвечаю я, а не ты, перед деканом.

   Джим перевёл взгляд от лица Джоанны, на её чёрную кофточку, с небольшим вырезом, который, всё же, позволял разглядеть начало округлости её груди. Джоанна Престон была очень привлекательной девушкой (во всяком случае, во вкусе Джима), с нежными чертами лица, но довольно низкого роста (метр шестьдесят), а потому её гнев часто приводил Джима в умиление. Да, она ему определённо нравилась. Он её пару раз пытался пригласить на свидания, но в каждый раз получал необоснованный отказ.

   – Я уже не говорю о музыки...

   – А что с музыкой? – снова спросил Джим, не скрывая иронии.

   – Из-за твоей болтовни, её звучит слишком мало.

   – Все мои друзья, которые слушают "Бостон-Джой ФМ", никогда не жаловались на мой длинный язык.

   – А мои жаловались! – настояла на своём Джоанна.

   Джим откинулся на спинку кресла и приподнял недоверчиво бровь:

   – Приведи пример. Хоть один.

   Джоанна молча сверлила его взглядом и, потому как ей нечего было ответить ему, она ещё сильнее испытывала к нему злобу.

   – Не имеет значение, – наконец ответила она. – Я! Хочу! Больше! Музыки!!

   – Кстати о музыке...,– Джим развернул мобильное кресло обратно к микрофону, надел наушники и приготовился сменить финальные аккорды "

Верни меня к жизни

".

   Джоанна, сжав губы, испепеляющим взглядом глядела на него пару секунд, после чего вышла из студии.

   – Наконец завершились эти мучительные четыре с лишним минуты, и мы снова вместе, для обсуждения важных тем, что достались нам к концу мая текущего года. Надеюсь, каждый из вас уже решил, где он проведёт своё свободное летнее время, потому как я с этим вопросом разобрался уже давным-давно...

  3.

   Сьюзен Робертс, одетая в светло-синие джинсы и маячку с нижним топом, оголяющим её ровный загорелый живот, лежала на диване и смотрела фильм, ни названия, ни сюжета которого не знала, потому как думала она совсем не о фильме, а об окончание очередного учебного года. Это был её второй год учёбы в университете и без колебаний, она могла назвать его самым сложным. Чего стоили только практичные занятия. С тех пор как она предстала перед металлической поверхностью стола для вскрытий, прошло более двух недель, но и сейчас ей не давало покоя тело той девушки, которое пришлось ей препарировать.

   В тот день, они находились в широкой комнате, окрашенную в белые тона, от которой физически и внутренне веяло холодом. Нижняя часть стен была покрыта плиткой, верхняя – оставалась голой. На полу был линолеум, блестевший чистотой. В помещение стояли шесть столов, а те, кто на них расположился, до поры до времени скрывались от любопытных (испуганных) глаз под белыми простынями.

   Руководитель практики,

мисс

Луиза Борвиц – сухопарая дама средних лет, с холодным взглядом и ястребиным носом, – как всегда двигалась быстро, при этом, делая маленькие шажки, от стола к столу, проверяя, как продвигаются учения. Первое – показательное – вскрытие Борвиц проводила сама, но теперь пришло время, чтобы сами студенты взялись за скальпель и доказали окружающим и самим себе, что они готовы стать на очередную ступень к своей цели – превратится в настоящих врачей.

   "Помните!", говорила Борвиц. "Сделанный надрез дрожащей неуверенной рукой сейчас, может стоить вам хорошей оценки. Сделанный надрез дрожащей неуверенной рукой в будущем будет стоить чей-то жизни. Так что примите правильное решение уже сейчас: достойны ли вы, стать настоящим врачом или же уйти, чтобы не вернуться".

   Сьюзен мутным взглядом оглядела очертания тел под простынями, тщетно пытаясь избавиться от чувства неуверенности в себе. Из-под простыней выглядывали лишь бледные пятки тех, которые ещё недавно ходили, смеялись, поздравляли родных с праздниками, водили машины, относились к тому или иному вероисповедания,...любили. Тут же к ней пришел вопрос: "А кто из них достанется мне?". И как в следствие в горле запершило и начало подниматься чувство отвращения к самой себе. Такие мысли показались ей даже кощунственными, хотя она никогда не считала себя набожной. Конечно, в детстве она молилась перед сном, но как только она достигла подросткового возраста, под веяньем подружек-сверстниц, Сьюзен прекратила свой "ночной ритуал".

   Парни из её группы, принялись перекидываться шуточками, дабы прикрыть свои страхи, пробужденные предстоящим действом, от чего их громкие неуместные смешки разносились эхом по всему залу.

   Мисс Борвиц приказала всем заткнуться и вихрем прошлась около всех металлических лож, срывая простыни, обращая тайное – в явное. Среди тел были трое мужчин и три женщины. Пять из них были уже в годах, успевшие прожить полувековой промежуток времени и только одно тело оказалось ещё совсем молодой девушкой. Парни, конечно, не упустили шанса для очередного дурачества, начав спор кому достанется "милашка".

   – Кончайте дурью маяться, – потребовала Борвиц, после чего повернулась к Сьюзен – единственной девушке в группе, – и решительным голосом произнесла: – Робертс! Третий стол. Шелби – Пятый! Гиммер – первый! Стивенс – ...

   Сердце Сьюзен, под белым халатом, который она будет носить когда-нибудь в качестве врача, забилось чаще, отдаваясь в висках. Ладони вспотели и теперь казались неприятно липкими. Во рту появился привкус ржавчины, словно после сильного надкуса языка до крови. Голова пошла кругом от беспрерывной череды слов (я так и знала... я так и знала... я так и знала...) и как в следствии появилось чувство тошноты.

   – Мисс Робертс, вы собираетесь занять своё место или же решили производить вскрытие при помощи телепатических способностей? – острый взгляд Борвиц, казалось, мог, в этот момент, резать плоть лучше любого скальпеля.

   Не говоря ни слово в ответ, Сьюзен подошла к столу, натягивая повязку на лицо. В эти минуты ей как никогда не хватало общества Уолтера Кэмпбелла. Он бы обязательно приободрил ее, найдя нужные слова. Но его не было рядом, а потому надо было справляться с трудностями самой.

   Один из парней, не удержался и произвёл первый надрез без разрешения руководительницы практики, проведя скальпелем по пятке биологического образца для вскрытий.

   – Гиммер!!! – взревела белугой Борвиц, и её лицо стало багряным. – Поставь приборы обратно на стол. Никто, повторяю, никто ни к чему не прикасается, пока я не разрешила. Тебе, Гиммер – минус один балл. Если подобное повториться, можешь попрощаться с идеей, стать врачом. Уж я за этим прослежу.

   – Мисс Борвиц? – тут же поддал голос Стивенс, как только Борвиц успела замолчать.

   – Чего тебе?..– с неохотой спросила та.

   – А можно я с Робертс поменяюсь столиками? Старушка, что досталась мне, выглядит не очень привлекательно. Не в моём вкусе, так сказать...

   Его товарищи разразились смехом, который усиливала хорошая акустика помещения.

   Борвиц решила не начинать снова кричать, понимая, что крик на этих "остолопов" просто не действует, а только сказала, что можно начинать производить вскрытия.

   Сьюзен подошла к телу девушки, стараясь на неё не смотреть и по мере возможности не думать о ней как о "в прошлом живом человеке". Чтобы немного себя отвлечь, Сьюзен начала вспоминать прочитанную ей научную литературу, в том числе и с кричащим названием "Паталогоанатомия". Там была глава о вскрытие черепной коробки, где говорилось, что распил производится по горизонтальной линии, чуть выше надбровной дуги, с помощью пилы Джигли. Если же вскрывалась грудная клетка, то здесь использовался иной инструмент – перикардиальные ножницы. Но больше всего ей запомнилась книга, в которой подробно описывался метод вскрытия грудной клетки при прямом массаже сердца. В конце концов, ей предстояло стать не медиком-криминалистом, а хирургом, где перед тобой на операционном столе будут лежать не тела уже умерших, а еще живых людей. И может случиться так, что пациенту понадобиться делать напрямую массаж сердца, используя метод Ле Фору. И что если тогда, она не сможет совладать со своими эмоциями, также как она не может взять себя в руки сейчас, когда на столе лежит уже мертвое тело, которому твоя нерешительность уже ничем не может навредить?

   Надо было доказать всем и в первую очередь себе, что у нее есть сила и характер, даже если в этом она как раз и сомневалась.

   Сьюзен натянула на руки, не без труда, резиновые одноразовые перчатки и включила диктофон, который должен был записать все её слова о проделанных шагах.

   – Меня зовут Сьюзен Робертс, практикующая студентка. Сегодня двадцатое мая две тысячи пятого года. Я произвожу вскрытие...– Сьюзен посмотрела в бланк, заполненный врачом. – Патриции Лашанс, белой девушки, двадцати пяти лет, которая скончалась от гематомы головы, предположительно после сильного удара о тупой предмет.

   Тело девушки было тщательно вымыто, а волосы причесаны, от чего упомянутая гематома в отчете врача была почти незаметна, кроме небольшой вмятины на лбу, которая увеличивалась под волосяным покровом.

   – Мисс Робертс! – окликнула ее Борвиц. – С вами всё в порядке?

   – А?.. Да!.. Да. – Более уверено произнесла Сьюзен, заметив в глазах руководительницы блеск недоверия. – Со мной всё отлично, мисс Борвиц.

   – Хотелось бы верить, – как всегда холодно произнесла Борвиц и Сьюзен не могла понять: от кого сильнее веет холодом – от девушки, что лежала перед ней на столе или же от голоса учителя.

   Поглядев на диктофон, который продолжал наматывать ленту с одной катушки на другую, Сьюзен вернулась к прерванному занятию:

   – На теле девушки из отличительных знаков стоит упомянуть родинку размером в два, два с половиной миллиметра, на внутренней стороне левой груди. Также на теле есть ссадины и порезы, свидетельствующие об аварии, в которой девушка получила травмы несовместимые с жизнью.

   По мере продвижения вперёд, голос Сьюзен становился более спокойным и более уверенным в себе, хотя ладони под перчатками все еще продолжали беспокоить своей влажностью. Когда все внешние описания исчерпали себя, Сьюзен протянула руку к скальпелю. Тот блеснул в её руках своим острием, слегка морозя ей подушечки пальцев. На теле, бледно-серого цвета, были проведены пунктиром линии, чётко определяя места предстоящих надрезов. Одна из линии проходила по ложбинке между грудей, которыми при жизни Патриция Лашанс наверняка гордилась, и именно к ним Сьюзен и подвела остриё скальпеля. Глаза трупа были закрыты, но Сьюзен казалось, что нужно лишь дотронуться острым металлом до холодной кожи, как они резко распахнутся и уставятся с укором на неё. Или ещё хуже – распахнётся рот в немом крике.

   "Всё, подруга, больше никаких фильмов ужасов, даже в компании с Уолтером. А то ты становишься уж больно впечатлительной". Сьюзен с трудом сглотнула ком в горле и с отвращением заметила (или ей показалось) что слюна пропиталась запахом дезинфекционных препаратов.

   Парни из её группы уже орудовали скальпелями как мушкетёры шпагами, а она не могла решиться на свой первый надрез. Вполне возможно Борвиц снова заподозрит неладное и направится в ее сторону, чего очень не хотелось.

   "Тогда не жди её прихода и начинай резать", напутствовала она себе циничным голосом, о существование которого не подозревала. И это помогло. Сьюзен сделала первый, ювелирный, надрез. Затем второй, третий был проделан уже почти без труда.

   Теперь лёжа на постели в комнате кампуса и вспоминая тот день, Сьюзен даже не верилось, что всё было на самом деле, что мисс Борвиц похвалила её по окончанию практики, что комиссия поставила ей "отлично" и что Патриция Лашанс была когда-то живым человеком, таким, каким является и она сама.

   Она задремала, когда в дверь постучали. Сначала она подумала, что это Сара Фолбс, её сожительница, но потом вспомнила, что той не нужно стучаться, чтобы войти.

   Открыв двери, она увидела перед собой Уолтера Кэмпбелла. Он как всегда обворожительно ей улыбался кривой улыбкой и как мальчишка, держа руки в карманах брюк.

   – Привет, красивая леди, надеюсь, ты рада меня видеть.

   – Тебя я хочу видеть рядом с собой всегда, мой единственный. – От усталости не осталось и следа. – Может, войдешь?

   – Нет, я наоборот хочу тебя вытащить из четырёх стен.

   – И куда мы собираемся? – с интересом осведомилась она.

   Уолтер нагнулся к ней, так чтобы кончики их носов соприкоснулись и, смотря ей в глаза, тихо произнёс:

   – Туда, где тебе обязательно понравится.

   – Неужели ты меня хочешь пригласить на матч между центральным и восточным крылом? – с иронией спросила Сьюзен.

   Уолтер приподнял брови и уступчиво пожал плечами:

   – Вообще-то, я хотел пригласить тебя в элитный ресторан, с намереньем потратить на свою девушку кучу денег, заработанных потом и кровью. Но если ты предпочитаешь спортивные игры еде, тогда я тебя приглашаю на стадион. Вместе поболеем за Майка.

   – Конечно, – согласилась с ним Сьюзен, продолжая улыбаться. – А в ресторан можно пойти и после матча.

   – Угу, у моей девушки королевские запросы.

   – Ты ведь сам хотел видеть меня рядом с собой как можно чаще.

   – Это твои слова, а не мой, – подметил Уолтер, от чего тут же получил от Сьюзен толчок в грудь, после чего скривился, словно от жуткой боли. – Осталось мало времени до начала, – подметил Кэмпбелл, коротко посмотрев на наручные часы. – Не хочешь переодеться?

   – А чем тебе не по нраву моя нынешняя одежда? – обижено спросила его Сьюзен.

   – Я на счёт бейсболки с инициалами "центральных" или флажка с эмблемой любимой бейсбольной команды.

   – К сожалению, я не такая уж и отчаянная фанатка студенческого бейсбола, а потому, ничего такого в моем гардеробе нет.

   – Тогда мы будем кричать громче всех, чтобы поддержать Майка.

   – Постараюсь сделать все, что в моих силах, – пообещала Сьюзен, после чего закрыла за собой дверь и они, обнявшись, спустились вниз по лестнице.

  4.

   Трибуны были заполнены больше чем на три четверти. Посмотреть на игру пришёл декан (который негласно числился болельщиком центральной команды университета) вместе со своим десятилетним сыном, несколько лекторов и конечно студенты, в основном учащихся в центральном крыле. Болельщиков из восточного крыла было меньше даже чем из западного, так как мало кто верил, что восточная команда сможет показать достойную игру в этот день.

   Майк натянул красную кепку на голову и прихватил биту, после чего вместе со своей командой вышел на поле. Их встретили криками и аплодисментами, к чему Майк давно уже привык. Их тренер, Артур Клаус, традиционно похлопал каждого по плечу и как всегда попросил показать "класс".

   – Напомни всем о Малыше Руте, Майк, – попросил тренер, также как и всегда. Менялись лишь имена бейсболистов (но и они со временем повторялись): Микки Метвелл, Джонни Маджо и так далее.

   – Сделаю все, что в моих силах, тренер, – также как и всегда ответил ему Майк. Ему всё чаще становилось неприятно общество Клауса, который каждую победу "центральных" воспринимал как свою личную заслугу. Не говоря уже о горделивых словах, что именно он сделал Майка тем, кем он стал. Иногда Доннахью хотелось специально слить игру, только для того чтобы насолить Клаусу. Но воля к победе всегда была сильнее резких чувств неприязни по отношению к тренеру, и Майк раз за разом приводил свою команду к победе, которая каждый раз отмечалась в каком-нибудь баре, где тренер не упускал момента вновь похвалить себя.

   Судьёй сегодняшнего матча был тренер "западных" Джордж Винтер и был он одет, как подобает судье: в полосатую рубаху, с чёрной кепкой натянутой на затылок. На шее у него висел мобильный телефон, а также свисток, без которого и судья не судья.

   На другой стороне площадки появилась команда восточного крыла, в своей вечной бело-жёлтой униформе. Тренером у них был Бенедикт Мортинсон, тридцати пяти лет от роду. Человеком он был хорошим, а вот тренер из него был слабый. Не то что он плохо разбирался в бейсболе, а просто не имел характера, который бы заставил игроков чётко исполнять его указания. Но стоило пропустить Мортинсону стаканчик другой, как он менялся на глазах, становясь агрессивным и напористым. Жаль, что пьяным не разрешалось проводить тренировки.

   Майк Доннахью с детства увлекался спортивными играми и конечно особенное чувство он испытывал к исконно американской игре – бейсболу. Парнем, родившимся в небольшом провинциальном городке Небраски под названием Олдмидоу, он не упускал момента поиграть с друзьями и всегда он занимал позицию бэтера. Уже тогда в нём был потенциал, который приводил всех мальчишек в восторг. Он отбивал крученые мячи и те, улетая в высь, практически терялись в синеве неба. Если бы не его отец, который никогда не считал спорт за настоящую профессию, Майк возможно бы стал уже звездой "Янкиз" или "Ред сокс". Но жизнь распорядилась иначе – в десять лет, он вместе с семьёй переехали в Виржинию, где отец получил выгодное предложение от одной из строительных фирм, нуждавшаяся в перспективном архитекторе. А с окончанием школы отец настоял на том, чтобы его сын отправился учиться на врача, так как врачом была его мать – бабка Майка. Психологию он выбрал исключительно потому, что здесь, по его мнению, были самые красивые девушки.

   Майк и сейчас помнил то чувство горечи и обиды когда покидал Олдмидоу. Ему совсем не хотелось расставаться с местами, где он вырос и особенно со своими друзьями. Среди всех у него был самый близкий друг, которого звали Тимом. Именно Тим помог ему открыть его игровой потенциал и научил его отбивать кручёные мячи. Вот кто на самом деле был универсальным игроком. Он мог быть и бэтером, и питчером, и судьёй.

   – Слыхал, Мортинсон нашёл нового игрока, – обратился к нему Фред Хатчикс, питчер "центральных". – Роквеллу он пообещал, что новичок надерёт нам зад.

   Майк невесело усмехнулся, разминая шею и плечи. "Нам" надо было понимать как "тебе".

   – Он сам-то верит в собственные заявления?

   – Роквелл сказал, что Мортинсон сиял от счастья, когда нёс эту чушь.

   – Либо он вконец отчаялся, либо он просто свихнулся, – подметил Майк, после чего занял место на поле, под крики скандирующей публики.

   Центральное крыло всегда было лучшим в бейсболе и футболе (не считая трёх случаев, когда оно с минимальным счетом уступило победу западному крылу). Западные же были непобедимы в баскетболе и им, пока что, удавалось удерживать титул чемпионов в этой игре на протяжении последних трех лет и всё благодаря Уолтеру Кэмпбеллу.

   Восточное крыло считалось самым неспортивным, прозванным "прирождённым аутсайдером". Но и в повседневной жизни есть место чудесам и как в следствие "восточным" удалось дважды обыграть "западных" в футбол (в 2001-ом году и двумя годами позже) и один раз сыграть вничью с "центральными" в бейсбол (но это было ещё до Майка).

   Ральф Вернон, кетчер "восточных" присел на корточки за Майком, кивнув в знак приветствия головой.

   – Слышал, что в вашей команде появился новичок. – Майк поднял правую ногу и битой постучал по внутренней стороне кеды, затем тоже самое проделал и с левой.

   – Да, – ответил с неохотой Верн. – Молчаливый парень, о котором мало что известно, даже тем, кто слушает лекции с ним в одном потоке.

   – А играет как?

   – Понятие не имею. Говорят, Мортинсон утвердил его в команду два дня назад, когда увидел, случайно, как тот разминался на поле.

   – Сильное должно было быть впечатление не иначе, – произнес Майк, не скрывая иронии. – И что за эти два дня ты не видел ни разу его на тренировках?

   – Походу, парень только сегодня утром согласился играть за команду. До этого Мортинсон просто волочился за ним по пятам, умоляя принять его предложение. – Верн поправил маску на своём лице и повернулся к трибуне, где сидели его товарищи. Мортинсон продолжал им что-то говорить, но мало кто смотрел на него.

   – Ты меня заинтриговал, Верн. Хотелось взглянуть на этого парня.

   – Скоро взглянешь. Похоже, Мортинсон собирается вывести его на поле в самом начале игры. – Верн опустил голову и плюнул сквозь решетку своей маски. – Боже, надеюсь, парень нас не опозорит окончательно. Если так, то я не стану ждать конца и уйду с поле и пошлю в задницу тренера.

   – Не дави на жалость, Верн. Поддаваться я не собираюсь, даже если парень не сможет отличить биту от клюшки.

   Наконец, со скамейки встал один из игроков и поспешил на поле, с бодрым напутствием Мортинсона. Питчер занял своё место. Свистка судьи новичок ждал с поникшей головой. Майк схватил биту обеими руками и приготовился отбить удар, оставаясь довольно расслабленным. Винтер спросил, все ли готовы, после чего просвистел в свисток. Питчер приготовился к броску, его движения были легки и плавны, что не осталось незамеченным Майком.

   "Вполне возможно мы все ошибались на его счет", подумал Майк, пропуская великолепную поддачу. Он даже не успел понять, что произошло, когда судья прокричал:

   – Страйк!

   Весь стадион смолк, словно в одно мгновение опустев.

   Майк, словно пробуждаясь от комы начал возвращаться к реальности.

   – Что?.. – только и произнёс он, оборачиваясь к Ральфу, который был не менее удивлён произошедшим. Верн также как и сам Майк пропустил мяч, так как был уверен в том что "лучший бэтер" центрального крыла отобьёт все, что бы не летело в его сторону. Но мифы имеют причудливую способность развенчиваться.

   – Какого чёрта! – взревел Майк. – Не было, не было никакого страйка! Штрафной! – Трибуны пробудились ото сна и заревели в едином порыве, от чего крики Майка просто потонули в людском гаме. Майк, переполненный гневом, направился к судье Винтеру, по пути крича о том, что питчер даже не попал в "зону броска" и о каком страйке, в таком случае, может идти речь.

   Судья пожал плечами с улыбкой на лице, говоря мол "Понимаю парень, ты не ожидал такого, все не ожидали, но, правда, одна – ты пропустил кручёный мяч".

   – Майк! – позвал его Ральф, не скрывая удивления и восторга после произошедшего.

   – Что?! – злобно ответил он, резко обернувшись.

   – Лучше не спорь. Ты пропустил. Не думаю, что твоё удаление с поля поможет вашей команде выиграть этот матч.

   – Этому сукиному сыну просто повезло, что я больно расслабился. – Майк вернулся на базу и стал в стойку. Тренер Клаус что-то ревел со своего места, но Майк его не слышал. Всё его внимание было приковано к новичку, которому удалось выбить его из колеи.

   – Это был твой "звёздный час", малец. Больше он не повториться.

   Снова раздался свисток и мяч, без промедлений полетел в его сторону. Майк даже не заметил, когда мяч вырвался из рук игрока восточного крыла. Вот питчер делает взмах, и мяч ещё находится в его руке. А вот его уже нет, и судья кричит о новом страйке.

   Трибуны превратились в один организм и разом охнули. Теперь всем стало ясно, что первый страйк был не случайным и теперь все гадали: Майк в плохой форме или же новичок просто лучше него?

   – Твою мать! – выругался у него за спиной Верн. – Вот это поддача.

   – Заткнись! – рявкнул на него Майк. – Этому ублюдку просто повезло. И только! У него нет шансов против меня.

   – Последняя поддача, – напомнил Верн с нотками ликования в голосе.

   – Знаю, – хмуро ответил ему Доннахью, не выходя из стойки.

   Теперь у Майка не было выбора, как только махать наугад, в надежде на удачу. Он, словно возбуждённый конь, копнул песок ногой и три раза глубоко вдохнул и выдохнул, сжав биту в ладонях как можно крепче. Глаза глядели сквозь узкую щелочку век – он был полон решительности.

   Свисток судьи, питчер приготовился к броску и Майк взмахнул битой наугад, и не прогадал. Мяч отпружинил от биты и улетел высоко в небо. Бросив биту, Доннахью побежал к первой базе. И хотя третьего страйка не произошло, а первый иннинг остался за "центральными", новичку все же удалось испортить ему вкус победы, впервые за долгое время.

  5.

   Девятый иннинг закончился, и всем стало ясно, что среди игроков "восточных" появился новый герой бейсбола, принёсший им победу в товарищеском матче с "центральными".

   К началу девятого иннинга счёт был равный и "центральные" вступали в нападение. Мортинсон вывел вновь новичка в качестве бэтера. Многие сомневались, что парень столь же хорош и когда у него в руках бита, но тот оказался великолепен, как в нападение, так и в защите. При первой же поддаче, он отбил мяч за ограждение поля. Защитники (похоже, находившиеся в шоковом состоянии) так и не смогли отправить трёх нападающих в аут.

   Теперь, когда игра закончилась и все пошли принимать душ, Майк Доннахью не смог отказать себе в удовольствие и не встретится с "новой легендой университетского бейсбола". Майк не рассчитывал на мирный, тем более на дружеский, разговор, но он и представить себе не мог, чем всё завершится.

   Завязав полотенце в виде набедренной повязки, Майк отправился в правый конец душевой, где умывались игроки "восточной" команды. К нему на встречу шел Льюис Кирклэнд – щуплый парень исполняющий всегда роль питчера, в дружеских встречах команд и никогда в призовых турнирах. Не обмениваясь приветственными любезностями, Майк сразу спросил, где сейчас новичок.

   – Тим? – скорее утвердительно, чем вопросительно произнёс Льюис и нерешительно оглянулся назад – все прекрасно знали о вспыльчивом характере Доннахью. – Он всё ещё принимает душ. В третьей кабинке.

   Ничего больше не говоря, Майк направился в указанном направление, а Льюис поспешил сообщить всем о том, что сейчас может произойти драка.

   Майк подошел к третьей кабинке и остановился около неё. Спиной к нему стоял новичок, оперившись руками о стену и подставив голову под почти горячие струи воды. Пар поднимался от воды и от его тела. Майк оглядел его: широкая спина, накаченные с набухшими на бицепсах венами руки, мускулистые ягодицы, крепкие квадрицепсы и округленные икры.

   Какого бы телосложения новичок не был, он всё же уступал в габаритах Майку, который исправно ходил в спортзал по три раза в неделю.

   Похоже, новичок не замечал постороннего присутствия за своей спиной, и Майк шагнул вперёд, закрыв краник поддачи воды.

   Осторожно начали собираться игроки обеих команд, в надежде поглядеть на великолепное шоу (даже большинство "восточных" были рады увидеть избиение выскочки, который пусть даже и привел всю команду к победе), устроенное Майком.

   Наконец, новичок решил обернуться. Он провел ладонью по лицу, стирая капли воды, после чего с удивлением оглядел всех собравшихся у его кабинки.

   Первым кто заговорил, был Майк:

   – Так это ты тот, кто принес долгожданную победу "восточным". – И прежде чем "тот" успел ответить, Майк продолжил: – Небось, теперь считаешь себя Микки Метвелом студенческого разлива? Может, решил отметить эту дело? А почему бы и нет,... Ты ведь обставил самого Майка Дырявые-Руки Доннахью. Чем не повод для маленького душевного праздника, под музыку "Мы чемпионы" с весельем и танцами до утра, вместе со своей командой и кучей легкомысленных девиц, у которых на уме лишь переспать как можно с большим количеством популярных парней в этом сезоне. А ты не упускай такой возможности, вряд ли такая удача тебе ещё подвернётся. И ещё тебе мой совет – не приглашай на вечеринку Бенни Мортинсона, он слишком много пьёт, после чего начинает материть всех вокруг, так как считает всех неудачниками и толпой остолопов, которые не сравняться с ним в умение играть в бейсбол. Хотя, это твоё право и можешь приглашать кого угодно. Я же не приду, и не проси. – За спиной Майка кто-то не смог удержаться от лошадиного смеха. Как не странно новичок тоже усмехнулся, что разозлило Доннахью ещё сильнее. – Ты всё это сможешь сделать, правда, если раньше не попадёшь в больницу с переломами рук, ног и ребер. Не стоит забывать и о сотрясение мозга.