Текст книги "Пять поэм"

Автор книги: Гянджеви Низами

Сперва была сотворена творцом единая субстанция. По милости творца из нее выделилась вода и опустилась, субстанция же разделилась на верх и низ, одна половина высыхала, другая увлажнялась, верхняя двигалась, нижняя обретала покой. Подвижная вода стала небом, покоящаяся – землей. Далее этого разум проникнуть не может.

Небосвод подобен облакам над вершинами гор, а за этим паром скрывается чистый свет. Пар подобен занавесу, в котором есть отверстия, через эти отверстия проходит свет. Планеты и звезды – этот свет и есть. Творец есть, это я знаю, а как он все сотворил – мне неведомо.

Началом всего было «ничто». Если бы творец творил вещь из вещи, материя была бы неподвижной. Он сотворил все субстанции раздельно, без посредников, затем между субстанциями появились противоречия, и тогда он сотворил непокорного человека.

Нет картины без художника, на всем мире же лежит печать мастера – творца. Если бы я знал, как он творил, я бы сам смог творить. Мы не смогли постичь творения, как же мы можем постичь творца? Все вы сказали о сотворении мира разное, и потому – неверное, значит, следует говорить только о том, что не может быть мира-картины без творца-художника.

Не надо касаться ключом этой двери, говорит Низами, тайна творения все равно непостижима. Творец создал сперва разум, осветив своим светом его очи. Взирая этими очами разума, творец начертал все дальнейшее, кроме первой картины, которую он сокрыл от очей разума. Ко всему в мире, кроме этой первой картины, разум может подобрать ключи. Вот и обращайся во всем к разуму, а о том, непостижимом, не думай – разум не может дать там ответа, тем более это нельзя вместить в слово… Далее Низами рассказывает, как к нему явился Хызр и упрекнул его за то, что он наполнил такую глубокую книгу – «Искендер-наме» бесполезными речами древних философов, «связал прекрасные стихи с костями, полными протухших мозгов…». Далее Низами осуждает своих современников и говорит о бренности всего земного. Все распыляется, распылятся и частицы нашего тела, но, помимо распыления, есть еще соединение вновь. Как просыпавшиеся золотые опилки собирают ртутью, так и душа наша, возможно, сможет вновь соединить частицы тела.

Искендер превзошел все науки своего времени, явные и тайные. Перестав думать о сотворении мира, он стал стремиться душой к его творцу. Его молитвы услышаны, к нему является небесный вестник – ангел Суруш – и сообщает божественное веление: ему пожалован сан пророка. Он должен обойти теперь весь мир, призывая людей вступить на путь истинной веры. Бог ему поможет… Искендер спрашивает, как же он сможет вещать истину на чужих языках? Как он сможет всех покорить и заставить себя слушать? Суруш отвечает, что никто нигде не сможет причинить Искендеру вреда, все ему подчинятся и он будет понимать языки всего мира, а его самого и его румский язык будут понимать повсюду. Он должен лишь постоянно молиться богу… Искендер готовится в поход, готовит себе дорожный припас. Этот припас – вся мудрость его времени. Сюда входит «Величайший свиток» – знамение сути господней (возможно, Низами здесь имеет в виду «веру Ибрахима» – части Библии) и три «Книги знания»: Аристотеля – о сути добра и зла, Платона – обо всем, что он знал, и Сократа – обо всем отрадном для души. Все эти свитки он сворачивает вместе и запечатывает, чтобы обращаться к ним в пути по мере надобности. Наутро он велит везиру записать свои мудрые наставления в справедливости, которые есть его пророческие знамения.

Надейся на знание, советует в своем свитке Искендеру Аристотель, и не слушай невежд. Бойся бога и поклоняйся ему, бойся сглаза, не старайся всех опередить, чтобы не вызвать зависть. Далее следует целый ряд сходных добрых советов шаху, относящихся более всего к управлению государством и поведению правителя.

Платон не советует шаху предаваться чревоугодию и сластолюбию, советует не быть кровожадным, помнить о быстротечности жизни, помнить о неизбежности смерти. Надо стряхнуть с себя дрему повседневной жизни, отказаться от жадности и бессмысленной суеты, довольствоваться малым, укрощать страсти и т. п. Далее идут советы об управлении войском. В конце главы Платон высказывает опасения, что его советы излишни для пророка Искендера, к которому слетает с неба ангел господень. Его ведь ведут вперед творец и разум.

Будь осторожен, советует Сократ, опирайся на друзей, будь щедр. Не будь жадным, не будь чревоугодником, иначе, прожив жизнь не как человек, а как бык, воскреснешь в теле осла (учение о переселении душ), знай меру и т. п. В конце главы – отказ от советов, ибо Искендер – пророк и в них не нуждается.

В начале главы Низами говорит о своей старости, нарастающей слабости и высказывает опасения, что ему не удастся закончить поэму. Искендер, снова отправляясь в путь, передает власть сыну Искендерусу и своей матери. Он отбирает сто тысяч лучших бойцов, готовит провиант… Вскоре он уже в Египте, в Александрии, где сооружает маяк с зеркалом, которое должно извещать заранее о приближении врагов (очевидно, соединение нескольких легенд о знаменитом Александрийском маяке). Затем он освобождает жителей Иерусалима от насилия несправедливого правителя. Далее он идет по Африканскому побережью на запад (четыре похода второй части книги – по четырем странам света), в Магриб, оттуда (очевидно, через Гибралтар) в Андалус (Испания). Там он снаряжает корабли и двенадцать недель плывет по морю. Высадившись в неведомой стране, он попадает в пустыню, где вместо песка – сера. Через эту пустыню Искендер приходит к Мировому океану, омывающему со всех сторон землю. Далее Низами повествует о загадках этого океана и загадках захода солнца. Искендеру говорят, что плыть но этому морю нельзя: в нем водится огромный змей, и потом в нем нельзя найти направление. В этом океане есть суша, но она сверкает золотом и полна огромных самоцветов, таинственно убивающих сошедшего на берег. Попав туда, Искендер велит собрать эти смертельные камни, обвязать их полотном и построить из них здание, обмазав его глиной (здесь начинаются в поэме рассказы из жанра «арабских морских чудес»). Затем Искендер ищет истоки Нила. В глубине пустыни на горе – райский сад, проникнуть куда нельзя: все пытавшиеся это сделать погибали от восторга при первом взгляде на него. Искендеру удается раскрыть тайну сада. Далее войска пустыней, где вместо песка – золото, приходят к саду с золотыми деревьями, где похоронен Шеддад (см. словарь). На золотых деревьях – плоды из драгоценных камней, в саду много разных диковин. В усыпальнице Шеддада – длинная надпись, говорящая о бренности всего земного, о преходящей, как и все на земле, царской власти. Искендер решает не брать драгоценностей в этом саду… Далее – выжженная солнцем безводная пустыня, где в пещерах живут чернокожие дикари. Они добывают себе пищу охотой, не знают огня, не пьют воды, но необыкновенно выносливы и быстроноги. Эти дикари говорят, что за песками есть город, населенный белокожими праведниками, живущими, не зная старости, по тысяче лет. Искендер оставляет дикарям запасы пищи. Они указывают ему правильный путь к морю… Войско снова месяц плывет на кораблях, пока не высаживается в неведомой южной стране (второй поход второй части книги – на юг).

Неподалеку от места высадки Искендера оказывается селение, где жители поклоняются высушенным человеческим головам. Искендер – ныне пророк – решает просветить их светом истинной веры. Отправившись дальше, войско Искендера попадает в горы, где на дороге среди щебня попадаются алмазы, ранящие коням и людям ноги. Вскоре воины видят глубокую пропасть, дно которой сплошь усыпано алмазами. Пробраться туда, однако же, нельзя, ибо пропасть кишит змеями, да и спуск слишком крут и труден. Заметив, что кругом много орлов, Искендер велит зарезать овец и, разрубив их на куски, сбросить в пропасть. Алмазы прилипают к мясу, а орлы выносят это мясо на горы, и так алмазы удается собрать (распространенный восточный сказочный мотив). Через месяц пути по горам и бездорожью Искендер видит наконец возделанную плодородную долину. Он встречает там юношу, работающего в поле. Юноша пленяет Искендера красотой и разумными речами, и он хочет сделать его царем этого края. Юноша, однако, не согласен: его удел – земледелие и менять свою жизнь на иную он не хочет. Он исповедует истинную веру, ибо видел во сне Искендера и так узнал о божественном откровении… Еще дальше лежит местность, пригодная для земледелия, но запущенная и разоренная, так как там правит жестокий тиран, обирающий и притесняющий людей, и никто не хочет там зря трудиться. Искендер свергает злодея, основывает город Искендерабад и устанавливает справедливую оплату за труд.

Теперь Искендер отправляется на восток (третий поход второй части книги), туда, где он уже побывал ранее, – в Индию и Китай. Глава начинается с описания весны (далее введены описания всех четырех времен года). Пройдя Индию, Искендер приходит в Кандахар. Там – кумирня, и в ней золотой идол, глаза которого сделаны из огромных самоцветов. Искендер велит уничтожить идола, но тут является прекрасная юная жрица и рассказывает ему историю самоцветов. Этот храм был ранее заброшен, но вот как-то сюда прилетели две райские птицы и принесли в клювах драгоценные камни. Из-за них разгорелся спор, каждый знатный человек хотел их взять себе. В конце концов сделали этого идола и вставили ему вместо глаз самоцветы, чтобы все могли ими любоваться. Идол стал всеобщей радостью. Жрица просит не уничтожать его. Искендер соглашается… Далее он едет в Китай, где его радостно встречает хакан. Искендер, выполняя пророческую миссию, обращает хакана в истинную веру. Он просит хакана отвести его к морю – поглядеть на морских чудовищ и послушать их песни. Далее следует пересказ древнегреческой легенды о пении сирен («водяных невест») с той разницей, что о губительности этого пения для слушающих Низами не говорит, у него эти звуки – лишь нечто необычайно прекрасное, от чего люди теряют сознание. Слушая сирен, Искендер смеется и плачет. Оставив хакана на берегу, Искендер пускается в опасное плавание по морю. Они достигают такого места, далее которого плыть нельзя, так как там начинается бурное течение, впадающее в Мировой океан, омывающий со всех сторон сушу. По велению Искендера, Булинас ставит там на небольшом островке медную статую, предупреждающую мореходов об этой опасности. На обратном пути они попадают в губительный водоворот, выбраться откуда удается лишь благодаря волшебной выдумке Булинаса, который выводит судно из водоворота ударами барабана. Встретив снова хакана, Искендер едет по суше обратно в Рум. Пройдя главную пустыню, они находят на берегу моря «белый город», построенный из серебра. Его жителей терзает страшный грохот, раздающийся на восходе солнца из моря. Мудрецы, идущие с Искендером, предполагают возможную причину грохота: морская вода здесь содержит ртуть, которая падает на камни вместе с волнами (интересно, что Низами всюду дает по нескольку объяснений каждого чуда)… Искендер обращает в свою веру правителя «белого города» и дарит жителям барабаны, спасающие от нестерпимого грохота моря. От «белого города», лежащего в пределах Китая, Искендер едет на север.

 
Спой мне песню, певец! Сладкой негой поя,
Утешает меня только песня твоя.
 
 
Вольно бродит мой ум. Шелком саза [465]465
  Шелком саза… – Струны тогда делали из крученого шелка.


[Закрыть], для слуха
Столь отрадным, кольцо вдень невольнику в ухо.
 

* * *

 
Лето. Солнце проникло в созвездие Льва,
И от лютой жары львы дышали едва.
 
 
Жадный зной, проникая в любую долину,
Соскоблил с лика времени свежести глину.
 
 
На горах и в степях заклубились пары,
Улыбались плоды, ждали лучшей поры.
 
 
Но свернулись листы, были видимы зерна.
Жар, тюльпаны клоня, будто веял из горна.
 
 
Соловей покидал знойных долов края,
Лишь в нагорных лесах реял звон соловья.
 
 
Песен жаворонков нет; даже птахам обуза
Слишком тягостный зной огневого тамуза.
 
 
В солнце, жаром палящее весь небосклон,
Жало ветра еще не впускал Скорпион [466]466
  …не впускал Скорпион. – То есть солнце еще не вступило в созвездие Скорпиона, где оно бывает осенью.


[Закрыть].
 
 
Над Китаем, над Зангом бродило светило
С чашей огненной в длани и землю палило,
 
 
И копыта онагров, ярясь, осмелев,
Раздирало с небес, будто огненный лев.
 
 
В песьи дни [467]467
  В песьи дни…– то есть, когда солнце в созвездии Пса (июль – август).


[Закрыть], воздымавшие облако пара,
В дни, когда даже камни смягчались от жара,—
 
 
Царь, в бессонных мечтаньях влекомый в Хирхиз [468]468
  Хирхиз– источники времен Низами называют так Южный Урал.


[Закрыть],
Все не спал под мерцаньем полуночных риз.
 
 
Он решил приказать снова двинуться стану.
В час прощанья с хаканом вручил он хакану
 
 
Много ценных даров. И направил он рать
На безводной пустыни песчаную гладь.
 
 
В барабан громкой славы забил он, вступая
В дальний Северный край из Восточного края.
 
 
По бесплодной земле вновь повел его рок.
Нет ни птиц, ни зверья! Лишь летучий песок.
 
 
Бездорожью, казалось, не будет предела,
Не встречалось людей. И пустыня светлела,
 
 
И была она вся – распластавшийся свет.
Только гладь, – а на глади и трещинки нет.
 
 
И сказал проводник: «Шли путем благодарным:
Стал песок серебром, серебром лучезарным.
 
 
Только в меру возьми ты добычу пути,
Чтоб верблюды могли без натуги идти.
 
 
Ты о кладе молчи, иль, добычею многой
Поживившись, бойцы утомятся дорогой».
 
 
Но в обозе царя золотого добра
Преизбыток. Не нужно царю серебра.
 
 
Все же страсть полновластней всех доводов строгих —
Серебром нагрузил он верблюдов немногих…
 
 
Словно ветер, с неделю летел шаханшах
Все вперед, не вздымая дорогою прах.
 
 
Без пылинки одежды на воинах были.
Серебро не давало взлетающей пыли.
 
 
Шли вперед. Становился все тягостней путь:
Вся земля – серебро, воды – чистая ртуть.
 
 
Нет, нельзя отдохнуть на серебряном ложе,
Припадать жадным ртом к тяжкой ртути негоже.
 
 
Люди – в черной тоске, и тоска их остра.
В их очах почернел весь простор серебра.
 
 
Сладко били ключи, но порою немало
В их кипенье сверкающем ртути сверкало.
 
 
Если тихо, спокойно лежала вода,
Никому эта ртуть не чинила вреда.
 
 
Все лобзали тогда вод прозрачную ризу,
Влага сверху была, ртуть подвижная – снизу.
 
 
Но когда возмущенный крутился поток,
Был он жаждущим смертным уж больше не впрок.
 
 
Воин, смело вкушавший опасную влагу,
Умирал. На погибель являл он отвагу.
 
 
Прозвучало тогда повеленье царя:
«Осмотрительно пить, лютой жаждой горя.
 
 
Так внимательно черпать из чаши природы,
Чтоб недвижными были подвижные воды».
 
 
Целый месяц пути! Погребли в эти дни
Многих сильных: от жажды погибли они.
 
 
И прошли весь ковер серебристый, – и взорам
Вдруг представился край плодородный, в котором
 
 
Зачернела земля, все сердца утоля.
Существам земнородным отрадна земля.
 
 
Словно солнце, блестел край пленительный, в коем
Вся окрестность блаженным дышала покоем.
 
 
Но на самой вершине высокой горы
Под лазурью небес голубели шатры,
 
 
И взирающих ужас объял небывалый:
Опирались шатры на отвесные скалы.
 
 
Правоверные жили в лазурных шатрах,
Но пророка не знали [469]469
  Правоверные жили… но пророка не знали… – то есть они обладали истинной верой по откровению, как объяснено дальше.


[Закрыть]на этих горах.
 
 
Мудрым людям одним откровением бога
К постижению бога открылась дорога.
 
 
Искендера узрев, свой приветствуя рок,
Вмиг постигли они: к ним явился пророк.
 
 
И открыли сердца, чтоб его указанья
Воспринять и проникнуться радостью знанья.
 
 
Искендер им открыл правой веры врата
И вручил им дары. Растворили уста
 
 
Воспринявшие веру и просьбой большою
Отягчили царя с милосердной душою:
 
 
«Милосердный и щедрый, будь милостив к нам,—
К просветленным своим и покорным сынам.
 
 
За грядой этих гор, за грядою высокой
Страшный край растянулся равниной широкой.
 
 
Там народ по названью яджудж [470]470
  Народ Яджудж. – Яджудж и Маджудж– сказочные народы, упомянутые в Коране, которые обычно отождествляют с библейским Гогом и Магогом. По Корану, Яджудж и Маджудж должны явиться перед Страшным судом и опустошить землю. Зу-ль-Карнейн, Искендер, воздвиг вал, который пока охраняет населенную часть земли от этой опасности. Низами, следуя кораническому преданию, вводит здесь рассказ о постройке вала. Некоторые исследователи считают, что легенда о вале Искендера появилась под влиянием сведений о Великой китайской стене.


[Закрыть]. Словно мы,
Он породы людской, но исчадием тьмы
 
 
Ты сочтешь его сам. Словно волки, когтисты
Эти дивы, свирепы они и плечисты.
 
 
Их тела в волосах от макушки до пят,
Все лицо в волосах. Эти джинны вопят
 
 
И рычат, рвут зубами и режут клыками.
Их косматые лапы не схожи с руками.
 
 
На врагов они толпами яростно мчат.
Их алмазные когти пронзают булат.
 
 
Только спят да едят сонмы всех этих злобных.
Каждый тысячу там порождает подобных.
 
 
Есть растенье у мерзких, его семена
Горше перца, и в них зарождение сна.
 
 
К семенам этим страсть в каждом дышит яджудже;
Их проглотят – и в дреме повалятся тут же.
 
 
Если месяца льются начальные дни,
Словно черви, в волненье приходят они.
 
 
И пока не придет полнолунье, нимало
Не смирившись, едят всё, что в руки попало.
 
 
Но когда станет месяц ущербным, у них
Пропадает их жадность: их голод затих.
 
 
Каждый год к ним из черного облака черный
Упадает дракон, и толпою проворной
 
 
Дивы мчатся к дракону. Велик он весьма.
Им всех этих зверей насыщается тьма.
 
 
Ожидая съедобного с целое море,
Что гремящая туча подарит им вскоре,
 
 
Так вопит это скопище дьявольских стад,
Что их степь уж не степь, а бушующий ад.
 
 
Кровь дракона испив – им их пир не зазорен —
Целый месяц не пьют и не трогают зерен,
 
 
Лишь едят они листья да корни. Недуг
Им неведом. Когда же кого-нибудь вдруг
 
 
Час последний настигнет, – его, без урона
Для здоровья, пожрут: им ведь мало дракона.
 
 
Ты не встретишь гробниц в их соленой земле.
Нет уснувших в земной, всем назначенной мгле.
 
 
Да, достоинство этой яджуджской равнины
Только в том, что в земле нету их мертвечины.
 
 
Царь, яджуджи на нас нападают порой.
Грабит наши жилища их яростный рой,
 
 
Угоняет овец пышнорунного стада,
Всю сжирает еду. Нет с клыкастыми слада!
 
 
Хоть бегут от волков без оглядки стада,
Их пугает сильней эта песья орда.
 
 
Чтоб избегнуть их гнета, их лютой расправы,
Убиенья, угона в их дикие травы,
 
 
Словно птицы, от зверя взлетевшие ввысь,
На гранит этих гор мы от них взобрались.
 
 
Нету сил у безмозглого злого народа
Ввысь взобраться. Но вот твоего мы прихода
 
 
Дождались. Отврати от покорных напасть!
Дай, о царь, пред тобой с благодарностью пасть!»
 
 
И, проведав, что лапы любого яджуджа
Опрокинут слонов многомощного Уджа [471]471
  …многомощного Уджа. – Удж– библейский Ог, великан, царь страны Башан – северо-восточного Заиорданья.


[Закрыть],
 
 
Царь воздвиг свой железный, невиданный вал,
Чтоб до Судного дня он в веках пребывал…
 

* * *

 
Благодатной звезды стало явно пыланье.
Царь направился в путь, в нем горело желанье
 
 
Видеть город в пределах безвестной земли.
Все искали его, но его не нашли.
 
 
И завесы пурпурные ставки царевой
Повлекли на верблюдах по местности новой.
 
 
Целый месяц прошел, как построили вал,
И в горах и в степях царь с войсками сновал.
 
 
И открылся им дол, сладким веющий зовом,
Обновляющий души зеленым покровом.
 
 
Царь глазами сказал приближенным: «Идти
В путь дальнейший – к подарку благого пути!»
 
 
И порядок, минуя и рощи и пашни,
Встретил он и покой, [472]472
  И порядок… встретил он и покой… – Последующее изложение Низами восходит к главе древнегреческого романа об Александре Псевдо-Каллисфена, описывающей беседы Александра с брахманами-отшельниками. Западноевропейские востоковеды считали, что Низами описывает здесь идеальную общину суфиев – аскетов. Е. Э. Бертельс видит тут описание идеального устройства человеческого общества, которого так долго искал Искендер, кульминационную точку всей «Пятерицы» Низами, на протяжении пяти поэм искавшего вместе со своими героями высшего общественного блага и пришедшего к идее имущественного равенства и отказа от власти золота.


[Закрыть] – здесь, как видно, всегдашний:
 
 
Вся дорога в садах, но оград не найти.
Сколько стад! Пастухов же у стад не найти.
 
 
Сердце царского стража плода захотело.
К отягченным ветвям потянулся он смело
 
 
И к плоду был готов прикоснуться, но вдруг
Он в сухотке поник, словно согнутый лук.
 
 
Вскоре всадник овцу изловил и отменно
Был наказан: горячку схватил он мгновенно.
 
 
Понял царь назиданье страны. Ни к чему
Не притронулся сам и сказал своему
 
 
Устрашенному воинству: «Будут не рады
Не отведшие рук от садов без ограды!»
 
 
И, помчавшись, лугов миновал он простор,
И сады, и ручьев прихотливый узор.
 
 
И увидел он город прекрасного края.
Изобильный, красивый, – подобие рая.
 
 
К въезду в город приблизился царь.
Никаких Не нашел он ворот, даже признака их.
 
 
Был незапертый въезд как распахнутый ворот.
И со старцами царь тихо двинулся в город.
 
 
Он увидел нарядные лавки; замков
Не висело на них: знать, обычай таков!
 
 
Горожане любезно, с улыбкой привета,
Чинно вышли навстречу Властителю света.
 
 
И введен был скиталец, носивший венец,
В необъятный, как небо, лазурный дворец.
 
 
Пышный стол горожане накрыли и встали
Пред столом, на котором сосуды блистали.
 
 
Угощали они Искендера с мольбой,
Чтоб от них он потребовал снеди любой.
 
 
Принял царь угощенье. На светлые лица
Он взирал: хороша сих людей вереница!
 
 
Молвил царь: «Ваше мужество, – странно оно.
Почему осторожности вам не дано?
 
 
Сколько видел я ваших домов, на которых
Нет замков! Позабыли вы все о затворах.
 
 
Столько дивных садов, но они без оград!
И без пастырей столько кочующих стад!
 
 
Сотни тысяч овец на равнине отлогой
И в горах! Но людей не встречал я дорогой.
 
 
Где защитники ваши? Они каковы?
На какую охрану надеетесь вы?»
 
 
И страны справедливой старейшины снова
Искендеру всего пожелали благого:
 
 
«Ты увенчан творцом. Пусть великий творец
Даст Властителю счастье, как дал он венец!
 
 
Ты, ведомый всевышним, скитаясь по странам,
Имя царское славь правосудья чеканом.
 
 
Ты спросил о добре и о зле. Обо всем
Ты узнаешь. Послушай, как все мы живем.
 
 
Скажем правду одну. Для неправды мы немы.
Мы, вот эти места заселившие, все мы —
 
 
Незлобивый народ. Мы верны небесам.
Что мы служим лишь правде, увидишь ты сам.
 
 
Не звучат наши речи фальшивым напевом,
Здесь неверность, о царь, отклоняется с гневом.
 
 
Мы закрыли на ключ криводушия дверь,
Нашей правдою мир одолели. Поверь:
 
 
Лжи не скажем вовек. Даже в сумраке дремы
Неправдивые сны нам, о царь, незнакомы.
 
 
Мы не просим того, что излишне для нас.
Этих просьб не доходит к всевышнему глас.
 
 
Шлет господь нам все то, что всем нам на потребу.
А вражда, государь, нежелательна небу.
 
 
Что господь сотворил, то угодно ему.
Неприязни питать не хотим ни к чему.
 
 
Помогая друзьям, всеблагому в угоду,
Мы свою не скорбя переносим невзгоду.
 
 
Если кто-то из нас в недостатке большом
Или малом и если мы знаем о том,
 
 
Всем поделимся с ним. Мы считаем законом,
Чтоб никто и ни в чем не знаком был с уроном.
 
 
Мы имуществом нашим друг другу равны.
Равномерно богатства всем нам вручены.
 
 
В этой жизни мы все одинаково значим,
И у нас не смеются над чьим-либо плачем.
 
 
Мы не знаем воров; нам охрана в горах
Не нужна. Перед чем нам испытывать страх?
 
 
Не пойдет на грабеж нашей местности житель.
Ниоткуда в наш край не проникнет грабитель.
 
 
Не в чести ни замки, ни засовы у нас.
Без охраны быки и коровы у нас.
 
 
Львы и волки не трогают вольное стадо,
И хранят небеса наше каждое чадо.
 
 
Если волк покусится на нашу овцу,
То придет его жизнь в миг единый к концу.
 
 
А сорвавшего колос рукою бесчестной
Настигает стрела из засады безвестной.
 
 
Сеем мы семена в должный день, в должный час
И вверяем их небу, кормящему нас.
 
 
Что ж нам делать затем? В этом нету вопроса.
В дни страды ячменя будет много и проса:
 
 
С дня посева полгода минует, и знай,
Сам-семьсот со всего мы сберем урожай.
 
 
И одно ль мы посеем зерно или много,
Мы, посеяв, надеемся только на бога.
 
 
Наш хранитель – господь, нас воздвигший из тьмы,
Уповаем всегда лишь на господа мы.
 
 
Не научены мы, о великий, злословью.
Мы прощаем людей, к ним приходим с любовью.
 
 
Коль не справится кто-либо с делом своим,
Мы советов благих от него не таим.
 
 
Не укажем дорог мы сомнительных людям.
Нет смутьянов у нас, крови лить мы не будем.
 
 
Делит горе друг с другом вся наша семья,
Мы и в радости каждой – друг другу друзья.
 
 
Серебра мы не ценим и золота – тоже.
Здесь они не в ходу и песка не дороже.
 
 
Всех спеша накормить – всем ведь пища нужна,—
Мы мечом не попросим пригоршни зерна.
 
 
Мы зверей не страшим, как иные, и, чтобы
Их разить, в нашем сердце не сыщется злобы.
 
 
Серн, онагров, газелей сюда иногда
Мы из степи берем, если в этом нужда.
 
 
Но пускай разной дичи уловится много,
Лишь потребная дичь отбирается строго.
 
 
Мы ненужную тварь отпускаем. Она
Снова бродит в степи, безмятежна, вольна.
 
 
Угождения чрева не чтя никакого,
Мы не против напитков, не против жаркого.
 
 
Надо есть за столом, но не досыта есть.
Этот навык у всех в нашем городе есть.
 
 
Юный здесь не умрет. Нет здесь этой невзгоды.
Здесь умрет лишь проживший несчетные годы.
 
 
Слез над мертвым не лить – наш всегдашний завет —
Ведь от смертного дня в мире снадобья нет.
 
 
Мы не скажем в лицо неправдивого слова,
За спиной ничего мы не скажем иного.
 
 
Мы скромны, мы чужих не касаемся дел.
Не шумим, если кто-либо лишнее съел.
 
 
Мы и зло и добро принимаем не споря:
Предначертаны дни и веселья и горя.
 
 
И про дар от небес, про добро и про зло,
Мы не спросим: что это? Откуда пришло?
 
 
Из пришельцев, о царь, тот останется с нами,
Кто воздержан, кто полон лишь чистыми снами.
 
 
Если наш он отринет разумный закон,
То из нашей семьи будет выведен он».
 
 
Увидав этот путь благодатный и правый,
В удивленье застыл Искендер величавый.
 
 
Лучших слов не слыхал царь земель и морей,
Не читал сказов лучших он в Книге царей.
 
 
И промолвил себе сей венец мирозданья:
«Эти тайны приму, как слова назиданья!
 
 
Полно рыскать в миру. Мудрецам не с руки
Лишь ловитвой гореть, всюду ставить силки.
 
 
Не довольно ль добыч? От соблазнов свободу
Получил я, внимая благому народу.
 
 
В мире благо живет. Ты о благе радей.
К миру благо идет лишь от этих людей.
 
 
Озарился весь мир перед нами – рабами,
Стали мира они золотыми столпами.
 
 
Если правы они, ложь свою ты пойми!
Если люди они, нам ли зваться людьми?
 
 
Для того лишь прошел я по целому свету,
Чтоб войти напоследок в долину вот эту!
 
 
О звериный мой нрав! Был я в пламени весь.
Научусь ли тому, что увидел «я здесь?!
 
 
Если б ведать я мог о народе прекрасном,
Не кружил бы по миру в стремленье напрасном.
 
 
Я приют свой нашел бы в расщелине гор,
Лишь к творцу устремлял бы я пламенный взор,
 
 
Сей страны мудрецов я проникся бы нравом,
Я бы мирно дышал в помышлении правом».
 
 
Умудренных людей встретив праведный стан,
Искендер позабыл свой пророческий сан.
 
 
И, узрев, что о нем велика их забота,
Им даров преподнес он без меры и счета,
 
 
И оставил он город прекрасный. Опять
Дал приказ он по войску в поход выступать.
 
 
Шелк румийских знамен, весен сладостных краше,
Запестрел, словно шелк, изготовленный в Ваше.
 
 
Потекло по стране, как течет саранча,
Войско Рума, в шелка всю страну облача.
 
 
И скакал Искендер через рощи и чащи,
И несчастных людей отвращал от несчастий.